Глава 10

Елена сегодня

Эттей, занимавший во дворце какую-то ничтожную должность, но, как это часто бывает, имевший немалое влияние, внешним обликом был низенький, живой, с очень подвижным лицом, способным за минуту сменить множество выражений. Порой маски менялись молниеносно, без всякого соответствия с тем, что он в этот миг говорил, все время он играл, и догадаться, каков же он наедине с собой, было решительно невозможно. Может быть, он настолько сжился с вечным лицедейством, что и во сне маски на лице постоянно менялись.

– Собственно говоря, увидеть Елену Прекрасную не составляет особого труда, – тараторил он, указывая Майону дорогу. – И, если быть совсем откровенным, мы неплохо на этом зарабатываем. Два раза в неделю мы, собрав некоторую плату, пускаем народ на галерею, и они могут собственными глазами видеть прогуливающуюся в саду Елену Троянскую. Честное слово, желающие не переводятся, и никто не считает, что потратил деньги зря. Быть у нас в Спарте и не увидеть Елену Прекрасную? Конечно, к тебе нельзя подходить с той же меркой, что и к обычным зевакам. Когда стало известно, что в нашем городе находится знаменитый афинский аэд…

– Да? – вежливо спросил Майон.

– Задумавший, как нам стало известно, грандиозное повествование о Троянской войне, – вкрадчиво добавил Эттей. – А это не могло нас не заинтересовать. Скажу больше, это заинтересовало в первую очередь Прекрасную Елену, ведь до сих пор, увы, не создано монументального сказания об этой славной войне.

– И не отражена должным образом ее причина – Елена? – спросил Майон.

– Я рад, что ты все понимаешь. О нас распускают всевозможные вздорные слухи, наверняка и до вас они дошли, – что мы якобы прямо-таки охотимся за молодыми талантами и сулим им немалые деньги, если они незамедлительно возьмутся за работу. Я могу тебя заверить, что это ложь. Нам нет необходимости кого-либо подкупать. Когда ты увидишь Елену, ты поймешь, что из-за такой женщины могла вспыхнуть сто одна война. И ты сам, без подсказки и подкупа, засядешь за работу – женская красота вызывает не только войны. Я прав?

– Ты абсолютно прав, – сказал Майон.

– Тс-с! Мы пришли.

Майон оглянулся на спутника, но того уже не было. Колыхнулась драгоценная чужеземная ткань портьеры, и в зал вошла Елена.

Она была прекрасна. Наверное, самая красивая на свете, и время не имело над ней власти. Можно было согласиться с Эттеем и многими другими, что из-за этой женщины способна вспыхнуть сто одна война. Можно было с легким сердцем верить, что много лет назад эти серые спартанские глаза, вызывавшие сладкую тоску, бросили народ на народ. Можно… но существовала еще холодная, мрачная война и летящие из прошлого стрелы.

Поэтому он с трудом, но справился с нахлынувшим восхищением, нерассуждающим и страстным. Месяцем ранее он неизбежно растворился бы в этих глазах и стал их вечным рабом, но сейчас он был человеком, начавшим познавать жестокую сложность жизни и намеренным прошагать этот путь до конца. Он стоял и смотрел, как идет ему навстречу Елена Прекрасная. Елена Троянская.

Она была как музыка, как пламя – прекрасное совершенство, и невозможно было представить мужские ладони на этих плечах, а ее, покорную, в чьих-то нетерпеливых объятиях.

Майон молчал и смотрел. Елена, конечно же, расценила это как восхищение и улыбнулась – ослепительно, так, словно дарила весь мир, открывала все тайны и тут же забирала назад абсолютно все. «Ее даже невозможно сравнить со статуей», – подумал Майон. Тут что-то другое. Она шагала, улыбалась, поднимала глаза – и каждое движение, вздох, шевеление губ были словно продуманы за неделю до этой встречи и тщательно отрепетированы перед не умеющим удивляться зеркалом. Все было заученное, отшлифованное и оттого словно бы неживое. Роза из мрамора. Радуга из разноцветного стекла. «Значит, вот так, – смятенно подумал Майон. – Мы почему-то уверены, что красота – это обязательно и ум, и доброта, и другие высокие чувства. А ничего этого нет. Одна лишь красота, лежащая где-то за пределами образцов, отрешенная от всего на свете, никому не обязанная, никому ничего не дающая. И не вызывающая оттого даже примитивного желания. Кому захочется коснуться губами мраморной розы, как бы она ни ласкала глаз?»

Нет, он все равно не поверил бы, что из-за одной ослепительной холодной красоты могла вспыхнуть Троянская война.

Молчание стало неловким, а там и вовсе тягостным, во взгляде Елены разгоралось недоумение – она явно считала, что у безмолвного восхищения должны быть свои пределы. Но Майон никак не мог подобрать слова, да и о чем следовало говорить? Никого уже не вернешь и ничего не изменишь.

– Итак, это ты – славный и талантливый аэд, решивший поведать миру о Троянской войне? – спросила Елена чуточку лениво – ответ, конечно же, она знала наперед, и, судя по довольной улыбке, привычно присчитала очередного раба к сонму предшествовавших. Майон осознал, что труды по созданию напыщенного батально-любовного полотна были бы оплачены аккуратно и щедро, с привычной скукой изощренных ласк.

– Ты помнишь Париса? – спросил он неожиданно для себя.

Ее брови дрогнули, впервые Майон заметил в ней нечто не наигранное – она задумалась, не сразу вспомнила.

– Парис… Парис… Тот юнец, что дерзко похитил меня, и тем вызвал великую войну? Странно, я только сейчас подумала, что не помню лица, цвета глаз. Но разве дело в каком-то Парисе?

– А Тезей? – перебил Майон.

Брови снова взлетели, но уже привычно-капризно.

– Тезей… Ну да, ваш царь. Разве я с ним когда-нибудь встречалась?

«Вот так, – подумал Майон. – Эти серые спартанские глаза как отражение хмурого неба…» Сколько же она искалечила судеб – равнодушно, походя, невзначай, и тех людей, сквозь жизнь которых мимолетно прошла случайной непогодой, и тех, кого отправила в Аид эта война, где расчетливую подлость и примитивную корысть маскировали заботами о спасении чести красивой куклы.

Он поклонился и пошел к выходу, чувствуя спиной недоумевающий взгляд, за которым неминуемо должна была последовать злость, хотя, разумеется, Елена вряд ли поняла бы причины его внезапного ухода.

Не замечая встречных, он вышел из дворца и бесцельно побрел по улице, окончательно прощаясь еще с одной сказкой, умершей на пути из юности в зрелость. Он понимал, что иначе нельзя, что сказки делятся на исчезнувшие однажды бесповоротно и спутников до смертного часа. Но все равно было горько.

Он ощутил руку на своем плече.

– Мне сказали, что ты разыскивал меня.

– Здравствуй, Прометей, – сказал Майон.