Глава одиннадцатая

Мера в руке своей

Утро никаких поганых неожиданностей не принесло – сначала выгнали на аппель и устроили рутинную перекличку, потом погнали к воротам, где облагодетельствовали черствым хлебом и жидкой баландой, которую пришлось потреблять без ложек под хохоток и оскорбления тетки Эльзы, искренне наслаждавшейся происходящим, советовавшей не умничать, а поставить миски наземь и без затей лакать по-собачьи.

Потом в их барак в сопровождении двух вооруженных эсэсовцев заявилась Маргарита. Сердце заранее тоскливо сжалось в ожидании очередных пакостей, но обошлось – их всего лишь согнали в угол, где они и стояли под прицелом «Моссберга», а Маргарита взялась обрабатывать рану стонущему Доценту. Чокнутая она там или нет, но к медицине явно имела некоторое отношение – очень уж ловко, сноровисто срезала ножницами штанину и поменяла повязку, сделала парочку уколов. Встав с нар и небрежно смахнув на пол гнойный бинт, стянула резиновые перчатки, оглядела узников и наставительно сказала:

– Видите, какое гуманное обращение с теми, кто твердо решил покаяться и сдать неправедные ценности? Чистейшей воды гуманизм. Делайте выводы, козлы вонючие… целее будете. А ты, сраный потрох, живенько собирайся и шагай со мной. – Она недвусмысленно ткнула пальцем в Вадима. – Пора потолковать по душам…

…На сей раз его подтолкнули прикладом к другому бараку, стоявшему на отшибе. В старые времена здесь, видимо, помещалось нечто вроде общежития для воспитателей и прочего персонала – по обеим сторонам насквозь пронизывавшего барак коридора имелось множество дверей. Из-за одной доносились тягучие, больше похожие на мычание стоны, оставлявшие впечатление, будто человек уже миновал некий порог страха и боли и сам не осознает, что беспрестанно воет.

Он невольно шарахнулся, конвоир загоготал за спиной:

– Не писай заранее, мочу побереги…

Когда его втолкнули в комнату, с первого взгляда стало ясно, что шутки кончились – посреди красовалось неуклюжее, но сколоченное на совесть кресло из необструганных досок, с него свисали ремни для рук и ног. Тут же, на столь же грубом столе, посверкивали никелем целые россыпи непонятных инструментов, от которых он побыстрее отвернулся. Увидел темные пятна на полу, и засохшие, и почти свежие, вдохнул невообразимый запах дерьма и какой-то кислятины. Поневоле замутило. Но его уже тыкали в спину прикладом:

– Раздеваться, тварь!

Совершенно голого толкнули в кресло, прихватили ремнями руки и ноги. Появился Гейнц, сел в углу, поставил рядом с жутким набором пыточных штучек бутылку коньяка и налил себе полстакана.

Маргарита с невозмутимым лицом уселась за небольшой столик, где лежал только чистый лист бумаги с авторучкой посередине, неторопливо выпустила густой струей дым, уставилась на Вадима с сумасшедшим весельем в смеющихся глазах:

– Ну, передумал, хилый росток капитализма? Где денежки?

– Где комендант? – спросил он, сам не понимая, зачем.

– Кишки на подоконник наматывает такому же, как ты, – сказала Маргарита. – Обойдешься без коменданта… Где триста тысяч баксов? Адресок и подробные комментарии…

– Послушайте, – сказал он сердито, – а собственно, с чего вы взяли, что эти триста тысяч вообще существуют в природе?

Маргарита дернула указательным пальцем, делая знак эсэсовцу, чье сопение слышалось за спиной. Правое ухо Вадима тут же пребольно стиснуло нечто вроде холодных, покрытых мелкими зубчиками, длинных тисков. Над головой раздалось:

– Сейчас нажму посильнее, ухо и отлетит…

Низ живота обдало непонятное тепло, он не сразу понял, в чем дело. Оказалось, позорно обмочился. Вокруг хохотали в три глотки.

– Описялся пупсик, – констатировал Гейнц. – Ничего, он у нас еще и обкакается… Неаккуратный все же народ, никакого светского воспитания, все кресло загадили. Отхватить ему ухо, в самом-то деле? Ну зачем ему два уха?

– Получится несимметрично, – пожала плечами Маргарита.

– Ну и что, фрейлейн? Совершенно в японском, несимметричном стиле. – Гейнц встал, подошел совсем близко и небрежно плеснул Вадиму в лицо остатки коньяка из стакана. – Что заскучал, падло? Не журись и не писяйся, это просто-напросто наступил наш маленький Апокалипсис. – И звучно, с чувством, помахивая в такт стаканом, возгласил: – Я взглянул, и вот конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей… И я взглянул, и вот конь бледный, которому имя смерть, и ад следовал за ним… – заглянул Вадиму в лицо и ухмыльнулся: – Черти выскочили из-под земли, понятно тебе, купчишка? А от чертей открещиваться ты не умеешь ничуточку, откуда тебе уметь?

На какой-то миг Вадим и впрямь готов был поверить в это полусумасшедшее откровение: черти полезли из-под земли, где оказалась тоньше всего земляная крыша преисподней, там и лопнуло, и никто не знает молитв и заклинаний…

– Давай сучонку, – распорядилась Маргарита.

Тут же втолкнули Нику, быстро, чуть ли не на ходу, сорвали нехитрую одежду, обнаженной поставили под огромный ржавый блок, привинченный к потолку. Крепко связали запястья, закрепили веревку где-то в углу так, что Ника стояла, вытянувшись в струнку, едва касаясь подошвами грязного пола.

Маргарита подошла к ней и небрежно пощекотала авторучкой живот:

– Ласточка моя, у мужа есть триста тысяч баксов?

Ника часто-часто закивала.

– Вот видишь, а ты мне врал… – обиженно протянула Маргарита. – Разве это прилично – нагло врать даме? Он ведь тебе хвастался этими денежками, а?

– Д-да…

– А где они, сладенькая моя?

– У кого-то в коттедже… Не знаю… Я правда не знаю! – истошно закричала Ника. – Не знаю!

– Ну-ну-ну-ну-ну! – Маргарита похлопала ее по щеке. – Я тебе верю, лапонька, успокойся, сладенькая, – с мечтательной улыбкой погладила Нику по животу и поиграла пальцами в самом низу. – Ты себе не представляешь, с каким удовольствием я бы наплевала на все эти докучливые обязанности и вновь с тобой уединилась в нашем гнездышке, да ничего не поделаешь, служба… – Отошла, уселась на край стола и, вытянув ногу, носком блестящего сапога ткнула Вадима в подбородок. – Слышал? Есть денежки, куда ж им деться… Неужели тебе эту куколку совсем не жалко? Ей сейчас больно делать будут… – Она поморщилась, услышав истерический всхлип Ники. – Помолчи, звездочка ясная, а то я тебе самолично язычок ножницами отрежу… Может, и не буду. Шарфюрер… – протянула она с прямо-таки детской обидой. – Как я ни стараюсь, он молчит, козел. Ну сделайте что-нибудь…

Гейнц залпом осушил наполненный на четверть стакан, браво рявкнул:

– Попытаемся что-нибудь придумать, герр штурмфюрер!

Не спеша, вразвалочку подошел к Нике, звонко похлопал по голому животу, кривляясь, будто двойник какой-то новой эстрадной звезды (Вадим забыл название рок-группы), пощекотал за грудь, с чувством продекламировал в мертвой тишине:

Ника смотрела на него с ужасом, беззвучно всхлипывая. Он заглянул ей в глаза, ухмыльнулся:

– И никакого хамства, что характерно. А бывалоча выходит такая вот стерва из импортной тачки, дыша духами и туманами, и не дай бог попробовать с ней познакомиться. Посмотрит, как рублем ударит, и нежным голоском проворкует: «От вас, любезный, портянками пахнет…»

– Я же вас никогда не видела… – пролепетала она.

– А какая разница, звезда моя? Тенденция, однако…

Гейнц зашел ей за спину, неторопливо спустил штаны, грубо накрыв ладонями груди, притянул к себе, через секунду она вскрикнула на всю комнату, задергалась, пытаясь вырваться, по исказившемуся лицу ручейком текли слезы.

– А потом еще одного позовем, – невозмутимо сообщила Вадиму Маргарита, раздувая ноздри в некотором возбуждении. – И еще одного, такая очередь потянется…

Он сидел, стиснув зубы. Ника колыхалась в такт грубым толчкам, охая от боли. Гейнц хрипловато хохотнул:

– Что ж ты женушку в очко не пользовал? Совершенно неразработанная жопка…

И продолжал стараться, шумно выдыхая воздух, нагнув Нику к полу, насколько позволяла веревка. Маргарита не сводила с них затуманившихся глаз, водя языком по губам, происходящее казалось Вадиму уже совершеннейшей нереальностью, в самом деле напоминавшей ад, – и он в каком-то оцепенении смотрел, не отрываясь. И вдруг ощутил совершенно неуместное ощущение…

Маргарита заливисто рассмеялась. Вадим ничего не мог с собой поделать, да и не пытался. Возникшая помимо воли эрекция была на удивление могучей, забивая все остальные чувства, даже страх.

– Шарфюрер! – весело позвала она. – Посмотрите, какие номера наш клиент тут откалывает!

Гейнц никак не реагировал – стоял с полузакрытыми глазами, шумно дыша, вцепившись растопыренными пальцами в Никины бедра. Сыто улыбаясь, глянул через ее плечо – Ника уронила голову, растрепанные волосы закрыли лицо до подбородка – не спеша подошел, неторопливо застегиваясь. Хмыкнул:

– Замысловатые у него рефлексы… Фрейлейн Маргарита, вы у нас отличный специалист, я перед вами неприкрыто преклоняюсь, но в данном случае ваши психологические этюды не годятся. Мне, конечно, приятно было оттрахать эту сучку, но нужно думать о деле… Времечко-то поджимает. Предпосылка у вас была неверная, согласитесь.

– Ну, согласна… – чуть сердито вскинула голову Маргарита.

– Это же, простите за выражение, самый натуральный хомо новус^[1], мало общего имеющий с прошлым сапиенсом. Конечно, можно попробовать, выдернуть у крошки пару ноготков, но я в успехе сильно сомневаюсь. Мы его лупим по кошельку, а это, согласно Марксу с Энгельсом, и есть самое мучительное для буржуа. Говоря беспристрастно, не во всем заблуждались наши Карлсон с Энгельсоном. Есть мысли и цитаты, вовсе даже не потерявшие актуальности… Капитал-то у нас как раз тот – Марксов, первоначально-накопительный, это западный мир давно уже Карлушкины теории перерос, а наш в них укладывается без сучка без задоринки. Короче говоря, можно, я попробую простые народные средства?

– Валяйте, – раздраженно бросила Маргарита. – Могу полностью вам передоверить допрос.

– Бога ради, не обижайтесь…

– Да что вы, – фыркнула златовласая ведьма. – Ей-же ей, есть более приятные занятия…

Она отпустила свободный конец веревки, освободила Никины запястья и, полуобняв ее, повела из комнаты, воркуя на ухо:

– Пошли, золотко, вместе посудачим про грубых, брутальных мужиков, без которых очень просто можно обойтись…

Гейнц налил себе еще треть стакана, залпом осушил, присел на угол стола и, покачивая ногой, с усмешкой стал созерцать Вадима. Понемногу у того под холодным, немигающим взглядом улетучились всякие намеки на эрекцию.

– Кожа с человека сдирается, в общем, невероятно легко, – вкрадчиво сказал шарфюрер. – Подрезать бритвой, зацепить щипцами, как следует потянуть… Можно для начала ободрать обе ноги от колен до щиколоток. Плюс содрать шкуру с задницы. Сначала кровь будет сочиться вовсю, но вскоре перестанет, так что от потери крови ни за что не подохнешь. Дело даже не в боли – сам представь себя, ошкуренного таким вот образом. Ни сесть, ни лечь толком, зрелище незабываемое… А через часок начать драть ремни со спины…

«Пора колоться, – подумал Вадим почти спокойно. – Не стоит его злить, он все это способен проделать, никаких сомнений».

Шарфюрер тяжело спрыгнул со стола, повозился, гремя и лязгая инструментами, выбрал что-то и возник перед Вадимом. Клацнул у самого лица тяжелым садовым секатором, показал довольно толстую алюминиевую проволоку, держа ее двумя пальцами, и звонко перекусил, словно бумажную полоску. Осклабился:

– Впечатляет?

Неуловимым движением выбросил руку, сграбастал тремя сильными пальцами самый кончик Вадимова достоинства, медленно приблизил кривые лезвия секатора, так что от плоти их уже отделяли сущие миллиметры. Вадим заорал совершенно искренне, не притворяясь, – показалось даже, что широкие лезвия уже распороли кожу, необратимо отсекая кусок плоти.

– Не блажи, сучонок, – презрительно бросил Гейнц, убрал секатор и выпрямился. – Начал соображать, как это будет в натуре выглядеть? Я не садист, поэтому отстригу тебе ровно половинку окаянного отростка. Кровь Марго живенько остановит. Перекурим и повторим процедуру. Ее надолго можно растянуть… Ну, думай быстренько, я-то с тобой играть не буду… Зачем оно мне нужно? Ну что, снимаем Марго с твоей шлюхи и зовем сюда с полной аптечкой?

– Дай сигарету, – прохрипел Вадим, опять-таки ничуть не играя. – Поговорим…

– Дай ему, – распорядился Гейнц. – Одну руку можешь освободить. Все равно писать будем…

Эсэсовец, до сих пор игравший роль статиста без речей, в три секунды расстегнул грубые пряжки, сунул Вадиму сигарету и поднес огонек.

– Ну? – прикрикнул Гейнц.

– Гарантии…

– Не дури. Сам же видел: тот, кто не запирается, возвращается в барак в полном здравии.

– Вот только не получает всех прелестей, которые вы так красиво расписывали, всех этих яств и питий…

– Легко объяснить, – серьезно, без издевки сказал Гейнц. – Блага пойдут, когда проверим все, возьмем захоронку и убедимся, что клиент не назвиздел. Сам согласись, перевязали сегодня утром вашего подраненного интеллектуала? Со всем старанием, по мировым стандартам. И доброй жратвы с коньячком уже отнесли, вернешься в барак, увидишь. Так что вот: когда твои бывшие баксики будут у меня, станешь жить, по здешним меркам, что твой король. А пока, по крайней мере, будешь избавлен от грубого обращения… Ладно, я уж тебе авансом и сигарет подкину, и дам пожрать человеческой хаванинки. Но ты мое терпение больше не испытывай… Лады?

– Дайте еще, – сказал Вадим. – Курить хочется…

– А колоться будешь, сокол?

– Буду.

– Дай ему.

Из-за спины вновь появилась рука в засученном по локоть рукаве, державшая сигарету фильтром вперед. Потом мелькнула дешевенькая зажигалка.

– Ну?

– Только я вас честно предупреждаю, со всей откровенностью… – сказал Вадим. – Место я обрисую, но за последствия не отвечаю. Там, в доме, не бабуля – божий одуванчик и не драный совок… Если что-то пойдет не в цвет, не сваливайте на меня потом, сами должны понимать: куда попало такую сумму на сохранение не определят…

– Моя забота. Где?

– В коттедже на Красниковском плато. Хозяин там живет постоянно, по крайней мере – летом. Есть собака, в доме всегда охранник, парочка помповушек в прихожей, у хозяина легальный пистолет…

Гейнц проворно пересел за стол, придвинул бумагу и ручку:

– Фамилия хозяина?

– Цимбалюк. Сергей Антонович. В коттедже обычно – жена с дочкой, кухарка с горничной, охранник… а, про охранника я уже говорил…

– Кучеряво живете, твари… Подробно расскажи, как этот пряничный домик выглядит и как его найти без проблем, какой марки собака, что там за охранник…

Он тщательно писал, временами покрикивая:

– Не части, не части. Разговорился… Так. Хозяин знает, что в «дипломате»?

– Конечно, – усмехнулся Вадим. – Чтобы знал, за что ему придется отвечать, если, не дай бог…

– Если придет кто-то с запиской от тебя, отдаст угол?

– Не-ет… – Вадим покачал головой, улыбаясь вполне натурально. – Ни в коем случае. Я так понимаю, придет кто-то абсолютно ему незнакомый, а? Сомневаюсь, чтобы кто-то из наших общих знакомых был с вами в доле…

– Незнакомый, конечно.

– Говорю вам, и пытаться нечего, – сказал Вадим. – Он отдаст только мне.

– Предположим, ты сломал ногу? Крабами отравился?

– Да все равно, поймите вы! Насмотрелись дешевых боевичков о великосветской жизни… Так просто дела не делаются. Если я почему-либо не смогу приехать сам, любые посыльные и ссылки на меня бесполезны. Подаст незаметненько сигнал охраннику, тот и двинет сзади вашего человечка прикладом… А вымещать зло будете на мне!

– Перестраховщики… – в сердцах бросил Гейнц.

– Триста тысяч баксов, – значительно, с невольно прорвавшимся оттенком превосходства сказал Вадим. – Не хрен собачий. Забрать «дипломат» могу только я сам… или тесть. Но до тестя не пробуйте и добраться, сразу вас предупреждаю. Он человек умудренный жизнью, у него постоянная охрана, и приличная, профессиональная, чтобы до него добраться, нужно устроить налет со взводом автоматчиков, а вы на это вряд ли пойдете, а? И не пытайтесь придумать какую-нибудь комбинацию с Никой – тестюшка не пальцем делан, моментально просечет. В Шантарске у вас против него шансов нет…

– Не можешь ты жить просто, буржуй… – фыркнул Гейнц. – Ну, а если ты сам, собственной персоной, ему отсюда позвонишь? Он, конечно, и заподозрить не должен, что дело нечисто, иначе мигом останешься без яиц. Скажешь, что увяз в неотложных делах – убедительную версию придумаем – и за деньгами приедет твой человек…

– Спасибочки! – шутовски поклонился Вадим. – Вот тут все и полетит ко всем чертям. Через три минуты после подобного звоночка он под охраной перевезет денежки в местечко понадежнее, и я сам понятия не имею, куда. Никаких звонков, они не помогут, наоборот…

– Послушай, голубок! – прищурился Гейнц. – А не пытаешься ли ты меня тихонечко подвести к убеждению, будто непременно нужно взять тебя с собой в коттедж? Рассчитываешь по дороге что-нибудь придумать?

– Я к вам в попутчики не набиваюсь, – сказал Вадим. – Всего-навсего объясняю, как обстоят дела. Сами просили выложить все… Вот и выкладываю.

– Ладно, проехали… Итак… – Гейнц что-то напряженно прикидывал. – Значит, никакие доверенные лица и звонки не проскакивают… Усложняете вашу буржуйскую жизнь до предела, толстые…

– Дело не в том, чтобы быть богатым, – криво усмехнулся Вадим. – Главное – о с т а т ь с я богатым.

– Ага! – Гейнц просиял. – Рассматриваем другой вариант… Ни о каких деньгах и речи не заходит. К твоему приятелю является элегантный и вежливый молодой человек с твоей рекомендацией. По предварительному звонку. Есть некое коммерческое дело, которым ты сам не намерен заниматься – занят, ниже твоего уровня, но паренек-то троюродный брат тети жены дяди твоего камердинера. И ты его послал к Цимбалюку, чтобы тот поспособствовал… И записочку накропал. Вполне возможно, что в записочке намекается: от этого чайника можно вежливо отделаться, ты не обидишься… Это уже детали. Как сам план?

– Вообще-то… – протянул Вадим, искренне раздумывая. – Может и проскочить, если все просчитать… Немножко странновато, не в нашей обычной практике… но подозрений, в общем, не вызовет. Только я ни за что не отвечаю…

– Слышал уже… – он вскочил. – Поскучай-ка минутку…

Но скучать пришлось, судя по настенным часам, восемь минут. Хорошо еще, торчавший за спиной питекантроп сговорчиво выдал очередную сигарету.

Гейнц вернулся с новеньким сотовым телефоном. Вынул из кобуры пистолет, передернул затвор, снял с предохранителя и упер Вадиму в лоб:

– Сейчас наберу номер и дам трубку тебе. Если нет в коттедже, брякнем в офис. Фамилия парнишки… хай будет Фролов. Только смотри у меня, если почую что-то неладное, мозги вышибу в секунду… Соберись, падло. Чтобы звучало как можно естественней…

Тихонько попискивали клавиши. Гейнц плавным движением поднес трубку к уху Вадима.

– Слушаю.

– Сергей Антонович? – как можно естественнее произнес Вадим. – День добрый, Баскаков…

– Вадим, день добрый… – отозвался Цимбалюк без неприязни, но и особой радости в его голосе не звучало. – Ты что, уже в Шантарске?

– Да нет пока, все еще в Манске, оттого и проблема… Дело не то что важное или сложное, но мне бы его хотелось решить…

Невозможно описать, что он испытывал, непринужденно беседуя под прижатым ко лбу пистолетным дулом – с человеком, пребывавшим на свободе и представления не имевшем, какое это счастье…

– Что там такое?

– Да пустяки, – сказал Вадим. – Есть один вьюноша, по фамилии Фролов, по имени-отчеству – Иван Аристархович. Честно говоря, то, что он предлагает, не совсем по моему профилю, но вполне может оказаться по вашему. Вообще, ситуация интересная и разговор не телефонный… Я вас не особенно обременю, если к вам его подошлю?

Разговор получился весьма уклончивый, обтекаемый – но, вот смех, частенько разговоры о серьезных делах по сотовику бывают именно такими, поскольку сотовик можно прослушать в два счета, располагая достаточно хорошей техникой. Так что Цимбалюк ничего не заподозрит, хотя, конечно, удивится про себя. Ну, мало ли что бывает…

– А это обязательно?

– Очень похоже, – сказал Вадим. – Он как раз едет в Шантарск, может заскочить прямо сегодня…

– Я сегодня в городе не буду.

– Я его могу и в коттедж направить. Право слово, интересный оборот может получиться…

– Ну, если необходимо, – чуть раздраженно откликнулся собеседник. – Если уж такая ситуация… Присылай.

– Спасибо! – радостно воскликнул Вадим. – Всего хорошего, отключаюсь, – у меня тут запарка…

По лицу ползли струйки пота, затекая в глаза. Гейнц отложил трубку и тыльной стороной ладони сильно хлестнул Вадима по лицу:

– За «Аристарховича». Не можешь не выделываться… Ладно. Сейчас у нас… полпервого. Обговорим всякие деталюшки, когда Марго надоест возиться с твоей блядью. Потом пойдете в барак. – Он порылся в столе, швырнул Вадиму на колени пачку сигарет. – И покормлю, хрен с тобой. Вроде бы старался. Но имей в виду: завтра, часикам к трем-четырем дня, будет совершенно точно известно, чем там в Шантарске кончилось. И если что-то ты наврал – мертвым позавидуешь…

– Я за ваших мальчиков не отвечаю… Если они там что-то напортачат…

– Не скули, – бросил Гейнц. – Я уж как-нибудь сумею отличить наш провал от последствий твоей брехни. – И всей пятерней взял Вадима за лицо. – Ну вот, а Марго плешь проела со своей психологией… И без психологии прекрасно работается, верно?

…Вадим, пожалуй, мог гордиться собой. Естественно, в коттедже у Цимбалюка никакого «дипломата» никогда не было, но эти скоты потратят уйму сил и времени, прежде чем сумеют неопровержимо установить сей печальный факт. Благо во всем остальном он им ни капельки не солгал, разве что умолчал о точном числе охранников: их у Цимбалюка три и все пребывают в коттедже. Откровенно говоря, Цимбалюк – человечишка поганый, никогда его Вадим не любил, хотя кое-какие общие дела и приходилось время от времени прокручивать.

В общем, Цимбалюка не жалко. Расклад простой и допускает лишь две возможности: либо цимбалюковские мальчики кончат нападающих, либо налетчики потеряют уйму времени, выпытывая у пленных, где же спрятаны эти триста тысяч, а поскольку Цимбалюк представления о них не имеет, любые его клятвы будут приняты за вульгарное запирательство. При любом варианте у Вадима есть в полном распоряжении сегодняшняя ночь – и лучше не думать, что вполне может возникнуть непредвиденное препятствие в виде, скажем, пьяных капо. Лучше не думать…

– Ну, покури, – сказал Гейнц. – Заслужил. А вечерком герр комендант собирается вам бал устроить, вот уж где повеселитесь…