Глава восьмая

Человек-невидимка

Вслед за Косаревым он поднялся на четвертый этаж стандартной серой «хрущевки» – не на окраине города, но довольно далеко от центра, район не из респектабельных. Косарев открыл дверь своим ключом, предупредительно посторонился.

Петр прошел в комнату. Шторы были полузадернуты, царил полумрак. В первый момент он едва не отшатнулся – человек, вставший ему навстречу из продавленного старомодного кресла, чертовски напоминал уэллсовского человека-невидимку в его классической версии: голова и лицо сплошь замотаны чистыми бинтами так, что для обозрения доступны лишь кончик носа и рот. Нос, слава богу, все же не картонный, каковой вынужден был употреблять невидимка…

– Ну, что таращишься, ваше степенство, господин Савельев? – весело спросил забинтованный Пашкиным голосом. – Падай.

Коньячку хочешь?

– Что с тобой? – встревоженно спросил Петр, плюхаясь в другое, столь же продавленное кресло.

– Пустяки, Петруччио. Такое, что и стыдно сказать. Когда в столице переделал все дела, поехал с мужиками расслабиться на бережок уединенного озера, разумеется, с табличкой «Только для белых». И на радостях, что дела у нас обоих идут отлично, нажрался так, как давно не надирался. Классическая «асфальтовая болезнь». Только вместо асфальта были лодочные мостки. Видел бы ты, как я по ним мордой проехался… Давненько так не позорился, – голос брата был бодр и весел, без малейшей удрученности. – Ну и черт с ним… Бывает. Видел бы ты, как я назад летел – сначала даже в самолет не пускали, паспорт-то я предъявил, а вот вместо живого оригинала паспортной фотографии имело место нечто сюрреалистическое… Даже разматываться пришлось. Пропустили.

– Ничего серьезного?

– Пустяки. Просто ободрало физиономию так, что обратный обмен в любом случае делать рановато. Разве что придется еще какую-нибудь аварию изобретать… Ну, ничего. Во-первых, еще рано мне вертаться, а во-вторых, – глаза в щелях повязки лукаво блеснули, – а во-вторых, сдается мне, что ты не прочь побыть мною еще немножечко…

Петр оглянулся на Косарева.

– Фомич, – сказал Павел, – а поболтайся-ка ты по двору, за машиной присмотри, чтобы не угнали. Найдется какой-нибудь извращенец, покусится на твой «запор»… Если есть маньяки-геронтофилы, почему бы не быть автомобильным ворам-извращенцам? Погуляй!

Не прекословя, Косарев покорно направился в тесную прихожую. Щелкнул замок.

– Ну, рассказывай, – сказал Пашка, наполняя рюмки.

– Дела идут…

– Петруччио… Плевать мне на дела! Что происходит в конторе и вокруг, я и так знаю. Фомич успел дать обстоятельный отчет. Здесь – никаких сложностей.

– Черский ни в какую не хотел подключаться…

– Ну и хрен с ним, – сказал Пашка, – без нервных обойдемся.

– Ты бы меня предупредил в свое время, что к его супруге подходить не рекомендуется…

– Петюнчик, извини, не мог же я рассказать тебе всю мою жизнь… Он что, опять танец ревности плясал? И как?

– Пустяки, обошлось, – сказал Петр. – Разошлись, как в море корабли. Меня другое волнует. Фомич тебе не мог не рассказать о двух покушениях…

– Какие это покушения? Смех один…

– Тебе, может, и смех, – сердито сказал Петр, – а в меня, знаешь, палили по-настоящему. И даже два раза.

– Петруччио, ну ты же военный, в конце концов, хоть и штабист. Надеюсь, рыжей ничего лишнего не наболтал?

– Как я ей мог что-то наболтать, если представления не имею, кто все это устроил?

– Резонно, – серьезно сказал Пашка. – Так вот, могу тебя обрадовать: с покушениями покончено навсегда. Можешь не волноваться. Я, едва прилетел и узнал, быстренько принял меры. Митька с Фомичом все обтяпали.

– Они что…

– Петруччио! – расхохотался Пашка. – Ты за кого их держишь?! Никто никого не убивал.

– Объясни хоть…

– Бога ради, – сказал Пашка. – Понимаешь, был у меня тут романчик с одной… А муженек у нее вроде тебя, вояка с двумя просветами. Только тебя проводили с почетом, пряжку дали, а его выперли с позором за дискредитацию или что-то вроде этого, от безденежья понемногу приторговывал казенным имуществом. Не тем, что носят на ногах или на голове, а тем, что бахает и бухает. Уличить не смогли, за руку не схватили – вот и предпочли от греха подальше выгнать якобы за алкоголизм… У вас ведь такое бывает?

– У нас и не то бывает… – сумрачно сказал Петр, – ежели между своими… Так это он и выделывался?

– Я же тебе и объясняю… Он, гаденыш, вместо того, чтобы по-мужски попытаться набить мне морду, решил потребовать за рогатость денежную компенсацию. Аккурат за день до того, как ты в Шантарск приехал. Я его, разумеется, послал – телкам я иногда плачу, но вот платить мужьям-рогоносцам не намерен, это, по-моему, форменная дикость. Прости, что так получилось, но я никак не думал, что этот чудик устроит триллер с пальбой… Пугал, сволочь этакая. Стрелок-то он отменный при всей своей гнилости, этого у него не отнимешь, ты сам, наверное, оценил? В общем, когда Митя к нему приехал, он как раз сочинял эпистоляр типа «Положите сто тысяч долларов под третью урну справа, иначе всех убью, один останусь…» Только недооценил он меня, собака, недооценил… Фомич ему быстренько обеспечил буйное отделение в психушке – и раньше чем через месяц не выйдет да и полгода еще после лечения будет ползать, как черепаха. Ты его не жалей, у него мозги и впрямь набекрень, можешь мне поверить… Вот и вся разгадка. Успокоил я тебя?

– Успокоил, – кивнул Петр.

Он лгал самым беспардонным образом. Что-то здесь было не так. Все вроде бы гладко и связно, но в Пашкином тоне ухо определенно чувствовало фальшь, на протяжении всего рассказа. Петр был стопроцентно уверен, что не ошибся. Врал Пашка, как сивый мерин… Но зачем? И в чем разгадка?

– Значит, с покушениями кончено?

– Совестью клянусь! – приложил Пашка руку к груди. – Ты лучше расскажи, как там дома, интересно же… С Катькой, я так понимаю, у вас форменный ренессанс пламенных чувств? Да ладно, ладно, что набычился? Я за тебя попросту рад, вот и все. Мне она давно встала поперек души, а вот у тебя с ней, надо же, любовь, да еще, судя по твоей счастливой роже, надо полагать, обоюдная… А в театр сходить, правда, не тянет? Все, умолкаю!

– Сколько мне еще тобой прикидываться?

– Дай подумать… Недели две, Петруччио. Справились мы с тобой раньше, чем планировалось… но пару недель тебе еще придется потерпеть. Пока морда у меня не заживет, пока не кончится вся суета вокруг проекта. Выдюжишь? По физиономии вижу, что выдюжишь с превеликой охотой – возле Катюхи-то… Ты, кстати, не придумал еще, как с ней потом уладить?

– Времени не нашлось, – честно признался Петр. – То одно, то другое… Может, вдвоем подумаем?

– Обязательно. Чуть погодя. Когда все будет подписано и начнется рутинная работа, не требующая вмешательства господина Савельева, неважно, право, которого… Вот тогда мы с тобой сядем за стол и не встанем, пока железный план не разработаем… Лады? Расскажи лучше, как ты с Бацой денежки считал…

– А что рассказывать? – пожал Петр плечами. – Триста килограммов долларов, только и всего…

– Браво, брательничек! Врастаешь… Ты не думай, Баца нормальный мужик. Ну, завелась у человека неучтенка, сделанная на бензинчике…

– Я знаю. Мне Фомич подробно объяснял про неправедные деньги, служащие праведным целям…

Пашка подался вперед и хлопнул его по колену:

– Петруччио, смак в том, что именно так оно и обстоит… По крайней мере, лично мы с Фомичом по большой дороге с кистенем не бродим. И никого не посылаем бродить. А вот состояньица кое-кого из тех, кого потом чинами жаловали и медали на шею вешали, из смутных источников произошли… Думаешь, только в доброй старой Англии пираты на склоне лет джентльменами становились и награбленные капиталы в мануфактуры вкладывали? Кой у кого из наших Третьяковых и прочих там Морозовых предки как раз кистенем и промышляли. В «Угрюм-реке», мне один доцент рассказывал, чистая правдочка написана, даже конкретные фамилии шантарские называл… Так что денежки Бацы, считай, не такие уж и грязные…

– Когда мне их забрать?

– Придумаем, – сказал Пашка. – Пусть пока полежат, тут один мэн подъехать должен, он ими и озаботится. Никуда они со стоянки не денутся, там все ребята – либо племяннички Бацы, либо иная кровная родня, народ верный… Я тебе брякну, когда нужно будет. Ты тоже запиши номер вот этого мобильничка, я теперь постоянно буду в Шантарске обитать. При нужде моментально созвонимся. Кстати, – спросил он словно бы небрежно, но Петр легко уловил нотки тревожного интереса, – что это за «дипломат» ты в кабинет приволок?

– Что, за мной и на фирме надзирают?

– Да брось ты. Просто Фомич забирал картины вот и наткнулся на непонятный «угол»…

«Интересно, – подумал Петр. – „Дипломат» появился в кабинете уже после того, как Фомич забрал картины».

– С «дипломатом» вышел форменный детектив, – сказал он самым естественным тоном. – Позвонила какая-то Полина, потребовала срочной встречи. Я, естественно, приехал – ты про нее ничего не говорил, мало ли что… А она мне объявила о полном и окончательном разрыве, кинула под ноги «дипломат», заявив, что не намерена больше держать у себя «мои» шмотки… Ну, я и забрал, а что оставалось делать? Поставил в заднюю комнатушку, пока ты на горизонте обозначишься…

– И правильно, – подумав, сказал Пашка. – Документы там пустяковые, пусть валяются… Фомич потом заберет. Значит, решила нас бросить, стерва?

– Тебя, братан, – усмехнулся Петр. – Я с ней единственный раз общался…

– А, какая разница… Ну и хрен с ней. На свете таких Полин… Ну ладно… Я вынужден констатировать, Петруччио, что ты с заданием справляешься прекрасно. Благодарность от командования. Держи премию, тут тысчонка баксов. Да не жеманься ты, тебе еще и Вике интервью давать, и Жанне на булавки подкинуть надо… В чем, в чем, а в телках недостатка не испытываешь, а? Скажи братухе спасибо…

– Вот, кстати, – сказал Петр, – есть еще одна тема, напрямую, правда, с сексом не связанная, но, я бы сказал, где-то близкая… Этот снимочек я у тебя в столе нашел. Дома, в кабинете. Чисто случайно, искал твои ордена для съемок, телевизионщики ж от меня потребовали быть непременно в орденах… Эт-то как понимать? Катя могла наткнуться…

Пашка рассматривал снимок обнаженной Нади, сидящей на широком подоконнике в небрежной позе, поворачивал так и этак. К великому сожалению Петра, наблюдать за выражением лица брательничка было невозможно по причине бинтов.

Фотографию эту, разумеется, он не в столе нашел, а отложил, одну-единственную, когда отдавал конверт и негативы Наде. Хотел понаблюдать за реакцией Пашки, но вот бинтов совершенно не предполагал…

– Ах, вот оно что… – досадливо сказал Пашка, – а я-то думал, что спалил или выкинул, забыл совсем…

– Откуда это взялось?

– А это ты у соплюшки спроси, – отрезал Пашка. – Я, знаешь ли, не рискнул. Чтобы не вторгаться в интимные тайны юного создания. Вот так же, чисто случайно, наткнулся. Хотел поговорить с Катей, да недосуг было. Я так предполагаю, соплячка себе завела сердечного дружка – настолько сердечного, что балуются на досуге фотографией. Что смотришь? Нынешняя молодежь в этом возрасте все университеты прошла… – Он небрежно скомкал снимок и сунул себе в карман. – А может, и не стоит с Катькой обсуждать? Еще расстроится, Надьку все равно от этих забав не оттянешь, раз уж начала где-то на стороне личной жизнью баловаться…

И вновь его голос звучал спокойно и естественно, но Петр снова чуял фальшь. К тому же имел все основания полагать, что объясняется все немножко по-другому…

– А как мне с рыжей быть? – спросил он. – Ведь так и вьется вокруг. Открытым текстом заявляет, что я, по ее мнению, о чем-то серьезном умалчиваю, со следствием не сотрудничаю, хотя знаю прекрасно, кто в меня палил, и вообще…

– Да плюнь ты на нее, – сказал Пашка. – Походит и перестанет. Голубчик наш месяц будет куковать в психушке, следов никаких, менты к нему и близко не подберутся. В конце концов отправят дело в архив… Мы с тобой, братан, сейчас на такие высоты вскарабкались, что никаких рыжих не стоит опасаться. Даже если и почует что-то неладное, нестыковки какие-то вычислит, все кончится пшиком. К тебе-то у нее никаких претензий нет и быть не может, и позиция твоя неуязвима. Об этом и не думай, не трать нервные клетки. Лучше соберись, главное близится. Тот самый великий миг. И все будут при своем интересе – я, ты, еще куча народу… Ну что, все проблемы обкашляли?

– Да вроде… – добросовестно припомнил Петр, – хотя… Вроде бы и говорить об этом неудобно, такие вопросы полагается решать между мужиками с глазу на глаз, но я как-никак – ты…

– А что такое?

– Твой Елагин, знаешь ли, оборзел. Пристает к Кате в открытую. Настолько, что об этом треплется вся контора. Земцов мне принес сводку слухов и сплетен, и там это – на первом месте…

– Так… – судя по положению головы, сплошного шара из бинтов, Пашка призадумался, – с одной стороны, парнище мне необходим. С другой, такое без последствий оставлять никак не годится, тут ты прав, правильно сделал, что сказал… Сейчас подумаем… А, что тут думать! Сделаем так: если он еще раз что-то себе позволит, ты его самым официальным образом уволишь. Приказ издашь, все, как полагается. А потом я его назад возьму, когда вернусь. Парнишка-то в принципе неплохой, работничек полезный, только заигрался немного по молодости лет, действительность от сцены плохо отличает… В общем, если что – увольняй. Фомич поспособствует. Пока мною будешь ты, пусть погуляет вдали от конторы, так даже лучше…

… Спускаясь по лестнице, Петр испытывал странное чувство, которое он сейчас даже не брался определить однозначно. Этакая помесь неудовольствия с беспокойством. Все вроде бы оказалось в порядке, все решено, все проблемы сняты, но что-то саднило и зудело в глубине души, некое ощущение неудобства, неправильности, нестыковок…

Во дворе мирно стоял «запорожец», Косарев возился с мотором – взглянуть со стороны, простецкий пенсионер, всю жизнь без особых затей и запросов оттрубивший слесарем или каким-нибудь бульдозеристом…

– Поехали? – громко сказал Петр.

Фомич едва не стукнулся головой о задранный капот, с грохотом его захлопнул:

– Напугали…

– Нервишки жалят? – доброжелательно поинтересовался Петр.

– Тут любой от неожиданности… – огрызнулся Косарев, но не стал углублять тему, послушно уселся за руль. – На фирму?

– Не совсем, – сказал Петр, – предварительно мы заедем еще в одно место, вы подождете, а я на четверть часика исчезну…

– Это куда?

– Фомич… – поморщился Петр с многозначительным видом, – я же вам говорил – у нас есть свои секреты… – Он накануне старательно изучил план Шантарска и потому уверенно сказал: – Отвезете меня на угол Кутеванова и Западной, высадите там, постоите, пока я не вернусь…

– Как прикажете, – угрюмо отозвался Фомич.

И довольно быстро доставил к указанному месту – карта не соврала, там и в самом деле оказался заросший скверик с чьим-то потемневшим бюстом посередине. Как Петр ни приглядывался, опознать неизвестного не удалось, и, поскольку тот не походил на канонизированные, классические образы великих, являлся, надо полагать, третьестепенной, чисто местной знаменитостью. Ну и черт с ним…

Карта картой, но ориентироваться на местности – совсем другое дело. Прежде всего, на плане города не указано, какая сторона улицы четная, какая, соответственно, – наоборот. И Петр, вылезши из «запорожца», едва не лопухнулся, направился было не в ту сторону, но тут же сделал вид, будто заинтересовался прессой в киоске. Таращась на цветные фото дорогих шлюх и дешевых политиканов, украшавшие обложки газет и журналов, краем глаза наблюдал за машиной. Косарев смотрел в его сторону в зеркальце заднего вида, но из «запора» предусмотрительно не вылезал. К тому времени Петр, пошарив взглядом как следует, наконец-то обнаружил четную сторону улицы. Что ж, почти угадал точку десантирования…

Энергичным шагом, создавая у любого наблюдателя впечатление, будто без оглядки спешит к близкой, конкретной цели, направился во двор, где с радостью усмотрел узенький проход между гаражами и трансформаторной будкой из обшарпанного кирпича. Куда и юркнул.

Из своего укрытия он видел, как во дворик, запыхавшись, влетел Фомич – сука такая, а если бы я и в самом деле выполнял Пашкино задание? – растерянно потоптался, не обнаружив предмета слежки, но потом, очевидно, сделал первое пришедшее в голову заключение: что Петр успел нырнуть в который-то из ближних подъездов, а посему дальнейшая беготня бесполезна. И Косарев, уже не озираясь, не пробуя никого расспросить, понурившись, побрел назад, в сторону своего железного одра. Из педантизма Петр выждал еще пару минут, после чего вернулся во двор и, не забывая столь же бдительно проверяться, свернул вправо. Пройдя мимо трех старых однотипных домиков – скверно оштукатуренные кирпичные двухэтажки сталинских времен, – нырнул в подъезд четвертой. Так, искомая квартира – на втором этаже…

Прижал пальцем кнопку старенького звонка, в квартире тягуче задребезжало. Чуть позже раздались неторопливые шаги, дверь открыла девица в черных джинсах и черной футболке навыпуск, крашеная блондинка из разряда стандартных, не обремененных ни особым шармом, ни особой уродливостью. Вся она была какая-то то ли заторможенная, то ли невыспавшаяся – уставилась на него без единого слова, слегка покачиваясь.

– Я по поводу Марушкина… – осторожно начал Петр.

Она отступила на шаг, бросила:

– Проходите, – и, небрежно захлопнув дверь за его спиной, с той же неторопливостью поплелась следом.

С первого взгляда стало ясно, что Петр угодил по нужному адресу. Дичайший беспорядок был не простой, а творческий, к коему следовало относиться снисходительно: есть разница между залежами пустых бутылок вперемешку с нестираными рубашками и грудами рам, картонов, холстов на рамах, холстов, свернутых в рулоны, тюбиков с красками… Впрочем, энное количество бутылок и пара грязных рубашек все же и здесь присутствовали.

Девица прошла мимо него со скоростью испуганной черепахи, плюхнулась на низкий диван, опустив руки, уставилась куда-то в стену. Потом, не глядя, протянула руку в сторону, взяла с пола початую бутылку водки «Воевода» и надолго прильнула к горлышку со сноровкой, заставившей Петра взглянуть на нее не без понимающего уважения. Пожалуй, от первоначальной мысли насчет наркотической природы ее заторможенности следует отказаться: наркоманы свою отраву со спиртным практически не совмещают, это во-первых. Во-вторых, футболка у нее без рукавов, и сразу видно, что руки не исколоты. Конечно, наркотик еще не обязательно впрыскивать посредством «баяна», но все химические запахи, витавшие в квартире, имеют своим происхождением исключительно инструментарий живописца. Нет, положительно, не «шаровая».

– Вы откуда? – без интереса спросила девица. – Опять из райотдела?

– Не совсем, – осторожно ответил Петр.

– Городское утро, что ли?

– Ну, не совсем…

– А может, вы вообще не мент?

– Не он.

– И не чекист?

– Нет, – сказал он, – и не налоговик, и не цэрэушник… Я, знаете ли, заказчик. Марушкин мне кое-что обещал… Буквально пару дней назад, должен был засесть за работу…

– Все, месье заказчик, – сказала девица, – он не засел, он залег…

– Куда?

– На Кагалык.

– Я могу его там найти?

– Запросто.

– Адрес вы помните?

Отхлебнув очередную порцию, девица подняла на него потухшие глаза:

– Циник или нездешний?

– Нездешний, – сказал Петр, уже чуя по ее тону что-то совсем нехорошее.

– Кагалык – это кладбище, – тоном автоответчика мобильной связи, равнодушно сообщающего, что данный абонент находится вне пределов досягаемости, сообщила девица. – Наверное, уже доехали… Сколько сейчас? Точно, доехали. А меня не взяли бы, бесполезно было и проситься. – Она то ли всхлипнула, то ли попыталась невесело засмеяться. – «Шнурки» у него чересчур уж правильные. Думают, если он меня рисует голой, то я обязательно шлюха и наркоманка. А я дури сторонюсь, две подружки подсели, насмотрелась… Только им, козлам, не объяснишь… Они и так на меня заявы настрочили, куда только в голову пришло. Два дня хату перерывали. И районщики, и городские. И не нашли ни хрена. Так им же не докажешь, козлам… – она звучно присосалась к горлышку.

– Что с ним случилось?

– Героин, – сообщила девица, рыгнув. – Дикая передозировка. Менты, похоже, не врут, один там был, на человека похож, он мне давал протокол читать… Не врут. Стал бы кто ради меня такие бумажки фабриковать… я-то им на хрен? Я ему говорю: а другие уколы у него на руках были? Он говорит: не было. Я говорю: сами видите, какой из него героинщик? Он говорит: а может, он нюхал или жрал, а «геркой» укололся попервости, вот и не рассчитал дозу? Я ему: и не жрал, и не нюхал, мы с ним по водке ударяли, а это ж мало сочетается… Ищите, хрен найдете… Не нашли, подобрели немного, даже извинились, что матом сначала… На людей похожи… – ее на глазах разбирало. – Банку унесли, придурки, а это же не дурь, он там кисти мыл, вот и получился… колер… На анализ. Вот будут рожи, когда ничего там не найдут… Вы ему ничего не должны, а? Мне жрать нечего, второй день квашу, как узнала…

Он задал еще пару вопросов, потом попробовал осторожненько прозондировать, насколько она в курсе заказов, кои покойному делали, но быстро обнаружилось, что девица такими вещами абсолютно не интересовалась. Сунул ей пару крупных бумажек, кивнул на прощанье и вышел – чего девица, казалось, и не заметила.

Спускаясь по лестнице, он был мрачен как туча. Получалось, что незадачливого художника подняли на улице с запредельной концентрацией героина в организме часов через несколько после того, как он покинул здание «Дюрандаля», причем никаких денег, если только девица не соврала, при Марушкине не было. Интересные совпаденьица в жизни случаются…