Глава шестая

Ни дня без приключений

И едва нажав клавишу, быстро вышел в приемную – конечно, стараясь, чтобы все выглядело вполне естественно. Он успел вовремя: Жанна как раз подняла трубку:

– Толя? Машину шефу.

Пресловутая цепочка была укорочена до предела: от Жанны, в противоположность прежним порядкам, сообщение должно было поступить непосредственно шоферу Петра, рядом с которым, словно бы случайно, должен был оказаться один из земцовских ребят. Так что проверка упрощалась…

Во внутреннем дворике никаких сюрпризов подстерегать не могло – разве что убивец окажется одним из сотрудников и шмальнет из комнаты или коридора фирмы. Но в это плохо верилось – нужно быть самоубийцей, народ наэлектризован случившимся, нервничает и паникует по пустякам, моментально подметят неладное и сообщат охране. Хотя…

– Андропыч, – сказал Петр, подходя к машине, – тут, – он показал на ряды высоких евроокон, – есть кабинеты, где хозяин сидит в одиночку?

Кажется, ухватив на лету его мысль, Земцов машинально задрал голову:

– Косаревский… Гармашовский… Ага, еще Панкстьянова. Шеф, про камикадзе думаете?

– Ага, – кивнул Петр, усаживаясь на заднее сиденье.

– Что-то мне плохо верится. Во-первых, ни один из трех не похож на камикадзе, а во-вторых, оконца-то европейские, без форточек, сами видите. Намертво заделаны. А через кондиционеры не выпалишь…

Высокие зеленые ворота раздвинулись, и кортеж из трех машин вырулил на улицу. Здесь имелось единственное, но весьма существенное неудобство: уехать от «Дюрандаля» можно только по одной-единственной улочке, как и подъехать – опять-таки по одной-единственной. В этой части города, как нигде в Шантарске, высока концентрация улиц с односторонним движением. Так уж постарались мудрые головы планировщиков. Неизвестно, насколько это облегчало движение, но вот с точки зрения безопасности – о чем Петр прекрасно догадывался и без земцовских разъяснений – являло сущую ахиллесову пяту. Тот, кто замыслил нечто недоброе, гад такой, всегда знает, по какой улице ты приедешь и по какой уедешь…

Должно быть, мысли у них с Земцовым шли параллельным курсом. Тот, сидя рядом, с озабоченной физиономией вдруг сказал:

– Вы и теперь считаете, Павел Иванович, что я тогда зря твердил насчет неудобства выбора места?

«Что там считать, когда это был не я…» – уныло подумал Петр, а вслух сказал:

– Андропыч, если я буду посыпать главу пеплом и громогласно признавать ошибку, это чем-то поможет?

– Вряд ли…

– Вот видишь, – пожал плечами Петр, – к тому же…

Они сидели, не поворачиваясь друг к другу, оба смотрели вперед, разделенные довольно широким пустым пространством, – и Петр отчетливо увидел возникшую вдруг в наклонном зеленоватом лобовом стекле круглую дырочку со змеившимися от нее лучиками трещин, а долей секунды позже ощутил легкое сотрясение мягкого сиденья…

Еще мигом позже Земцов сбил его на пол и навалился сверху, что-то рявкнув водителю. Их бросило в сторону, к дверце – «мерс» заложил крутой вираж, мотор басовито взревел, вокруг послышались раздраженные гудки…

Из своего неудобного положения на полу Петр ничегошеньки не видел вокруг. Он оцарапал щеку об одно из барских удобств «пятисотого» – никелированную пепельницу на консоли меж передними сиденьями, мало того, ухитрился физиономией вырвать ее из гнезда и сейчас сопел, фыркал, пытаясь прочихаться, отплеваться от засыпавшего глаза и ноздри пепла. Земцов орал что-то в портативную рацию, машина неслась, как метеор, и у Петра отчего-то вертелась в голове не самая уместная в данный момент мысль: нужно будет дать втык шоферу, чтобы не забывал перед каждой поездкой вытряхивать пепельницу…

Тихонько скрипнули тормоза. Машина остановилась.

– Слезь ты с меня, наконец, – придушенно запротестовал Петр.

Земцов выпрямился, распахнул дверцу, вылез. Петр последовал за ним, сердито смахивая с пиджака невесомый пепел. Один из его собственных окурков угодил в нагрудный карман пиджака.

Машина стояла в довольно-таки безопасном местечке – на вершине Сторожевой сопки, неподалеку от заложенной некогда казаками исторической часовни, той самой, что, к вящей гордости шантарцев, украшала до сих пор десятирублевки. Рядом приткнулся «пассат», трое охранников вылезли и бдительно провожали взглядами проезжавшие машины.

Место, Петр оценил, было безопасное – с одной стороны крутой обрыв, с другой – асфальтовая двухрядка, заканчивавшаяся у часовни. Вряд ли кто-то моторизованный смог бы удержаться у них на хвосте, а то, что они здесь бросят якорь, опять-таки никто не мог предугадать…

Мельком глянув на кинувшегося к ветровому стеклу Земцова, он нырнул в машину, присмотрелся к сиденью. Конечно же, там зияла изрядная прореха. Вытащив перочинный ножичек – единственное, что у него осталось при себе от собственной жизни, благо никаких подозрений не вызывало, а дорого было как память, – Петр безжалостно, в два счета расковырял прореху. И вскоре держал между большим и указательным пальцами слегка деформированную пулю – трудно было с ходу сделать выводы, на глазок провести безошибочную экспертизу, но больше всего она напоминала стандартный боеприпас к отечественному автомату «пять сорок пять на тридцать девять». Форма, нарезы – все за то…

Он молча продемонстрировал пулю Земцову. Тот, не особенно долго поизучав ее, пришел к тому же выводу:

– Похоже, пять сорок пять на тридцать девять…

– Значит, не «драгуновка»… – не подумав толком, бухнул Петр. Выругал себя – вряд ли белобилетник Пашка разбирался в таких тонкостях…

Но Земцов был чересчур взвинчен, чтобы удивиться неожиданным познаниям босса в области боеприпасов, он вообще не подметил странного. Попросту кивнул с задумчивым видом:

– Это точно, не «драгуновка». Автомат. «Семьдесят четвертый» классического образца или любая из последующих модификаций. К ним тоже нетрудно при желании присобачить оптику…

– А не надежнее ли было очередью полоснуть по лобовому? – спросил Петр, на сей раз не опасаясь возбудить недоумение у собеседника, – в конце концов, такой вопрос мог задать и сугубо штатский человек…

– Пожалуй что, – сказал Земцов, подбрасывая пулю на ладони. – Гораздо надежнее. Получается, рыжая права насчет предупреждения?

– Может, у него патронов больше не нашлось? – с дурацким видом спросил Петр.

– Павел Иванович… Уж если человек раздобыл автомат, то патронами как-нибудь да запасется… Тем более если задумал такую пакость. Разживется обязательно. ТТ у него был с полной обоймой… Или вы полагаете, что и х двое? Раньше был один, а сегодня хулиганил другой?

– Ничего я не полагаю, поскольку в данных вопросах совершенно не Копенгаген, – сказал Петр. – Это уж, скорее, ваша компетенция.

– Пуля шлепнула в стекло на Кондратьева, по-моему, напротив магазина, – сказал Земцов. – Автомат вполне мог оказаться и без глушителя – там третий день чинят второстепенную дорогу, отбойные молотки грохотали так, что можно было гранату швырять, все равно никто не встревожится…

– И строечка там, на углу Кондратьева и Гайдара, – сказал шофер, до того дисциплинированно молчавший. – Какое-то ученое заведение, то ли второй корпус университета, то ли что-то подобное. Его по причине безденежья третий год как законсервировали напрочь, а площадка обширная…

– Точно, – кивнул Земцов, – вполне мог шмальнуть этажа со второго и убраться незамеченным. Туда алкаши лазят, бичи собираются, даже приличные прохожие из-за отсутствия туалетов сплошь и рядом пописать на стройку забегают.

«Молодцы вы у меня, – подумал Петр. – В два счета нарисовали всю потребную диспозицию, разобъяснили с толком, где покушавшийся мог со стопроцентной вероятностью засесть и каким путем убраться после выстрела, не вызвав подозрений. Люблю профессионалов. Вот растолковали бы еще, кто это на меня ополчился и отчего? Не может же Пашка совершенно не догадываться? Но Пашка – неведомо где, а этому скоту, что балуется с огнестрельным оружием, не объяснишь, что палит он по безвинному двойнику».

Земцов взял его под локоть, решительно отвел к обрыву. Перед ними, насколько хватало взгляда, раскинулся необъятный Шантарск, кое-где опоганенный густыми индустриальными дымами. Далекие сопки на том берегу казались сизыми из-за смога.

– Это не похоже на утечку, – негромко сказал Земцов. – Рядом с Толей все время был мой парень, он успел сказать, что у Тольки просто не было физической возможности с кем-то связаться – ни мобильника в руках, ни рации. Он выслушал Жанну, сразу сев в машину, выехал во двор…

– С Жанной – аналогично, – столь же тихо ответил Петр. – Я стоял рядом, когда она связывалась с Толей. Потом в приемную поднялся охранник, и мы уехали. Ну, предположим, после моего ухода она все же брякнула кому-то… Нет, наш стрелок ни за что не успел бы занять позицию. Не хватило бы ему времени. Может, он, сволочь, заранее засел на стройке? Правда, мы еще не уверены, что стреляли все-таки со стройки… Вы туда отправили вторую машину, а?

Земцов кивнул:

– Пусть пошарят. Была предварительная договоренность – если на маршруте что-то случится, действовать, как обговаривалось… Если… – он всмотрелся в приближавшуюся белую «шестерку», досадливо передернул плечами, – легка на помине. Определенно поставила хвосты…

Теперь и Петр рассмотрел рядом с водителем «шестерки» Дашу Шевчук (охранники бдительно рванулись было к остановившейся машине, но тут же сбились с темпа, неловко переминаясь).

– Молчите, а при необходимости поддакивайте, – тихо сказал Петр. – И только. Ясно?

– Есть, шеф…

Держа руки в карманах светлой курточки, Даша подошла к ним легкой, танцующей походочкой, лицо у нее было совершенно безмятежное. Водитель, коротко стриженный лоб, спокойно курил, распахнув дверцу. Слышно было, как в машине у него потрескивает и что-то бормочет рация.

– У вас опять, сдается мне, житейские хлопоты, Павел Иванович? – спросила рыжая сыскарша, щурясь, – солнце светило прямо ей в лицо. Петр ухитрился именно так и встать, чтобы собственная физиономия оставалась в тени.

– У меня? – пожал он плечами. – С чего вы взяли?

– По-моему, эта дырочка на профессиональном жаргоне именуется пулевой пробоиной… – Даша показала прямехонько на продырявленное стекло.

– В самом деле? – Петр пожал плечами. – Ну да, мы ехали с фирмы, и в стекле вдруг появилась дырка… Но я бы поостерегся ее с ходу именовать столь жутко – пулевой пробоиной. Это мог быть и самый что ни на есть прозаический камешек…

– Да? – невозмутимо спросила она, осторожно провела указательным пальцем по краям пробоины. Так и косила любопытным взором в салон, но неизвестно, удалось ли ей что-то рассмотреть сквозь тонированные стекла. – Интересный камешек…

Пуля покоилась у Петра в кармане брюк, но зрение у рыжей, надо полагать, все же не рентгеновское…

– Интересный камешек… – повторила Даша. – А почему же в таком случае вы вдруг стали уходить на дикой скорости, пренебрегая всеми правилами?

– Что-то показалось шоферу… – усмехнулся Петр.

– А почему ваша замыкающая машина вдруг помчалась на стройку, и мальчики, из нее вылетевшие, о-очень энергично кинулись в недостроенное здание?

– Серьезно? – Петр чуточку деланно, но стараясь все же не переигрывать особо, оглянулся. – То-то я смотрю, не видно нашей третьей машины… – Повернулся к Земцову: – Вы не в курсе, куда она делась? Давали какое-нибудь распоряжение?

– Никакого, – добросовестно поддерживая игру, но все же с некоторой неохотой пожал плечами Земцов. – Может, им тоже показались какие-то глупости…

– Простите на хамском слове, но не охрана у вас, а скопище неврастеников, – усмехнулась Даша. – Одним что-то показалось, другим нечто померещилось…

– Какие есть, – угрюмо сказал Петр.

– Положительно, неврастенические реакции… Павел Иванович, а нельзя ли мне сесть в вашу машину и осмотреться?

– А ордер у вас есть?

– Помилуйте… Неужели вы настолько жадны, недоверчивы и подозрительны, что не дадите очаровательной женщине посидеть две минуты в вашем роскошном автомобиле? Всю жизнь мечтала о «мерседесе»… – и она улыбнулась с лукаво-застенчивым видом первоклассницы, выпрашивающей у папы мороженое.

Не хотелось выглядеть совсем уж глупо. Вздохнув, Петр сделал широкий жест:

– Бога ради, посидите, полежите…

– Э нет, насчет последнего – вы меня с кем-то путаете… – тихо сказала она, села на заднее сиденье.

И, конечно же, сразу заинтересовалась прорехой в чистейшей светло-коричневой кожаной обивке. Присмотрелась, высунула голову из машины:

– Павел Иванович, можно вас?

Он хмуро сел. Даша подцепила ногтем край прорехи:

– Если не секрет, это у вас что?

– Сигаретой прожег по пьянке, – сообщил он.

– Господи, как вы, богачи, непринужденны в обращении с дорогущей собственностью… Я бы, наверное, так не смогла… – она непринужденно сунула в дыру палец, покрутила. – Можно, я тоже чуть-чуть поковыряюсь?

– Прошу, – сухо кивнул он.

С сосредоточенным лицом и хваткой опытного хирурга Даша довольно долго исследовала указательным пальцем дыру. В конце концов, хотя и старалась этого не показать, признала свое поражение. Вынула палец, спросила:

– Куда вы ее дели?

– Кого?

– Пулю.

– Господи… – поморщился Петр. – Вы детективы не пишете?

– Не сподобил творец. Обо мне писали – это было… Павел Иванович, все это чрезвычайно странно.

– Что именно?

– Даже не то, что на вас покушались с помощью огнестрельного оружия дважды в течение четырех дней, хотя и это само по себе удивляет, – о в а с в качестве фигуранта по такому делу я бы думала в последнюю очередь… Главная странность – это ваше поведение. Каковое, простите за откровенность, внезапно пошло вразрез с вашей предшествующей жизнью. Вы всегда были одним из самых незапачканных негоциантов в Шантарске, всамделишной белой вороной. Все, что на вас имеется, по большому счету – смешные пустячки, вполне даже извинительные в условиях России-матушки. И вдруг… Простите, но вы ведете себя, словно какой-то шпанистый отморозок. Тупо размазываете кровавые сопли по лицу и талдычите: «Да не видел я, начальник, кто меня пописал…» Хотя на самом деле наш отморозок прекрасно знает, кто его пырнул, и намерен разобраться, не привлекая органы… Павел Иванович, это не ваше поведение. Совершенно на вас не похоже. Я, конечно, не говорю, что вы обязаны умолять о защите, с пеной у рта требовать охраны и помощи. Ничего подобного. Но меня не на шутку удивляет ваша полнейшая закрытость. Вы зажаты, как упрямая устрица на тарелке гурмана…

– Вам просто мерещится.

– Ничего подобного, – сказала Даша. – Грешно хвалиться, но я все же неплохо знаю свое ремесло. И о вас успела составить представление. Так что говорю со всей уверенностью… Вы знаете что-то – но молчите. И это предельно странно. Обычно люди ведут себя так, когда страшно опасаются за свою жизнь. Или боятся, что выплывет на свет божий нечто жутко опасное или стыдное. Но в городе нет людей, которых вы могли бы бояться страшно. У вас нет за душой жутких проступков или суперстыдных дел. И тем не менее… Только не надо меня уверять, что это работает какой-то псих. Не поверю. Весь мой опыт восстает против такого – назовите это чутьем, интуицией, хоть телепатией… Ведь в чем главная опасность? Да в том, что ваш стрелок, очень похоже, не намерен останавливаться. У него есть какой-то план. Но без вашей помощи я не могу и близко подобраться… Вас же пристрелят в конце концов, неужели вы этого не понимаете?!

Ох, как погано было на душе… Но что он мог ей ответить? Что не может дать ни малейшей ниточки, ведущей к стрелку, исключительно оттого, что на самом-то деле он вовсе не Павел, а Петр? Петр, который понятия не имеет, в чем тут дело. Интересно, кто на ее месте в это поверит?

– Мне нечего вам сказать, – промямлил он, глядя в сторону.

– А я бы вам сказала, – призналась Даша, хмурясь, – неофициально. Такое сказанула бы… – Она вздохнула, сожалея об отсутствии возможностей, официальным тоном продолжила: – Иными словами, вы не собираетесь подавать заявление о направленном против вас террористическом акте?

– Не было никакого акта. Камешек…

– Ну что ж, желаю здравствовать… – Даша вылезла из машины и, не оглядываясь, решительным шагом направилась к своей «шестерке».

Петр угрюмо смотрел ей вслед, пока машина не отъехала. Земцов тем временем разговаривал о чем-то с парнями из подъехавшей наконец третьей машины. Вскоре он вернулся, с безразличным видом спросил:

– Может быть, домой?

– Конечно, – сказал Петр, – впрочем… Не хочу, чтобы жена знала. Можете вы в сжатые сроки поменять стекло?

– Ну, завтра утречком сделаем… – Земцов уселся рядом, кивнул шоферу. Кортеж двинулся к городу. – К открытию отгоним машину в салон, у них, по-моему, есть стекла… Хорошо еще, что эта история не попадет в газеты.

– А рыжая не может…

– Вряд ли. Не станет. Она стервенеет и забывает о честной игре только в двух случаях: когда на нее пытаются наезжать и когда трогают ее друзей. Вот тогда – тушите свет и пишите письма. А сейчас… Вы ее рассердили, конечно, но она к этому относится философски… Так вот. Ребята нашли на третьем этаже брошенный автомат с оптикой. Трогать его, естественно, не стали, оставили на том же месте, только посмотрели рожок. Пустой. У него был один-единственный патрон. Автомат, неплохая оптика – и один патрон… Чушь какая-то.

– Может, он, и вправду, сумасшедший?

– Вам лучше знать… – не глядя на него, протянул Земцов.

Петр с превеликим трудом удержался, чтобы не рявкнуть что-то оскорбительное. Не стоит портить отношения, отдадимся на волю волн, потому что ничего другого не остается…

– Да, я совсем забыл… – спохватился Земцов. – Из-за всех этих плясок… Вот, готов анализ, – он протянул Петру тощий заклеенный конверт. – За точность ручаются.

Петр спрятал конверт в карман, чтобы ознакомиться на досуге. Подумав, спросил небрежно:

– Что вы знаете о журналисте Олеге Аксентьеве?

– Пожалуй, то же, что и все.

– Расскажите, – непреклонным тоном приказал Петр, – представьте, что меня совершенно вышибло из памяти. И я ничего не помню. Считайте это моей причудой. Она не столь уж обременительна, сдается мне? Валяйте, Андропыч…

– Хозяин – барин… Олег Аксентьев работал в «Криминальных новостях». Работал главным образом независимо, если и продавался, то по мелочам – в целях облегчения себе работы. Скорее, услуги из разряда «ты мне – я тебе». С определенного времени, а точнее полгода спустя после губернаторских выборов, всерьез принялся копать под старую администрацию. Злоупотребления с северным завозом, в строительстве, по драгметаллам. Успел опубликовать парочку статей. Потом внезапно замолчал. Иные утверждали, что кто-то из заинтересованных лиц сумел-таки с ним договориться, но точной информации на этот счет нет. Однако точно известно, что он резко перестал копать и около полугода совершенно не занимался прежней «дичью». Честно говоря, лично я верю, что никто его не заказывал. Что это все-таки примитивная бытовуха – шпана, вечер, ограбление, кирпичом по голове… Все ведь указывало на то, что он прекратил копать. Совсем. Зачем его при таком раскладе убивать? Нелогично и нерационально… Что вы еще хотите освежить в памяти?

– Да ничего, – сказал Петр спокойно. – Я же сказал – причуда…

… Едва оказавшись дома, он прошел в кабинет и разорвал конверт, еще садясь за стол. Там лежал один-единственный листок бумаги с «шапкой» почтенного научного учреждения, печатью и тремя подписями.

Так-то. Господа обнищавшие ученые, прельщенные солидным гонораром, прямо-таки в молниеносном темпе провели анализ нитей, осторожненько выдернутых им со всех трех принесенных Марушкиным холстов. И оказалось, что прошлый опыт Петра не подвел.

Возраст одного из холстов – от трехсот пятидесяти лет до четырехсот. Возраст двух других – от девяноста до ста лет. Покойный Панкратов, конечно, когда-то был молод и нищ… неужели настолько, что по бедности употреблял в дело холсты столетней и даже четырехсотлетней давности?

Он поджег листок, от листка – конверт. Долго смотрел, как то и другое догорает в массивной пепельнице.

Страшно было додумать до конца.