на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



* * *

Остаток ночи выдался беспокойным. Астроархеологи никак не могли угомониться, носились по улицам на роллерах и элкарах, пускали ракеты, горланили песни, наспех устроили фейерверк и запалили за поселком огромный костер, вокруг которого начались дикарские пляски с соответствующими воплями. Прибыл набитый битком внерейсовый «Траян», и ожидались «Гардарика» с «Зодиаком» – рыцари Великого Бога Марсиан мчались на Эвридику со всех концов Ойкумены, а прибыв, немедленно включались в кутерьму. Поселок лихорадило, это был какой-то шалый карнавал – «шлиманы» вели себя, как получившие свободу американские негры. Будь они обычными учеными, праздновавшими успех важного эксперимента, их давно попросили бы и меру знать, но случай был особый, и поселок смущенно притих. Панарин даже завидовал чуточку – археологи победили наконец, они брали реванш за десятки лет непризнания и насмешек. «Когда-то так будем веселиться мы?» – грустно подумал он.

Он не ложился, знал, что не уснет. Сидел и смотрел на спящую Марину. Марина спала неспокойно, металась, всхлипывала, но будить ее Панарин не решался, – иногда полезно выплакаться во сне.

Интересно, скоро ли прилетит Снерг? Он обязательно примчится самое позднее к обеду, он не сможет упустить такой сюжет. Сейчас он ничем не занят, спокойно бродит себе по Земле, и ничто его не тревожит, с работою ему чертовски повезло, и с Аленой ему чертовски повезло, правда, не в везении дело, но тем не менее…

Все-таки странно немного – лидером всегда был он, Панарин, а ведомым был Снерг, и в школе, и позже, когда Стах был студентом, а он курсантом. Но прошло время и лидером как-то незаметно стал Снерг, не признать этого нельзя…

Во время последнего разговора можно было заметить, что Стах чем-то удручен. Скорее всего, чувствует себя опустошенным после очередного фильма – он не раз описывал это состояние и откровенно называл его мерзким, глупой слабостью. Или с Аленкой снова что-то не поделили – они во многом похожи друг на друга, а при таком раскладе без периодических трений и ссор никак не обойтись…

Панарин вздрогнул и поднял голову. Марина села в постели и смотрела на него круглыми глазами – в них медленно таял страх.

– Что ты? – он торопливо сел рядом.

– Кошмар какой-то, – сказала Марина хрипловатым со сна голосом. – Жуткий сон, противный до невозможности. Какая-то седая старина, война, в город ворвались какие-то мерзавцы, и такое творится, разное до жути… Все этот замок, насмотрелись средневековья…

– Бывает, – сказал Панарин. – Мне тоже недавно снилось что-то похожее, реальное до жути. – Он обнял Марину и легонько покачал, как ребенка. Приятно было, что сейчас он может чувствовать себя защитником. – Спи. Тебе приснится, что ты принцесса, и никакой войны, только балы, и танцуют менуэт, король танцев и танец королей, и падают шпалерами очарованные кавалергарды, а ты надменна и холодна, и скоро ты станешь королевой… Ложись, вот так…

– Я в каком-то полубреду, – пожаловалась Марина, не открывая глаз. На щеках поблескивали влажные дорожки. – Плывет все, непонятно, где я… Ты меня любишь?

– Да.

– Ты считаешь меня своим злым гением?

– Нет, что ты, – сказал Панарин.

– И правильно, куда мне на такие значительные роли… Я очень плохая?

– Ну что ты.

– Плохая, наверное. Тебя вот мучаю. Ведь мучаю?

– Да, – сказал Панарин.

– Хочешь, я за тебя замуж выйду?

– А ты-то сама этого хочешь?

– Вряд ли, – она действительно была в каком-то полубреду. – Не знаю я, что мне с тобой делать, скорее всего, и дальше буду мучить, ты же у меня не первый и не последний, я уже говорила… Рассказать, кто был первый?

– Не нужно, – сказал Панарин. – Тебе завтра стыдно будет.

– Ага, и могу тебя возненавидеть… А ты меня можешь?

– Нет, – сказал Панарин. – Что бы ты ни делала.

– А это не означает, что ты слабый?

– Нет. Это означает, что я тебя люблю. Нашелся и на меня капкан.

– Это я-то капкан? Очень мило…

– Ты – та самая победа, что рифмуется с бедой, – сказал Панарин.

– И на том спасибо, я…

Панарин наклонился к ней – она ровно и глубоко дышала. Спала. Он осторожно поцеловал ее в щеку и на цыпочках пошел к креслу. Тяжело сел, почти упал. Что-то непонятное с ним творилось – голова казалась пустотелым шаром, набитым позванивающим стеклянным крошевом, сознание затуманивалось, наплывали странные звуки, сотня голосов бубнила в уши на разных языках нечто превосходящее всякое понимание. Он задремал на несколько секунд, спал и знал, что видит сейчас сон Марины, откуда-то появилась уверенность в этом, и не избавиться от наваждения. Он проснулся, но странности не кончились, он вдруг стал словно бы частью воздуха планеты, только более густой, имевшей форму человеческой фигуры, какие-то полотнища проносились слева направо, часть их, попадая в занятое Панариным пространство, вспыхивала в нем то ли светом, то ли звуком, а он расширялся до размеров галактики, сквозь него пролетали звезды, прорастали раскинутые на неизмеримую ширь огненные сети, колеблющиеся кораллы, он был частью грандиозного целого и самим этим целым…

«Замок!» – пульсировала искорка сознания. Микробы, вирусы, неизвестные бактерии, может быть, обитатели замка как раз и бежали от какой-то болезни со своей Атлантиды, но болезнь догнала, и люди разбежались в бреду, перемерли в горах… Нужно позвать кого-нибудь!

Панарин выпрямился страшным усилием воли, побрел к изголовью кровати сквозь пронизанное золотистыми сетями зеленоватое марево, шатаясь, балансируя руками, разгребая ими воздух. Оперся левой рукой на постель, протянул правую к пульту, никак не мог нашарить нужную кнопку, в уши снова бубнил десяток чужих голосов, стеклянное крошево, заполнившее голову, вспыхнуло и испарилось, Панарина повело влево, и он рухнул на постель.

– Нет, ну это черт знает что такое!

Панарин открыл глаза. Марина сердито смотрела на него.

– Который час? – спросил он.

– Девять утра.

– Я спал?

– Представь себе, – сказала Марина. – Просыпаюсь, а ты валяешься одетый, даже туфли не снял. Что это ты?

Панарин сел. Голова, как ни странно, была свежая и ясная, он помнил почти все, но многое не смог бы описать словами.

– Ты бы еще в скафандре завалился.

– Погоди, – сказал Панарин. – Ты что, ничего не помнишь?

– Интересно, что я должна помнить?

– Вспомни, – Панарин заставил ее сесть рядом. – Все, что было вчера ночью, вспомни.

– Постой-постой… – Марина потерла виски кончиками пальцев, призадумалась. – Что-то про замужество, то ли ты мне усиленно предлагал выйти за тебя, когда я уже засыпала, то ли мне приснилось… Кто-то кого-то мучает, сон видела дурацкий, но не помню подробностей…

– Все правильно. Ты словно бы бредила. Не помню, о чем, – торопливо добавил Панарин. – Со мной тоже творилось что-то непонятное. Кошмары наяву, слабость. Даже врача вызвать не успел – потерял сознание.

– Интересно…

– Может, в замке – какие-нибудь микробы?

– Глупости, – подумав, сказала Марина. – Прихватило бы и «шлиманов», а они куролесили до рассвета, я из-за них и проснулась. И врачи давно развили бы бурную деятельность.

– Ты кругом права, но ведь что-то же было?

– Помнишь «прагматическую санкцию» Швейка? Пусть было, как было, ведь как-нибудь да было. Никогда так не было, чтобы никак не было.

– Зависть берет от твоего спокойствия, – сказал Панарин.

– Ты забыл, что я легкомысленная? Мало ли что бывает. Я в прошлом году заработалась до обморока. Сходи к врачу, если хочешь.

– И схожу, – сказал Панарин. – О тебе же беспокоюсь.

– Как трогательно! – фыркнула Марина. – Не надейся, не умрем в один день. По крайней мере, я тебе такого удовольствия не доставлю, так и знай.

Ночное наваждение улетучилось бесследно, она вновь стала прежней – какой ее не хотелось видеть. Она улыбалась спокойно и легко, словно собралась жить тысячу лет исключительно по придуманным ею для себя и Вселенной законам. В эту минуту Панарин ее ненавидел – мгновенно схлынувшей вспышкой.

– А к врачу я все-таки схожу, – встал он. Ему приказывал это выработанный за годы один из условных рефлексов звездолетчика – при малейших признаках нездоровья обращаться к врачу.

Рядом с мобилем, оставленным ими вчера у дома, стоял жемчужно-серый мобиль Кузьменко. Хозяин подремывал, откинувшись на спинку кресла. Услышав шаги, встрепенулся, заморгал.

– Ты не меня ждешь? – спросил Панарин.

– Ага.

– Давно?

– Давно.

Панарин открыл дверцу, переложил на заднее сиденье какой-то прибор и сел:

– Ну?

– Разговор есть. Как самочувствие?

– То есть?

– Как ты себя сегодня ночью чувствовал? А Марина?

– Знаешь что…

– Знаю. Не было ощущения, что болен? Или, может быть, с ней что-то странное происходило?

– Как тебе сказать… – осторожно начал Панарин. – Вообще-то лезла в голову всякая чертовня, бред наяву.

– Что именно?

– Ну… Бред и бред.

– А снов ты каких-нибудь особенных не видел?

– Демонстрируешь свои способности? – спросил Панарин. – Мысли читаешь? Но должна же быть у вас какая-то этика, дядя Мозес о ней говорил.

– Он умер.

– Как?

– Умер, – сказал Кузьменко. – Своя этика существует, ты прав, но мыслей мы читать не умеем. Это она тебя против меня настроила?

– Вот теперь я спокоен, – сказал Панарин. – Умел бы ты читать мысли, знал бы, что ничего подобного не было.

– Тогда почему ты такой колючий?

– Настроение, – сказал Панарин.

– Но поговорить откровенно можешь?

– Слушай, – сказал Панарин. – Я к вам всегда относился доброжелательно, каждый вправе выбирать свое дело и свою дорогу. Но что тебе от меня нужно? Да, видел странные сны, и сегодня мы провели отвратительную ночь. Ну и что?

– Расскажи подробнее.

– Зачем?

– Для науки. Впрочем, нас считают… Ну, пусть для лженауки.

Он смотрел серьезно, он был неплохой парень, свой, но на Панарина снизошел дух противоречия.

– Это займет много времени, – сказал он. – А мне некогда – сегодня стартует «Марианна», у меня дежурство. Тебе что, очень важно это знать?

– Не очень, если признаться, – сказал Кузьменко. – Ну, видишь ты сны на исторические темы, невыносимо реальные и достоверные…

– Откуда ты знаешь?

– Угадал, – сказал Кузьменко, будто отмахнулся. – Не о том речь. Мы с вами в аналогичном положении, верно? Теперь представь, что мы на пути к победе – мы не победили пока, но вышли на дорогу, о которой твердо знаем, что тупиком она не кончается…

– Поздравляю.

– Спасибо. Но нам очень трудно работать…

– Не крути, – сказал Панарин. – Что конкретно тебе нужно?

– Ты мог бы подробно рассказать обо всех своих душевных движениях, связанных с этой историей? – он перевел взгляд на коттедж Марины. – По возможности точно привязав свои мысли и чувства к определенным дням?

– Это – мое личное дело, – сухо, почти грубо сказал Панарин.

– И все же?

– Прости, ничем помочь не могу, – Панарин положил пальцы на кнопку двери.

Лицо Кузьменко стало беспомощным и растерянным – и обида ребенка, которому не дают приглянувшуюся игрушку, и что-то другое, гораздо более серьезное.

Он сказал, глядя в пол:

– Наверное, я плохой психолог, Тим. Такой разговор следовало бы заводить не солнечным утром, а хмурым вечером. Но что делать, если времени нет? Больше того – людей теряем…

– Не обижайся, – сказал Панарин. – Не могу я, понимаешь?

– Да, конечно, – Панарин словно бы перестал вдруг его интересовать, даже неприязнь в голосе появилась. – Я все понимаю и не обижаюсь…

Панарин вылез, клацнув дверцей, и быстрым шагом двинулся прочь. Настроение портилось с угрожающей быстротой. Настоящий пилот, испытатель в особенности, должен обладать чутьем, и не только на опасность – на все новое, то, чего не было прежде. Так опытные моряки по неуловимому для дилетантского взгляда изменению оттенка воды или неба догадываются о приближающемся шторме. Нечто похожее происходило и сейчас – мир изменился, непонятное неуловимо, но оно здесь, рядом, и Кузьменко имеет к этому какое-то отношение…

– Командор!

У остановки, откуда отправлялись на пассажирский космодром вагончики монора, стояла Ирена – через плечо перекинута легкая курточка, чемодан у ног. Панарин автоматически вспомнил, что через час к Земле уходит внерейсовый «Траян».

– Улетаете?

– Улетаю.

– В такой момент?

– Хорошее нужно обрывать в подходящий момент, – засмеялась Ирена.

– Нет, серьезно улетаете?

– Как видите.

– Странно… – сказал Панарин. – Ну что ж, привет Земле.

– Я на Эльдорадо. «Траян» там делает остановку.

– Разве вы не с Земли?

– А разве я не говорила? Я ведь родилась на Эльдорадо, командор. Почему вы такой хмурый?

– Зуб болит.

– У кого это в наше время болят зубы?

– У нас болят, – сказал Панарин. – Гиперпространство влияет неизвестными излучениями.

– Бедненький… Сами додумались до этой мысли?

– До какой?

– Что гиперпространство влияет неизвестными излучениями.

– Я шучу, – сказал Панарин. – И все же странно, что вы улетаете.

– Когда вы наконец вырветесь к Андромеде, будете испытывать те же чувства. Печально сядете в экзотическую траву и спросите себя: а что же делать? Была грандиозная цель, и вот ее нет… Ну, удачи вам, командор. Интересно было познакомиться.

– Вы вернетесь?

– Как знать… Всего наилучшего!

Она подхватила чемодан, вошла в вагончик, задвинулась белая дверь, шипение статоров перешло в свист, и вагончик, наращивая скорость, помчался прочь.

«Ничего не понимаю, – подумал Панарин растерянно, – какой нормальный человек, любящий свое дело, уедет в такой момент?»

Потом он завернул к врачу. Преамбула была короткой:

– На что жалуетесь?

– На дурь… – сказал Панарин.

Доктор Беррик, светловолосый гигант, земляк Роберта Бернса (о чем он частенько вспоминал), как и большинство врачей с «благополучных» планет, страдал в острой форме хроническим недостатком пациентов и оттого встречал каждого потенциального кандидата в пациенты с этаким хищным радушием. Панарин подозревал, что осмотр и анализы, которым он подвергся, вполне можно было сократить этак на треть, но не протестовал – и по недостатку медицинских знаний, и потому, что хотел разобраться в ночном кошмаре. Минут через сорок доктор Беррик разрешил ему одеться и произнес короткую речь. Она сводилась к тому, что видеть в случившемся результат воздействия сохранившихся в замке неизвестных микробов – безграмотно с медицинской точки зрения. Кроме того, что этому противоречат результаты анализов, следует отметить тот факт, что ни один из обитателей поселка, побывавший в замке, к врачу не обращался, а предположить существование микроба или вируса, по неизъяснимому коварству выбравшего из примерно семисот человек Панарина и Марину, доктор Беррик предположить не решается. Стресс, заключил он и разразился заковыристой латынью. Учитывая, что Панарин провел чрезвычайно бурные сутки – гипнотическое воздействие анаконды, бойня, замок, – ничего странного медицина в этом не усматривает. Скорее, наоборот – несколько человек из числа принимавших участие в этих событиях, согласно теории вероятности должны были испытать нечто вроде стресса. Доктор рекомендовал на недельку воздержаться от полетов и вручил голубые таблетки, которые следовало принимать трижды в день. Еще он заметил, что, в сущности, в пользу гипотезы стресса говорит и то, что симптомы у Панарина и Марины различны. И он снова прибег к языку Овидия и Горация, приспособленному медиками для своих надобностей. Не желая, видимо, так быстро расставаться с пациентом, он заявил, что констатирует у Панарина признаки некоего душевного беспокойства, и хитрыми маневрами стал выпытывать, не связано ли это, к примеру, с какими-либо сложностями в отношениях с Мариной. Панарин заявил, что этот след ложный, но вот хронические неудачи Проекта «Икар», если так будет продолжаться и дальше, смогут развить у него комплекс неполноценности. За что был вознагражден ласковой беседой, новыми таблетками, на сей раз зелеными, и с сожалением отпущен. В заключение доктор Беррик посоветовал слетать на недельку на Землю и захлебнуться там в блаженном ничегонеделании.

Таблетки Панарин мимоходом выбросил в урну – что-то подсказывало, что привычка повиноваться медикам на сей раз ни к чему…

У себя на столе он нашел прибывшее с Земли уведомление о том, что его заявка рассмотрена, и два пилота, прошедших полный курс подготовки на Мустанге, прибудут послезавтра. Панарин составил необходимые сводки – близился конец квартала, отправил космодромной службе необходимый формуляр – подтверждение по сегодняшнему старту «Марианны», и принялся сочинять письмо тому выпускнику – он твердо решил устроить парню направление на Мустанг. За этим занятием его и застал звонок от связистов. Его вызывала Земля, некий Станислав Снерг. Дежурный был новый и Снерга не помнил, и стерео, наверное, смотрел редко. Или не интересовался тайнами, счастливец…

Некий Станислав Снерг выглядел усталым и непонятным – Панарин знал его усталым и счастливым, усталым и подавленным, но его сегодняшнего настроения Панарин не смог определить для себя.

«Что-то теряется от долгих разлук, что-то тускнеет, – подумал он, – раньше мы друг друга почти идеально чувствовали…»

– Привет, – сказал Панарин.

– Привет.

– Ты где?

– На Кипре, – сказал Снерг.

– А что там?

– Скоро начнется заседание Мирового Совета, – сказал Снерг. Опустил глаза, поднял, задумчиво прикусил нижнюю губу. – Время еще есть, решил вот тебе брякнуть, благо канал свободен…

– Спасибо, но почему ты там? Почему ты не здесь, объектив ты треснувший? Ты же должен уже знать о замке?

– А, замок… – рассеянно сказал Снерг. – Замок, Тим, признаюсь, мне сейчас нужен, как тюленю галоши, – и совсем задумчиво добавил: – Все равно в формулу, подлец, никак не укладывается…

– В какую формулу?

– Есть тут у нас разные… Попы от вас еще не улетели?

– Вроде нет, – сказал Панарин, и тут до него дошло. – Стах, ты что! Замок же! Ты бы видел… Слушай, это ты или не ты?

– Я, кто же еще. Понимаешь, Тимка, никуда ваш замок не денется. Успею проведать.

«Да на нем же лица нет, – сообразил, наконец, Панарин. – Я гадаю, что с ним такое, а на нем лица нет…»

– С Аленой что-нибудь, Стах?

– С чего ты взял? С ней все нормально, она на Эльдорадо.

– Жаль, я не знал, – сказал Панарин. – Обязательно послал бы цветы. Ей очень нравятся наши, а тут как раз только что улетела на Эльдорадо одна знакомая загадочная женщина…

– Что за женщина? – вопрос прозвучал как хлопок пастушьего кнута.

– Астроархеолог, – сказал Панарин чуточку удивленно. – Ты ее все равно не знаешь.

– Это она обнаружила замок?

– Ну, я не знаю точно, кто его первый увидел. А болид первыми увидели мы. – Он в десяти фразах рассказал о болиде и замолчал, ожидая вопросов.

А Снерг молчал. Такое лицо у него было пятнадцать лет назад, вспомнил Панарин берег Енисея. Они только что посмотрели новый фильм и заспорили из-за одного из трюков – кто-то доказывал, что это комбинированная съемка, Снерг утверждал обратное, и в конце концов тут же повторил этот трюк – разогнал роллер и ухнул на нем в реку с двадцатиметрового обрыва.

Сейчас у него было точно такое же лицо – жестко-азартное лицо человека, уверенного в своей правоте и готового доказать ее самыми рискованными способами. Но пятнадцать лет назад было, откровенно говоря, глупое лихачество, граничащее с выпендрежем, а сейчас речь могла идти только о чем-то весьма серьезном…

– Ну, так… – сказал Снерг. – Как ее фамилия, не подскажешь часом?

– Я только сейчас вспомнил, что не знаю ее фамилии, – признался Панарин. – Зовут Иреной. Вы знакомы?

– Нет. Тимыч, у тебя нет ощущения, что чудеса в последнее время нарастают в геометрической прогрессии?

– Есть такое ощущение, знаешь ли. И есть ощущение, что с тобой происходит нечто странное.

– Правильно, – сказал Снерг. – Я сейчас, как золотоискатель, который обнаружил самородок с бычью голову, но боится подойти – вдруг померещилось? Может быть, я ухватил за хвост Жар-птицу, Тим, может быть, допустил самую крупную ошибку. Не знаю, что у меня в кармане – то ли ключ к тайне, то ли ироническая эпитафия на могиле моей профессиональной репутации…

– Помощь тебе нужна?

– Нет. Не знаю я, кто кому должен помогать, и в чем эта помощь должна заключаться… Хотя сам ты мне, безусловно, понадобишься.

– Всегда готов.

– Это хорошо, совсем хорошо… – задумчиво сказал Снерг, и снова Панарин не понял его взгляда. – Ну, скоро начнется заседание, пора мне. Удачи.

– И тебе.

Что-то случилось – два дня назад, когда Панарин звонил в Саянск, он не заметил в Снерге и тени тревожных перемен. И удивительнее всего, что это неизвестное настигло Снерга дома – на Земле давно уже не случалось ничего из ряда вон выходящего, способного привести в такое состояние человека, сделавшего охоту за тайнами и загадками своей профессией…

Панарин дописал письмо выпускнику. Он мог и ошибаться в отношении парня, но знал, что иногда очень легко спутать нахальство со спокойной уверенностью в себе, особенно если осознающий свои возможности человек плохо умеет сочетать свои достоинства с искусной дипломатией и мало заботится о том, какое впечатление производит на нужных людей в нужную минуту. Так что попробовать, безусловно, стоило.

Вскоре пришла Марина. Критически обозрела внесенные Панариным в интерьер изменения – он убрал вазу с бессмертниками, которых терпеть не мог, повесил репродукции «Испытателей» Борина и «Вавилонскую башню» ван Фалькенборха.

– Вкус у тебя есть, – сказала она. – Особенно это касается «Вавилонской башни» – очень удачная аллегория…

Для Панарина картина всегда была символом адской работоспособности и дерзости замысла, но он промолчал.

– Вот так – совсем уютно, – Марина поставила ему на стол фотографию. – Ты не можешь включить эту вашу заутреню?

– Не полагается, – сказал Панарин.

Из селектора звучали привычные доклады пилотов и рапорты кораблей сопровождения – в двух миллионах километров отсюда «Марианна» начинала разгон.

– Мы им сейчас кажемся этакой вишенкой, – сказал Панарин. – Еще и за это люблю космос – понимаешь, насколько мелки иные наши требования…

– Сильно сказано. Я с нетерпением жду, когда же ты наконец начнешь писать стихи. Надеюсь, первое стихотворение будет посвящено мне?

Панарин молчал.

– Я – «Матадор». «Марианна» продолжает разгон, отклонений от нормы не фиксирую.

И селектор умолк, осталось тихое шуршание, словно где-то на пляже у теплого моря кто-то неспешно пересыпал сухой крупный песок из ладони в ладонь.

– А почему ты не командуешь, как в тот раз, когда я летала на «Соколе»?

– Меня на неделю отстранили от работы, – сказал Панарин. – Из-за ночного случая. Так что сижу вот, слушаю, формуляры заполняю, а от дежурств и полетов временно отстранен…

– Ничего себе! Это из-за глупого кошмара?

– Каждый звездолетчик знает, что его первая заповедь – не спорить с врачами…

– Интересно…

– Ага, – сказал Панарин. – Имеется и второй, не менее интересный факт – мне звонил Снерг. Замком он интересовался не больше, чем нашим позавчерашним танцевальным конкурсом в «Приюте гиперборейцев».

– Быть этого не может!

– Я тебе не вру, – сказал Панарин. – Он нашел на Земле что-то более важное.

– Но разве это возможно – найти сейчас что-то более важное, притом на уютной Земле?

– Выходит, можно, – сказал Панарин.

– Может быть, он просто притворялся? Не сбылась его мечта первым отыскать нечто эпохальное. А самое печальное зрелище на свете – мужчина, которому приходится отказаться от своей мечты… Выгнать, например, следует отсюда всех вас и поголовно заменить женщинами.

– Почему? – вяло спросил Панарин.

– Мы – свежая сила, сохранившая свою витальную энергию. Вы тысячи лет были гораздо шире и глубже, чем женщины, втянуты в коллизии и конфликты общества, так что во многом исчерпали себя.

– Интересно, – сказал Панарин. – Сама придумала?

– А какая разница?

– Большая. Это разные вещи – смеяться над тобой, или над кем-то, умершим лет сто назад. Ты не находишь?

– Между прочим, я серьезно. Мы долго были вдали от серьезных дел, ответственности, и теперь хотим действовать более энергично, принять большую ношу.

– Опять-таки разные вещи, – сказал Панарин, нести ли ответственность за конкретное серьезное дело, или просто стремиться взойти на крест из-за отвлеченного принципа…

– Я – «Матадор», – сказал чуточку скучный голос. – «Марианна» начинает вход. Характеристики нормальные.

– Тебе не кажется, что вы, «икарийцы», согласились бы на почетное поражение? – спросила Марина. – Знай вы только, кому следует отдать шпагу?

– Не кажется.

– Я – «Матадор»! Вспышка в точке входа! Фиксирую спектры взрыва!

Панарин вывел прием на максимальную громкость. Потянулся к микрофону, но тут же опомнился…

– Я – «Матадор». Иду к точке входа.

– Я – «Сварог». Иду к точке входа. Фиксирую эмиссионное излучение поствзрывного характера. Сигналов спасательных капсул нет.

– Я – База. Всем кораблям сопровождения – к точке входа. Спасателям резерва – старт на форсаже!

Панарин уже знал, что трем с «Марианны» эта суматоха больше не нужна – он работал достаточно, чтобы это понять. Он встал, подошел к окну, оперся ладонями на подоконник и смотрел на жаркую солнечную улицу так сосредоточенно, словно надеялся найти там ответы на саднящие вопросы бытия, в первую очередь на самый главный – почему до сих пор гибнут хорошие смелые люди? Ну почему?

За его спиной надрывался селектор – перекликались с космодромными службами взлетавшие один за другим корабли резерва, «Матадор» и «Сварог» сообщали, что позывных спасательных капсул нет, что обломки корабля не обнаружены. Поиски шли полным ходом, и никто не верил в их успех – при тех же самых обстоятельствах погибли «Карлайл» и «Южный крест», – но надежда на невероятное заслоняет в такие минуты трезвость и рациональность ума – ведь каждый может припомнить не один случай, когда вопреки всем законам, назло всем смертям возвращались люди, которых перестали считать живыми…

Панарин обернулся, встретил взгляд Марины, влажный и растерянный.

– И что? – тихо спросила она.

– Взрыв, – сказал Панарин. – Ты же слышала.

– Они погибли?

Панарин кивнул, прикрыв глаза:

– Сто из ста.

– И ты так спокойно?

Ну да, разумеется… Неизвестно, что ей представлялось – скорее всего, мощно завывающие сирены, суматоха, колонны людей с печальными лицами и понуренными головами. Она, как и многие, впадала в распространенное заблуждение, не знала элементарных законов – что ничего не изменишь траурными шествиями и никого не спасешь воем сирен. Предки сформулировали это емко и лапидарно – слезами горю не поможешь…

Панарин сказал:

– А мир был благолепен и нелеп, как встарь… Им бы вряд ли понравилось, начни мы биться с рыданиями головой об стену. Как и мне в случае чего…

Видимо, только теперь она осознала в полной мере, что то же самое может и могло случиться и с ним, что возможностей для этого у него было предостаточно – и не так уж мало их впереди… Что-то она поняла. Постояла возле Панарина, не ахнула и не бросилась на шею, как в таких ситуациях порой поступают осознавшие жесткие истины героини не самых лучших романов, но что-то она поняла. Провела ладонью по его щеке и тихо вышла.


Глава 13 Новости увлекательные и тяжелые | Нелетная погода (сборник) | Глава 14 Запоздавшие капитаны