Глава седьмая

Я пришел дать вам волю?

Переместимся и во времени – из конца XVI в начало XVII века, и в пространстве – из Балтийского моря в Черное. И вновь вернемся к донским и запорожским казакам.

То вместе, то по отдельности они продолжали совершать лихие налеты не только на Крым, но и на турецкие берега. В 1514 году две тысячи запорожцев внезапно напали на крупный порт и город Синоп – и погуляли там на совесть: разрушили местную крепость, перебили гарнизон, сожгли несколько мечетей, разграбили арсенал, освободили некоторое количество христианских пленников, но и о добыче не забыли, разумеется, а она получилась весьма богатой. Турецкие финансисты быстренько подсчитали общие убытки от налета – и оценили их ни много ни мало в 40 миллионов своих тогдашних золотых. Султан пришел в такое бешенство, что приказал казнить своего «первого министра», великого визиря Насафа-пашу, в общем, не особенно и виноватого. Приближенные султана едва уговорили его этого не делать – но султан, чтобы отвести душу, хорошенько отвозил великого визиря железной булавой. И послал за казаками погоню. Взяв четыре тысячи янычар, военачальник Ахмед-паша расположился лагерем в устье Днепра, прекрасно зная, что другого пути на Сечь запорожцам нет. Казаки стали прорываться с боем. Часть их погибла, двадцать человек попали в плен (и были с превеликим торжеством посажены на кол в Константинополе), но большая часть все же прорвалась домой.

Весной следующего года казаки на семидесяти «чайках» не просто напали на какой-нибудь турецкий город, а разорили окрестности Константинополя. На обратном пути их встретили вышедшие на перехват турецкие галеры, но морской бой казаки выиграли с разгромным счетом: часть галер захватили, часть потопили, а остальные сбежали. В плен к казакам попал сам капудан-паша (адмирал по-турецки) – и ему пришлось выкупиться за 30 000 золотых. Захваченные галеры казаки демонстративно сожгли на рейде турецкой крепости Очаков.

Все подобные налеты на черноморские турецкие города, потопленные и захваченные турецкие корабли перечислить просто невозможно. Упомяну лишь, что в июле 1523 года запорожцы вновь разорили окрестности Константинополя и сожгли Босфорский маяк. В следующем году, прямо-таки день в день (снова 21 июля), у Константинополя вновь появились казачьи струги – ровно 150, донцы совместно с запорожцами. Укрепления и предместья султанской столицы снова спалили дочиста и основательно разграбили. Турки послали в погоню ни много ни мало пятьсот больших и малых боевых кораблей, но казаки от погони ушли.

Русские цари, которых изрядно достали и турецкие «ноты протеста», и проводившиеся в отместку набеги крымских татар на русские земли, не раз посылали донским казакам грозные указы, требуя прекратить набеги на турок. Но как они ни угрожали лишить донцов и своего расположения, и «царева жалованья», донцы указы игнорировали и продолжали регулярно ходить в набеги. Причины тут были не в стремлении «постоять за веру христианскую», а сплошь и рядом чисто экономические. Среди донцов к середине XVI века уже вовсю шло, как выражались когда-то ученые-марксисты, «классовое расслоение». Выделились «старшины» – зажиточные казаки из «старожилов», успевшие обзавестись богатыми хозяйствами и, в общем, сплошь и рядом не склонные подставлять головы под басурманские сабли. Однако большой процент составляли «новоприбывшие», которых называли «голутвенными людьми», «голью», «голяками», – буквально только что бежавшие из-под тяжелой царской руки, часто вместе с женами-детьми. Сам царь Алексей Михайлович в отправленной в 1667 году грамоте астраханским воеводам трезво оценивал ситуацию: «В донские городки пришли с Украины беглые боярские люди и крестьяне с женами и детьми, и оттого теперь на Дону голод большой».

Действительно, на Дону скапливалась большая масса людей, не имевших никаких средств к существованию – и прокормлению семей. Выплачивать какие бы то ни было «пособия» было совершенно не в характере того времени (и не в традициях казачьих войск). Богатые рыбные ловли были давным-давно «распределены». Прожить прежним крестьянским трудом было невозможно – казаки попросту не пахали тогда землю, откровенно презирая «мужицкий» труд (настолько, что слово «мужик» считалось крайне ругательным). Одним словом, жизнь сама толкала к тому, чтобы взять саблю и пойти за очередным атаманом, обещавшим неплохую добычу. Именно «голутвенные» и составляли большинство участников набегов, ослушников царской воли. А поскольку память о перенесенных в Московском царстве лишениях и притеснениях была слишком свежа, казаки из «голутвенных» не только на «басурман» ходили, но и частенько разбойничали на Волге, грабя русских, а не только иноземных купцов, и нападая на русские приволжские городки. Иногда им это удавалось исключительно из-за страсти к наживе местных царских чиновников. В 1550 году в город Гурьев прибыл новый воевода Иов Суровцев – и первым делом стал оглядываться: где бы тут прихомячить монету? И придумал – за хорошую взятку отпустил практически всех гарнизонных стрельцов на заработки в Астрахань. Остались всего человек десять, кто больные, кто пожилые. Так что, когда к Гурьеву подплыли на двенадцати стругах донцы атаманов Парфенки и Радилова, оказать сопротивление было просто некому. Казаки преспокойно разграбили крепость, забрали все ценное и преспокойно уплыли. В городе они не душегубствовали – разве что три дня пытали огнем приказчика Алаторца, выведывая, где городская казна. Отсидевшийся где-то Суровцев, опасаясь наказания за подобные фокусы, не написал об этом нападении ни строчки астраханскому воеводе, которому был подчинен по службе. Однако приказчик Белозеров, как говорится, просигнализировал – то ли по склонности к тому натуры, то ли были у него и другие обязанности, кроме приказчичьих…

В общем, казаки на Волге стали серьезной проблемой – захватывали купеческие корабли-бусы, без различия веры и нации грабили порой не только русские городки, но и свои же, казацкие, где обитали «зажиточные». Разгулялись на Волге они, в общем, не из одного стремления к грабежам. Турки к тому времени прочно перекрыли своими крепостями выход казакам в Азовское море, и казачья «голутва» потеряла серьезный источник доходов. Кроме того, из-за обилия беглых на Дону началось перенаселение, возник голод…

Однако это, как легко догадаться, не могло служить оправданием ни для Москвы, ни для донской «старшины», заинтересованной в хороших отношениях с царем. Разорять «воровские городки», устроенные разбойниками там и сям по берегам Волги, начали и московские стрельцы, и подчинявшиеся «старшине» казачьи отряды. Пленных обычно вешали без церемоний. Конечно, окончательно искоренить разбой на Волге такими мерами не удавалось…

Казаки тем временем, видя, что Турция для них закрыта, довольно быстро догадались обратить взор в другом направлении – на Каспийское море, то есть на Персию. Во-первых, персы – тоже басурмане, так что подворачивается случай лишний раз «порадеть за веру христианскую», во-вторых, что важнее, страна богатая и добра там найдется много. И наконец, в отличие от турок, персы никогда не были хорошими моряками, и на Каспии у них имелась лишь слабая пародия на настоящий военный флот, с которым казаки могли тягаться практически на равных…

Ну как тут удержишься? Донцы и до того перехватывали на Волге персидские торговые корабли, но в сложившихся условиях самое время было замахиваться на большее… В 1635 году на Каспийское море двинулся отряд из пятисот человек есаула Поленова. Для разминки, надо полагать, они остановили на Волге караван царских судов и экспроприировали все ценное, а потом вышли на Каспий, где захватили и полностью разграбили персидский город Фарабас. Ушли совершенно безнаказанными. Уже дома устроили на реке Яик нечто вроде базы.

Летом 1646 года казаки вновь вышли на Каспий, захватили несколько персидских торговых кораблей, потом двинулись к Баку, разграбили стоящие в порту суда купца Бакея, а самого захватили в плен и отпустили лишь за выкуп в 130 золотых. Весной донцы (на сей раз в компании с яицкими казаками) снова чувствительно пограбили персидские берега. Всякий раз это им сходило с рук из-за поминавшейся слабости персидского флота…

Весной 1654 года яицкие и донские казаки снова неслабо разграбили несколько приморских персидских городов. Тогда это называлось «ходить за зипунами». (Зипун – мужская одежда наподобие кафтана, те, кто победнее, его шили из дешевой ткани, кто побогаче – из дорогой, так что зипун сам по себе представлял неплохую добычу…)

Естественно, из Исфагана (тогда столицей Персии был именно Исфаган) посыпались «ноты протеста». Что характерно, к ним в Москве относились гораздо внимательнее и серьезнее, чем к турецким, и не отделывались теми отписками, что посылали туркам.

Военная сторона вопроса тут ни при чем. Никакой угрозы военного столкновения с Персией не имелось: у двух стран не было общей границы, а слабенький персидский флот, не имевший никакого боевого опыта, угрозы не представлял совершенно.

Здесь опять-таки бал правила экономика. С Турцией русские тогда почти не торговали, а вот товарооборот с Персией приобрел нешуточный размах. Тогдашняя Волга была самым оживленным торговым путем: по ней в обе стороны во множестве плавали корабли русских, армянских, персидских и даже индийских купцов (попадались и немецкие). Персы кроме торговли с Московией везли по Волге в Европу свои шелка и другие недешевые товары – и торговая пошлина за этот «транзит» приносила московской казне немалый доход.

Так что царские ответы персидскому шаху резко отличались по стилю от тех отписок, которые обычно шли в Константинополь. Царь Алексей Михайлович писал шаху, что отправил своих «ратных людей» «тех воровских людей побивать и разорить», «тех воров искоренить и нигде б их не было». И наставлял, чтобы сами персы «побивали бы их везде и смертью уморяли без пощады». В 1564 году шах обратился к царю с просьбой обеспечить безопасность одного из караванов армянских купцов, возивших шелк из Персии в Европу, – причем обещал очень хорошо за это заплатить.

К тому времени отряды стрельцов уже во многих местах действовали против разбойников – и на Волге, и на суше, осаждая «воровские городки». Правда, далеко не всегда эти рейды кончались удачно для правительственных войск. Порой в помощь привлекали «лояльных» донских казаков – именно они разгромили один такой «воровской городок» Рига на реке Иловле, неподалеку от Царицына, перевешав главарей.

В конце концов царь велел завести на Волге военный флот, причем речь шла уже не о челнах-стругах, а о кораблях европейского образца. Верфь устроили в селе Дединово Коломенского уезда, а за помощью обратились к голландцам, лучшим кораблестроителям того времени.

Голландцам хватило полугода. На воду был спущен трехмачтовик «Орел» – длиной 24,5 метра, шириной 5,5 метра, вооруженный 22 пушками. И одновременно – шестипушечная яхта. Оба корабля приплыли в Астрахань. Но произошло это только в августе 1669 года, а еще раньше на историческую сцену, не вытерев толком сапоги, решительно вышел крайне известный впоследствии персонаж по имени Степан Тимофеевич Разин…

Происхождения эта персона самого туманного, потому что какие бы то ни было сведения о его юности не сохранились (в сохранившемся до последнего листочка следственном деле Разина их тоже нет). Даже год рождения точно неизвестен – предполагается 1629-й или 1630 год. Некоторые историки считают, что он был не «новоселом» на Дону, а «старожилом», причем из «домовитых», то есть зажиточных. Что интересно, в 1651 и 1652 годах ездил на богомолье в Соловецкий монастырь. После христианское благочестие (если только оно у Разина когда-нибудь было) как-то выветрилось – он собрал более двух тысяч «воровских казаков» (к которым примкнуло немало беглых крестьян) и принялся гулять по матушке по Волге. «Домовитые» казаки во главе с атаманом Корнилом Яковлевым пытались его отговорить – но Разин их не послушал. И двинулся вверх по Дону, грабя не только проплывавших купцов, но и казачьи городки. Потом переправился на Волгу через так называемую Камышинскую переволоку и захватил богатый московский караван, который казаки ограбили дочиста – в том числе и судно, принадлежавшее патриарху Московскому и всея Руси Иосифу. Зверствовали немало – кого из пленников рубили на куски, кого просто вешали, кого пытали огнем, выясняя, где на судах спрятана казна. Находившемуся на патриаршем струге «старцу» (то есть монаху) сломали руку и крепко избили (что опять-таки мало вяжется с христианским благочестием былого паломника ко святым местам Разина).

Царских войск на Волге было мало, и Разин довольно легко разбил высланные против него стрелецкие отряды. Ограбив напоследок местных рыбаков, Разин взял штурмом занятый к тому времени Яицкий городок и разбил тамошний стрелецкий гарнизон (человек триста стрельцов все же прорвались в Астрахань). После этого атаман учинил в городке настоящий террор. Более тысячи человек, отказавшихся вступить в разинскую ватагу, были обезглавлены и сброшены в одну огромную яму.

Царские власти какое-то время полагали, что проблему удастся решить переговорами – пообещав прощение за все прошлые грехи в случае, если казаки Разина прекратят разбойничать (такие обещания правительство исполняло). Однако присланный для переговоров московский стрелецкий сотник Сивцов был ночью убит, а тело выбросили в воду.

Там, в Яицком городке, Разин и перезимовал. Весной 1668 года к городку подошел стрелецкий отряд. Поначалу его командир Безобразов тоже попытался договориться с Разиным добром – но его парламентеров Янова и Нелюбова Разин приказал повесить, а отряд Безобразова разбил наголову. И решил идти в Каспийское море, к персам…

Противостоять ему не было возможности. Войск в тех местах катастрофически не хватало, а те, что имелись… Воеводы доносили в Москву: «…служилые люди городовой службы многие люди оскудели, голыя, пеши и бедны, и безоружны…» В общем, много с такими не навоюешь.

Перед тем как выйти на Каспий, произошло событие, впоследствии отраженное в песне, пользовавшейся и до революции, и после большой популярностью (во всяком случае, в 1973 году наша дворовая компания ее пела под гитару в числе прочих). Сочинена она каким-то интеллигентом во второй половине XIX века, но очень быстро завоевала популярность не только у «простого» народа (певал ее и Шаляпин на концертах). Поскольку молодому поколению она наверняка практически неизвестна, процитирую отрывками, насколько помню (целиком и сам уже подзабыл):

Далее говорится, что эта молодая жена – персидская княжна. Тем временем среди казаков начинается ропот – обабился, мол, наш атаман:

Поскольку с мнением такого коллектива следует считаться, Разин решает развестись просто и незамысловато. Обращается к великой реке:

Дальнейшие строчки, увы, не помню. Короче говоря, Разин

Самое интересное, что эта история – подлинная. Правда, примерно наполовину. Княжна была не персидская, а татарская, захваченная ранее на Волге. И «возжался» с ней Разин не «одну ночь» – в наложницах у него княжна была год, успела даже родить сына. Так что мнимое возмущение казаков – чисто литературный прием. Многие возили с собой пленниц, так что не Разин первый, не он последний.

Но княжну он действительно утопил. Некоторые исследователи считают, что это было натуральное жертвоприношение, опираясь на старые предания о том, как Разину накануне выхода в море явился во сне «Иван Горинович», водяной, хозяин Яика. И попенял Разину: уже три года тот плавает в том числе и по его владениям, а жертвы так и не принес. Вот Разин, проснувшись, княжну и утопил… (сына, правда, отправил на воспитание в Астрахань к тамошнему митрополиту, дав на содержание тысячу рублей).

Вообще-то эта история очень похожа на правду. Христианство очень долго соседствовало на Руси со старыми языческими обрядами (причем некоторые сохранились до сих пор, например в виде обычая в «родительский день» оставлять на могилах родственников еду или запрете освящать баню, даже если освящается дом и все хозяйство). А в XIX веке пусть и редко, но зафиксированы случаи, когда при открытии новой водяной мельницы подстерегали ночью на дороге неудачливого путника и преспокойно топили – опять-таки старый языческий обряд…

Короче говоря, «острогрудые челны» вырвались в Каспийское море. Для почина ограбили несколько судов русских купцов, потом разорили побережье между Дербентом и Шемахой, взяв много добычи и пленных. Потом двинулись к Баку и как следует погуляли в его пригородах, захватив 7000 баранов (как они только влезли на струги?! – А. Б.) и полторы сотни пленников, отвезя все эти «трофеи» на островок неподалеку от Баку.

Далее – совершенно непонятный психологический выверт. Высадившись с небольшим отрядом у залива Кизил-Агат, Разин отправил послов к шахским властям, предлагая вместе со всем своим отрядом перейти на персидскую военную службу. Персы, подозревая тут какую-то хитрость, с ответом тянули. Разин плюнул и уплыл к городу Решту, где обошлось прямо-таки малой кровью – Разин попытался закупить продукты, но правитель города отказал. Тогда разинцы ночью напали на городской базар, убив нескольких местных жителей (вероятнее всего, сторожей – кто же еще может находиться ночью на базаре?).

Никакой военной силы у персов в Реште не имелось. Поэтому было заключено своего рода джентльменское соглашение: наместник разрешил казакам свободно закупать продукты, а те пообещали, что грабить город не будут. И даже культурно извинились за инцидент на базаре, сказавши: ну очень уж кушать хотелось…

Из Решта Разин отправил новых гонцов к шаху с тем же предложением – и снова не дождался ответа. Отплыл в город Фарабад, где, вот диво, несколько недель вполне мирно торговал с местными. А попутно отправил к шаху новых послов – может быть, и в самом деле собирался наняться на службу, опасаясь, что на Дону ему стало слишком жарко?

Ответа ждали шесть недель. Периодически приезжали шахские посланцы, дарили подарки, но отделывались туманными обещаниями: они, мол, люди маленькие, полномочий не имеют, ужо придет грамота от светлого шахин-шаха…

А тем временем шах, очевидно, решив не связываться со столь буйной компанией, стал потихоньку собирать войско и собрать успел семь тысяч «кизилбашей» («красноголовых» – так звали солдат шаха за их красные шапки). Однако в Решт успел переправить лишь семьсот – с соответствующими инструкциями местному хану.

Дальше начался сущий приключенческий роман. Разин, знавший восемь языков (непрост был атаман, ох непрост…), стал, переодевшись персиянином, ходить на базар – а восточный базар, как известно, знает все на свете, и что было, и что готовится. Говорили и об ожидающей «гяуров» ловушке…

В конце концов местный хан, поставив шатры неподалеку от города, пригласил Разина со товарищи на торжественный обед. Предварительно договорились, что обе стороны придут без оружия. Хан привел с собой семьсот человек – и каждый за спиной под халатом прятал саблю. С Разиным явились пятьсот казаков – точно так же укрывших оружие под одеждой. А неподалеку держали «резерв» из пятисот казаков с пушкой…

И Разин успел первым. Какое-то время пировали, должно быть, провозглашая тосты за светлого шаха, за гостей и за все такое прочее вроде вечной и нерушимой персидско-казацкой дружбы. Потом Разин дал условленный знак, и казаки, выхватив спрятанное оружие, кинулись на растерявшихся персов. Оплошавшему хану голову снес сам Разин, а «засадный полк» окружил шатры и персов. Мало кто из них успел выхватить свои спрятанные сабли, перебили всех до одного.

После чего казаки, уже как-то и не помышляя о службе шаху, кинулись в беззащитный Фарабад – убивали всех мужчин, кто попадался навстречу, грабили все, что возможно, да вдобавок увели с собой на струги восемьсот женщин. Чтобы как следует отпраздновать столь удачное дело, они обосновались на островке в двух днях пути от Фарабада и три недели пили без просыпу, да вдобавок занимались «излишествами нехорошими разными» – благо женщин имелось целых восемьсот и было из чего выбирать. Гулеванили так, что несколько человек умерли.

В конце концов, должно быть, надоело, и разинцы, преспокойно перетопив в море всех до одной женщин, отплыли в открытое море. О судьбе своих послов Разин наверняка не вспоминал, а им пришлось тяжко: после того как до шаха дошли известия о фарабадских событиях, двоих бросили на растерзание собакам, а остальные, спасая свои головы, приняли ислам…

В море казаки ограбили еще несколько персидских торговых кораблей, потом уже привычно разграбили город Астрабад, побережье у Дербента и Ширвана и – во второй раз – предместья Баку.

Перезимовали на островке меж Гиляном и Фарабадом. Там Разин, вступив в переговоры с побережьем, выменял около пятисот персидских пленников на гораздо большее число русских невольников (из сугубо практических целей – для усиления своего войска). Самое интересное, что к нему присоединилось и некоторое число чистокровнейших персов – из тех ухорезов, которые ради грабежа готовы были примкнуть к кому угодно, хоть к «неверным».

Весной двинулись к восточному побережью Каспия и пограбили там туркменские поселения. И тут-то появился персидский военный флот едва ли не в полном составе – примерно 3700 человек на небольших суденышках, сандалах и бусах.

Людей у Разина было гораздо меньше, но, быстренько проведя совет, большинством голосов решили драться…

Командующий персидским флотом Мамеды-хан придумал военную хитрость, очевидно, казавшуюся ему гениальной. Он велел сковать все свои корабли цепями и полностью окружить казаков – тогда уж им не вырваться…

То ли водяной Разину ворожил, то ли просто свезло… Первая же тогдашняя «бомба», набитое порохом ядро, пущенное с идущего на сближение казацкого струга, угодило в пороховой погреб персидского флагмана. Погреб взорвался, корабль загорелся и стал тонуть – таща за собой прикованные к нему цепями ближайшие суда. У персов началась паника. Пока они разбивали цепи, казаки пошли на абордаж. Победа была полная и окончательная. Из 50 персидских судов (по казацким заверениям, аж семидесяти – но они могли славы ради и преувеличить) удалось уйти только трем. Казаки захватили три пушки и много пленников, в том числе сына местного хана, – при этом не потеряв убитыми ни одного человека, разве что ранены были с полсотни (впрочем, и тут могли чуточку приврать).

Вернувшись в Астрахань, Разин совершил неожиданный финт: сдал местному воеводе Прозоровскому свои знамена, ханского сына и знатных персидских пленников, а потом заявил, что готов послать царю прошение о помиловании. В Москву отправилось разинское посольство из семи человек. Там они долго каялись, били челом об пол, слезно просили простить им все грабежи на Волге и на Каспии и клятвенно зарекались больше так не делать, упирая на то, что пошли разбойничать исключительно из-за нужды и голода.

Царь Алексей Михайлович после долгих раздумий объявил, что прощает казакам их прежние прегрешения, если они впредь перестанут разбойничать и будут верно служить царю. Вполне возможно, он поступил бы иначе, если бы знал, как проводил время в Астрахани Разин эти несколько недель, за которые посольство добиралось до Москвы и возвращалось обратно… Пока его казаки распродавали астраханским купцам персидскую добычу и пленников, атаман гулял по городу, украдкой изучая городские укрепления, а также раздал немало денег местной бедноте, у которой стал в большом авторитете – и из-за денег, и из-за широко распространившихся рассказов о славном атамане.

Вернулось посольство с известием о царском прощении. Сдав астраханскому воеводе десятка два пушек, разинцы отплыли из Астрахани в Царицын, где, вопреки данным обещаниям, устроили грабеж (правда, по сравнению со всем прошлым – едва ли не пустячный), выпустили из тюрьмы всех преступников, тут же присоединившихся к спасителям. Местному воеводе удалось как-то с ними договориться и спровадить восвояси.

На Волге, в окрестностях Кагальницкого городка, казаки нашли подходящее для зимовки место. Куда всю осень и зиму к ним стекались казаки, до того не принимавшие участия в походах, и в немалом количестве – беглые крестьяне. Появился настоящий «батько». Как писал Чехов, если в первом акте на стене висит ружье, в последнем оно должно выстрелить.

Весной ружье и выстрелило… Переправившись на Волгу, Разин (уже располагавший примерно десятитысячным войском) грабил татарские улусы, взял в плен несколько сотен купцов (без различия национальности и веры), разжившись у них немалым количеством денег (на которые купцы собирались закупать в Персии товары), а также дорогими тканями, мехами, высоко ценившейся тогда юфтью – обувной кожей тончайшей выделки. Одним словом, взялся за старое. Но очень быстро оказалось: это уже что-то новое…

Войско Разина после короткой осады выломало ворота Царицына и ворвалось в город. Большинство «служилых людей» воевать с казаками не стали – только воевода с горсточкой стрельцов пытался обороняться в одной из башен, но долго не продержался. Как ни удивительно, особых грабежей, погромов и убийств на сей раз не было, даже воеводу всего-навсего посадили под замок, а управлять городом Разин поставил «выборного атамана» из своих. Положительно это было что-то новое…

Власти на сей раз действовали быстро: к Царицыну подошел присланный из Москвы стрелецкий отряд Ивана Лопатина. Разинцы с помощью ловких маневров зажали его в «клещи» и нанесли сокрушительное поражение – Лопатин, полагая, что Царицын в руках правительственных войск, стал отходить туда и попал под пушечный огонь с городских стен, потерял убитыми половину отряда, а сам попал в плен и с ним еще примерно триста стрельцов (которых казаки, чтобы самим не перетруждаться, принудили стать гребцами на своих челнах).

Из Астрахани вышел новый отряд стрельцов и солдат, числом в пять тысяч человек, во главе с воеводой Семеном Львовым. Здесь обошлось без боя – практически все стрельцы и солдаты перешли на сторону Разина.

Летом 1670 года, разорив Царицын и Черный Яр, Разин подступил к Астрахани. Тамошний воевода князь Прозоровский был не новичком в военном деле и считал, что у него есть все шансы выдержать любой штурм: у Разина было десять тысяч человек, в гарнизоне Астрахани – двенадцать. Имелось около 500 орудий разного калибра, а сама Астрахань тогда была мощной крепостью со стенами высотой более восьми метров и толщиной больше трех. Однако все это была чистой воды математика – а ею битвы сплошь и рядом не выигрывают. Прозоровский не учел настроений как своих солдат, так и горожан, откровенно симпатизировавших Разину… Когда разинцы начали штурм главных Вознесенских ворот, значительная часть гарнизона попросту отказалась сражаться. Горожане, «черный» народ, вооружившись чем попало, стали набрасываться на сохранивших верность воеводе стрельцов и солдат. Пытавшихся навести порядок офицеров убивали их же подчиненные. Пока Прозоровский с верными людьми защищал Вознесенские ворота, разинцы с помощью местных уже перебрались через стену в противоположной части города и захватили значительную часть Астрахани…

Самое интересное: особенно ожесточенное сопротивление оказали астраханские персы и немцы. Персы укрылись в одной из башен и отчаянно защищались, перестреляв несколько сотен казаков. Когда кончились пули, заряжали ружья монетами. Лишь когда у них кончился порох, они вынуждены были сдаться. Разин всего лишь велел посадить их под замок – то ли рассчитывал получить неплохой выкуп, то ли выгодно продать при случае.

Немцам повезло меньше – их было всего семь человек (и двое русских). Так же укрывшись в одной из башен, они отстреливались полдня, потом разинцы подкатили пушки – и положили всех девятерых огнем. На городской пристани отбивались голландские корабельщики и сдались, лишь когда у них кончился порох, – и все до одного были изрублены на куски.

И «Орел», и яхты казаки сожгли – столь крупными судами они попросту не умели управлять и потому никакой ценности в них не видели. Получивший полную вольность «черный народ» тут же использовал ее на всю катушку: грабили церкви и лавки, убивали и пытали дворян, государственных чиновников и прочих «лучших людей». Пример подавали сами разинцы: они подвесили за ноги на городской стене раненного в живот Прозоровского и его жену (по другой версии, Прозоровский и его сын-подросток были сброшены с колокольни).

Правда, через недолгое время Разин самыми жесткими мерами навел марафет (подозреваю, когда грабить больше стало нечего, а убивать – некого). И взялся устраивать некоторое подобие порядка. Разумеется, по казачьему образцу: жителей разделили на тысячи, сотни и десятки под командой выборных атаманов, есаулов, сотников и десятников. В качестве высшего органа городского самоуправления ввели казачий круг, то есть все жители города должны были сходиться на «общее собрание» и обсуждать текущие городские дела. Разину попросту не приходило в голову, что такая система управления вполне подходит для казацких станиц и «городков», но в крупных городах решительно непригодна…

Вот теперь всем (в том числе и самому Разину) стало окончательно ясно, что это уже не «поход за зипунами», а самый настоящий бунт. И вел себя Разин соответственно: оставив прежние грабежи, с 13-тысячным войском двинулся вверх по Волге.

Трудно сказать, какими были его собственные потаенные, окончательные замыслы. Следствие, нужно заметить, в это особенно не вдавалось (быть может, не желая услышать что-то особенно для себя неприятное). Вероятнее всего, он намеревался перестроить всю Русь «по казачьему образцу», а то и самому сесть на московский трон. Почему бы и нет? Смутное время закончилось не так давно (сохранилось даже немало его очевидцев, пусть и глубоких стариков), и в народной памяти еще не изгладились истории многочисленных самозванцев, пытавшихся завладеть троном. Есть еще одна версия, но о ней – чуть погодя…

Как бы там ни было, есть свидетельства, что Разин всерьез собирался идти на Москву. Его многочисленные посланцы ездили по внутренним русским губерниям, появляясь даже в Москве, распространяя «прелестные письма» (так тогда именовались прокламации), в которых «черный народ» призывали истреблять «лучших людей», обещая после этого установить повсюду «казацкое равенство». Правда, царя и духовенство Разин старался особенно не затрагивать, наверняка зная старую русскую поговорку: «Царь хорош, только бояре плохие и дурно советуют». Более того, он велел обить два струга материей (один – черной, другой – красной) и распустил слух, что при нем находятся сын царя Алексей Алексеевич (умерший в начале того же года) и не кто иной, как патриарх Никон. Вроде бы даже имелись игравшие эти роли какие-то два мутных субъекта. Многие верили.

Пропаганда сделала свое дело, в особенности если учесть, что большинство крестьян ненавидели Соборное уложение 1649 года, лишившее их многих прежних прав. Мятежи распространялись, как степной пожар, даже в местах, далеких от охваченного действиями разинцев района запылали дворянские усадьбы, появились многочисленные шайки «бунташных людей» с самозваными атаманами во главе, сплошь и рядом не имевшими никакого отношения к казачеству. Одни действовали по идейным, если можно так сказать, мотивам («Даешь прежние вольности!»), другие пытались под шумок примитивно пограбить – во времена больших смут так обычно и происходит, и не только в России.

В войско Разина в немалом количестве хлынули беглецы «от сохи». Их, конечно, принимали для количества, но из-за известного пренебрежения казаков к «мужикам» вульгарно использовали как «расходный материал», «пушечное мясо», а в случае серьезной опасности попросту бросали, уносясь на лихих скакунах. Да и «информационная война», как ей и положено, имела свои хитрушки: с одной стороны, при Разине находился «патриарх Никон», к которому было предписано относиться со всем уважением. С другой – оставленный Разиным «на хозяйстве» в Астрахани атаман Василий Ус безо всякого христианского смирения пытал и сбросил с колокольни митрополита Иосифа…

В Саратове и Самаре Разину открыли ворота, встретили хлебом-солью и колокольным звоном. Там повторилось то же самое, что и в Астрахани, – грабежи, убийства «лучших людей», устройство жизни «на казацкий манер».

Крестьянское движение ширилось. Бунтовали кочевые племена – черемисы, чуваши, мордва. Но и в Москве давно уже поняли, с чем имеют дело и насколько сильна угроза государству. По всей стране была спешно объявлена мобилизация всех «служилых людей», приведены в готовность все мало-мальски боеспособные части.

В начале сентября 1670 года Разин подошел к Симбирску, хорошо укрепленному городу, имевшему стратегическое значение: с его взятием открывался путь на Москву. Москва и без того была в кольце крестьянских бунтов и восстаний «инородцев»…

В Симбирске-то Разин и споткнулся – и серьезно. Поначалу все прошло просто отлично: в Симбирске вспыхнуло восстание «черного народа», и Разину открыли ворота. Однако воевода Милославский с московскими стрельцами и местными дворянами (их много съехалось в Симбирск) отступил за стены хорошо укрепленного местного кремля, где можно было выдержать длительную осаду.

К каковой разинцы немедленно и приступили. Однако дело шло туго: у Милославского было пять тысяч человек, у Разина – двадцать. Однако значительную часть из этих двадцати составляли как раз те самые «лапотники», не обладавшие абсолютно никакими военными навыками, не говоря уж о штурме укреплений. Под кремлем Разин простоял почти месяц, предпринял четыре штурма, все до одного окончившихся неудачно. Правда, и у Милославского возникли свои нешуточные проблемы: продовольствия и воды в кремле было слишком мало для такого количества людей. Еще пара недель – и стало бы совсем скверно…

Однако помощь Милославскому пришла как раз вовремя: из Казани привел войска воевода Юрий Барятинский. Узнав о его приближении, Разин не стал дожидаться, оставил под кремлем небольшое количество войск, а с остальными сам бросился в атаку, рассчитывая на всегдашнюю казацкую удаль. Вот только войско Барятинского сплошь состояло не из стрельцов, а из «полков иноземного строя», вооруженных и обученных на европейский манер, с хорошей полевой артиллерией. С ними трудно было тягаться не только крестьянам, но и казакам.

Барятинский грамотно пустил в ход пушки, а потом рассеял противника ружейными залпами, не доводя до рукопашной. И пробился к кремлю, заняв почти весь Симбирск. Разинцы, несмотря на большие потери, попытались вновь штурмовать кремль, но Барятинский ударил по их самому слабому месту: отправил рейтарский полк, чтобы захватить стоящие на реке струги мятежников. Если бы это удалось, разинцы оказались бы отрезаны от низовьев Волги, от той же Астрахани, где пока что крепко сидел Василий Ус. Лошадей у них не было, а пешком от конных рейтаров не больно и убежишь. Так что разинцы бросились к стругам и спешно отплыли – как обычно, бросив всех «мужиков».

Собственно, на этом всем честолюбивым мечтам Разина пришел конец. Кроме Астрахани его казаки удерживали еще несколько городов поменьше, но на подмогу Барятинскому тоже с сильным войском подошел Юрий Долгорукий и за три месяца ликвидировал все очаги сопротивления в Поволжье – методами, которые сегодня ужаснули бы интеллигента-гуманиста, а в те времена при усмирении подобных бунтов были в большом ходу по всей Европе…

В общем, неподалеку от Разина явственно замаячил толстый полярный зверек. В январе 1671 года он вернулся на Дон и засел в городке Кагальник. Теперь у него оставалось не более трех тысяч человек. По каким-то своим соображениям он решил на сей раз захватить власть на самом Дону – и попытался взять «столицу» войска Донского, городок Черкасск. «Домовитые», имевшие неслабое превосходство в силах, штурм отбили, и Разину пришлось убраться восвояси. Теперь он окончательно достал и «благонамеренную» часть донцов, которым никак не улыбалось ссориться с Москвой, особенно теперь, когда поблизости добивало остатки мятежников немаленькое царское войско. В апреле «домовитые» во главе с войсковым атаманом Яковлевым сами осадили Кагальник и сожгли его дочиста. Разина с братом Фролом взяли живыми, заковали и отвезли под сильным конвоем в Москву. Где Разина, как легко догадаться, отнюдь не собирались кормить пряниками – с чего бы вдруг, за все его художества? 6 июня 1671 года его четвертовали в Москве. Астрахань, правда, продержалась до ноября, но потом взяли и ее, захватили живьем Василия Уса и пряниками тоже кормить не стали…

На том и кончилось. Но кое-какие непроясненные моменты существуют до сих пор. Непонятно, почему Разин (никогда не отличавшийся православным благочестием) дважды ездил паломником на край света, в Соловецкий монастырь. Гораздо ближе имелось немало других православных монастырей, пользовавшихся особым уважением, – в том же Киеве хотя бы. Есть один интересный нюанс… Во время обеих поездок Разина на Соловки церковный раскол еще не полыхнул, но кое-какие огоньки уже разгорались. Когда раскол все-таки грянул и «староверы» оказались объектом лютых репрессий, они в большом количестве бежали не только в Польшу, где основали знаменитую общину на Ветке (территория нынешней Белоруссии), но и на Дон. А Соловецкий монастырь категорически отказался принимать реформы Никона, став этакой русской Ла-Рошелью. В 1676 году началась осада монастыря царскими войсками – и продолжалась восемь лет (Соловецкий монастырь был построен как мощная крепость, и взять его было ох как нелегко, да и взяли-то в конце концов не благодаря воинскому умению, а в результате предательства кого-то из осажденных, показавших потайной ход). Источники тех времен отмечают, что среди защитников монастыря было немало беглых с Дона разинцев. Так что тема «Разин и старообрядцы» еще ждет своего исследователя…

Между прочим, желание Разина взять Москву по тем временам не выглядит какой-то несбыточной утопией (учитывая количество «горючего материала» в виде обозленных «ползучим» закабалением крестьян и городских низов). Даже сто лет спустя Пугачев вполне серьезно строил подобные планы – а уж во времена Разина… Когда прошло всего пятьдесят с лишним лет, Москву опять-таки всерьез собрался брать с целой армией Иван Болотников (личность во многом загадочная и до конца не проясненная даже сегодня). Народу за ним шло немало, потому что Болотников провозгласил краткую, но крайне привлекательную для простого народа программу: перерезать всех бояр, дворян и просто богатеев, а их хозяйство и жен взять себе. Такие программы принимали с большим воодушевлением и не только в России, и не только в те времена…

Теоретически рассуждая, у Разина были (пусть и слабые) шансы взять Москву. Но вот потом… Потом непременно наступило бы новое Смутное время: с помощью «казачьего круга» ни с Москвой, ни с другими крупными городами не управиться, а главное, не создать крепкой центральной власти. Значит, снова совершенный хаос, все воюют со всеми, претендентов на престол объявляется столько, что не сосчитать, шведы с поляками и крымцами, как и в прошлую Смуту, вторгаются очень быстро… Одним словом, ничего хорошего, кроме плохого.

Хотя, если называть вещи своими именами, Разин был всего-навсего главарем разбойничьей шайки (правда, самой крупной в XVII веке после Смутного времени), в советские времена, как многие должны помнить, из него сделали идейного борца с царизмом, озабоченного исключительно тяжкой судьбой простого народа (того самого, который Разин преспокойно использовал в качестве «пушечного мяса»). Советские энциклопедии и школьные учебники именовали его не иначе как «выдающимся руководителем крестьянской войны против феодально-крепостнического гнета» – что истине мало соответствует. А о шалостях Разина на Волге и в Персии старались не упоминать, прекрасно понимая, что это бросает тень на светлый образ «народного печальника».

Так вот, самое интересное… Подобная точка зрения родилась не после революции, а значительно раньше, во второй половине XIX века, когда в России расплодилась и понемногу набрала силу либеральная интеллигенция. Как и у нынешней, у нее была какая-то патологическая страсть ко всевозможным блатарям, провозглашавшимся «борцами за свободу». В них зачислили и Разина. Кроме песни о «персидской» княжне появилась еще одна, якобы народная, а на деле тоже написанная неким интеллигентом, – «Есть на Волге утес».

И далее подробно повествуется, что именно на этом утесе любил часами просиживать Разин, размышляя о счастье народном и той самой «борьбе с феодально-крепостническим гнетом». И если найдется человек, всей душой и сердцем болеющий борьбой за свободу, —

Как и «Из-за острова на стрежень», эта песня до революции имела большую популярность у вполне законопослушных граждан, к беднякам отнюдь не принадлежавшим и ничуть не горевшим желанием воевать за «счастье народное». Ничего удивительного. Как явствует из примера с Робин Гудом (и множества подобных ему европейских персонажей), блатная романтика давненько привлекала не одних лишь россиян (вспомним, с каким воодушевлением горланят балладу об убийстве епископа разбойником вполне себе добропорядочные британские обыватели).

А вот самый что ни на есть простой народ, за счастье которого Разин якобы боролся… Вот у него отношение к Разину отчего-то нисколечко не совпадало с тем, что бытовало среди либеральной интеллигенции. Чисто народный фольклор, сочиненный не городскими интеллигентами, а самым что ни на есть простонародьем, отчего-то очень по-разному относился к Пугачеву и Разину. Вот Пугачев как раз сплошь и рядом рисуется борцом за народное счастье, песни и сказы о нем проникнуты искренним расположением. А вот Разин частенько рисуется как злобный колдун (иногда – карлик наподобие гнома), наделенный сверхъестественными способностями, употребляющимися во зло. Иные предания не уступают по увлекательности романам Стивена Кинга: Разин колдует, призывает на подмогу бесов, летает по воздуху на лодке, обитает в заколдованных пещерах, зарывает заклятые клады, которые так просто случайному человеку не взять… Такое вот отношение.

Но вернемся на Волгу. После казни Разина и истребления царскими войсками немалого количества «воровских» казаков разбои на реке не прекратились. Через несколько лет после того, как войска ушли из Поволжья, новые ловцы удачи, не в силах смотреть, как мимо проплывают богатые купеческие караваны, начали спускать на воду «острогрудые челны».

Правда, до прежнего размаха и фарта было далеко. Наиболее известен случай, когда в 1677 году триста яицких «воровских казаков» напали на городок Гурьев, пограбили тамошние склады и по примеру Разина двинулись на Каспий. Однако там для них началась полоса невезения. Их встретил стрелецкий отряд под командой Никиты Мамонина, и, хотя казакам все же удалось прорваться в море, потрепали их чувствительно. Решив пограбить туркмен, пристали в гавани одного из городков на восточное побережье Каспия и назвались купцами. Однако русских купцов туркмены навидались предостаточно и решили, что эта подозрительная публика никак на них не походит. А потому внезапно напали средь бела дня. Казаки отбились и ушли в море, но с большими потерями. Хотели напасть уже на персидское побережье – но там о них уже прослышали и приготовились защищаться. Пришлось убираться несолоно хлебавши. Поплыли к Баку – но там штормом перевернуло два струга, 30 казаков попали в плен и ради спасения собственной шкуры быстренько согласились принять ислам.

Прямо-таки какое-то роковое невезение преследовало эту шайку! Правда, удалось ограбить пару-тройку персидских торговых кораблей, но добыча оказалась крайне скудной. Возвращаться было не просто позорно, но еще и опасно: в устье Астрахани их давно уже стерегла сильная стрелецкая флотилия. Которая вскоре двинулась на Каспий, обыскивая все островки, где казаки могли устроиться на зимовку.

После этого наши невезучие разбойники, как и их атаман Касимов, попросту выпадают из истории. Нет абсолютно никаких сведений, что им удалось вернуться на Яик или хотя бы прорваться на Дон. Гораздо более вероятно, что их перебили либо стрельцы, либо персы.

Точно так же не повезло «воровскому» донскому атаману Костюку с его ватагой. Он оборудовал себе «становище» и собирался было погулять на Каспийском море, но в 1697 году отряд полковника Бушева и атамана Киреева взял последователей Разина в плен и отвез в Астрахань, где всем до единого отрубили головы.

Позже речным пиратам пришлось столкнуться с работающей на полных оборотах государственной машиной Российской империи. За них взялись всерьез. Исключительно для борьбы с разбойниками был создан своеобразный спецназ, Волжский казачий отряд (1734 г.), чья численность постоянно росла. На волжских берегах устроили десять тогдашних «блокпостов» – станиц, где размещались люди помянутого отряда. В Казани три года спустя построили девять легких гребных судов с пушками и фальконетами (та же пушка, только маленькая, в полметра. На близком расстоянии картечью косит убойнейше). Три судна постоянно патрулировали по Волге меж Астраханью и Царицыном, три – меж Царицыном и Казанью, три – от Казани до Нижнего Новгорода. Другие военные суда при необходимости выходили на Каспий.

В общем, создали условия, при которых не особенно и забалуешь. Разумеется, разбои продолжались еще какое-то время, но совершали их вовсе уж мелкие бандочки. Уже при Елизавете Петровне, в 1765 году, местные крестьяне сцапали одну из таких, насчитывавшую всего-то шесть человек, все до одного – не казаки, а беглые рекруты. Для начала они устроили себе «базу» в селе Усолье Саранского уезда, и не где-нибудь, а на хуторе местного старосты Матвея Богданова. С честными лицами рассказали, что все они – добропорядочные мастеровые, вот только вышло так, что паспорта потеряли… Богданов выправил им паспорта и поселил у себя. Летом эта небольшая, но вредная компания грабила и топила на Волге одиночные торговые суда, на суше грабила и убивала прохожих, грабила и церкви. Зимой отсиживались на хуторе и из награбленной церковной утвари (умельцы на все руки, ага!) чеканили фальшивую монету. Причем Богданов был не простачком, а, говоря языком более позднего времени, держателем хазы: и паспорта он выправил не по доброте душевной, а за приличную сумму, и все награбленное принимал для перепродажи, и фальшивые монеты сбывал.

Правда, часть награбленного, то, что поценнее, разбойнички продавали сами. Тщательно проведенное следствие выявило, что и среди покупателей числилось немало приличного вроде бы народа – секретарь духовной консистории и несколько его подчиненных, служащий губернской канцелярии, купцы, серебряных дел мастер, пять священников и два дьякона…

Кстати, со священниками связаны самые пикантные эпизоды этой истории. В Казани удалая шестерка отдала драгоценную парчу с трех риз местному протопопу Степану Афанасьеву за то, что он позволил им сутки «блудить» с его женой в его же бане (как видим, обычай таскать по саунам «телок» зародился далеко не вчера…). То же самое повторилось в городе Шандурине: местному попу Степану Иванову и его брату Демиду разбойнички отдали уже парчу с шести риз и десять золотых пуговиц от них – а Степан, как давеча протопоп, опять-таки предоставил им на сутки свою баню и свою супружницу. Высокой морали были и батюшки, и их супруги, что и говорить…

Самое забавное, что от суда и следствия вся шестерка открутилась – поскольку коррупция придумана опять-таки не вчера. После допросов разбойников привели к местному большому начальнику князю Тюнищеву, и тот первым делом поинтересовался: а не осталось ли у них чего-нибудь интересного из награбленной добычи? Один из разбойничков продемонстрировал каким-то образом утаенный во время обыска мешочек с золотыми червонцами. Князь предложил на выбор: либо все шестеро признают себя его беглыми крестьянами, а уж бумажную волокиту он возьмет на себя, либо отправятся назад в тюрьму. Нисколечко не раздумывая, воры-разбойнички согласились на первый вариант – очень уж не хотелось на дыбу, а в перспективе и на плаху. Червонцы князь, разумеется, забрал себе. О дальнейшей судьбе шестерки ничего не известно, но у меня есть сильное подозрение: столь ушлые ребятки не засиделись долго в крепостных у князя, а, скорее всего, сбежали…

Как видим, по большому счету это была уже дешевая пародия на прежних казаков-разбойников. В общем, к концу XVIII века речные разбои на Волге, как и морские на Каспии, прекратились полностью.

Если искать аналогии за границей, примерно то же самое, только еще раньше, произошло на «флибустьерском дальнем синем море», то есть на Карибском. «Золотой век» тамошнего морского разбоя и грабежа прибрежных городов – XVI век. Тогда пираты, пышно именовавшие себя «береговым братством», представляли нешуточную силу: «на дело» плавали целыми флотилиями, захватили даже четыре острова: Гваделупу, Мартинику, Тортугу и Ямайку, да вдобавок часть Гаити.

Несколько десятков лет они процветали исключительно благодаря тогдашней политической ситуации. Англичане с помощью флибустьеров наносили удары по испанским городам и захватывали испанские «золотые караваны». Точно так же «рыцарей удачи» использовали в своих целях французы и голландцы. Эту обстановку довольно точно передает трилогия Рафаэля Сабатини о капитане Бладе.

Вот только в этом мире нет ничего вечного… Политическая ситуация изменилась самым решительным образом. Франция начала войну против Англии и Голландии. Из-за враждебности к Франции Испания примкнула не к ней, единоверной, а к двум протестантским державам (большая политика стоит выше такой лирики, как былая вражда и религиозные различия, кардинал Ришелье во время Тридцатилетней войны тоже помогал в Германии не католикам, а протестантам, которых у себя во Франции преследовал безжалостно). Теперь английский флот сопровождал испанские корабли и защищал испанские владения – союзники как-никак… В те же времена в Англии пришли к выводу, что гораздо выгоднее цивилизованно торговать с Испанией, а не насылать на ее американские владения пиратов. Да и Голландия с Францией теперь предпочитали обходиться своими силами, а не прибегать к услугам «джентльменов удачи». Еще до этого испанцы разгромили Тортугу, а англичане захватили Ямайку.

В общем, флибустьеры стали никому не нужны, и против них ополчились все без исключения державы, имевшие владения в тех местах. Флибустьерские корабли стали попросту топить, а взятых в плен пиратов – вешать. Несколько лет попавших в плен «джентльменов удачи» старательно вешал и губернатор Ямайки Генри Морган (сам в прошлом немало пошаливший в Карибском море). Вот тогда-то пираты, подняв черный флаг с черепом и костями (впрочем, было немало и других эмблем), тоже начали воевать против всех, не разбирая ни нации, ни религии, превратившись в изгоев-отщепенцев – одни против всего мира. Пираты из «Острова сокровищ» Стивенсона – это как раз чуть ли не последние осколки могучего некогда «берегового братства».

Полного сходства, конечно, с «воровскими казаками» нет, но и схожего, если присмотреться, найдется немало…