на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 1

…МЫ К ЗЕМЛЕ ПРИКОВАНЫ ТУМАНОМ

Стюардесса скалила безупречные дирол-ксилитовые зубки в устало-профессиональной усмешке, после девятичасового перелета не содержавшей и намека на доброе расположение духа. Впрочем, Данилу, как и остальным, было глубоко плевать, есть там в ее улыбке искренность или же нет. Он спешил к выходу — как все, без малейшей оглядки на дела и загадки, подчиняясь известному рефлексу, заставляющему толкаться в узком проходе так, словно от этого путник что-то выигрывает.

Равнодушно кивнув девчонке, вслед за Пашей Бесединым вышел на трап с металлическими ступеньками, вытертыми подошвами до белизны. До высокой аэропортовской ограды было, в общем, рукой подать, и оттого никто не собирался подгонять автобус — не баре и не англичане какие-нибудь, и так дотопают, вряд ли начисто забыли советские времена.

Они с Пашей молча шагали бок о бок к распахнутой уже узенькой калитке.

Самое время умилиться тем, кто обожает ностальгировать по рухнувшей империи — над главным зданием аэропорта развевался на июньском ветерке флаг республики Рутения, то есть — тот самый, прежний штандарт Рутенской Советской Социалистической Республики. Единственная республика, сохранившая советский флаг. У Данила была в душе своя печаль по империи, но вот мимолетно ностальгировать он никак не мог себе позволить. И нерационально, и отвлекает от работы.

Их обогнали Степаша с Есаулом, не удостоив и взгляда, как совершенно незнакомых. Первыми нырнули в калитку. В самолете они сидели, разделенные десятком рядов, и никто, даже вздумай он поставить хвост еще в Шантарске, ни за что не связал бы воедино эти две парочки самых обыкновенных на первый взгляд мужиков. Береженого Бог бережет.

Почти сразу же Данил высмотрел Резидента — как всегда, одетого безукоризненно, вплоть до легкого пижонства, в больших затемненных очках, с идеально уложенными вокруг обширной лысины темными волосами. Несмотря на серьезность ситуации, Данил испытал нечто вроде удовлетворения: он был старше Резидента на девять лет, но лысины не имел даже в зачатке, а вот Резидент облез довольно-таки качественно — а ведь и биография не в пример благостнее, без особых испытаний-нервотрепок, Данила швыряло по жизни жестче, и вот поди ж ты, ни малейшей плеши…

Паша Беседин, как и полагалось начальству, первым обменялся с Резидентом рукопожатием. Такова уж была игра на публику: Паша, чуть ли не двухметровый блондин с физиономией крутейшего кондотьера, баболюба и волкодава, должен был старательно притворяться перед всеми непосвященными, что он и есть Большой Босс. Главный Волкодав. А Данил все время держался на полшага сзади в мешковатом костюме, специально пошитом отличным портным так, чтобы сидел, как на корове седло, в убогих бухгалтерских очечках образца 1925-го года (стекла, правда, простые), с прической, опять-таки свойственной сугубой канцелярской крысе. Не бог весть какое коварство, но житейский опыт подсказывает: иногда чертовски полезно с ходу ввести противника в заблуждение, перерядив ферзей пешками, и наоборот. Срабатывает чаще, чем непосвященные думают. Хотя, конечно, в данной ситуации не обойтись без многочисленных «если»: если вероятный противник все же существует, если таковой не имеет отношения к Шантарску либо столице… Да масса нюансов, господи.

Темные очки в не столь уж ясную погоду были, пожалуй, явным перебором, но Данил от замечания воздержался. Еще и оттого, что уже работал — оставаясь внешне убогой канцелярской крысой, превратился в клубок нервов, безукоризненный датчик, давно и хорошо натасканный выявлять искомое…

Благо и не пришлось особенно стараться, чтобы сие искомое вычислить. Вот они — двое у газетного киоска, третий метрах в двадцати поодаль, левее. Не столь уж совершенная «коробочка». Бывает, ее строят и элегантнее. Очень мило. Приехали. Хвосты в аэропорту, стоило им ступить на гостеприимную рутенскую землю, — это кое о чем говорит… Сразу можно сказать, что тревоги были не надуманными. Стряслось.

Непринужденно мотивируя поведение, Данил направился к тому самому киоску — и убедился, что практически сразу же себя обнаружили четвертый и пятый.

Интрига завязывается, как выразился бы Дюма. Пять топтунов в аэропорту, севшие на хвост сразу после выхода из самолета, — дело серьезное. Ага, парочка разомкнулась, перемещаются так, чтобы следить за ним, буде ему вздумается навестить зал ожидания… Логично. Остальные пасут Пашу с Резидентом. Опять-таки логично. Вот только, если проанализировать все согласно прошлому опыту, эта пятерка уж безусловно не из профи. Нет у них профессиональной натасканности, выработанной серьезной государственной конторой. Могут, конечно, и притворяться лопухами, но первое впечатление все равно самое верное. Это не профи. Быть может, и держава — но, безусловно, новички.

Данил небрежно свернул ворох купленной прессы, сунул его под мышку и направился следом за спутниками к белой «Волге». По пути констатировав, что вся пятерка тащится следом. Где-то поблизости у них должна быть машина… уж не эта ли «девятка»? Очень похоже, хотя и не факт…

Как полагается лицу подчиненному, он загрузил в багажник обе сумки, свою и Пашину. Сел в «Волгу» последним, предварительно распахнув перед Пашей переднюю дверцу, а Резидента пропустив на заднее сиденье. Дело, конечно, было не в игре на публику — он хотел во время разговора сидеть с Резидентом рядом, чтобы видеть его лицо.

Так и есть — следом за их машиной энергично рванула та самая синяя «девятка», повисла на хвосте не столь уж и профессионально, но настырно.

Шофер вопросительно оглянулся.

— Спокойно едем, — сказал Данил. — Никаких гонок и уходов, мы их в упор не видим… — Повернулся к Резиденту:

— Ну, рассказывайте, Багловский, как это получилось, что у вас люди гибнут…

— Вы меня в чем-то намерены упрекнуть? — Багловский развернулся к нему, пожалуй что, излишне резко. Вообще-то, резкость таковая была вполне мотивирована…

— Господь с вами, — примирительно сказал Данил. — Просто… Я думаю, когда кто-то погибает, всех можно упрекнуть в одном: в том, что они-то живы…

Извините, потянуло на философию к старости. Нет к вам претензий, Виктор. Не вижу я в данный момент, какие могут быть к вам претензии…

— В данный момент?

— Ох, ну не цепляйтесь вы к словам, — пожал плечами Данил. — Не ищите вы подтекста. Я устал, что-то в последнее время плохо переношу аэропланы, стареем, хоть и не хотим себе в этом признаться…

Багловский протянул с сарказмом, каковой ничуть и не пытался скрыть:

— Вполне возможно, я работал бы лучше, будь обстановка немножко другой. С одной стороны, службой безопасности руковожу я. С другой же — у меня под носом работают… то есть работали два совершенно автономных оперативника.

Которые мне подчинялись лишь номинально.

— Нервничаете?

— Это вопрос или простая реплика?

— Это вопрос, — серьезно сказал Данил.

— Нервничаю, да, — кивнул Багловский. — Вы бы на моем месте не нервничали, а?

— Вполне возможно, — согласился Данил. — Положение у вас и в самом деле щекотливое… но самую чуточку. Ведь не в недоверии же дело, никто и не выказывал вам недоверия…

— Я понимаю, — с тем же сарказмом сказал Багловский.

— И прекрасно. Позвольте напомнить, Виктор, что это не вздорный старик Черский выдумал такое вот положение — с автономной группочкой внутри вашей системы. Это большие боссы выдумали, а нам с вами в этаких вот случаях рассуждать не положено, нас посадили на цепь, вот и караулим вверенный объект… Ну, выпустили пар, почирикали лирически? Давайте о деле.

— Собственно, я и не злюсь. Я прекрасно понимаю, что у боссов свои соображения. Данил Петрович, именно эта их автономность мне сейчас и мешает давать четкие определения. Поскольку я совершенно не представляю, чем занимался Климов, мне трудно судить, было ли его поведение игрой на публику, прикрывавшей какие-то непонятные мне и неизвестные мне ходы, или это была его сугубо частная жизнь, никакого отношения к работе не имевшая вовсе… В этом есть резон?

— Конечно, — чуть подумав, кивнул Данил. — Вы совершенно правы.

Действительно, трудно на вашем месте вынести однозначное суждение… И потому я зацеплюсь за ваше словечко «поведение». Итак, каким же виделось со стороны поведение Климова?

— Типичнейшее поведение человека, который, находясь за пять тысяч километров от главного офиса и пользуясь полной автономией, понемногу разболтался. Стал манкировать своими обязанностями, пользуясь тем, что я сплошь и рядом не вправе был требовать от него отчета. Спиртное, рестораны, женский пол, конфликты в семье и как венец — нелепая пьяная смерть. Озерцо искусственное, декоративное, в самом глубоком месте — полтора метра, нужно быть пьяным в дымину, чтобы вообще забрести туда, тем более на середину…

Именно так это и выглядит со стороны. Чтобы видеть за этим подтекст, у меня попросту нет информации.

— Вы его не любили, а?

— Ага, и утопил, завидуя его вольной жизни, неподконтрольной веселухе…

— Бросьте, — поморщился Данил. — Это уже полная шиза, никто и не думает вас подозревать ни в чем подобном…

— Но версии-то высказывались?

— Хватит, — жестко сказал Данил. — Эта версия не поднималась вообще. У вас что, нервы разболтались?

— Нет.

— Тогда почему вы такой дерганый?

— Потому что именно мне приходится разговаривать с его женой и отвечать на дурацкие вопросы следователя…

— А что, здешние следователи подозревают подтекст?

— Ничуточки, — огрызнулся Багловский. «Тогда почему же ты так дергаешься, голуба моя? — мысленно задал Данил вопрос, который не стоило задавать вслух. — Почему ты сам не свой, золото мое?» А вслух сказал:

— Виктор, в общем-то, это как раз и входит в ваши прямые обязанности вдова, следствие… В нашей работе всякое может случиться. Вы здесь слишком долго жили в благостном рутенском покое, когда, собственно, ничего и не происходит… И вдруг — такое ЧП. Выбивает из колеи, а?

Багловский моментально ухватился за протянутую соломинку:

— Вот именно.

— Ладно, — сказал Данил. — Но, в конце-то концов, не на Климове, а на вас лежало контрразведывательное обеспечение. В этом плане все было нормально?

— Абсолютно. Никто против нас не работал. Никаких акций, никаких попыток внедрения или скачивания информации. Конечно, местный КГБ рутинно завербовал одного нашего человечка в рамках глобального осведомления. Эту подставу мы выявили и в полном соответствии с вашими инструкциями кормили информацией.

Профильтрованной и дозированной. Впрочем, информации было, сами знаете, маловато. Если подумать, контора прямо-таки прозябает. Минимум операций на здешнем не столь уж и сложном рынке, недвижимость по мелочам, инвестиции по мелочам, три четверти дохода дают автоперевозки. Ну что мне вам объяснять…

— Да, вы правы… — кивнул Данил, вытаскивая сигареты.

Он замолчал, рассеянно глядя в окно на уютные окрестные пейзажи: не по-сибирски чистую, ухоженную деревушку, мимо коей они как раз промчались, на сосновый бор, вроде бы такой же, как в Сибири, но чем-то неуловимо отличавшийся от сибирского, на зеленые поля.

Минимум операций, здесь Багловский полностью прав. По сути, и фирма «Клейнод», и ее филиал «Рутен-Авто», сокращенно «РутА», были карликовыми заведениями, в коих вроде бы и не нуждался такой, без ложной скромности, монстр, как «Интеркрайт». Этакие фирмочки создают главным образом начинающие, хваткая молодежь с мизерным начальным капиталом, приготовишки с абсолютно темным будущим — то ли вылупятся из них с бегом лет русские Эндрю Карнеги, то ли скатятся до «представителей известной канадской фирмы», каковыми и останутся…

Правда, есть нюансы, понятные лишь посвященным. Вроде Данила Черского.

Посвященным как раз прекрасно известно, что согласно решениям, принятым большими, очень большими людьми в серьезных, очень серьезных кабинетах, эта самая карликовая фирмочка «Клейнод» как раз и должна стать руслом, по которому хлынет денежный поток, солидный даже по западноевропейским меркам.

Без преувеличения, сделка века. Инвестиции в местные заводы тяжелых грузовиков, в здешние предприятия, простаивающие отнюдь не по причине технической отсталости или ненужности. Все останутся довольны — местная промышленность воспрянет и оживет, аки птица Феникс, что, в свою очередь, укрепит позиции президента Лукашевича, ну, а «Интеркрайт», как легко догадаться, тоже не останется в прогаре. Был монстром — станет монстрищем.

Перейдет в ту категорию, что на всех широтах почтительно именуется «транснациональными корпорациями».

Если не произойдет ничего непредвиденного. Даже столь грандиозные по масштабам сделки, случается, в последнюю минуту срываются с треском, проваливаются с грохотом. Огромные деньги сами по себе еще не гарантируют удачи. В первую очередь оттого, что каждая подобная сделка обязательно ущемляет чьи-то интересы. Интересы обладателей столь же тугих кошельков.

Случается, интересы политиков, частенько не имеющие ничего общего с интересами китов бизнеса. Пока не поставлены последние подписи — а они пока что не поставлены, — сделка века покоится на фундаменте из чистейшего прозрачного воздуха. Любая сделка века. Словом, если кому-то и нервничать, то не Багловскому, а ему, Данилу. Он-то как раз видит руки кукловодов — но далеко не все…

И в тот момент, когда миллионы — в долларовом выражении, господа, — через неделю-другую должны величественно заструиться, что твоя Волга или Миссисипи, вдруг начинаются непонятки… Совпадение? Или как?

— Что, это было настолько демонстративно — рестораны и женский пол? спросил Данил.

— Ну что вы. Отнюдь не демонстративно, но, я бы выразился, перманентно и массированно. Житие светского льва… Повторяю, я не имел права ни контролировать, ни вмешиваться.

— Зато имели право отслеживать по мере возможности и копить информацию, — сказал Данил. — Человек с вашим опытом просто обязан был это делать. На тот случай, если Климов и в самом деле не играл, а разболтался вдали от боссов, предосудительно тратил казенные деньги на юбки и прочие причиндалы сладкой жизни… А?

— Естественно. По мере возможности… — усмехнулся Багловский. — Я старался отслеживать. Копать я под него не копал, неважно, верите вы или нет…

Данил спокойно сказал:

— Верить вам или не верить — вопрос будущего. Пока что у меня мало информации… А значит, и категорических выводов делать не буду. В общем, это естественное и изначальное стремление — копать под ближнего своего, уже Библия отмечала. Главное, чтобы не в ущерб делу… Итак. Какие формы все это приняло? Я о гульбе светского льва. Гулять-гусарить, знаете ли, можно по-разному. Можно уподобиться бравому солдату Швейку…

— Простите?

— «Мы за ночь побывали в двадцати восьми местах, но нигде больше трех кружек не пили», — по памяти процитировал Данил. — В общем, можно шататься по кабакам, цепляя случайных баб. Можно регулярно навещать определенные заведения. Можно… Ну, вы сами оцените многообразие вариантов. Что имело место в нашем случае?

— Скорее — второе. Ежевечерние посещения не самых дешевых заведений.

Обычно — кафе «Охотничье», ресторан «Рутения» или «Король Ян». Физиономией в салате не валялся, но деньги тратил широко и частенько шествовал зигзагообразно. Дама, как правило, была одна и та же, Оксана Башикташ.

Длинный, устоявшийся роман. Чуть ли не на правах законного брака.

— Фамилия у дамы странноватая.

— Турецкая. Мать-местная, отец-турок. Насколько мне известно, из политэмигрантов, году в шестьдесят пятом попал в Союз и осел в Менске.

— И откуда дама?

— Из «Клейнода», — сказал Багловский. — Наша «паблик рилейшен». Между прочим, замужем.

— Уже интересно… Муж знал?

— Сомневаюсь. Он у нее из этих… из долбанутых. Народный фронт, «Геть Лукашевича!» и все такое прочее. Интеллигент с нестоячкой. Ну, женщина молодая, красивая, вполне самостоятельная, если быть объективным, вполне под пару Климову, смотрелись они вместе неплохо. Ну, блядь, конечно, однако стиль держит…

— В каком плане блядь? — спросил Данил деловым тоном. — Иногда ведь «блядь» — это та, что нам коварно не дала…

— В данном случае «блядь» как раз и обозначает состояние души, — сухо бросил Багловский. — Я к ней клинья не бил.

— А интересно, почему?

— Пепельниц не люблю, — огрызнулся Багловский.

— Дело вкуса, дело вкуса… — задумчиво покивал Данил. — Блядь, говорите…

Сие подразумевает ревнующих соперников, а? Бывает, очаровательных блядей как раз и ревнуют с вулканическим пылом… Импотентные интеллигенты в том числе.

— Что до последнего — исключено. Климов с ним нахально гонял чаи. Тот вроде бы ни о чем таком не подозревал…

— Вроде?

— Точных данных у меня нет. Вообще о ревнивых соперниках Климова я ничего не слышал. Послушайте, почему мы заранее зацикливаемся на убийстве?

Окончательного заключения пока нет, сегодня обещали, но и насчет насильственной смерти не заходило речи, иначе следователь со мной держался бы совершенно иначе, другие вопросы задавал бы…

— Помилуйте, а кто зацикливается на убийстве? — с широкой улыбкой спросил Данил. — Я? Ни в коей мере. Вы? Не похоже…

— Но вы так строите беседу…

— Вот не думал, что беседу я строю… — пожал плечами Данил. — Честное слово, не строю. У меня — ни версии, ни даже наметок, я просто зыркаю по всем направлениям… А Верочка Климова про дочку турецко-подданного знала?

— То-то и оно, что знала. Начались скандалы, ну, все это протекало стандартно… Правда, привело лишь к тому, что Климов стал меньше шататься по городским кабакам. Гораздо чаще увозил Оксану в Граков, там же у нас куплен коттедж в бывшем Доме писателя… Это…

— Знаю, бывал, — кратко сказал Данил. — В тот вечер он был с Оксаной?

— Нет. Насколько мне известно, с утра ездил в Граков один… точнее, с Ярышевым. Вы же сами прекрасно знаете, Ярышев у него был доверенным лицом, опять-таки мне неподконтрольным, шофером, охранником, адъютантом…

— С утра — в Граков. А потом?

— Потом — полная неизвестность. Примерно в два часа дня они вернулись в столицу. Ярышев остался в конторе, а Климов уехал. И, как пишут в детективных романах, всякие его следы теряются. На следующее утро его нашли в озере.

— Ярышев?

— Ярышева нигде нет. До сих пор. Растаял… Растворился.

— Понятно… — протянул Данил. — У вас есть какие-то свои… ну, не версии, соображения?

— Никаких.

— А если подумать?

— Я уже достаточно думал. Ни версий, ни соображений у меня нет. В первую очередь оттого, что представления не имею о его делах. Ни малейшего представления.

— Что, совсем нет версий? Помилуйте, любой, кто регулярно читает или смотрит детективы, моментально сопоставил бы смерть Климова, исчезновение Ярышева и выдвинул бы версию…

— …согласно которой Ярышев его и прикончил? — подхватил Багловский. — Извините, но об этой версии я серьезно не думал. По тем же причинам, о которых только что говорил. У меня нет ни малейшего представления о делах и обязанностях этой парочки. А потому не считаю себя вправе выдвигать скороспелые версии. Ну и, в конце-то концов, подождем заключения прокуратуры…

— Резонно, — согласился Данил. Наклонился к водителю. — Когда приедем в город, давайте прямо к озеру. Если, конечно, успеваем в прокуратуру…

— Успеваем, — хмуро сказал Багловский.

— Вот и отлично.

— Если улицы не перекроют, — вмешался шофер.

— А что, должны?

— Да вроде опять митинг намечался. Когда ехали в аэропорт, кое-где милиция стягивалась…

— Мать их за ногу и об угол… — с ленивой злостью бросил Данил. — Ну, все равно, сначала завернем к озеру, благо по дороге…

Он неплохо знал этот город. Как-никак в девяносто первом должен был стать одним из тех, кто без лишнего шума и особого зверства указал бы так называемым демократам их подлинное место в жизни… будь у Меченого побольше решимости, отдай Меченый приказ готовым к рывку волкодавам. Глядишь, и не пришлось бы рекламировать нынче пиццу. Слаб оказался, сперматозоид пятнистый, боже, как слаб…

Он любил этот город, несмотря на то, что пережил здесь восемь лет назад, в историческом августе. Как-никак именно здесь, верстах в сотне от Менска, когда-то и располагалось небогатое именьице панов Черских, классической загоновой шляхты [1]. Самое забавное еще и в том, что Черские просто не могли не знать Дзержинских и Пилсудских, они ведь обитали в трех соседствующих уездах — Дзержинские, Пилсудские, Черские…

Но некогда было об этом думать, растекаться мыслью по былым временам. Он опустил стекло, выщелкнул в щель окурок. Машина уже въехала в Менск — и Данил тренированным глазом отметил усиленный пост: возле аккуратной бетонной будочки поста ГАИ кроме дежурной машины стояли еще две «Волги» в полной боевой раскраске, с мигалками на крышах, а среди полудюжины людей в форме, стоявших тесной кучкой поодаль, наметанный взор тут же выхватил двоих с нашивками «Ястреба», здешнего милицейского спецназа. Пожалуй что, оппозиция и впрямь готовила на сегодня очередные половецкие пляски…

Он вылез из машины первым. Краешком глаза заметил настырную «девятку», остановившуюся метрах в ста, в удобном для наблюдения месте. Ну и наплевать.

Нет смысла скрывать свой интерес к месту происшествия, ради того сюда и приехали, в конце-то концов…

Почти бесшумно подошел Багловский:

— Вчера из Варшавы звонил Довнар, спрашивал о вас. Говорил, сегодня подъедет.

— Угу, — безразлично отозвался Данил.

Подошел к самому краю. Европейская пастораль: справа, на пригорке, поросшем нежно-зеленой травкой, — аккуратный ряд белых двенадцати-этажек, слева — асфальтовая дорога без выбоин, по которой катят чистенькие троллейбусы. Мощенные бетонными плитками дорожки, кусты, скамейки, безмятежная ребятня пускает кораблики, везде чистота, никакого мусора, ни битых бутылок, ни оберток от шоколадок, ни даже мятых газет, братья-рутены все же ближе к Европе, нежели к Азии…

Аккуратное, почти круглое озерцо метров пятидесяти в диаметре. Спокойная темноватая вода. Вокруг — немалое количество уличных фонарей, в темное время суток здесь должно быть довольно светло, это вам не Россия. Ближайшая бетонная дорожка — метрах в тридцати. Нужно быть не просто поддавшим — в дупель пьяным, чтобы забрести в озеро. В дупель, и никак иначе. Брести на четвереньках без руля и ветрил.

Данил дернул подбородком, указывая на отдаленные дома:

— Этот район как-то ассоциируется с Климовым?

— Никакой связи, — ответил Багловский. — По крайней мере, мне непонятно, зачем он сюда забрел.

— Ну, положим, мне тоже… — проворчал Данил, глядя на спокойную зеленоватую воду.

Ему многое было непонятно.

Он не переоценивал свое умение разбираться в людях — непогрешимые асы с рентгеновским зрением встречаются лишь в бездарных романах. И все же, все же… Тот Сережа Климов, которого знал Данил, конечно, мог вдали от руководства развинтиться и распуститься, погрязнуть в романчиках с доступными красотками и кабацком разгуле, забрести спьяну в озеро на окраине города и утопнуть самым пошлейшим образом. Иногда самые надежные люди выкидывают самые неожиданные фортели. Однако этакие, с позволения сказать, мутации требуют времени. Если Климов, как выражались авторы начала века, вступил на стезю порока, почему это произошло с ним так быстро? Не мог Серега сгореть в считанные недели, не тот человеческий типаж, совершенно не тот. Уж в своих-то людях Данил разбирался, пусть и без рентгеновского зрения.

А самое главное — и, разумеется, неизвестное ни Багловскому, ни даже Паше — это то, что именно Серега Климов часов примерно за десять до гибели отправил Данилу короткую шифровку, собственно говоря, состоявшую лишь из сигнала тревоги…

Все было давно и детально проработано. Существовало три разновидности сигнала тревоги, примерно классифицировавшиеся как «тревога», «особая тревога» и «тревога крайней степени опасности». Номер один — непредвиденные неприятности. Номер два — неприятности крупные. Номер три… номер три проще всего охарактеризовать вульгарными эпитетами типа «тушите свет» «полный атас», «полный звиздец». Высшая степень опасности. Климов как раз и подал сигнал номер три. Климов, между прочим, был единственным здесь, в этом городе, кто знал, ради чего в свое время создали фирму «Клейнод». Даже ее номинальный глава не знал, а Климов, доверенный человек Данила Черского, знал прекрасно. Если, как уже говорилось выше, грядущий финансовый поток сравнивать с текущей водой, то Климов как раз и был здешним мирабом, сиречь хранителем воды, стражем канала…

В девять тридцать утра по здешнему времени он отослал Данилу шифровку.

Данил, как положено, сообщил о ней по инстанции, то есть владельцу «Интеркрайта», после чего позвонил в Менск и узнав, что Климова нет на месте, стал ждать его звонка. Не дождался. Ближе к вечеру посадил на телефон одного из своих парней, велев непременно разыскать Климова, — но результатов не было. Теперь понятно, почему. На следующее утро в Шантарск позвонил пребывавший в несколько растрепанных чувствах Багловский и, что называется, огорошил…

Такие дела. Можно, конечно, считать, что Серега спьяну отправил в Шантарск сигнал крайней тревоги. Вот только Данил не мог позволить себе столь простую и убаюкивающую версию. Не мог, и все тут. Быть может, кого-то такое сравнение и покоробит, но он пять лет дрессировал Сережу Климова, как охотник дрессирует гончую, а потому версию насчет пьяной хохмочки отметал с порога…

Дело даже не в хвостах, обозначивших себя с первых шагов Данила по гостеприимной рутенской земле. Дело не в «девятке», торчавшей на прежнем месте. Скорее уж в другой «девятке», не машине, а конторе, сожравшей лучшие годы жизни, но, надо отдать ей должное, обучившей и вырастившей матерущего волка. Дело в чутье, которое мало что не подводило — не раз спасало жизнь и ему, и другим…

Сейчас волчище, замерев, вытянувшись в струнку так, что ни одна шерстинка не дрогнет, влажными ноздрями втягивал прозрачный воздух — и воздух пахнул врагом… Человеческих слов для этих ощущений пока что не придумано, но это ничего еще не значит. Многое в жизни зверей человеческими словами не опишешь…

— Его машину пока не нашли, — тихо произнес за спиной Багловский.

— А что было в карманах? — так же негромко спросил Данил.

— Точно не знаю. В прокуратуре обещали отдать сегодня все вещи…

— Вера будет?

— Да, конечно… И наши ребята. Нужно же забирать тело… Кстати, какие будут распоряжения насчет… Вера не знает, будем мы его хоронить здесь или…

Данил подумал и сказал:

— Не то чтобы я не доверял здешним судмедэкспертам, но они вряд ли работали по полной программе. Токсикологические пробы и тому подобное…

Сможете обеспечить здесь, в Менске, еще одно исследование? Полное?

— Надо подумать…

— И долго будете думать? — немного невежливо спросил Данил.

— Ну, я… — Багловский не мог не заметить явной грубости. — Если связаться с Институтом биологии, там есть одна зацепка…

— Вот и свяжитесь, — сказал Данил.

— Нужно как-то объяснить Вере, она и так на пределе…

— Вот и объясните, — сказал Данил.

— Послушайте, Данил Петрович… Я что, все же в чем-то виноват в ваших глазах?

Разумеется, ни за что на свете Данил не мог бы ответить чистую правду: в конце концов, бывают случайные обмолвки, и не стоит с маху выдвигать версии…

— Ни в чем вы не виноваты, — сказал он после короткой паузы. — Просто…

Это был мой ученик, знаете ли. У меня не так уж много учеников, а Климов был из лучших. И потому настроение у меня препакостное. Вы уж не обижайтесь, лады?

— Лады, — кивнул Багловский с бледной улыбкой.

— Вот и прекрасно, внесли ясность. Ну, поехали в прокуратуру?

— А с этими что делать? — Багловский взглядом показал себе за спину, в сторону «девятки».

— А что с ними прикажете делать? — пожал плечами Данил. — Что бы мы ни делали, очевидного факта не скроешь: мы сюда прилетели расследовать смерть Климова… разумеется, ни в коей степени не нарушая здешних законов. Это очевидно для любого потенциального противника, а потому не будем дергаться…

— Можно вызвать машину и поставить контрнаблюдение…

— Рано, — сказал Данил. — Посмотрим, будут ли они за нами и дальше таскаться.

Он, конечно, не стал сообщать Резиденту, что контрнаблюдение уже выставлено, еще в аэропорту, на всякий случай, и у хвостов теперь есть свой собственный хвост. Полезно все же быть предусмотрительным…

…Прав оказался шофер. Водилы всегда все знают.

Демонстранты перегородили широченный проспект Независимости, как куча веток перегораживает таежный ручеек. Горластое сборище намеревалось оттянуться по полной программе: гордо реяли флаги Народного фронта (те самые, кстати, под которыми во времена оккупации маршировали полицаи), содержание огромных разнокалиберных плакатов сводилось к коротенькой, не блещущей глубиной либо оригинальностью мысли: «Геть Лукашевича!», в разных концах орало десятка полтора мегафонов, старательно озвучивавших тот же нехитрый лозунг. Перекошенные в крикс морды, слюна летит на метр вокруг, надрываются интеллигенты в траченных молью бородах, климактерические дамочки и щуплые юнцы, ближайший оратор добросовестно пытается вопить на рутенском языке (которого добрых девяносто пять процентов рутенов попросту уже не помнят), но получается у него плохо, то и дело сбивается на презренную «расэйску мову», и какой-то шизик уже наскакивает на милиционеров из оцепления, а другой старательно пытается поджечь цветной портрет Лукашевича, но спички у него гаснут на ветру, а бумага толстая и оттого никак не может заняться…

На их машину подозрительно косились, но пока что никто не бросался видимо, не могли определить, к какой разновидности отнести пассажиров: союзников, врагов или непричастных прохожих. Впрочем, третьей категории для этих болванов с их черно-белым мышлением не существовало…

— А ведь не прорвемся, — обреченно сказал шофер. — Начну гудеть еще стекла повыбивают…

— Задним ходом выбирайся, — посоветовал Багловский.

— Ага, сзади уже толчея…

«Вот они, голубчики», — отметил Данил, нехорошо прищурившись.

У постамента высоченного памятника Ленину, уцелевшего после всех здешних политических бурь, кучковались вожди и духовные отцы — и бывший «пан президент» Шуршевич (помесь Фантомаса с боровом), и широко известная в узких кругах литераторша Светлана Ляпсиевич, авторша бестселлера о лесбиянках «Плюшевые девочки» (по слухам, героини бестселлера литературную дамочку однажды напоили и попользовали), и поэт Дроч-Хрустилло, картинно-седовласый старец, недавно объявивший себя отдаленным потомком короля Ягайлы, и с полдюжины народных трибунов обоего пола рангом помельче. Их гуру, Сымон Возняк, давно уже пребывал на вольной американской земле, не без оснований опасаясь показываться в Рутении, где его ждала уголовная ответственность по четырем статьям сразу, — но сподвижнички пока что разгуливали на свободе, старательно мутя умы, без особого, впрочем, успеха.

— Та-ак… — Паша обернулся к Данилу. — Вон, видишь, левее?

Данил всмотрелся:

— Точно, Чемерет. Если здесь этот стервятничек жди событий, очередная пакость готовится…

— Уж это точно, — поддержал шофер. — Где Петюня, там и пакости, как два пальца…

Петюня Чемерет, пухлощекий, чем-то неуловимо смахивавший на праздничного жареного поросенка, дополнял это сходство яблокообразным микрофоном, в который вдохновенно вещал, стоя под прицелом громоздкой видеокамеры.

Личность была, как выражался классик, гнуснопрославленная — главным образом шумной провокацией на литовской границе, учиненной, конечно же, во имя свободы печати и борьбы с тираном Лукашевичем. Равно и последующей недолгой высидкой на казенных нарах, после которой Петюню иные газетки сравнивали то с Шильонским узником, то с самим аббатом Фариа. Люди посвященные тем временем хихикали в кулак: мало кому было известно, что Петюня, оказавшись в камере вместе с семью жутчайшими на вид личностями, живо заинтересовавшимися репортерской задницей, в панике отбил кулаки о дверь камеры, умоляя перевести его в более приличное общество, — и в обмен моментально выложил все, что интересовало следователя (о чем, понятно, благоразумно не сообщил ни «вознякам», ни прочей демократической общественности). Весь смак этой истории как раз в том и заключался, что все семеро были кадровыми офицерами рутенского ГБ, мастерски изобразившими громил-выродков. Эти пикантные подробности, правда, остались широкой публике неизвестными, и Петюня пошел в гору, залетев в довольно высокие телехоромы. Рутению он благоразумно покинул и бывал здесь исключительно наездами, старательно освещая особо шумные безобразия своих подельников по Народному фронту. Что-то здесь опять назревало…

— Давай выбирайся как-нибудь, — распорядился Данил, склонясь к шоферу. — Чему тебя учили?

Шофер кивнул и, отчаянно сигналя, стал задним ходом втискиваться в узкое пространство меж серым «уазиком» и тесной кучкой тщедушных бородачей с коряво написанными плакатами.

Бородачи шарахнулись, один, кривя физиономию, замахнулся хилым кулачком дошло до них, надо полагать, что сидевшие в машине вовсе не торопились укрепить собою оппозиционные ряды. Стекло было опущено до половины, и Данил, тщательно прицелившись, щелчком послал окурок так, что длинный бычок угодил-таки агрессору за расстегнутый ворот, — и бедолага, враз потеряв интерес к высокой политике, выронил плакат, обеими ладонями принялся хлопать себя по животу. Данил осклабился. Остальные рванулись к машине, но «Волга» уже задним ходом выскочила на оперативный простор и, развернувшись под визг покрышек, помчалась прочь мимо кучек опоздавших недругов батьки Лукашевича, торопливо подтягивавшихся к эпицентру.

…Следователь прокуратуры ничуть не походил на майора Пронина. Не походила, точнее говоря. Данил с самого начала подозревал, что дело не будет вести ни один из здешних Джеймсов Бондов, но и не думал, что придется столкнуться со столь уж ярко выраженным здешним детским садом…

Очаровательное белобрысое создание с купринским именем Олеся и весьма распространенной рутенской фамилией Данич — судя по возрасту, только что выпорхнувшее с юридического факультета. Гуманитарный ромбик прямо-таки сиял новехонькой эмалью, а мундирчик, полное впечатление, ни разу еще не подвергался глажке. Ну да, и рамка на двери кабинета пуста — попросту еще не успели изготовить табличку с фамилией его новоиспеченной хозяйки. Детский сад. Значит, у них ни малейшей зацепки, ни единой странности в глаза не бросилось…

Как и полагалось лицу подчиненному, пожилой канцелярской крысе при молодом энергичном боссе, Данил скромно уселся в уголке, водрузил на колени папку и помалкивал. Зато Паша с ходу обрушил на юную Олесю весь пламень своего белозубого и шестифутового обаяния, к коему та не осталась равнодушна, с видимой неохотой водрузила перед собой тощенькую картонную папочку, не сразу погасила безмятежно-кокетливую улыбку:

— Павел Игоревич, я, собственно, и не понимаю, к чему все эти игры…

— Вам…

— Мне звонил советник, — кивнула белобрысая Олеся. — Я, конечно, все понимаю… то есть, не особенно и понимаю, если честно, но если уж так полагается…

«Игры», — повторил про себя Данил, внутренне поморщившись, как от пронзительной зубной боли. Нужны, конечно, в нашей суровой жизни этакие чистые девочки с ясными глазами нараспашку, не умученные погаными сложностями профессии, но сейчас отчего-то не тянет умиляться сей невинности. Им здесь чертовски повезло, обитателям тихого заповедника, были, конечно, и тут свои криминальные реалии, были и остаются, но по здешним местам, к их счастью, не прокатились ополоумевшим асфальтовым катком российские забавы вроде ваучерной приватизации, финансовых пирамид, танковой пальбы по парламенту. Все, что здесь имелось криминального, скорее напоминало игры детишек в песочнице, бледные подражания взрослым занятиям…

— Вы знаете, у нас это не в обычае, — прямо-таки пожаловалась юная Олеся. — Чтобы приезжали какие-то частные службы безопасности, вмешивались в работу органов…

— Помилуйте, Олеся, кто же вмешивается? — одарил ее Паша самой своей обаятельной улыбкой. — Мы люди законопослушные, понимаем джентльменское обхождение, а уж насчет «вмешиваться» и речи быть не может. Всего-навсего зададим вам пару вопросов с разрешения начальства, только и всего. Так уж у нас, взбалмошных россиян, полагается. Мы люди маленькие, нас послали, мы и прилетели, хотя своих забот выше головы. У меня медвежья охота сорвалась, у Данилы Петровича внук в первый класс собирается… Да разве ж нас начальство спрашивает?

Он подпустил такой грусти, что у Олеси в ясном взоре появилось откровенное сочувствие. Она пожала плечами, повертела в руках папку:

— Я как раз собиралась писать постановление… Дело мы закрываем. По причине полного отсутствия состава преступления. Судебно-медицинской экспертизой на теле потерпевшего не обнаружено ни следов борьбы, ни каких бы то ни было других повреждений, как прижизненных, так и посмертных, — она говорила гладко, без малейшей запинки, с азартом первой ученицы, довольной случаю лишний раз продемонстрировать талант зубрилки. — Смерть наступила от асфиксии, то есть удушья, вызванного попаданием воды в легкие, — подчеркиваю, прижизненным попаданием. Здесь есть заключение… Вам обязательно нужно прочитать?

— Если возможно.

Он пробежал бумагу, протянул Данилу — все верно, заключение составляли мастера своего дела. Ни малейшей небрежности, ни единой зацепки… впрочем, одна имеется. Но то, чего так и не сделали здешние эксперты, никоим образом не может быть поставлено им в строку — никто от них и не требовал этой экспертизы…

— Содержание алкоголя в крови выражается прямо-таки поразительными цифрами, — продолжала Олеся. — Как вы, мужчины, только ухитряетесь… Он должен был выпить не менее семисот граммов водки… Кстати, это было для потерпевшего чем-то необычным?

— Нет, — сказал Данил чистую правду. — Сибирская закалка, знаете ли. Много мог усидеть…

— Вот и подвела закалка, — сказала она с казенным сочувствием. — Потерял ориентировку, совершенно не соображал, куда идет… Между прочим, его машину обнаружили во дворе дома, примерно в восьмистах метрах от озера. Наполовину заехала на газон, так ее поставить в том дворе мог только вдрызг пьяный. Как он еще ухитрился проехать по городу… Жители дома пожаловались участковому, он связался с госавтоипспекцией, к середине дня уже выяснилось, за кем она числится…

«Детский сад, право», — с грустной злостью подумал Данил. Края непуганых обывателей, где участковому можно патриархально пожаловаться на не правильно поставленную машину — и участковый вдобавок энергично начинает расследовать сие прегрешение…

— Простите, кто обнаружил тело? — спросил Данил.

— Гражданка… — она мазнула по Данилу равнодушным взглядом, на миг подняла глаза к потолку, — гражданка Довбась Екатерина Симоновна. Выгуливала собаку поутру. Озерцо мелкое, там, собственно, курице по колено, тело бросалось в глаза… Я уже рассказывала Виктору Сергеевичу, — она мимолетно покосилась на Багловского.

И невольно хлопнула ресницами, потянула юбку на колени — взгляд Багловского был недвусмысленно прикован к ее ножкам. Данил ухмыльнулся про себя — у каждого свои слабости, мистер Багловский же обожает нимфеток, у него во граде Москве как раз и вышла неприятность из-за одной старшеклассницы. Развитая не по годам Лолита все проделывала по самому душевному согласию, но папа-туз все равно разозлился не на шутку, стал напрягать свои связи, столичные партнеры «Интеркрайта» попросили помочь в деликатном деле, вот Данил и вынужден был пристроить Багловского сюда, благо работник, в принципе, неплохой…

— Вот, пожалуйста, — Олеся извлекла из папки небольшой казенный бланк, расписалась и протянула Паше. — Разрешение для морга, можете забрать тело в любой момент. Вы его здесь собираетесь хоронить?

— Еще не знаем.

— Впрочем, это уже не наше дело… Да, вот что еще, если вам это интересно… Мы опросили соседей гражданина Климова. За последние десять дней к ним домой дважды приходил участковый, по вызову гражданки Климовой, муж, выкушав без меры алкогольных напитков, устраивал скандалы и оба раза доходил до рукоприкладства. Его счастье, что гражданка Климова так и не написала должного заявления… — Она вздернула округлый подбородок. — Вот уж чего не пойму… Я бы терпеть не стала…

Данил смотрел на неё с ноткой умиления — благополучный домашний ребенок, которого, надо полагать, пальцем не тронули, а если уж, паче чаяния, любовник или муж приложит разок по шее, Олеся, несомненно, взорвется вулканом Везувием. Вообще-то, не в характере Сереги Климова было устраивать домашние пьяные скандальчики с рукоприкладством, не тот типаж…

— Вот, бумага от участкового, — продемонстрировала Олеся пару листов, исписанных профессионально неразборчивым почерком. — Так что я, как ни печально, вижу в происшедшем лишь закономерное завершение не сегодня начавшегося процесса…

Судя по тону и выражению смазливого личика, у нее с самого начала не возникало ни малейших сомнений. Классический пример из учебника криминалистики для вузов: «Гражданин К., регулярно употребляя спиртные напитки…». Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст. В таком вот аксепте. Впрочем, скудные материалы закрываемого уголовного дела, будем справедливы, не давали посторонним ни малейшей зацепки…

Перехватив взгляд Паши, Данил опустил ресницы, отвечая на невысказанный вопрос. Пора сматываться. Очаровательная Олеся не представляет ни малейшей ценности в качестве источника дельной информации. Еще пара вопросов — и можно откланяться.

— Простите, а жители окрестных домов ничего подозрительного ночью не заметили? — спросил он.

Олеся посмотрела на него тем же взглядом как на пустое место. Пожилой очкастый субъект в дурно сидящем костюме ее нисколечко не интересовал ни как индивидуум, ни как мужик, все внимание было отдано белозубому верзиле-шефу.

Из-за чего Данил, естественно, не собирался ни резать вены, ни даже впадать в уныние.

— Мы же провели расследование, — сказала она равнодушно. — Никто ничего подозрительного ночью не слышал. Время, впрочем, было весьма даже позднее: наши эксперты считают, что смерть наступила меж полуночью и часом ночи…

— Простите, а личные вещи? — спросил Данил. — Насколько я знаю, была договоренность, что их отдадут нам…

— Пожалуйста, — безразлично кивнула она, встала, извлекла из распахнутого сейфа небольшой пакет и высыпала содержимое на тощую картонную папку. — Все внесено в протокол, можете забирать. Ключи от машины были в замке зажигания, мы их присовокупили потом. В самой машине ничего, собственно, и не нашлось нераскупоренная бутылка вина с отпечатками пальцев потерпевшего, полупустая пачка сигарет… вот она… и плюшевый медведь — ну, знаете, некоторые кладут к заднему стеклу всякие безделушки… Медведь остался в машине, а вино сейчас в лаборатории. На всякий случай делали анализ содержимого. Обычное сухое вино. Будете забирать?

— Зачем? — пожал плечами Данил. — Пусть выльют, что ли… А где машина?

Медведь. Небольшенький такой плюшевый медведь, не таивший внутри ни шифровок, ни бриллиантов, но сам по себе являвшийся…

— Машина у нас во внутреннем дворе. Будете забирать?

— Хотелось бы.

— Хорошо, я сейчас созвонюсь…

Она потянулась к телефонной трубке, а Данил принялся перебирать скудные пожитки — последнее, что Серега имел при себе в не столь уж праведной, но и не особенно грешной жизни. Ключи от машины со знакомым брелоком-дракончиком, еще связка, без брелока, четыре плоских металлических ключа, пятый такой же плоский, но с черным пластмассовым колечком, шестой скорее подпадает под определение «амбарный» — длиной сантиметров десять, с бородкой по обе стороны… бумажник с покоробившимися документами и деньгами… швейцарский офицерский перочинник… авторучка… носовой платок… зажигалка… золотая печатка с лошадиной головой… сигареты… тайваньская лазерная указка… а это что такое?

Он взял монету двумя пальцами, показал Паше. Чуть побольше советского пятака, но тоньше, как пишут в протоколах, «белого металла», в двух местах тронута прозеленью. Надписи, похоже, — сплошные сокращения незнакомых слов, такое впечатление, что латынь. На одной стороне — чуть стершееся изображение субъекта с бороденкой а-ля кардинал Ришелье, в гофрированном воротнике и короне, при скипетре и державе, на другой — герб, два одноглавых орла, два всадника… черт, да это же герб Великого княжества Рутенского, вот и дата просматривается… тысяча шестьсот… тысяча шестьсот… а вот дальше не разберешь, цифирки стерлись, не стоит и строить предположения…

Паша недоуменно дернул плечом. Данил тоже ни черта не понял. Монета, похоже, старинная, но Серега, во-первых, нумизматикой никогда не баловался (как и любым другим коллекционированием), а во-вторых, в противоположность многим, никаких талисманов с собой отроду не таскал, не было у него таких склонностей…

— Все, я распорядилась, вам отдадут машину, — сказала Олеся уже с некоторым нетерпением, определенно предлагая им выметаться. — Спросите Модзелевича, я с ним только что говорила… Вот бланк, у него распишетесь.

— Простите, а это откуда? — Данил показал ей монету.

— Как это откуда? Из вещей потерпевшего… ах, ну да! У него на брюках, вот здесь, — она гибко выпрямилась и показала на своей тополиной талии, — был такой… как бы карманчик. Типа потайного. Там монета и лежала. В протоколе отражено.

Вот это как раз походило на Серегу Климова, во всех своих шитых на заказ брюках он непременно заказывал портным такой вот потайной карманчик, аналогичный тем, что располагались на офицерских штанах советского образца.

Удобная вещь, между прочим. Правда, во времена оны любая офицерская жена с некоторым стажем семейной жизни знала, где искать заначку. Но все равно удобный карманчик, снаружи полностью незаметен, те, кто не носил форму, даже и не знают, что таковой существовал…

Не было у Данила с покойным на сей счет никаких таких договоренностей, и тем не менее… Если в кармашек эту монету положил сам Серега, то сделал это не зря. Что-то это да должно означать…

Явно чувствуя себя обязанной еще что-нибудь добавить, Олеся сказала:

— Мы, разумеется, опросили всех сотрудников «Клейнода» и «Рутен-Авто»…

Многие подтверждают, что гражданин Климов в последнее время злоупотреблял спиртным и, кроме того, как бы деликатнее выразиться…

— На сторону бегал? — помог ей Данил. Она кивнула:

— Вот именно. У меня сложилось впечатление, что вашему руководству следовало бы подтянуть трудовую дисциплину… или у вас, в частных фирмах, это в порядке вещей?

— Нет, я бы не сказал… — мотнул головой Данил. — Сие, по-моему, от формы собственности не зависит… Ну что ж, честь имеем откланяться…

Он тщательно собрал в свою поместительную папку скудные пожитки покойника, положил монету в нагрудный карман пиджака и первым вышел к коридор. Покосившись на Багловского, распорядился:

— Немедленно займитесь телом. Нет, не в Институт биологии. Изыщите способ, не откладывая, отправить тело в Москву, в «хозяйство» Тогоева. С Тогоевым я сам созвонюсь.

— Простите, не понимаю…

— А кто сказал, Виктор, что вам требуется что-то понимать? — с некоторой даже ленцой осведомился Данил. — Вам дается ясный и конкретный приказ: как можно быстрее отправить тело в Москву, приняв все возможные меры к его консервации, — он выговаривал слова жестко, безучастно. — Найдите рефрижератор, оформите в темпе все нужные документы, выполняйте.

Багловский демонстративно вытянулся:

— Есть! Будет исполнено!

Повернулся через левое плечо и быстро зашагал прочь по длинному, уныло-безликому казенному коридору.

— Что ты на него взъелся? — тихо спросил Паша.

— Да ничего подобного, — рассеянно ответил Данил. — Вовсе не на него я взъелся, а на одну его реплику во время разговора в машине…

— Это какую?

Данил сказал, какую. И поторопился добавить:

— Только, я тебя умоляю, без далеко идущих выводов. Каждый может оговориться, а? Ты вот не обратил внимания на сии слова — но ведь не по злому умыслу? Вот и он тоже мог попросту взять да оговориться…

Паша оглянулся на дверь, украшенную пустой рамочкой.

— А пожалуй что, возвращайся, — сказал Данил, подумав пару секунд. — Почеши язык, пригласи лапочку Олеську куда-нибудь в приличное заведение, все равно у нас нет пока что ни единого направления, которое стоило бы с ходу отрабатывать. Только лапами не наглей, чистенькая девочка белая и пушистая, ее галантно разрабатывать надо…

— Обижаете, шеф…

— Вперед, — сказал Данил, похлопал его по плечу и побрел по тому же казенному коридору, казавшемуся бесконечным, как борьба криминала с доблестными органами правопорядка, — побрел, не выходя из образа, старательно пришаркивая ногами и сутулясь, как и подобало пожилой канцелярской крысе на подхвате. Запоздало подумал, что стоило бы легонько матернуть подчиненного «внук в первый класс готовится», бля…

Спустившись с крыльца, достал сигареты. Синяя «девятка», видел он краем глаза, по-прежнему нахально торчала в дальнем конце стоянки, оба хвоста так в ней и сидели. Грубо работали, стервецы… а может быть, и не грубо, вполне может оказаться — лишь притворялись растяпами. Наружное наблюдение таит в себе массу нюансов, хитрых ходов и подтекстов, можно прикидываться неумехами, можно нагло топотать по пятам на японский манер — дабы оказать психологическое давление на «клиента», можно… Да господи, масса нюансов. И потому крайне опасно делать заключения с ходу, не вникнув, не изучив.

Впрочем, одно-единственное заключение сделать стоит: их немало. Только в аэропорту с маху засветились семеро. Вполне возможно, этим их количество не ограничивается. Сие о чем-то да говорит. Частный сыск здесь, в общем, пребывает в эмбриональном состоянии и такую расточительность себе позволить ни за что не может. Так что вариантов всего два: либо держава, либо «неустановленный противник иного плана».

Так, а где у нас контрнаблюдение? А вот оно, родимое, и работает, следует отметить с законной гордостью, не в пример профессиональнее, достойные выкормыши Черского, знаете ли…

Он заметил Веру Климову в последний момент еще миг — и она вошла бы в здание прокуратуры. Ага, вышла из-за угла, значит, общественным транспортом добиралась, там, помнится, остановка…

— Вера! — окликнул он.

Она обернулась — красивая молодая женщина из категории натуральных длинноволосых блондинок, хранящих верность коротким юбкам, но не всегда хранящих верность законным мужьям. Правда, все, что Данил о ней знал по должности своей, из рамок не особенно и выбивалось: так, мелкие грешки, чужие постельки пару раз в год, что мы, люди современные, должны воспринимать философски, поелику муженек сам отнюдь не был образцом верности…

— Вы, значит, прилетели… — тихо произнесла она, уставясь на Данила чуть припухшими глазами, — тем не менее аккуратно подведенными, стоит отметить.

Ее без нужды поддерживал под локоток лощеный молодой человек, чья физиономия смутно ассоциировалась у Данила с «Клейнодом». Видел эту вывеску в котором-то из личных дел.

— Друг мой, погуляйте пару минут в некотором отдалении, — тихо распорядился Данил.

Лощеный, вопреки ожиданиям, не проронил ни слова — очень понятливо кивнул и отошел в сторонку, под дерево.

— Вы за мной? — вырвалось у неё.

— Ну, как сказать, Вера… — произнес Данил со всей необходимой в данной печальной ситуации мягкостью. — Я, так сказать, в широком смысле…

Порасспросить, осмотреться, уладить формальности… Дела, как гром с ясного неба…

— Как гром… — повторила она с гримасой вместо улыбки.

Данил ее в свое время неплохо изучил, в профессиональном смысле понятно, поскольку жена человека типа Климова — это, помимо прочего, еще и Фактор.

Тот самый фактор, что наряду со многими другими просто не может не влиять на работу данного профессионала. Хороший шеф обязан просчитывать все факторы, влияющие на работу подчиненных, и знать их назубок…

Сейчас она не походила на себя. И дело тут не в печальных новостях, ошеломлении, горе…

Она боялась. И вот так, с ходу, пока что решительно не определить: кого? чего? Но страх был, несомненно. Ее, вульгарно выражаясь, едва ли не колотило от страха — уж такие-то реакции Данил должен был отмечать и опознавать.

Боялась. Человек его опыта не мог не заключить с ходу: Вера Климова-человек, охваченный страхом. Что автоматически открывает простор для домыслов, версий и комбинаций…

— Меня вызывали, вот повестка… — принялась она рыться в сумочке. — Говорят, нужно забрать…

— Не надо, — сказал Данил, накрыв ладонью ее запястье. — Мы все сделаем сами, уже есть договоренность… Багловский сделает…

При упоминании о Багловском у нее ни одна жилочка на лице не дрогнула не в Багловском тут дело…

— И все? — спросил он. — Они вас только за этим вызывали?

— Да, насчет другого уже вроде бы все обговорено… Вчера чуть ли не весь день…

— Как вообще все случилось? — спросил Данил мягко.

— Представления не имею…

Ага! Существуй какой-то прибор, которым можно на манер градусника измерять страх, стрелка непременно скакнула бы на несколько делений… У Данила знакомо и неприятно ворохнулось в груди что-то холодное, уж никак не сердце. Каждый по-своему переживает ощущение нехорошего предчувствия — лично у него именно так и происходило.

Что-то тут нечисто. Ох как нечисто. Тривиальные штампы, сплошь и рядом влекущие самые нетривиальные ситуации и последствия. Как бы там ни было, здесь с ней работать никак нельзя.

— Молодой человек! — Данил поманил лощеного и, когда тот с достоинством приблизился, тихо распорядился:

— Поймайте такси, отвезите даму в «Клейнод».

Я там скоро буду.

Тот кивнул и скрылся за углом. Достав монету и держа ее так, чтобы хмыри из «девятки» не видели, что у него в руке, Данил спросил:

— Вера, это вам знакомо?

Она всмотрелась — Данил повернул монету сначала одной, потом другой стороной, — пожала плечами:

— В первый раз вижу…

Монета, такое впечатление, у нее как раз не вызывала ни тени нового страха и уж, безусловно, не усиливала страхи прежние.

Данил двумя пальцами опустил монету в карман:

— Сергей, часом, в последнее время нумизматикой не увлекся?

— Нумизматикой он как раз не увлекся…

— Судя по тону, увлекся чем-то другим? Или — кем?

Молчание. И снова — ни тени страха. Нового, имеется в виду.

— Ну ладно, — сказал Данил. — Побудьте на фирме, идет? Я туда приеду чуть попозже, мы поговорим…

— О чем? — опять-таки вырвалось у нее. Пресловутый крик души, как выражались иные классики. Любопытно…

— О случившемся и о будущем, — мягко сказал Данил. — Вера, я понимаю: что тут ни скажи, все будет не то… Вы уж крепитесь, сделаем все, что в наших силах…

Он помог ей сесть в подогнанный лощеным синий «москвичок» и еще несколько минут курил возле крыльца, пока не дождался Пашу, лучившегося самодовольством.

— Ну что, синьор Казанова? — спросил Данил, чтобы сделать помощнику приятное.

— Порядок. Сегодня вечером отправляемся в дансинг…

— Сиречь?

— В клуб «Янина», потанцевать, а далее по обстоятельствам.

— Что так убого? — спросил Данил. — Звал бы уж в «Короля Яна» или «Жемчужину», что я тебя, ради дела в бабках ограничиваю?

— Олеська — девочка чопорная. Не та, видишь ли, репутация у названных вами, шеф, заведений. Следователю прокуратуры там показываться невместно.

— Господи, куда мы попали… — хмыкнул Данил. — Сплошные буквы «пы» — патриархальность, пастораль… Пошли за машиной.

Они без хлопот отыскали пожилого капитана Модзелевича, усатого и меланхоличного, и всего через пять минут, подмахнув пару бумажек, были допущены к белой «четверке», стоявшей в дальнем углу обширного внутреннего двора.

— Вот, — констатировал вислоусый капитан. — Передний бамперочек слева помят, так оно так и было. Такой ее и нашли, в протоколе должным образом отражено. Бензина в баке имеется примерно четверть, можете уезжать своим ходом. Конечно, если права имеются…

— Имеются, — сказал Данил. — Предъявить?

— А предъявите для порядка, — кивнул капитан-буквоед. — Мало ли, еще с гаишниками неприятности получатся…

Паша полез было в карман, но Данил опередил, достал свою черную книжечку с пластиковыми прозрачными кармашками и подал капитану. Тот изучил документы с таким видом, словно надеялся, не сходя с места, разоблачить фальшивку, но, не усмотрев ничего криминального, вернул.

— В порядочке. Вот вам справка, что имеете право управлять данным конкретным транспортным средством, а постового я сейчас предупрежу…

Козырнул и вразвалочку направился к высоким железным воротам.

— Как я понимаю, сами поедете, шеф? — тихо спросил Паша.

— Ну конечно, — сказал Данил. — Как подчиненному и полагается. Заодно проверим реакцию хвостов на то, что мы разделились, аки амебы… Поезжай первым, а я задержусь.

— Медведь…

— Сам вижу насчет ведмедя…

Паша энергично направился к воротам, уже раздвигавшимся с тягучим скрипом, а Данил еще раз оглянулся на плюшевого медведика. Он восседал у заднего стекла — небольшой, рыжий, плюшевый, абсолютно ничем не примечательный.

Вот только цветные ленточки на шее данного медведика часто менялись, и это всегда что-нибудь да означало. Сейчас плюшевый щеголял в белой ленточке.

Что ни день в условленное время Серега Климов оставлял машину в строго оговоренном месте, причем цвет ленточки на шее медведя был кодовым сигналом для тех самых законспирированных в отдалении от «Клейнода» людей Данила, которые и волокли на себе основную работу касаемо скользкой нивы безопасности. Белый цвет как раз и означал, что Климову нынче же вечером необходимо встретиться с «призраками» — не передать сообщение, не принять сообщение через систему «почтовых ящиков», а именно встретиться лично. Что, в свою очередь, никогда не касалось пустяков либо рутины.

Встречи не было — иначе «призраки» незамедлительно сообщили бы о ней Данилу. В поведении Климова прослеживалась четкая система, по справедливости ради стоит уточнить, что и сраженные белой горячкой подчиняют свое поведение строгой системе.

Данил включил мотор, потихоньку поехал к воротам. Снаружи, на стоянке, уже не было ни «Волги», ни «девятки». Он поехал знакомой дорогой — все-таки неплохо знал этот город, — дождался зеленого сигнала светофора и свернул на широкий проспект Независимости.

Посмеиваясь внутренне, хорошо представлял, сколько матерков в его адрес отпускают под нос двигавшиеся в том же направлении, — он ехал, словно неделю назад получивший права «чайник»: то полз в крайнем правом ряду, то отваживался высунуться в левый, заранее, с пугливой предупредительностью включая поворот. Временами мотор у него глох на светофоре, а пару раз даже включил аварийку перед особенно дурацким маневром. Одним словом, держался, как взмокший от напряжения новичок, — но, понятное дело, следил, чтобы никого не задеть и не устроить аварию.

Его финты очень скоро оказались вознаграждены — выяснилось, что сзади тащится бежевая «Тойота», пусть и не повторявшая его неуклюжие маневры, но определенно привязанная к нему некой невидимой веревочкой. Любой мало-мальски опытный водитель, окажись он за рулем этой «Тойоты», двадцать раз мог бы обогнать и скрыться из виду, но «японка» отчего-то приклеилась к Данилу, словно робкий юноша, тащившийся за предметом своих воздыханий. Что ж, учтем данный факт и присовокупим к уже имеющимся… При нашем безрыбье рады любому раку…


Александр БУШКОВ НА ТО И ВОЛКИ-2 | На то и волки – 2 | Глава 2 КРАСНЫЕ ЛЕНТЫ, БЕЛЫЕ ЛЕНТЫ…