Глава шестая. Абордаж по-бангальски

Обстановка была идиллическая. Безмятежно светило с лазурных небес знойное африканское солнышко, щебетали на все лады экзотические птахи (впрочем, иные орали премерзко), жужжали и зудели разнообразные насекомые, не далее чем в полуметре от Мазура на ветке вольготно устроилась небольшая желто-лазоревая змея, прямо-таки согласно поговорке прикинувшись шлангом – долгая неподвижность Мазура ее успокоила. Поскольку – он точно знал – змея была не из ядовитых, некультурно было бы ее шугать или бить прикладом по роже – в конце концов, она ничем не мешала.

Река с заковыристым местным названием лениво несла свои зеленовато-бурые воды. Слева направо по каким-то своим делам проплыл, оставляя треугольную, разбегавшуюся к берегам волну, некрупный крокодил – как-то меланхолично, не спеша.

Чащоба подступала к самому берегу – так что они разместились буквально в двух шагах от воды, каждый из четырех в своем наблюдательном пункте убрал-отогнул пару-тройку веток, и река перед ними простиралась, как на ладони. Правее, метрах в двухстах, она резко сворачивала вправо – за что именно это место и выбрали.

Мазур глянул на противоположный берег, заросший так же вплотную подступившим к воде лесом. Конечно, он и не рассчитывал разглядеть отсюда Мануэля с его четверкой – да и он бы наверняка их не разглядел, оказавшись в двух шагах, не те мальчики... Зато место, где расположились кубинцы, он знал точно – и выглядело оно со стороны совершенно безобидно, как и то, где они сами укрывались.

В глубине души он самую чуточку волновался – ему впервые предстояло выступать в качестве командира группы. Давно знал, что его решено готовить на командира группы, но не ожидал, что это случится здесь и сейчас. Ощущение, как бы наиболее точно выразиться, весьма даже своеобразное. Оказавшись в роли командира, в иную плоскость переходишь. Отныне именно ты, а не кто другой, всем распоряжаешься, исключительно на тебе лежит вся ответственность за операцию и за людей. Командира и награждают щедрее – но в случае чего и трахают так, как ни одному рядовому члену группы не снилось... Одним словом, кто не служил – тот не поймет...

Самарин, расположившийся в метре левее, на звездочку старше, но это никакого значения не имеет – все равно командовать Мазуру, а Лаврику отведены его загадочные специфические дела. И такие вещи Лаврик, надо отдать ему должное, понимает четко.

Правда, как порой случается (поскольку операция стопроцентно связана с делами Лаврика) он имеет право, когда сочтет нужным... ну, скажем так, посоветовать. Однако этот совет имеет силу приказа. И Мазуру останется этот приказ громко продублировать. Но тут уж ничего не поделаешь, специфика операции, при ином раскладе Лаврик был бы этого права лишен. Так что самолюбие новоявленного командира нисколечко не ущемлено.

Задание вообще-то нехитрое. Когда на реке объявится плавсредство, описанное им точнейшим образом, так что ошибки быть не может, его предстоит самым беззастенчивым образом взять на абордаж. Работа не особенно и ювелирная: поскольку выяснилось, что никакого конкретного субъекта в плен взять не придется (а подобные задачи, между прочим, самые муторные в условиях скоротечного боя). Нет никакого конкретного субъекта, интересовавшего бы начальство. Цель – само суденышко, вернее, его груз. А потому всех, кто вздумает огнестрельно огрызаться, можно без церемоний отправлять в Края Вечной Охоты (или, учитывая местную специфику, на Равнины Великого Нгонго) – хотя пленного, в общем, взять не мешает, но не конкретного, а любого. Тоже не бином Ньютона, легко выполнимо...

Он покосился на Лаврика. Тот, устроившись на толстом корне, прислонившись спиной к ноздреватому стволу, задумчиво созерцал реку. Служи Мазур на пару-тройку годков поменьше, он, точно, поинтересовался бы у Лаврика, что там такое в трюме этой шаланды, какая там кефаль. Но не теперь. Теперь он был малость опытнее, и вдобавок прекрасно понимал: о содержимом трюма может ничегошеньки не знать и сам Лаврик. Товарищ Самарин тоже, знаете ли, не адмирал и даже не каперанг, его, как и Мазура, старшие дядьки в секреты посвящают хорошо, если через раз...

От нечего делать он взглядом проинвентаризовал вверенный ему гарнизон. Викинг расположился на своем месте исключительно грамотно, обеспечив себе широкий сектор обстрела – как и Пеший-Леший, коему в отличие от остальных предстояло палить редко, зато метко – снайперская винтовка от глушителя до затыльника приклада обмотана свободно свисающими тряпочками, как и оптический прицел, снабженный светофильтром, чтобы не бликовал.

Судя по лицам, все находятся в должной степей боевой готовности, а морально-политическое состояние гарнизона сейчас, слава богу, в проверке не нуждается. Вообще, единственный, кто злонамеренно паскудит свой моральный облик – это сам Мазур: посещает на дому гражданку пусть братской, но иностранной державы, алкогольные напитки с ней распивает, интимными отношениями занимается, и даже смотрел совместно с означенной гражданкой насквозь порнографический фильм западногерманского производства с помощью технической новинки, видеомагнитофона. Утешает одно: все это совершается, молвя высокопарно, по приказу Родины, пусть и в лице Лаврика...

Он встрепенулся, заслышав на реке стрекот мотора, но тут же расслабился – судя по звукам, плавсредство было хиленькое, отнюдь не то, которое они подстерегали уже три часа.

Ну да, так и есть: по реке неспешно проплыла длинная моторная лодка – классическое местное каноэ, выдолбленное из цельного ствола, но снабженное обшарпанным стареньким мотором, тарахтевшим, что комбайн. На корме, время от времени лениво поворачивая румпелем, полулежал пожилой жирный кафр в полосатой накидке-коси, курил длинную трубку в совершеннейшей нирване и по сторонам не смотрел. Чуть ли не вся лодка была забита желтыми гроздьями бананов и поросятами со связанными ногами, порой отчаянно визжавшими. В носу сидела негритянка в линялом красном платье и желтом тюрбане, тоже с трубкой во рту, по возрасту годившаяся рулевому в жены.

Картина была будничная, неопасная, но Мазур тем не менее зорко разглядывал лодку и ее пассажиров, пока они не скрылись за поворотом. С одной стороны, могло оказаться, что это мирный пейзанин отправился на ближайшую мелкую ярмарку. С другой, учитывая местные реалии, нельзя исключать, что это разведка, пущенная впереди цели, которую они поджидали, и под накидкой у кормчего упрятана небольшая рация малого радиуса действия, а в лодке заныкан ствол. Подобное случалось, и не только в Африке...

Змея зашевелилась и непринужденно попыталась переползти Мазуру на плечо.

– По-ошла, рептилия... – буркнул он, легонько отпихнув тварюшку дулом автомата. Она, похоже, обиделась и проворно уползла вниз по стволу.

Минут через десять справа послышался совершенно другой звук – ритмичное шлепанье, погромыхиванье-фырканье какого-то движка, чересчур сильного для прозаической лодчонки. Очень походило на то, что они дождались... Мазур видел, как Лаврик хищно напрягся – а остальные встрепенулись без команды.

Звуки по воде разносятся далеко, и потому ждать пришлось долго. Наконец на воде показался... показалась... показалось... Короче говоря, довольно уморительная посудина показалась. Основой для нее, похоже, послужила плоскодонная речная баржа. За кормой вода не бурлит, винта нет – зато по бокам вертятся гребные колеса, размеренно хлюпая по зеленовато-бурой воде широкими плицами. Колеса высокие, потемневшие от времени, смастеренные, очень может быть, еще в те времена, когда Мазура и в проекте не было. На корме помещается рулевой, голый по пояс кафр с головой, повязанной красным платком – что придает ему не пиратский вид, а самый что ни на есть деревенский. Штурвал здоровенный, в пол человеческих роста, тоже потемневший от времени и явно снятый в былые времена с настоящего судна размером побольше. Будочка рулевого представляет из себя деревянный ящик с незастекленными окнами на четыре стороны, крытый пальмовыми листьями, словно заурядная деревенская хижина. Центральную треть судна занимает продолговатый, сколоченный из старых досок домик с окнами-щелями, опять-таки крытый пальмовыми листьями. Кроме рулевого, на палубе ни души. Вместительное суденышко, судя по габаритам, но вид у него такой, словно это чудо речное слямзили прямиком из какой-нибудь кинокомедии. Однако к тем, кто на нем плывет, следует относиться серьезно – коли уж предупредили, что эта компания вооружена и сопротивляться будет по-лютому. «Интересно, кто? – подумал Мазур. – Чьи-нибудь шпионы? Диверсанты? Контрабандисты? Нелегальные старатели? Ну, скоро узнаем...»

Он не мог видеть Мануэля и его людей, но не сомневался, что они тоже заметили плавучее уродство и пребывают в полной боевой готовности. Ждут, когда начнет Мазур, потому что ему начинать, точнее, Лешему...

Помянутый, двигаясь плавно, сноровисто, положил ствол на заранее облюбованный сук и приник к прицелу. Жить рулевому оставалось всего ничего – ну, так уж карта легла... Диспозиция разработана подробно: метров за двадцать до поворота Пеший-Леший снимает рулевого, после чего неуправляемое суденышко с огромной долей вероятности врезается в берег, откуда на него прыгают Мануэль с ребятами – а группа Мазура тем временем их подстраховывает, если из рубки-хижины откроют огонь. Если лайбу все же понесет по течению дальше – и у Мануэля, и у Мазура имеются резиновые лодки с легкими моторами. Надуть их сжатым воздухом из баллонов – секунд пятнадцать, спустить на воду и разместиться – еще максимум минута. Догонят вмиг и пойдут на абордаж – для этого варианта тоже подробная диспозиция разработана...

Мануэль сейчас наверняка приник к биноклю... Мазур поднял к глазам свой, рулевой оказался от него словно бы в двух шагах – рожа равнодушная, скучающая, челюсти размеренно двигаются, наверняка чабаку жует, смолу какого-то дерева, в смеси с некоей высушенной травкой дающую легкое наркотическое опьянение, наподобие листьев коки.

Прошелся взглядом по «хижине», особое внимание уделяя ее окошкам-щелям, абы как выпиленным в старых досках. За ними не видно никакого шевеления, никаких стволов. Тишина и благолепие. Ну, извини, парень, что так получилось, ничего личного...

Мазур плавно переместился на шаг влево и легонько хлопнул по плечу приникшего к прицелу Пешего-Лешего. Ствол винтовки медленно повернулся на пару сантиметров правее, замер, палец потянул спусковой крючок – плавненько, едва уловимо для глаза, словно пустили киноленту в замедленном действии...

Щелчок, словно сломали тоненькую сухую ветку. Содрогнувшись всем телом, рулевой постоял пару секунд, запрокидываясь, пока не уперся стеной в дощатую стену «рубки», руки соскользнули с темных рукояток штурвала, покойник медленно осел на пол, так что виднелась лишь его повязанная красным платком макушка.

Упади он на штурвал, вышло бы хуже, суденышко могло выписать непредусмотренный зигзаг. А так получилось отлично, прямо-таки по расчетам: неуправляемый кораблик шел прежним курсом, то есть прямо на берег, безмятежно дымила торчащая над «хижиной» высокая черная труба, безмятежно шлепали плицы, глухо постукивала и фыркала машина, определенно паровая, до берега метров десять, восемь, пять, всего ничего...

Мазур и его четверка держали палубу под прицелом. Мазур заметил на том берегу, в должном месте, легкое шевеление – Мануэль с ребятами шли на рывок...

Пулеметная очередь, длинная, неожиданная, хлестнула по лесу как раз в том месте, где обозначилось шевеление – и вслед ей тут же заработало не менее трех автоматов.

– Огонь! – успел еще скомандовать Мазур.

А в следующий миг, так и не успев выпустить очереди, отпрянул за дерево, по которому глухо шлепнули пули – теперь уже в их сторону лупило два пулемета с несколькими отрывисто подтявкивающими автоматами. Глянув вправо-влево, он убедился, что никто из его людей не пострадал. Постарался, осторожно высунувшись, оценить обстановку.

Послышался хруст – суденышко уткнулось в берег не носом, а всем левым бортом, ломая колесо на мелководье. Правое колесо вдруг замерло, словно кто-то перебросил рычаг – а так оно, вероятнее всего, и было...

Смешной кораблик отстреливался с обоих бортов, ничуть не заботясь об экономии патронов. Насколько удалось разглядеть, группа Мануэля так и не пошла в атаку (и правильно, их срезали бы в упор всех до одного) – укрываясь за деревьями, вступила в перестрелку. Мазур и его четверка тоже подключились, сосредоточив огонь на «хижине».

Судя по всему, оборонявшиеся так и не могли пока засечь ни одного из нападавших – пули то ударяли далеко справа от Мазура и его людей, то слева, огонь велся яростный, но неприцельный...

Однако кое-что Мазуру крайне не нравилось. У него было достаточно опыта, чтобы быстро сообразить: им противостоит опытный, хорошо владеющий оружием противник, и командир там неплохой, и люди там вышколенные. Полное впечатление, что они столкнулись не с недотепами-контрабандистами и не с обученной кое-как «гвардией» какого-нибудь местного вождя, а с серьезными, прошедшими неплохую подготовку солдатами. Напоролись на кого-то серьезного. Сабумбисты? Южные сепаратисты? Белые наемники? «Леопарды Джилу»? Поди угадай с ходу, коли тут сыщется десятка два группировок с такими вот обученными нездешними инструкторами умельцами...

Пеший-Леший, пригибаясь, подскочил к нему, прокричал на ухо:

– Одного внутри, кажется, снял...

Даже если так, там, внутри, оставалось еще достаточно народу, и огонь они вели беспрестанно. Они так и не смогли точно засечь укрывающегося в чащобе противника, но пули ударяли в стволы и свистели меж ними в опасной близости. Нащупывают. Что характерно, после нехилого обстрела с двух сторон «хижина» должна превратиться в решето, а она выглядит иначе...

– Лаврик, – громко распорядился Мазур, поднося к глазам бинокль. – Засади-ка подлинней в левый угол, возле окошка...

Лаврик кивнул, не оборачиваясь, выпустил очередь на полмагазина. Мазур, не отнимавший от глаз бинокль, тихонько охнул сквозь зубы: он прекрасно видел, как пули ударяли в потемневшие, трухлявые доски – и рикошетили. В больших дырах виднелось что-то тускло поблескивающее, сероватое, ничуть не похожее на дерево...

Эта чертова хижина была выложена изнутри стальными листами, и сталь неплоха, раз автоматные пули почти ее не берут. Да вдобавок огонь ведется очень уж профессионально... Мать твою за ногу, на кого ж это они напоролись? На инструктаже будущий противник представал гораздо более растяпистым и слабым – а на деле вон как обернулось... Они встретили кого-то, едва ли не равного себе...

Но как бы там ни было, а приказа никто не отменял – эту лайбу, кровь из носу, нужно было взять...

Справа, у него на боку, назойливо запищало. Мазур, надежно укрываясь за деревом, вытащил из пришитого к камуфляжному комбезу кармана портативную рацию размером и толщиной с книгу. Выдвинул блестящую антенну, зажал левое ухо, прижав правое к динамику.

– Компаньеро! – кричал Мануэль. – У меня один наповал, один ранен легко, стрелять может. У тебя как?

– Все целы! – прокричал Мазур в микрофон.

– Командуй, амиго!

Мазур несколько секунд молчал. Говоря по совести, его так и подмывало обратиться за советом к Лаврику – но сие унизительно для самолюбия командира, да и вряд ли Самарин сможет посоветовать что-то толковое... Он, кстати, отвернулся, демонстрируя всем видом, что не собирается посягать на Мазуровы права, бьет короткими очередями, пытаясь угодить по амбразурам...

– Будем выполнять приказ! – прокричал Мазур. – Будем брать! Экономьте патроны, постарайтесь подобраться...

– Понял, выполняю!

Паршивая ситуация. Конечно, помощи этим сволочам ждать неоткуда – но две нападающих группы оказались разобщены. Мануэль на одном берегу, Мазур на другом, и ситуацию никак не изменить. Выйти на реку на лодке – верная, бессмысленная гибель, всех перестреляют вмиг. Остается одно: продолжать перестрелку, экономя патроны, вся надежда на Мануэля – авось сумеет, швырнув несколько гранат, все же ворваться на кораблик, как-то там закрепиться...

Тугой шелестящий свист, полоса дыма. Метрах в десяти от Мазура, справа, грохнуло, осколки секанули по деревьям. Так, у них еще и гранатомет имеется... Что ж за твари?

В какофонию ожесточенной пальбы, гремевшую на обоих берегах и на судне, вплелись новые звуки, поначалу тихие, но быстро крепнущие. Приближались они слева, с той стороны, откуда приплыла лайба, и очень быстро Мазур опознал шум вертолетов – не менее двух.

– Прекратить огонь! – распорядился он.

И тут же, с отставанием в какие-то несколько секунд, перестала стрелять группа Мануэля. Мануэль явно рассудил в точности, как Мазур: у ближайшего серьезного супостата, парижского доктора философии, найдется с дюжину вертолетов, подаренных на бедность добрыми зарубежными дядями, тоже, наверное, питавшими слабость к философии. Вертолеты, разумеется, у него, как и у Сабумбу, не военные, гражданские модели «Ирокезов», «Алуэттов» и «Левасеров». Однако любой понимающий человек знает, что на них в два счета можно навесить легкие автоматические пушки, многоствольные пулеметы и ракеты – что давным-давно оба доктора со своими винтокрылыми и проделали. Вообще-то зона влияния Философа кончается далеко отсюда, но мало ли каких сюрпризов от него можно ждать – в особенности, если суденышко принадлежит ему... Вполне возможно, осажденные на кораблике давным-давно орут на весь эфир, прося помощи – Мазура отправили на задание без настоящей серьезной рации и без аппаратуры, фиксирующей радиообмен, и он не задавал по этому поводу вопросов – значит, так надо...

Те, на корабле, тоже перестали стрелять, и стало очень тихо, только шелестящий стрекот приближался с каждой секундой. Эх, что бы стоило дать им в качестве воздушного прикрытия один-единственный «крокодил» – тогда гораздо меньше было бы возни с этим загадочным корабликом. Что-то не продумал стоявший за операцией Лаврик...

Когда Мазур их увидел, от сердца отлегло – на небольшой скорости, метрах в десяти над рекой шли уступом два «крокодила» с опознавательными знаками кубинских ВВС. Вот только как с ними связаться и попросить чуточку подмогнуть? Они явно летят по каким-то своим делам. А у них – ни хорошей рации, ни сигнальных ракет даже, чтобы обозначить себя, как своих, одни игрушки-переговорники...

Вертолеты снизились, повисли над рекой метрах в пяти, так что по зеленовато-бурой воде пошла кругами рябь. Замерли в воздухе, чуть-чуть не достигнув корабля. В прозрачных пузырях кабин виднелись головы в шлемах, пилоты оглядывали лес, вертолеты вдруг разомкнулись, оставаясь на месте – один развернулся носом в ту сторону, где засела группа Мануэля, другой, такое впечатление, целился примерно на то место, где укрылся Мазур со своими...

Он не смог бы описать словами, что чувствовал. Просто-напросто его, как очень и очень многих, прошило предчувствие опасности. Со временем, поднабравшись опыта, такие вещи начинаешь чуять, что бы ни ворчали о мистике иные материалисты...

– Бегом! За мной!

Петляя меж стволами, стараясь передвигаться так, чтобы его не заметили с реки, Мазур кинулся бегом вдоль берега, вверх по течению, в ту сторону, откуда приплыло суденышко. Остановился, пропустил несущихся в хорошем темпе ребят, помчался замыкающим...

И тут вертолет врезал. Из всего бортового, почти что по тому месту, где группа Мазура располагалась с полминуты назад. Свист ракет, тявканье автоматических пушек, непрерывный стук осколков по стволам, словно великанские гвозди забивают...

– Наддай! – рявкнул Мазур.

Они наддали. Разрывы чуточку передвинулись – но не двинулись им вслед. Значит, не заметили, лупят вслепую... неужели по наводке тех, с корабля? Но тогда выходит, что и корабль...

Они остановились примерно через полкилометра, шумно переводя дух. Вертолеты уже не стреляли – ну да, летчики должны понять, что не стоит зря жечь боекомплект, «крокодил» все же мало приспособлен для того, чтобы накрыть прицельным огнем затаившуюся в густой чащобе невеликую кучку людей...

Два немаленьких куска леса, тот, откуда они вовремя убрались и тот, где засел Мануэль, словно великанской косой выкосило: торчали разнокалиберные пни, исхлестанные осколками и пулями деревья повалились беспорядочной кучей, кустарник будто выстрижен – на совесть потрудились винтокрылые, мать их так...

Мазур осторожно пробрался к берегу, к крайним деревьям, залег за стволом, чуточку высунулся, глядя в бинокль, который держал вертикально, вывернув голову. Один из вертолетов висел над самой «хижиной», отчего крышу из пальмовых листьев немилосердно трепало тугой струей воздуха, а кое-где и разметало.

С него выбросили трап, и на палубу проворно спускался штурман. Второй вертолет висел высоко над рекой, порой разворачивая нос вправо-влево, напоминая змею, готовую нанести удар. Ни черта не понятно. Ясно одно: случилось некое трагическое недоразумение.

– Ну, и как ты все это объяснишь? – тихонько спросил он Лаврика.

Тот пожал плечами:

– Сам теряюсь. Агентурная информация была четкая: это корыто перлось от Философа к сепаратистам в Нандолу и везло что-то интересное...

Лицо у него было спокойное, а глаза – честнейшие: что человека, хорошо знакомого с Лавриком, ни в чем не убеждало. Но не вступать же с ним в перепалку, когда не знаешь толком, какие претензии ему предъявить, и есть ли они вообще... Одно ясно: задание они провалили, исходные данные оказались насквозь неправильным и...

– Командуй, – с непроницаемым видом сказал Лаврик.

– А что тут скомандовать? – пожал плечами Мазур. – Сделаем крюк и выйдем к условленной точке рандеву.

Добавил про себя: и будем надеяться, что Мануэлю с его ребятами тоже повезло, есть кому выходить в условленную точку, чтобы сделать оттуда десятикилометровый переход к поджидающему их вертолету...

...Сесть им пока что не предлагали, так что Морской Змей и Мазур с Лавриком остались стоять в положении «вольно» – напротив сидевших за небольшим столом двух генерал-майоров в летней форме. Генерал-майоры представились кратко: «заместитель ГВС (главный военный советник, фактический командующий, находящимся в стране пребывания воинским контингентом) Филатов», «заместитель ГВС Рогов», не озаботившись уточнить своей функции. Впрочем... Тот, кто служит не первый год, легко может сделать для себя некоторые выводы. Филатов, несомненно, стопроцентный строевик, у него лицо такое. А вот Рогов, есть сильные подозрения, не кто иной, как заместитель по политчасти. Опять-таки лицо у него такое, что невольно наталкивает на такую именно догадку. Мазуру вспомнилась фраза из какого-то романа: «Человек с лицом и голосом праздничного оратора». Вот-вот, очень похоже, есть отпечаток ярко выраженной, присущей замполитам идейности...

– Ну, значит, все в сборе, – хитро сказал Филатов ровным голосом. – Командир подразделения, командир действовавшей группы и представитель особого отдела... С кого начать, орлы вы наши боевые? Кому первому вставить фитиля на полметра, вашу мать? – он обвел всех по очереди тяжелым, неприязненным взглядом. – Что-то никто не разевает рот и не трещит о своей экстерриториальности... Ну да, я прекрасно знаю, что ваша шарага...

– Подразделение, товарищ генерал-майор, – бесстрастно вставил Морской Змей.

– Мы с гонором? – усмехнулся уголком рта Филатов. – Ну да, я знаю, что ваше подразделение абсолютно никому здесь не подчиняется, даже гэвээсу. Подчиняется оно исключительно... кому, я запамятовал?..

– Главному штабу Военно-Морского Флота, – тем же бесстрастным тоном сказал Морской Змей.

– Спасибо, что напомнили, а то я запамятовал... – и Филатов неожиданно улыбнулся во весь рот, но без малейшей доброты в глазах. – А хорошо вы устроились, ребятки, ага? Не подчиняетесь тут ровным счетом никому, сами себе хозяева. Захотели погулять – погуляли, захотели пострелять – постреляли, и ни одна живая душа не имеет права спрашивать, с чего это вам вздумалось... Лафа! Мне бы так... А вы, часом не забыли, товарищи офицеры, что военно-морской флот – не какая-то там лейб-кампанская рота, а неотъемлемая часть советских Вооруженных Сил? Не слышу ответа.

– Никак нет, товарищ генерал-майор, – сказал Морской Змей. – Не забыли.

– Ну, значит, не совсем еще пропащие... – ухмыльнулся генерал уже откровенно враждебно.

– Мазур прекрасно понимал, что тут много намешано: дело не только в злополучной истории с судном, но и в некоторых чертовски стародавних армейских сложностях. Дело и не в том, что генерал – сухопутчик, а они – флотские. Нет на свете такого генерала, которому нравилось бы, что на подвластной ему территории, во вверенном ему гарнизоне обитает шарага, над которой генерал не имеет ни малейшей власти и ровным счетом ничего приказать не может. Поскольку такое положение установлено заоблачными верхами, оспаривать его генерал не может, ставить палки в колеса не имеет права, ибо чревато – но подсознательно будет испытывать нешуточное раздражение. Тут дай только повод... А повод есть... А повод-то и появился...

– Вы, кажется, сказать что-то хотите? – ухмыльнулся Филатов. – Извольте, капитан-лейтенант...

– Я, собственно, хотел бы знать, в чем причина этого вызова... и такого тона, – отчеканил Морской Змей.

– То есть вы у нас – невинное дитятко? – хмыкнул генерал. – Дитятки невинные, вы ведь не варенье без спросу съели. Вы напали на судно с экипажем из кубинских военнослужащих, совершавших засекреченный рейс, причем один из военнослужащих был вами убит... Мало того: исключительно по вашей инициативе в эту историю была втянута группа кубинского спецназа, в результате боя потерявшая одного человека убитым и двух ранеными... Хорошее вареньице получается. И ведь никто из вас не будет отдуваться... Объясняться с командующим кубинским контингентом придется главному военному советнику... По-хорошему, за такие фокусы погоны обрывать полагается, если не хуже... В такой истории всегда полагается искать виновных, – он перевел тяжелый взгляд на Мазура. – Менее всего виноват, сдается мне, старший лейтенант – ему поставили задачу, он дисциплинированно выполнил.

Мазура так и подмывало ляпнуть: «Вот спасибочки, милостивец!» Но он, конечно, промолчал, как положено в таких случаях, придавая лицу выражение некоторой тупости.

– А вот с вами, товарищи капитан-лейтенанты, обстоит несколько потяжелее, – продолжал генерал. – Командир подразделения санкционировал операцию, а данный товарищ, – он исподлобья уставился на Лаврика, – как раз и был инициатором данной операции по каким-то секретным соображениям, о которых простым смертным и знать нельзя...

– С политической точки зрения дело выглядит весьма... гадостно, – хорошо поставленным, характерно вкрадчивым голосом сказал генерал Рогов. – В результате ваших непродуманных действий погибли двое военнослужащих братской армии и двое ранено. Непростительная оплошность для человека вашего рода занятий, капитан-лейтенант...

Лаврик сказал без выражения:

– Насколько мне известно, товарищ генерал-майор, за время пребывания в стране советских и кубинских... советников из-за разного личного рода несогласованностей четырежды оружие применялось против своих, в результате чего погибли двое советских военнослужащих, двое кубинских и шестеро бангальских...

– Вы считаете, что это вас оправдывает?

– Я просто хочу сказать, что трагические недоразумения неизбежны.

– Вы член партии?

– Разумеется.

– В таком случае, хотел бы напомнить, – так же вкрадчиво сказал Рогов. – На случай, если вы забыли. Существует единое Главное политическое управление Советской Армии и Военно-Морского Флота... Охватывающее, разумеется, и ваш Главный штаб... Вы прекрасно понимаете, что я обязан информировать вышестоящие инстанции о ваших подвигах. Бросающих тень на советско-кубинское сотрудничество, дискредитирующее нашу деятельность в этой стране...

«Этот проинформирует, – подумал Мазур. – Этот раскудрявит так, что мало не покажется...». Решительно вклинился Филатов:

– Позвольте уж попроще... Писать мы будем. Писать придется. Не знаю, как вы там будете решать с вашим начальством, но первыми придется отписываться нам. И первые шишки посыплются на гэвээса и на нас, поскольку командуем здесь мы. И что прикажете делать? Опустить глаза, как нашкодившие школьники, и лепетать: мы, дескать, не при чем, у нас тут, знаете ли, обосновались бравые морские волки, которые никому не подчиняются и творят, что хотят... и как мы в таком случае будем выглядеть? И кем? Поставьте себя на наше место: вы бы стали ныть этаким макаром? Судя по молчанию, вряд ли...

– Чего же вы все-таки от нас хотите, товарищ генерал-майор? – спокойно спросил Морской Змей.

– Хоть чего-то, – сказал Филатов, насупясь. – Хоть какой-то конкретики, которая может сойти за оправдание. Я не имею права лезть в ваши секреты, это азбука. Но хоть что-то я должен буду сказать кубинцам...

– Пожалуй, – кивнул Лаврик. – Кубинцам можно сказать следующее: вся эта трагическая случайность произошла оттого, что по агентурной линии нас неправильно информировали. Может быть, это было сделано неумышленно. Может быть, имела место провокация. Все это чистая правда...

– Другими словами, вы публично расписываетесь в собственной некомпетентности? – с улыбочкой спросил генерал-замполит. – Признаете, что не смогли отличить провокацию от правдивой информации? Это, конечно, не политическое упущение – но это серьезнейшее служебное упущение... Скажу вам откровенно, как коммунист коммунисту – это я тоже намерен отразить должным образом, когда буду составлять докладную...

Лаврик был невозмутим, как статуя. Мазур тоже, в общем, не кипел от злости, хотя и произнес про себя несколько насквозь нецензурных фраз. Он не впервые сталкивался с подобными представителями армейской фауны, так что некоторый опыт имелся...

– Это, конечно, мое личное мнение, но вашему командованию следовало бы тщательнее подходить к отбору офицеров, направляемых в столь сложный регион... – сказал Рогов с самодовольной уверенностью в себе.

– Действия командования обсуждать не приучен, – кратко ответил Лаврик, придавая лицу ту же самую легкую туповатость.

– И совершенно правильно, – буркнул Рогов, заглянул в лежащую перед ним бумажку. – Вы, надеюсь, поняли главное? Ваши действия получат там, – он величаво направил указательный палец в потолок – крайне негативную оценку и с военной, и с политической точки зрения, о чем должен вас честно и открыто предупредить... – он снова глянул в бумажку. – Да и с моральным обликом, как мне докладывают, у вас обстоит не лучшим образом... Старший лейтенант Мазур...

– Да, товарищ генерал-майор?

– Что за шашни вы там разводите с иностранной гражданкой? Я имею в виду капитана Рамону Родригес.

Мазур легонько пожал плечами:

– Мы с ней координируем некоторые совместные действия определенных служб...

– И в койке тоже координируете? – с довольно гаденькой улыбочкой осведомился Рогов. – Когда на ночь исчезаете из расположения части и объявляетесь только поутру? Да еще самым беззастенчивым образом обжимаетесь в машине?

Ох, Мазур бы врезал... От всей души и качественно. Но это – из разряда несбыточных мечтаний...

Рогов наставительно сказал:

– Товарищ старший лейтенант, зарубите себе на носу: конечно, с Республикой Куба мы находимся в союзных, можно сказать даже, братских отношениях. Но это не означает, что эти отношения нужно доводить до совместных кувырканий в койке. Речь, повторяю, идет об иностранной гражданке, – он прищурился: – А ведь вы, насколько мне известно, состоите в законном браке?

Мазур видел, как Филатов украдкой покосился на напарника, как по его лицу пробежала легкая тень недовольства. Но он тут же придал себе самый равнодушный вид: ну понятно, и ему против этакого рожна не попрешь... Он только проворчал:

– В конце концов, главное не в этом...

– Ну разумеется, Вениамин Степанович! – живо подхватил Рогов. – Однако никак нельзя упускать и такие вроде бы мелочи. Моральный облик советского человека, представляющего здесь нашу Родину в столь непростых условиях, должен быть безупречен... Я надеюсь, товарищ старший лейтенант, вы сделали для себя должные выводы?

– Так точно, – угрюмо сказал Мазур. «Умеет работать, сволочь, – подумал он не без некоторого уважения. – Вроде бы и не было посторонних свидетелей их расставания с Рамоной, а вот, поди ж ты...»

– Ну что же... – сказал Филатов, словно подводя итог. – Некоторую ясность мы внесли... И вот вам мой дружеский совет, товарищи офицеры: постарайтесь жить скромнее... Вы поняли?

Рогов добавил:

– Если случится очередное ЧП или... – он многозначительно глянул на Мазура, – или какая-нибудь аморалка... Дела, я обещаю, примут гораздо более жесткий оборот. Напоминаю: при всем вашем нынешнем выгодном положении вы остаетесь частичкой Вооруженных Сил, что является как большой честью, так и большой ответственностью...

Из здания они вышли молча, понурив головы. И довольно долго еще шагали молча по вымощенному булыжником плацу. Потом Лаврик словно скинул с себя тяжелый груз, его походка стала чуть ли не пританцовывающей, и он довольно громко замурлыкал под нос:

– А если что не так – не наше дело, как говорится – Родина велела... Как славно быть ни в чем не виноватым, солдатом, солдатом...

– Самарин, – мрачно сказал Морской Змей.

– Аюшки?

– Вот честно тебе говорю: мне тебя матом послать хочется.

– Чем я такую милость заслужил?

Морской Змей хмуро ответил:

– Какой бы херни эти двое ни наговорили, в одном они правы: в грязную историю ты нас втравил, рыцарь плаща и кинжала. И еще поешь, как шансонетка, того и гляди, плясать начнешь...

– А вот скроемся в располаге за высоким забором – может, и спляшу, – серьезно сказал Лаврик. И продолжал тихо, убедительно: – Тельманыч, не бери в голову. Абсолютно все, что эти два барсука наговорили, можешь засунуть им в задницу... Никто никого не втравливал ни в какую грязную историю. И никакой грязной истории не было. Была проведена операция, которая завершилась успешнейше. Успешнейше, ты понял? Нет, сейчас-то ты ни черта не понимаешь. А вот потом поймешь, иначе я свою парадную фуражку сожру у тебя на глазах...

И улыбнулся весело, дерзко, радостно, мечтательно глядя куда-то вдаль.