Book: Россия, которой не было 1. Загадки, версии, гипотезы

Россия, которой не было
Загадки, версии, гипотезы
Не быть тебе творцом, когда тебя ведет
к прошедшему одно лишь гордое презренье.
Дух – создал старое: лишь в новом он найдет
основу твердую для нового творенья.
В свое время, классе в шестом, когда писали сочинение на избитую тему вроде «Кто-ты-будешь-такой?», я несколько опрометчиво заверил милейших педагогов, что собираюсь стать историком и непременно раскрыть парочку исторических загадок (уж и не помню, каких именно).
Первую часть обещания, грешен, так и не выполнил. Зато теперь, спустя тридцать лет, настало время выполнить вторую – я имею в виду раскрытие исторических загадок. Путь к этой цели был сложен, прихотлив и, пожалуй что, зигзагообразен (я имею в виду не траекторию физического тела под наименованием хомо сапиенс, а прихотливые зигзаги писательского вдохновения). Хотя, если подвергнуть все тщательному анализу, возможно, и выяснится, что случайностей здесь гораздо меньше, чем может показаться мне самому.
Своим рождением эта книга обязана трем немаловажным факторам: любви к истории, любви к логике и любви к детективам. Три этих привязанности, как пресловутые три кита, во многом и определили саму жизнь автора этих строк.
В школе он был жутким двоечником (особенно преуспев на сем поприще в том, что казенно именуется «изучение литературы»), за одним немаловажным исключением: школьный учебник истории я обычно еще до начала нового учебного года прочитывал за день, а потом весь год, ничуть не напрягаясь, получал пятерки.
Развитием логического мышления обязан Станиславу Лему, чьи книги впервые открыл тридцать с лишним лет назад и по сей день с ними не расстаюсь, перечитывая и в переводах, и в оригинале. Лучшего учебника логики найти невозможно. Вообще Лем – наверное, единственный автор, которого я не только беззаветно люблю, но и временами побаиваюсь. Его холодная, убийственная, безукоризненная логика настолько совершенна, что временами кажется прямо-таки нечеловеческой. Под «нечеловеческим» я имею в виду не «стоящее вне человеческого опыта», а скорее «находящееся над неким пределом человеческих возможностей». И если уж пытаться в самопознании достичь предельно возможных глубин – пожалуй, могу сказать о себе, что вся моя творческая биография есть бесконечная попытка хотя бы приблизиться к Лему во владении логикой. Именно так – не подражать стилю, не разрабатывать схожие темы, а стараться овладеть логикой елико возможно мастерски.
Занятие в наш век, конечно, неблагодарное – если вспомнить, что отшумевшая «перестройка» была, собственно, жутчайшей вакханалией абсолютно нелогичного мышления. Впрочем, ситуация меняется, так что не все еще потеряно…
Наконец, любовь к детективам. Что до этого пункта, питаю наглую мысль: связь между мною и детективом вряд ли стоит сопровождать долгими комментариями, поскольку тот, кто читает эти строки, наверняка читал мои детективы, а кое-кто, хочется верить, даже дочитал до конца…
Словом, однажды все сплелось воедино – любовь к истории, кое-какие навыки логического мышления и страсть к детективным расследованиям. Именно эти три компонента и породили данную книгу. Рожденную, особо подчеркну, не из желания в очередной раз шокировать нашего утомленного сенсациями читателя, а вполне серьезно разобрать некоторые исторические загадки, исследовать события, которые (теперь я в этом свято убежден) происходили немного не так, точнее говоря, совсем не так, как нам об этом рассказывает официальная историография.
Как справедливо заметил сэр Исаак Ньютон, мы все стоим на плечах гигантов. В моем случае предшественниками, укрепившими в убеждении не сходить с избранного пути, послужили, пожалуй, два человека: блестящий историк Натан Эйдельман, не пугавшийся исследовать альтернативные варианты истории («Не было. Могло быть».), и английская писательница Джозефина Тей, в романе «Дочь времени» продемонстрировавшая великолепный пример логичного и вдумчивого расследования исторической загадки – и вдобавок показавшая, как рожденный сотни лет назад миф может заслонить реальные события, как переживает своих создателей клевета, как недостаток логики прочно укореняет чьи-то корыстные выдумки в качестве официально признанной, канонизированной версии истории.
Появившиеся в последнее время работы академика Фоменко, посвященные «Новой хронологии», лишь подхлестнули давнее желание испробовать свои силы на поприще частного сыщика, разгадывающего исторические загадки. В этой книге, то и дело переплетаясь, будут присутствовать обе линии: развенчание некоторых, крайне устойчивых мифов и попытка дать собственное истолкование давным-давно отгремевшим событиям. Ну, а попутно в меру сил и возможностей я попытаюсь справиться с иными загадками прошедших столетий.
Те, кто привык механически принимать на веру все, о чем гласят толстые, умные, написанные ученым языком книги, могут сразу же выбросить сей труд в мусорное ведро. «Россия, которой не было» рассчитана на другую породу людей – тех, кто не чурается дерзкого полета фантазии, тех, кто старается доискаться до всего своим умом и рабскому следованию «авторитетам» предпочтет здравый смысл и логику. История не есть нечто застывшее, окостеневшее. Совсем недавно, на нашей памяти, с грохотом рушились авторитеты, не столь уж давние события получали совершенно иное толкование, а штампы и ярлыки опадали, как осенние листья в грозу. Процесс далеко не закончен – и потом, не стоит забывать: если событие или документ допускают двойное (а то и тройное) толкование, право на жизнь имеют все версии. По крайней мере, именно такова практика: хороший сыщик и в романе, и в жизни обязан отработать все версии, а не следовать политической конъюнктуре или каким-то своим шкурным соображениям.
Увы, в последние годы этот принцип нарушался самым вульгарным образом. Достаточно вспомнить сонм перестроечных публицистов, вбивавших в сознание читателя, как гвоздь, одну-единственную версию: виновник загадочной смерти М.В. Фрунзе на операционном столе – злодей Сталин. Потому что больше некому. Потому что Сталин, просыпаясь утром, чувствовал жгучее желание сотворить до заката уйму злодейств и, не успев натянуть штаны, начинал прикидывать: «А кого же мне сегодня зарезать?»
Между тем такой ход рассуждений противоречит самой природе детективного расследования. Обнаружив в гостиной труп миллионера Джона Смита и узнав, что наследниками скончавшегося от пули в затылок богача были господа Икс, Игрек и Зет, самый тупой полицейский не успокоится, пока не проверит алиби всей троицы. Применительно к нашему случаю это означает, что кроме Сталина под подозрением с равным успехом могут находиться и Троцкий, и Тухачевский. Именно Троцкого Фрунзе сменил на высших армейских постах (вспомните железный принцип римской юриспруденции «Кому выгодно?»), а склонность Тухачевского в самом прямом смысле убирать тех, в ком он видел соперников и конкурентов, давно уже не является секретом… Взять хотя бы недоброй памяти операцию «Весна», когда в конце двадцатых – начале тридцатых годов (Сталин был еще не всевластен) по инициативе Тухачевского было физически уничтожено около трех тысяч командиров армии и флота (в основном бывших царских офицеров, имевших несчастье превосходить в чем-то бывшего поручика, преуспевшего главным образом в уничтожении бунтующих крестьян).
Этот пример я привожу, чтобы проиллюстрировать свой главный принцип: подвергая сомнению, следуй строгой логике и незыблемым законам детективного расследования. Именно поэтому лично я уверен, что Виктор Суворов [188, 189][1], ругаемый и оплевываемый иными ревнителями идеи коммунизма, был всецело прав: Сталин и в самом деле готовил операцию «Гроза» – сиречь неожиданный удар по Германии с выходом в Европу. Убеждает меня в этом не «любовь к Сталину» (к ушедшим в небытие до нашего рождения историческим деятелям, строго говоря, нельзя испытывать ни любви, ни неприязни), а холодная логика. Совершенно нелепая череда странностей, приведшая к форменному краху 22 июня 1941 года, может иметь только это единственное объяснение. В противном случае придется признать, что Сталин, гений упорства и недоверия, на несколько предвоенных месяцев словно бы сошел с ума – а потом, после удара немцев, столь же стремительно выздоровел, обретя прежнюю железную волю и недоверие решительно ко всем. Истории медицины подобные примеры неизвестны. Следовательно, Гитлер и в самом деле сорвал своим ударом операцию «Гроза» – мне, кстати, без особого труда удалось отыскать в открытых источниках немало примеров, работающих на версию Суворова, это не так уж трудно, если искать усидчиво…
Допускаю, кого-то эта книга форменным образом разозлит – особенно в той ее части, где отрицается само существование «татаро-монгольского ига» или делается попытка доказать, что первоначальное крещение Русь получила вовсе не от Византии. В свое оправдание могу сказать одно: изучая то, что именуется «достоверными свидетельствами», я не делал никаких натяжек. Ничего не притягивал за уши, не выдергивал фразы из контекста и не перевирал смысла. Просто-напросто пытался в меру сил и умения дать другое толкование кое-каким «общеизвестным истинам». Не моя вина, что эти истины допускают двойное толкование. Отнюдь не моя.
Что очень важно, я не хотел никого обидеть, прошу иметь это в виду. И очень надеюсь, что в некоторых главах никто не усмотрит глумления над православием, равно как не заподозрит автора в русофобии и тому подобных грехах. Мною двигали не «фобии» и не «филии», а скорее уж слова Сенеки: «Да, я преклоняюсь перед всем, что создала мудрость, и перед самими создателями; мне отрадно видеть в ней наследие многих, накопленное и добытое их трудами для меня. Но будем и мы поступать, как честные отцы семейства: умножим полученное, чтобы это наследие обогащенным перешло от нас к потомкам… Но пусть даже все открыто древними – всегда будет ново и применение открытого другими, и его познание и упорядоченье».
Одним словом, я не могу знать заранее, какие чувства будет испытывать читатель этой книги, но могу, думается, гарантировать одно: скучать ему не придется…
Примечательно, что к мифам чаще всего прилагают эпитет «устоявшиеся». Здесь-то и таится корень зла: мифы укореняются в сознании в результате нехитрого процесса – механического повторения. Никто не дает себе труда вернуться к первоисточнику, и ошибочное утверждение кочует из книги в книгу, из статьи в статью. А потом к нему привыкают настолько, что иная точка зрения представляется вовсе уж злодейским покушением на устои…
Рассмотрим несколько примеров.
Вы и в самом деле полагаете, что институт комиссаров в армии – изобретение большевиков? Зря. Комиссары впервые появились… в армии Соединенных Штатов Америки. В первой половине XIX века. «Комиссар – назначенный правительством в воинскую часть чиновник, в чьи обязанности входит следить за моральным и политическим духом военных». Знакомая формулировочка, не правда ли? Главное отличие в том, что американские комиссары не имели такой власти, как большевистские, но крови из военных, пусть и в переносном смысле, попили изрядно, можете не сомневаться… Нужно же было отрабатывать жалованье и доказывать свою полезность. При случае перечитайте роман Майн Рида «Оцеола, вождь семинолов» и уделите внимание изображенному там «господину правительственному агенту Уайли Томпсону». Сию фигуру Майн Рид, бывший офицер, списал с натуры. Без всякой симпатии, понятно…
Вы и в самом деле полагаете, что уничтожение памятников архитектуры – злодейская выдумка большевиков? Зря…
Давайте посмотрим хотя бы, как обстояли дела в святая святых России, московском Кремле при правлении отнюдь не проникнутых идеями Маркса самодержцев всероссийских.
«Век золотой Екатерины». Екатерина Великая, в начале своего царствования отдавшая приказ «охранять и содержать в исправности кремлевские покои», со временем увлеклась мыслью создать новый, грандиозный кремлевский дворец. Архитектор Баженов подготовил соответствующий проект, однако его воплощению в жизнь помешала Русско-турецкая война с ее огромными расходами. От всей затеи осталась лишь деревянная модель – но при очистке площади под будущий дворец успели-таки снести многие старинные постройки, в том числе каменные здания приказов эпохи Федора Алексеевича…
Первые годы XIX столетия. А.П. Валуев, тогдашний начальник дворцового управления, поставил себе задачей «очистить Кремль». Был уничтожен ряд зданий, в том числе знаменитые Колымажные ворота, по определению изданной до революции книги о Кремле – «прелестный образец каменной кладки эпохи расцвета национального искусства XVII века» [157].
На Ивановской площади Кремля стояло когда-то несколько церквей, из которых особенно достопримечателен был по древности, по судьбе своей и по значению в истории русского просвещения собор Николы Гостунского. Именно в этом соборе был дьяконом первопечатник Иван Федоров. Построен собор в 1506 г. на месте старой деревянной церкви, именно в нем приносили присягу при восшествии на престол Петр III и Екатерина II. Почитаемый москвичами наряду с другими кремлевскими соборами, храм Николы Гостунского уцелел при нашествии французов… но был уничтожен в 1817 г. В Москву должен был приехать император Александр, сопровождая прибывшего с визитом прусского короля. Чья-то чиновная голова рассудила, что следует снести старинный храм, как «делающий безобразие Кремлю», – и собор, чтобы не возбудить народного ропота, снесли за одну ночь, а на его месте устроили плац-парад…
Царствование Николая I. При постройке Большого Кремлевского дворца снесены старинная церковь Николая Предтечи, царские хоромы XVII века, сооруженный Растрелли дворец Елизаветы. Этот печальный список, не имеющий никакого отношения к большевикам, можно продолжать и продолжать…
Пример из другой оперы. Мы привыкли считать, что теория «белокурой бестии» и «превосходства арийской расы над всеми прочими недочеловеками» создана некими безымянными «нацистскими идеологами». Вновь ошибка, кочующая из книги в книгу. Все это придумал чистокровный британец Х.С. Чемберлен (1855–1927), социолог и культуролог. Сей субъект в конце прошлого века переселился в Германию, принял германское подданство, возлюбил дух Нибелунгов настолько, что все свои труды отныне писал исключительно по-немецки. Именно из-под его блудливого пера и появились «белокурые бестии», «примат арийской расы» и «высшая германская нация». Нацисты лишь творчески развили поганое наследство Чемберлена…
Еще о блудливых перьях. В последние годы отчего-то вдруг объявил себя матерущим антикоммунистом писатель Виктор Астафьев. Да-да, тот самый – Герой Социалистического Труда, кавалер ордена Ленина, лауреат совдеповских премий и собутыльник парочки генсеков. Что поделать – года после 1991-го многие разуверились в коммунистической идее, в том числе члены Политбюро ЦК КПСС и генералы КГБ… Но суть не в том. Последнее время Астафьев (прозванный красноярскими ветеранами войны «злобственным старичком») усиленно внедряет в сознание читателя простую, как мычание, идею: во время Великой Отечественной комиссары отсиживались в землянках на безопасном удалении от передовой, а солдаты войск НКВД только тем и занимались, что палили из пулеметов в спину простой пехоте.
Я не питаю любви ни к комиссарам, ни к войскам НКВД. Однако вспомнил поговорку о истине и Платоне – благо Астафьев мне и не друг. И вспомнил еще о муже сестры моей бабушки, офицере КБВ (Корпус Беспеченьства Войсковего – аналог СМЕРШа в Войске Польском). Насколько я знал, эти парни стреляли не в спины собственным солдатам, а в лоб всякой нечисти вроде «лесных братьев», бандеровцев и власовцев. Задумался. Полез в первоисточники.
Были, конечно, и заградительные отряды (к слову, впервые в русской истории изобретенные Петром I для Полтавской битвы). Однако основная масса дивизии НКВД не охраняла концлагеря, а шла на немецкие танки бок о бок с армейской пехотой. В сорок первом под Москвой немцев останавливали и войска НКВД – однако впоследствии они как-то выпали из военной истории, их подвиг забылся, а ветераны стыдились даже упоминать, где служили. Виной всему, конечно, порнографическое шоу под названием «XX съезд КПСС» (к подробному рассмотрению коего я обращусь в одной из последующих глав).
Вернемся к комиссарам. Свидетельствует писатель Иван Стаднюк, повоевавший даже малость поболее Астафьева – с первого дня войны. «Из училища нас выпустили в конце мая 1941 года полторы тысячи человек (три батальона политработников). А после войны по картотеке партучета Политуправления сухопутных войск я выяснил, что из них уцелело всего лишь около двух десятков…» [183].
А ведь училище, которое окончил Стаднюк, было отнюдь не единственным… Двадцать уцелевших из полутора тысяч – как вам процент потерь? Не похоже на «блиндажи в глубоком тылу»…
Можно быть антикоммунистом, коли это модно и безопасно. Когда это модно и безопасно. Вот только не надо гадить на солдатские могилы. Это святое. Даже душегуб Малюта Скуратов, заклейменный всеми мыслимыми эпитетами еще при жизни, заслуживает свечки, поставленной в церкви за его душу, потому что погиб честной солдатской смертью, командуя русскими войсками при осаде литовской крепости Пайда в Ливонской войне.
Солдатские могилы… С чьей-то легкой руки внедрился и не собирается умирать один из самых живучих мифов, сопровождающих Вторую мировую войну, – миф о том, что в сентябре 1939 года Польша под натиском гитлеровцев хрупнула, как гнилой орех. Что никакой войны, там, собственно, и не было – если не считать дурацких атак на немецкие танки в конном строю.
Однако факты – вещь упрямая. Не было никаких «конных атак на танки». Давным-давно доказано, что это геббельсовская кинофальшивка, исполненная к тому же крайне примитивно, – на мнимых уланах собранные с бору по сосенке мундиры, вовсе не имевшие отношения к кавалерии…
1 сентября 1939 г. возле деревни Кроянты 18-й уланский полк польской кавалерии под командованием полковника Маштелажа пошел в атаку не на танки, а на 20-ю дивизию немецкой мотопехоты, чье продвижение остановил и какое-то время успешно сдерживал. Другие кавалерийские атаки проходили опять-таки не против танков, вдобавок по всем правилам войны – при поддержке бронетехники и артиллерии. Кроме того, следует помнить: слова «атака польской кавалерии» еще не обязательно означают несущуюся в чистом поле кавалерийскую лаву. В составе знаменитой Десятой кавалерийской бригады кроме 10-го конно-стрелкового и 24-го уланского полков были еще подразделения танков, бронеавтомобилей, противотанковая и зенитная артиллерии, саперные батальоны и даже эскадрилья штурмовиков огневой поддержки. Однако при описании боевых действий сплошь и рядом упоминалась просто «десятая кавалерийская бригада», что само по себе могло порождать недоразумения…
Вернемся к определению польских конных атак как «дурацких». Точнее, к описанию другой кавалерийской атаки на пушки и пулеметы. Речь идет об одной из операций Кубанской казачьей дивизии.
«Лето 1916 года. Бои на Стоходе. От командира пехотной бригады телефонный звонок к начальнику казачьей дивизии: „Не поможете ли своими казаками поднять наши цепи? Наша атака захлебнулась“.
Кубанцы – две сотни, и с ними пулеметы на вьюках. Серые черкески, за спинами алые башлыки, черные бараньи шапки с красными тумаками, алые бешметы и погоны – ничего „защитного“. Развернулись широкою лавою, целый полк прикрыли. Впереди на нарядном сером коне командир сотни, еще дальше впереди на гнедом коне командир дивизиона. Как на смотру – чисто равнение. Легко по луговой мокрой траве спорою рысью идут горские кони, не колышутся в седлах казаки. Им навстречу немецкие батареи открыли ураганный огонь, застрочили кровавую строчку пулеметы, котлом кипит огонь винтовок – чистый ад с Любашевского берега. По брюхо в воде бредут кони через главное русло, стих огонь немцев, в их рядах замешательство, слишком непонятно-дерзновенна казачья атака.
Наша пехота встала и с громовым „ура“ бросилась за казаками в воду. Стоходненский плацдарм был занят» [2].
Любопытно, отчего же конная атака на пушки и пулеметы в 1916 году по праву именуется отважной, а подобная ей (вполне возможно, и в самом деле имевшая где-то место в сентябре 1939-го) объявляется смешной, нелепой и дурацкой? С этакой точки зрения глупцом предстает и солдат, бросающийся с гранатой на танк, поскольку силы представляются очень уж неравными…
Солдат, защищающий свою землю, не может быть ни смешным, ни нелепым.
Еще о «гнилом орехе». У нас как-то не принято было прежде упоминать маршала Юзефа Пилсудского без приставки «фашистский диктатор». Меж тем этот яркий и неординарный политик если и был диктатором, то в первую очередь – национальным. После переворота 1926 года (к тому времени в парламенте и вокруг увлеченно баловались политикой аж двести партий, а президент страны был убит правым экстремистом) Пилсудский среди прочего наладил и производство современного вооружения. Польские танки 7-ТР как минимум не уступали немецким, а военная авиация была представлена самолетами всех видов собственной разработки и постройки: двухмоторные бомбардировщики ЛВС-6 «3убр» и ПЗЛ-37Б «Лось», штурмовики ПЗЛ-23А «Карась» и ПЗЛ-46 «Сом», истребитель ПЗЛ-Р-50 «Ястреб». Другое дело, что техники порой катастрофически не хватало…
И все же… Достаточно полистать любую популярную книжку о Второй мировой войне, сверить даты и сроки, чтобы убедиться: Польша продержалась дольше любой европейской страны, подвергшейся гитлеровскому вторжению, – и это при том, что на некоторых участках немцы имели пятнадцатикратное превосходство в бронетехнике. К Варшаве немцы вышли 15-го сентября, через две недели боев. Иными словами, чтобы преодолеть двести пятьдесят километров, отделявших польскую столицу от германской границы, вермахту потребовалось две недели (и еще примерно столько же длились последние бои). Вы, случайно, не помните, на каких рубежах находились германские войска числа восьмого июля 1941-го? При том, что Красная Армия была, скажем так, немножко побольше польской?
Между прочим, сражение на реке Бзуре, где поляки нанесли мощный контрудар, было во всех деталях описана немецкой «Фелькишер беобахтер» – причем геббельсовские журналисты, отнюдь не склонные расточать похвалы славянским недочеловекам, все же сквозь зубы признали за поляками и воинское мастерство, и героизм.
Можно еще упомянуть и о героической обороне Вестерплятте – когда горсточка солдат и курсантов неделю держалась против немецких десантников, поддержанных с моря орудиями главного калибра крейсера «Шлезвиг-Гольштейн». О героическом рейде подводной лодки «Орел», прорвавшейся из Балтики в Великобританию. О дивизионе майора Генрика Добжаньского, который до весны 1940 года партизанил в лесах в качестве кавалерийской части – и лишь впоследствии расстался с лошадьми, уходя из облавы. Рассказать можно о многом, но это потребовало бы отдельной книги…
Чтобы понять, откуда взялась сказочка о «гнилом орехе» и дебилах-конниках, несущихся с шашками наголо на танки, следует вспомнить об одном немаловажном факторе: 17-го сентября 1939-го на территорию Польши вторглась и Красная Армия – по подсчетам историков, 30 пехотных, 20 кавалерийских дивизий и 12 моторизованных бригад. Против этой армады на восточных границах стояли лишь пограничные части и несколько маршевых батальонов с легким стрелковым вооружением. Через пару недель состоялся советско-германский военный парад, а весной 1940-го гестапо и НКВД начали совместные операции против польского подполья в Кракове…
Сказка о «гнилом орехе» была выгодна всем. Немцам – как лишнее доказательство неполноценности славян. Советские военные наконец-то рассчитались за позорно битого в двадцатом «великого полководца» Тухачевского. (Кстати, я не могу отделаться от впечатления, что разбитый Пилсудским Тухачевский тихонько повредился в уме на почве Польши. Сохранилась подробная стенограмма совещания высшего командования РККА 1935 года, где Тухачевский, словно шаманское заклинание, повторяет с пеной у рта: «Все зло от Польши, если кто-то на нас и нападет, то это, несомненно, будет Польша…»[2])
И, наконец, каким бы диким это ни показалось иным нашим либералам, легенда о «гнилом орехе» оказалась полезна той самой «западной демократии», в которой деятели розлива Новодворской все еще видят некий рай…
Увы, все так и обстояло. Проинформировав своих союзников Англию и Францию о вооруженном вторжении Советов, польский министр иностранных дел Бек заявил, что ожидает от них «занятия решительной позиции в отношении советского правительства» [226]. Вам интересно знать, как отреагировали страны, имевшие с Польшей договор о совместной обороне?
Франция промолчала вообще. Британское правительство в сообщении от 18 сентября заявило, что, вообще-то, нападение на Польшу «не может быть оправдано выдвигаемыми Москвой аргументами», однако поторопилось уточнить: «…полное значение этих событий нам еще не вполне ясно, но НИЧЕГО ИЗ ТОГО, ЧТО ПРОИЗОШЛО, не может повлиять на отношение Великобритании к России и войне».
Ларчик открывался просто. Черчилль, в то время первый лорд Адмиралтейства (военно-морской министр) и Галифакс[3] были одержимы одной-единственной конкретной задачей: направить советские войска против Германии, дабы агонизирующая Британия выстояла. В свете такой задачи все призывы польского руководства и напоминания о гарантиях были для британских джентльменов чем-то сродни зудению назойливого комара…
Закончить рассказ о сентябре 1939 года хочется одной тайной, до сих пор остающейся неразгаданной. Согласно воспоминаниям польских старших офицеров, во время боев с советскими войсками захваченные в плен красноармейцы (командир и несколько десятков солдат) выразили желание… совместно с поляками воевать против немцев. На счету был каждый штык, и поляки решили рискнуть. Пленные получили свободу и оружие, влились в состав одной из частей, пытавшихся прорваться из окружения, и, согласно тем же воспоминаниям, «показали себя храбрыми солдатами и хорошими товарищами».
Дальнейшая судьба наших земляков, вступивших в войну с Гитлером за два года до его нападения на СССР, покрыта мраком неизвестности. Согласно тому же польскому источнику, в конце сентября красноармейцы вместе с поляками оказались в немецком плену. После чего их следы теряются. Быть может, имело бы смысл покопаться в архивах НКВД – но кто же нас туда пустит…
Еще о «демократическом Западе, рае земном». В сочетании с «еврейским вопросом». Особо нервных просят не беспокоиться – речь идет не о России. По моему глубочайшему убеждению, так называемый еврейский вопрос в России прекратил свое существование одновременно с уходом в небытие невежественного и горластого племени, именовавшегося «советской интеллигенцией». Равно как и с возникновением нормальных (ну, почти что нормальных) рыночных отношений.
История вопроса проста, как мычание. Все баталии и сшибки, вся вялотекущая борьба «патриотов» с «сионистами» были вызваны примитивнейшим фактором: теснотой жизненного пространства (поскольку «борцы» из обоих лагерей практически все наперечет принадлежали к интеллигенции, жизненное пространство сужалось еще более). Лучший язык для общения – говяжий…
А его-то как раз и не было. Вернее, имелся, но в мизерных количествах. Меж тем любой, кто хоть однажды давился в очереди за дефицитом, знает: пробиваться к прилавку тесной сплоченной группой не в пример легче. Вот и формировались ударные отряды «борцов с жидомасонством» и «борцов с черносотенством». Слишком многих записных борцов с той и с другой стороны я знал лично, чтобы ошибаться в суждениях…
Потом объявили капитализм. Капитализм был хиленький, сюрреалистический и нелепый, но кое-какие возможности появились, они есть до сих пор. Те, кто мог заработать, ушли на заработки (я имею в виду активистов обоих, конечно же, лагерей). Те, кто заработать не мог ни при каких властях и укладах, либо эмигрировали (и на американском вэлфере, и в израильском кибуце прожить, в принципе, можно, даже не особенно напрягаясь) либо стали политиками. Окопы заросли бурьяном и осыпались. Правда, до сих пор ходят слухи, по обветшавшим ходам сообщения и полузатопленным блиндажам шатаются печальными призраками особо стойкие мушкетеры и гвардейцы кардинала… Болтают, что редакция журнала «Наш современник» отправила поисковую группу в Курск для отыскания жидомасонских корней Руцкого. Болтают, будто детский писатель Кир Булычев отправил послание в Кремль, где требовал, чтобы в целях борьбы с антисемитизмом французский беллетрист Андре Жид отныне писался повсюду «Андре Еврей». Но, как выражались братья Стругацкие, мало ли что болтают про страну варваров…
Речь пойдет не о нашем многострадальном отечестве, а об Америке – по мнению убогоньких, светоче демократии. О ее позиции во времена Холокоста – массового уничтожения нацистами евреев. К превеликому нашему удивлению, можно обнаружить нечто, категорически опровергающее детски наивные суждения наших либералов…
Слово израильскому журналисту Авигдору Эскину: «…в годы Катастрофы великая Америка отказывалась принять еврейских беженцев. Государственный департамент США оказался глух к просьбам принять в разгар войны восемь тысяч еврейских сирот из Европы. Помнится и решение американского правительства в 1939 году отправить обратно в Германию корабль с еврейскими беженцами на борту. Президент Рузвельт сказал тогда, что квота на иммиграцию уже исчерпана»[4].
Речь идет о корабле «Сент-Луис», на борту которого было девятьсот еврейских беженцев. После того как их отказались принять и США, и Куба, двести человек удалось пристроить в Англии, а остальных высадили во Франции, Бельгии и Голландии. С приходом немцев большинство из них погибло в газовых камерах.
К вопросу о «безоговорочной поддержке Соединенными Штатами Израиля». Продолжаю цитировать Эскина:
«Когда арабы грозили в 1948 году повторить эксперимент Гитлера, американцы наложили эмбарго на поставку оружия в тогдашнюю Палестину. Не стоит забывать и открыто враждебную позицию США по отношению к нам во время Синайской кампании 1956 года».
Добавлю от себя: оружие в 1948 году в Палестину поставила Чехословакия (разумеется, после разрешения из Москвы), а позиция США в отношении Израиля в 1956 г. была настолько жесткой, что в Средиземном море крейсировали американские военные корабли с атомным оружием на борту…
«…с конца шестидесятых годов в Вашингтоне поняли, что Израиль может служить незаменимым препятствием советской экспансии на Ближнем Востоке. Именно тогда началась массированная помощь США. Только тогда подняла Америка свой голос за право советских евреев на репатриацию. Это произошло не благодаря моральным принципам власть имущих в Вашингтоне. Наше сближение с Америкой нельзя также приписать доказавшему недавно свою немощь еврейскому лобби. Политические интересы склонили Никсона, Форда и их преемников протянуть Израилю руку помощи. А поскольку политическая фортуна изменчива, то настало время отторжения и расставания».
К вопросу об американской помощи Израилю:
«…утрата американской помощи ошибочно кажется катастрофической для Израиля. Не стоит только забывать, что она, эта помощь, никогда не превышала десяти процентов нашего государственного бюджета, и что уже сегодня американцы оказывают арабскому миру большую помощь, чем нам… Вместе с ежегодными тремя миллиардами долларов американцы принесли нам свою массовую культуру с ее безвкусием и развратом. Американский образ жизни, проникший в дома многих израильтян, был проводником материализма и бездуховности. Экономическая помощь была всегда сладкой пилюлей, но только помогала правительству Израиля откладывать подлинное решение проблем, началом которого должно стать расформирование социалистических государственных и профсоюзных структур».
Не правда ли, все вышеприведенное полностью противоречит иным устоявшимся штампам? Причем мне почему-то кажется, что материалы, подобные статье Эскина, будут вызывать обиженный визг как раз тех, кто именует себя «демократами». Бывали, знаете ли, прецеденты…
Уверен, многие и представления не имеют, что в годы Второй мировой войны, вплоть до изгнания вермахта из Франции, в Пиренеях действовал устроенный по личному указанию Франко так называемый красный коридор – переход, по которому в Испанию уходили из оккупированной нацистами Европы евреи.
Мелькнувшее выше слово «социализм» позволяет ненавязчиво перекинуть мостик к очередному историческому примеру, связанному с Лениным. Многие, наверное, еще помнят, сколько шума в свое время было поднято вокруг «завещания Ленина», скрытого злодеем Сталиным от партии и народа. Был даже толстенный роман (забыл название, что-то насчет Арбата), где на этом построена вся нехитрая интрига.
Недавно мне удалось откопать любопытнейший материал, по моему глубокому убеждению способный раз и навсегда покончить с возней вокруг «завещания». Прошу прощения за обильное цитирование, но я обязан придать своей книге наукообразность. Да и читателю, смею думать, будет интересно. Итак…
«В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК „скрыл“ от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого завещания и т.д.), это нельзя назвать иначе, как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать тот вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер внутриорганизационных советов, для печати. На самом деле это совершенно неверно. Владимир Ильич со времени своей болезни не раз обращался к руководящим учреждениям партии и ее съезду с предложениями, письмами и пр. Все эти письма и предложения, само собою разумеется, всегда доставлялись по назначению, доводились до сведения делегатов XII и XIII съездов партии и всегда, разумеется, оказывали надлежащее влияние на решения партии, и если не все эти письма напечатаны, то потому, что они не предназначались их автором для печати. Никакого „завещания“ Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого „завещания“. Под видом „завещания“ в иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму, как ко всем другим, и сделал из него выводы применительно к условиям и обстоятельствам момента. Всякие разговоры о скрытом и нарушенном „завещании“ представляют собою злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Ильича и интересов созданной им партии».
Нет, дорогой читатель, это не Сталин. Цитировался отрывок из статьи Л.Д. Троцкого «По поводу книги Истмена „После смерти Ленина“», напечатанной в № 16 журнала «Большевик» от 1 сентября 1925 года. Правда, через несколько лет, оказавшись в принудительной турпоездке за границей, Троцкий начал писать нечто совершенно противоположное, но это уже другая история…
Опасаясь, что читатель может немного заскучать после столь длинных и сухих цитат, спешу его немножечко развеселить.
Известно ли вам, как было раскрыто имя первого польского книгопечатника? В начале нашего века польские историки потратили массу времени и сил, копаясь в сохранившихся архивах и летописях XV столетия. Было достоверно известно, что польский первопечатник – не поляк, а немец, приехавший из какого-то германского государства (которых тогда насчитывалось, крохотулек, несметное количество). Было известно, что работал он в Кракове, тогдашней польской столице. Были известны годы, когда это происходило. Не хватало одного – имени. Сохранившиеся книги не были снабжены, как сказали бы мы теперь, «выходными данными».
Нашли неожиданно. И оказалось, что просто-напросто искали не там… В покрытых вековой пылью бумагах Краковского суда обнаружилось относящееся к 1476 году дело, довольно обычное как для того времени, так и для нашего века. Некая Марта из Черной Веси слезно била челом господам королевским судьям, жалуясь на некоего ветреного молодца, каковой ее обольстил, но после рождения дитяти категорически отказался не то что жениться, но дать хотя бы грошик на содержание крошки. И звался этот повеса – «печатник книг Каспар из Баварии»!
Все совпадало. Правда, дальнейшие изыскания так и не определили фамилию означенного Каспара – более-менее точно удалось установить: либо Гофедер, либо Штраубе. Но главное, имя удалось извлечь из небытия…
Мне до сих пор любопытно: как выпутался повеса Каспар из этой истории? Увы, подробностей отыскать пока не удалось…
О политике. Недавно российский журнал «Махаон» привел любопытные факты некоего полумистического совпадения фамилий нынешних «демократов» с фамилиями из списка лиц, «кои с 1910 года разыскивались Департаментом полиции как проводившие подрывную работу против Российской империи»: несколько Заславских, Иосиф Собчак, Лихачев, К.Ф. Старовойтов, несколько Станкевичей, Д.Р. Басилашвили, два Лаврова, А.Б. Гамсахурдия, А.Н. Калугин, И.Г. Ландсберг. А также – матрос с «Авроры» Курков…
Самостоятельно дополняя этот список однофамильцев, я наткнулся на Александра Политковского, крупного сановника, во времена Николая I ведавшего инвалидными капиталами. (В те времена инвалидами именовались в первую очередь не увечные, а отставные военнослужащие). Капиталы, которые должны были идти на пенсионы и иные выплаты инвалидам, означенный Политковский разворовывал годами в поразительных масштабах. А казначеем в этом же богоугодном заведении состоял… И.Ф. Рыбкин!
В конце концов хищения вскрылись, император разгневался и назначил строжайшее следствие. Политковский как нельзя более кстати принял яд и преставился (а может, помогли, в точности как в анекдоте про безвременно усопшую тещу и мухоморы). Зато на Рыбкине власть предержащие отыгрались сполна – его погнали на каторгу, в Сибирь, после чего из российской писаной истории он исчез навсегда.
Погрузившись в «век золотой Екатерины», нежданно-негаданно удалось обнаружить еще одного Гавриила Попова, одержимого столь же непреодолимой тягой к изящной словесности…
В 1792 году Тайная экспедиция (думаю, нет нужды подробно объяснять, что это было за жутковатое учреждение) сграбастала под арест купца Гавриила Попова за его сочинение, в котором он под псевдонимом «Ливитов» писал о равенстве всех людей независимо от сословия, осуждал порабощение человека человеком, то есть крепостное право, выступал против торговли людьми, предупреждал «вельмож» о возможности восстания «ожесточившихся земледельцев». Купца, чтобы впредь не умничал и не писал лишнего, сослали в Спасо-Евфимьевский монастырь, что по меркам того жестокого времени было форменным актом гуманности.
Зато со студентом Невзоровым, примерно в то же самое время оказавшимся в лапах той же милой конторы, церемонились меньше: когда гонористый студент заявил было, что на вопросы отвечать не будет, ему пригрозили, что начнут охаживать поленом по хребту…
О «гнилой интеллигенции». Отчего-то этот термин принято считать выдумкой то ли Ленина, то ли Сталина, в общем, большевистским хамством. Однако все обстояло несколько иначе. В 1881 году, после убийства народовольцами Александра II, изрядное количество прекраснодушных русских либералов (издавна страдавших вывихами интеллекта) начало шумную кампанию, призывая нового императора простить и помиловать убийц его отца. Логика была проста, как мычание: узнав, что государь их помиловал, кровавые террористы умилятся, раскаются и в мгновение ока станут мирными ягнятами, занявшись каким-нибудь полезным делом. Свою лепту в эту шизофрению внес и Лев Толстой, всю жизнь критиковавший российских императоров из своего комфортного поместья.
Сегодня, обогащенные историческим опытом, мы с полной уверенностью можем сказать, что рассчитывать на превращение террористов вроде Степняка-Кравчинского или Веры Засулич в полезных членов общества было по меньшей мере наивно. Впрочем, Александр III уже тогда понимал, что лучший метод убеждения народовольческой сволочи[5] – петля или в крайнем случае солидный тюремный срок (что блестяще подтвердилось на примере Н.А. Морозова, после двадцатипятилетней отсидки и в самом деле ставшего полезным членом общества, крупным ученым). Именно он, однажды в сердцах отшвырнув стопу либеральных газет, воскликнул: «Гнилая интеллигенция!» Источник надежный – одна из фрейлин императорского двора, дочь поэта Федора Тютчева.
О гримасах юстиции. Бессилие юстиции с ее «сто сорок четвертым последним предупреждением» – изобретение не нашего времени. В Польше, в буйном XVII веке, суд двадцать восемь раз приговаривал к «баниции», то есть изгнанию за пределы королевства, легендарного пана Ляша, ставшего чуть ли не синонимом шляхетского буйства. Хотите знать, как реагировал этот обормот? Подшил означенными двадцатью восемью приговорами свою бекешу и нагло разгуливал по столице, вслух сетуя, что на подкладке есть еще свободное место, да вот беда, приговоров не хватает… Полиции тогда в стране практически не существовало, и заставить шляхтича подчиниться приговору суда было делом безнадежным. Это и называлось «вольностями дворянскими». Справедливости ради следует отметить, что Ляш выглядел ангелом кротости по сравнению с паном Потоцким, жившим столетие спустя, – сей магнат, когда суд вынес ему приговор «за бесчинства», ворвался в зал, где творилось правосудие, во главе своей вольницы, велел гайдукам положить судей на пергамент с только что записанным приговором, спустить штаны и высечь. И положили. И высекли. Прямо на приговоре.
Тот же пан Потоцкий обожал игру в «ку-ку», заключавшуюся в том, что деревенских баб загоняли на деревья и велели со всем прилежанием кричать «ку-ку!», а Потоцкий и его гости палили по бедолажным «кукушкам» мелкой дробью, норовя попасть пониже спины.
Впрочем, как выражались те же Стругацкие, – не воротите нос, ваши собственные предки были не лучше… по крайней мере, у Потоцкого стреляли мелкой дробью. Зато в домашнем тире российского помещика Струйского господа развлекались тем, что заставляли крепостных мужиков бегать на ограниченном пространстве и стреляли по ним из ружей и пистолетов пулями. Убивая насмерть.
Струйский считается яркой достопримечательностью екатерининского времени. У себя в имении он оборудовал типографию, где издавал в роскошнейшем оформлении собственные бездарные стихи, – Екатерина любила демонстрировать эти книги европейским гостям, словно бы мимоходом упоминая, что эти роскошные фолианты изданы в глухой провинции, что, легко догадаться, символизирует просвещенность ее царствования.
О домашнем тире Струйского, понятно, в обществе вслух не говорилось. Как и о его жуткой коллекции орудий пыток, старательно скопированных со средневековых образцов. Была у поэта-типографщика еще одна страстишка… Иногда он устраивал над кем-нибудь из своих крестьян суд по всей форме, а приговор был всегда одинаков: «запытать до смерти». За беднягу тут же принимались палачи, обученные обращению с «коллекцией», и останавливались, лишь когда жертва испускала дух.
Доклад императору Александру I о положении дел с крепостными крестьянами, откуда взяты вышеприведенные факты, до сих пор не издан полностью – даже в наши беспредельные времена следует беречь нервы читателя…
Насколько же невинно по сравнению с этим выглядит одна из статей договора меж Русью и Византией, заключенного в X веке после очередной войны! Византийцы, с одной стороны, соглашались беспрепятственно допускать в Константинополь русских, с другой же потребовали занести на пергамент торжественное обещание русских «впредь не разбойничать на улицах Константинополя и в его окрестностях». Для такого уточнения должны были быть веские причины, основанные, надо полагать, на многочисленных печальных прецедентах…
Кстати, о грабежах…
Сейчас, когда вновь поднялся страшный шум вокруг «проблемы реституции перемещенных культурных ценностей» (означающей, что Россия должна передать Германии свои законные трофеи в обмен на ядреный шиш с германской стороны), поневоле вспоминается анекдотическая, но невымышленная история, связанная с «церковными вратами». В Новгороде, в соборе Святой Софии, до сих пор радуют глаз старинные литые двери, изготовленные в Западной Европе, в веке, кажется, десятом. История их весьма примечательна – на фоне воплей о реституции…
Однажды древние новгородцы собрались в Швецию по совершенно житейским делам – нужно было немного пограбить шведскую столицу Сигтуну. Такие уж тогда были обычаи: когда обитатели какой-нибудь страны замечали, что немного поиздержались, они со спокойной совестью отправлялись грабить ближних или дальних соседей. Сами ограбленные, подсчитав синяки и убытки, долго не горевали, в свою очередь начиная поглядывать по сторонам в поисках слабого соседа, к которому стоило бы наведаться в гости. Словом, такое поведение считалось вполне светским, я бы сказал, комильфотным. Стало уже хрестоматийным упоминание о некоем французском бароне, который построил замок близ Парижа и нахально грабил королевские обозы. Бывали случаи и похлеще: скажем, в августе 1248 г. два немецких рыцаря, Пильгерин и Вейнольт, заявились в гости к своему знакомому рыцарю и поэту Ульриху фон Лихтенштейну, однако вместо дружеского застолья разграбили драгоценности хозяйки дома, а самого Ульриха уволокли с собой и больше года держали в подвале, пока не получили выкуп…
Вернемся к новгородцам. Итак, они прихватили побольше пустых мешков, сели на крутобокие ладьи и поплыли в Швецию. Но где-то на полпути встретились с ладьями эстов (предков древних эстонцев), каковые не без самодовольства сообщили, что новгородцы старались зря и могут поворачивать оглобли – ибо они, эсты, как раз и плывут из Сигтуны, где грабить уже совершенно нечего, и вообще Сигтуна, откровенно говоря, давно уже догорает…
Новгородцы, как любой на их месте, прежестоко оскорбились – готовились, предвкушали, ладьи конопатили, топоры точили, мешки запасали! – и, недолго думая, предложили эстам поделиться награбленным.
Теперь уже оскорбились эсты, усмотрев в столь наглом требовании извечную тягу русских к халяве. И заявили нечто вроде: в конце-то концов, все добро они честно награбили, трудясь в поте лица. Разграбить и сжечь шведскую столицу – это вам не на гуслях тренькать у себя в Новгороде, былины про Садко распевая! Если хотите разбогатеть – плывите дальше и сами кого-нибудь ограбьте, как приличным людям и полагается! Мигранты, мать вашу…
«Ах так, чудь белоглазая?! – взревели новгородцы некормлеными ведмедями. – Ну, тогда все отымем!»
Неизвестно, насколько этот диалог соответствовал истине, зато достоверно известно другое: последовало морское сражение, в результате которого эстов чувствительно потрепали и отобрали у них кучу добра, в том числе и вышеупомянутые врата, которые торжественно установили в Новгороде (в конце-то концов, утешали свою совесть, должно быть, новгородцы, эсты все равно язычники, и церковные двери им ни к чему).
По логике отечественных либералов данные двери, надо полагать, следует вернуть Швеции. Реституировать, извините за выражение. Однако есть небольшая загвоздка. Врата эти шведы самым беззастенчивым образом сперли в германских землях, когда подожгли и ограбили то ли Аахен, то ли Бремен. Так кому же прикажете возвращать произведение искусства – Германии, Швеции или Эстонии? Пожалуй, гораздо проще будет оставить все как есть. Занеся «реституцию» в разряд неприличных слов. А нынешние немцы, требующие вернуть им «награбленное», право же, чрезвычайно напоминают итальянцев, которые в свое время зело сокрушались и ругали наполеоновских грабителей, безжалостно уволокших во Францию четверку бронзовых коней, столетиями украшавших венецианскую площадь святого Марка. При этом итальянцы как-то упускали немаловажную деталь: кони эти некогда украшали Константинополь, откуда их и сперли итальянские рыцари, принимавшие участие в разграблении города в 1206 г….
Нечто подобное произошло четыре столетия спустя опять-таки на Балтике, когда шла затяжная морская война меж Ганзейским союзом и его противниками. Известный капер Пауль Бенеке, перехватывавший все корабли, идущие в стороны Англии, захватил два парусника нейтральной Бургундии, не принимавшей участия в сваре. На борту одного из них обнаружился расписной алтарь работы известнейшего мастера того времени Ханса Мемлинга.
Городской совет Гданьска, принадлежавшего тогда ганзейским немцам, принял решение установить алтарь в одной из церквей. Протестовал герцог Бургундский, протестовали флорентийцы, которым и предназначался алтарь. Римский папа Сикст XVI отправил в Гданьск личного посланца, но и он ничего не добился.
Давно исчезла Ганза, Гданьск перешел к полякам. Алтарь работы Ханса Мемлинга до сих пор находится в Мариацком костеле, никто за давностью лет и не думает его возвращать.
Так что скользкая это тема – реституция…
В некоторых последующих главах этой книги будет уделено немало внимания роли случая в истории. Случая, способного направить историю по иному, новому пути, ничуть не похожему на тот, что мы привыкли считать единственно возможным.
С одной стороны, занятие это сугубо неблагодарное – поскольку ничего нельзя проверить точно, любые умозаключения останутся красивой игрой ума. С другой же – стоит попытаться создать конструкцию, которая все же окажется близка к правде. Тем более, что роль случая в истории – тема крайне увлекательная.
А потому, как водится, умы привлекает давно. Еще и оттого, что настрадались вдоволь под гнетом дубоватой «марксистско-ленинской» историографии, сводящей все, когда-либо на этом свете происходившее, к борьбе «классов и производительных сил». Хватит, накушались досыта…
Правда, не стоит выплескивать с водой и ребенка. Классы и производительные силы, их борьба и столкновение интересов выдуманы отнюдь не большевиками. Крайности тут возможны с любой стороны: скажем, Станислав Лем с присущей ему гениальностью довел отрицание марксистских догм до абсурда – в своем двухтомном труде «Философия случая» он провозгласил, что Его Величество Случай лежит в основе всего и вся. По Лему, и искусства, и человеческое общество, и сама эволюция – продукт слепого случая. «Случай – поворотный фактор всякого эволюционного процесса, уклад, возникший в результате данного процесса, создает собственные системные законы, не имеющие ничего общего с первоначальным поворотным фактором»[6].
Правда, спустя несколько лет Лем самокритично признал, что был не вполне прав. Что ж, истина, как ей и полагается, лежит всегда посередине. Есть у нее этакая милая привычка – всегда лежать посередине…
Скажем, распространение протестантского учения в Германии было следствием не «чаяний народных масс», а вполне меркантильных желаний тамошних баронов и герцогов, сделавших из проповедей Лютера простой и недвусмысленный вывод: появилась теоретическая база, которая позволяет как бы и на законном основании отобрать у католической церкви все движимое и недвижимое имущество. И отбирать бросились со всем усердием.
Правда, тут же обозначает свое присутствие насмешник-случай. Во многих странах господа дворяне облизывались на церковное имущество. Но не во всех хватило духу претворить мечты в жизнь. И остается открытым вопрос: случайностью или закономерностью было поражение католицизма в Англии? Будь король английский Генрих VIII не столь любвеобилен, не разобидься он на папу римского за отказ освятить очередной королевский брак… Простор для версий открывается необозримый.
И поневоле заставляющий вернуться к старому спору о роли личности в истории. Александр Дюма трактовал этот вопрос с исконно галльской легкостью: «Европа едва не погрузилась в огонь и кровь оттого, что герцог Икс принял маршала Игрека, сидя на сломанном стуле…»
Насчет стула – явный перебор. Стул здесь выполняет роль той самой коробки из романа Азимова «Конец вечности». Помните? Достаточно путешественнику во времени переставить коробку не на ту полку, чтобы никогда не появились в данной реальности сверхбыстрые космические корабли…
И, конечно, классическая бабочка Рэя Брэдбери, о которой помнит всякий любитель фантастики…
Пожалуй, это тоже – доведение до абсурда. Можно было убить Гитлера, можно было убить десяток Гитлеров, но вряд ли это остановило бы грохот подкованных сапог по германской брусчатке. Чересчур сильно была унижена Германия после Первой мировой войны, чересчур ограблена, слишком много горючего материала накопилось, чтобы надеяться на мирный исход. Хаос рождает чудовищ – и чудовище пришло…
И наоборот. Порой одна-единственная сильная личность способна справиться с хаосом (конечно, если дело не зашло слишком далеко). Классическим экспериментом на тему «роли личности в истории» можно считать шведские события второй половины XVIII века, точнее – переворот, совершенный молодым королем Густавом III Адольфом.
Сейчас об этом помнят плохо, но в те времена Швеция представляла собой практически полный аналог Польши. Точно так же, как в Польше, разгул «вольностей дворянских» достиг немыслимых пределов. Страна стояла на пороге беззастенчивого раздела – в риксдаге, шведском парламенте, совершенно открыто действовали «прусская», «датская» и «русская» партии, за солидное денежное вознаграждение от соответствующих держав интриговавшие в их пользу. У короля была одна-единственная привилегия: второй, дополнительный голос в парламенте. И только. И все. Крах стоял на пороге.
В это время вспыхнули крестьянские восстания, и риксдаг (полностью выражавший интересы дворянства, и только дворянства) перед лицом несомненной угрозы сделал опрометчивый шаг: доверил молодому королю командование армией (каковой привилегии после смерти Карла XII[7] шведские монархи были лишены)…
Господа дворяне и подозревать не могли, что данные крестьянские восстания подготовлены агентами короля на его же деньги. Ради незатейливой цели: получить в свое распоряжение вооруженную силу. Когда спохватились, было уже поздно: молодой Густав сумел завоевать расположение армии, и в одно прекрасное утро здание парламента окружила гвардия с пушками, нехорошо посверкивали граненые багинеты, дымились фитили, а третье сословие, моментально смекнувшее, что к чему, шумно выражало одобрение столь радикальным реформам.
Реформы, в самом деле, последовали радикальные. Дворянству основательно прищемили хвост и навели в стране порядок. Планы по разделу Швеции так и остались нереализованными и потраченные на это денежки – рубли, кроны и талеры – пропали зря. Королю Густаву так и не простили столь крутых реформ – в 1792 г. граф Анкерстром выстрелил в него на дворцовом балу, нанеся смертельную рану, но возврата к прежним вольностям шведское дворянство так и не дождалось, процесс оказался необратимым. Ну, а окажись на месте Густава более вялая и нерешительная личность? Швеция могла исчезнуть с географической карты, как в том же XVIII в. исчезла Польша, где сильного человека не нашлось…
Разумеется, в умозрительных гипотезах на тему «параллельной истории» следует придерживаться строгой логики, а не произвольных фантазий. Любители творчества английского юмориста Джером Джерома должны помнить те строчки из «Троих в одной лодке», где Джером (гораздо раньше многих фантастов) пытается создать «альтернативную историю».
Герои попадают в городок, где некогда под нажимом баронов король Иоанн (тот самый незадачливый «принц Джон» из романа «Айвенго») подписал Великую хартию вольностей. И один из них, фантазер и мечтатель, невольно начинает размышлять: а возможен ли был другой исход?
«…он бросает быстрый взгляд на своих французских наемников, выстроенных сзади, и на угрюмое войско баронов, окружившее его.
Может быть, еще не поздно? Один сильный, неожиданный удар по рядом стоящему всаднику, один призыв к его французским войскам, отчаянный натиск на готовые к отпору ряды впереди – и эти мятежные бароны еще пожалеют о том дне, когда они посмели расстроить его планы! Более смелая рука могла бы изменить ход игры даже в таком положении. Будь на его месте Ричард, чаша свободы, чего доброго, была бы выбита из рук Англии, и она еще сотню лет не узнала бы, какова эта свобода на вкус!»
Ситуация смоделирована великолепно – и наверняка послужила образцом для многих писателей, интересовавшихся альтернативной историей. Здесь допущен, увы, один-единственный логический изъян…
Король Ричард Львиное Сердце просто-напросто не смог бы оказаться на месте жалкого и ничтожного Иоанна, навсегда припечатанного в английской истории кличкой Безземельный. Слабый, нерешительный, чуть ли не самый ничтожный среди британских королей, Иоанн как раз и позволил загнать себя в столь унизительную ловушку. Но не Ричард. Человек, который однажды после взятия одной из сарацинских крепостей приказал распороть животы нескольким сотням пленников[8], чтобы проверить, не проглотили ли они драгоценности, развесил бы баронов по деревьям и воротам при первом же намеке на непокорность… Какие, к черту, вольности?!
Иногда случайности проявляют себя в истории столь замысловато и неожиданно, что требуют какого-то иного имени – быть может, следует дополнить Историю неким подразделом, которому лично я не в силах подобрать названия…
Открытие Америки и завоевание Америки – разные вещи. Вполне возможно, завоевание и не последовало бы столь быстро вслед за открытием, не будь в Испании столь многочисленных деклассированных элементов, оставшихся не у дел после окончания многовековой войны с маврами. Вся эта разномастная орда умела лишь воевать, ничего другого не знала и не хотела, а потому как нельзя более кстати оказалась под рукой. Вместо того чтобы тратить массу денег и времени, ликвидируя и рассаживая по королевским тюрьмам буйную вольницу, ее отправили за океан, где она вдребезги разнесла индейские государства и обеспечила поток золота в метрополию. Увязни Кастилия и Леон в Реконкисте еще лет на полсотни – история обеих Америк могла бы стать совершенно другой. Примером тому – Франция, у которой так и не нашлось избыточных людских ресурсов, которые можно было бы перебросить в Америку. А потому своих заокеанских владений французская корона лишилась так жалко и бездарно, как пьяница теряет на улице кошелек…
Наверное, навсегда останется нерешенным вопрос: какую роль в крахе Бориса Годунова, далеко не самого худшего русского царя, сыграли обрушившиеся на Россию природные катаклизмы 1601–1602 года? Вполне возможно, не случись этих стихийных бедствий (к которым мы вернемся в одной из последующих глав), династия Годуновых могла и не прерваться – а это, в свою очередь, влекло несомненное изменение истории…
Кстати, о климате и природе. Много язвительных слов было написано о «нечистоплотности» западных европейцев, отроду не ведавших такого удовольствия, как русская банька, вообще мывшихся едва ли не раз в жизни. В общем, насмешки эти вполне справедливы – Западная Европа и в самом деле не грешила регулярным мытьем лица и тела. Однако причины тому лежат не в области морали и нравов, а связаны с вполне конкретными природными условиями…
Своим многовековым банным традициям Русь обязана, как легко догадаться, превеликому обилию лесов, сиречь – неограниченному потоку дров. Самое естественное дело на Руси – пойти в лес и невозбранно нарубить дровишек, сколько сможешь унести (были, правда, ограничения на порубку, но уж на баньку-то дрова всегда находились).
В Западной Европе обстояло иначе. Письменные источники Средневековья свидетельствуют, что мылись там столь же часто и охотно, как на Руси – до определенного времени. Примерно к концу XV века, однако, густые некогда европейские леса были чуть ли не сведены под корень, и наступила первая, пожалуй, в писаной европейской истории экологическая катастрофа. Уже тогда пришлось поневоле понять: если уничтожение лесов будет продолжаться теми же темпами, Европа будет напоминать сарацинские пустыни.
Тут-то и берет начало драконовское законодательство, направленное на охрану лесов, – вплоть до того, что у виновного в самовольной порубке вытягивали кишки и прибивали их гвоздем к дереву… Дрова стали нешуточной роскошью. Простой дворянин (не говоря уж о третьем сословии) уже не мог позволить себе такой роскоши, как теплая ванна, ставшей привилегией особо зажиточных аристократов. Угля тогда еще не добывали в значительных количествах.
С тех времен и начинается «грязный» период истории Западной Европы. О регулярном мытье приходится забыть, дрова для кухонь стоят приличных денег, кропотливо подбирается каждая щепочка, как раз в те годы низшие классы вынуждены перейти на еду, не требующую приготовления на огне: солонина, хлеб с луком, всевозможные похлебки-затирухи. Жареное, вареное и печеное превращается в деликатес для благородных. Будь тамошние зимы похолоднее, Западная Европа, без преувеличений, могла вымерзнуть. Конечно, это не «случай», это должно называться как-то иначе, но ситуация не связана ни с политикой, ни с религией, ни с классовой борьбой…
К слову, эта «классовая борьба» иногда претерпевала под пером правоверных советских историков удивительные метаморфозы. Еще с двадцатых годов нашего грешного века было принято, описывая восстание Уота Тайлера 1380 г., отмечать «участие в крестьянском восстании пролетариата Лондона». К сожалению, в действительности мифический «лондонский пролетариат» (проще говоря, городские ремесленники) был движим не в пример более шкурными интересами. Дело в том, что в Лондоне тогда осело изрядное количество фламандских ремесленников, составивших нешуточную конкуренцию коренным мастерам. И вот, едва только в Лондон заявилась мужицкая вольница, городские ремесленники использовали короткий период полного безвластия для решения сугубо внутренних проблем – они быстренько, в хорошем темпе, перебили и перетопили в Темзе ненавистных фламандских конкурентов, после чего весь их бунтарский дух волшебным образом испарился, и они вновь стали лояльнейшими подданными британской короны, в доказательство чего стали отлавливать на улицах отставших от своих отрядов тайлеровских крестьян и с той же сноровкой бить по голове…
Еще о случайностях. Некоторые английские историки вполне серьезно считают, что в занятии английского престола династией Йорков в 1485 году огромную роль сыграла примитивнейшая случайность, связанная с незнанием геральдики…
Как многие, возможно, помнят хотя бы из приключенческих романов, в конце XV столетия в Англии боролись за престол Йорки и Ланкастеры, именуемые еще Алой и Белой розами. И у тех, и у других имелись определенные права на королевскую корону, а потому решить дело можно было одним-единственным способом – войной, поскольку уступить никто не хотел. Сорок лет две ветви королевского дома Плантагенетов заядло истребляли друг друга, а заодно и тех, кто подворачивался под горячую руку…
В пасхальное воскресенье 14 апреля 1471 года войска йоркского короля Эдварда IV неподалеку от Лондона, под Барнетом, стали сближаться с армией графа Варвика, одного из наиболее ярких и талантливых полководцев ланкастерцев. На равнине стоял туман, осторожный Варвик выслал разведку – последующие события недвусмысленно доказывают, что разведчики графа разбирались в геральдике примерно так, как нынешний интеллигент советского розлива – в логике и иностранных языках.
Дело в том, что среди множества геральдических эмблем того времени имелось две, во многом схожих. Так называемое Солнце величия (солнце с изогнутыми лучиками, чье количество колебалось от двенадцати до шестнадцати) и «эстуаль» (звезда с шестью лучами). Человек темный мог и перепутать…
Они и перепутали. Под знаменем с «солнцем величия» наступал король Эдвард. Под знаменем с «эстуалью» приближался верный союзник Варвика, Де Вер, граф Оксфордский. Именно знамя последнего и приняли за вражеский стяг незадачливые разведчики графа Варвика. И доложили соответственно.
Раздумывать было некогда, Варвик скомандовал атаку – и его солдаты со всем усердием врубились в ряды своих же союзников. Какой-то однотипной военной формы тогда не существовало, а в лицо знали друг друга только высшие командиры. Граф Оксфордский, в свою очередь, решил, что подвергся нападению йоркистов, и велел стоять насмерть. Пока союзники истребляли друг друга, их настоящий противник, король Эдвард, быстро разобрался в ситуации и, справедливо сочтя ее подарком судьбы, ударил на обоих. Ланкастерцы понесли страшное поражение, сам Варвик был убит. С той битвы фортуна бесповоротно склонилась на сторону Йорков, противники которых после этого удара оправиться уже не смогли… История не сохранила имен болванов, несведущих в геральдике.
И напоследок стоит рассказать об одной интереснейшей случайности, связанной на сей раз с техникой. В одной из советских лабораторий тщетно пытались получить новую разновидность электролита для гальванического покрытия корпусов наручных часов. Было известно, что для успеха необходимо добавить в исходную массу небольшое количество органической субстанции. Одна беда: к тому времени насчитывалось около миллиона подобных субстанций, и, чтобы испробовать их все, не хватило бы жизни человека.
Случай не замедлил о себе напомнить. Придя утром на работу, лаборант вынул из электролитической ванны сверкающую, как зеркало, металлическую пластинку – это было именно то, чего и добивались!
Срочно повторили эксперимент в той же ванне. Вторая плитка так же сверкала. Тогда в другой, гораздо большей ванне решили нанести покрытие на большую партию плиток, налив туда электролит того же состава…
Полный провал. Плитки оставались неприглядно матовыми. Один и тот же электролит в небольшой лабораторной ванне и в огромной заводской вел себя по-разному. Объяснение подворачивалось одно: в малой ванне, и только в ней, вдруг появился какой-то непонятный компонент…
Вскоре выяснилось, что компонентом этим была… слюна. Один из сотрудников, разозленный провалом очередного эксперимента, смачно плюнул в ту самую лабораторную ванну, уходя домой. В его слюне оказались некие микроскопические добавки, сработавшие на успех. «Виновника» заставили от души поплевать в заводскую ванну – и погруженные туда плитки вскоре покрылись столь же идеальной сверкающей полировкой.
Увы, продолжения эта история не получила, и состав слюны остался загадкой. Началась Великая Отечественная, лаборант ушел в ополчение и погиб под Москвой…
В этой книге читатель не раз встретится со случаями, когда чистейшей воды сказки попадали в историю и оставались в ней на правах реальных событий, а происшедшее на самом деле впоследствии бывало объявлено даже не сказкой – гнусным вымыслом. Чтобы лучше понять, отчего так происходит, рассмотрим два случая: правду, объявленную вымыслом, и вымысел, неумышленно объявленный правдой…
В двадцатых годах прошлого столетия во Франции вышла весьма любопытная книжечка. Ее автор пытался доказать, что Наполеона Бонапарта… никогда не существовало! Что «так называемый Бонапарт» – на самом деле нечто вроде массовой галлюцинации, отражение старинных народных поверий. Двенадцать маршалов Наполеона (которых на самом деле было вовсе не двенадцать – А.Б.) объявлялись «преломлением в народном сознании двенадцати знаков зодиака». И так далее, и тому подобное. Читатель, решивший, что речь идет о шутке, о розыгрыше, ошибется. Розыгрышем здесь и не пахло. Книга была написана по заказу восстановленных на французском престоле Бурбонов и издана на их денежки из секретных полицейских фондов. Бурбоны абсолютно серьезно пытались вычеркнуть из истории корсиканского узурпатора, вбить в умы версию о «массовой галлюцинации» – при том, что еще были живы тысячи людей, видевших Наполеона, говоривших с ним, от простых солдат до коронованных особ. Заодно Бурбоны приказали датировать их указы годами, приходившимися на правление Наполеона, – опять-таки со всей серьезностью.
Все-таки на дворе стоял девятнадцатый век – и потому столь лихо вымарать из истории Наполеона не удалось. Однако в более ранние времена такие штучки, бывало, и удавались – с таким успехом, что мы лишь сегодня начинаем продираться к истине…
Рассмотрим второй случай – превращение мифа в «реальную историю», даже не по злому умыслу, а по недоразумению.
Дело происходит в Польше (заранее предупреждаю, что история эта вымышлена мною от начала и до конца). Год на дворе… Ну, пусть будет 1889 – время относительно спокойное, восстания уже отшумели, террористы постреливают, но еще не набрали размаха, в общем, жизнь не так уж плоха, в особенности если один из наших героев, блестящий шляхтич Пшекшицюльский, политикой не интересуется совершенно – вертопрах, светский фат, завсегдатай салонов, раутов и гостиных, излишней образованностью, как и подобает ясновельможному пану, «шляхтичу с кости и крови», не обременен. Зато богат и гостеприимен – опять-таки в полном соответствии с исконной великопольской традицией.
Именно в имение пана Пшекшицюльского попадает его новый знакомый, встреченный у графини Н., – серьезный молодой человек в очках, гость из далекого экзотического Сиама, еще не переименованного в Таиланд. Гость завершает в Европе свое образование, а заодно и пишет книгу – в его родном Сиаме очень мало знают о столь экзотическом континенте, как Европа… А поскольку молодой ученый (пусть будет Чандранипат, что ли, имя не вполне таиландское, но сойдет…) честолюбив и прилежен, он предпочитает балам и попойкам многочасовые бдения над старыми бумагами. Он честолюбив, он хочет войти в историю как автор первого труда о загадочной Польше, написанного рукой сиамца…
– Все это к вашим услугам, пане Чандранипат! – широким жестом указывает пан Пшекшицюльский на покрытые паутиной и пылью шкафы с книгами и бумагами, которые не открывал отроду. – Батюшка мой, знаете ли, интересовался изящной словесностью, а мне все как-то недосуг… Копайтесь, коли охота, пока не надоест!
И, повязав модный галстук, со спокойной совестью бросает скучного гостя – у соседа званый вечер, у второго очаровательная дочка, у третьего великолепные наливки…
Гость, о котором, признаться, наш шляхтич скоро и забыл, дни напролет просиживает в библиотеке, с трепетом разворачивая пыльные свитки. Как истый ученый, он упрям в хорошем смысле слова – а потому польским уже более-менее овладел.
И вскоре натыкается на сущее сокровище. Из старой папки с потускневшим ярлыком «Бумаги пятнадцатого века» наш сиамец вытаскивает прелюбопытнейшее письмо. Начертано оно не на пергаменте, а на бумаге – что ж, это, надо полагать, копия, которую посчитали нужным сделать ввиду несомненной важности документа.
И вот наш усидчивый ученый, старательно шевеля губами, вчитывается…
«Приветствую, дружище Збышек, желаю всех благ!
Письмо твое получил. Сообщаю последние новости, тебе наверняка будет интересно.
Король Ежи Третий, и без того слабый умишком, растерял последние мозги, когда до него дошли вести об успехах мятежников. Королева Катажина помогать ему отказалась напрочь, бедняга просто извертелся, пытаясь хоть что-то придумать. Только в его дурную башку ничего умного и не приходит – а мятеж тем временем разрастается, и наш Тадеуш, будь уверен, показал себя с самой лучшей стороны, рад за него.
Встретил здесь князя Михала – он без особой охоты едет в Колонию нанимать солдат. Даже если у него что-то и получится, королю это поможет, как мертвому припарки… Я ему на это намекнул, после чего мы с князем поссорились напрочь.
Вот и все, пожалуй, устал я что-то скрести перышком. До встречи!»
Наш прилежный сиамец Чандранипат возвращается в Варшаву с копией сего интереснейшего документа. И, засев за книгу о Польше, старательно повествует о том, как в пятнадцатом столетии от Рождества Христова здесь вспыхнул мятеж, и недалекий умом король Ежи, которому отчего-то отказалась помогать даже королева, попал в жуткое положение, явно не в силах справиться с восставшими.
Немного смущает неувязка: в списках правивших в пятнадцатом столетии королей никакого Ежи Третьего нет. Должно же быть этому какое-то объяснение? Ага, кажется, дело и прояснилось…
Ежи Третьего нет, зато имеется Владислав Третий. Правивший подозрительно короткий срок – 1434–1444. Всего десять лет. Меж тем его предшественник Владислав Ягелло и правивший после Владислава Третьего Казимир просидели на престоле больше сорока лет каждый. К тому же имеется какой-то странный разрыв: правление Владислава окончилось в 1444-м, а Казимир вступил на трон лишь три года спустя, в 1447-м…
Сиамец явственно ощущает холодок какой-то мрачной загадки. Правил короче всех в этом веке… И этот странный трехлетний перерыв… Подлинного ученого такие странности должны насторожить…
Вскоре готова парочка великолепных гипотез. Либо Ежи Третий и есть Владислав Третий, либо правление Ежи приходится на эти три «выпавших» из истории года, и потомки предпочитают умалчивать о безумном короле, потерпевшем поражение в борьбе с мятежниками, преданном собственной супругой Катажиной…
Впоследствии, уже в родном Сиаме, Чандранипат изложит в своем труде обе эти версии, с добросовестностью истинного ученого отметив, что доказать правдивость какой-либо из них пока не в состоянии. Однако его книга и без того производит впечатление на сиамский ученый мир: признание, лавры, перстень от короля…
Всё. Легенда зажила самостоятельной жизнью, утвердившись на страницах писаной истории в качестве реальности. Впоследствии, конечно, докопаются до истины, но с тех пор много воды утечет, наш Чандранипат так и умрет в преклонных годах, в блаженном неведении, и на его книгах долго будут учиться сиамские студенты…
А все оттого, что заезжий сиамец поверхностно выучил польский язык. Достаточно, чтобы читать и понимать написанное, но кое-какие тонкости так и не успел узнать…
Письмо написано не в пятнадцатом веке, а в конце восемнадцатого, и представляет собой не копию, а оригинал. В польском языке, как и в некоторых других славянских, иные иностранные имена пишутся так, как и на родине носителей этих имен, а иные, наоборот, переводятся согласно правилам польской грамматики…[9]
«Ежи Третий» – это Георг Третий, английский король, и в самом деле слабый на голову. «Мятежники», соответственно, – американские повстанцы. «Королева Катажина» – не супруга бедняги «Ежи», а русская императрица Екатерина Вторая, и в самом деле отказавшаяся помогать Англии в войне против восставших колонистов. «Князь Михал» – это какой-то английский герцог по имени Майкл – в польском языке слово «ксенже» с равным успехом может обозначать и «князя», и «герцога», что до сих пор создает помехи даже опытным переводчикам. Загадочная Колония, где набирает солдат герцог Майкл, – на самом деле немецкий город Кёльн, по-польски «Коlоnia». «Тадеуш» – это, конечно же, польский генерал Тадеуш Косцюшко, участвовавший в войне американцев за независимость.
Как же письмо попало в папку, помеченную пятнадцатым веком? Аллах его ведает, это уже дело десятое. Кто-нибудь перепутал – не шибко прилежный слуга или папаша пана Пшекшицюльского. Такие мелочи нас уже не должны интересовать. Важнее другое: стало понятнее, как рождаются исторические ошибки, продиктованные не сознательным стремлением к обману, а добросовестным заблуждением, недостатком знаний. А ведь к этому может добавиться и вполне осознанная фальсификация, и заказное стремление переписать историю, густо разбавив ее мифами, а реальных людей превратив в сказочных персонажей…
В этой книге мы столкнемся и с первым, и со вторым…
На примере с «невезучим королем Ежи» я добросовестно пытался показать, как могут рождаться увлекательные, но совершенно ложные гипотезы. Имеет смысл коснуться и другой проблемы – рассмотреть, как недостаток информации о прошлых временах и явственные противоречия в сочетании с нелогичностями позволяют выдвигать гораздо более убедительные версии. Необязательно соответствующие истине, стоит сразу оговориться – но, как знать, быть может, и имеющие нечто общее с истиной…
Речь пойдет о Христофоре Колумбе и каноническом открытии им Америки в 1492 г. – быть может, представлявшем собой не более чем умышленную, грандиозную дезинформацию мирового «общественного мнения»…
Начнем с того, что к Колумбу всецело можно отнести слова, которыми Стругацкие характеризуют одного из своих героев. «Он никто. Он ниоткуда».
В самом деле, Колумб окутан полнейшим мраком неизвестности. Неизвестно его подлинное имя (испанизированный вариант его фамилии «Колон»=«Голубь» может оказаться либо прозвищем, либо, как считают некоторые историки, сокращением от слова «полковник», «колонель». По иным версиям, именно так уважительно обращались моряки к командирам кораблей, нечто вроде «шеф» или «босс». А «Колумб» – не особенно-то и итальянская фамилия[10]…).
Неизвестны его родители. Хоть и считается, что Колумб «был сыном генуэзского ткача Доминико Коломбо», но в сохранившихся списках мастеров цеха ткачей человека с таким именем нет, а дом в Генуе на площади Данте, где Колумб якобы родился, – не более чем бутафория для туристов, подобная «квартире Шерлока Холмса на Бейкер-стрит».
Неизвестно, в каком городе он все-таки родился. Только в итальянской провинции Лигурия за честь считаться родиной Колумба до сих пор спорят четыре прибрежных города – Генуя, Савона, Коголетто и Нерви. Плюс – еще десяток итальянских городов в других провинциях. Да что там города… Поскольку точно так же неизвестна национальность Колумба, на роль его отчизны претендуют восемь (!) стран, включая, естественно, Италию. Польский исследователь в свое время выдвинул версию, что Колумб – это гданьский мореплаватель Ян из Кольно (по-польски – Jan z Kolno). Согласно этой версии, Кольно – то ли забытая ныне и переименованная деревушка, то ли немецкий Кёльн (который, как мы помним, на польском языке до сих пор пишется Kolonia, а потому, по мысли пытливого исследователя, в старые времена вполне мог город Кёльн писаться Kolno. Польское слово голубь – «голомб» как-то очень уж подозрительно созвучно «Колумбу», а в Гданьске очень любили называть корабли именами птиц: «Голомб», «Ожел» («Орел»), «Ясколка» («Ласточка»). (О Яне из Кольно, реальной личности, подробнее поговорим чуть погодя.)
Восемь стран и полтора десятка городов… Само по себе такое обилие кандидатов заставляет думать, что истина так навсегда и останется неизвестной. Есть даже версия, что Колумб – еврей. Увы, аргументов маловато. А посему просто удивительно, что отечественные любители сенсации еще не записали Колумба в русичи – скажем, умного и любознательного паренька, Христина Голубка, сцапали татары и продали венецианцам, а потом он сбежал с галеры и выбился в люди…
А если серьезно, первые более-менее достоверные следы Колумба появляются лишь в 1473 г., когда ему было двадцать два года. Примерно к этому времени относится обнаруженный в прошлом веке документ, где «морской суд Венеции предостерегает относительно пирата Коломбо», состоящего на службе у анжуйского герцога Рене.
Речь, без сомнения, идет о «нашем» Колумбе – сам он в зрелые годы не раз вспоминал о службе у герцога Рене, к которому относился с симпатией. Правда, «пират» – понятие относительное и растяжимое. Во-первых, в те времена, как и много лет спустя, пиратство считалось «достойным джентльмена занятием». Во-вторых, речь тут идет скорее о капере – частном лице, с патентом того или иного властелина топящим суда страны, с которой этот властелин ведет войну или просто находится в скверных отношениях. Вообще, судьба Колумба богата перипетиями – после каперской службы у Рене вдруг отчего-то оказался простым матросом на фламандском «купце», торговал морскими картами, даже на короткое время уходил в монастырь (в те бурные времена так порой поступали многие, кому требовалось отсидеться в тиши и глуши, пока в большом мире позабудут об иных их художествах…).
История о том, как Колумб долгие годы обивал пороги королевских дворов Португалии и Испании, известна хорошо, и пересказывать ее нет смысла, поэтому перейду сразу к странностям, сопровождавшим эту одиссею. Не вполне понятно поначалу, почему португальский король отнесся к Колумбу столь равнодушно. И уж вовсе странными выглядят условия договора, который подписала с Колумбом испанская королевская чета, прежде чем он отплыл на поиски Америки.
Щедрость в Испании прежде неслыханная. Сказочная. Невероятная. Испанские короли всегда щедро рассчитывались с моряками, открывавшими для державы новые земли, – но такого прежде не бывало… Дворянство и наследственное звание адмирала моря-океана и всех островов и материков, которые он откроет, титул вице-короля и главного правителя этих земель с правом самому назначать губернаторов, десятая часть со всей добычи, взятой в новооткрытых колониях, причем сам Колумб оплачивает только одну восьмую расходов на снаряжение кораблей, а все остальное вносит королевская чета…
Достаточно известно также, что большая часть этих обещаний осталась невыполненной. Поневоле обе странности следует рассматривать в связке: Колумб оказался ЕДИНСТВЕННЫМ, кому посулили столь щедрое вознаграждение – и ЕДИНСТВЕННЫМ из всех капитанов на испанской службе, в расчетах с которым не выполнили условий. У испанских монархов была масса недостатков, но вот в подобных случаях расплачивались они всегда честно… Почему же они так поступили с Колумбом?
Быть может, оттого, что «свершения Колумба» вовсе не были столь впечатляющими, какими мы их сегодня считаем? А то и оттого, что Америка была открыта несколько позже официальной даты (хотя все-таки при участии Колумба)?
Перейдем к вопросу о предшественниках. Стало общим местом повторять, что Колумб «был не первым». Но нас сейчас должны интересовать не викинги Лейва Счастливого, а более близкие по времени к Колумбу путешественники, о которых он мог знать, и немало…
Есть сведения, что в 1390 г. в Америку по поручению шотландского принца Синклера плавал венецианец Никколо Дзено в сопровождении своего брата Антонио и самого принца. Некоторые исследователи горячо отстаивают подлинность так называемой «Книги Дзено» – путевых дневников, карт, писем. Эти материалы хранились в венецианских архивах, а Венеция и Генуя – близкие соседи…
Совершенно не подвергается сомнению подлинность письма флорентийского медика и космографа-любителя Паоло Тосканелли королю Португалии Аффонсу V Африканскому от 15 июня 1474 г. Король (племянник знаменитого Энрике Мореплавателя, получившего это прозвище не за собственные плавания, а за огромную работу по организации плаваний португальских капитанов) через своих придворных попросил у Тосканелли консультацию: можно ли достичь Индии, если плыть на Запад? Тосканелли ответил: «существование такого пути может быть доказано на основании шарообразности формы Земли». И приложил собственноручно вычерченную карту.
Примерно в это же время (совпадение примечательное) король Аффонсу посылает экспедицию на поиски «северного морского пути» в Азию и Индию. Сначала берегов Северной Америки достигли два норвежских капитана, Дидрик Пайнинг и Ганс Пофорст, к которым в качестве наблюдателя был прикреплен португалец Жуан Ваш Кортириал. Есть письма и сообщения, не подвергающиеся сомнению, – экспедиция побывала у Ньюфаундленда и Лабрадора.
Чуть позже, в 1476 г., по тому же маршруту уходит вторая экспедиция, опять-таки скандинавско-португальская. Командует ею то ли Йенс Скульно, то ли Йенс Скольно, а на одном из кораблей плывет… Христофор Колумб! Историки давно отметили, что идеи «западного пути в Индию» стали волновать Колумба около 1479 г. – после окончания экспедиции. Разве что он решил плыть несколько южнее. Кстати, из скудных свидетельств об этих двух плаваниях вовсе не следует со всей неопровержимостью, что Йенс-Ян Скульно-Скольно и Христофор Колумб – два разных человека… Быть может, и один, и вышеупоминавшийся поляк не был таким уж сказочником… Становится понятно, почему в Португалии так прохладно отнеслись к планам Колумба, – были свои планы, не хуже, и свои капитаны…
Англия. Около двадцати лет назад профессор Фобе Тейлор проанализировал отчеты и списки грузов, которые корабли ввозили и вывозили в Бристоль. И заметил любопытные несуразности. Согласно заявленным декларациям, большинство капитанов вели торговлю с Ирландией, но этому не соответствовало проведенное в пути время. Некий капитан Морис Таргат сплавал в Ирландию и обратно за 115 дней. Этого хватило бы, чтобы совершить рейс туда и назад… трижды! Профессор сделал вывод, что на самом деле бравые морячки плавали вовсе не в Ирландию… Куда? Не исключено, что и в Америку. Именно из Бристоля весной 1498 г. отплыл в Америку Джон Кабот (он же – генуэзец Джованни Габото, обосновавшийся в Англии за восемь лет до того). А профессор географии Эксетерского университета Дэвис считает, что еще в 1477 г. в Гренландию регулярно наведывался известный валлийский контрабандист Джон Ллойд (то есть в те годы, когда в Англии бывал Колумб).
Сообщения о том, что Колумб довольно хорошо знал, куда плыть, многочисленны.
Марокканский профессор Мохаммед эль-Фаси утверждает, что Колумб побывал в Марокко, где и узнал о древнейшей трансатлантической трассе берберов, плававших некогда в Америку. Так это или нет, в точности неизвестно, но в соседствующей с Марокко Гвинее Колумб в 1419 г. бывал, возможно, даже дважды…
Известный моряк и географ, автор знаменитых карт, турецкий адмирал Пири Реис прямо писал, что распространилась весть, будто «неверный по имени Колон-бо» узнал из каких-то старых книг о существовании за морем обширной земли. Мало того, из тех же книг «Колон-бо» узнал, что обитатели этих земель обожают стеклянные украшения и готовы менять их на золото, – потому и прихватил означенных украшений побольше…
С этим свидетельством перекликается книга Гарсиласо де ла Веги «О государстве инков», вышедшая в 1609 г. в Лиссабоне. Гарсиласо утверждает, что примерно в 1484 г. лоцман из Уэльвы Алонсо Санчес по пути на Мадейру угодил в жесточайший шторм, около месяца буря носила его суденышко, пока не прибила к неизвестному острову, предположительно Гаити. Санчес ухитрился вернуться в Европу, потеряв из семнадцати человек экипажа двенадцать. А далее…
«Они остановились в доме знаменитого Христофора Колумба, генуэзца, потому что знали его как великого лоцмана и картографа, который составлял карты для мореплавания… И так как прибыли они измученными перенесенным в прошлом трудом, сколько ни одаривал их Христофор Колумб, они не пришли в себя и умерли все у него дома, оставив ему в наследство труды, которые принесли им смерть и которые взялся завершить великий Колумб с таким энтузиазмом и силой, что, если бы ему пришлось перенести такие же страдания или даже бо́льшие, он все равно предпринял бы это дело, чтобы передать Испании Новый Свет и его богатства…»
Проще всего сослаться на извечную нелюбовь португальцев к давним военным противникам и конкурентам в захвате дальних земель – испанцам. Но, во-первых, Гарсиласо явно настроен к Колумбу доброжелательно (что плохого в том, что Колумб воспользовался картами и записями умерших?), во-вторых, это сообщение очень уж перекликается с теми, о которых я уже рассказал…
Можно упомянуть и о гораздо менее значительных, но все же интересных фактах. Кормчий Мартин Висенте и губернатор Порту-Санту Корреа находили в море и на берегу обработанные рукой человека непонятные деревянные предметы, странные деревья, растения и плоды, есть даже упоминания о двух необычного, неевропейского вида утопленниках, выловленных у острова Флориш в Азорском архипелаге. Висенте был другом Колумба, Корреа – тестем Колумба…
Многие исследователи давно уже обращают внимание на странности путешествия Колумба – он и туда, и обратно плыл так, словно заранее знал приблизительное расстояние до «Индии», знал о существовании сильного океанского течения, помогавшего плывшим в западном направлении, о ветрах. Его маршрут, на соблюдении которого Колумб яростно настаивал, совпадает с этим течением и направлением постоянных ветров настолько, что об «удаче» говорить даже и стыдно…
Кстати, не осталось достоверных свидетельств о том, что кто-то вообще видел привезенные Колумбом из первого своего путешествия диковины. Подлинность значительной части его писем, отчетов и дневников оспаривается давно, не без оснований. Почему-то могила Колумба оказалась в полной безвестности, и очень быстро забыли, где она находится, так что место погребения Колумба навсегда останется тайной.
И наконец…
В конце семидесятых годов прошлого столетия итальянский историк Маринелла Бонвина-Мадзанти обнаружила в архивах города Модены письмо неаполитанского посланника в Барселоне Аннибале ди Дженнаро, отправленное 9 марта 1493 г. брату, занимавшему такой же пост в Милане. Среди других испанских новостей Дженнаро сообщает (именно среди): «Несколько дней назад возвратился Колумб, который отправился в августе прошлого года с четырьмя кораблями в плавание по великому океану».
Начинаются странности! Во-первых, четыре корабля – в то время как традиция упорно приписывает Колумбу три. К тому же флагманский корабль Колумба «Санта-Мария» погиб у американских берегов, так что осталось только два…
Во-вторых, официальнейшей, утвержденной, канонической датой возвращения Колумба из трансатлантического рейса всегда считалось пятнадцатое марта 1493 г.! Мало того, 9 марта – это день, когда Аннибале узнал о прибытии кораблей Колумба в Палос. А от Палоса до Барселоны – целых девятьсот километров (если считать по прямой). Реки, горы, разбойники в лесах, ужасные тогдашние дороги… Один итальянский путешественник в 1419 году хвастался, что проехал семьсот миль «всего» за шестнадцать дней. Хотя ехал по гораздо более удобным дорогам равнинной Германии и Италии, а не горной Испании.
Вывод? Если учитывать письмо Дженнаро, выходит, что Колумб возвратился в Палос гораздо раньше официальной даты, где-то в двадцатых числах февраля. Недели через две весть об этом и достигла Барселоны…
Отчего же возникла такая путаница с датами? Умышленно или случайно? Обратите внимание: Дженнаро отчего-то вовсе не упоминает о грандиознейшем событии – открытии новых земель за океаном. Можно представить, чтобы информация об этом до него не дошла? Маловероятно. Неужели те, кто принес известия о возвращении Колумба, не уточнили, что же именно он свершил?
А может, все известия как раз в том только и заключались, что Колумб вернулся? А об «открытии Америки» заговорили через пару недель? И Колумб попросту плавал в океане, но из-за бунта экипажа или нехватки воды вынужден был вернуться, не достигнув «Индии»?
Мотивы испанской короны, решившейся на фальсификацию, лежат на поверхности. Меж Испанией и Португалией шло прямо-таки бешеное соперничество за новые земли – при том, что на Запад, как мы видим, плавали и англичане, и скандинавы…
Формируем версию. Хотя плавание Колумба окончилось неудачей, в чью-то умную голову при испанском дворе пришло гениальное решение: считать победу поражением, а открытие – состоявшимся. О существовании за океаном новых земель знают слишком многие, известие о том, что Колумбу, наконец-то, удалось их достичь, особенного удивления не вызовет, зато проверить это утверждение крайне трудно. Испания получает возможность кричать на весь тогдашний «цивилизованный мир»: земли открыл наш капитан, отныне они – наши, наши, наши! Всякий, кто покусится, вызовет войну! За свои новые территории мы будем стоять до последнего, они наши, они открыты нами, руки прочь!
Примерно так и действовало испанское правительство после пятнадцатого марта 1493 г. В следующем году оно добивается от Римского Папы подтверждения исключительных прав испанской короны на все, что испанские капитаны уже открыли и еще откроют в западном полушарии, другими словами, испанцы берут «эксклюзив» на Америку. Папа проводит по глобусу (уже существовавшему в то время) разграничительную линию. Недобрые соседи-португальцы вынуждены довольствоваться Индией.
(Кстати, тем, кто любит упоминать об «отсталости» и «невежестве» церковников, следует напомнить, что Тордесильясский договор 1494 г. фактически узаконивает представления о шарообразности Земли).
И только год-другой спустя начинаются настоящие плавания в Америку Колумба и молодого идальго Алонсо де Охеды – прекрасно документированные, закончившиеся доставкой в Испанию вполне реального золота и вполне реальных индейцев, о чем остались «акты приемки»… Никто так и не заподозрил, что первое путешествие Колумба было фикцией. В самом деле, проверить в сжатые сроки было попросту невозможно. Тогда же как-то очень уж кстати пропадает без вести португальский капитан Гашпар Кортириал со своим кораблем, столь же загадочно исчезает его брат – реальные соперники испанцев…
Быть может, этим и объясняется столь странная, не имеющая аналогий «неблагодарность» испанской королевской четы – Колумбу, собственно говоря, платить было не за что. А впоследствии, когда он, вульгарно выражаясь, пытается что-то «поиметь», его сажают в тюрьму – и выпускают, когда убеждаются, что урок пошел впрок и капитан не будет ни болтать, ни требовать незаработанного…
Я вовсе не утверждаю, что именно так и было. Но так могло быть. Слишком много загадок, противоречий и прямых странностей.
Кстати, об Америке. Точнее, о ее названии, якобы данном в честь Америго Веспуччи. Веспуччи, конечно, был выдающимся ученым своего времени. В честь иных капитанов, конечно, и называли иногда часть новооткрытых земель – существовала одно время на картах Земля Жуана Ваша (Кортириала), а некий залив до сих пор именуется Гудзоновым. Но – целый необозримый континент? В честь человека, который совершил только одно плавание (в составе экспедиции Охеды 1499 г.) в уже открытые земли?
Существует более изящная гипотеза. Вторую экспедицию Джона Кабота к заокеанским землям финансировали бристольские негоцианты, и самый крупный вклад внес купец и таможенный старшина по имени Ричард и по фамилии… Америк! Мог Кабот назвать открытые им земли в честь спонсора? Почему бы и нет? Тем более, что автор «Хроники всего света», краковский историк Мартин Бельский, в 1554 г. писал: «Амъерикус (Веспуччи) прозван именем от великого острова Америка». Не континент назвали в честь Веспуччи, а Веспуччи в честь описанных им земель.
Неизвестно, как все происходило в те далекие столетия. Но фактом остается одно: Христофор Колумб – одна из загадочнейших фигур мировой истории…
Крещение Руси: сплетение загадок
В детстве, с почтением раскрывая исторические книги, я искренне полагал, что работа ученого-историка выглядит примерно следующим образом. В тихом архиве, где говорят шепотом из уважения к следам минувших веков и ходят в мягких тапочках, стоят полки, помеченные ярлычками: «XI век», «XII»… и так далее. На каждой полке лежат документы, написанные именно в том самом времени, которым датированы. Задача же ученого – трудолюбиво овладев древнеславянским, прочитать сии раритеты, переложить их на современное наречие и явить миру.
Впрочем, кое-кто, пребывая в зрелых годах, и сейчас именно так полагает. Проверено на опыте. Люди склонны полагать, не вдаваясь в тонкости, что основой для крайне безапелляционных суждений историков, для указания точных дат и навешивания тех или иных эпитетов послужило нечто достовернейшее.
Меж тем в жизни – и в науке истории – обстоит как раз наоборот. Летописи, привычно относимые, скажем, к XII веку, на самом деле оказываются либо позднейшими копиями, либо, что еще печальнее, плодами компиляции, а то и самостоятельного творчества какого-нибудь книжника, полагающего, что ему, высокомудрому, известно о тех или иных событиях прошлого гораздо больше, чем непосредственным участникам этих событий, оставившим воспоминания. И не подумайте, что я преувеличиваю. В следующих главах мы еще столкнемся с многочисленными случаями, когда историк двадцатого столетия не допускающим возражений тоном заявляет: «Летописец ошибается…» Вот так – ни больше, ни меньше. Из двадцатого века виднее.
Летописцы, конечно, были живыми людьми, а потому могли ошибаться, что частенько и делали. Однако это еще не дает ни малейшего повода современным историкам впадать в другую крайность – объявлять святой истиной лишь одну версию из множества, лишь одну старинную хронику, отвергая остальные, которые иногда крайне многочисленны, но, вот незадача, напрочь опровергают чью-нибудь концепцию. С концепцией, конечно, расставаться трудно – ее пестуешь, холишь и лелеешь, к ней привыкаешь. И все же…
Простой пример. Князь Олег, тот самый, которому посвящена «Песнь о Вещем Олеге», умер, как принято считать, при весьма загадочных обстоятельствах: «…гробовая змея, шипя, между тем, выползала…»
Упоминания о том, что князь умер от укуса змеи, в летописях имеются. Однако мне, как детективу-любителю (сталкивавшемуся к тому же со змеями при работе в тайге), представляется крайне сомнительным, что вышеозначенная змея смогла прокусить сапог из грубой кожи. Не по плечу такой подвиг стандартной русской гадюке, в буквальном смысле – не по зубам. Быть может, наиболее близка к истине, как ни возмутит это эстетов от академической истории, версия, выдвинутая авторами журнала «Сатирикон», написавшими до революции пародийную «Русскую историю»: когда князь Олег потребовал у волхвов финансового отчета о суммах, выделенных им на содержание любимого коня, волхвы вместе с князем отправились на холм, а оттуда возвратились уже без него, туманно поясняя что-то насчет «гробовой змеи»…
Это, конечно, шутка. Вернемся к вещам серьезным – русским летописям, повествующим о дате смерти князя Олега и месте его последнего упокоения. Так вот, Лаврентьевская летопись сообщает, что произошло это в 912 г., а похоронен князь во граде Киеве на горе Щековице. Чему противоречит Новгородская летопись, уверяющая, что преставился князь Олег… в 922 г. в городе Ладоге, где и похоронен.
Вот так. Обе летописи, несомненно, подлинные, что окончательно запутывает дело: практически невозможно установить, какой из документов отражает реальную дату и место княжеского погребения. Отсюда следует многозначительный вывод: нет никаких оснований в подобной ситуации безоговорочно отвергать один документ и столь же безоговорочно верить второму. Очень прошу читателя хорошенько запомнить этот тезис: в дальнейшем им не раз придется руководствоваться…
Вопросительный знак здесь появился отнюдь не случайно. Классическая версия этого эпохальнейшего события известна давно: княгиня Ольга приняла крещение по обряду византийской церкви в Константинополе, где византийский император, плененный ее красою, поначалу предложил киевской княгине стать его супругой, но хитрая Ольга заявила: поскольку-де император стал ее крестным отцом, жениться на крестной дочери ему, императору, невместно. Император устыдился и отступился. Ольга вернулась в Киев. Сын ее Святослав не проявил никакого желания последовать примеру матери и остался язычником, как и его сын, знаменитый Владимир. Лишь впоследствии, когда уже не было в живых ни Ольги, ни Святослава, ни Владимирова брата христианина Ярополка (которого убили как раз люди Владимира), Владимир вызвал в Киев мусульман, иудеев, римских христиан, византийских христиан и, выслушав аргументы каждого в защиту своей веры, остановился на византийском православии…
Эта каноническая версия основывается на одном-единственном источнике: так называемой «Повести временных лет», и самой жуткой ересью в ученых кругах считается, ежели кто дерзнет в подлинности данной «Повести» усомниться – либо усомниться в ее датировке (принято считать, что «Повесть» закончена мудрым летописцем Нестором в 1106 г.).
Лепо же нам будет, братие, начать подробный разбор сего…
Начнем с Несторова труда. Первым в России изучением «Повести временных лет» занялся ученый немец Август Людвиг Шлецер (1735–1800), историк и филолог, пребывавший на русской службе в 1761–1767 гг. и выбранный почетным иностранным членом Петербургской Академии наук. Но интерес для нас должны представлять не собственно Шлецеровы изыскания, а то, что он пишет о деятельности русского историка и государственного деятеля В.Н. Татищева (1686–1750):
«В 1720 г. Татищев был командирован в Сибирь… Тут он нашел у одного раскольника очень древний список Нестора. Как же он удивился, когда увидел, что он совершенно отличен от прежнего! Он думал, как и я сначала, что существует только один Нестор и одна летопись. Татищев мало-помалу собрал десяток списков, по ним и сообщенным ему другим вариантам составил одиннадцатый…»
Любопытно, не правда ли? Оказывается, двести лет назад еще существовал десяток разнившихся меж собой «летописей Нестора» – да вдобавок некие «другие варианты»… Сегодня от всего этого многообразия остался один-единственный канонический текст – тот самый, о котором нам велено думать, что он написан в 1106 г. и является единственно правильным…
Что еще любопытнее, Татищеву так и не удалось опубликовать результаты своих трудов. В Петербурге по поводу напечатания возникли «странные возражения» (определение Шлецера). Татищеву прямо заявили, что его могут заподозрить в политическом вольнодумстве и ереси. Он попытался издать свой труд в Англии, но и эта попытка успехом не увенчалась. Более того – рукописи Татищева впоследствии исчезли. А приписываемая Татищеву «История», как указывалось еще в начале XIX века академиком Бутковым, представляла собой не татищевский подлинник, а весьма вольное переложение, практически переписанное небезызвестным Герардом Миллером, немцем на русской службе: «„История“ Татищева издана не с подлинника, который потерян, а с весьма неисправного, худого списка… При печатании сего списка исключены в нем суждения автора, признанные вольными, и сделаны многие выпуски».
Можно еще добавить, что сам Татищев совершенно не доверял «Повести временных лет», о чем написал прямо: «О кнезех русских старобытных Нестор монах не добре сведем бе».
Что позволило Татищеву сделать столь безапелляционное заявление? В точности неизвестно. «Другие варианты» Нестора исчезли, как бумаги Казанского и Астраханского архивов, в которых работал Татищев…
Однако не стоит опускать рук – не все, но многое удастся восстановить косвенным образом.
Поездка Ольги в Константинополь действительно имела место. Сомневаться в этом не приходится по одной-единственной, но чрезвычайно веской причине: существует официальное описание приема Ольги при дворе, «De Geremoniis Aulae Bizantinae», – и труд этот принадлежит авторитетнейшему свидетелю, самому византийскому императору Константину VII Багрянородному. В самом деле, в 957 г. император со всем почетом принимал киевскую княгиню. Вот только стать ее крестным отцом никак не мог – поскольку пишет черным по белому, что Ольга уже была христианкой! И в свите княгини находился ее духовник!
Кстати, была весьма прозаичная причина, по которой Константин никак не мог предлагать Ольге руку и сердце – к ее приезду он уже пребывал в законном браке…
Поистине, начинаешь верить Татищеву, что старец Нестор был «не добре сведом»!
Не верить императору Константину нет никаких оснований. В те времена языческая Русь доставляла Византии немало хлопот и беспокойства своими частыми набегами, после которых гордые ромеи выплачивали славянам немалую дань. Можно не сомневаться: принятие Ольгой крещения в Константинополе от византийцев было бы по любым критериям столь ошеломительным дипломатическо-политическим успехом Византии, что о нем следовало не просто упоминать – громогласно сообщить всему остальному миру.
Однако ж не сообщили. Честно написали, что Ольга приехала уже крещеной…
Кто же ее крестил? И когда? Наконец, почему мы решили, что Ольга была крещена по византийскому обряду? Быть может, наоборот, по «латинскому», то есть римскому?
Я уже вижу, как сжимаются кулаки и слышу, как скрежещут зубы ревнителей православного варианта. Однако, вопреки устоявшемуся мнению, не склонен полагаться на него только потому, что оно устоявшееся. В конце концов, столетиями верили устоявшемуся мнению, что Земля вращается вокруг Солнца…
Оказывается, давно уже существует предположение, что Ольга и в самом деле приняла крещение в Киеве в 955 г. Оказывается, в Киеве к тому времени уже стояла церковь святого Ильи (чья принадлежность константинопольской патриархии до сих пор не доказана). Оказывается, согласно западноевропейским хроникам, в 959 г. послы Ольги прибыли к германскому императору Оттону, ПРОСЯ О НАПРАВЛЕНИИ НА РУСЬ ЕПИСКОПА И СВЯЩЕННИКОВ! Просьбу приняли, и в следующем 960 г. некий монах Сент-Альбанского монастыря был рукоположен в епископы Руси, но в Киев не смог прибыть, поскольку заболел и умер.
В том же году в епископы Руси был рукоположен монах монастыря Св. Максимина в Трире Адальберт – и добрался до Киева. Правда, уже через год ему пришлось покинуть русские пределы.
Почему? Сторонники «несторовщины» не в силах опровергнуть сам приход Адальберта на Русь (ибо об этом пишут не только западноевропейские, но и русские хроники), однако объявили его отъезд «неприятием русскими папежского гостя». То есть – еще одним аргументом в пользу «византийской» версии Ольгиного крещения.
Меж тем отъезд Адальберта из Киева можно истолковать и по-другому. Возможно, дело было не в том, что Адальберт пришел от папы, совсем не в том… В конце концов, в те времена единая христианская церковь еще не раскололась на православную и католическую, а потому мы с полным правом можем заключить, что яростные выпады несторовской «Повести» в адрес папистов как раз и объясняются тем, что «Повесть временных лет» написана веке в шестнадцатом, когда противостояние и впрямь стало непримиримым. А в храме Святой Софии, построенном в Киеве в XII в., мозаичное изображение Римского Папы Климента преспокойно соседствовало с образами Григория Богослова и Иоанна Златоуста…
Адальберт мог покинуть Киев по причинам, как выразились бы мы сейчас, организационного характера. Историк М.Д. Приселков полагал, что Адальберт был направлен в Киев с ограниченными полномочиями – русская церковь должна была быть организована как простая епархия, то есть подчинявшаяся непосредственно германскому духовенству. Ольга же вполне могла потребовать, чтобы киевская церковь стала диоцезом – автономной единицей под руководством автономного епископа или митрополита. Во всяком случае, именно эти требования в свое время выдвигали принявшие христианство от Рима владетели Польши и Чехии – и после долгой, сложной борьбы добились своего. Ольга просто-напросто могла последовать их примеру. Но – не договорились. Адальберту пришлось уехать в спешке. Впоследствии его отъезд истолковали как «неприятие» Киевом «римского варианта».
А было ли таковое неприятие? Позвольте усомниться…
Распространение христианства на Руси неразрывно связано с именами двух братьев-просветителей – Кирилла и Мефодия. Именно они составили кириллицу – новую азбуку, пришедшую на смену старым славянским письменам, и эта азбука из Моравии и Чехии попала на Русь. Разумеется, давно принято именовать братьев «православными византийского обряда»…
Однако все было несколько иначе. Во-первых, по логике азбуку следовало бы именовать не кириллицей, а константиницей – потому что брат Мефодия именовался как раз Константином, а имя Кирилл принял незадолго до смерти, уйдя в монастырь. К тому времени новая славянская азбука давно была им совокупно с братом составлена…
Во-вторых, вся жизнь и деятельность братьев свидетельствуют о том, что они в первую очередь были посланцами Рима. Судите сами.
Сначала Константин и Мефодий и в самом деле жили в Константинополе и были пока что не священниками, а учеными книжниками-мирянами. В 862 г. князь Ростислав, правивший Великой Моравией, прибыл к византийскому императору Михаилу и поведал ему, что Моравия отреклась от язычества, стала соблюдать христианский закон, но не имеет учителей, которые проповедовали бы христианскую веру на славянском языке.
Тогда-то император и поручил ученым братьям ответственную миссию. Составив новую азбуку, Константин с Мефодием прибыли в Моравию и более трех с половиной лет проповедовали там христианство, распространяя Священное Писание, начертанное той самой кириллицей (константиницей).
После чего намеревались вернуться в Константинополь… но, встретив в Венеции папского гонца, приглашавшего их в Рим, последовали за ним. Именно в Риме папа Адриан II рукоположил братьев в сан священников! Сохранилось письмо папы моравским князьям Ростиславу, Святополку и Коцелу, где, в частности, говорится: «Мы же, втройне испытав радость, положили послать сына нашего Мефодия, рукоположив его и с учениками, в Ваши земли, дабы учили они Вас, как Вы просили, переложив Писание на Ваш язык, и совершали бы полные обряды церковные, и святую литургию, сиречь службу Божью, и крещение, начатое Божьей милостью философом Константином».
О вражде меж западной и восточной церковью пока что нет и речи – в том же послании Адриан именует византийского императора «благочестивым». Есть еще одно многозначительное упоминание: Константин и Мефодий, отправляясь в Моравию, заранее знали, что эти земли относятся к «апостольскому», то есть римскому канону. А потому ни в малейшей степени не отклонялись от римских канонов. И найденные ими мощи святого Климента отвезли не в Константинополь, а в Рим.
Остается лишь добавить, что впоследствии папа сделал Константина епископом, а также специально восстановил для Мефодия Сремскую митрополию.
Итак, в конце IX века в славянских землях с благословения римского папы трудами Константина и Мефодия распространялось христианство апостольского, т.е. римского, канона. Распространялось среди ближайших соседей Руси – родственных ей славян. Может быть, именно отсюда и берет начало и появление в Киеве христианских церквей, и крещение Ольги? А Константинополь здесь и вовсе ни при чем? Лишь впоследствии, когда между Римом и Константинополем отношения испортились напрочь и дело дошло до взаимного анафемствования, летописцы вроде Нестора (жившего, скорее всего, в XV или XVI веках) постарались на совесть, чтобы вымарать все «крамольные» упоминания о крещении, первоначально принятом от посланников Рима…
Есть еще одно косвенное доказательство. Наличие в нашем Священном Писании Третьей Книги Ездры, которая присутствует лишь в Вульгате (Библии на латыни) – но не в греческом и еврейском вариантах Писания. Это доказывает: первые переводы Библии на старославянский язык были сделаны именно с Вульгаты, то есть с Библии римского канона. Да и календарь – основа богослужения – на Руси был принят не византийский, а как раз латинский. Названия месяцев латинские, а не ромейские, и началом года считался не сентябрь, как у греков, а март – как на Западе…
Интересно, есть ли западноевропейские источники, подтверждающие сию еретическую гипотезу?
Представьте себе, есть. Вот что сообщает хроника францисканского монаха Адемара (XII век):
«У императора Оттона III были два достопочтеннейших епископа: святой Адальберт и святой Брун. Брун смиренно отходит в провинцию Венгрию. Он обратил к вере провинцию Венгрию и другую, которая называется Russia. Когда он простерся до печенегов и начал проповедовать им Христа, то пострадал от них, как пострадал и святой Адальберт. Тело его русский народ выкупил за дорогую цену. И построили в Руссии монастырь его имени. Спустя же немного времени пришел в Руссию какой-то епископ греческий и заставил их принять обычай греческий».
Поездку Бруна к печенегам российская историография, скрепя сердце, признает. Однако все остальное, написанное Адемаром, современные ученые мужи опровергают по избитой методике: «летописец заблуждался». Из двадцатого века виднее. Нестора положено считать правдивейшей личностью под солнцем. Адемара положено считать невеждой, переложившим на бумагу недостоверные сплетни и непроверенные слухи. Нестор ложится в концепцию, Адемар же категорически неудобен…
Так и живут. Присочинив попутно, что княгиня Ольга сожгла град Коростень… реактивными снарядами, полученными от византийцев. Доказательством служит как раз то, что ни единого упоминания об этом в византийских документах нет – значит, конспирация была строго соблюдена…
Многие историки давно уже соглашаются, что убийство князя Святослава печенегами у днепровских порогов – история гораздо более сложная и загадочная, чем официальная версия, согласно которой Святослав, возвращаясь после войны с ромеями, чисто случайно напоролся на превосходящие силы степняков. Так что здесь я не открываю никаких Америк. Пока…
История, в самом деле, загадочная и грязненькая. Судите сами. После продолжавшихся два месяца схваток у болгарской крепости Доростол Святослав заключил с византийским императором Иоанном Цимисхием, в общем, довольно почетный мир. И поплыл с дружиной в Киев поздней осенью. Согласно летописям, русским стало известно, что у порогов печенеги устроили засаду…
И вот здесь что-то происходит! Что-то, навсегда оставшееся загадкой. Большая часть дружины с воеводой Свенельдом во главе уходит в Киев по суше, степью – и благополучно добирается до города!
Что касается князя Святослава, он вдруг начинает вести себя более чем странно. С меньшей частью дружины остается… зимовать то ли на берегу, то ли на одном из днепровских островов. Зима выдалась лютая, еды почти нет, летописцы подчеркивают, что русские бедствовали несказанно: «…по полгривны платили за конскую голову, врагом были болезни». Весной Святослав, даже не пытаясь пройти степью, по которой благополучно ушел Свенельд, вновь плывет по Днепру. Печенеги, что странно, отчего-то зимовали здесь же – они по-прежнему подстерегают князя. И убивают…
Странностей выше допустимого. Почему Святослав не ушел в Киев степью? Означает ли уход Свенельда, что в русском стане произошел раскол? Почему печенеги столь упорно ждали несколько месяцев? В истории вроде бы не отмечены какие-то действия Святослава, внушившие печенегам непреодолимое желание за что-то отомстить князю…
Темная история. И потому ее не единожды назвали «заказным убийством». Полное впечатление, что Святослав прекрасно понимал: в Киев ему идти нельзя. Почему? Что там могло случиться?
Поначалу во всем винили византийцев, якобы подкупивших печенежского кагана Курю. Однако впоследствии было блестяще доказано: ромеям просто не хватило бы времени организовать довольно сложную операцию. Не успели бы они снестись с печенегами…
Тогда? Покойный Л.Н. Гумилев предложил довольно изящно построенную версию. Согласно ей, заговор против Святослава был затеян старшим сыном Святослава Ярополком, стоявшим во главе киевских христиан. Другими словами, набиравшая силу христианская партия таким образом отделалась от одного из самых влиятельных своих противников. Благо под рукой имелся киевский воевода Претич, несколькими годами ранее ставший побратимом печенежского кагана Кури – он, скорее всего, и стал «связником» [48].
Косвенным подтверждением этой версии служит Иоакимовская летопись, где смерть Святослава объявлена Божьей карой за то, что князь в 971 г. расправился с киевскими христианами и велел разрушить некую церковь.
Вообще-то, Иоакимовская летопись давно признана компилятивным источником, составленным в XVII веке, которому «доверять без проверки нельзя» (академик Б. Рыбаков). Сам академик считал, что доказательством является постамент языческого бога в центре Киева, который «был вымощен плинфой и фресками христианского храма, разрушенного до 980 г.» [168].
Правда, приведенное академиком Рыбаковым «доказательство» свидетельствует лишь о том, что христианский храм был некогда разрушен, но никак не о том, что в разрушении повинен князь Святослав…
Читатель вправе недоуменно воскликнуть: «Позвольте! Ведь достоверно известно, что Святослав, не в пример матери Ольге и старшему сыну Ярополку, был приверженцем язычества!»
Верно, известно. Из рукописи Нестора. Но в последние годы появились свидетельства, заставляющие снова вспоминать о характеристике, данной Нестору Татищевым…
В вышедшей недавно книге «Империя» московские математики Носовский и Фоменко, известные интереснейшими работами на тему «новой хронологии», привели большие отрывки из книги Мауро Орбини, посвященной славянской истории. Книга эта впервые издана в 1601, и ее автор, «архимандрит Рагужский», основывался на огромном количестве средневековых источников, просто-напросто не дошедших до нашего времени [139].
Кстати, лично я не согласен с Носовским и Фоменко в том, что определение «архимандрит Рагужский» связывает личность Орбини с балканским либо итальянским городом Рагуза. Право на существование имеет и другая версия: Орбини был австрийцем. Слово «рагужский» вполне могло означать искаженное «ракусский» – то есть «австрийский». В старых русских книгах титулом «арцыкнязь ракусский» именуется германский император Максимилиан, и в самом деле имевший среди подвластных ему земель и Австрийское герцогство. А в современном чешском и словацком Австрия так и называется – «RAKOUSKO»…
Но вернемся к Святославу. В книге Орбини мне попалась прелюбопытнейшая строка: «После смерти Ольги правил ее сын Святослав, ШЕДШИЙ ПО СТОПАМ МАТЕРИ В БЛАГОЧЕСТИИ И ХРИСТИАНСКОЙ ВЕРЕ».
Каково? Это означает, что в прошлом, кроме навязшего в зубах «Нестора» существовали и другие источники, рассматривавшие князя Святослава несколько иначе, нежели «несторовцы». Какой еще вывод можно сделать из выше приведенной цитаты?
В самом деле, получалось несколько странно: мать Святослава – ревностная христианка, старший сын – ревностный христианин, зато сам он – язычник… Режьте мне голову, но здесь присутствовала некая психологическая нестыковочка.
Если сообщение Орбини правдиво (а какие у нас основания априорно считать его ложным, отдавая предпочтение Нестору?) и князь Святослав был христианином, события на Днепре можно истолковать несколько иначе…
Святослав остается зимовать на Днепре, потому что прекрасно сознает грозящую ему из Киева угрозу, но исходит эта угроза не от христианской партии Ярополка, а от языческой Владимира. К каковой принадлежит и бросивший Святослава Свенельд, и, возможно, Претич. В Киеве готовится антихристианский переворот, а потому Святослава, как ревностного и влиятельного сторонника христиан, необходимо убрать…
И убирают – руками печенегов. Имя их кагана присутствует в разных толкованиях – Куря, Курей, Кур… Интересно заметить, что в тюркском языке есть слово «Кур», которым принято называть одноглазого, потерявшего один глаз в результате травмы либо бельмастого. Быть может, «люди кагана Кури» на самом деле «банда Кривого»?
Кстати, некоторые источники уверяют, что Святослав был убит не на берегу Днепра, а на острове Хортица. Согласно свидетельству уже упоминавшегося Константина Багрянородного, на этом острове, у огромного дуба, русы-язычники совершали свои жертвоприношения, убивая живых петухов. Работы современных археологов это сообщение вполне подтверждают.
Интересно, есть какая-то связь между насильственной смертью христианина Святослава и языческим святилищем, расположенным поблизости от места убийства князя? Быть может, неслучайно его кровь пролилась именно на Хортице? Жертвоприношение?
И, наконец, есть летопись, где прямо сказано, что Святослав не запрещал своим людям креститься – «не бороняше»…
Все последующие события без малейшей натяжки укладываются в гипотезу о христианине Святославе. Владимир убивает брата, христианина Ярополка. И устраивает в Киеве знаменитое языческое святилище, о котором написано слишком много (а посему не стоит цитировать здесь бесспорные источники). Возможно, именно по приказу Владимира (даже наверняка – в рамках нашей версии) была разрушена та христианская церковь, чьи камни и фрески легли в постамент грандиозного языческого капища.
Кому понадобилось превращать Святослава в закоренелого язычника, догадаться легко. Впоследствии, когда во множестве стали сочиняться апологетические описания «жития святого Владимира», христианин Святослав стал словно бы и неудобен. Главная заслуга в крещении Руси должна была достаться именно Владимиру. Тогда-то, надо полагать, цензорские ножницы и прошлись по летописям, не укладывавшимся в официальный канон. Всякие упоминания о первоначальном принятии Русью крещения от посланцев Рима были изничтожены (правда, руки коротки оказались, чтобы дотянуться до западноевропейских документов, вроде хроники Адемара). Фигура упорствующего в своих языческих заблуждениях Святослава как нельзя лучше оттеняла светлый образ Владимира Крестителя. Подозреваю, правщики истории с величайшей охотой проделали бы ту же метаморфозу с княгиней Ольгой. Однако тут уж приходилось соблюдать минимум приличий – слишком много было свидетельств о ее принадлежности к христианству, а прах княгини покоился в Десятинной церкви, откуда удалить его было бы трудновато. Зато Святослав, погибший где-то далеко, как нельзя лучше подходил на роль «защитника язычества», благо протестовать было некому. А вероломное убийство Ярополка… Некий историк объявил князя «злопамятным и завистливым». Не объясняя, понятно, на основании чего пришел к такому выводу. Главное, злопамятного и завистливого словно бы и не жалко.
Интересно, настанет когда-нибудь момент, когда не келейно, а с широким оглашением воздадут должное памяти христианского мученика Святослава, павшего от руки язычников за веру? Или по-прежнему будет торжествовать «несторовщина»?
Чтобы должным образом оценить «правдивость» летописи Нестора «Повести временных лет», а также доказать, что она никоим образом не могла быть составлена в 1106 г. (году в 1606, а то и позже – так будет гораздо вернее), подробно рассмотрим один из ключевых эпизодов сего творения: рассказ о событиях, якобы происшедших перед принятием Владимиром христианства.
По Нестору, сначала к Владимиру один за другим, словно по некоему предварительному сговору (совершенно невозможная вещь!), являются некие посланцы, исповедующие ту или иную веру: мусульмане, «немцы из Рима», евреи и греки. Начинает мусульманин:
«И спросил Владимир: „Какова же вера ваша?“ Они же ответили: „Веруем богу, и учит нас Магомет так: совершать обрезание, не есть свинины, не пить вина, зато по смерти, говорит, можно творить блуд с женами“. И далее сообщают князю: оказывается, и в этой, земной, жизни можно „невозбранно предаваться всякому блуду“» [173].
Каково? Вы можете себе представить ревностного миссионера, который в проповеди перед язычниками упирает главным образом на то, что его вера позволяет «невозбранно предаваться всякому блуду»? Лично я как-то не в состоянии. Либо миссионер этот – законченный дурак и развратник (а отправят ли такого в столь ответственную миссию?), либо вся эта история выдумана от начала и до конца гораздо позже описываемых событий, когда неприязнь меж православием и мусульманством достигла высокого накала (чего просто не могло быть в X веке нашей эры).
С «немцами из Рима» дело обстоит еще анекдотичнее. В защиту своей веры они, согласно Нестору, оказались способны промямлить одну-единственную косноязычную фразу: «Пост по силе; если кто пьет или ест, то все это во славу божию, как сказал учитель наш Павел».
Брешет, конечно, наш «очевидец» – как сивый Нестор… Но интерес для нас должны представлять не те глупости, что Нестор вложил в уста «немцам», а само употребление этого слова – «немцы», неопровержимо доказывающего, что «Повесть» сочинена не ранее шестнадцатого столетия. Именно в то время вошло в употребление в России слово «немец», служившее для обозначения любого западноевропейца. В Средневековье на Руси западноевропейцев называли совершенно иначе: «фрязы» либо «латины». Для примера: в 1206 году, узнав о взятии крестоносцами Константинополя, русский летописец заносит эту новость на скрижали в следующем виде: «…Царьград завоеван и частию сожжен Фрягами, или Латинами». И подобных примеров – множество…
Вслед за магометанами и «немцами» испытать на себе убийственное остроумие князя Владимира настал черед иудеев. «Владимир спросил их: „А где земля ваша?“ Они же сказали: „В Иерусалиме“. Снова спросил он: „Точно ли она там?“ И ответили: „Разгневался бог на отцов наших и рассеял нас по различным странам, А ЗЕМЛЮ НАШУ ОТДАЛ ХРИСТИАНАМ“».
Я не зря выделил последние слова. Именно в них и кроется ахиллесова пята «Повести». Согласно датировке, которая, в общем, сомнению не подвергается, этот интересный разговор происходил в 986 году от Рождества Христова.
То есть в те времена, когда в Иерусалиме, на землях бывшего еврейского государства, не было никаких христиан! Первые крестоносцы появились в Палестине лишь сто с лишним лет спустя после описываемых событий – в 1096! Вывод: «Повесть» написана не ранее конца одиннадцатого – начала двенадцатого столетия (а согласно тому, что выше говорилось о слове «немцы», – и того позже).
Потом, разумеется, приходят греки и закатывают речь на дюжину страниц, после которой Владимир, естественно, именно им и отдает предпочтение. Но приключения на этом не кончаются: Владимир отправляет «мужей славных и умных, числом десять», чтобы побывали в мусульманских землях, у «немцев» (!), а также посмотрели, как молятся богу греки в Царьграде. Славные и умные мужи добросовестно съездили к болгарам-мусульманам (не понравилось, понятно), потом побывали «у немцев» (с тем же результатом), и, наконец, оказались в «Греческой земле». Откуда вернулись очарованными, о чем и доложили князю в крайней степени восхищения: «И ввели нас туда, где служат они богу своему, и не знали – на небе или на земле мы, ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не знаем, как рассказать об этом».
Делайте со мной что хотите, но я твердо уверен, что Нестор – поганый русофоб. Иного определения для него и не подберешь. Надо очень не любить своих земляков, чтобы представить их полными и законченными дикарями, только вчера слезшими с деревьев и не без труда оторвавшими у себя хвосты… По Нестору, киевляне в 986 году от Рождества Христова были некими тупыми существами с девственно чистыми мозгами. Они впервые услышали о существовании мусульманства, иудаизма, «немецкой веры», они понятия не имели о церковных службах по православному канону – и, угодив в совершенно незнакомую им «землю Греческую», предстали папуасами, разинувшими рты перед сверкающими бусами…
К счастью, реальная история выглядела совершенно иначе. К концу X века русские уже достаточно долго общались с волжскими мусульманами-болгарами, а следовательно, должны были составить некоторое представление об исламе. А христианство, как мы помним, давно пустило в Киеве глубокие корни, и церкви там существовали еще до Владимира, так что для ознакомления с «греческой верой» не было нужды отправлять «славных мужей» в далекий Царьград, расходуя казенные денежки…
Один мой знакомый, ознакомившись с этой историей, высказал циничное предположение: по его мнению, «девятеро славных мужей» преспокойно промотали командировочные денежки, отсиживаясь где-то в Киеве, а нужные сведения почерпнули, вовсе не выезжая из стольного града. Как же иначе, если церковь византийского обряда в те времена преспокойно существовала в Киеве?
Это, конечно, шутка – наши представления о десятом веке. Вряд ли в те времена удалось бы отколоть такой номер. Вся история с прибытием миссионеров разных религий и «путешествии девяти славных мужей» вымышлена Нестором от начала до конца. Плохо только, что на творение сего блудливого пера до сих пор принято ссылаться как на бесспорную истину. Вот вам мнение академика Б.А. Рыбакова: «Историко-географическое введение Нестора в историю Киевской Руси, написанное с небывалой широтой и достоверностью, заслуживает полного доверия с нашей стороны».
Насчет широты, мне представляется, почтенный академик совершенно прав. Но вот каким волшебным образом он проверил «небывалую достоверность» Нестеровых творений, остается тайной за семью печатями. Лично для меня, по крайней мере. Как ни ломал голову, не смог определить: на основании каких источников Нестор утверждает, что «от Адама до потопа прошло 2242 года»…
Гораздо больше мне нравится высказывание нашего знаменитого историка Д. Иловайского, написавшего однажды по поводу одного особо выдающегося Несторовского пассажа: «Тут видим совершеннейшую бессмыслицу». В яблочко…
О бедных хазарах замолвите слово…
Пожалуй, больше всего оскорблений российская историография высказала в адрес хазар. Остальных южных соседей древних славян тоже не особенно жаловали летописцы и позднейшие историки – но половцев и печенегов поливали грязью все же не в пример меньше. Традиция оказалась устойчивой – великий поэт А.С. Пушкин припечатал хазар несмываемым эпитетом «неразумные», а крупный (но порой чрезмерно увлекавшийся собственными идеями) историк Л. Гумилев нарисовал предельно отталкивающую картину государства-паразита – Хазарского каганата, обложившего тяжелой данью всех ближних и дальних соседей. Мало того, по Гумилеву, власть в Хазарии, оказывается, захватили злокозненные пришельцы иудейской национальности, усиленно обращавшие в свою веру простодушных сынов степей. Разумеется, последняя версия была с радостным визгом подхвачена нацистами отечественного розлива, поднявшими шум вселенский об извечных кознях жидомасонов, еще тысячу лет назад обкатывавших на русских землях свой сатанинский план порабощения народа-богоносца…
Откровенной клиники мы постараемся избегать – всего лишь попытаемся разобраться в «хазарской загадке». Загадка эта существует до сих пор, и интерес к ней, судя по последним работам историков самых разных направлений, не падает.
Действительно, какое-то время иные славянские племена – поляне, северяне, вятичи и радимичи – платили дань Хазарскому каганату. Вот только понятие «дань» в те далекие времена было крайне растяжимым. Одним и тем же словом могли называть и постоянные выплаты, и деньги, полученные прямо-таки рэкетирскими методами…
Вот именно. Рэкет был прекрасно известен уже в ту эпоху. Скажем, киевское войско подступало к стенам Константинополя и объявляло, что уйдет не раньше, чем ему заплатят определенную сумму. Подобную «дань» Византия (самое мощное государство региона!) платила и русским князьям, и дунайским болгарам, да едва ли не всем своим соседям. Кроме того, у всех народов было в большой моде останавливать идущие из дальних мест купеческие обозы и даже воинские дружины, требуя с них опять же «дань» (шутки-шутками, но, похоже, именно отсюда пошел русский деревенский обычай, когда парень, «ходивший» с девкой с чужой улицы, вынужден был ублаготворить парой бутылок своих ровесников с означенной улицы – иначе «амор» осложнялся до предела). Проезжающие, скрепя сердце, платили – куда денешься?
Словом, точных деталей нет. Доктор исторических наук А. Кузьмин сделал любопытный обобщающий вывод: «Летопись дает глухие и противоречивые сведения о дани, взимавшейся хазарами, но из этих преданий и воспоминаний никак не следует, чтобы эта дань была тяжелой».
Есть еще одна интереснейшая версия «хазарской дани», но об этом чуть позже. Поговорим об иудаизме хазар и некоторых загадках, отсюда проистекающих.
То, что часть хазар иудаизм все же исповедовала, наука подтверждает. Известный историк-эмигрант, профессор Йельского университета Г.В. Вернадский был крайне категоричен в суждениях: «В восьмом и девятом веках еврейские миссионеры были активны в Хазарии, и около 865 г. хазарский каган и многие из его знати были обращены в иудаизм… главным центром иудаизма Древней Руси был Киев. Еврейская колония существовала там с хазарского периода. В двенадцатом веке одни из городских ворот Киева были известны как Еврейские ворота, что является свидетельством принадлежности евреям этой части города и значительного их количества в Киеве. Евреи играли значительную роль как в коммерческой, так и в интеллектуальной жизни Киевской Руси. По крайней мере, один из русских епископов этого периода Лука Жидята из Новгорода был, как мы можем полагать, еврейского происхождения. Иудаизм имел сильное влияние на русских в этот период, в результате чего русские епископы, подобно Илариону Киевскому и Кириллу Туровскому, в своих проповедях уделяли значительное внимание взаимосвязи иудаизма с христианством» [35].
Вряд ли стоит подвергать сомнению вышесказанное (поскольку оно подтверждается многими источниками) – за одним-единственным исключением. В той части, где речь идет о еврейских захожих миссионерах.
Потому что здесь – нестыковочка. Дело в том, что классический, ортодоксальный иудаизм (а иного в X веке просто не существовало) как раз категорически запрещает своим приверженцам вести миссионерскую деятельность среди иноверцев. Это, понятно, не значит, что того, кто решил обратиться к иудаизму, отвергают автоматически – но миссионерство прямо и недвусмысленно запрещено. (Кстати, в обряд принятия иудаизма и сегодня входит ритуал, когда неофита трижды уговаривают отказаться от своего решения.)
Кроме того, версия, согласно которой «захожие иудеи» захватили власть в Хазарии и стали правящей кастой, опровергается самой историей: за последние две тысячи лет иудеи нигде, ни в одной стране, не «захватывали» власть и не становились «правящей верхушкой». Кроме Хазарии, как ни странно. Поневоле напрашивается вывод, что Л.Н. Гумилев по милому своему обыкновению чересчур поэтически подошел к трактовке истории Средневековья, создав легенду о коварных захватчиках.
Более правдоподобным (хотя, безусловно, способным многих шокировать) представляется другой вариант: никакого еврейского нашествия не было. Никакой власти в Хазарии коварные иудеи не захватывали. Хазарию населяли родственные славянам народы, часть которых приняла иудаизм. Самое обычное дело для тех времен, когда «ареалы» распространения тех или иных религий еще не устоялись окончательно в том виде, как они нам знакомы. Русь приняла христианство, но это вовсе не означало переселения византийцев на ее земли. Западные славяне приняли христианство от Рима, что опять-таки не есть результат «переселения» римлян на польские или чешские земли и захвата ими там власти. Ну а часть славян-хазар приняла иудаизм, не будучи по крови евреями (в конце концов, даже сейчас в России есть несколько деревень, где жители, русские по крови, исповедуют классический иудаизм).
Сохранившиеся свидетельства тех времен как раз и работают на эту версию. Следов «пришлой еврейской верхушки», как ни старались, не обнаружили. Зато хватает иных многозначительных упоминаний. В хазарском городе Саркеле (как и в других городах каганата) так и не обнаружены следы еврейской письменности. Зато тюркских надписей – сколько угодно[11]. Та же картина и в Шарукани. И в Саркеле, и в Шарукани жили, кроме хазар, славяне, в том числе и христиане. Есть упоминание, что в 1111 году, во время похода русских князей на половцев, население Шарукани открыло ворота не перед угрозой применения военной силы, а перед попами, певшими молитвы…
Вот что писал персидский историк XIII века Фахр аддин Мубаракшах: «У хазар есть такое письмо, которое происходит от русского; ветвь румийцев, которая находится вблизи них, употребляет это письмо, и они называют румийцев русами. Хазары пишут слева направо, и буквы не соединяются меж собой… Та ветвь хазар, которая пользуется этим письмом, исповедует иудаизм».
Вот так. Общеизвестно, что евреи пишут справа налево… Хазары заимствовали веру, но не письменность.
Уже упоминавшийся Татищев на основании каких-то утраченных материалов считал, что хазары – славяне. И оставил крайне примечательную запись: согласно его изысканиям, киевские иудеи говорили на… славянском языке.
Следовательно, и «киевские евреи» – не более чем славяне, принявшие иудейскую веру. Отсюда и Лука Жидята, обязанный своему прозвищу скорее всего происхождением из рода славян-иудеев. Кстати, в XII веке встречается отчество «Жидиславич», которое могло образоваться только от имени Жидислав.
Схожие аргументы можно подыскать и в русском эпосе – в древних былинах. Там, оказывается, действует богатырь с определенно еврейским именем Саул. Там Илья Муромец сражается с «богатырем Жидовином из земли Жидовинской»[12]. Там часто мелькают витязи, которых называют «жидове козарские» – вроде богатыря Михайлы Козарина. Обратите внимание – витязи. Не ростовщики с пачкой векселей в сумке, а настоящие богатыри, восседающие в доспехах на борзых конях.
Итак, мнение о том, что хазары – это славяне, родилось не сегодня. После Татищева, в начале XIX века, о том же писал в своей «Истории русов или Малой России» архиепископ Белорусский Георгий Кониский: «Козарами (именовали – А.Б.) всех таковых, которые езживали верхом на конях и верблюдах и чинили набеги, а сие же название получили наконец и все воины славянские, избранные из их же пород для войны и обороны отечества, коему служили в собственном вооружении, комплектуясь и переменяясь также своими семействами. Но когда во время военное выходили они вовне своих пределов, то другие гражданского состояния жители делали им подмогу, и для сего положена была у них складка общественная, или подать, прозвавшаяся наконец с негодованием дань козарам. Воины сии переименованы от царя греческого Константина Мономаха из козар – казаками, и такое название навсегда уже у них осталось».
Хазары-козары – предки казаков? Что ж, эта гипотеза вовсе не выглядит надуманной. Любопытно, что средневековые авторы, описывая внешность хазар, упоминают высокие шапки с матерчатым верхом, свешивающимся на сторону – шапки такие казаки носили еще в XIX столетии. Любопытно, что версия о «дани козарам» как налоге на содержание своего же войска находит подтверждение и в русских летописях: незадачливый князь Игорь, убитый древлянами, как раз и шел собирать «дань козарску»! Вассалом хазар он не был. Значит…
Тот, кто посчитает вышеприведенные гипотезы творением русских шовинистов, просчитается. Почти то же самое писали и католические авторы. Есть два знаменитых польских историка – Мартин Бельский (1495–1575), автор «Хроники Польши» и 10-томной «Хроники всего света» и Матвей Стрыйковский (1547–1593), автор «Хроники польской, литовской, жмудской и русской». Оба в своей работе использовали огромное количество античных сочинений, работ польских, литовских и белорусских хронистов, не дошедших до нашего времени. И оба отчего-то писали о родстве хазар, половцев и печенегов со славянскими племенами литовцев и ятвягов…
Современные историки, хотя и не располагали теми документами, что имелись в распоряжении польских хронистов, тем не менее старательно заклеймили обоих за «ошибки». Вновь с презрительной миной было произнесено: «Летописец ошибается». Потому что в дошедших до нас летописях написано нечто иное.
Меж тем и Бельский, и Стрыйковский, хотя и были «латинянами», пользовались огромным авторитетом у русских историков допетровской эпохи – надо полагать, оттого, что эти историки имели в своем распоряжении схожие древние документы. В главе «Призрак Золотой Орды» читатель столкнется с подлинными сенсациями, многое переворачивающими в нашем устоявшемся мировоззрении…
О печенегах и половцах. Нынешние ученые создали крайне своеобразную теорию, согласно которой все три народа «сменяли» друг друга. Хазар «сменили» печенеги. Печенегов «сменили» половцы. Половцев «сменили» татары. Цепочка получается довольно стройная, но страдает существеннейшим недостатком: никто из историков так и не смог внятно объяснить: куда же девались те, кого «сменили» и «вытеснили»? Неужели печенеги, придя в южнорусские степи, вырезали хазар до последнего человека, впоследствии их самих под корень уничтожили половцы, а тех уж вырезали татары…
Вздор, конечно. Никто никого не «сменял» и не «вытеснял». Просто названия народов подвержены таким же изменениям, как и имена городов. Те, кого в разные времена называли то хазарами, то половцами, то печенегами, продолжали мирно (или не вполне мирно) обитать на отчих землях. И были, судя по описаниям, людьми вполне славянского облика: само слово «половый» означает светло-соломенный цвет, так что половцы были русыми… А еще они были не кочевниками, а вполне оседлым народом – у одного несправедливо забытого историка допетровской эпохи (с чьими трудами мы подробнее познакомимся чуть погодя) написано четко и недвусмысленно: «…были разрушены ГОРОДА и КРЕПОСТИ и ДЕРЕВНИ половецкие…»
Косвенным подтверждением родства славян и хазар служит титул, которым величались предводители и тех, и других…
Любой, безусловно, согласится, что строчка из хроники: «…и встретились для совета три короля, два герцога и три барона» может относиться исключительно к Европе. А упоминание о встрече на высшем уровне меж несколькими «султанами» касается только исламского мира. И общность «короли», и общность «султаны» подразумевает для своих членов общую религию, схожие культуры, близость по уровню развития…
Так вот, титул, который носил глава Хазарского каганата, имел распространение не в одной Хазарии. «Каганами» были правители авар, болгар, венгров… и славян! Академик Рыбаков пишет: «Византийский титул (царь – А.Б.) пришел на смену восточному наименованию великих князей киевских „каганами“. В том же Софийском соборе на одном из столбов северной галереи была надпись: „Кагана нашего С…“ Заглавная буква С, стоявшая в конце сохранившейся части надписи, может указывать на Святослава Ярославича или Святополка Изяславича».
Митрополит Иларион (1051–1054), первый русский по происхождению, занявший этот высокий пост, написал сочинение «Учение о Ветхом и Новом законе»[13], куда вошла и «Похвала кагану нашему Владимиру». Так и в тексте: «…великие и дивные дела нашего учителя и наставника, великого кагана нашей земли, Владимира…»
Сюда примыкает и западноевропейская Бертинская летопись, сообщающая о приезде в 839 г. к императору Людовику Благочестивому послов от русского кагана…
Хазары, отчего-то считавшиеся исчезнувшими, частенько появлялись в летописях уже гораздо позже той даты, согласно которой их города были начисто уничтожены русскими князьями. В 1203 г. «Пошел Мстислав на Ярослава с хазарами и касогами». Примерно к тому же времени относятся упоминания о хазаро-черкесском князе Георгии Чуло, который, судя по имени, мог быть исключительно христианином. Кстати, «черкесы» эти, как и хазары, были не теми черкесами, которых мы знаем сегодня, а черкасами, предками нынешних казаков. Об этом следует помнить и в дальнейшем – «черкесы» в русских древних документах всегда означает не воинственный кавказский народ, а предков нынешних казаков. Полезно помнить, что один из самых больших казачьих городов так и назывался: Новочеркасск.
Одним словом, никогда не было противостояния славян и «неразумных хазар». Вплоть до Кавказского хребта обитали родственные племена славян – древляне, поляне, киевляне, хазары. Иные из этих славян, как ни прискорбно покажется это иному «патриоту», исповедовали иудаизм, а иные, как мы увидим впоследствии, –мусульманство, подобно волжским болгарам: «…названные от реки Волги волгары или болгары, которые имели начало свое от преславного и многонародного народа словенского».
Кстати, версия о том, что в Хазарию якобы пришло одно из еврейских колен, была выдвинута итальянцем Джованни Ботеро в конце XVI века, но уже тогда к нему относились с нескрываемым скептицизмом, поскольку загадочная «страна Арсатер», о которой писал итальянец, никоим образом не ассоциировалась в глазах наших земляков с Хазарией – скорее уж с Индией…
Виртуальность-1: тиара над Россией
В этом разделе мы рассмотрим один из интереснейших вариантов несбывшейся, альтернативной истории: что произошло бы с Россией и с миром, останься наши предки в «зоне влияния» католической церкви. Конечно, для создания детальнейшего виртуального варианта потребовался бы долгий труд многих специалистов, применение ЭВМ, а посему ограничимся общими зарисовками, касающимися наиболее ключевых моментов. Нет смысла очень уж виртуозно извращаться, выдумывая совершенно новых исторических лиц и исторические коллизии. Проще считать, что основные «фигуранты» Большой Истории остались теми, кто нам известен сейчас. И для того есть веские причины. Не все зависит от религии. Характер и поведение многих выдающихся персонажей европейской истории далеко не во всем обусловливались верой, которую они исповедовали. Иван Грозный, окажись он не православным, а католиком, с той же неутомимой яростью боролся бы с магнатами-боярами и отстаивающими свои старинные вольности городами, и голов слетело бы ничуть не меньше. В чем убеждает опыт английского Генриха Восьмого, чье правление ознаменовано более чем 72 000 казненных, равно как и герцога Ришелье, крушившего пушками замки дворянской вольницы и кроваво подавлявшего любые попытки сепаратизма. И так далее, примеры слишком многочисленны…
Меньше всего я хотел бы задевать чьи-то религиозные чувства, но никак не в силах отделаться от убеждения, что в «византийском» каноне (который вовсе не следует механически отождествлять с православным!) таится некая полумистическая отрава, причинявшая массу бедствий и потрясений странам, имевшим несчастье с ним соприкоснуться. Даже русские авторы, не видящие себя вне православия, не раз грустно отмечали, что «византийское наследство», по сути, привело к тому, что русское православие столетиями оставалось пронизанным метастазами язычества, сплошь и рядом заводившего в тупики, весьма далекие от христианских канонов. Вопрос этот слишком обширный и сложный, чтобы излагать его хотя бы вкратце, замечу лишь вскользь, что судьба стран, принявших византийский канон – Россия, Болгария, Греция, Сербия, – форменным образом выламывается из европейской истории, отличаясь ненормально большим количеством невзгод. Здесь и роковые смуты, ставившие порой под сомнение само существование нации, и многовековое прозябание под иноземным игом, и едва ли не полная потеря духовно-национальных корней – не говоря уже о периодах глупейшей самоизоляции.
Для сравнения можно отметить, что грузинская и армянская православные церкви (православные, но не «провизантийские»!), несмотря на то, что долгими столетиями находились под страшным иноверческим давлением, все же сумели сберечь те самые духовные, национальные и культурные корни народа. Как ни больно и тяжко говорить, но в сопоставлении, например, с грузинским народом русские, увы, выглядят скорее населением. Конечно, в этом чертовски модно упрекать злодеев-большевиков, но большевики, будем честными перед самими собой, стали лишь логическим завершением длившегося несколько сот лет гнилостного процесса…
Все проклятия в адрес католической церкви (сплошь и рядом вызванные откровенным незнанием предмета) не в силах заслонить очевидного факта: ни одна католическая страна не лишилась своей национальной либо духовной самобытности. Скорее уж наоборот. А пресловутая «тяга католических иерархов к светской власти» несла полезнейшую функцию: сильная церковь была независима от самодурских прихотей той или иной коронованной особы. Испокон веков повелось, что самодур на троне глух к благостным пастырским увещеваниям, а вот перед лицом реальной силы вынужден сбавить обороты…
Все вышесказанное, разумеется, не значит, что католическая церковь за свою долгую историю была свободна от пороков и промахов. Люди – создания несовершенные, а посему склонны к порокам и преступлениям независимо от сана. Пили, блудили, воровали. Доходило до полуанекдотических случаев вроде того, о каком рассказывает в своей хронике немецкий монах Ламберт. На некоем празднестве аббат Фульдский вознамерился сесть рядом с архиепископом, но епископ Гильдесгеймский стал доказывать, что сие почетное место вправе занять только он. Духовные особы расстались врагами. А вскоре, в праздник Троицы, сторонники епископа и сторонники аббата схватились меж собой прямо в церкви, в ход пошли не только кулаки, но и мечи…
Можно вспомнить и о случаях, когда в католических святцах были обнаружены не то что «недостойные» – личности, о которых вообще ничего не было известно, и расследовавшей это дело высокой духовной комиссии пришлось немало потрудиться, прежде чем удалось навести порядок и вычеркнуть «мертвых душ»…
Но все это – частности. Главное же в том, что католицизм, как уже говорилось, лишь способствовал национально-духовному процветанию принявших его народов, в том числе и славянских. И потому чуточку смешно выглядят «обличения» одного весьма крупного историка прошлого столетия в адрес злокозненных «езуитов». Судите сами. Историк негодует главным образом по поводу того, что коварные иезуиты «портили» украинскую молодежь XVII столетия – вместо того, чтобы и далее продолжать свое образование в культурных центрах вроде Яблонца (знает кто-нибудь, где это?!), по наущению иезуитов и за их счет юноши отправлялись учиться в Австрию, Францию, Испанию и Италию. В самом деле, коварство иезуитов тут превосходит всякие границы – вместо загадочного Яблонца юные славяне были обречены прозябать под небом Флоренции, Вены или Мадрида… [93]
Интересно, многие ли знают, что само понятие «права человека» оказывается неразрывно связанным с деятельностью в Южной Америке монахов-иезуитов?
Источник авторитетный: доктор философских наук, профессор Мераб Мамардашвили. Вот что он говорил в одном из интервью, вспоминая о знаменитом «государстве иезуитов» в Парагвае:
«Есть одна интересная закавыка! Эта страна нам представляется одним из образцов социальной несправедливости и тем самым революционности ситуации. Причем несправедливости исторической, заложенной испанцами как завоевателями и закрепленной идеологически, духовно католической религией в лице прежде всего ордена иезуитов… Вы знаете источник, исторический источник самой концепции прав человека? Тех самых прав человека, которые являются достоянием европейской культуры и прежде всего, конечно, лицом, familier mot которых является Декларация прав человека и гражданина, провозглашенная Французской революцией? Фактом является… то странное обстоятельство, что концепция прав человека изобретена испанскими иезуитами. Это странно ведь. Было бы естественным, если бы концепцию и саму идею прав человека изобрел, скажем, кто-то из французских энциклопедистов или сторонник и последователь английского Home book – Великой хартии. Но вот частью и итогом довольно интенсивной интеллектуальной работы, которую иезуиты вели, и, как предполагается, в своекорыстных целях, явилась разработка самого понятия и концепции прав человека в современном значении этого термина – концепции, заложенной как в Декларации Французской революции, так и в Декларации ООН, и так далее и так далее… иезуиты ведь христиане, это христианский орден, а понятие личности фундаментально для христианства. Почему вот эти страшные завоеватели, эксплуататоры и грабители вдруг оказались участниками чего-то совсем другого и прямо противоположного – участниками движения за права человека?» [194].
От себя добавлю, что покойный философ никоим образом не был связан с католичеством – тем ценнее его свидетельство…
Вернемся к нашей «виртуальной реальности». Конечно, Русь, останься она католической, ничуть не была бы избавлена от княжеских распрей и междоусобных войн – этот печальный период пережила и католическая Европа. Однако при католическом пути у России был бы нешуточный шанс на создание огромной славянской сверхдержавы…
Шанс этот касается Великого Княжества Литовского. Хочу сразу предупредить читателя: это могучее некогда государство не имело никакого отношения к нынешней Литовской республике и нынешним литовцам, которых правильнее именовать так, как они сами себя называют: «летувяй».
Предками нынешних «летувяй» были языческие народы балтийской группы – жемайты и аукштайты. Именно они населяли Жемайтию (Жемойтию, Жмудь, княжество Самогитское), занимавшее небольшую часть нынешней Литвы. Свою независимость это княжество со столицей в г. Расейняй сохраняло лишь двадцать пять – тридцать лет, после чего вошло составной (и не самой важной) частью в государство, именовавшееся полностью «Великое княжество Литовское, Русское и Жемойтское». Можно добавить еще, что балто-литовский язык жемайтов не имел своей письменности до середины XVI века.
А вот «литовцами» в те времена именовались предки нынешних белорусов, звавшихся сначала гудами (гудзинами), потом – кривичами и литвинами-литовцами (того, кто интересуется более подробным изложением этих тезисов, можно отослать, к трудам лингвиста И. Ласкова, кандидата философских наук Я. Тихоновича, филолога и историка, профессора М. Ермаловича). Племя под названием «литва» обитало на юге нынешней Литвы, в верховьях Немана, в окружении родственных славянских племен – ятвягов, кривичей и лехетских радимичей, переселившихся туда из Мазовии (некогда самостоятельного княжества, населенного родственными полякам мазурами, потом – одной из областей Польши). В первой половине XIV века, во времена великого князя Витовта, Великое Княжество занимало Литву, или Трокское и Виленское воеводства, а также Белоруссию примерно в нынешних границах, Украину (без Галиции), часть Смоленщины, бывшие Калужскую, Орловскую и Курскую губернии.
В 1382 г. князь Ягайла (впоследствии король польский Ягелло) убил Кейстута, отца Витовта. Чтобы отомстить, Витовт и его брат Скиргайла призвали на помощь крестоносцев, а в качестве платы отдали им Жемайтию. Стоит упомянуть, что Витовт и до того, и после, в компании крестоносцев и один, в буквальном смысле слова заливал языческую Жемайтию кровью, дарил ее, уступал, переуступал, разве что не проигрывал в карты. Отсюда ясно, что соплеменниками ему жемайты не были – с отчей землей так не обращаются. А потому по меньшей мере странны нововведения нынешних литовцев: Витовта они отчего-то переименовали в «Витаутаса» и назвали «отцом жемайтской независимости»…
Под властью крестоносцев Жемайтия пребывала вплоть до битвы под Грюнвальдом-Танненбергом в 1410 г., но и после включения в состав Великого Княжества, как явствует из самого его названия, осталась третьестепенной провинцией славянской державы, не игравшей мало-мальски заметной роли. Слово «жмудный», кстати, в современном польском языке носит явственно пренебрежительный оттенок и означает нечто вроде «бесполезный» или «обременительный»…
Государственным языком Великого Княжества был древнебелорусский, и делопроизводство велось исключительно на нем. Известно, что на Солинской встрече князя Витовта с посольством крестоносцев Витовта сопровождали князья Юрий Пинский, Михаил Заславский, Александр Стародубский, Иван Гальшанский, Иван Друцкий. По свидетельству посла крестоносцев Кибурта, Витовт и весь его двор говорили исключительно по-белорусски. Даже в Жемайтии правили белорусские бояре: княжеским посадником в Ковно (новое название – Каунас) сидел некий Иван Федорович, а жемайтским войском командовал уже упоминавшийся князь Юрий Пинский.
Иными словами, Великое Княжество Литовское было славянской державой, где православие до определенного времени пользовалось равными правами с католичеством. Именно тем и объясняется легкость, с какой подданные московского и иных русских князей во множестве «уходили в Литву», а «литвины», тоже в немалом количестве, переходили «под руку Москвы». Именно так в свое время «отъехал к Москве» князь Михайло Глинский, один из предков Ивана Грозного. Рискуя утомить читателя, все же приведу генеалогию семейства великого князя литовского Ольгерда (кстати, наполовину русского, сына князя Гедимина и княжны Марии Тверской):
Дети от первого брака Ольгерда с княжной Марией Ярославной Витебской:
1. Андрей, впоследствии князь полоцкий.
2. Дмитрий, князь брянский, друцкий, стародубский и трубчевский (предок князей Трубецких).
3. Константин, князь черниговский, затем чарторыйский (предок князей Чарторыйских).
4. Владимир, князь киевский, затем копыльский (предок князей Бельских и Слуцких).
5. Федор, князь ратненский (предок князей Сангушко).
6. Федора – замужем за Святославом Титовичем, князем карачевским.
7. Неизвестная по имени дочь – за Иваном, князем новосильским и одоевским.
8. Агриппина-Мария – за Борисом, князем городецким.
Дети от второго брака Ольгерда с княжной Ульяной Александровской Тверской:
1. Ягайло-Владислав, великий князь литовский, король польский, родоначальник династии Ягеллонов (правившей с 1386 г. по 1572 г.).
2. Скиргайло-Иван, князь трокский и полоцкий.
3. Корибут-Дмитрий, князь новгород-северский, збаражский, брацлавский, винницкий (был женат на княжне Анастасии Рязанской).
4. Лигвень-Семен, князь новгородский, мстиславский (был женат на княжне Марии Московской).
5. Коригайло-Казимир, наместник Мстиславский.
6. Вигунт-Александр, князь керновский.
7. Свидригайло-Болеслав, князь подольский, черниговский, новгород-северский, брянский, великий князь литовский, затем князь волынский.
8. Кенна-Иоанна – за князем Поморским, вассалом Польши.
9. Елена – за князем Владимиром Боровским и Серпуховским.
10. Мария – за литовским боярином Войдылой, потом за князем Давыдом Городецким.
11. Вильгейда-Екатерина – за герцогом Мекленбургским.
12. Александра – за князем Мазовецким.
13. Ядвига – за князем Освенцимским.
(Здесь, как и на Руси в свое время, мы имеем дело с двойным именованием: «мирское», обиходное имя и данное при крещении.)
Как видим, тогдашняя Литва – сложное переплетение семейных связей польских, русских и белорусских князей. Славянское государство. И когда Ольгерд или его потомки «ходили на Москву», это, увы, вовсе не было нашествием чужеземного супостата – это всего лишь жгли друг у друга города славянские князья[14].
Витовт, неофит-католик с 1382 г., вскоре перешел в православие (когда получил от Ягайлы во владение православные уделы Берестье и Городню), но уже в 1385-м вернулся в католицизм. После избрания Ягайлы королем польским, после Кревской (1385) и Городельской (1413) уний, тесно связавших Литву и Польшу в некую федерацию, наступило размежевание. Пренебрежение Витовта к православным, прямое их притеснение Ягайлой (только феодалы-католики могли получать гербы, занимать должности, заседать в сейме, а впоследствии и выбирать короля) привело к тому, что часть православных князей и бояр Литвы отдалась со своими уделами в подданство Москвы. Другие приняли католичество, составив впоследствии значительную часть польской шляхты (Чарторыйские, Сапеги, Радзивиллы). После Люблинской унии 1569 г., объединившей Польшу и Литву в одно государство, Жечь Посполиту (именно так согласно грамматике и должно звучать правильное название), «Литва» стала чисто географическим понятием. «Литвинами» себя называли те, кто родился на сей земле – и великий польский поэт Адам Мицкевич, и украинец Тарас Шевченко, и белорусы Янка Купала и Якуб Колас.
Необходимо заметить, что впоследствии, когда короля стали выбирать и прав у него практически не было никаких, а развращенная вольностями польская шляхта превратилась в толпу ни на что не способных гуляк, именно «литвины» несли на своих плечах главную тяжесть войн за государство. Во второй половине XVII столетия, в эпоху польско-казацких войн, армия Жечи Посполитой упустила великолепный шанс полностью разгромить и взять в плен Хмельницкого исключительно из-за дурости собственно польской шляхты, после пары удачных сражений заскучавшей и отправившейся по домам прямо с поля боя. При польском короле осталось лишь одиннадцать тысяч литовцев – именно они лихим ударом взяли Киев, но Хмельницкого догнать не успели.
Отголоски этой ситуации великолепно просматриваются в знаменитых книгах Генрика Сенкевича. Нужно заметить, что его трилогия «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский» до сих пор пользуется в Польше неимоверным почитанием, именуясь в обиходе просто «Трилогия». Так вот, среди героев этих произведений, среди витязей, рубившихся во славу Польши, чьи имена заучивают дети еще в младших классах… почти нет собственно поляков, «великополяков». Все эти витязи – либо литвины, либо «русская шляхта» (как именовали себя украинские дворяне-католики)! Самое пикантное, что это мало кто замечает даже теперь, и в свое время это мое литературоведческое открытие вызвало сущий шок у моих знакомых поляков…
Но вернемся к Жечи Посполитой. В 1572 г., когда умер последний король из династии Ягеллонов Зыгмунт II Август и впервые прозвучала идея об «элекции», т.е. выборах короля, одним из кандидатов стал русский царь Иван Грозный. Легко понять, почему: он был и Рюриковичем, и потомком князей Глинских, то есть близкий родственник Ягеллонов (родоначальником которых, как мы помним, был Рюрикович на три четверти Ягелло), а в те времена такие вещи имели огромное значение – настолько огромное, что поляков и литвинов не остановило даже различие в вероисповеданиях.
Увы, Иоанн Васильевич сам испортил все дело – по присущей ему несдержанности и живости характера заявил прилюдно, что, став властелином Жечи Посполитой, быстренько изведет под корень «латынские» храмы и заменит их православными церквями. Шляхта ужаснулась и, решив не рисковать, проголосовала за французского принца Генриха Валуа…
Впоследствии именно эта выборность королей, становившихся бесправными марионетками, привела Жечь Посполитую к катастрофе – но разговор не об этом…
Будь к тому времени Русь католической, избрание Ивана Грозного на краковский престол[15] можно с уверенностью назвать делом практически решенным. Что в итоге? Над Европой нависла бы огромная славянская держава, включавшая Московию, Великое Княжество Литовское и Польшу, объединенных общей верой (тому, кто заинтересуется этой возможностью, не помешает самому определить по карте пределы такого государства). Нет сомнений, что Иван Грозный сумел бы и на новом престоле бороться со своевольными магнатами так, как привык это делать на Руси – а нужно отметить, что в Жечи Посполитой была сила, способная стать ему в этом опорой: сильные и многочисленные города, по так называемому магдебургскому праву обладавшие определенной независимостью от феодалов.
Честно говоря, при мысли об упущенных возможностях меня охватывает нешуточная грусть – чересчур заманчив этот вариант католической славянской сверхдержавы…
Ничуть не притягивая за уши высосанные из пальца аргументы, можно с большой уверенностью говорить: в случае создания нашей виртуальной «Московии Посполитой» (надо же ее как-то называть?) Германия надолго, быть может навсегда, осталась бы скопищем карликовых государств, поскольку Пруссию (сыгравшую в 1871 г. ту же роль, что некогда для русских земель сыграла Москва) Краков несомненно подчинил бы своему влиянию…
Рассмотрим историю Пруссии подробно.
Мало кто помнит, как появились на славянских землях те, кого потом стали называть «псами-рыцарями». В начале XII века означенных рыцарей выгнали из Палестины – и германский император Фридрих I Барбаросса попросил, чтобы изгнанников приютили его старые добрые друзья: князь Конрад Мазовецкий и Всеволод Большое Гнездо (дед Александра Невского).
Оба князя, будучи в прекрасных отношениях с Фридрихом, выполнили его просьбу. Так и появился на балтийском побережье Тевтонский орден, выпустивший затем метастазы в виде ордена Ливонского.
Первое время немецкие рыцари старательно выполняли однажды взятые обязательства, признавая себя вассалами мазовецкого и владимирского князей. Потом, набравшись сил, обнаглели – и события развивались в полном соответствии с известной сказкой о лисе, зайце и лубяной избушке…
Хребет Тевтонскому ордену долго ломала главным образом Польша. После Грюнвальда, где крестоносцев размолотили совместными усилиями поляки, литовцы, русские, татары и чехи, Орден еще долго сопротивлялся, но в 1457 г. был вынужден сдать полякам свою столицу Мариенбург, в 1466-м торжественно подтвердил, что остается вассалом Польши.
Войны, впрочем, продолжались – в одной из них, несмотря на духовный сан, принимал участие и Николай Коперник, руководивший обороной замка Фромборк. Однако в 1525 г. Орденское государство прекратило свое существование, став светским владением – Прусским герцогством. До 1657 г. (по крайней мере, формально), Пруссия оставалась вассалом польской короны, и освободилась от этой зависимости исключительно благодаря слабости Жечи Посполитой.
Ливонский орден был уничтожен Иваном Грозным в результате одноименной войны 1553–1558 г. Магистр ордена Кетлер часть своих земель отдал под власть Великого Княжества Литовского, а Ревель с Эстляндией признали над собой власть Швеции.
Так обстояло дело в реальности. Ну а как шли бы дела в нашем мире, где возникла Московия Посполитая?
Несомненно, более жестче по отношению к немцам. Вряд ли Грозный и его потомки церемонились бы с Пруссией, а у последней недостало бы сил сопротивляться славянскому соседу. Вероятнее всего, Пруссия стала бы очередной провинцией нового государства – и, быть может, не она одна.
Что автоматически влекло бы за собой долгую войну со Швецией. В реальности Швеция долго воевала за балтийское побережье с Жечью Посполитой – и последняя на протяжении XVII столетия (о чем у нас мало известно) сумела нанести шведам несколько крупных поражений на суше и на море. В виртуальности против Швеции всей мощью выступала бы объединенная славянская держава – и исход войны наверняка был бы для северного соседа еще более тяжелым. Балтийское побережье наверняка было бы очищено от шведов еще в начале XVII в.
Это столь автоматически влекло бы за собой господство военного флота Московии на Балтике (у поляков к тому времени были солидные военно-морские силы, перешедшие бы «по наследству» к новому государству). И, как следствие – упадок влияния немецких торговых союзов вроде Ганзы. Сама логика событий ведет к тому, что Московия стала бы потихоньку прибирать к рукам крохотные германские княжества.
И, без сомнения, играла бы огромную роль в европейских делах – наравне с Францией и Священной Римской империей. Не исключено, что в нашей виртуальности Англия вообще оказалась бы лишена того влияния на европейские дела, какое имела в реальности.
Я не берусь наспех спрогнозировать позицию католической Московии Посполитой в конфликте меж папством и германскими императорами – вопрос слишком сложный, требует долгих расчетов и потому останется за пределами нашей книги. Однако с уверенностью можно сказать: став неотъемлемой частью католической Европы, Русь очень рано оказалась бы активной участницей войн с мусульманским миром. Что не могло не повлиять на ситуацию в Испании (где победа над маврами могла состояться гораздо раньше) и в Восточном Средиземноморье – веке в XV турки-османы могли быть отброшены от Константинополя (который, вполне вероятно, оказался бы в сфере влияния Руси). Поражение Турции в войне с Европой почти автоматически привело бы к тому, что открытие Америки оказалось отложенным лет на сто – полтораста. В нашей реальности европейцы отправили экспедицию к берегам Индии как раз оттого, что турки перерезали торговые пути с Индией, Юго-Восточной Азией и Китаем. Но в варианте с оставшимся в руках христиан Константинополем и не возникшей Османской империей просто не было никакой нужды заниматься поисками «обходных» путей в Индию, и Колумб остался бы невостребованным историей.
Необходимо подчеркнуть, что еще задолго до вступления Ивана Грозного на престол объединенной державы Русь несколько веков развивалась бы, как неотъемлемая часть Европы. Русские молодые люди обучались бы в испанских, французских и итальянских университетах. Кроме того, на Руси искусство могло бы развиваться столь же свободно и многогранно, как в Западной Европе. Омертвевший византийский канон загнал русское искусство в узкие, сугубо церковные рамки (факт, против которого просто нет аргументов), а потому отечественная светская живопись смогла достигнуть первых успехов лишь во второй половине XVIII столетия, а русская скульптура, несмотря на единичные достижения, начала нормально развиваться лишь во второй половине прошлого века. В Западной Европе, где католицизм не препятствовал развитию скульптуры, живописи, светской поэзии, обстояло как раз наоборот – и потому начался Ренессанс. Вполне возможно, что и на Руси в XVI–XVII веках жили люди, способные стать нашими Микеланджело, Рембрандтами, Боттичелли и Леонардо, но им просто-напросто не предоставилось случая проявить свои таланты, и они сошли в могилу, всю жизнь прозанимавшись не своим делом… Сколько шедевров мы потеряли, установить не представляется возможным.
Нет сомнений, что в «католическом варианте» Русь оказалась бы силой, способной помочь папскому престолу раз и навсегда разделаться в зародыше со всевозможными ересями, теми, которые в нашей реальности привели к рождению лютеранства.
Радикализм – порождение ума не одной только убогонькой российской интеллигенции, способной лишь разрушать либо рукоплескать разрушителям. Увы, и на Западе хватало недоумков, искренне восхищавшихся, к примеру, гуситами – исключительно на том основании, что гуситы «выступали против существующего порядка вещей»…
Да и мы учились по учебникам истории, где безоговорочно клеймилось «реакционное и кровожадное папство», выступавшее против «прогрессивных» гуситов. Меж тем гуситы, захватившие власть в Чехии, были компанией довольно жутковатой. Прежде всего оттого, что задолго до Ленина приняли один из основных принципов большевизма: истинный большевик может сам определять, что хорошо, а что плохо, кто хорош, а кто плох. Это вовсе не преувеличение – один из английских историков в сердцах назвал первых протестантов как раз «тогдашними большевиками». Вот что написано в «Хронике Лаврентия из Бржезовой» о некоторых идеях гуситов по переустройству жизни:
«…чтобы не допускалось под страхом установленных наказаний распитие в корчмах каких бы то ни было напитков…
…чтобы не носили роскошных одежд и не допускали бы ношение другими слишком против Господа Бога драгоценные, как то: серебряных поясов, застежек и всяких украшений и драгоценностей, располагающих к гордости…
…чтобы не терпеть и не оставлять без наказания ни одного явного грешника…
…чтобы ни в ремеслах, ни на рынке не было… изготовления всяких бесполезных и суетных вещей…»
Обратите особенное внимание на два последних пункта. Вы спросите, кто должен был определять, какая вещь является «суетной и бесполезной», а кто считается «явным грешником»?
Кто угодно – при условии, что он принадлежит к «истинным праведникам». Я нисколечко не преувеличиваю. Наиболее радикальное крыло гуситов – табориты и чашники – как раз и требовали установления такого порядка вещей, при котором любой горожанин (если он, разумеется, числится среди праведных обывателей) был бы вправе без всяких церемоний убить любого своего соседа, по мнению «добропорядочного», не вписывавшегося в общую гармонию. Нелишне упомянуть, что были еще и адамиты, жаждавшие общности женщин и права ходить голыми. Тот, кто решил, что я сгущаю краски, может сам покопаться в серьезных исторических трудах. В конце концов радикалы зарапортовались настолько, что самим гуситам пришлось их немножко перерезать…
Правда, вслед за тем гуситы начали совершать вооруженные вылазки за пределы Чехии – чтобы облагодетельствовать своим учением соседей. Но те, вовсе не желавшие подобных нововведений, стали сопротивляться, – и отражение гуситской агрессии как раз и стало именоваться впоследствии «карательными экспедициями католиков».
Потом появился Лютер. Право же, совершенно неважно, что он искренне желал бескровно усовершенствовать жизнь и сделать ее лучше и благостнее. Важны не намерения, а результат. Увы, изыскания Лютера вызвали лишь череду гражданских войн, смут, междоусобиц, насилий и зверств. Германские рыцари увидели в новом учении великолепную возможность как бы на законном основании ограбить церкви и монастыри, но добычу пустить не на облегчение жизни ближнему, а исключительно на собственные выгоды. Швейцарец Кальвин творчески усовершенствовал учение Лютера и довел реформы до логического конца – в кальвинистской Женеве людей бросали в тюрьмы за появление в яркой одежде, игру на музыкальных инструментах, чтение «неправильных» книг… В Тридцатилетней войне меж католиками и протестантами Германия потеряла треть населения. Франция стараниями протестантов более чем на полсотни лет погрузилась в огонь и кровь гражданских войн. Слово свидетелю: «…гугеноты врывались в церкви. Они были многочисленны и вооружены ружьями и палками. Они срывали изображения святых, рушили распятия, разбивали трибуны, органы, алтари, скамьи и перегородки…» Это – о событиях 1566 г. в Валансьене. В 1531 г. в Ульме лошадей запрягли в орган, выволокли его из церкви и разбили на куски. В Бале в 1559 г., когда было установлено, что умерший три года назад житель по фамилии де Брюж оставался втайне католиком, тело вырыли из могилы и вздернули на виселицу.
Нам с детства вдалбливали, что Варфоломеевская ночь, случившаяся в Париже в 1572 г., была кровавейшим и злодейским преступлением католиков, достойным самого сурового осуждения. Вот только при этом забывали уточнить: это был первый случай, когда католики стали инициаторами резни. А вот протестанты-гугеноты к тому времени множество раз устраивали католические погромы, когда убивали всех подряд без различия пола и возраста. Последнее избиение католиков гугенотами случилось в городе Ниме за три года до Варфоломеевской ночи. Более того, существовали донесения агентов французских секретных служб, работавших среди протестантов. И из них следует, что глава протестантской партии, тот самый облагороженный пером Дюма адмирал Колиньи, как раз и планировал захват Парижа, взятие Лувра, арест короля. (Так называемый доклад сьера де Бушавана.) Католики просто-напросто упредили удар, только и всего…
Можно вспомнить и о массовой резне священников солдатами Кромвеля, и о многом другом…
Короче говоря, вполне вероятно, что Россия, будь она католической, могла бы еще в середине XVI века склонить чашу весов в пользу полной и безоговорочной победы над первыми глашатаями лютеранской ереси. Пожар был бы погашен в самом зародыше – следовательно, не было бы ни Тридцатилетней войны, ни полувековой французской смуты, ни господства протестантизма в Англии. (Я уже не говорю о сатанистах-альбигойцах, с которыми покончили бы гораздо быстрее.) Не исключено, что Джордано Бруно остался бы жив и нашел своим талантам лучшее применение. Дело в том, что его в свое время сожгли не за идеи о множественности обитаемых миров, идеи эти тогда не были ни новыми, ни смелыми, ни даже еретическими. Бруно угодил на костер за то, что активно участвовал в деятельности чуть ли не всех европейских сатанистских обществ, – а это, согласитесь, меняет многое…
Можно уточнить, что известна так называемая Наваррская библия XIII века, где планеты изображены в виде шаров, – но никто и не подумал тащить на костер художника. А истово верующий христианин Николай Коперник затягивал печатание своего труда не из «страха перед инквизицией», а исключительно потому, что, будучи священником, всерьез опасался смутить незрелые умы, считая, что к кардинально новым идеям людей следует приучать постепенно, а не обрушивать им на головы ошеломляющие сенсации.
Безусловно, Коперник руководствовался точкой зрения, близкой к той, которую впоследствии сформулировал известный английский философ – и верующий человек, не чуждавшийся теологии, – Фрэнсис Бэкон (1561–1626): «Знание в руках невежественного и неумелого человека, без преувеличения, становится чудовищем. Знание многогранно и может быть применено по-разному. У него лицо и голос женщины – олицетворение его красоты. У знания есть крылья, потому что научные открытия распространяются очень быстро, невзирая на границы. Острые и цепкие когти нужны ему для того, чтобы аксиомы и аргументы проникли в человеческое сознание и накрепко удерживались в нем так, чтобы от них нельзя было избавиться. И если они неправильно поняты или использованы, они приносят беспокойство и мучения тем или иным путем и в конце концов просто разрывают сознание на куски».
Нет сомнений: в случае единой католической Европы с самым активным участием в ее жизни католической России никогда не появилась бы на свет пресловутая «протестантская этика», в реальности как раз и определившая развитие западного мира.
В спорах об этом понятии сломано много копий, но я не раз сталкивался с казусами, когда спорившие имели самое общее представление о предмете дискуссии. А потому постараюсь в меру способностей внести ясность.
И католической, и православной церкви присуще понятие, именуемое «соборность» – уклад жизни, комплекс морально-этических норм, которые безоговорочно осуждают крайний индивидуализм, стремление отдельного человека противопоставить себя окружающей общности единоверцев. Строго говоря, само слово «католический» произошло от древнегреческого «кафоликос»=«соборный» (не случайно и сегодня главы православных армянской и грузинской церквей так и именуются – католикос).
Второй важный момент: и католицизм, и православие начисто отрицают железную предопределенность в судьбе христианина. Проще говоря, Бог дает человеку свободу выбора, а остальное уже зависит от самого человека – погубить свою бессмертную душу греховными поступками или обрести вечное блаженство.
«Протестантская этика», выработанная наследниками Лютера, Кальвина и подобных им фанатиков «реформ», провозглашает как раз обратное: еще до рождения человека вся его жизнь, равно как и судьба, железно предопределены Творцом. Жизнь, по этой теории, видится не ежедневно предоставляющимся шансом выбора меж греховным и добродетельным, а некоей узкой и глубокой траншеей, по которой человек обречен двигаться.
Легко понять, какие выводы были сделаны из этого для повседневной жизни: если человек богат, богатство само по себе, автоматически делает его праведником. Если человек беден, он не заслуживает ни капли жалости, сочувствия, помощи – так ему «на роду написано». Более того: делая добро такому, предстаешь нарушителем воли Божьей…
Ну а всевозможные «дикие туземцы» обречены на то, чтобы быть покорными слугами «белого праведника», одушевленными вещами – в силу того, что у белого есть божьей волею мушкет и кираса, а у голого негра ничего подобного нет…
Именно протестантские Англия и Голландия начали то, что в учебниках именуется «промышленной революцией». Заметим в скобках, что революция эта проводилась типично большевистскими методами. Для набирающих силу мануфактур был необходим не свободный человек с чувством собственного достоинства и некоторой материальной независимостью (этот заломит цену за свою работу, и обходиться с ним придется уважительно), а люмпен в лохмотьях, с которым можно не церемониться. А потому в Англии махровым цветом расцвело так называемое огораживание – когда власти (за четыреста лет до русских большевиков!) разрушали крестьянскую общину, отнимая у крестьян их собственность, т.е. землю. Хваленые «рыночные» методы здесь как раз не действовали – нужно было создать резерв голозадой «рабочей силы». Трудовые резервы, как это потом именовалось в СССР… По данным английских историков, около десяти процентов взрослого трудоспособного населения страны скиталось по дорогам, не в силах найти средства к существованию. Им отрубали руки и уши по «закону против бродяг», клеймили, вешали. В стране вспыхивали восстания – и вновь горели деревни, возглавивших бунты монахов вешали на колокольнях, народу попроще отрубали голову прямо на придорожном бревне.
Впоследствии, когда протестанты отправились искать счастья за океаном, именно их потребности в бесправной рабочей силе привели к гнуснопрославленному расцвету африканской работорговли, когда на Черном континенте погибла древняя самобытная культура тамошних государств и миллионы людей превратились в рабочий скот. Протестанты захватили Индию, а впоследствии под дулами пушек заставили китайцев потреблять опиум…
(Кстати, о колонизации Америки. Известный писатель Алекс де Токвиль сто пятьдесят лет назад написал примечательные строки: «Несмотря на беспрецедентные злодеяния, испанцы, покрывшие себя несмываемым позором, не смогли не только истребить индейцев, но даже запретить им пользоваться равными правами. Американцы в Соединенных Штатах с легкостью добились и того, и другого – спокойно, в рамках законности, прикрываясь филантропией, не проливая крови, не нарушая в глазах мировой общественности ни одного из своих „высоких принципов морали“». Это – к вопросу о католиках и протестантах…)
В нашей виртуальности ничего этого, можно предполагать с большой долей вероятности, не произошло бы. Конечно, были бы свои кровопролития, войны и беды, но, подозреваю, не в пример менее несчастий обрушилось бы на Европу. Наверняка меньше сил и рвения уделялось бы так называемому техническому прогрессу, то есть бездумному нагромождению технических новинок, которые, по большому счету, уничтожают природные ресурсы и среду обитания, способствуют росту жертв войны, но никого еще не сделали счастливым. Равным образом, не исключено, удалось бы ввести в какие-то разумные рамки «научную любознательность» – тупое удовлетворение своего любопытства за счет всех остальных членов общества, которое давно уже лежит вне морали и этики. Любая попытка робко спросить: «Зачем?» вызывает презрительные усмешки и попреки в «отсталости» – зато не подвергаются осуждению высоколобые мыслители, у коих при виде атомного взрыва не находится иных слов, кроме восхищенной реплики: «Какая великолепная физика!»
Конечно, бессмысленно было бы призывать жить при лучине и бить рыбу костяной острогой. Однако и порожденные «протестантской этикой» крайности – бездумный «технический прогресс», бесполезное в итоге «развитие науки» восторга не вызывают.
Каким был бы наш двадцатый век в результате развития Европы по католическим канонам? Гораздо менее техногенным, конечно. Возможно, мы сейчас с удивлением взирали бы на первые паровозы и изрыгающие черный дым «пироскафы», а славу исследователей Америки и Африки несли бы не далекие предки европейцев, а наши деды, в большинстве своем еще живые. Возможно, самобытные культуры Америки, Африки, Индии, Дальнего Востока, избежав европейского завоевания, создали бы в сочетании с католической Европой совершенно другую цивилизацию, не столь занятую гонкой за золотом и успехом, не грозящую в кратчайшие сроки уничтожить все живое на планете. Несомненно одно: духовности было бы не в пример больше, а следовательно – больше душевного спокойствия, доброты и любви.
Увы, на пути к этому варианту зловещей тенью высится фигура князя Владимира – тирана, развратника, братоубийцы (возможно, и отцеубийцы), впрыснувшего в вены Руси отдающий тленом византийский яд, чье действие сказывается даже сегодня, когда от Византии остались одни воспоминания…
Виртуальность-2: полумесяц над Россией
Была ли вероятность для России IX столетия принять вместо христианства ислам?
Вполне, и не столь уж малая. Начнем с того, что ислам, в общем, менталитету русского человека нисколько не противоречит (что в разное время доказали многочисленные беглецы из нашего отечества в мусульманские страны, принимавшие тамошнюю веру без особых треволнений – начиная с казаков и кончая солдатами кавказских полков. Иные из этих беглецов достигали крайне высокого положения). Разве что запрет на спиртное несколько удручает, но, откровенно говоря, его в мусульманском мире частенько находили способ обойти.
Что гораздо более важно, ислам в своей фундаментальной основе вовсе не несет какого-то отрицательного заряда. По сути, та же «соборность», что и в христианской церкви, то же отсутствие разделения по национальному признаку, аналогичное словам Христа «под солнцем моим (т.е. в церкви моей – А.Б.) несть ни эллина, ни иудея». И, наконец, почитание многих святых и праведников, которых почитают и христиане. Не зря в Коране написано: «Ближе всех к нам христиане», точнее: «Самые близкие по любви к уверовавшим те, которые говорили: „Мы – христиане!“» (Сура 5, «Трапеза»). И далее: «Прокляты те из сынов Исраила, которые не веровали языком Дауда и Исы, сына Марйам!» Дауд – библейский царь Давид, Иса – Иисус, Марйам – Дева Мария [92].
К сожалению, в формировании некоего подсознательного страха перед мусульманством повинны европейские пропагандисты, по сути, поставившие знак равенства меж исламом как учением и бородатым экстремистом с автоматом наперевес. Как будто в иных религиях не бывало экстремистов… Никто не станет называть террористов из каких-нибудь «красных бригад» «христианскими фанатиками» – однако боевик-мусульманин сплошь и рядом будет назван «исламским фанатиком», с упором, как правило, даже не на второе, а на первое слово.
Дело в том, что ислам, по большому счету, откровенно злит самим своим существованием кое-кого из тех самых сторонников «протестантской этики». Тех, кто склонен именовать «свободой и демократией» механическое перенесение своих установлений и порядков на другие страны, без всякого учета их национальной самобытности. Меж тем нынешние исламские страны вовсе не «отсталы» и не «фанатичны» – там просто-напросто отстаивают свое законное право жить так, как жили их деды и прадеды, справедливо полагая, что тринадцативековая история развития под знаменем ислама представляет собой слишком большую ценность, чтобы от нее можно было легко отказаться ради сомнительного «прогресса».
Самый яркий пример полнейшего непонимания «образованным Западом» (и нашей образованщиной, уточню) особенностей и специфики исламского мира – дело Салмана Рушди. Последнего нам усиленно навязывают в качестве «борца за свободу творчества», которого узколобые фанатики отчего-то приговорили к смерти.
Отчего-то? Есть такие понятия «святотатство» и «богохульство». А также знаменитое высказывание о том, что свобода есть осознанная необходимость. Проще говоря, есть святые вещи, которые должны быть избавлены от экспериментов под названием «свобода творчества». Меж тем Рушди в своих «Сатанинских стихах» «изблевал», пользуясь старым русским выражением, «версию», которая стала оскорблением для любого верующего мусульманина – версию о том, что якобы вдохновителем при написании части Корана для Мухаммеда послужил не Аллах, а Сатана…
Нам просто-напросто трудно понять, какой гнусностью это выглядит в глазах ревностно верующего приверженца ислама. Мы сами, увы, далеко не так ревностны в своей вере, а потому преспокойно сглотнули роман Стругацких «Отягощенные злом», где в грязно-пародийной манере журнала «Безбожник» излагается жизнеописание евангелистов. Но это так, к слову…
Возвращаясь к исламу, стоит упомянуть, что в свое время он распространился по всей Северной Африке практически мирным путем. Города сами открывали ворота перед мусульманскими войсками – поскольку новая жизнь и новое учение казались – и были – не в пример предпочтительнее. Вот, кстати, подлинный приказ калифа Омара, обращенный к его воинам: «Вы не должны быть вероломными, нечестными или невоздержанными, не должны увечить пленных, убивать детей и стариков, рубить или сжигать пальмы или фруктовые деревья, убивать коров, овец или верблюдов. Не трогайте тех, кто посвящает себя молитве в своей келье» (637 г. от Р.Х.).
Обратите особенное внимание на последнюю строчку – речь там идет о прямом запрете причинять вред исповедующим иную веру. В самом деле, ислам всегда отличался веротерпимостью. К язычникам мусульмане относились враждебно – но не к христианам. Все вбитые в наше сознание стереотипы о «мусульманских зверствах» сплошь и рядом не соответствуют истине – или относятся к позднейшему периоду (конец прошлого – начало нынешнего столетия), когда и в самом деле агонизирующая Османская империя мало напоминала прежние времена широкой веротерпимости…
При вдумчивом изучении истории убеждаешься, что, в общем, любые «турецкие зверства» как минимум не превосходят того, что творило в разное время христианское воинство. А то и уступают последним. Во все времена люди были склонны преуменьшать зверства своих и преувеличивать чужие зверства – а потому мы до сих пор проливаем слезу над участью бедного А.С. Грибоедова (кстати, по достоверным свидетельствам, своим предельно наглым поведением в Тегеране прямо-таки провоцировавшим конфликт), однако совершенно забываем о том, как Бонапарт в Египте своим честным словом пообещал сохранить жизнь мусульманским защитникам крепости Яффа, если они сдадутся, но тут же расстрелял четыре тысячи человек, имевших неосторожность ему поверить. (Отечественный историк А. Манфред уклончиво описал эту историю одной фразой: «При взятии Яффы французы проявили крайнюю жестокость к побежденным» [116]. Поневоле вспоминается старая русская поговорка: «Свое г… не пахнет»…)
В современной исторической литературе принято описывать самыми черными красками взятие турками Константинополя в 1453 г. Однако более углубленное знакомство с первоисточниками, мягко говоря, заставляет на многое смотреть по-иному.
Конечно, после взятия города случилась резня – как бывало во все века, религиозная принадлежность победителей и побежденных тут ни при чем. В конце концов, при взятии Варшавы войсками Суворова в 1793 г. казаки-христиане насиловали, а затем убивали христианских монахинь, а надетых на пики детей таскали по улицам (о чем пишет известный русский историк Костомаров)… [96]
Но вот дальше начинаются события, вовсе не укладывающиеся в традиционную картину «басурманских зверств». Храм Святой Софии турки превращают в мечеть – но множество других христианских церквей остается в неприкосновенности, и в них продолжаются службы. Греческие библиотеки оставлены в целости – еще столетие спустя Ожье Бусбек, посол короля Фердинанда в Стамбуле, покупал древние греческие книги возами. Брат погибшего императора константинопольского Деметрий… возвращается в новую столицу Оттоманской империи, ко двору султана! От которого получает пенсию, слуг, телохранителей – и умирает в довольстве глубоким стариком. Следом возвращается его племянник Мануэль – и тоже обретает всевозможные блага, а его сын впоследствии дослужился до высоких постов при султане.
Стоит ли теперь удивляться, что в XVI веке, когда турки вышли к границам Австрии, на занятую ими территорию массами бежали немецкие и австрийские крестьяне? Причина проста: налоги на турецкой стороне были не в пример меньше тех, что драли христианские феодалы…
Можно еще добавить, что в реальности зачисление христианских детей в корпус янычар далеко не всегда вызывало потоки слез у их родителей. Янычары в тогдашней Турции играли ту же роль, что впоследствии в петровской России гвардейские полки – роль резерва кадров. Именно выходцы из янычар, подобно русским гвардейским сержантам, делали сплошь и рядом карьеру на военной, «статской» и придворной службе – сохранились свидетельства о том, что явление это, будучи массовым, вызывало неприкрытую зависть «чистокровных» турок. Особенно если учесть, что, кроме янычар, существовали еще «цивильные» учебные заведения, где из христианских детей готовили гражданских администраторов для Оттоманской империи.
Ах да, погромы… Действительно, в Стамбуле имели место так называемые еврейские и христианские погромы. Вот только вызваны они были отнюдь не религиозными распрями.
Секрет в том, что ислам категорически запрещает давать деньги в долг под проценты, и ремесло ростовщика – одно из самых презираемых в мусульманском мире. Ростовщичеством в Стамбуле занимались главным образом евреи и православные греки. Отсюда и погромы – религиозной подоплеки в них не больше, чем в европейских репрессиях против фламандских и ломбардских банкиров-ростовщиков, таких же католиков, как и их гонители…
Нелишним будет упомянуть, что многие из знаменитых турецких адмиралов были христианами-отступниками.
Другими словами, мусульманский мир никогда не был отделен от христианского непроницаемой стеной и уж никак не являлся этакой «чужой планетой». От взаимопроникновения и взаимного обогащения культур до мощного притока христиан-ренегатов в Турцию (при полном отсутствии обратного движения) – примерно таков диапазон. Вообще, что характерно, Русь до начала XVI столетия практически не ощущала себя «противопоставленной» исламскому миру – впрочем, последующие войны с Турцией были вызваны не столько внутренними потребностями России, сколько нажимом европейских держав, по сути, втравивших наших предков в совершенно ненужную им бойню, как впоследствии втравили нас в Семилетнюю войну…
Какие глобальные, стратегические последствия имело бы принятие Русью ислама?
Прежде всего, возникает интереснейшая проблема: какую ветвь ислама из двух предпочли бы наши предки, суннизм или шиизм?
Излагая слегка облегченно, суть в следующем. Шииты (слово это возникло от «шиат Али» – «партия Али») считают, что святыми «халифами» ислама являются только прямые, кровные потомки Али, зятя пророка Мухаммеда, мужа его дочери Фатимы. Только потомки Али, согласно шиизму, способны считаться имамами, законными духовными руководителями мусульман. Кроме того, шииты признают в качестве обязательного источника веры только Коран.
Сунниты, во-первых, священными книгами признают еще и «сунны» – сборники так называемых хадисов, рассказывающих о жизни, суждениях и поучениях Мухаммеда. Во-вторых, сунниты считают, что святость человеку дает не происхождение его от пророка, а добродетельная жизнь во славу ислама. Часть почитаемых шиитами халифов признают и сунниты – но только часть, в суннизме есть и другие халифы, именуемые «халифы праведной жизни».
Лично я убежден, что к русскому менталитету гораздо ближе суннизм. А еще более русскому мировоззрению соответствует исламское понятие «калиф» – так назывались правители, соединявшие обязанности и светского, и духовного владыки. Во всяком случае, именно к этому стремились многие русские великие князья, цари, а впоследствии и император Петр.
И не одни православные… Неоднократно поминавшийся в этой книге Генрих VIII, однажды без затей провозгласивший себя главой новой, «англиканской» церкви, вполне укладывается в понятие «христианского калифа» – хотя, наверное, удивился бы такому определению…
Итак, на историческую арену вступила мусульманская (а вдобавок суннитская) Русь. Попробуем просчитать последствия.
Разумеется, те же междоусобные войны крупных феодалов – от них никогда не был избавлен и мусульманский мир.
И – столь же глобальное изменение политической ситуации в Европе. Тот самый вес, что в «Виртуальности-1» лег бы всей своей немалой тяжестью на чашу Ватикана, теперь, наоборот, заставил бы последнюю взлететь вверх, как воздушный шарик.
Не исключено, что в «Виртуальности-2» Русь с самого начала повела бы целенаправленную экспансию в сторону Константинополя. И могла бы захватить его раньше, чем в Малой Азии появились турки-османы. На Босфоре и в степях Средней Азии слились бы две исламских волны – с юга и севера.
В реальности победа христианства над мусульманством вовсе не выглядит чем-то непреложным. Еще в XVII веке мусульманские пираты добирались до берегов Англии (а южную Италию тревожили и во второй половине века XVIII), а Турция не прекращала попыток проникнуть в глубь Европы вплоть до 1683 г. Именно в этом году под Веной состоялось решающее сражение, после которого Османская империя навсегда отказалась от экспансии в Европу. Объединенное войско Священной Лиги под предводительством польского короля Яна III Собесского (27 000 украинских казаков и польских шляхтичей, около 43 000 немецких, саксонских и франконских солдат) встретилось с 70 000 турок, которыми командовал великий визирь Кара-Мустафа. Двадцатитысячный конный отряд под личным командованием короля Яна опрокинул правое крыло турок, а на левом фланге успех закрепила пехота герцога Лотарингского. Турки потеряли пятнадцать тысяч человек, союзники – три с половиной.
В нашей виртуальности до этого могло и не дойти. Совсем наоборот – христианская Европа вполне могла потерпеть полное и окончательное поражение под совместным натиском испанских мавров, Турции и Московского халифата, поддержанных на море берберийскими корсарами (среди которых, как мы помним, хватало христиан-отступников вроде Хайр-эд-Дина Рыжебородого). Над Парижем, Римом, Веной и Краковом поднялись бы знамена с полумесяцем, и лихая конница московского халифа Ивана Грозного поила бы лошадей в Дунае. Дольше всех на своем острове продержались бы, конечно, англичане – но вряд ли намного.
Сомнительно, чтобы завоевание мусульманской коалицией Европы привело бы к полному исчезновению христианства – но оно превратилось бы в религию ничтожной части европейского населения.
Я не берусь проследить конкретные судьбы каждой европейской страны при таком повороте событий, но кое-какие общие тенденции развития спрогнозировать можно.
Во-первых, как и в «Виртуальности-1», открытие Америки отодвинулось бы на гораздо более поздние времена – поскольку мусульманский мир, располагавший налаженными торговыми связями с Индостанским полуостровом, не нуждался бы в поисках «обходных» путей. Зато с уверенностью можно сказать: попав в конце концов в Америку, завоеватели вели бы себя там по отношению к местным религиям ничуть не мягче, чем испанцы-католики из нашей реальности. Язычников, как упоминалось, ислам весьма недолюбливает – а в глазах благочестивого мусульманина индейские жрецы с их человеческими жертвоприношениями выглядели бы точно так, как в глазах христианских священников…
Во-вторых, как и в первом варианте виртуальности, страны и племена Черной Африки имели бы достаточно времени для самобытного развития – исламский мир не нуждался бы в потоках черных рабов (по крайней мере, в столь масштабных потоках, какие текли в США).
В-третьих, что особенно важно, европейское общество точно так же избежало бы «прелестей» бездумного технического прогресса и промышленной революции на пуританский манер. Исламский мир никогда не отвергал технических новинок, но, по сути, руководствовался теми же принципами «соборности», разве что именовались они иначе. Можно по-разному относиться к эпитету «Большой сатана», которым аятолла Хомейни припечатал Соединенные Штаты, – но есть все основания видеть родство этого выражения и высказывания известного французского ученого Пуанкаре: «Америка пришла к цивилизации, минуя культуру». Потому что оба, и мусульманин, и европеец, имели в виду нечто схожее – ярко выраженный дефицит духовности, подмененной гонкой за «прогрессом». Между прочим, атомное оружие, концентрационные лагеря и нацизм – по совести, порождение как раз протестантской цивилизации.
Словом, и в этом варианте будущего мы жили бы, возможно, не в столь техницизированном мире – но жизнь наша, ручаться можно, была бы гораздо спокойнее, а прошлое нашей виртуальности не было бы омрачено атомными взрывами и уничтожением миллионов людей по национальному признаку…
А без винца не остались бы, право, если кого-то беспокоит именно этот аспект. Пошли бы к знакомому мулле, поговорили бы по душам и получили так называемую фетву – официальное разрешение от духовного лица употреблять спиртное в лечебных целях. Во всяком случае, уже сотни лет назад иные хитрецы именно так и устраивались…
Но если серьезно, лично для меня остаются привлекательными обе рассмотренные выше виртуальности. Хотя бы потому, что жизнь с верховыми лошадьми и керосиновыми лампами при всем ее кажущемся неудобстве компенсируется тем, что сверху не падают кислотные дожди и ниоткуда не хлыщет невидимым, неощутимым потоком радиация…
Внимательный и дотошный читатель (а я верю в то, что добравшийся до этой страницы уже не намерен бросать книгу) наверняка может задать вопрос: отчего автор в своих расчетах обеих виртуальностей совершенно не учитывал столь важный и весомый фактор, как татаро-монгольское нашествие, сыгравшее огромную роль в жизни не только Азии, но и Европы?
Вопрос, в общем, резонный. Но лично я намерен ответить на него встречным вопросом: а вы уверены, что существовало татаро-монгольское иго, Чингисхан и Батый?
Сам я в существовании всего этого совершенно не уверен. О чем и поговорим вдумчиво в следующей главе…
История конфликтов коронованных владык с владыками церкви «велика и обширна есть», и даже в кратком изложении заняла бы немало толстых томов. Темой нашего очередного исторического расследования будет лишь один-единственный, практически забытый, но крайне загадочный пример: конфликт польского короля Болеслава Смелого и краковского епископа Станислава в конце одиннадцатого века, завершившийся смертью обоих и положивший начало череде загадок, прямо-таки мистических совпадений, получивших название «проклятие епископа Станислава».
О причинах и глубинной сути вражды меж двумя высокими особами известно крайне мало. По сообщениям иных историков XV–XVI веков, епископ Станислав неустанно критиковал короля за его произвол и жестокость по отношению к подданным и, убедившись, что увещевания не действуют, пригрозил наложить на венценосца проклятие. Пожалуй, эта версия наиболее правдоподобна: есть летописи XI столетия, подробно рассказывающие о прямо-таки необъяснимых, с точки зрения нормального человека, выходках короля Болеслава. По материнской линии происходившего, как давно установлено, из рода, «славного» откровенно безумными субъектами. К примеру, один из них, герцог Генрих, прилюдно избил архиепископа, добровольно ушел в монастырь, откуда вскоре сбежал, а вернувшись домой к жене, отрубил ей голову и демонстрировал ее прохожим на улице. Уже в нашем веке исследовавшие старые летописи судебные медики и психиатры без колебаний пришли к выводу, что Болеслав был ярко выраженным психопатом с признаками шизоидного распада личности.
Развязка долгого спора наступила в 1079 г., когда епископ Станислав был убит прямо у алтаря в краковском соборе – по одним версиям, приближенными Болеслава, по другим – самим королем. Достоверно известно лишь (после проведенной в XX веке экспертизы черепа), что епископ получил смертельный удар мечом в затылок.
После вспыхнувшего в стране всеобщего возмущения король Болеслав вынужден был бежать из Польши и закончил свои дни в полной безвестности. Версий насчитывается три: убит венграми; в приступе окончательного безумия покончил с собой; умер в отдаленном монастыре. Место его погребения неизвестно. Уже в 1839 г. было доказано, что так называемая могила короля Болеслава в краковском замке Вавель содержит останки одной знатной дамы XVI столетия, чью могилу неизвестно кто и неизвестно когда «украсил» надгробной плитой с именем короля…
Епископ Станислав, причисленный в 1254 г. к лику святых, с тех пор считается небесным покровителем Польши. Уже в раннем Средневековье возникла традиция: каждый новый король, восходящий на престол, обязательно проходил пешком путь от замка Вавель к собору, где был убит Станислав, и там, преклонив колени у алтаря, просил прощения за «грех предка своего Болеслава». Обычай этот свято соблюдался в Польше долгие столетия, все время существования королевской власти – в том числе и теми монархами, что уже не были даже отдаленными родственниками Болеслава. Прервалась династия Пястов, к которой принадлежал Болеслав, на троне побывали и мазовецкие князья, и чешские короли, оборвались роды Андегавенов, через двести лет – Ягеллонов, наступило время выборных королей – но древний обычай неукоснительно соблюдался. Лишь два монарха его не исполнили, короновавшись не в Кракове, а в Варшаве, не попросив прощения. Но подробнее о них – чуть ниже…
Почти сразу же возник еще один, неписаный, но тщательно соблюдавшийся обычай: не назначать на краковское епископство священников по имени Станислав. Более того: в течение более чем шестисот лет после смерти епископа Станислава это имя избегали давать новорожденным мальчикам в сменявших друг друга королевских династиях (при том, что до конца XIX века имя «Станислав» входило в тройку самых распространенных в Польше), а когда наступила пора выборных королей, кандидаты с этим именем постоянно отвергались.
Традиция эта оказалась сломанной лишь с наступлением XVIII столетия, печально известного своими «свободомыслием» и «просвещенностью», равно как и открытым пренебрежением к «старым суевериям».
Так вот, как говорилось выше, лишь два короля не исполнили старинный обряд, отказавшись поклониться праху святого Станислава, короновались не в Кракове, а в Варшаве. Лишь они двое в нарушение древней традиции носили имя «Станислав» – речь идет о Станиславе Лещинском (1677–1766) и Станиславе Понятовском (1732–1798). И лишь они двое после Болеслава Смелого стали изгнанниками, свергнутыми с престола и погребенными на чужбине! Лещинский, проживший без малого девяносто лет, на троне просидел лишь пять, с 1704-го по 1709-й. Вторично став королем исключительно благодаря поддержке французских штыков в 1735-м, не удержался на престоле и года и скончался во Франции после тридцатилетнего прозябания в роли приживальщика версальского двора. Понятовский остался в истории с клеймом еще большего несчастливца: именно при нем Польша перестала существовать как самостоятельное государство.
Те, кто материалистически твердит о совпадениях, продиктованных теорией вероятности, разумеется, имеют право считать именно так. Однако ни одна материалистическая версия не в силах объяснить, почему все происшедшее с превеликой легкостью вписалось в рамки древнего «проклятья епископа Станислава»…
Долгие и частые войны, бушевавшие во второй половине XVII века на Украине, втянувшие в свой кипящий водоворот поляков, татар, казаков, русских, турок и литвинов, выдвинули много ярких исторических фигур во всех противоборствующих лагерях. Речь пойдет лишь об одном из наиболее заметных деятелей той эпохи: князе Иеремии (Яреме) Вишневецком. Происходивший из семьи богатейших православных магнатов «русской земли» (именно так, как мы помним, звалась находившаяся в сфере влияния Польши территория нынешней Украины), князь в девятнадцать лет перешел из православия в католичество и стал одним из виднейших деятелей Жечи Посполитой той эпохи, окруженный прямо-таки мистическими любовью и поклонением (о чем свидетельствуют как польские летописцы, так и русские историки). Как уже вскользь упоминалось, в собственно польских землях шляхетство, долгие годы упиваясь своими вольностями и привилегиями, оказалось не в состоянии выполнять главную дворянскую обязанность: воевать за родину. Войны с казаками, татарами и турками легли на плечи главным образом «новых» католиков, потомков знатных православных родов Литвы и «русской земли». В один ряд с Радзивиллами, Потоцкими и Сангушко встал и «князь Ярема», подобно многим в ту бурную эпоху причудливо сочетавший талант полководца и европейскую образованность с дикой жестокостью к противнику. Совсем молодым он заслужил жутковатое прозвище «Ужас козачий», и рассказы о том, как при одном слухе «Ярема идет!» паника охватывала целые города, отнюдь не беспочвенно. Богдан Хмельницкий, которого при всей его человеческой подлости никак нельзя назвать плохим полководцем, публично признавал Вишневецкого своим самым опасным противником. Популярность Иеремии в Польше была столь велика, что его сына Михая Корибута, не блиставшего никакими талантами, избрали королем исключительно из преклонения перед памятью знаменитого отца.
В июне 1651 г. у Берестечко сошлись польская армия и отряды Хмельницкого, к которому прибыл на помощь крымский хан (дело в том, что Богдан, как не без смущения вынуждены признать даже симпатизирующие ему историки, одерживал победы над поляками только в тех случаях, когда действовал совместно с крымскими татарами. Выступив в поход один, он каждый раз бывал бит…). Несмотря на присутствие в польском лагере короля Яна Казимира, войском фактически командовал Вишневецкий, по своему обыкновению лично возглавивший конную атаку. Головорезы «князя Яремы» после ожесточенной рубки опрокинули казацко-татарскую конницу, открыв главным силам дорогу на Киев, который был вскоре взят (тем самым литовским войском, о котором уже упоминалось). Вишневецкий намеревался продолжать преследование противника, пока не захватит Хмельницкого живым – вражда меж ними давно стала личной.
Мы не будем здесь обсуждать, как повернулась бы история, если Вишневецкому удалось бы захватить Хмельницкого, замечу лишь, что в этом случае ни о какой Переяславской раде не было бы и речи. Несколькими днями спустя тридцатидевятилетний «князь Ярема» неожиданно скончался в своем лагере. Смерть молодого удачливого полководца выглядела столь неожиданной и неестественной, что, как частенько случалось в ту эпоху, пошли толки об «измене и отраве». Полковые священники с великими трудами усмирили бунт в лагере – солдаты сгоряча рвались изрубить все ближайшее окружение князя. Чтобы пресечь толки, было проведено скрупулезнейшее вскрытие, отравления не подтвердившее. Уже в наши дни на основании сохранившихся подробных описаний был подтвержден первоначальный диагноз – пищевое отравление, вызвавшее скоротечную дизентерию в тяжелой форме.
Странности начались три столетия спустя, когда исследованию при помощи современнейших методов судебно-медицинской экспертизы подверглись не документы, а сами останки Вишневецкого, хранившиеся в застекленном гробу в соборе Святого Креста[16].
Прежде всего выяснилось, что это – не Вишневецкий. Покойнику из стеклянного гроба было не менее шестидесяти лет. Кто он такой, уже вряд ли когда-нибудь удастся выяснить.
Естественно, встал вопрос: где настоящие останки и настоящая могила Вишневецкого? Оказалось, что «один из славнейших витязей Жечи Посполитой»… так никогда и не был похоронен по христианскому обряду! После долгих поисков остановились на двух наиболее правдоподобных версиях, ждавший погребения гроб с набальзамированным телом князя либо был в 1655 г. уничтожен походя вторгшимися в Польшу шведами, разгромившими в поисках кладов Сокальский монастырь, либо оказался забыт в подвалах и погиб при пожаре 1777 года…
Потом выяснилось, что не существует ни одного портрета князя Яремы, написанного при его жизни, а те, что имелись и считались изображениями Вишневецкого, запечатлели совсем других людей… От воевод и гетманов, не обладавших и сотой долей популярности Вишневецкого, остались в музеях сабли и булавы, золототканые кафтаны и украшения, табакерки и прочие «памятки». Другое дело с Вишневецким: на сегодняшний день не осталось ни одного материального следа, даже паршивенькой пуговицы. Не сохранилось ни единого дома, где ступала нога князя. Словно некий невидимый, неощутимый вихрь пронесся над Польшей, уничтожив все связанное с памятью полководца. Все, к чему прикасались его руки, сгинуло с поверхности земли…
Наиболее смелые историки – конечно, конфузливо обставляя свои высказывания массой материалистических оговорок – стали упоминать о «проклятии Вишневецкого». Разумеется, употребляя робкие, уютные термины вроде: «Как бы…», «Такое впечатление…»
Совсем недавно взорвалась бомба. В архивах был обнаружен документ, чья подлинность сомнений не вызывает: так называемый акт заложения, продиктованный матерью Вишневецкого княгиней Раиной при основании ею православного монастыря в Мхарске. В самом конце по приказу княгини вписаны грозные слова: «…если же кто в грядущем дерзнет посягнуть на сию обитель или отнимать дарованное нами, или найдется кто, посмевший нашей благочестивой и старозаветною верою православною пренебрегать либо отвергнуть таковую – быть тому прокляту, и да рассудит меня с ним правосудие Господне».
Вряд ли, диктуя эти строки, княгиня могла предугадать, что это проклятие в будущем настигнет ее собственного, единственного сына, в то время еще не расставшегося с православием и постигавшего науки в Европе…
Каждое настоящее располагает собственным прошлым.
Классическая, то есть признанная современной наукой версия «монголо-татарского нашествия на Русь», «монголо-татарского ига» и «освобождения от ордынской тирании» достаточно известна, однако нелишне будет еще раз освежить ее в памяти.
Итак… В начале XIII столетия в монгольских степях смелый и чертовски энергичный племенной вождь по имени Чингисхан сколотил из кочевников огромное войско, спаянное железной дисциплиной, и вознамерился покорить весь мир, «до последнего моря». Завоевав ближайших соседей, а потом захватив Китай, могучая татаро-монгольская орда покатилась на Запад. Пройдя около пяти тысяч километров, монголы разгромили государство Хорезм, затем Грузию, в 1223 г. вышли к южным окраинам Руси, где и разбили войско русских князей в сражении на реке Калке. Зимой 1237 г. монголо-татары вторглись на Русь уже со всем своим неисчислимым войском, сожгли и разорили множество русских городов, а в 1241 г. во исполнение заветов Чингисхана попытались покорить Западную Европу – вторглись в Польшу, в Чехию, на юго-западе достигли берегов Адриатического моря, однако повернули назад, потому что боялись оставлять у себя в тылу разоренную, но все еще опасную для них Русь.
И началось татаро-монгольское иго. Огромная монгольская империя, простиравшаяся от Пекина до Волги, зловещей тенью нависала над Русью. Монгольские ханы выдавали русским князьям ярлыки на княжение, множество раз нападали на Русь, чтобы грабить и разбойничать, неоднократно убивали у себя в Золотой Орде русских князей. Нужно уточнить, что среди монголов было много христиан, а потому отдельные русские князья завязывали с ордынскими властелинами довольно близкие, дружеские отношения, становясь даже их побратимами. С помощью татаро-монгольских отрядов иные князья удерживались на «столе» (т.е. на престоле), решали свои сугубо внутренние проблемы и даже дань для Золотой Орды собирали своими силами.
Окрепнув со временем, Русь стала показывать зубы. В 1380 г. великий князь московский Дмитрий Донской разбил ордынского хана Мамая с его татарами, а столетием спустя, в так называемом стоянии на Угре сошлись войска великого князя Ивана III и ордынского хана Ахмата. Противники долго стояли лагерем по разные стороны реки Угры, после чего хан Ахмат, поняв наконец, что русские стали сильны и у него есть все шансы проиграть сражение, отдал приказ отступать и увел свою орду на Волгу. Эти события и считаются «концом татаро-монгольского ига».
Все вышеизложенное – краткая выжимка или, говоря на иностранный манер, дайджест. Минимум того, что должен знать «всякий интеллигентный человек».
Честно говоря, автор этих строк никоим образом не считает себя интеллигентным человеком – вслед за А.П. Чеховым, К.П. Победоносцевым, Ф.М. Достоевским, авторами известного сборника «Вехи», а также Л.Н. Гумилевым, в ответ на вопрос, причисляет ли он себя к интеллигентам, восклицавшего: «Да Боже упаси!» Вопрос о том, что представляет собой так называемая интеллигенция, чересчур обширен и не укладывается в данную книгу. Это уточнение автор делает исключительно для того, чтобы подчеркнуть: именно непричисление собственной персоны к интеллигенции («образованщине», по Солженицыну) как раз и выработало привычку не следовать рабски «общепринятым теориям», а искать свою собственную дорогу. Я, понятно, имею в виду не стремление «из чистого принципа» писать поперек линованной бумаги, а свое право высказывать сомнения в «общепринятых теориях» – в тех случаях, когда эти теории, на мой взгляд, страдают полнейшей нелогичностью, натяжками и закоснелостью.
Можно было пойти по избитой дорожке авторов иных детективов: долго интриговать читателя, чтобы потом огорошить сенсацией. Лично мне гораздо более близок метод, который Конан Дойл отдал на вооружение безупречному логику Шерлоку Холмсу: сначала излагается подлинная версия случившегося, а потом – цепочка рассуждений, которые и привели Холмса к открытию истины.
Именно так я и намерен поступить. Сперва изложить собственную версию «ордынского» периода русской истории, а потом на протяжении пары сотен страниц методично обосновывать свою гипотезу, ссылаясь не столько на собственные ощущения и «озарения», сколько на летописи, работы историков прошлого, оказавшиеся незаслуженно забытыми.
Итак. Я намерен доказать читателю, что вкратце изложенная выше классическая гипотеза напрочь неверна, что происходившее на самом деле укладывается в следующие тезисы:
1. Никакие «монголы» не приходили на Русь из своих степей.
2. Татары представляют собой не пришельцев, а жителей Заволжья, обитавших по соседству с русскими задолго до пресловутого «нашествия».
3. То, что принято называть татаро-монгольским нашествием, на самом деле было борьбой потомков князя Всеволода Большое Гнездо (сына Ярослава и внука Александра) со своими соперниками-князьями за единоличную власть над Русью. Соответственно, под именами Чингисхана и Батыя как раз и выступают Ярослав с Александром Невским.
4. Мамай и Ахмат были не налетчиками-пришельцами, а знатными вельможами, согласно династическим связям русско-татарских родов имевшими права на великое княжение. Соответственно, «Мамаево побоище» и «стояние на Угре» – эпизоды не борьбы с иноземными агрессорами, а очередной гражданской войны на Руси.
5. Чтобы доказать истинность всего вышеперечисленного, нет нужды ставить с ног на голову имеющиеся у нас на сегодняшний день исторические источники. Достаточно перечитать многие русские летописи и труды ранних историков вдумчиво. Отсеять откровенно сказочные моменты и сделать логические выводы вместо того, чтобы бездумно принимать на веру официальную теорию, чья весомость заключается главным образом не в доказательности, а в том, что «классическая теория» просто-напросто устоялась за долгие века. Достигнув стадии, на которой любые возражения перебиваются железным вроде бы аргументом: «Помилуйте, но ведь это ВСЕМ ИЗВЕСТНО!»
Увы, аргумент только выглядит железным… Всего пятьсот лет назад «всем известно» было, что Солнце вертится вокруг Земли. Двести лет назад Французская Академия наук в официальной бумаге высмеяла тех, кто верил в падающие с неба камни. Академиков, в общем, не стоит судить слишком строго: и в самом деле «всем известно» было, что небо представляет собою не твердь, а воздух, где камням неоткуда взяться. Одно немаловажное уточнение: никому не было известно, что за пределами атмосферы как раз и летают камни, способные частенько падать на землю…
Об истории, историках и фактах
Известный английский историк и философ Р.Дж. Коллингвуд, строчка из книги которого справедливо взята эпиграфом к данной главе, оставил интереснейшую работу как раз по интересующему нас вопросу: как оценить степень достоверности тех или иных исторических фактов? [89]
Коллингвуд писал: «Критерием истины, оправдывающим его (историка – А.Б.) утверждения, никогда не служит тот факт, что их содержание было дано ему источником». Считая, что, кроме механического восприятия запечатленных древним хронистом фактов, историк должен еще учитывать «достоверность» в качестве пробного камня, с помощью которого мы решаем, являются ли эти факты истинными, Коллингвуд приводит пример: «Светоний говорит мне, что Нерон одно время намеревался убрать римские легионы из Британии. Я отвергаю это свидетельство Светония не потому, что какой-нибудь более совершенный источник противоречит ему, ибо, конечно, у меня нет таких источников. Я отвергаю его, ибо, реконструируя политику Нерона по сочинениям Тацита, Я НЕ МОГУ СЧИТАТЬ, что Светоний прав… я могу включить то, о чем поведал Тацит, в собственную связную и цельную картину событий и не могу этого сделать с рассказами Светония».
Проще говоря, любой вдумчивый исследователь имеет право на построение собственной версии – при условии, что она не противоречит логике, здравому смыслу, тому, что нам в общих чертах известно о данной эпохе. Скажем, можно с большой степенью вероятности утверждать: человек, исповедующий христианство, никогда не прикажет казнить другого человека за отказ поклониться языческим богам. Однако в повествованиях о «злых татаровьях» мы еще столкнемся с этим парадоксом: христианин-хан из Золотой Орды вдруг велит казнить русского князя-христианина за отказ поклониться языческому кумиру…
Выводов здесь может быть только два: либо летописец напутал и хан – вовсе не христианин, либо эта история – выдумка…
Но не будем забегать вперед, вернемся к Коллингвуду.
«…любой источник может быть испорчен: этот автор предубежден, тот получил ложную информацию, эта надпись неверно прочтена плохим специалистом по эпиграфике, этот черепок смещен из своего временного слоя неопытным археологом, а тот – невинным кроликом. Критически мыслящий историк должен выявить и исправить все подобные искажения. И делает он это, только решая для себя, является ли картина прошлого, создаваемая на основе данного свидетельства, связной и непрерывной картиной, имеющей исторический смысл».
В самом деле, мы порой с излишним почтением относимся к полуистлевшим летописям, забывая, что писали их люди. Обуреваемые всеми человеческими страстями – от желания написать лишнюю, высосанную из пальца гадость про нелюбимого боярина до умышленного искажения истины по приказу своего князя, с которым не больно-то и поспоришь. Предубеждения и ложная информация… Любопытно, что на родине Коллингвуда, в Англии, во время Первой мировой войны родился любопытный миф о полках регулярной русской армии, которые, высадившись где-то на севере Британии, походным маршем прошли к Ла-Маншу, спеша помочь союзникам, после чего переправились во Францию и ринулись в бои с «проклятыми бошами».
Никогда ничего подобного не было. Русские части попадали во Францию морем, без захода в Англию. И тем не менее британские писатели и журналисты не единожды сталкивались с «очевидцами», своими глазами зрившими, как шагали с бодрой незнакомой песней русские усачи-союзники…
А погибни в каком-нибудь катаклизме правдивые документы? И попади запись о «проследовавших через Англию русских» к историку следующей цивилизации, веке в XXIII разбирающем жалкие остатки письмен предшественников? Ведь внесет в свой ученый труд – и академика, глядишь, получит…
И наоборот. В Ипатьевской летописи, которой историки склонны доверять больше, чем некоторым другим, стоит краткая запись: «В лето 6750 не бысть ничтоже» – то есть, «не было ничего». Меж тем лето 6750 – это 1242 год! Тот самый год, когда Александр Невский разбил на Чудском озере псов-рыцарей! Представьте, что из всех русских хроник до нас дошла бы одна, Ипатьевская… То-то.
Вновь слово Коллингвуду. «Мы уже знаем, чем не является свидетельство. Оно – не готовое историческое знание, которое должен поглотить и низвергнуть обратно ум историка. Свидетельством является все, что историк может использовать в качестве такового… Обогащение исторического знания осуществляется главным образом путем отыскания способов того, как использовать в качестве свидетельства для исторического доказательства тот или иной воспринимаемый факт, который историки до сего времени СЧИТАЛИ БЕСПОЛЕЗНЫМ… В истории, как и во всех серьезных предметах, никакой результат не является окончательным. Свидетельства прошлого, находящиеся в нашем распоряжении при решении любой конкретной проблемы, меняются с изменением исторического метода и при изменении компетентности историков. …Каждый новый историк не удовлетворяется тем, что дает новые ответы на старые вопросы: он должен пересматривать и самые вопросы».
Справедливость последнего утверждения блестяще подтвердилась за последние десять лет нашей с вами истории. Сначала дошло до того, что молодые люди году в 1986-м даже не знали, кто такие Бухарин и Берия (факт, зафиксированный в печати). Потом, с возвращением многих вычеркнутых из не такой уж давней истории имен какое-то время «диссиденты», «демократы» и «либералы» внушали обществу, что все беды происходят от злодея Сталина, исказившего благостные и гуманнейшие «ленинские заветы», к которым следует непременно вернуться[17]. И лишь впоследствии, не так уж давно, отважились признать, что эти «ленинские принципы» на деле – свод палаческих установлений, и самый кровавый террор творился как раз при «дедушке Ильиче». Причины таких зигзагов лежат на поверхности: чересчур уж многие «демократы» и «диссиденты» были детьми и внуками ленинских палачей, а на Сталина злобились главным образом из-за того, что он, наводя глянец на красную историю России, без малейшей жалости перестрелял «комиссаров в пыльных шлемах», ибо их дальнейшее существование никак не сочеталось с «приличным» вариантом советских мифов…
Вернемся к летописям и хроникам. Как уже говорилось, их авторы могли о чем-то не знать, что-то пропускать умышленно, что-то исказить (не обязательно умышленно). Далеко не все летописи и хроники дошли до нашего времени – вспомним Татищева и десяток разных вариантов одной и той же древней хроники. Мало того, мы подчас не можем быть уверены, что под теми датами, что указаны в летописях, подразумеваются именно те, которые приняты нами…
Простой пример. Древнерусские летописи датируются нынешними историками исключительно на основании «византийского» варианта летосчисления, где дата сотворения мира – 5508 г. до нашей эры.
Меж тем, кроме этой даты, именуемой либо «византийской», либо «константинопольской», имелись и другие. Приведем лишь некоторые:
5969 («антиохийская», или «дата сотворения мира по Феофилу»)
5493, 5472, 5624 (разные точки отсчета так называемой александрийской датировки, или «эры Анниана»)
4004 (еврейская, Ашер)
5872 (датировка «70 толковников»)
4700 (самаринская)
3761 (иудейская)
3941 (Иероним)
5500 (Ипполит и Секст Юлий Африканский)
5515 (Феофил)
5507 (Феофил)
5199 (Евсевий Кесарийский)
5551 (Августин).
Список далеко не полон – историкам известно около двухсот различных версий «даты сотворения мира». Так что, вполне возможно, автор Ипатьевской летописи ничуть не ошибся. Просто-напросто его 6750 год от сотворения мира – вовсе не наш 1242 год… Просто-напросто он отсчитывал не от той точки, что принята нами. И в том году (неизвестно теперь, в котором) и впрямь не произошло ровным счетом ничего интересного, достойного упоминания…
И не стоит воображать, будто только наша история требует дополнительных расследований. Один из самых ярких примеров – нынешняя Англия. Вот уже триста лет меж историками, писателями и просто теми, кто знает и любит свою историю, идет самый ожесточенный спор: кто виноват в убийстве двух малолетних детей Эдуарда IV – Ричард III или победивший его в междоусобной войне Генрих VII?[18] И спор этот отнюдь не келейный – в 1980 г. британский парламент был вынужден принять специальную поправку к так называемому закону о защите доброго имени исключительно потому, что сторонники реабилитации Ричарда принялись таскать по судам своих оппонентов…
Итак, до наших времен не дошли иные летописи, которые, вполне возможно, выражали совершенно другую точку зрения на некоторые исторические события. Ни один ученый новейшего времени не держал в руках (и никогда уже не сможет этого сделать) так называемый Летописец Затопа Засекина. Выше говорилось, что бесследно пропали летописи, послужившие основой для трудов Мавро Орбини, Бельского и Стрыйковского – исчисляются они многими десятками…
Кроме того, при исторических расследованиях необходимо учесть и другие немаловажные факторы.
Во-первых, иные «знакомые» географические названия частенько носили в Средневековье совсем не те города и местности, которые мы знаем сегодня. Какой маршрут возникнет у вас перед глазами, когда вам доведется прочесть строчку из летописи X века: «Сим летом витязь Гремислав поехал из Москвы в Краков обвенчаться с невестою»? Ручаться можно, решите, что Гремислав ехал из нынешней Москвы в нынешний Краков…
И ошибетесь! Когда-то в Германии существовала вторая Москва (сообщение об этом было сделано еще в 1958 г. на международном конгрессе славистов). А кроме овеянного дыханием веков польского Кракова существовал еще один – замок в Чехии, именовавшийся до XII века, когда был разрушен, то «Краковец», то «Краков». Вот и получается: без дополнительных данных ни за что не определить, из которой Москвы в который Краков скакал наш витязь…
Во-вторых, не следует забывать, что у многих наших предков (точнее, у всех) было по нескольку имен. Даже простые крестьяне носили как минимум два имени: одно – мирское, под которым человека все и знали, второе – крестильное.
Один из самых известных государственных деятелей Древней Руси, киевский князь Владимир Всеволодич Мономах, оказывается, знаком нам под мирским, языческим именам. В крещении он был Василием, а его отец – Андреем, так что звался Василий Андреевич Мономах. А его внук Изяслав Мстиславич согласно своему и отца своего крестильным именам должен зваться – Пантелеймон Федорович!) Крестильное имя порой оставалось тайной даже для близких – зафиксированы случаи, когда в первой половине XIX (!) столетия безутешные родные и близкие лишь после смерти главы семьи узнавали, что на надгробном памятнике следует написать совсем другое имя, которым покойный, оказывается, был крещен… В церковных книгах он, скажем, значился Ильей – меж тем всю жизнь его знали как Никиту…[19]
То же касается и людей известных – князей, бояр, воевод. В Разрядной книге (официальном государственном документе Московского царства, куда на протяжении полутора столетий вносились имена всех, командовавших полками), воевода И.М. Пронский значится еще и как «Турунтай». «Турунтай» – его прозвище. Разрядную книгу вполне можно сравнить с сегодняшней картотекой Министерства обороны – а теперь представьте, что в картотеке значится запись: «Грачев П.С. – генерал армии, он же Паша-Мерседес».
Впрочем, мы уклонились от темы. Представим, что ни один экземпляр Разрядной книги не дошел до наших дней. Зато есть два сообщения в хрониках: «В лето сие Пронский со своим полком воевал с крымцами» и «Нынче Турунтай зело добро бил свеев». Вполне может оказаться, что наш воевода попадет в учебники, как два разных человека…
Еще пример. Перед нами несколько русских военачальников допетровской поры: И.В. Ногавица-Пестрый, Засекин-Сосун, Солнцев и Черный-Совка. Как по-вашему, что их объединяет?
Да принадлежность к древнему княжескому роду. Фамилия у каждого одна и та же: Засекин. Но в документах своей эпохи они сплошь и рядом обозначаются прозвищами.
Князь и воевода, славный победой над ханом Сет-Гиреем на реке Проне в 1534 г., значится в одном русском историческом труде под именем… «Тать Иван». Достаточно небольшого недоразумения, чтобы сей воевода угодил в современную книгу по истории как предводитель разбойничьей шайки. Ну как же – «тать Иван», общеизвестно, что «тать» означало разбойника…
Тура, Темер, Туратемирь… Это – один и тот же человек, золотоордынский мурза Тукатемирь, известный тем, что был союзником Городецкого князя в войне против переяславского.
Тамерлан, Тимурленг, Темир-Аксак – опять-таки один и тот же человек. Он же – Темир-Кутлу…
Как видим, особенно полагаться на географические названия и имена опасно. Первые сплошь и рядом «странствуют» по карте, а вторых у одного-единственного человека порой оказывается так много, что он вполне способен раздвоиться, а то и растроиться в последующих трудах ученых… Кстати, эта тенденция удерживалась и в последующие века: тот, кто не силен в истории, вряд ли поймет, что за воителя описывают турки под именем Топал-паши. Меж тем речь идет о фельдмаршале Суворове…
Как мы увидим в дальнейшем, ничего невероятного нет в том, что один из персонажей древнерусской истории мог быть известен современникам как «Александр Ярославич Невский по прозвищу Батый». Особенно если учесть, что у половцев было когда-то распространено имя Бастый…
Географические названия (не только городов, но и стран!) перемещаются по карте, один и тот же человек может быть известен под несколькими разными именами (что иногда вносит путаницу), точные датировки тех или иных событий нам сплошь и рядом неизвестны (поскольку наши предки и мы пользуемся разными системами отсчета исходных дат). Летописец был пристрастен, а то и выполнял прямой заказ…
Есть и оборотная сторона медали. Для тех случаев, когда летописец был стопроцентно честен. У современных историков порой проявляется крайне непонятное стремление «поправить» очевидца события, которое сами они наблюдать никак не могли. Однако отчего-то считают, будто «знают лучше».
Несколько простых примеров. Доктор исторических наук Ю.А. Мыцык поправляет историка XVII века: «Первый крупный поход за пределы Монголии был совершен Чингисханом не в 1209 г., а в 1162». Читатель может подумать, будто за последние триста лет в руки ученых попали некие документы с точными датами…
Нет никаких документов. Просто-напросто в последнее время ученые договорились считать, будто дата «первого крупного похода Чингисхана» была другой. Следовательно, историк, живший гораздо ближе ко времени описываемых им событий… ошибается.
«Автор ошибочно считает, будто не новгородский народ, а князья решили истребить ордынских баскаков».
Почему же ошибочно? Быть может, прав как раз «автор», у которого были перед глазами кипы неизвестных нашим историкам рукописей? А не историки – это ведь они постановили считать, что против баскаков попер черный народ с выдернутыми из плетня кольями…
Одним словом, сплошь и рядом с исторического Олимпа пудовым камнем падают презрительные приговоры: «Летописец ошибался», «автор хроники был не прав». Очевидец события, изволите ли видеть, был не прав. Не понимал, что он видел – пока в XX столетии не разъяснили…
Я не преувеличиваю. До сих пор можно наткнуться на утверждение, будто западноевропейские путешественники, своими глазами видевшие татар-христиан… ошибались. По невежеству своему. Видели какой-то шаманский обряд, но из глупости, а может, спьяну описали его как христианское богослужение. Историки двадцатого века знают лучше, им с горы виднее… У них – метод.
Хотите ближе познакомиться с иными «методами»? Извольте.
Перед вами – древние изображения лабиринтов. Несведущему глазу ясно, что фигуры (рис. 1.1 и 1.2) похожи как близнецы-братья. Однако первый лабиринт ученые почему-то относят к «этрусским изображениям VII века до н.э.», а второй – к «мегалитической плите середины VI тысячелетия до н.э.». То же – и со второй парой. Снова сходство, которое никак нельзя объяснить случайностью (или все же признать, что древние мастера пять тысяч лет держали в памяти классические образцы?). Однако рис. 1.3 – по мнению ученых, вновь мегалитическое изображение VI тысячелетия до н.э., а рис. 1.4 – аверс древнегреческой монеты 450 г. до н.э.




Ученые историки откалывают номера и похлеще… Вот что пишет черным по белому некий В. Янин: «Если в слое, обнаруженном при раскопках, встречаются изделия из стекла и шифера, сердоликовые бусы, ювелирные вещи, украшенные эмалью, сканью и зернью, – значит, перед археологами остатки домонгольского периода. Если всего этого нет – мы вошли в следующий исторический период».
Каково? В переводе на нормальный человеческий язык сие означает следующее: наш историк и подобные ему умники однажды договорились считать, что монголо-татарское нашествие привело к полному истреблению всех древнерусских ювелиров и исчезновению изящных ремесел. А посему никто не проводит экспертиз, радиоуглеродных анализов – возраст находок определяется гораздо проще: есть ювелирные изделия – дело было до татар, нет ни единой сережки или браслетика – значит, раскопки вскрыли слой XIV века… Поразительная точность датировки!
По-моему, это больше напоминает школьные ухищрения, когда нерадивый Вовочка украдкой заглядывает в конец учебника, а потом подгоняет задачу под известный ему результат.
В этом и состоит ахиллесова пята истории как науки – в отличие от других дисциплин, здесь совершенная однажды ошибка может продержаться столетиями. Кто-то однажды сделал ошибочный вывод (а мешающие его концепции древние памятники попросту отбросил) – и ошибка за долгие века обрастает сотнями толстых томов, чьи авторы лишь добросовестно ПЕРЕСКАЗЫВАЮТ некогда изреченную «мудрость», не внося ничего своего. Потом подключаются писатели, поэты, художники. Концепция обрастает сотнями романов, картин, а в нашем веке – еще и фильмов… В результате она становится чем-то столь священным, что одна мысль о пересмотре устоявшихся канонов выглядит жутчайшей ересью.
Между прочим, автор выше процитированных строк о «бусах и ювелирных вещах» тут же попал в собственную ловушку – обычно так оно и случается… Я прошу читателя набраться терпения и внимательно прочитать следующий текст, который ради чистоты эксперимента привожу полностью, без малейших изъятий [173].
«О, светло-светлая и прекрасно украшенная земля Русская! Многими красотами прославлена ты: озерами многими славишься, реками и источниками местночтимыми, горами, крутыми холмами, высокими дубравами, чистыми полями, дивными зверями, разнообразными птицами, бесчисленными городами великими, селениями славными, садами монастырскими, храмами божьими и князьями грозными, боярами честными и вельможами многими. Всем ты преисполнена, земля Русская, о православная вера христианская!
Отсюда до угров и до ляхов, до чехов, от чехов до ятвягов, от ятвягов до литовцев, до немцев, от немцев до карелов, от карелов до Устюга, где обитают поганые тоймичи, и за Дышащее море; от моря до болгар, от болгар до буртасов, от буртасов до черемисов, от черемисов до мордцы – все с помощью божьею покорено было христианским народом, поганые эти страны повиновались великому князю Всеволоду, отцу его Юрию, князю киевскому, деду его Владимиру Мономаху, которым половцы своих малых детей пугали. А литовцы из болот своих на свет не появлялись, а венгры укрепляли каменные стены своих городов железными воротами, чтобы их великий Владимир не покорил, а немцы радовались, что они далеко – за синим морем. Буртасы, черемисы, вяда и мордва бортничали на великого князя Владимира. А император царьградский Мануил от страха великие дары посылал к нему, чтобы великий князь Владимир Царьград у него не взял.
И в те дни – от великого Ярослава, и до Владимира, и до нынешнего Ярослава, и до брата его Юрия, князя владимирского, обрушилась беда на христиан…»
Я привел весь древний документ, дошедший до нашего времени. Теперь попытайтесь отгадать, как он именуется в нашей официальной историографии. Точнее, о чем повествует. Повторяю, перед вами – весь документ, целиком.
Так вот, именуется этот текст «Слово о погибели русской земли» и в каждой публикации объявляется «отрывком из не дошедшего до нас в целости поэтического произведения…» О ТАТАРО-МОНГОЛЬСКОМ НАШЕСТВИИ!
Перечитайте документ еще раз, не поленитесь. Сами сделайте выводы: есть ли в нем хоть слово, которое можно истолковать как сообщение о татаро-монгольском, вообще иноземном нашествии?
Нет там ничего подобного. Кроме горестной констатации: «…обрушилась беда на христиан». Но ни словечком не упоминается о том, какая это беда…
Именно этот памятник древнерусской литературы и стал для меня одной из отправных точек. Именно с него и следует начать наше историческое расследование, набраться смелости и признать: что-то нечисто с «татаро-монгольским» нашествием.
Тот самый В. Янин, чертовски насмешивший рассказом о столь потрясающем воображение методе датировки древних раскопов, чуть ниже написал следующее: «Историк не может взять в руки половину обгоревшей страницы и сказать: другая половина сожжена в годину монголо-татарского разорения. Потому что книги и документы сгорают целиком и ветер развевает их пепел».
Вот тут он, по-моему, прав на все сто. Либо сгорают целиком, либо… «Слово о погибели русской земли» (по некоторым предположениям, служившее введением к «Житию Александра Невского»), известно только в двух списках – в том виде, в каком вы его только что прочитали. Больше всего это похоже не на «половину сгоревшей страницы», а на документ, который аккуратно и умышленно разорвали пополам, оставив то, что работало на определенную версию, и уничтожив (боюсь, навсегда) остальное… Вряд ли в уничтоженной части речь шла о «нашествии монголов». Скорее уж о неких сведениях, напрочь противоречивших официальной версии, – а потому ветер и развеял пепел…
Логика сторонников «классической версии» проста. Князья, упомянутые в «Слове», Ярослав Всеволодович и его брат Юрий, как раз и жили во времена монголо-татарского нашествия. Следовательно, «беда», о которой идет речь, может быть истолкована исключительно как татаро-монгольское нашествие. Что ж, в известной логике отказать нельзя.
Однако такая логика действует до строго определенных пределов. До тех пор, пока не начались поиски других кандидатов на роль мифических «монголо-татар»…
В самом деле, где «лучшая половинка» навязшего в зубах выражения «монголо-татарская» орда? Где собственно монголы, согласно иным ретивым авторам, составлявшие некую аристократию, цементирующее ядро накатившегося на Русь воинства?
Так вот, самое интересное и загадочное в том, что ни один современник тех событий (или живший во времена довольно близкие) не в силах отыскать монголов! Их попросту нет – черноволосых, раскосоглазых людей, тех, кого, не мудрствуя, антропологи так и именуют «монголоидами». Нет, хоть ты тресни!
Удалось проследить лишь следы двух безусловно пришедших из Центральной Азии монголоидных племен – джалаиров и барласов. Вот только пришли они не на Русь в составе армии Чингиза, а в… Семиречье (район нынешнего Казахстана). Оттуда во второй половине XIII века джалаиры откочевали в район нынешнего Ходжента, а барласы – в долину реки Кашкадарьи. Из Семиречья они «…пришли в какой-то мере отюреченными в смысле языка. На новом месте они настолько уже были отюречены, что в XIV в., во всяком случае, во второй его половине, считали своим родным языком тюркский язык» (из фундаментального труда Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского «Русь и Золотая Орда» (1950).
Всё. Каких бы то ни было других монголов историки, как ни бьются, обнаружить не в состоянии. Русский летописец среди народов, пришедших на Русь в Батыевой орде, ставит на первое место «куманов» – то есть кипчаков-половцев! Которые жили не в нынешней Монголии, а практически под боком у русских, которые (что я докажу позднее) имели свои крепости, города и деревни!
Арабский историк Эломари: «В древности это государство (Золотая Орда XIV в. – А.Б.) было страною кипчаков, но когда им завладели татары, то кипчаки сделались их подданными. Потом они, то есть татары, смешались и породнились с ними, и все они точно стали кипчаками, как будто одного рода с ними».
О том, что и татары ниоткуда не приходили, а испокон веков жили поблизости от русских, я расскажу немного погодя, когда взорву, честное слово, нешуточную бомбу. А пока что обратим внимание на крайне важное обстоятельство: никаких монголов нет. Золотая Орда представлена татарами и кипчаками-половцами, которые относятся не к монголоидам, а к нормальному европеоидному типу, светловолосые, светлоглазые, ничуть не раскосые… (И язык у них схож со славянским.)
Как Чингисхан с Батыем. Древние источники рисуют Чингиза высоким, длиннобородым, с «рысьими», зелено-желтыми глазами. Персидский историк Рашид ад-Дин (современник «монгольских» войн) пишет, что в роду Чингисхана дети «рождались большей частью с серыми глазами и белокурые». Г.Е. Грумм-Гржимайло упоминает «монгольскую» (монгольскую ли?!) легенду, согласно которой предок Чингиза в девятом колене Бодуаньчар – белокурый и голубоглазый! А тот же Рашид ад-Дин пишет еще, что само это родовое имя Борджигин, присвоенное потомкам Бодуаньчара, как раз и означает… Сероглазый!
Кстати, точно так же рисуется и облик Батыя – светловолос, светлобород, светлоглаз… Автор этих строк всю свою сознательную жизнь прожил не так уж и далеко от тех мест, где якобы «создавал свое неисчислимое войско Чингисхан». Уж кого-кого, а исконно монголоидного народа насмотрелся достаточно – хакасов, тувинцев, алтайцев, да и самих монголов. Нет среди них светловолосых и светлоглазых, совсем другой антропологический тип…
Между прочим, ни в одном языке монгольской группы нет имен «Бату» или «Батый». Зато «Бату» имеется в башкирском, а «Бастый», как уже говорилось, – в половецком. Так что само имя Чингизова сына произошло определенно не из Монголии.
Интересно, что писали о своем славном предке Чингисхане его соплеменники в «настоящей», нынешней Монголии?
Ответ неутешителен: в XIII веке монгольского алфавита еще не существовало. Абсолютно все хроники монголов написаны не ранее XVII столетия. А следовательно, любое упоминание о том, что Чингисхан и в самом деле вышел из Монголии, будет не более чем записанным лет триста спустя пересказом старинных легенд… Которые, надо полагать, очень понравились «настоящим» монголам – несомненно, очень приятно было вдруг узнать, что твои предки, оказывается, когда-то прошли огнем и мечом до самой Адриатики…
Итак, мы уже выяснили довольно важное обстоятельство: в «монголо-татарской» орде не было никаких монголов, т.е. черноволосых и узкоглазых обитателей Центральной Азии, которые в XIII веке, надо полагать, мирно кочевали по своим степям. На Русь «приходил» кто-то другой – светловолосые, сероглазые, синеглазые люди европейского облика. А собственно, пришли они и не из такого уж далека – из половецких степей, не далее.
В самом деле, сколько их пришло на Русь? Начнем выяснять.
Российские дореволюционные источники упоминают о «полумиллионной монгольской армии».
Отнюдь небесталанный писатель В. Ян, автор знаменитой трилогии «Чингиз-хан», «Батый», «К последнему морю», называет чуточку меньшее число – четыреста тысяч.
Простите за резкость, но и первая, и вторая цифра – бред собачий. Поскольку измышлены горожанами, кабинетными деятелями, видевшими лошадь только издали и совершенно не представлявшими себе, каких забот требует содержание в рабочем состоянии боевого, а также вьючного и походного коня.
Любой воин кочевого племени отправляется в поход, имея три лошади (как необходимейший минимум – две). Одна везет поклажу (небольшой «сухой паек», подковы, запасные ремни для уздечки, всякую мелочь вроде запасных стрел, доспеха, который нет нужды надевать на марше, и т.д.). Со второй на третью время от времени нужно пересаживаться, чтобы один конь все время был чуточку отдохнувшим – мало ли что стрясется, порой приходится вступать в бой «с колес», т.е. с копыт.
Примитивный подсчет показывает: для армии в полмиллиона либо четыреста тысяч бойцов необходимо около полутора миллионов лошадей, в крайнем случае – миллион. Такой табун сможет продвинуться самое большее километров на полсотни, а вот дальше идти окажется не в состоянии – передовые моментально истребят траву на огромном пространстве, так что задние сдохнут от бескормицы очень быстро. Сколько овса для них ни запасай в тороках (да и много ли запасешь?).
Напомню, вторжение «монголо-татар» в пределы Руси, все главные вторжения развернулись зимой. Когда оставшаяся трава скрыта под снегом, а зерно у населения предстоит еще отобрать – к тому же масса фуража гибнет в горящих городах и селах…
Могут возразить: монгольская лошадка прекрасно умеет добывать себе пропитание из-под снега. Все правильно. «Монголки» – выносливые создания, способные прожить всю зиму на «самообеспечении». Я сам их видел, чуть-чуть проехался однажды на одной, хотя наездник никакой. Великолепные создания, я навсегда очарован лошадьми монгольской породы и с превеликим удовольствием обменял бы свою машину на такую лошадку, будь возможность держать ее в городе (а возможности, увы, нет).
Однако в нашем случае вышеприведенный аргумент не работает. Во-первых, древние источники не упоминают о лошадях монгольской породы, имевшихся «на вооружении» орды. Наоборот, специалисты по коневодству в один голос доказывают, что «татаро-монгольская» орда ездила на туркменах – а это совсем другая порода, и выглядит иначе, и пропитаться зимой без помощи человека не всегда способна…
Во-вторых, не учитывается разница между лошадью, отпущенной бродить зимой без всякой работы, и лошадью, вынужденной совершать под седоком длительные переходы, а также участвовать в сражениях. Даже монголки, будь их миллион, при всей своей фантастической способности пропитаться посреди заснеженной равнины, перемерли бы с голоду, мешая друг другу, отбивая друг у друга редкие былинки…
А ведь они, кроме всадников, вынуждены были нести еще и тяжелую добычу!
А ведь у «монголов» были с собой еще и немаленькие обозы. Скотину, которая тащит повозки, тоже надо кормить, иначе не потянет повозку…
Одним словом, на протяжении всего двадцатого века число напавших на Русь «монголо-татар» усыхало, как знаменитая шагреневая кожа. В конце концов историки со скрежетом зубовным остановились на тридцати тысячах – опускаться ниже им просто не позволяют остатки профессионального самолюбия.
И еще кое-что… Боязнь допустить в Большую Историографию еретические теории вроде моей. Потому что, даже если принять число «вторгшихся монголов» равным тридцати тысячам, возникает череда ехидных вопросов…
И первым среди них будет такой: а не маловато ли? Как ни ссылайся на «разобщенность» русских княжеств, тридцать тысяч конников – чересчур мизерная цифра для того, чтобы устроить по всей Руси «огнь и разорение»! Они ведь (даже сторонники «классической» версии это признают) не двигались компактной массой, всем скопом наваливаясь поочередно на русские города. Несколько отрядов рассыпались в разные стороны – а это снижает численность «неисчислимых татарских орд» до предела, за которым начинается элементарное недоверие: ну не могло такое количество агрессоров, какой бы дисциплиной ни были спаяны их полки (оторванные к тому же от баз снабжения, словно группочка диверсантов в тылу врага), «захватить» Русь!
Получается заколдованный крут: огромное войско «монголо-татар» по чисто физическим причинам не смогло бы сохранить боеспособность, быстро передвигаться, наносить те самые пресловутые «несокрушимые удары». Небольшое войско ни за что не смогло бы установить контроль над большей частью территории Руси.
От этого заколдованного круга может избавить лишь наша гипотеза – о том, что никаких пришельцев не было. Шла гражданская война, силы противников были относительно небольшими – и опирались они на собственные, накопленные в городах запасы фуража.
Между прочим, кочевникам совершенно несвойственно воевать зимой. Зато зима – излюбленное время для военных походов русских. Испокон веков они отправлялись в поход, используя в качестве «торных дорог» замерзшие реки – самый оптимальный способ ведения войны на территории, почти сплошь заросшей дремучими лесами, где мало-мальски большому военному отряду, особенно конному, передвигаться чертовски трудно.
Все дошедшие до нас летописные сведения о военных кампаниях 1237–1238 гг. рисуют классический русский стиль этих битв – сражения происходят зимой, причем «монголы», которым вроде бы положено быть классическими степняками, с поразительным мастерством действуют в лесах. В первую очередь я имею в виду окружение и последующее полное уничтожение на реке Сити русского отряда под командованием великого князя владимирского Юрия Всеволодовича… Столь блестящая операция никак не могла быть проведена обитателями степей, которым просто некогда, да и негде было научиться сражениям в чащобе.
Итак, наша копилка понемногу пополняется весомыми доказательствами. Мы выяснили, что никаких «монголов», т.е. монголоидов среди «орды» отчего-то не было. Выяснили, что «пришельцев» никак не могло быть много, что даже то мизерное число в тридцать тысяч, на котором историки закрепились, словно шведы под Полтавой, никак не могло обеспечить «монголам» установление контроля над всей Русью. Выяснили, что лошади под «монголами» были отнюдь не монгольскими, а воевали эти «монголы» отчего-то по русским правилам. Да и были они, что любопытно, светловолосыми и голубоглазыми.
Не так уж мало для начала. А мы, предупреждаю, только входим во вкус…
Куда пришли «монголы», придя на Русь?
Именно так, я ничего не напутал. И очень быстро читатель узнает, что вынесенный в заголовок вопрос только на первый взгляд представляется бессмыслицей…
Мы уже говорили о второй Москве и втором Кракове. Есть еще и вторая Самара – «Самара град», крепость на месте нынешнего города Новомосковска, в 29 километрах к северу от Днепропетровска…
Словом, географические названия средневековья отнюдь не всегда совпадали с тем, что мы сегодня понимаем под каким-то названием. Сегодня для нас Русь обозначает всю тогдашнюю землю, населенную русскими.
А вот тогдашние люди считали несколько иначе… Всякий раз, едва доведется читать о событиях XII–XIII столетий, необходимо помнить: тогда «Русью» называли часть населенных русскими областей – киевское, переяславское и черниговское княжества. Точнее: Киев, Чернигов, река Рось, Поросье, Переяславль-Русский, Северская земля, Курск. Сплошь и рядом в древних летописях пишется, что из Новгорода или Владимира… «ехали в Русь»! То есть – в Киев. Черниговские города – «русские», а вот смоленские – уже «нерусские».
Историк XVII века: «…славяне, прародители наши – москва, россиане и прочие…»
Именно так. Не зря на западноевропейских картах очень долго русские земли разделялись на «Московию» (север) и «Россию» (юг). Последнее название продержалось крайне долго – как мы помним, обитатели тех земель, где ныне располагается «Украина», будучи русскими по крови, католиками по религии и подданными Жечи Посполитой, именовали себя «русской шляхтой».
Таким образом, к летописным сообщениям вроде «такого-то года орда напала на Русь» нужно относиться с учетом того, что сказано выше. Помнить: это упоминание означает не агрессию против всей Руси, а нападение на конкретный район, строго локализованный.
Первое столкновение русских с «монголо-татарами» на реке Калке в 1223 г. довольно подробно и детально описано в древних отечественных летописях – впрочем, не только в них, есть еще так называемая «Повесть о битве на Калке, и о князьях русских, и о семидесяти богатырях» [173].
Однако изобилие сведений не всегда вносит ясность…
В общем-то, историческая наука давно уже не отрицает того очевидного факта, что события на реке Калке – не нападение злых пришельцев на Русь, а агрессия русских против соседей. Судите сами. Татары (в описаниях битвы на Калке монголы никогда, ни разу не упоминаются) воевали с половцами. И прислали на Русь послов, которые довольно дружелюбно попросили русских в эту войну не вмешиваться. Русские князья этих послов… убили, а по некоторым старым текстам, не просто убили – «умучили». Поступок, мягко говоря, не самый пристойный – во все времена убийство посла считалось одним из самых тяжких преступлений. Вслед за тем русское войско выступает в дальний поход. Покинув пределы Руси, оно первым нападает на татарский стан, берет добычу, угоняет скот, после чего еще восемь дней движется в глубь чужой территории. Там, на Калке, и происходит решающее сражение, союзники-половцы в панике бегут, князья остаются одни, три дня отбиваются, после чего, поверив заверениям татар, сдаются в плен. Однако татары, разозленные на русских (вот странно, с чего бы это?! Никакого особого зла те татарам не сделали, разве что убили их послов, напали на них первыми…) убивают пленных князей. По одним данным, убивают просто, без затей, по другим – наваливают на связанных доски и садятся сверху пировать, негодяи.
Показательно, что один из самых ярых «татарофобов», писатель В. Чивилихин, в своей почти восьмисотстраничной книге «Память», перенасыщенной руганью в адрес «ордынцев», события на Калке несколько смущенно обходит. Упоминает мельком – да, было что-то такое… Вроде бы там и повоевали малость… [212]
Понять его можно: русские князья в этой истории выглядят не самым лучшим образом. Добавлю от себя: галицкий князь Мстислав Удалой не просто агрессор, но и форменный подонок – впрочем, об этом погодя…
Вернемся к загадкам. Та самая «Повесть о битве на Калке» отчего-то не в состоянии… назвать противника русских! Судите сами: «…из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные моавитяне, о которых никто точно не знает, кто они и откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. И называют их татарами, а иные говорят – таурмены, а другие – печенеги».
В высшей степени странные строки! Напоминаю, написанные гораздо позже описываемых событий, когда вроде бы уже полагалось точно знать, с кем же сражались на Калке русские князья. Ведь часть войска (хотя и малая, по некоторым данным – одна десятая) все же вернулась с Калки. Мало того, победители, в свою очередь преследуя разбитые русские полки, гнались за ними до Новгорода-Святополча (не путать с Великим Новгородом! – А.Б.), где напали на мирное население – так что и среди горожан должны быть свидетели, своими глазами лицезревшие противника[20].
Однако этот противник остается «неведомым». Пришедшим неизвестно из каких мест, говорящем на бог весть каком языке. Воля ваша, получается некая несообразность…
То ли половцы, то ли таурмены, то ли татары… Это заявление еще больше запутывает дело. Уж половцев-то к описываемому времени на Руси знали прекрасно – столько лет жили бок о бок, то воевали с ними, то вместе ходили в походы, роднились… Мыслимое ли дело – не опознать половцев?
Таурмены – кочевое тюркское племя, в те годы обитавшее в Причерноморье. Опять-таки были прекрасно известны русским к тому времени.
Татары (как я скоро докажу) к 1223 г. уже как минимум несколько десятков лет жили в том же Причерноморье.
Короче говоря, летописец определенно лукавит. Полное впечатление, что ему по каким-то чрезвычайно веским причинам не хочется прямо называть противника русских в том сражении. И это предположение ничуть не надуманное. Во-первых, выражение «то ли половцы, то ли татары, то ли таурмены» никоим образом не согласуется с жизненным опытом русских того времени. И тех, и других, и третьих на Руси прекрасно знали – все, кроме автора «Повести»…
Во-вторых, сразись русские на Калке с «неизвестным», впервые увиденным народом, последующая картина событий выглядела бы совершенно иначе – я имею в виду сдачу князей в плен и преследование разбитых русских полков.
Оказывается, князья, засевшие в укреплении из «тына и телег», где три дня отбивали атаки противника, сдались после того… как некий русский по имени Плоскиня, находившийся в боевых порядках противника, торжественно целовал свой нательный крест на том, что пленным не причинят вреда.
Обманул, паскуда. Но дело не в его коварстве (в конце-то концов, история дает массу свидетельств того, как сами русские князья с тем же коварством нарушали «крестное целование»), а в личности самого Плоскини, русского, христианина, каким-то загадочным образом оказавшегося среди воинов «неведомого народа». Интересно, какими судьбами его туда занесло?
В. Ян, сторонник «классической» версии, изобразил Плоскиню этаким степным бродягой, которого изловили по дороге «монголо-татары» и с цепью на шее подвели к укреплению русских, чтобы уговорил их сдаться на милость победителя.
Это даже не версия – это, простите, шизофрения. Поставьте себя на место русского князя – профессионального солдата, за свою жизнь вдоволь повоевавшего и со славянскими соседями, и со степняками-кочевниками, прошедшего огни и воды…
Вас окружили в далекой земле воины совершенно неизвестного доселе племени. Три дня вы отбиваете атаки этого супостата, чей язык не понимаете, чей облик вам странен и противен. Вдруг этот загадочный супостат подгоняет к вашему укреплению какого-то оборванца с цепью на шее, и тот, целуя крест, клянется, что осаждающие (снова и снова подчеркиваю: неизвестные вам доселе, чужие по языку и вере!) вас пощадят, если сдадитесь…
Что же, вы сдадитесь в этих условиях?
Да полноте! Ни один нормальный человек с мало-мальским военным опытом не сдастся (к тому же вы, уточню, совсем недавно убили послов этого самого народа и пограбили вдоволь стан его соплеменников).
А вот русские князья отчего-то сдались…
Впрочем, почему «отчего-то»? Та же «Повесть» пишет совершенно недвусмысленно: «Были вместе с татарами и бродники, а воеводой у них был Плоскиня».
Бродники – это русские вольные дружинники, обитавшие в тех местах. Предшественники казаков. Что ж, это несколько меняет дело: сдаться уговаривал не связанный пленник, а воевода, почти что равный, такой же славянин и христианин… Такому можно и поверить – что князья и сделали.
Однако установление подлинного социального положения Плоскини лишь запутывает дело. Получается, что бродники в сжатые сроки сумели договориться с «народами неизвестными» и сблизились с ними настолько, что ударили совместно на русских? Своих братьев по крови и вере?
Снова что-то не складывается. Понятно, бродники были изгоями, сражавшимися только за себя, но все равно, как-то очень уж быстро нашли общий язык с «безбожными моавитянами», о которых никто не знает, откуда они пришли, и какого они языка, и какой веры…
Собственно говоря, одно можно утверждать со всей определенностью: часть войска, с которым рубились русские князья на Калке, была славянской, христианской.
А может, не часть? Может, и не было никаких «моавитян»? Может, битва на Калке и есть «разборка» меж православными? С одной стороны – несколько союзных русских князей[21], с другой – бродники и православные татары, соседи русских?
Стоит принять эту версию, все встает на свои места. И загадочная дотоле сдача князей в плен – сдавались не каким-то неведомым чужакам, а хорошо знакомым соседям (соседи, правда, нарушили слово, но тут уж как повезет…)[22] И поведение тех жителей Новгорода-Святополча, что непонятно почему вышли навстречу татарам, преследующим бегущих с Калки русских… с крестным ходом!
Такое поведение опять-таки не укладывается в версию с неведомыми «безбожными моавитянами». Наших предков можно упрекнуть во многих грехах, но вот излишней доверчивости среди таковых не числилось. В самом деле, какой нормальный человек выйдет ублаготворять крестным ходом некоего неизвестного пришельца, чей язык, вера и национальная принадлежность остаются загадкой?!
Однако, стоит нам предположить, что за бегущими остатками княжеских ратей гнались некие свои, давно знакомые, и что, особенно важно, такие же христиане – поведение жителей города мгновенно теряет всякие признаки сумасшествия или нелепости. От своих, давно знакомых, от таких же христиан и в самом деле был шанс оборониться крестным ходом.
Шанс, правда, на сей раз не сработал – видимо, разгоряченные погоней всадники были чересчур уж обозлены (что вполне понятно – их послов убили, на них самих напали первыми, рубили и грабили) и с ходу посекли тех, кто вышел навстречу с крестом. Замечу особо, подобное случалось и во время чисто русских междоусобных войн, когда разъяренные победители рубили направо и налево, и поднятый крест их не останавливал…
Таким образом, битва на Калке – вовсе не столкновение с неведомыми народами, а один из эпизодов междоусобной войны, которую вели меж собой христиане-русские, христиане-половцы[23] и христиане-татары. Русский историк XVII века суммирует итоги этой войны так: «Татары после этой победы до основания разорили крепости и города и села половецкие. И все земли около Дона, и моря Меотского[24], и Таврики Херсонской (что после перекопания перешейка меж морями до сего дня именуется Перекопом), и вокруг Понта Евксинского, то есть Черного моря, татары под свою руку взяли, и тамо поселились».
Как видим, война шла за конкретные территории, меж конкретными народами. Кстати, крайне любопытно упоминание о «городах, и крепостях, и селах половецких». Нам долго втолковывали, что половцы – степняки-кочевники, но кочевые народы не имеют ни крепостей, ни городов…
И напоследок – о галицком князе Мстиславе Удалом, вернее, о том, за что он как раз и заслуживает определения «подонок». Слово тому же историку: «…Храбрый же князь Мстислав Мстиславич галицкий… когда прибежал к реке к лодьям своим (сразу после поражения от „татар“ – А.Б.), переправившись через реку, повелел все лодьи потопить, и порубить, и пожечь, убоявшись погони татарской, и, страха исполнен, пеш в Галич добрался. Большая же часть полков российских, бегучи, достигла лодий своих и, узревши их до единой потопленными и пожженными, от печали и нужды и голода не смогла через реку переплыть, там же умерли и погибли, кроме некоторых князей и воинов, на плетеных таволжаных снопах через реку переплывших».
Вот так. Между прочим, эта мразь – я о Мстиславе – до сих пор в истории и литературе именуется Удалым. Правда, далеко не все историки и литераторы восхищены сей фигурой – еще сто лет назад Д. Иловайский подробно перечислил все промахи и нелепости, совершенные Мстиславом в качестве князя галицкого, употребив примечательную фразу: «Очевидно, под старость Мстислав окончательно лишился здравого смысла». Наоборот, Н. Костомаров ничтоже сумняшеся считал поступок Мстислава с лодьями прямо-таки само собой разумеющимся – Мстислав, дескать, этим «не дал переправиться татарам». Однако, простите, они ведь все равно как-то переправились, ежели «на плечах» отступающих русских домчались до Новгорода-Святополча?!
Благодушие Костомарова по отношению к Мстиславу, по сути, и погубившему своим поступком большую часть русского войска, впрочем, объяснимо: в распоряжении Костомарова была лишь «Повесть о битве на Калке», где о гибели воинов, которым не на чем было переправиться, не упоминается вовсе. Историк, которого я только что цитировал, Костомарову определенно неизвестен. Ничего странного – эту тайну я раскрою чуть погодя.
Супермены из монгольских степей
Приняв классическую версию «монголо-татарского» нашествия, мы и сами не замечаем, с каким скопищем нелогичностей, а то и откровенной глупости имеем дело.
Для начала я процитирую обширный кусок из труда известного ученого Н.А. Морозова (1854–1946):
«Кочующие народы по самому характеру своей жизни должны быть широко раскинуты по большой некультивированной местности отдельными патриархальными группами, неспособными к общему дисциплинированному действию, требующему экономической централизации, т.е. налога, на который можно было бы содержать войско взрослых холостых людей. У всяких кочевых народов, как у скоплений молекул, каждая их патриархальная группа отталкивается от другой, благодаря поискам все новой и новой травы для питания их стад.
Соединившись вместе в количестве хотя бы нескольких тысяч человек, они должны также соединить друг с другом и несколько тысяч коров и лошадей и еще более овец и баранов, принадлежащих разным патриархам. В результате этого вся ближайшая трава была бы быстро съедена и всей компании пришлось бы вновь рассеяться прежними патриархальными мелкими группами в разные стороны, чтобы иметь возможность подолее прожить, не перенося каждый день своих палаток на другое место.
Вот почему априорно должна быть отброшена, как чистейшая фантазия, и сама идея о возможности организованного коллективного действия и победного нашествия на оседлые народы какого-нибудь широко раскинутого кочующего народа, питающегося от стад, вроде монголов, самоедов, бедуинов и т.д., за исключением случая, когда какая-нибудь гигантская, стихийная катастрофа, грозящая общей гибели, погонит такой народ из гибнущей степи целиком на оседлую страну, как ураган гонит пыль из пустыни на прилегающий к ней оазис.
Но ведь даже и в самой Сахаре ни один большой оазис не был навсегда засыпан окружающим песком, и по окончании урагана снова возрождался к прежней жизни. Аналогично этому и на всем протяжении нашего достоверного исторического горизонта мы не видим ни одного победоносного нашествия диких кочующих народов на оседлые культурные страны, а лишь как раз наоборот. Значит, не могло этого быть и в доисторическом прошлом. Все эти переселения народов взад и вперед накануне их выступления в поле зрения истории должны быть сведены лишь на переселение их имен или в лучшем случае – правителей, да и то из более культурных стран в менее культурные, а не наоборот».
Золотые слова. Истории и впрямь неизвестны случаи, когда рассеянные на огромных пространствах кочевники вдруг создали бы если не могучее государство, то могучую армию, способную завоевывать целые страны.
За одним-единственным исключением – когда речь заходит о «монголо-татарах». Нам предлагают верить, что Чингисхан, якобы обитавший в нынешней Монголии, каким-то чудом, за считанные годы создал из разбросанных улусов армию, превосходившую по дисциплине и организованности любую европейскую…
Любопытно бы знать, как он этого добился? При том, что у кочевника есть одно несомненное преимущество, хранящее его от любых причуд оседлой власти, вообще не понравившейся ему власти: мобильность. На то он и кочевник. Пришелся не по нраву самозванный хан – собрал юрту, навьючил коней, усадил жену, детей и старую бабушку, взмахнул плеткой – и подался за тридевять земель, откуда добыть его чрезвычайно затруднительно. Особенно, когда речь идет о бескрайних сибирских просторах.
Вот подходящий пример: когда в 1916 г. царские чиновники чем-то особенно допекли кочевников-казахов, те преспокойно снялись и откочевали из Российской империи в соседний Китай. Власти (а речь идет о начале двадцатого века!) просто-напросто не смогли им помешать и воспрепятствовать!
Между тем нас приглашают поверить в следующую картину: степные кочевники, вольные, как ветер, отчего-то покорно соглашаются следовать за Чингизом «до последнего моря». При полном, подчеркнем и повторим, отсутствии у Чингисхана средств воздействия на «отказников» – немыслимым делом было бы гоняться за ними по протянувшимся на тысячи километров степям и чащобам[25].
Пять тысяч километров – примерно такое расстояние преодолели до Руси отряды Чингиза по «классической» версии. Писавшие подобное кабинетные теоретики просто-напросто никогда не задумывались, чего стоило бы в реальности преодоление подобных маршрутов (а если вспомнить, что «монголы» достигли берегов Адриатики, маршрут увеличивается еще на полторы тысячи километров). Какая сила, какое чудо могло бы принудить степняков пуститься в этакую даль?
Вы поверите, что кочевники-бедуины из аравийских степей однажды отправились бы завоевывать Южную Африку, дойдя до мыса Доброй Надежды? А индейцы Аляски в один прекрасный день объявились в Мексике, куда по неведомым причинам решили откочевать?
Разумеется, все это – чистейшей воды вздор. Однако, если сопоставить расстояния, выйдет, что от Монголии до Адриатики «монголам» пришлось бы пройти примерно столько же, сколько аравийским бедуинам – до Кейптауна или индейцам Аляски – до Мексиканского залива. Не просто пройти, уточним – по дороге еще и захватить несколько крупнейших государств того времени: Китай, Хорезм, опустошить Грузию, Русь, вторгнуться в Польшу, Чехию, Венгрию…
Историки предлагают нам в это поверить? Что ж, тем хуже для историков… Если вы не хотите, чтобы вас называли идиотом, не совершайте идиотских поступков – старая житейская истина. Так что сторонники «классической» версии сами нарываются на оскорбления…
Мало того, что кочевые племена, находившиеся на стадии даже не феодализма – родового строя – отчего-то вдруг осознали необходимость железной дисциплины и покорно потащились вслед за Чингисханом за шесть с половиной тысяч километров. Кочевники еще в сжатые (чертовски сжатые!) сроки вдруг обучились владеть лучшей военной техникой того времени – стенобитными машинами, камнеметами…
Судите сами. По достоверным данным, первый крупный поход за пределы «исторической родины» Чингисхан совершает в 1209 г. Уже в 1215 г. он якобы захватывает Пекин, в 1219 г. с применением осадных орудий берет города Средней Азии – Мерв, Самарканд, Гурганж, Хиву, Ходжент, Бухару – а еще через двадцать лет теми же стенобитными машинами и камнеметами уничтожает стены русских городов.
Прав был Марк Твен: ну не мечут гусаки икру! Ну не растет брюква не дереве!
Ну не способен степняк-кочевник за пару лет освоить искусство взятия городов с применением стенобитных машин! Создать армию, превосходящую армии любых государств того времени!
Прежде всего потому, что ему этого не надо. Как справедливо замечал Морозов, нет в мировой истории примеров создания кочевниками государств или разгрома государств чужих. Тем более в столь утопические сроки, как нам подсовывает официальная история, изрекающая перлы вроде: «После вторжения в Китай армия Чингисхана взяла на свое вооружение китайскую военную технику – стенобитные машины, камнеметные и огнеметные орудия».
Это еще ничего, бывают перлы и почище. Мне доводилось читать статью в крайне серьезном, академическом журнале: там описывалось, как монгольский (!) военный флот в XIII в. обстреливал суда древних японцев… боевыми ракетами! (Японцы, надо полагать, отвечали торпедами с лазерным наведением.) Словом, к числу искусств, освоенных монголами за год-другой, нужно отнести еще и мореплавание. Хорошо хоть, не полеты на аппаратах тяжелее воздуха…
Бывают ситуации, когда здравый смысл сильнее всех ученых построений. Особенно если ученых заводит в такие лабиринты фантазии, что любой фантаст восхищенно разинет рот.
Кстати, немаловажный вопрос: как жены монголов отпустили своих мужей на край света? Подавляющее большинство средневековых источников описывает «татаро-монгольскую орду» как войско, а не переселяющийся народ. Никаких жен и малых детушек. Выходит, монголы до самой смерти странствовали в чужих землях, а их жены, так никогда и не увидев мужей, управлялись со стадами?
Не книжные, а настоящие кочевники всегда ведут себя совершенно иначе: преспокойно кочуют долгие сотни лет (нападая изредка на соседей, не без этого), им и в голову не приходит покорить какую-нибудь близлежащую страну или отправиться за полмира искать «последнее море». Пуштунскому или бедуинскому племенному вождю просто не придет в голову строить город или создавать государство. Как не придет ему в голову блажь насчет «последнего моря». Хватает чисто земных, практических дел: нужно выжить, не допустить падежа скота, искать новые пастбища, выменивать на сыр и молоко ткани и ножи… Где уж тут грезить об «империи на полмира»?
А нас меж тем всерьез уверяют, что степняк-кочевник отчего-то вдруг проникся идеей государства или по крайней мере грандиозного завоевательного похода до «пределов мира». И в ударные сроки каким-то чудом объединил соплеменников в могучую организованную армию. И за несколько лет обучился обращаться с довольно сложными по тогдашним меркам машинами. И создал военный флот, который палил ракетами по японцам. И составил свод законов для своей громадной империи. И переписывался с Римским Папой, королями и герцогами, уча их жить.
Покойный Л.Н. Гумилев (историк не из последних, но порой чрезмерно увлекавшийся поэтическими идеями) всерьез полагал, что создал гипотезу, способную объяснить подобные чудеса. Речь идет о «теории пассионарности». Согласно Гумилеву, тот или иной народ в определенный миг получает некий загадочный и полумистический энергетический удар из Космоса, после чего преспокойно сворачивает горы и добивается невиданных свершений.
В этой красивой теории есть существенный изъян, идущий на пользу самому Гумилеву, а вот его оппонентам, наоборот, до предела осложняющий дискуссию. Дело в том, что «проявлением пассионарности» легко объяснить любой военный или иной успех любого народа. А вот доказать отсутствие «пассионарного удара» практически невозможно, что автоматически ставит сторонников Гумилева в лучшие, нежели их оппонентов, условия – поскольку не существует надежных научных методов, равно как и аппаратуры, способной зафиксировать на бумаге или пленке «поток пассионарности».
Одним словом – резвись, душа… Скажем, рязанский воевода Балдоха во главе доблестной рати налетел на суздальцев, вмиг и прежестоко разбил их войско, после чего рязанцы охально изобидели суздальских баб и девок, ограбили все запасы соленых рыжиков, беличьих шкурок и медов ставленных, накостыляли напоследок по шее некстати подвернувшемуся иноку и победителями вернулись домой. Всё. Можете, многозначительно прищурив глаза, произнести: «Рязанцы получили пассионарный толчок, а вот суздальцы пассионарность растеряли к тому времени».
Прошло с полгода – и вот уже суздальский князь Тимоня Гунявый, горя жаждой мести, напал на рязанцев. Фортуна оказалась переменчива – и на сей раз «рязани косопузой» вломили по первое число и отобрали всё добро, а бабам с девками оборвали подолы; что до воеводы Балдохи, над ним поглумились вволюшку, пихнув голым задом на некстати подвернувшегося ежа. Картина для историка гумилевской школы насквозь понятная: «Рязанцы потеряли прежнюю пассионарность».
Возможно, ничего они не теряли – просто-напросто похмельный кузнец не подковал вовремя Балдохиного борза коня, тот потерял подкову, и дальше все шло в соответствии с английской песенкой в переводе Маршака: не было гвоздя, подкова пропала, не было подковы, лошадь захромала… А основная часть Балдохиной рати вообще не принимала участия в битве, поскольку гонялась за половцами верстах в ста от Рязани.
Но попробуйте вы доказать правоверному гумилевцу, что дело в гвозде, а не в «утрате пассионарности»! Нет, право, рискните ради любопытства, только я вам тут не товарищ…
Словом, и «пассионарная» теория для объяснения «феномена Чингисхана» не годится по причине полнейшей невозможности как доказать ее, так и опровергнуть. Мистицизм оставим за кадром.
Тут есть еще один пикантный момент: составлять суздальскую летопись будет тот самый инок, которому рязанцы столь неосмотрительно надавали по шее. Если он особо злопамятен, представит рязанцев… и не рязанцами вовсе. А некими «погаными», злокозненной антихристовой ордой. Неведомо откуда вынырнувшими моавитянами, жрущими лисиц и сусликов. Впоследствии я приведу кое-какие цитаты, показывающие, что в Средневековье порой примерно так и обстояло…
Вернемся к оборотной стороне медали «татаро-монгольского ига». Уникальным отношениям меж «ордынцами» и русскими. Вот здесь уже стоит отдать должное Гумилеву, в этой области он достоин не зубоскальства, а уважения: он собрал огромный материал, наглядно свидетельствующий о том, что отношения меж «Русью» и «Ордой» нельзя обозначить иным словом, кроме симбиоза.
Честно говоря, мне не хочется эти доказательства перечислять. Слишком много и часто писали о том, как русские князья и «монгольские ханы» становились побратимами, родичами, зятьями и тестями, как ходили в совместные военные походы, как (назовем вещи своими именами) дружили. При желании читатель и сам может без всякого труда ознакомиться с подробностями русско-татарской дружбы. Я остановлюсь на одном аспекте: на том, что отношения такого рода уникальны. Отчего-то ни в одной разбитой или захваченной ими стране татары так себя не вели. Однако на Руси доходило до непонятного абсурда: скажем, подданные Александра Невского в один прекрасный день побивают до смерти ордынских сборщиков дани, но «ордынский хан» реагирует на это как-то странно: при известии об этом печальном событии не только не принимает карательных мер, но дает Невскому дополнительные привилегии, разрешает ему самому собирать дань, а кроме того, освобождает от необходимости поставлять рекрутов для ордынского войска…
Я не фантазирую, а всего лишь пересказываю русские летописи. Отражающие (наверняка вопреки «творческому замыслу» их авторов) весьма странные отношения, существовавшие меж Русью и Ордой: форменный симбиоз, братство по оружию, приводящее к такому переплетению имен и событий, что просто-напросто перестаешь понимать, где кончаются русские и начинаются татары…
А нигде. Русь и есть Золотая Орда, вы не забыли? Или, если точнее, Золотая Орда – это часть Руси, та, что находится под властью владимиро-суздальских князей, потомков Всеволода Большое Гнездо. И пресловутый симбиоз – всего лишь не до конца искаженное отражение событий.
Гумилев так и не отважился сделать следующий шаг. А я, простите, рискну. Если мы установили, что, во-первых, никаких «монголоидов» ниоткуда не приходило, что, во-вторых, русские и татары находились в уникально дружеских отношениях, логика диктует пойти дальше и сказать: Русь и Орда – попросту одно и то же. А сказки о «злых татаровьях» сочинены значительно позднее.
Вы никогда не задумывались, что означает само слово «орда»? В поисках ответа я для начала закопался в глубины польского языка. По очень простой причине: именно в польском сохранилось довольно много слов, исчезнувших из русского в XVII–XVIII столетиях (когда-то оба языка были не в пример более близки).
В польском «Horda» – «полчище». Не «толпа кочевников», а скорее «большое войско». Многочисленное войско.
Двигаемся далее. Сигизмунд Герберштейн, «цесарский» посол, побывавший в Московии в XVI веке и оставивший интереснейшие «Записки», свидетельствует, что на «татарском» языке «орда» означало «множество» либо «собрание». В русских летописях при рассказе о военных кампаниях преспокойно вставляют обороты «шведская орда» или «немецкая орда» в том же значении – «войско» [43].
Академик Фоменко указывает при этом на латинское слово «ordo», означающее «порядок», на немецкое «ordnung» – «порядок».
К этому можно добавить англосаксонское «order», означающее опять-таки «порядок» в смысле «закон», а кроме того – воинский строй. В военном флоте до сих пор существует выражение «походный ордер», то есть, построение кораблей в походе.
В современном турецком языке слово «ordu» имеет значения, опять-таки соответствующие словам «порядок», «образец», а не так уж давно (с исторической точки зрения) в Турции существовал военный термин «орта», означающий янычарское подразделение, нечто среднее меж батальоном и полком…
В конце XVII в. на основании письменных донесений землепроходцев тобольский служивый человек С.У. Ремезов вместе с тремя сыновьями составил «Чертежную книгу» – грандиозный географический атлас, охватывавший территорию всего Московского царства. Казачьи земли, примыкающие к Северному Кавказу, именуются… «Земля Казачьей Орды»! (Как и на многих других старорусских картах.)
Одним словом, все значения слова «орда» вертятся вокруг терминов «войско», «порядок», «законоустановление»[26]. А это, я уверен, неспроста. Картина «орды» как государства, на каком-то этапе объединявшего русских и татар (или просто армии этого государства), гораздо удачнее вписывается в реальность, нежели монгольские кочевники, удивительным образом воспылавшие страстью к стенобитным машинам, военному флоту и походам на пять-шесть тысяч километров.
Просто-напросто когда-то Ярослав Всеволодович и его сын Александр начали жесточайшую борьбу за господство над всеми русскими землями. Именно их армия-орда (в которой и в самом деле хватало татар) и послужила позднейшим фальсификаторам для создания жуткой картины «иноземного нашествия».
Еще несколько схожих примеров, когда при поверхностном знании истории человек вполне способен сделать ложные выводы – в том случае, если знаком только с названием и не подозревает, что за ним стоит.
В XVII в. в польской армии существовали кавалерийские части, именовавшиеся «казацкими хоругвями» («хоругвь» – воинская единица). Настоящих казаков там не было ни одного – в данном случае название означало лишь то, что эти полки вооружены по казацкому образцу [246].
Во время Крымской войны в составе высадившихся на полуострове турецких войск была часть, именовавшаяся «оттоманские казаки». Вновь ни единого казака – только польские эмигранты и турки под командованием Мехмеда Садык-паши, он же бывший кавалерийский поручик Михал Чайковский [246].
И, наконец, можно вспомнить о французских зуавах. Название эти части получили от алжирского племени зуазуа. Постепенно в них не осталось ни единого алжирца, одни чистокровные французы, однако название сохранилось на последующие времена, пока эти подразделения, своеобразный спецназ, не прекратили свое существование.
Настало время рассекретить источник, который я довольно долго уклончиво именовал «одним историком XVII века».
Речь идет об авторе труда под названием «Скифийская история», несправедливо забытом русском историке Андрее Ивановиче Лызлове [114]. Родился он предположительно около 1655 г., в семье служилых дворян. Его отец, думный дворянин и патриарший боярин, позаботился, чтобы сын получил хорошее образование – Лызлов знал польский и латинский языки, был начитан в русской истории, сведущ в архитектуре, общался со знаменитым фаворитом царевны Софьи В.В. Голицыным, одним из образованнейших людей России того периода. Участвовал в войнах с турками и крымцами, был в Пензенском крае товарищем (заместителем) воеводы. В 1692 г. закончил главный труд своей жизни, «Скифийскую историю». После марта 1697 г. его имя больше не упоминается в документах, так что на этот год, вероятно, и приходится его кончина.
«Скифийская история» в печатном виде появлялась всего трижды – в 1776 г. в Санкт-Петербурге вышло первое издание, в 1787 г. в Москве – второе. Третье появилось лишь в 1990 г. убогим тиражом в пять тысяч экземпляров. Современным историкам эта работа практически неизвестна, в чем я имел случай убедиться.
А жаль. Труд Лызлова написан на основе как не дошедших до нас русских летописей (вроде поминавшегося «Летописца Затопа Засекина»), так и работах польских и итальянских историков XVI–XVII веков: Стрыйковского, Бельского, Гваньини, Барония, опять-таки использовавших огромное количество утраченных ныне материалов из русских, польских, литовских архивов. Известно, что Лызлов пользовался монастырскими библиотеками, хранилищем московской Патриаршей ризницы – не исключено, еще и документами из Казанского и Астраханского архивов, которые, как мы помним, столетием спустя натолкнули Татищева на «еретические» выводы, кое в чем противоречившие «официальной» истории.
Впрочем, сплошь и рядом то, что пишет Лызлов, рисует перед нами опять-таки нечто еретическое – совершенно другую историю, коренным образом расходящуюся с той, что мы привыкли считать единственно верной…
Все фрагменты из труда Лызлова переведены мною на современный литературный язык. Желающие могут сами ознакомиться с оригиналом по указанному в библиографии изданию.
Итак, устраивайтесь поудобнее и приготовьтесь встретиться с сенсацией…
Начнем с того, что у Лызлова татары предстают… народом, безусловно родственным славянам, кроме того – европейским!
«Скифия состоит из двух частей: одна европейская, в которой живем мы, то есть Москва, россияне, литва, волохи и татары европейские».
Требуются ли комментарии?
«Вторая – азиатская, в ней обитают все скифские народы, расселившиеся от севера до востока. Эти азиатские скифы весьма многочисленны и прозываются различными именами».
Не стану приводить эти имена полностью. Меня в данный момент интересует лишь одно имя, к которому мы будем не раз возвращаться – тауросы.
«Пятьсот лет назад, а то и более, некий скифский народ вышел из страны, именовавшейся на их языке Монгаль (а потому и жители оной назывались монгаилы, или монгаили), и, завоевав некоторые страны, как о том будет сказано ниже, изменил и самое имя свое, назвавшись тартарами… к каковому имени сами они относятся не в пример расположеннее и любят, когда другие их именуют именно так».
Вот и отыскался след монголов! Однако сторонникам «классической» версии радоваться не стоит. «Монгаили» или «монгаилы», описанные Лызловым, явно не имеют отношения к нынешним монголам. Чуть дальше говорится: «От тех татар – монгаилов и произошли те татарове, что к нам, савроматам, пришли, а именно: крымские, монконские, перекопские, белгородские, очаковские и все те народы, что обитают возле озера Палюсмеотис, то есть Азовского моря».
Другими словами – тюрки. Крымские и перекопские татары – определенно тюрки, этого никто и никогда не покушался опровергнуть. Кроме того, оказывается, существовали еще и «белгородские татары» (но Белгород, как известно, считается исконно славянским городом?!). А ведь, не забывайте, есть еще «европейские татары», которых Лызлов помещает среди славянских племен: москвы, россиян, литвы… Что, кстати, не сам придумал, а шел вслед европейским историкам, которые, как я упоминал выше, отчего-то считали и «татарский», и «половецкий» языки родственными… славянским! Так и пишет Стрыйковский: «И печенеги, и половцы, и ятвяги есть та же литва, разве что имеют в наречии своем некоторые отличия, подобно полякам и россиянам».
Книга Лызлова написана в 1692 г. Простой арифметический расчет показывает: 1692–500 = 1192! Именно в этом году и появились в «азиатской Скифии», т.е. неподалеку от русских рубежей, татары! А может, и раньше – Лызлов сам пишет: «Пятьсот лет назад, а то и более». Так что никаких «неведомых народов», якобы внезапно нахлынувших в 1223 г. из глубин Азии, попросту не было!
Лызлов упоминает и Чингисхана, однако в его изложении перед нами предстают два варианта возникновения Чингизова государства. По первому, в 1162 г. от Рождества Христова «Хингис Великий» с частью воинов ушел из царства некоего Ункама и создал свое собственное государство. По второму, «Цынгис» основал Заволжскую орду и покинул отчие земли не вследствие «перенаселения», как в первом варианте, а оттого, что его, рожденного вне брака, кто-то хотел убить.
Это доказывает, что и триста лет назад не было точных сведений о личности Чингисхана – только противоречащие друг другу легенды. Что, как мне представляется, работает на мою версию.
Однако вернемся к «татарам». Вернее, к основанной якобы «Чингизом» Заволжской орде, чтобы показать на ее примере, со сколь беззастенчивым нахальством наши профессиональные историки «поправляют» своих коллег из далекого прошлого.
Уже поминавшийся кандидат исторических наук Ю. Мыцык делает к книге Лызлова следующее глубокомысленное примечание: «В Заволжскую орду вошли земли в бассейне Сырдарьи, степи и города на восток от Аральского моря».
Чтобы оценить должным образом наивный цинизм этой «правки», нужно процитировать самого Лызлова: «Татары, именующие себя Заволжской ордой, живут по реке Волге пониже болгарских границ вплоть до Каспийского моря». И далее, в другом месте: «Орда татар Заволжских названа так от реки Волги, за которой татары и обитали; а с востока ограничена та орда Хвалынским морем».
Хвалынское море – Каспийское. Как видим, Лызлов дважды привел точные границы Заволжской орды. Однако современный комментатор по неведомым причинам «перенес» Заволжскую орду на сотни километров восточнее. Почему? Да, видимо, оттого, что ясные и недвусмысленные указания Лызлова противоречат той самой классической версии.
Уж если современные комментаторы поступают подобным образом с печатным текстом, не допускающим двойного толкования, легко представить, сколько натяжек, умолчаний и передергиваний наворочено вокруг рукописных документов…
Та самая Азиатская Скифия, повествует далее Лызлов, как раз и называется Великая Татария. С одной стороны – Азовское море, с другой – Каспийское, а с юга – «Гора великая, именуемая Быкова, по-латыни – Монс Таурус, куда приставал Ноев ковчег после потопа».
То есть – Арарат, по библейской традиции. Обратите внимание на странное, многозначительное созвучие: Таурус – Таврия – Тартария – Татария. Очень похоже, что слово «татары» – это искаженное «татауросы», что татары каким-то самым тесным образом связаны с Таврией и Таурусом-Араратом[27].
Если кому-то не понравится эта моя версия, горячо рекомендую другую – официальную, по которой «татары произошли от некоего племени „та-та“ или „да-да“. Правда, в этой версии есть небольшая неувязочка: никаких таких „та-та“ или „да-да“ историки, как ни бились, не обнаружили. И тогда – от бессилия, должно быть – измыслили очередную эпохальную гипотезу: „татарами“ монголы называли тех, кого побеждали. Победят какое-то племя – и назовут его татарами. Еще одно победят – и его так же окрестят…
Не подумайте, что я шучу. Своими глазами читал это в одной ученой книге…
Кстати, это Лызлов пишет о том, что у половцев были «города, и крепости, и села». А поскольку он на триста лет ближе к описываемым им событиям, нежели виртуозы-эквилибристы вроде фокусника Мыцыка, верю лично я как раз Лызлову, а не современным «комментаторам»…
Между прочим, Лызлов прямо пишет о том, что половцы и есть готы. Те самые готы, которых «официальная» историография относила к III в. нашей эры и причисляла к германским племенам.
Утверждение это родилось не на пустом месте – о том же самом пишет и Мавро Орбини, приводя в подтверждение своей точки зрения длиннейший список западноевропейских историков, подробно обосновавших этот тезис. Большинство их трудов до нас, увы, не дошло: кто слышал об Иоанне Великом Готском, Иеремии Русине?
И еще. Весьма любопытный факт. Ученые той самой реалистической школы (Орбини, Лызлов и др.) отчего-то ни словечком не упоминают о «великом» Несторе, который, по нынешним представлениям, творил не позднее XII века, когда и создал якобы «Повесть временных лет».
Почему? Да потому, что в XVI–XVII веках о Несторе и не слыхивали. Не существовало еще его трудов, только и всего. Даже имени такого историки не знали…
Далее Лызлов недвусмысленно упоминает о том, что не только половцы были, оказывается, не кочевым народом, а вполне оседлым: «И поселились татары в тех двух странах, что звались Болгария[28] и Золотая Орда: по обе стороны реки Волги, от места, где впоследствии встала Казань, до реки Яика и моря Хвалисского. И возвели они там многие города: Болгары, Былымат, Кумань, Корсунь, Тура, Казань, Ареск, Гормир, Арнач, Сарай Великий, Чалдай, Астарахань».
Обратите внимание: Лызлов ни единым словом не упоминает о каких-то завоеваниях татар в Китае, Хорезме или Грузии – и уж тем более в Центральной Азии… Говорится, что татары «ходили в Индию и царя Индийского убили» – но под «Индией» здесь понимается Персия: среди разоренных татарами «земель царя индийского» называются области «при реке Ефрат и у моря Перского».
Дело в том, что первоначально слово «Индия» означало в русском языке не знакомую нам Индию, а попросту «далекую страну». Термин этот произошел от старославянского «инде», т.е. «далече»[29]. Именно в таком значении употребляется это слово в русской летописи 1352 г., повествующей об эпидемии некоей заразной болезни, лютовавшей в тот год на Руси: «Говорят иные, что тот мор пришел из-Ындейской страны». То есть попросту – издалека. Потому что меж реальной Индией и Русью располагалось много стран, а по воздуху этот «мор» никак не смог бы перенестись… «Ындейской» страной в данном случае может оказаться и Персия, и Крым, и Хива…
Примечательно, что Лызлов (как многие современные ему или жившие незадолго перед тем историки) ни единым словом не упоминает о «великой монгольской державе» с центром в городе Каракоруме, находившемся якобы на территории нынешней Монголии. Ни словечком. Понять это легко: «великая держава монгольских ханов», раскинувшаяся вольготно от китайских морей до русских пределов, существовала только на бумаге и в воображении позднейших историков. Реалистическая школа XVI–XVII веков, к которой принадлежал и Лызлов, смотрела на вещи более трезво: уж тогда-то прекрасно знали, что Золотая Орда граничила на востоке с Каспийским морем, а далее на восток никакой империи не было…
Кстати, «исчезнувшие» якобы печенеги, по Лызлову, самым спокойным образом… живут рядом с половцами, болгарами и Крымской ордой.
Кстати, по Лызлову, «татары» и обитатели Казанского ханства – отнюдь не одно и то же, поскольку не только память о многих «казанских царях», но и сами их имена ушли в небытие как раз благодаря непрестанным набегам татар…
И, что любопытно, в книге Лызлова есть места, позволяющие с большой долей уверенности говорить, что Великая Татария, она же Заволжская Орда, именовалась давным-давно… Китаем!
Это прекрасно сочетается с разысканиями академика Фоменко, обратившего внимание на то, что Афанасий Никитин четко разделял Чину (China)[30] и Китай: «А от Чины до Китая идти сушей шесть месяцев, и морем четыре дня».
Если Чина – это современный Китай, а Китай – Заволжская Орда, все сходится. Сначала полугодовой путь по суше, потом – четыре дня по Каспийскому морю! К тому же Никитин, написав приведенную выше фразу, добавляет: «А иду я на Русь…» То есть – из нынешнего Китая на Русь, через Великую Татарию, или Заволжскую Орду. Все сходится.
Справедливости ради нужно уточнить, что Лызлов в вопросе о нашествии Батыя точно так же придерживается версии, которую я назвал «официальной» и методично пытаюсь опровергнуть. Впрочем, нет гарантии, что Лызлова не правили сторонники «классической» версии. То-то и оно, что правили – еще в конце XVIII века, когда его книга готовилась к печати. Есть точные сведения, что рукопись Лызлова побывала в руках того самого Миллера, который искромсал «неправильный» труд Татищева…
Гораздо важнее другое: после знакомства с книгой Лызлова можно уверенно заявлять: в старые времена, до Петра Первого, существовал не какой-то единственный вольнодумец, а целая историческая школа (причем представленная и русскими, и поляками, и итальянцами), которая придерживалась качественно иной точки зрения на татар. Согласно ее воззрениям, татары (или, по крайней мере, значительная часть татар) были народом, близко родственным славянам, как русским, так полякам и литвинам. Говорили на языке, родственном славянскому. И появились на южных рубежах Руси значительно раньше мнимого «нашествия монголов из Центральной Азии». Там же обитали – практически в то же время! – и родственные славянам половцы (жившие в городах, имевшие крепости!), и якобы «исчезнувшие» печенеги.
Напрашивается вывод: а может быть, татары – никакие не тюрки? И представляют собою тот же этнос, что и русские?
Л.Н. Гумилев считал, что именно так и обстояло. Академик Фоменко указал на двуязычие Афанасия Никитина: временами Никитин в середине фразы легко и непринужденно переходит с русского на тюркский. А известный писатель Олжас Сулейменов в книге «Аз и я» обнаружил много тюркизмов и в «Слове о полку Игореве».
Неизвестно точно, представляют русские и «татары» два разных этноса или один. Однако можно с уверенностью говорить, что русские прекрасно владели тюркским, а тюрки – русским. То есть до известного времени, до некоторого времени это двуязычие было просто необходимо – потому что жизнь русских и татар была чересчур тесно связана. Переплетена, если можно так выразиться. А это возможно в одном-единственном случае: если история Руси и история Орды – одно и то же.
Итак, каковы же краткие выводы? Книга Лызлова, несправедливо забытая[31], лишь доказывает, что на Калке русские князья дрались не с «неведомыми народами», сию минуту вынырнувшими из мглы неизвестности, а с кем-то достаточно близким по речи, по вере, по целям и задачам…
Если история Руси и история Орды – одно и то же, скажет читатель, то цели и задачи у русских и ордынцев просто обязаны быть одинаковы?
Совершенно верно. Они и были одинаковы. Что в следующих главах я и постараюсь доказать.
Начнем с того, что «вторжение Батыя» удивительнейшим образом совпадает с пиком острейшего управленческо-политического кризиса, прямо-таки бушевавшего на Руси…
Согласно формулировке профессора Владимирского-Буданова (чья работа о древнерусском праве сто десять лет назад считалась лучшим университетским курсом по этому предмету), «в начале XIII века дробление княжеств достигло крайней степени» [40].
Вызвано это было тем, что на Руси, говоря современным языком, произошло форменное перепроизводство князей. Предложение превышало спрос, то есть, князей стало слишком много, а столов никак не хватало на этакую ораву. Кроме того, старинный принцип наследования стола по старшинству перестал работать…
Попытаюсь объяснить подробнее. Наследование стола, княжения шло по старшинству, то есть старший сын правящего князя становился наследником еще при жизни отца, каковое право получал с момента рождения. И после смерти родителя занимал стол.
Эта простая и эффективная система сохраняла простоту и эффективность лишь в первое столетие. Пока Рюриковичей было мало. Пока мало было городов, уделов, земель. К XIII веку Рюриковичи, цинично выражаясь, расплодились неимоверно. «Старшинство» столкнулось с казусами, которых предки просто не смогли предусмотреть…
Представьте, что у некоего правящего князя, ну, скажем, Всеслава, есть сын Изяслав – лет так двенадцати (по меркам того времени, почти взрослый). Естественно, именно он считается наследником.
Внезапно, на ту беду, у Всеслава рождается брат Ярослав. В этом нет ничего удивительного – в средневековье женили и выдавали замуж довольно рано, так что самому Всеславу всего-то лет двадцать шесть, а его матери – около сорока[32].
Мгновенно возникает сложнейшая проблема: кому наследовать Всеславу? По годам Изяслав, конечно, старше своего юного дяди. Зато по правилам старшинства дядя, конечно, «старше» племянника. Представьте теперь, что Всеслав неожиданно погиб, ну, хотя бы в схватке с половцами. У Изяслава есть свои сторонники, в том числе среди дружины, у крошки-Ярослава – опекуны, которые желают посадить на стол именно своего подопечного: пока он придет в совершеннолетие, можно управлять от своего имени, как душа пожелает…
Вот так и начинались «княжеские усобицы». Не подумайте, что я измыслил чисто умозрительную ситуацию – согласно летописям, именно такие коллизии возникали в XIII столетии…
Возникло наследование «по завещанию», то есть правящий князь сам выбирал себе наследника, уже не оглядываясь на старые обычаи. Легко понять, что находилось много обойденных – и, если под рукой у них оказывалась военная сила, начиналась война…
Возникло наследование «по избранию» – жители той или иной земли сами приглашали того князя, который им больше нравился. Естественно, вновь появлялись обойденные, обиженные, просто завистники.
Возникло «возложение старшинства» – собравшиеся на совет князья договаривались возложить на одного из них права «старшего брата», т.е. наследника. И снова, как вы легко догадаетесь, – обиженные, обойденные, зависть, набег, война…
Непременно нужно упомянуть об одной каверзной детали: в случае, если какой-либо князь, имевший «права старшего брата», то есть дожидавшийся смерти правящего князя, чтобы самому занять стол, умирал первым, так и не покняжив, все его потомки по мужской линии автоматически, по тогдашнему закону, навсегда лишались права занять какой-либо стол. Грубо говоря, им предлагалось убираться ко всем чертям и жить, как знают. Что отнюдь не прибавляло им голубиной кротости и христианского смирения…
Одним словом, к XIII веку «все смешалось в доме Рюриковичей». Все описанные системы наследования действовали одновременно. И каждый, стремившийся к власти, сплошь и рядом выбирал ту, которая ему больше нравилась. Русь погрузилась в огонь и кровь. Исключительно по недостатку места я не могу привести длиннейший список сражений и убиений. Стольные города прогоняли правящих князей и приглашали новых – изгнанные, собрав подмогу (у соседей, а то и у половцев), пытались под звон мечей и посвист стрел «восстановиться» на понравившемся престоле. Князья свергали друг друга, ослепляли и убивали друг друга (причем никакие родственные узы сердца не смягчали – брат шел на брата, дядя на племянников, а те – на него), годами и десятилетиями держали конкурентов в «порубах», подземных темницах. В Киеве горожане, взбунтовавшись против князя Игоря Ольговича, так увлеклись, что нечаянно убили его до смерти. В Галиче в 1208 г. бояре, устроив заговор против князей Игоревичей, призвали мадьярских наемников, каковые князей и убили… Когда Юрий Долгорукий провозгласил, что Киев принадлежит ему по праву наследования, захвативший там власть Изяслав Давыдович, не моргнув глазом, заявил: поскольку лично его киевляне провозгласили князем «по избранию», стол он освобождать не намерен. Конечно, кончилось кровью.
Новгород и Псков заявили, что отныне намерены признавать только избранных ими князей, а все прочие правила на их территории больше не действуют[33]. Дошло до того, что в Галиче княжеский стол захватил под шумок некий «боярин Владислав». По меркам того времени, это было вопиющим нарушением всех и всяческих обычаев: впервые на столе сидел правитель не княжеского рода… Свергали с превеликим шумом, призвав на помощь венгров и поляков. Свергли. Надо полагать, не зажился…
Как легко догадаться, все эти усобицы и войны сопровождались погромами, разорением, убийствами и насилиями. И дело, отметим, не ограничивалось борьбой князей друг с другом. Роман Галицкий, предвосхищая практику Иоанна Грозного, зарывал живьем в землю и жег на кострах своих бояр, рубил «по суставам», сдирал с живых кожу. По Червоной Руси разгуливала банда князя Владимира, выгнанного с галицкого стола за пьянство и разврат. Как свидетельствуют летописи, эта удалая вольница «тащила на блуд» девиц и замужних женщин, убивала священников во время богослужения, а в церквах ставила коней…
Вот вам веселые будни князей, охватывающие каких-то два-три года: Ярослав, брат суздальского князя, в начале 30-х годов XIII в. захватывает Киев. Ярослава изгоняет Владимир Рюрикович. Владимира изгоняет Михаил Черниговский. Даниил Галицкий изгоняет Михаила…
А потом появляются «татары» и наводят порядок!
В самом деле, если охарактеризовать результат «татарского» нашествия двумя-тремя фразами, мы получим следующую нехитрую формулу.
В годы, непосредственно предшествовавшие «татарскому» вторжению, Русь погрязла в бесконечных войнах, смутах, кровавой неразберихе. С появлением татар все меняется самым кардинальным образом: воцаряется определенный порядок, среди множества русских князей один становится старшим, получив так называемый ярлык на «великое княжение». На тех, кто пробует выступать против такого порядка вещей и по старинке развязывать междоусобные войнишки, с завидной и загадочной регулярностью обрушивается «ордынская» конница…
Здесь не нужно ничего измышлять и притягивать за уши. Подробное знакомство с деятельностью «ордынцев» на Руси поневоле приводит к крамольным выводам: создается впечатление, что у «ордынцев» словно бы и нет других забот, кроме одной – поддерживать порядок на Руси. Вновь, в который раз, мы сталкиваемся с чем-то уникальным: татары ведут себя так только на Руси. В других странах они отчего-то нисколько не заботятся о поддержании порядка и создании стройной системы великого княжения…
Конечно, при наведении порядка гибнут люди. Конечно, при усмирении провинциальных сепаратистов трещат пожары и кони несутся по засеянным полям. Но это – издержки. Неизбежные. Сын и внук Всеволода Большое Гнездо попросту наводят порядок. А впоследствии именно стоны и печалования провинциальных летописцев будут приняты за рассказ о разорении всей Руси. Хотя на деле слова «…и нагрянула Орда на Русь» означают нечто совсем другое – в котором-то году отряды великого князя утихомирили очередного окраинного князька, вспомнившего времена вольницы…
Честное слово, доказывать тут нечего. Достаточно кропотливо перелистать сборники русских летописей и подсчитать, сколько раз упоминаются «ордынские полки», обязательным образом сопутствующие владимиро-суздальским князьям и их потомкам в наведении порядка.
Вот вам биографии нескольких «ордынских» военачальников – для примера. Нужно уточнить: в русской истории они остались как участники исключительно тех событий, о коих рассказано ниже.
Алын – «ордынский мурза». Упоминается в летописях как участник похода князя Андрея городецкого на князя Дмитрия Переяславского.
Ектяк – «царевич казанский». В 1396 г. командует частью войск суздальского князя Симеона при нападении последнего на муромских сепаратистов.
Кавгадый – «ордынский чиновник». Участвует в походе городецкого князя на переяславского (1281). Уговаривает князя Михаила Тверского уступить великое княжение князю московскому Юрию Даниловичу (1317), командует частью московской рати при нападении на Тверь. Присутствует при суде русских князей над Михаилом Тверским.
Менгат – «воевода Батыев». В 1239 г. пытается уговорить киевского князя Михаила сдать город без боя – и после убийства киевлянами его послов уходит от города.
Неврюй – «царевич татарский». Командует войсками Александра Невского, посланными против княжеского брата Андрея, пытавшегося развязать очередную усобицу. В 1296/1297 гг., по сообщениям Никоновской, Симеоновской и Лаврентьевской летописей, проводит княжеский съезд.
Интересно, что же все эти люди делали для Орды? Неизвестно. Все упоминания о них касаются лишь их участия в русских делах. Участия, замечу, всякий раз направленного на усиление великокняжеской власти. Так кто же они такие, эти «ордынские» воеводы? Коли уж ничегошеньки не делают для родной Орды?
Далее я приведу длинный список «ордынских» царевичей и воевод, живших в XVI столетии – снова то же самое, «татары» верой и правдой служат московским государям (уже не великим князьям, а царям), и количество их столь велико, что вновь перестаешь понимать, где кончаются русские и начинаются татары.
И вновь приходишь к выводу: стоит лишь признать, что Русь и Орда – одно и то же, как волшебным образом исчезают все до единой странности, нелогичности, непонятности. Все укладывается в стройную систему: «орда» – всего-навсего войско Владимиро-суздальских князей, силой вводивших на Руси единоначалие. И не более того.
Кстати, есть интересные сведения о том, что в результате «монголо-татарского» нашествия русские княжества не «приходили в упадок», а, наоборот… усиливались! Рязанское княжество (о чем пишут сторонники официальной версии) даже… расширило свои территории за счет половецких земель и Чернигово-Северского княжества. Любопытные последствия имело порой «татарское нашествие»…
Отчего-то принято считать, что все поголовно русские князья испытывали к «ордынским татарам» лишь враждебность, злость, обиду, ненависть. Правда, при этом не уточняется, откуда это стало известно. Мемуаров князья не оставили, а уж «ордынцы» – тем более. Источником, как легко догадаться, служило воображение историков «классического» направления и перенос ими на древних князей своего собственного образа мышления.
Мы же постараемся повернуть вопрос несколько иначе, с долей некоторого цинизма поинтересуемся: были ли в русской истории личности, с приходом «татар» резко усилившие свое влияние, приобретшие конкретные блага? И еще: похожа ли деятельность «татар», как ее описывают в летописях, на политику кого-то из русских князей?
Да как две капли воды!
Судите сами. Как учит нас официальная история, Всеволод Большое Гнездо первым попытался объединить русские земли вокруг своего княжества, т.е. Владимиро-Суздальского. Он овладел Владимиром и взошел на великокняжеский стол, ходил походами на волжских болгар и мордву, на Рязань, подчинил Киев, Чернигов и Галич.
Что делает «хан Батый» через четверть века после смерти Всеволода? Представьте себе, идет походами на волжских болгар и мордву, подчиняет Рязань, Киев, Чернигов и Галич, овладевает Владимиром, а потом… передает ярлык на великое княжение внуку Всеволода Александру Невскому.
Как вам совпадения? Если трудолюбиво перелопатить самую что ни на есть официальную, классическую историю, без всяких натяжек приходишь к ошеломляющему выводу: если отбросить все ритуальные стенания о «татарских зверствах» и оценить происшедшее согласно железному римскому правилу «Кому выгодно?», всё, что совершил Батый, было, во-первых, повторением политики Всеволода по укреплению своей власти, во-вторых, открыло дорогу Ярославу Всеволодовичу и Александру Ярославичу к великому княжению. Впоследствии именно потомки Александра стали великими князьями московскими, царями Руси.
Несмотря на все ужимки, оговорки, искусственные усложнения и откровенный вздор, современные историки не в силах отринуть столь очевидный факт:
1. Батый продолжал политику Всеволода.
2. Чуть ли не вся деятельность Батыя как «ордынского хана» свелась к усилению Александра.
Нам, конечно, внушают, что причиной всему – поразительные дипломатические таланты Александра. Что ему удавалось «крестом и пестом» пробивать в Золотой Орде именно те решения, которые шли на пользу ему лично. «Хитроват наш дон Тамэо, да и политик изрядный».
Вот только классическая историография до сих пор не в силах ответить на коварные вопросы: почему Невскому всегда удавалось пробивать те решения, что были ему выгодны, а его соперникам это никогда не удавалось? Почему то же странное, необъяснимое везение всегда сопутствовало потомкам Невского, медленно, но верно идущим к единоличной власти над Русью, а вот соперники их всегда оказывались в немилости у «татар»?
Да потому, что не было никакого «нашествия». И «Батый» – своего рода псевдоним, под которым действовали Ярослав Всеволодович и его сын Александр.
Вернемся к событиям 1238 г. До «вторжения татар» Ярослав Всеволодович пребывает, полное впечатление, в унижении и безвестности. Княжит в городке Переяславле-Залесском, который тогда был глухой дырой и входил в состав Владимиро-Суздальского княжества, которым правил брат Ярослава Юрий. Как я ни копался в трудах историков и сборниках летописей, не мог найти сведений о каких бы то ни было свершениях Ярослава до 1238 г., кроме участия в нескольких междоусобицах. Совершенно бесцветная жизнь третьестепенного князька, осатаневшего от скуки в богом забытой провинции…
И вдруг все меняется – рывком!
По Владимиро-Суздальскому княжеству молниеносно проносится «ордынская» конница, один за другим падают города. С тем самым удивительным проворством, о котором мы уже говорили, степняки в считанные дни обучаются войне в лесных чащобах, где, на реке Сити, и уничтожают князя Юрия с его дружиной. В разоренный Владимир прибывает Ярослав…
И собирает рать, чтобы возглавить отпор безбожным татарам?
Да ничего подобного! Приказывает оставшимся в живых жителям хоронить убитых и прибирать город, а сам начинает распоряжаться оставшимися без хозяина уделами: брату Ивану дает Стародуб, Святославу – Суздаль, внучатому племяннику Василию – Ярославль. Сам, понятно, садится на княжеском столе…
Как хотите, но это поведение человека, который делит добычу!
Мало того – отсюда и начинается возвышение Ярослава, прозябавшего дотоле в безвестности. Сам Батый, как пишут русские летописи, приглашает его в «Орду» и встречает с почестями, поставив «первым над князьями». Как сообщает итальянец Плано Карпини, именно Ярослав… становится представителем Батыя в столице «монгольской империи» Каракоруме, где происходят выборы верховного хана.
Насчет последнего – явная ошибка итальянца. Мы наглядно убедились, что никакой «великой империи» нет, а город Каракорум, как я намерен доказать впоследствии, располагался не в Монголии и не в Китае, а где-то на Волге. Однако как в таком случае истолковать сообщение Карпини?
Да очень просто. Никаких пришельцев нет. В результате хорошо спланированной военной операции князь Ярослав захватывает власть над значительной частью Руси, выполняя «программу» своего отца Всеволода. Громит рязанцев, галичан, киевлян, черниговцев. Наверняка в его войске есть татары – но это не пришельцы из дальних степей, а старые добрые знакомые, жители Заволжской орды. Впоследствии Ярослав, его сыновья и внуки безжалостно, в стиле того времени расправляются с любым соперником в борьбе за великое княжение…
Эта версия вас не устраивает?
Что ж, пользуйтесь классической: дикий степняк Батый, встретившись с князьком из глухого захолустья, о котором прежде и не слыхивал, вдруг очаровался им, как юная школьница – душкой-офицером. Настолько возлюбил, что ни с того ни с сего вручил ему главенство над всей Русью, а потом отправил представлять собственную персону в столицу империи, где высшие вельможи выбирали великого хана…

Воля ваша, но я в эту чепуху поверить не в состоянии. Поскольку возвращаются все те же проклятые вопросы: почему «ордынцы» нигде, ни в одной стране, завоевание которых им приписывает классическая версия, не относились с таким доверием и радушием к местным князькам? Почему «Батый» прощает Ярославу и Александру поступки, за которые любой нормальный владыка снес бы голову своему подданному? Почему «Батый» в точности повторяет свершения Всеволода и делает потомков Всеволода владетелями всей Руси, т.е. осуществляет давние стремления Всеволода?
Да потому, что Батый – вымышленная фигура, которой частью приписаны деяния Ярослава, частью – Александра. Кстати, Батый в нашей историографии выглядит удивительно бесцветно. Если разобраться вдумчиво, сам он ничем и никак себя не проявляет, завоевание Руси и все последующие меры по наведению порядка происходят как бы сами собой, без его участия…
Стоит лишь допустить, что Батый – чистейшей воды вымысел, как все становится на свои места. Прослеживается и умелое, жесткое руководство «татарскими ордами», и продуманная система борьбы с соперниками, претендентами на великое княжение. Снова возникает стройная система, основанная на строгой логике. Уже нет ничего удивительного в том, что потомки Невского методично прибирают к рукам власть над Русью.
Так и было задумано с самого начала Ярославом и Александром, из которых летописцы позднейшего времени сотворили «Батыя». Между прочим, Александр отчего-то именуется не единожды «приемным сыном» Батыя. Снова перед нами навязшая в зубах уникальность – ни в одной из покоренных им от Китая до Руси стран Батый отчего-то не спешил обзаводиться приемными сыновьями, а вот ради Невского отчего-то изменил привычкам.
Повторяю, история не знает примеров, когда вторжение жестокого иноземного супостата вдруг помогло бы одному из вельмож подвергшейся нападению страны стать полновластным хозяином этой самой страны. Однако в нашем случае «безбожный моавитянин» Батый отчего-то заложил основы для возвышения Ярослава Всеволодовича и его потомков… Как будто своих задач у него не было.
Конечно, не было. Откуда им взяться, если за прозвищем «Батый» как раз и скрываются Ярослав с Александром?
Еще раз подведем итоги.
Ярослав. До «татарского нашествия» княжит в крохотном городке на окраине богатого княжества, где хозяином – его брат. После: великий князь, «старший над прочими».
Александр. До «татарского нашествия» княжит в Новгороде, откуда его в любой момент могут выставить, если это взбредет в голову жителям. После: получает в полное распоряжение Киев, после смерти отца становится великим князем владимирским, ставит своего сына князем в Новгороде, приобретает огромное влияние на дела Руси.
Комментарии излишни.
Могут спросить: что же, вы пытаетесь доказать, что князь Ярослав сверг и убил родного брата?
Что ж, именно так и получается. Однако в этом поступке нет ничего, противоречащего средневековым нравам, когда самые близкие по крови люди становились в борьбе за власть злейшими врагами и убивали родственников столь же легко, как чужих…
И бысть умучен от злых татаровей…
В этом разделе мы рассмотрим столь печальные события, как «убийства русских князей в Орде злыми татаровьями». И сразу столкнемся с массой интересного и загадочного…
Смерть «убиенных от татар за православную веру» князей Дмитрия Черниговского, Иоанна Путивльского, Александра Новосильского, Сергея Александровича, Димитрия Курского, княгини его Феодоры и сына их Василия, а также братьев Давида и Глеба Игоревичей предметом расследования не станет по одной простой причине: все они известны исключительно по церковным поминаниям и былинам. Ни в одном древнерусском летописном источнике отчего-то нет ни единого упоминания о ком-либо из перечисленных.
Перейдем к «документированным» фактам.
1270 г. В «Орде» убит рязанский князь Роман Ольгович. Летописным свидетельствам об обстоятельствах его гибели доверять нельзя, поскольку летописцы пытаются уверить нас, что Роман замучен «за отказ принять бесерменскую веру».
Это не просто странно – предельно странно. Потому что все без исключения историки «классического» направления сходятся на том, что «татары» предоставили Русской православной церкви прямо-таки уникальные (снова это словечко всплыло!) привилегии и льготы. Вплоть до того, что существовал особый указ Батыя, согласно которому смертной казнью карался всякий, посягнувший бы на церковное имущество, на неприкосновенность церковных земель, на право церкви в иных случаях судить виновных своим судом[34].
Более того – как мы помним, «татары» в значительной части своей были христианами. В Сарае Великом существовали христианские храмы, а при «ханской ставке» был православный епископ.
В этих обстоятельствах убийство князя Романа Рязанского за отказ принять «бесерменскую веру» выглядит предельно странным. Гораздо больше это похоже на состряпанную позже, довольно неуклюжую дезинформацию. Особо подчеркну: этот Роман был единственным, которого «татары» казнили по столь неправдоподобному поводу…
Не в пример ближе к реальности другой вариант: рязанский князь был убит владимиро-суздальцами, поскольку был их серьезным соперником и конкурентом в борьбе за главенство.
1318 г. В «Орде» казнен князь Михаил Тверской. Вот здесь информации гораздо больше…
Одно время бытовала убогая версия, будто Михаила «татары» казнили за отказ выполнить языческий очистительный обряд, пройти меж двух костров. Ее нелепость поняли довольно быстро: татары, с нескрываемым уважением относившиеся к христианству, вряд ли стали бы казнить человека за оскорбление языческого обряда – при том, что язычниками была ничтожно малая часть «ордынцев»… Можно ли представить, что инквизиция арестовывает кого-то по обвинению в «непочтении к мусульманству»? Нереально. То же и с шитой белыми нитками сказкой об «оскорблении священного огня».
К счастью, есть подробные описания смерти Михаила…
Оказывается, он смертельно враждовал со своим родственником Юрием Даниловичем (Михаил был племянником Александра Невского, а Юрий – внуком), княжившим в Москве. После одного из сражений в плен к Михаилу попала жена Юрия, крещеная половецкая княжна Агафья Кончаковна. Будучи в заточении в Твери, она странным образом умерла. Естественно, возникли слухи об отравлении, в которых и в самом деле может оказаться зерно истины – отчего, право, вдруг скончалась внезапно молодая, здоровая женщина?!
Как бы там ни было, происшедшее лишь усугубило ненависть Юрия к родственнику-сопернику. Вскоре Михаил оказался перед судом. Согласно классической версии, его «призвали на расправу в Орду». Согласно моей (которая прекрасно согласуется с обстоятельствами смерти князя) – его попросту удалось принудить предстать перед своеобразным «третейским судом».
Как же выглядел этот суд?
Семь русских князей обвинили Михаила в попытках взимания дани с их городов и отравлении Агафьи Кончаковны. После чего князя выставили на правеж – исполняя исконно русский обычай[35]. На шею ему надели тяжелую колоду, и семь стражников – по одному от каждого князя – караулили его.
Потом увели в кибитку, куда вскоре подъехал со своими людьми Юрий Данилович. Один из сопровождавших московского князя, русский по имени Романец[36] убил Михаила ударом ножа в сердце. Мертвого князя раздели догола и швырнули труп за кибитку…
Как видите, судили Михаила русские за причиненные русским обиды. И казнил его русский. Вы спросите, где же «ордынцы»? В самом деле, получается какая-то нелепость: русские князья посреди Золотой Орды судят и рядят по своим обычаям, а после приводят в исполнение приговор…
Представьте себе, «ордынцев» и близко нет! Нет, и все тут! Присутствует лишь тот самый «ордынский чиновник» Кавгадый, о котором я писал выше. Кавгадый, чья зафиксированная летописцами деятельность странным образом связана исключительно с русскими внутренними делами.
Его поведение крайне странно. Летописец пытается внушить нам, что Кавгадый, дескать, тоже был членом суда, но дальнейшее поведение «ордынца» этому противоречит. Кавгадый… посылает своих слуг поддерживать колодку на шее Михаила, чтобы тот не так мучился. (Обратите внимание: он не может снять эту колодку вовсе. Видимо, не располагает такой властью. Это ордынец-то, находящийся у себя дома?!)
После убийства Михаила Кавгадый довольно робко говорит Юрию, что покойник как-никак был тому родственником, старшим по годам, так что негоже мертвому валяться позорно голым…
И вновь это не приказ – просьба-пожелание. Юрий, однако непреклонен: он лишь разрешает накинуть на тело плащ. Не более того. Бояре Юрия увозят тело в Москву… и бросают там в хлеву. Там же говорится, что ордынцы «колебались», но Юрий настоял на приведении приговора Михаилу в исполнение.
Спрашивается: кто хозяин в Орде, Юрий Московский или Кавгадый? Хозяином держится скорее Юрий – обвиняет, возглавляет суд над тверским князем, люди Юрия и убивают приговоренного. Кавгадый же в состоянии лишь чуточку облегчить страдания выставленного на позор Михаила, а потом попросить, чтобы с его телом обращались пристойнее (однако никто не спешит эту просьбу выполнить).
Вскоре сын покойного Михаила, Дмитрий, убил Юрия. Как нас уверяет летописец – «убил в Орде». Однако отчего-то не приводит ни малейших подробностей – в противоположность убийству Михаила, описанному как раз крайне подробно. Потом и Дмитрия «убивают в Орде» – но подробностей вновь нет.
1339 г. Князя Александра Михайловича Тверского и его сына Федора убивают «в Орде». На сей раз судят и выносят приговор вроде бы «ордынцы» – однако по странному стечению обстоятельств летописцы не приводят никаких мотивов, заставивших «ордынского хана» так поступить. Хан казнил Александра и Федора «ни с того, ни с сего». Заступничество ярославского и белозерского князей отчего-то не возымело действия.
Многое проясняется, когда обнаруживаем, что в момент казни тверских князей в Орде находился… брат покойного Юрия Иван Калита. Тот самый, знаменитый «собиратель земли Русской». По версии летописцев, Калита и «оговорил» тверичей.
А может, не «оговаривал», а попросту сам приговорил к смерти? Казни тверичей предшествовали довольно многозначительные события: тверские бояре, оказалось, к тому времени «отъехали» от своего князя в Москву. А после казни Калита, нагрянув в Тверь с войском, торжественно сбросил колокол с церкви Спаса и увез его в Москву.
Кстати, имена палачей, казнивших Александра и Федора, звучат странновато: Беркан и Черкас. Больше похоже на прозвища. Как мы помним, «черкасами» именовали предков нынешних казаков, то есть опять-таки славян…
Как видим, все три случая подчиняются строго определенным закономерностям. Всякий раз гибнут соперники и конкуренты владимиро-суздальской династии и ее потомков. Всякий раз их смерть приписывается «коварству ордынцев». Всякий раз не приводится хотя бы подобия мотивов, которыми могли бы руководствоваться татары. Зато в случае с Михаилом «ордынцев» и близко нет, а единственный из них, Кавгадый, ведет себя так, словно он не хозяин, а лицо подчиненное…
Выводы? Не было никакого «ордынского суда». Всякий раз устранялись соперники владимирско-суздальской московской династии, продолжателей «линии Всеволода Большое Гнездо». О временах Ивана Калиты сохранилась любопытнейшая запись: «Сел на великое княжение Иван Данилович, и настал покой христианам на многие лета, И ПЕРЕСТАЛИ ТАТАРЫ ВОЕВАТЬ РУССКУЮ ЗЕМЛЮ».
Все совпадает. Все логично. Зачем «татарам» воевать, если единоличной власти Ивана Калиты никто не угрожает? Если нет ни вдали, ни вблизи соперников-конкурентов?
С 1328 года – года, когда утвердился Калита – и до времен войн с Мамаем ТАТАРСКИХ НАБЕГОВ НА РУСЬ ПРАКТИЧЕСКИ НЕ ЗАФИКСИРОВАНО. Что полностью противоречит классической версии о «диких степняках, привыкших жить набегами». Отчего-то в данном случае «дикие степняки» напрочь отказываются от своих привычек.
Есть, правда, исключение – вторжение в русские пределы военачальника, который именуется то «Арапша», то «Араб-шах». Однако это была не агрессия, а ответ на рейд русских войск, которые в 1376 г. вступили в пределы Волжской Болгарии, обложили один из городов булгар и заставили его жителей принести присягу на подданство.
Интересно, что при этом русские назначили в захваченный город своих чиновников, которые звались «даруга» и «таможник» – первый собирал налоги, а второй был чем-то вроде таможенного инспектора.
Термины «даруга» и «таможник» обычно считаются «монгольскими»! Спрашивается, почему русские ими воспользовались? Неужели за столетия не придумали своих слов для обозначения чиновников со схожими функциями?
Вывод прост: поскольку никаких «монголов» не существовало, «ордынские» термины и есть русские.
Между прочим, история прелюбопытнейшая. С одной стороны, Русь вроде бы является «вассалом» Золотой Орды. С другой – русские вдруг нападают на Волжскую Болгарию, т.е. часть Золотой Орды, и вынуждают тамошний город принести вассальную клятву!
В нашей версии, где Русь и Золотая Орда представляют собой одно и то же, это как раз выглядит вполне логичным и не содержит никаких загадок. Очевидно, русские на окраине своих владений попросту боролись с какими-то сепаратистами, которых и представлял Араб-шах.
Самое время вернуться к одному из загадочнейших событий времен «монгольского вторжения». Глава Русской церкви Киевский митрополит Иосиф после взятия Киева «Батыевой ратью» пропал без вести. Исчез столь загадочно и надежно, что по сию пору ученые разводят руками, не в силах пролить свет на это темное дело. Летописцы и историки более семисот лет отделываются невнятной скороговоркой – либо погиб в развалинах Киева, либо «удалился в другое место и сгинул там безвестно».
А соль здесь в том, что владыка Иосиф… был греком из Царьграда, поставленным царьградским патриархом и прибывшим в Киев буквально перед самым «Батыевым нашествием»!
Много и подробно писалось о том, что к XIII веку Русь уже недвусмысленно тяготилась зависимостью от константинопольского патриарха, предпочитая церковных иерархов русского происхождения… Впоследствии, в 1243 г., «бесхозная» киевская митрополия как раз и досталась русскому игумену Кириллу, родом с Южной Руси. Управление митрополией он принял «по выбору князей».
Вновь, в который уж раз, «злые татаровья» совершают поступок, полностью совпадающий с русскими интересами. Бесследно пропадает неудобный грек, митрополитом становится свой. А на все вопросы посланцев Царьграда русские с самым что ни на есть невинным видом разводят руками и сетуют на злых татаровей, коварно изничтоживших греческого иерарха по врожденной своей кровожадности…
Не исключаю, что царьградцы верили.
Возвращаясь к событиям зимы 1237–1238 года, пресловутому «Батыеву нашествию» (а на самом деле борьбе Ярослава и Александра с соперниками), мы опять-таки сталкиваемся с изрядным количеством загадок.
Прежде всего, пресловутая «дикая орда» действовала с непонятной (но не для нас) избирательностью. Волховские князья (обитавшие в Южной Волыни) отчего-то не подверглись разгрому вовсе. Преспокойно присягнули Батыю на верность, и их владения остались в полной неприкосновенности.
По нашей версии истории, ничего удивительного или непонятного тут нет. Сообразили вовремя, что с Ярославом и Александром шутки плохи, не лезли поперек батьки в пекло, сиречь не пытались стать конкурентами – вот и остались целехоньки…
Не в пример более загадочной выглядит история с Козельском. Летописцы в один голос твердят, что «Батыева орда» на семь недель задержалась возле крохотного городка Козельска и все это время штурмовала его с необъяснимым упрямством, пока не добилась своего.
Это и в самом деле странно. Никакого стратегического значения городишко не имел – и тем не менее «ордынское войско» полтора месяца топталось у его стен…
Здесь возникает сразу несколько вопросов:
1. Почему «степняки», вроде бы к тому времени обучившиеся мастерски владеть китайскими камнеметами и стенобитными машинами, в случае с Козельском это свое умение как-то сразу растеряли? (Напоминаю: практически все крупнейшие города Руси держались не более шести-семи дней.)
Чтобы объяснить этот феномен, покойный В. Чивилихин измыслил какие-то невероятные, суперблагоприятные географические условия – если верить ему, Козельск был расположен так удобно для осажденных, стоял на таких непреодолимых кручах, был окружен столь глубокими рвами, что все китайские машины оказались бесполезными.
Возможно. Но, даже если так и обстояло[37], это не снимает проблемы, наоборот, усложняет ее дополнительными загадками.
2. Почему, столкнувшись со столь неприступной крепостью (напоминаю, крохотной, не имевшей военного значения в рамках большой стратегии), завоеватели не махнули рукой и не умчались поискать добычи полегче? Почему проторчали возле нее семь недель, пока не взяли-таки?
Гипотез, объясняющих «загадку Козельска», пока имеется на белом свете три:
1. Классическая версия.
2. Теория Гумилева.
3. Моя гипотеза.
Классическая версия, собственно, представляет собой… полное отсутствие версии. Монголо-татары просто взяли и задержались у Козельска. Захотели и задержались. Искать в их поступках логику бессмысленно – Азия-с…
Гипотеза Гумилева, надо признать, более логична и убедительна. Гумилев считал, что татары мстили Козельску. Князь черниговский и козельский Мстислав пятнадцать лет назад, будучи на Калке, принял участие в убийстве татарских послов. И, хотя к тому времени он уже умер, татары считали, что его подданные несут «коллективную ответственность» за убийство князем их послов…
Вообще-то, это гораздо больше похоже на версию, нежели ничего не объясняющие апелляции к «азиатской логике», какими грешат историки «классического» направления.
Увы, есть обстоятельство, которое не оставляет от версии Гумилева камня на камне…
В числе других на Калке воевал, принимал участие в убийстве татарских послов (да и погиб там же) смоленский князь Мстислав-Борис Романович Старый. Следовало бы предположить, что, руководствуясь тем самым принципом «коллективной ответственности», татары не с меньшей яростью обрушатся на Смоленск, мстя его обитателям за преступление князя…
Так вот, Смоленск вообще не подвергся татарскому удару. Ни в 1237–1238, ни после! Он никогда не сталкивался с «ужасами ордынских приступов». В пределах Смоленского княжества татары иногда показывались, но на сам стольный град Смоленск не нападали никогда.
«Коллективная ответственность» выглядит какой-то странной. За одно и то же прегрешение козельцы заслуживают самой суровой кары, зато жителей Смоленска можно и оставить в покое…
В жизни ничего подобного случиться не могло. Либо есть обычай, либо его нет. Либо «коллективную ответственность» несет всякий, кто посягнет на послов, либо…
Либо гипотеза Гумилева неверна.
Тогда в чем же загадка?
Да в том, что в Козельске сидел князь из ЧЕРНИГОВСКОЙ династии. Той самой, с которой Ярослав и Александр боролись упорно и яростно, как с одними из конкурентов. Изгнанный «татарами» из Чернигова Мстислав Глебович закончил дни на чужбине, в Венгрии. Князья-соперники истреблялись безжалостно, благо повод был самый удобный – многое можно списать на кровавую неразбериху штурма. В Рязани погибли не только князь, но и его жена с малолетним ребенком («Повесть о разорении Рязани Батыем», как мы убедимся позже, представляет собой чисто литературный вымысел, а следовательно, утверждения, будто рязанского князя «убили в Орде», а его супруга в отчаянии покончила с собой, никак не могут выглядеть достоверными).
Таким образом, странно затянувшаяся осада Козельска и упорство, с которым «татары» семь недель добывали город, получает вполне разумное объяснение: Невский стремился уменьшить число возможных соперников, насколько удастся…
Если Батый – «дикий татарин», предводитель жаждавшей добычи орды, совершенно непонятно, почему его войска внезапно повернули от Новгорода. Одно время господствовала теория, будто все произошло из-за ранней распутицы, охватившей огромные пространства и превратившей их в сплошное болото. Однако эту гипотезу безоговорочно опроверг В. Чивилихин, раскопавший весьма интересные подробности. Во-первых, в XIII веке в северном полушарии как раз наблюдалось повсеместное похолодание, которое климатологи даже именуют «малым ледниковым периодом». Во-вторых, несколькими годами спустя, в том же месяце марте, младший брат Александра Невского Андрей в кратчайшие сроки прошел тысячу километров, спеша с ратью на помощь брату. Такое возможно в одном-единственном случае: если конница шла по замерзшим рекам и озерам…
Так что погода здесь ни при чем – она как раз благоприятствовала конным походам. Тогда?
Если «Батый» – это Александр Невский, нет ничего странного в том, что он не пошел на Новгород. Не было никакой необходимости. К чему брать приступом свой же собственный город? При всем своенравии новгородцев (не раз Александра допрежь выгонявших), в то время отношения князя и горожан были как раз нормальными. Как сообщает одна из летописей, еще Всеволод Большое Гнездо добился от Новгорода обещания избирать впредь князей только из числа его потомков.
То же самое – и со Смоленском. Если Батый – степной пришелец, озабоченный лишь грабежом, совершенно непонятно, почему татары так никогда и не сделали ни единой попытки овладеть Смоленском – одним из самых больших, благополучных и богатых городов Руси.
Если Батый – это Александр Невский, его желание оставить в покое Смоленск может иметь достаточно веские причины.
Смоленск, по торговле и богатству уступавший лишь Великому Новгороду, в год «татарского нашествия» представлял собой не такую уж легкую добычу не только потому, что был нетронут многочисленными междоусобицами, а значит, укрепления его оставались в целости. Смоленск был центром международной торговли. Там было множество торговых дворов и складов, принадлежавших иностранным купцам. А купцов из «фряжских и варяжских» стран обитало в Смоленске столько, что для них были выстроены храмы «латинского обряда». Как написано в «Договоре» 1229 г., русские купцы держали образцы употреблявшихся в торговле весовых мер (т.е. гирь, аршинов, других эталонов) в православном Успенском соборе, а иноземные купцы – в храме «Немецкой богородицы».
Отсюда вытекает: нападение на столь значимый центр международной торговли имело бы для виновника нехорошие последствия. Против него немедленно ополчились бы не только купцы Русской земли, но и иностранные государства, чьи подданные и их добро неминуемо пострадали бы при штурме (обязательно сопровождавшемся бы пожарами и грабежом). Могли последовать ответные меры против русских купцов за границей – примеров предостаточно.
Могли бы такие соображения остановить степняка-Батыя?
Ни в коей степени – что ему «мировое общественное мнение»?
Могли бы такие соображения остановить Батыя-Александра?
Обязательно. В конце концов, его целью была не добыча, а усиление своей власти над Русью. А это требовало и умения вести сложные политические игры, учитывать многие факторы. Александр ни за что не стал бы ставить под удар внешнюю торговлю Руси.
А потому «злые татаровья» так никогда и не появились под Смоленском…
Между прочим, есть любопытное предание о «подвижнике Меркурии». Уверенно утверждается, что он пришел откуда-то с Запада, первоначально принадлежал к «латинской» церкви, потом перешел в православие и поступил на службу к смоленскому князю. «По словам предания, Меркурий отразил от столицы татарское полчище; но при этом пал и был погребен в Успенском соборном храме» (Д. Иловайский). После этого Меркурия долго почитали в качестве своего, местного святого (которые так и назывались – «местночтимые»).
Позвольте, но в истории вообще неизвестны подобные события – приход к Смоленску татарской рати и ее отступление!
Чертовски трудно сказать, какие события реальной жизни Смоленска нашли отражение в легенде о Меркурии. Однако кое-что все же прослеживается:
1. От татарского нашествия Смоленск избавился каким-то мирным путем.
2. В этом участвовали люди, связанные с «латинской» церковью, вообще с Западом.
3. Среди тех, кто дипломатическим путем избавился от татарской угрозы, были единичные жертвы.
Как все это можно интерпретировать? Возможно, Невскому был сделан некий ультиматум и наглядно обрисованы возможные последствия. Возможно, кто-то из участников переговоров, вряд ли протекавших в «теплой, дружественной» обстановке, стал на голову короче… Однако ультиматум, надо полагать, возымел действие. В летописях встречаются туманнейшие упоминания о некоей стычке татар со смолянами, происшедшей километрах в 30 от Смоленска, после которой татары ушли. Но деталей отыскать невозможно…
Перейдем к еще одной интереснейшей проблеме: почему самые крупные, стольные города держались против «татар» считанные дни? Рязань пала уже через шесть дней. Примерно так же обстояло и с другими городами. Между тем не только маленький Козельск держался семь недель, но и столь же небольшой Торжок пал только на третью неделю…
Ответ прост: Торжок и Козельск не пострадали в результате внутренних междоусобиц, сохранили и укрепления, и большое количество людей, годных для ратной службы. А вот стольные города ко времени «татарского вторжения» были как раз в самом плачевном состоянии…
Особенно ярко это проявляется на примере Киева, который «татары» взяли все за те же несколько дней. А это очень странно – Киев был одним из крупнейших городов не только Руси, но и всей Европы, его сравнивали с Царьградом, в нем, по свидетельству Титмара Марзебургского, гостя из Германии, было «восемь рынков и более четырехсот церквей»…
Столь быстрое падение Киева было настолько загадочным для иных историков, что они сочинили байку про то, что осада Киева длилась… девяносто три дня.
На самом деле историки чуточку лукавят. Девяносто три дня – это срок не меж началом и концом штурма, а первым появлением «татарской» рати и взятием Киева. Сначала у киевских стен появился, как вы уже знаете, «Батыев воевода» Менгат и пытался уговорить киевского князя сдать город без боя, но его послов киевляне убили, и он отступил.
А через три месяца пришел «Батый». И за несколько дней взял город. Именно промежуток меж этими событиями и называют иные исследователи «долгой осадой»…
Почему Киев пал так быстро, вы сейчас поймете…
Титмар был в Киеве в XI в., когда город, «мать городов русских», еще не вступил в черную полосу княжеских усобиц…
Посмотрим, как они протекали.
1169 г. Андрей Боголюбский, суздальский князь, послал на Киев войска под командованием одиннадцати князей. 8 мая город был взят, и два дня победители его грабили. Вот что об этом пишет Ипатьевская летопись: «…грабили же два дня весь град, и гору Подол, и монастыри, и Софию, и Десятинную богородицу, и не было милости никому: ни церквам горящим, ни крестьянам убиваемым, ни всем, кого вязали; жен гнали в полон, разлучая с мужьями своими, и младенцы рыдали, видя уводимых матерей своих. Смоляне, и суздальцы, и черниговцы, и Олегова дружина забрали множество добра, и церкви опустошили от икон и книг, и ризы с колоколами все вынесли; и Печерский монастырь Пресвятой Богородицы зажгли, но Господь его уберег. И были в Киеве стенания великие жителей его, и печаль, и скорбь неутешная…»
Напоминаю, это не «злые татаровья» так себя ведут, это русские христиане бесчинствуют…
1174 г. Киев захватывает Ярослав Луцкий.
1174 г. Ярослава выгоняет Роман Ростиславич.
1174 г. Возвращается Ярослав. На него нападет Святослав Ольгович, прогоняет, грабит приверженцев Ярослава.
Все эти перипетии, конечно, не влекли за собой столь страшных разрушений и повального грабежа, как в 1169 г., но без пожаров, погромов и убийств, ясно, не обходилось (летописец констатирует: «Стоит Киев пограблен Ольговичем»).
1204 г. В Киев нагрянул Рюрик Ростиславич с половецким войском и, говоря современным языком, предложил свою кандидатуру на безальтернативной основе. Когда киевляне не проявили особого энтузиазма, начался штурм…
Лаврентьевская летопись: «Сотворилось великое зло в русской земле, какого не было со времен крещения Киева; случались и прежде напасти, но такого зла доселе не свершалося: не только Подол взяли, а после сожгли, но и Гору взяли, и митрополию Святой Софии разграбили, и Десятинную святую церковь Богородицы разграбили, и монастыри все; и иконы захватили, и кресты честные, и сосуды священные, и книги, и платье блаженных первых князей, что висело в церквах святых памяти ради… Монахов и монашенок почтенных годами изрубили, а попов старых, и слепых, и хромых, и иссохших в трудах – всех тож изрубили, а иных монахов и монахинь, и попов с попадьями, и киевлян с сынами их и дочерями похватали и в полон увели…»
Представляете, что творилось в городе, как он пылал от края и до края? Как легко вспыхивали целые улицы?
На этом киевские невзгоды отнюдь не заканчиваются. Рюрик сел-таки на киевский стол и занимал его какое-то время, но потом в одном из военных походов его изловил князь Роман и насильно постриг в монахи. Однако через год, когда Роман погиб в битве с поляками, неугомонный Рюрик «чернические одежды скинувши», собрал дружину, вновь после боев и грабежей воссел в Киеве…
Дальнейшее больше напоминает ожесточенную и многолюдную кабацкую драку. Рюрика несколько раз вышибают из Киева князья Северской земли, он зализывает раны, собирает силы и вновь является под киевские стены, берет город, его выгоняют, он возвращается… Обе стороны старательно опустошают земли своих противников и мстят горожанам, наверняка вконец уже осатаневшим от такой неопределенности бытия…
В конце концов Киевом (не без насилия, понятно) овладевает Всеволод Большое Гнездо, но в 1212-м его военной силой изгоняют смоленские князья и сажают на стол Мстислава Романовича (замечу, нарушая все и всяческие правила, о которых выше говорилось так подробно).
Думаю, теперь читателю понятно, что «татарские» полки подошли к разоренному, полуразрушенному городу, где в стенах зияли проломы, а защищать эти стены оказалось крайне затруднительно из-за нехватки людей. К тому же Киев, нужно уточнить, был брошен князем Михаилом – едва узнав о приближении «татар», он поспешил скрыться. Прослышав о «бесхозном» столе, в Киев прискакал Даниил Галицкий, поставил там своего тысяцкого Дмитрия и уехал… Воинов, кстати, не оставил.
Именно Дмитрий, человек в Киеве совершенно новый, и был вынужден возглавить оборону полуразрушенного, обезлюдевшего города, где на стенах стояли не профессиональные воины, а неумелые жители.
Любопытно, что Дмитрий, взятый в плен раненым, не был ни казнен, ни пытан. Наоборот, как в полном согласии пишут несколько летописцев, «Батый» приблизил тысяцкого к своей особе, и Дмитрий участвовал в походе «татар» на Венгрию. Как ни в чем не бывало. Ему предложили новую службу – и Дмитрий ее принял.
Не есть ли это дополнительный аргумент в пользу версии, согласно которой Киев просто-напросто в очередной раз взяли русские?
Вторжение «татар» в Европу в 1241 г. таит в себе множество загадок, несообразностей, темных мест и, наконец, откровенных нелепостей – но это опять-таки только в том случае, если придерживаться классической версии об «орде диких кочевников». Ниже мы убедимся, что существует и другая версия, и она-то (как сплошь и рядом случается, стоит только отступить от «канонической гипотезы») выглядит не в пример более логичной и лишенной противоречий…
В исторической литературе «монгольское вторжение», конечно же, именуется «завоевательным» походом. Рассмотрим, как он проходил.
В марте 1241 г. «татары», вторгшись на территорию Польши двумя большими группами, захватили Сандомир, Вроцлав и Краков, где учинили грабежи, убийства и разрушения. После того как под Опольем были разбиты силезские отряды, оба крыла татар соединились и двинулись к городку Легница, где девятого апреля им преградил дорогу с десятитысячной армией Генрих II Набожный, герцог силезский, малопольский и великопольский. Завязалась битва, в которой поляки понесли сокрушительное поражение.
Как раз Легницкая битва и сопровождается загадками.
Прежде всего, именно там татары применили какие-то загадочные «дымопускательные орудия». Именно дымопускательные. Летописцы твердят об этом с редким единодушием. Современный польский историк Зыгмунт Рыневич, недавно выпустивший интереснейшую книгу с описанием около 800 битв и сражений всех времен, назвал это «боевыми дымами», которые и вызвали замешательство в рядах поляков, переросшее в паническое бегство… [250]
Мне встречались мнения, согласно которым под Легницей как раз и был применен «греческий огонь». Однако верить этому не следует – все без исключения хроники упоминают именно о дыме.
Что это был за дым, подробно описывает А.И. Лызлов, пользовавшийся материалами польских историков XVI в.:
«И когда узрели татарина, выбежавшего со знаменем – а знамя это имело вид „X“, и на верху его была голова с длинной бородою трясущейся, поганый и смрадный дым из уст пускавшей на поляков – все изумились[38] и ужаснулись, и кинулись бежать кто куда мог, и так побеждены были».
Вот это и есть «боевые дымы». Воля ваша, что-то тут не вытанцовывается, как говаривали герои Гоголя. Выбежал один-разъединственный татарин с небольшим знаменем (оно было небольшим, раз его без усилий нес один человек), на котором пускала дым бородатая голова… Согласен, такое зрелище может и удивить, но потрясти настолько, чтобы опытные воины напрочь ополоумели и кинулись врассыпную?!
Есть более правдоподобная версия возникновения паники. По ней, затесавшиеся в боевые порядки поляков коварные татары вдруг начали вопить во всю глотку что-то вроде: «Все пропало, мы разбиты, бежим!» И польские ряды рассыпались…
Вот это как раз – чертовски правдоподобно. История Средневековья (и Западной Европы, и Восточной) прямо-таки пестрит подобными примерами, когда из-за панических воплей какого-нибудь малодушного труса целые рати кидались врассыпную, хотя обстановка складывалась вроде бы в их пользу…
Однако автоматически возникает неувязочка… Вы не забыли, что с поляками воевали «дикие монголы»? «Безбожные моавитяне», обликом и языком ничуть не схожие с поляками?
Представьте себе осень 1941 г. Красноармейцы держат оборону, внезапно среди них появляется личность в вермахтовском мундире со всеми регалиями и, метаясь меж стреляющими, вопит истошным голосом на ломаном русском: «Тофарищи! Ми, большевики, есть распит! Бьежим!»
Как по-вашему, найдется идиот, который ему поверит и примет за своего и пустится наутек? Да нет, конечно. Хрястнут прикладом по башке, и вся недолга…
Однако под Легницей, если верить официальной истории, имело место что-то чертовски схожее…
Так не бывает. Чтобы поляки приняли татар за своих, поверили им и разбежались, татары непременно должны отвечать трем условиям:
1. Не отличаться от поляков обликом.
2. Не отличаться от поляков одеждой, доспехами и оружием.
3. Владеть польским достаточно хорошо, чтобы быть принятыми за своих.
«Дикие монголы» из Центральной Азии, равно как и среднеазиатские тюрки подчеркнуто восточного облика не отвечают ни одному из этих требований. Зато все три условия соблюдены, если поляки сражаются с… русскими!
В этом случае нет никаких несообразностей. Русские не отличаются от поляков ни лицом, ни одеждой, ни доспехами (обратите внимание на портрет польского короля Болеслава Кривоустого, жившего незадолго до описываемых событий, и сами определите, легко ли спутать его, не зная заранее, кто здесь нарисован, с русским витязем?). А русский и польский языки в те времена – очень близки… (рис. 1.5).

Выводы делайте сами, разжевывать не собираюсь.
Интересно, что на западноевропейской миниатюре «Смерть Чингисхана» падающий из седла Чингисхан изображен в шлеме, крайне напоминающем шлем Болеслава, – именно тогда носили такие и в Польше, и на Руси, и по всей Европе. Кстати, практически все русские старые миниатюры изображают «татар», которых по внешнему виду и вооружению прямо-таки нельзя отличить от русских дружинников… (рис. 1.6).

Далее. Как свидетельствует писатель В. Чивилихин, он своими глазами в кафедральном соборе польского города Сандомира видел тридцать три огромные картины, изображающие исторические подробности нашествия орды. На каждом из полотен – новые изощренные способы умерщвления, которым подверглись здешние священники и монахи.
Есть такие картины. И есть недвусмысленные сообщения польских хроник о страшной резне, которую учинили «татары» католическим священнослужителям. Речь идет не об убийствах, совершенных в горячке штурма (таким грешили практически все христианские народы, рассвирепевшие солдаты не делали различия меж мирянином и монахом), а об умышленной, методической резне, последовавшей после взятия города, после того, как отгремел бой…
Вам не кажется это странным? А ведь должно. Мы вдоволь наслушались о веротерпимости монголов, а также о распространившемся среди них христианстве. И вдруг они, при завоеваниях подчеркнуто уважительно относящиеся к местным религиям, учиняют среди священнослужителей жуткую резню…
Монголы так поступить не могли. А кто же мог? Об этом чуть погодя.
Итак, поляки понесли поражение, в чем не сомневаются ни тогдашние летописцы, ни современные историки. Перед «ордой» открыта дорога на Запад, в Германию. Перед ними – равнинные местности, самой природой предназначенные для успешных действий конных полчищ. Логично предположить, что татары во исполнение завета Чингиза двинутся дальше.
Но дальше они не идут!
Наш великий поэт А.С. Пушкин оставил проникновенные строки: «России определено было высокое предназначение… ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Россию и возвратились на степи своего Востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией…»
Бог ты мой, как нелегко опровергать высказывания самого Пушкина… Но придется. Поскольку в данном случае Александр Сергеевич кругом не прав.
Во-первых, в сравнении с теми землями, что «татары» якобы завоевали согласно «классической» версии, просторы тогдашней Руси вовсе не выглядят «необозримыми».
Во-вторых, как рассматривалось выше, русские при отражении «Батыева нашествия», уж простите, не показали каких-то из ряда вон выходящих военных талантов, заставивших бы особенно опасаться именно их. К тому же великий князь Ярослав, как мы помним, в наилучших отношениях с Батыем.
В-третьих, «монголы» ведут себя как-то странно. Вторгаться в Польшу они отчего-то не боялись. Но, победив поляков, разбив их наголову, отчего-то испугались за свои тылы…
В-четвертых – «татары» после битвы с поляками… вовсе и не возвращались в свои степи.
Наоборот. «Татарская» конница поворачивает на юг, идет в Чехию, Венгрию, Хорватию и Далмацию. Вплоть до конца 1242 г., не считаясь с потерями, «татары» прорываются к Адриатическому морю, и в конце концов выходят на его берега. Они проходят по Чехии почти без боев, не особенно долго задерживаются в Венгрии. «Татарская» конница рвется к Адриатике.
А что она там забыла? Почему, вместо того, чтобы вольготно рассыпаться лавой на германских равнинах, татары с упорством недоумков стремятся в горные районы, где конница сразу оказывается в проигрышном положении. Вместо того, чтобы вволю грабить большие и богатые германские города, татары идут в гораздо более скудные земли… Зачем-то проходят сотни километров вдоль морского берега – от Рагузы-Дубровника до Каттаро.
И вновь в который раз перед нами – совершенно не свойственное орде грабителей-степняков поведение.
Мало того, поход в европейские страны не носит никаких признаков завоевательного. Трофеи, конечно, берут, но нигде – ни в Польше, ни в Чехии, ни в Венгрии, ни в Хорватии, ни в Далмации – «татары» не делают попыток как-то подчинить себе страну. Они никого не облагают данью, не заботятся о том, чтобы посадить свою администрацию, никого не приводят к вассальной присяге. Завоеванием тут и не пахнет – перед нами чисто военный поход, имеющий перед собой какую-то конкретную цель. Какую?
Об этом – чуть погодя. Вернемся к Польше и Венгрии.
В своей книге «Империя» Носовский и Фоменко приводят рисунок гробницы Генриха II Набожного, убитого на Легницком поле. Надпись такова: «Фигура татарина под ногами Генриха II, герцога Силезии, Кракова и Польши, помещенная на могиле в Бреслау этого князя, убитого в битве с татарами при Лигнице 9 апреля 1241 г.» (рис. 1.7).

Оставим в стороне вопрос композиции – поскольку не герцог убил татарина, а татары герцога, изображению следовало бы быть несколько иным… Но в данный момент это несущественно.
Присмотритесь к попираемому благородной герцогской стопой «татарину». Совершенно русское лицо, русский кафтан, русская окладистая борода, русская шапка, какую впоследствии носили стрельцы. В руках у «татарина» – не кривая и узкая среднеазиатская сабля, а оружие под названием «елмань», в свое время перенятое русскими у турок.
Сабли этого типа, видоизменяясь, долго состояли на вооружении русской кавалерии, даже во времена Павла I. Кроме того, схожее оружие использовалось немцами и итальянцами (тесак типа «фальчионе», изготовлявшийся в Брешии в XVI в.).
Так с кем же сражались поляки на Легницком поле?
Венгрия. По свидетельствам историков, во время своего пребывания там «дикие татары» распространяли… поддельные грамоты, написанные от имени венгерского короля Белы IV. Чем вносили смуту и неразбериху в ряды венгров, сбитых с толку противоречащими друг другу распоряжениями – теми, что исходили от короля, и теми, что были делом рук татарских фальсификаторов.
Поистине, «дикари из Центральной Азии» проявляют какую-то фантастическую способность в мгновение ока овладевать самыми разными искусствами. Пришли в Пекин – «переняли» у китайцев стенобитные машины и понаделали себе военных кораблей. Пришли в Польшу – смогли в два счета «прикинуться» поляками и без акцента изъясняться на польском языке. Пришли в Венгрию – с ходу научились фабриковать поддельные королевские грамоты, которые тамошние жители не могли отличить от настоящих… Не многовато ли для «степных дикарей»?
Все встанет на свои места, если мы предположим, что в Европу вторглись не «дикие татаровья», а русское войско. Русские как раз могли заслать в польские ряды своих паникеров, по внешнему облику совершенно неотличимых от поляков. Русским гораздо проще было осуществить операцию с подложными грамотами, нежели неграмотным кочевникам.
И вновь встает вопрос: почему русские избрали столь странный маршрут – на германских рубежах повернули к югу и около года прорывались к Адриатическому морю?
Чтобы на этот вопрос ответить, нужно сначала задаться другим: а не отыщется ли в Европе того времени какого-нибудь военного конфликта, в рамках которого движение русской армии, дальний военный поход к Адриатике выглядит вполне объяснимым и не вызывает ни малейшего удивления?
Представьте, найдется!
И не какой-то локальный конфликт, а события, без всяких преувеличений, общеевропейского масштаба, в которые были втянуты едва ли не все тогдашние державы и монархи…
Речь идет о вражде меж римским папой Григорием X (а после его кончины – папой Иннокентием IV) и Фридрихом II Гогенштауфеном, императором Священной Римской империи германской нации и королем Сицилии (в Сицилийское королевство тогда входила и Южная Италия).
Само по себе противостояние папства и германских императоров, их многолетняя борьба – тема отдельной книги, которая наверняка получилась бы толстенной и увлекательной. В нашу задачу не входит подробно рассматривать эту тему.
Сосредоточимся на другом: если признать, что в Европу в 1241 г. вторглись не «дикие монголы», а русское войско (как мы помним, в его рядах находился киевский тысяцкий Димитрий, на что прямо указывают русские летописи), стремившееся на стороне Фридриха II выступить против папы, то объяснение находится буквально всему.
И рисунку на гробнице Генриха II (изображающему самого что ни на есть типичного русского воина). И «странному» поведению поляков, поверивших «засланным казачкам» (потому и поверили, что обмануться было чертовски легко). И сандомирской резне (для православных «папежские» священники к тому времени были лютыми врагами). И мастерству «татар» в подделке венгерских королевских грамот (хватало среди русских образованного народа). И тому, что в Германию русские не пошли (к чему им разорять земли союзника, с которым объединяет общая цель?).
И, наконец, выходу к Адриатике. Именно оттуда проще всего было перебросить войска в Италию – морем.
Напомню, что в те времена противостояние меж папой и Фридрихом достигло наивысшего накала. Папа отлучил от церкви как императора, так и города, владетельных князей и епископов, оставшихся верными Фридриху. Фридрих в ответ укрепился в Италии и стал методично захватывать земли вокруг Папской области. Конфликт достиг стадии, когда какое бы то ни было мирное решение уже невозможно…
Стоит заметить, что Русь давно уже поддерживала самые тесные связи с Германией. Внучка Ярослава Мудрого Евпраксия в свое время стала женой германского императора Генриха IV – того самого, что известен многолетней враждой с папой Григорием VII. Выше уже говорилось о тесной дружбе, связывавшей Всеволода Большое Гнездо, деда Александра Невского, и императора Фридриха I Барбароссу, деда Фридриха II. Одним словом, нет ничего удивительного в том, что Русь вступила в конфликт на стороне Фридриха – папство было и ее противником, а вот Фридрих Гогенштауфен, наоборот, был потомком старых друзей и союзников русских князей.
Между прочим, Польша, Чехия и Венгрия – все три страны, разгромленные и опустошенные «татарами», – в конфликте меж папой и Фридрихом были… твердыми сторонниками папы! Дополнительный штрих, завершающий картину. Версия «диких татар» полна вопиющих противоречий и нелогичностей – зато гипотеза о русском войске, вторгшемся в Европу, чтобы поддержать Фридриха, гораздо более логична и обоснованна.
Сегодня нам, наверное, никогда уже не удастся определить, что помешало русским войскам переправиться в Италию. Что-то, должно быть, не сложилось. Видимо, тщетно ожидая корабли, которые должны были перевезти их в Италию, «татары» и дефилировали пару сот километров вдоль моря (есть упоминания, что в то же время часть «орды» появилась неподалеку от Вены, но не брала городов, а словно бы чего-то ждала).
Не сложилось. Пришлось возвращаться назад, не делая ни малейших попыток установить где-либо в Чехии, Польше, Венгрии свою администрацию, поскольку это с самого начала не входило в стратегические задачи военного похода, подчиненного конкретной цели…
Между прочим, и последующие события укладываются в эту версию. Если набраться смелости и признать, что вторжение крестоносцев на Русь в 1242 г. – ответ на глубокий рейд русских в Европу. Не зря нападение «псов-рыцарей» носило все черты крестового похода. Папа попытался отомстить, как мог и умел.
(Особо отмечу: эта версия никоим образом не меняет сложившихся исторических акцентов, т.е. не признает за крестоносцами никакой «правоты», а русских вовсе не делает «неправыми». Крестоносцы своей долголетней агрессией причинили славянам столько бед, что правыми оказаться не могут ни в какой ситуации.)
Есть ли косвенные подтверждения нашей гипотезе?
Хватает. В тогдашней Европе широко было распространено убеждение, что Фридрих II… тайно сносился с «татарами» и пытался с их помощью сокрушить папскую власть! В нашей историографии[39] принято считать, что римские папы «измыслили ложное обвинение». А если не измышляли? Если это была чистейшая правда? Тем более что, по нашей версии, «татары», вернее воины Александра Невского, вели себя так, словно в малейших деталях выполняли общий план, направленный на сокрушение папства. И слишком многое связывало Александра с Фридрихом – от «наследственной» дружбы до общего желания «свалить» мешавшего им ватиканского властелина…
Посмотрим, как развивались события после возвращения русских на родину. На Русь в 1242 г. напали крестоносцы, а против Фридриха также двинулось «крестоносное войско», которое штурмом взяло столицу город Аахен, чтобы короновать там своего императора.
Война эта не стихала еще четверть века. В конце концов четырнадцатилетний внук умершего к тому времени Фридриха Конрадин был взят в плен сторонниками папы и обезглавлен, что полностью противоречило принятым тогда рыцарским правилам ведения войны (касавшимся дворян и монархов). Мало того – род Гогенштауфенов был истреблен полностью. В 1273 г. на императорский трон взошел австрийский герцог Рудольф Габсбург, положив начало «эре Габсбургов», столь печально закончившейся в нашем веке.
Должно быть, папа пережил в свое время нешуточный страх, что и вызвало столь лютую ненависть к Гогенштауфенам, вырезанным под корень…
В этой связи нелишне вспомнить итальянские хроники XIII в., где прямо пишется о «татарском» посольстве, отправленном к Фридриху, и преподнесенных императору дарах. А другие исследователи отмечают многозначительный факт: при известии о вторжении в Европу «татар» страх охватил все державы и всех государей… кроме Фридриха! (Это и понятно: ему-то чего было бояться?! Уж он-то знал, кто движется, куда и зачем.) И наоборот: спешно отправленные к «татарам» папские гонцы встретили самый нелюбезный прием (а как же хваленая «монгольская» веротерпимость? – А.Б.).
И поневоле закрадываются определенные подозрения насчет обстоятельств смерти Александра Невского, которую тогдашняя молва объясняла отравлением. Подозревали в этом «ордынцев», но поскольку мы знаем, что главой «ордынцев» как раз и был Невский, вряд ли стоит верить, что он отравил сам себя. А вот в тогдашней Италии отравление развилось в настоящее искусство…
Очень уж близки во времени загадочная смерть Невского и истребление Гогенштауфенов. И, если принять версию о «глубоком рейде» русской армии в Европу, направленном против папы, гораздо легче понять форменный шквал «антитатарской» пропаганды, забушевавший в Европе…
Об этой насквозь лживой, насыщенной самыми несообразными фантазиями «татароведческой литературе» мы подробнее поговорим позднее. А пока что рассмотрим еще один неимоверно любопытный аспект проблемы – дальнейшую судьбу необозримой «монгольской державы»…
Но сначала – небольшое дополнение. Уже дописав этот раздел, автор, к своему удивлению, обнаружил, что оказался в положении героев романа «Дочь времени». Помните, как они, успешно реабилитировав короля Ричарда III и гордясь собой, вдруг обнаруживают, что схожие попытки, оказывается, делались еще триста лет назад?
Так вот, в одном из солидных исторических трудов, чуть ли не на самой последней странице, в «примечаниях к примечаниям», мельчайшим шрифтом напечатано, что польский историк Мартин Кромер (1512–1589) упоминал… об участии войск галицко-волынских князей в походе «ордынцев» на Сандомир и Краков!
Я не мог, конечно, в сжатые сроки раздобыть труд Кромера, но дополнительные сведения о нем отыскал. Это был не бедный монах, трудившийся в отдаленной обители, а известный хронист и писатель, секретарь короля Зыгмунта Августа, епископ области Вармия. Следовательно, имел доступ к лучшим архивам и библиотекам своего времени…
1. «Хождение встречь солнцу» и фронтир
Начиная с 80-х годов XVI столетия, начинается целеустремленное и неостановимое движение русских на восток, за Урал – «хождение встречь солнцу». Логично было бы предположить, что на этом пути протяженностью в тысячи километров казаки-первопроходцы наткнутся хоть на какие-то следы великой империи монгольских ханов, протянувшейся от восточного побережья Китая до границ Польши…
Ни малейших следов империи нет! Куда-то сгинули города, куда-то пропал великолепный «ямской тракт» длиной в тысячи километров, по которому якобы неслись в Каракорум гонцы из Руси. Ни малейших материальных следов хоть чего-то отдаленно напоминающего государство. Более того, местное население отчего-то вовсе не знает, не помнит ни о великой столице Каракоруме, процветавшей некогда в монгольских степях, ни о великих императорах, чья власть якобы простиралась на полмира. О маньчжурах, правящих в Северном Китае, помнят и знают прекрасно – это конкретное, привычное зло, супостаты, до сих пор устраивающие набеги. Но Батыя с Чингисханом никто почему-то вспомнить не в состоянии…
Что интересно, нигде от Урала до Байкала казаки не встречают даже подобия государства или городов! Только «Кучумово царство» на территории нынешней Тюменской области отдаленно напоминает зародыш государства, а его столица Искер, небольшое укрепление, с превеликой натяжкой способно сойти за город.
Однако там – случай особый. Кучум – не местный владыка, а своеобразный «варяжский гость». Он родом из Средней Азии, из Бухары. В эти места пришел не так давно с отрядом верных нукеров, убил здешних нойонов Едигера и Бекбулата и захватил власть. Он же и построил Искер (Кашлык).
Попавшие под его власть племена любви к новоявленному владыке не питают ни малейшей. Сравнительно быстрая и легкая победа казаков над «Кучумовым царством» имеет простейшее объяснение: воевали не с царством, не с народом, а все с тем же отрядом Кучумовых нукеров, отнюдь не многочисленным. «Подданные» Кучума при первом известии о приходе «бородачей» собираются на совет, провозглашают нойоном чудом уцелевшего племянника Едигера (Кучум вырезал практически всю родню свергнутых им нойонов, но этого юнца удалось спрятать) и отказывают Кучуму в поддержке. Более того, показывают казакам потайной ход в Искер. Кучум с горсткой людей мечется, преследуемый казаками. Ночное его нападение на стан Ермака как раз и объясняется тем, что у Кучума было мало людей. Полнейшее равнодушие коренного населения к последующей судьбе Кучума доказывается еще и отсутствием в местном фольклоре (обычно обстоятельном и подробном, порой игравшем роль устной летописи) каких бы то ни было подробностей об обстоятельствах смерти Кучума. Сгинул где-то – и черт с ним…
Особо стоит подчеркнуть: огнестрельное оружие вопреки устоявшемуся мнению не давало казакам никаких преимуществ, поскольку во всех отношениях уступало луку со стрелами. Судите сами. Чтобы произвести один-единственный выстрел из тяжеленной пищали, следовало:
1. Засыпать в ствол строго отмеренный порох.
2. Старательно запыжить заряд (т.е. загнать шомполом кусок кожи или плотной материи).
3. Загнать в ствол пулю, запыжить ее.
4. Насыпать пороха на «полку» возле запального отверстия.
5. Прицелиться.
6. Нажать на спуск, чтобы тлеющий фитиль воспламенил порох на полке, а уж от него вспыхнул заряд в стволе.
Прониклись? Во-первых, я перечислил далеко не все манипуляции (число которых по тогдашним уставам достигало 80). Во-вторых, всем этим предстояло заниматься не в тишине спортивного зала, а на поле боя, в спешке и лихорадочном напряжении. В-третьих, дальность полета пули не превосходила (а то и уступала) дальности полета стрелы. В-четвертых, за то время, пока стрелок возился со своей пищалью, противник запросто мог выпустить десяток стрел (порой отравленных), убивавших гораздо вернее пули. В-пятых, стрельба из пищали зависела еще и от погоды: дождь мог погасить фитиль, подмочить порох, порыв ветра – сдуть порох с полки, случайная искра от фитиля порой воспламеняла порох раньше времени, и стрелок получал тяжкие ожоги…
Не зря во французской армии лук был отменен только в 1527 г., зато англичане применяли его и столетие спустя – в боях с армией кардинала Ришелье при осаде острова Ре. А в сражении под Лейпцигом (1813 г.) башкирские части русской армии с успехом вышибали стрелами из седла французских кавалеристов…
Кстати, с теми же проблемами, что и казаки, столкнулись и американцы во время фронтира – продвижения на Дальний Запад. Даже в начале XIX в., располагая не в пример более совершенными ружьями и пистолетами с капсюльными замками и унитарным патроном (отличавшимися от пищалей, как небо от земли), они не могли эффективно противостоять вооруженным луками индейцам. Отнюдь неслучайно револьвер «родился» именно в Америке, и там началось его массовое производство – без револьвера американцам в покорении Дикого Запада пришлось бы туговато…
Все это я вспоминаю для того, чтобы доказать не столь уж сложный тезис:
И русским, и американцам пришлось затратить примерно одинаковое время – тридцать–сорок лет, – чтобы пройти расстояние в три-четыре тысячи километров, оставляя за собой цепочку укрепленных пунктов (острогов и фортов). И у русских, и у американцев за спиной было сильное государство, откуда они черпали людские резервы, оружие и боеприпасы. И русским, и американцам противостояли кочевые племена, находившиеся на неизмеримо более низком уровне развития.
И все равно, чтобы добраться одним от Урала до Байкала, а другим от Скалистых гор до Калифорнии, чтобы создать какую-никакую сеть укреплений и опорных пунктов, потребовалось тридцать–сорок лет…
После этого нас хотят уверить, что дикие кочевники некогда проделали аналогичный путь в какие-то два-три года, при этом разгромив несколько сильных государств?!
Интересно, что, по подсчетам современных исследователей, во всей Сибири, от Урала до Тихого океана, тогда обитало не более ста пятидесяти–двухсот тысяч человек. Как и должно быть, когда речь идет о немногочисленных кочевых племенах.
Где же набирал Чингисхан свои «неисчислимые» полчища? Можно, конечно, сказать, что Сибирь как раз и обезлюдела из-за того, что Чингиз «увел чуть ли не всех на восток», но такая версия чересчур уж противоречит и нашим изысканиям, и общей картине мировой истории, каковой не известны другие примеры столь массового «обезлюживания» территорий в результате переселения.
Брюква не растет на дереве, джентльмены… А гусаки не мечут икру.
Вернемся к казакам. Находясь в столь невыигрышном положении – горсточка людей посреди необозримых пространств, где обитали превосходившие числом воинственные племена, – они отчего-то не были истреблены в одночасье. Пусть и с боями, но прошли тысячи километров, основывая остроги.
Потому что, повторяю, никаких остатков империи здесь не было. Не столь уж многочисленные народы кочевали там и здесь, разводя скот, занимаясь охотой и рыбной ловлей. В верховьях Енисея и в северных предгорьях Алтая жили оседлые племена, знавшие мотыжное земледелие и кузнечное дело, но никакого отношения к «монгольской империи» они не имели. Повсюду царило самое настоящее рабовладение – рабами становились пленники, взятые на войне.
Никто не помнил об империи, никто не знал о Каракоруме…
Освоение Сибири, вопреки устоявшемуся мнению, далеко не всегда было мирным. Сражений было предостаточно: с воинственными ханты-мансийскими князьками, по заслугам прозванными «кровавой самоядью», с эвенками, «людьми воистыми, в бою жестокими», с якутами, у которых «воины доспешны, а кони в железных досках». Когда в Западной Сибири стали один за другим вырастать остроги, маньчжуры забеспокоились и стали натравливать на русских своих данников, енисейских татар[40], поставляя им оружие, в том числе и огнестрельное.
Вокруг города, в котором была написана эта книга, триста лет назад бушевали ожесточенные сражения. Тогдашний Красноярский острог долго и старательно штурмовали енисейские татары-качинцы…
И не могли взять! Куда-то сгинуло былое мастерство «диких кочевников» во взятии огромных городов. Куда-то исчезли стенобитные и камнеметные орудия (почему-то «китайские специалисты», по уверениям иных историков, составлявшие этакий «инженерный корпус» в монгольской армии, на сей раз так и не появились). Куда-то запропастились «боевые ракеты» и «зажигательные бомбы», которыми якобы были вооружены еще в XIII в. монголы. Азиатское воинство сражается самым примитивным (по сравнению с «ордынскими» временами) образом: палит из луков и пищалей, пытается поджечь стены и строения факелами…
Ничего удивительного нет. Русские нашли в Сибири племена, находившиеся на нормальном для того времени уровне развития. Все их скромные достижения – результат самостоятельной эволюции, а не «наследство» империи.
Которая, кстати, удивительнейшим образом проваливается в небытие сразу после смерти Батыя. Только что она была, нагло простиралась себе от Пекина до Киева – и вот ее уже нет, как-то сами собой прекращаются выборы великого кагана в Каракоруме, пропадает из поля зрения современников «ямской тракт» от Волги до монгольских степей, воцаряется тишина, только скотоводы мирно пасут свои стада.
«Империя» существовала только в воображении историков. Потому и сгинула в небытие так легко.
«Классическая» теория монголо-татарской империи помещает его где-то в монгольских степях. Я до сих пор помню статью в каком-то околонаучном журнале тридцатилетней давности – там красовался снимок каменной черепахи, обнаруженной в степи, и глубокомысленно объяснялось: отверстие в ее спине сделано для того, чтобы туда вставлялись выбитые на каменных плитах новые указы монгольских ханов, правивших из стольного града Каракорума.
Попробуем представить себе это: по бескрайней степи гонят свое стадо несколько средневековых монголов. Встретившийся по дороге императорский чиновник грозно окликает:
– Эй вы! Кончайте баклуши бить, император новый указ издал! Чтоб к завтрему же наизусть знали!
И показывает плеткой в сторону означенной черепахи. Как люди законопослушные, средневековые монголы подъезжают к черепахе, старательно читают указ, один уважительно качает головой:
– Красиво пишут, однако!
– Умный люди, ученый люди! – поддакивает напарник. – Одно слово – городские! Тринадцатый век на дворе, а они эвона как раскудрявили…
А где-то далеко в стороне тащится повозка, объезжающая других черепах, чтобы заменить каменные плиты с указами на новые…
Кто хочет, пусть принимает это за чистую монету…
Так вот, в истории с Каракорумом самое примечательное – это его название. «Каракорум» – слово отнюдь не монгольское.
«Каракорум» – тюркское слово!
С какой стати монгольской высшей аристократии именовать свою столицу, возведенную в монгольских степях, тюркским словом? Ведь не тюрки завоевали монгольские просторы, а вроде бы совсем наоборот… Можно ли представить себе ситуацию, когда англичане, захватив Индию, переименовывают Лондон в Бенарес? Или называют какой-то свой новый город на территории Англии словом на одном из индусских наречий?
В истории таких курьезов что-то не просматривается…
Следовательно, Каракорум располагался не в Монголии, а где-то в Заволжской орде, где как раз и говорили на тюркском[41].
«Кара» – по-тюркски «черный», а «Корум» удивительно напоминает «Кырым» – то есть… Крым! Город Кара-Кырым.
И вот здесь мы сталкиваемся с одним примечательным свойством тюркского языка. Оказывается, слова «Ак» – «белый» и «кара» – «черный» частенько бывают связаны вовсе не с цветом! А с географическим ландшафтом или направлением. «Ак-Су» – это сплошь и рядом не «Белая река», а горная. «Кара-Су» – не «Черная река», а медленно текущая, равнинная, болотистая[42]. Кроме того, «черный» частенько означает «северный», а «белый» – «южный».
Словом, «Каракорум» вполне может оказаться либо «равнинным Крымом», либо «северным Крымом». Эта версия выглядит гораздо убедительнее предположения, будто завоевавшие полмира монголы назвали свою столицу словом, взятым из языка одного из множества покоренных народов…
Интересно, что в самых что ни на есть «благонамеренных» исторических трудах, полностью поддерживающих «официальную» версию, при самом беглом знакомстве можно отыскать прелюбопытнейшие вещи. Возьмем книгу Федорова-Давыдова.
Как выглядели «золотоордынские» города XIII–XIV веков?
«Пышно распустилась совершенно чуждая номадам (кочевникам – А.Б.) яркая урбанистическая восточная средневековая культура, культура поливных чаш и мозаичных панно на мечетях, арабских звездочетов, персидских стихов и мусульманской ученой духовности, толкователей Корана и математиков-алгебраистов».
«Ханы вывозили из Средней Азии, Ирана, Египта и Ирака ученых, астрономов, богословов, поэтов». Напоминаю, ханы эти – якобы только что пришедшие из Центральной Азии кочевники-шаманисты!
«Золотоордынские города населяли и половцы, и болгары, и русские, и выходцы из Средней Азии, Кавказа, Крыма».
«Преобладание среднеазиатских и кавказских черт и при общем господстве тюркского языка и этноса».
И так далее, и тому подобное. Подробно описывается жизнь в городах, где смешались и русские, и тюрки, и жители Крыма, и якобы кочевые половцы… Где же наши монголы, узкоглазые дикари из центральноазиатских степей?
Вновь пущена в ход универсальная фраза, которой привычно отделываются десятки историков, боящихся нетривиальных вопросов: «Завоеватели-монголы быстро растворились в местной тюркской среде».
Доколе?! «Несметные орды» не могли «раствориться», а если смогли, значит, орды были немногочисленными. Но тогда они не в состоянии были совершить приписываемые им завоевания! И по-прежнему наши фундаменталисты топчутся в этом унылом заколдованном круге, не в силах шагу сделать за его пределы… Поскольку круг этот – в их мозгах.
Интересно, что пишут о монгольских ханах и о граде Каракоруме средневековые путешественники?
Массу интересного…
Вот путевые заметки монаха Гийома Рубрука, участника посольства к «великому хану монголов», отправленного французским королем Людовиком Святым (1253 г.).
Начнем с маршрута Рубрука. В Каракорум он едет… через Черное море, Тавриду и Донские степи. Возвращается – через Дербент и Армению. Совершенно нормальное направление, если Каракорум располагается где-то на Волге или в Северном Крыму. Если Каракорум в монгольских степях – такой дорогой в него ни за что не попадешь…
На Дону Рубрук попадает в русское селение, жители которого переправляют на лодках путешественников в Орду. У Батыя моментально находятся переводчики, которые переводят письмо короля с латинского на… персидский, татарский и славянский[43]. Там же Рубрук видит христианское богослужение, но его попытки вести дискуссии о латинском каноне тут же натыкаются на неприятие.
Каракорум: «О городе Каракоруме да будет вашему величеству известно. Там имеются два квартала: один – сарацин, в котором бывает базар, и многие купцы стекаются туда из-за двора, который постоянно находится вблизи него, и из-за обилия послов. Другой квартал – китайцев, которые все ремесленники. Вне этих кварталов находятся большие дворцы, принадлежащие придворным секретарям. Там находятся 12 храмов различных народов, 2 мечети, в которых провозглашают закон Мухаммада, и христианская церковь на краю города. Город окружен глиняной стеной и имеет четверо ворот: у восточных продается пшено и другое зерно, которое, однако, редко ввозится, у западных продают баранов и коз, у южных – быков и повозки, у северных – коней».
Во-первых, эти строки начисто опровергают «официальную» точку зрения на Каракорум как на кочевой город, якобы состоявший из множества юрт и повозок. Прямо упоминаются стены, церкви и дворцы, недвусмысленно говорится, что ханский двор и послы находятся там «постоянно».
Во-вторых, никаких таких «монголов» и близко нет. Каракорум – столица оседлого народа. Правда, далее Рубрук вскользь упоминает, что поблизости есть и кочевники. Но они ни над кем не властвуют, никем не управляют, ведут себя так, как испокон веков и принято у кочевников: время от времени приходят к городским воротам, чтобы продать немного скота и купить себе необходимые в хозяйстве вещи.
В-третьих, пшено – это просо. Просо сеют как раз русские и тюрки…
В-четвертых, «китайцы» – это, несомненно, русские (вспомните значение слова «Китай» в XIII в. и во времена Афанасия Никитина!).
Вот какие диковины встречаются в ханском дворце:
«При входе в него мастер Вильгельм Парижский сделал для хана большое серебряное дерево, у корней которого находилось четыре серебряных льва, имевших внутри трубы, причем все они изрыгали белое кобылье молоко. И внутри дерева проведены были четыре трубы вплоть до его верхушки, отверстия этих труб были обращены вниз, и каждое из них сделано было в виде пасти позолоченной змеи, хвосты которых обвивали ствол дерева. Из одной из этих труб лилось вино, из другой – каракосмос, то есть очищенное кобылье молоко, из третьей бал, то есть напиток из меда, из четвертой рисовое пиво, именуемое террацино. Для принятия всякого напитка устроен был у подножия дерева между четырьмя трубами особый серебряный сосуд. А на дереве ветки, листья и груши серебряные…»
Обратите внимание: мед. Значит, где-то поблизости и пасеки. Вернее, не «пасеки» в нашем понимании (каких тогда еще не было), а «борти» – лесные ульи пчел, устроенные ими в дуплах, откуда и добывали мед славяне.
Неужели это серебряное дерево, столь сложный механизм парижской работы (подобными, кстати, увлекались первые русские цари), таскали следом за ханом на тряских повозках?
Конечно, нет. Каракорум – не кочевье, а самый настоящий город. Вот и описание ханского дворца, ничуть не похожего на юрту:
«И дворец этот напоминает церковь, имея в середине неф, и две боковые стороны его отделены рядами колонн, во дворце три двери, обращенные к югу… Перед средней дверью внутри стоит описанное дерево, а сам хан сидит на возвышенном месте с северной стороны, так что все его могут видеть. К его престолу ведут две лестницы, по одной подающий ему чашу поднимается, а по другой спускается… сам же хан сидит там вверху, как бы некий бог. С правого от него боку, то есть с западного, помещаются мужчины, с левого – женщины… Рядом с колоннами, у правого бока, находятся возвышенные сиденья, наподобие балкона, на которых сидит сын и братья хана. На левой стороне сделано так же, там сидят его жены и дочери. Одна только жена садится там, наверху, рядом с ним, но все же не так высоко, как он…»
Ну конечно, настоящий дворец – колонны, балконы… Если не считать того, что о «женах» хана упоминается во множественном числе, описание это ничуть не отличается от описания какого-нибудь русского дворца. Серебряное дерево (у Ивана Грозного – рычащие серебряные львы), «хан», сидящий на «престоле» высоко над всеми, женщины по одну сторону, мужчины по другую – именно так, как мы видим на русских рисунках XVI века…
Даже если это и не русские, а заволжские татары или какой-то другой оседлый народ – в любом случае не найти ничего похожего на «монгольское кочевье».
Частенько упоминается, что в Каракоруме жило большое количество русских ремесленников, что его охрану несли русские воины. Даже русских огородников туда переселяли.
Все это лишний раз доказывает, что Каракорум располагался не так уж и далеко от Руси. Глупо думать, что «пленных ремесленников» гнали до Китая, на расстояние больше пяти тысяч километров. Мировая история просто не знает подобных примеров – разве что австралийские каторжники, но это совсем другая история…
Есть документ, написанный примерно в то же время, что и отчет Рубрука, – комментарии к «Анналам Бертонского монастыря». Так вот, среди других титулов Чингисхана, приводимых там, есть и такой: Cecarcarus.
Наиболее правдоподобный его перевод на русский – «Кесарь-Царь». Если есть другие толкования, интересно будет послушать…
Не в пример меньше доверия вызывает так называемая Хроника Плано Карпини, написанная францисканским монахом, посланным к «татарам» папой Иннокентием IV.
Путешествие Карпини по Руси как раз изобилует верными деталями. Посольство попыталось уговорить князя Василько Волынского, брата Даниила Галицкого, вернуть свои земли под власть «латинского закона» – но безуспешно. Что ж, вполне отвечает реалиям того времени… Киев по Карпини – «бедный городок», где насчитывается не более двухсот домов – так и должно быть после всех предыдущих бедствий. Властвует в Киеве, конечно же, отец Александра Невского Ярослав Всеволодович, но сам он в Киеве не живет, управляет городом тот самый тысяцкий Дмитрий, что, как мы помним, был «обласкан» «Батыем»[44].
«Татары», по Карпини, в своих походах доходят до страны «самоедов» и Ледовитого океана.
«Татары» в те места никогда не забирались, а вот русские как раз ходили туда частенько…
Описание ставки «Батыя» у Карпини напоминает как книгу Рубрука, так и быт русских царей более позднего времени: «Батый живет великолепно, у него привратники и всякие чиновники, как у императора, и сидит он на высоком месте, как будто на престоле, с одной из своих жен». Вновь мужчины сидят справа, женщины слева, в точности, как у русских, «татары» «в собрании не пьют иначе, как при звуке песен или струнных инструментов». Кстати, и престол, и золотую печать для хана изготовил «золотых дел мастер Козьма».
А вот дальше начинается полет буйной фантазии… В войске Батыя – 600 000 человек («150 000 татар, 450 000 других неверных и христиан»)[45].
«Владея огромными стадами овец и баранов, „варвары“ от чрезмерной скупости редко едят здоровую скотину, а более хворую или просто падаль».
Полнейший вздор. Ни у одного кочевого народа столь дурацкой «скупости», заставляющей их есть падаль, не отмечено…
«Употребляют в пищу не только лошадей, но и собак, волков, лисиц, а по нужде даже человечье мясо».
Полнейший вздор – лисье мясо повсеместно в Азии издавна считалось ядовитым, поймав на охоте лисицу и содрав шкуру, тушку не отдавали даже собакам, а зарывали в землю. Быть может, и ели собак с волками, но только в голодные годы, при массовом падеже скота. Ну, а насчет употребления в пищу человечины или заявления «Свирепость их простирается до того, что иногда сосут кровь пойманного врага» – обычные байки. Соседи татар отчего-то ни разу не упоминают о их людоедстве или кровопийстве – одни лишь западноевропейские источники[46].
И завершает свои побасенки Карпини… рассказом о ужасной «магнитной горе», якобы состоящей из алмазов, обладающих магнитными свойствами, возвышающейся где-то на землях «монголов». Что автоматически переводит его записки в разряд откровенных баек.
Нечто подобное писал о «татарах» в своей «Великой хронике» в 1240 г. Матфей Парижский: «Они люди бесчеловечные и диким животным подобные. Чудовищами следует называть их, а не людьми, ибо они жадно пьют кровь, разрывают на части мясо собачье и человечье и пожирают его… Когда нет крови, они жадно пьют мутную и даже грязную воду».
Комментариев не будет. Замечу лишь, что подобный «творческий подход» применялся не против одних лишь татар. Посмотрите, как лихо «припечатывает» всех и всяческих иностранцев французский ученый книжник Жан Ле Бувье в своей «Книге описания стран», вышедшей примерно в 1450 г.: «Англичане жестоки и кровожадны, к тому же они скупые торговцы; швейцарцы жестоки и грубы; скандинавы и поляки вспыльчивы и злы; сицилийцы очень ревнивы по отношению к своим женам; неаполитанцы толсты и грубы, плохие католики и великие грешники; кастильцы яростны, плохо одеты, обуты, спят на плохих постелях и плохие католики». Потрясающая широта обобщений…
Гораздо более верные сведения об «Орде» дают итальянцы. Сведения, которые заставляют задуматься…
А. Альфиери, чья рукопись издана в Генуе в 1421 г., уверял, что в «землях татар» живут… белые медведи! А его книга к тому же проиллюстрирована рисунками типично русских телег.
К этому труду примыкают заметки венгерского монаха Иоганки. Означенный Иоганка рисует «ордынские земли» так:
«Страна Сибур, окруженная Северным морем. Страна эта обильна съестным, но зима там жесточайшая до такой степени, что из-за чрезвычайного количества снега зимой почти никакие животные не могут ходить там, кроме собак: четыре большие собаки тащат сани, в которых может сидеть один человек с необходимой едой и одеждой…» [118].
Совершенно реалистические описания северных земель: белые медведи, суровые зимы, ездовые собаки… Но помилуйте, при чем тут «ордынцы»? Никто и никогда не набирался смелости утверждать, что «монголо-татары» доходили до Северного Ледовитого океана… Это русские земли!
И верно. Дальше сам Иоганка сообщает, что в «стране Сибур» живут, проповедуя свою веру, «русские клирики»…
Наконец, «авторитетнейший и беспристрастнейший» свидетель, много лет проживший в Китае и сам видевший «монгольских ханов» – мессир Марко Поло…
Якобы семнадцать лет проживший в Китае (1275–1292).
Я смело употребляю слово «якобы», поскольку в последнее время практически одновременно и в России, и на Западе серьезные ученые пристальнейшим образом изучили труды «первопроходца», после чего схватились за головы и поделились своим ошеломлением со всем остальным миром…
Оказывается, по какой-то странной причине Марко Поло ни разу не привел ни одного собственно китайского имени – только тюркские и персидские.
Оказывается, человек, якобы проживший в Китае семнадцать лет, ни словом не упоминает:
1. О китайском чае.
2. О китайских иероглифах.
3. Об уникальном китайском обычае бинтования ног женщинам.
4. О книгопечатании.
Современный комментатор чешет в затылке: «Возникает впечатление, что в Китае Марко Поло общался в основном с иностранцами». А также в жизни не пробовал чая, не видел иероглифов и печатных книг…
Френсис Вуд, директор Китайского департамента Национальной британской библиотеки: «Он доехал только до Константинополя, а затем скрылся в окрестностях Генуи, где и описал свои вымышленные путешествия».
Это симптоматично перекликается с тем, что писал первый биограф Марко Поло, живший в XVI в. в Венеции: «Его книга, содержащая бесчисленные ошибки и неточности, в течение долгих лет рассматривалась как баснословный рассказ, преобладало мнение, что названия городов и стран, которые в ней приведены, все выдуманы и являются воображаемыми, не имеющими под собой никакой реальной основы, или, другими словами, они являются чистым вымыслом».
Российские исследователи Носовский и Фоменко пошли дальше. И обнаружили массу других загадок. Во-первых, неизвестен даже язык, на котором была впервые написана книга Марко Поло. Первое ее печатное издание появилось в 1477 отчего-то не в Италии на итальянском, а в Германии на немецком.
Во-вторых, в XVI веке, когда впервые заинтересовались биографией Марко Поло, никаких его следов в Италии обнаружить не удалось. Считается, что знатный род, из которого происходил Поло, «исчез к XV веку».
В-третьих, Марко Поло, есть такая вероятность, не Марко Поло вовсе, а поляк по имени Марк. Те, кто выдвинул эту версию, опираются на портрет Поло из первого издания его книги, под которым стоит следующая подпись:
Das ist der edel Ritter, Marcho polo von Venedig.
То есть – «благородный рыцарь, Марк поляк фон Венедиг». Слово «поло» написано с маленькой буквы. То ли Марк из Венеции, то ли Марк из Венедии – западноевропейской славянской области…
Вот этому лично я верю вполне. У поляков есть удивительная способность обнаруживаться в самых неожиданных местах[47]. Один польский летчик (я пишу о реальном случае), ненароком застряв в только что образовавшемся государстве Пакистан после окончания Второй мировой войны, совершенно случайно стал… организатором и первым командующим ВВС Пакистана (не было под рукой других специалистов). Похоронен в персональном склепе, в звании Главного маршала авиации Пакистана и кавалера всех высших пакистанских орденов. Другой случай. В начале 70-х гг. ХХ в., если кто помнит, область Биафра пыталась отделиться от Нигерии и провозгласить себя самостоятельной державой. У мятежников был единственный самолет, с грехом пополам приспособленный для бомбометания. Летал на нем тип, чье происхождение ясно из его прозвища – Чокнутый Поляк…
Наши тоже не подкачали. В 1848 г. восстание индейцев в Калифорнии возглавил некий Прохор Егоров. В конце XIX в. некий одессит Малыгин стал вождем индонезийской повстанческой армии, боровшейся против голландских колонизаторов. А в 1934 г. бывшие офицеры белой гвардии, в немалом количестве осевшие в Парагвае, как раз и обеспечили победу в парагвайско-боливийской войне, командуя дивизиями, полками и ротами[48].
Ну, а если серьезно – сегодня накопилось достаточно веских аргументов, позволяющих уверенно говорить, что Марко Поло, он же, не исключено, Марк Поляк, в Китае не был вовсе…
Где же он был? Неужели так и просидел в Константинополе, как уверена г-жа Вуд?
Быть может, и нет. В книге Носовского и Фоменко «Империя» подробно и убедительно доказывается, что Марко Поло как раз и путешествовал по Золотой Орде, но Ордой этой была Русь…
По недостатку места не могу привести здесь эти убедительные и многочисленные доказательства, отсылаю любопытного читателя к книге «Империя». Однако не в силах удержаться, чтобы не воспроизвести одну из иллюстраций к первым изданиям книги Марко Поло.
Как указано, она изображает «ханский дворец в столице монгольской империи Ханбалыке» (считается, что Ханбалык – это якобы и есть Пекин). (Рис. 1.8).

Что здесь «монгольского» и что – «китайского»? Вновь, как и в случае с гробницей Генриха II, перед нами – люди скорее славянского облика. Русские кафтаны, стрелецкие колпаки, те же окладистые бороды, те же характерные лезвия сабель под названием «елмань». Крыша слева – практически точная копия крыш старорусских теремов…
Так где был Марко Поло и кого он описал под видом Золотой Орды?
Обязательно нужно упомянуть, что книга Марко Поло о его путешествиях известна нам, согласно устоявшейся версии, не в его собственной рукописи, а в записях, сделанных неким венецианцем Рустичиано. Когда Марко Поло сидел в генуэзской тюрьме (историки, как ни бились, так и не выдвинули мало-мальски убедительной гипотезы, объяснявшей бы, почему «известного путешественника», «посла» и «потомка знатного рода» по возвращении в Италию в 1298 г. вдруг упрятали за решетку)[49], Рустичиано-де старательно записал его рассказы (а сам «знатный посол» писать не умел?! И потом, что это за тюрьма, где заключенных снабжают стопой бумаги и чернилами в немалых количествах?) – и после освобождения стал распространять книгу. Между прочим, сплошь и рядом Марко Поло… упоминает о себе в третьем лице: «…сеньор Марко Поло отправился… Марко Поло видел…»
Остается добавить, что, по данным того времени, Рустичиано пользовался самой скверной репутацией мошенника и фальсификатора.
И, наконец, не столь уж сложные и совсем недолгие поиски позволяют найти документы, послужившие для Поло (или, что вернее, Рустичиано) тем бесценным источником, откуда черпались «личные впечатления»!
В 1290 г. Папа Римский Николай IV послал на Восток священника Джованни Монтекорвино (в отличие от Марко Поло насквозь реальную личность). Монтекорвино тринадцать месяцев прожил в Индии, на Коромандельском берегу, в общине тамошних христиан, последователей св. Фомы. В отличие от Поло, падре Джованни и не пытался рассказывать байки о «Китае» – зато отправил в Рим обширный доклад, по словам современных комментаторов-исследователей, представлявший собой прямо-таки прорыв в изучении географии. Впервые вместо слухов и откровенных сказок в Европу поступила точная информация.
Монтекорвино впервые поведал Европе, что в Индии Полярная звезда едва-едва видна над горизонтом, а в южной части небосвода горит совсем другая «полярная звезда». Впервые сообщил о равнинности Индии, о сухости ее климата, о разнообразии растительности, о пряностях (перец, имбирь, красящее дерево «берзи», коричные деревья), о меняющих в течение года свое направление ветрах-муссонах.
Практически все эти сведения вошли позже в «книгу Марко Поло»!
Которая четко распадается на три части:
1. Весьма достоверные записки о Руси-Татарии и Восточной Европе.
2. Материалы об Индии, явно заимствованные из послания Монтекорвино.
3. Тогдашнюю «научную фантастику» – собрание завлекательных сказок вроде легенды о топившей корабли камнями исполинской птице Рух или невероятном, невообразимом множестве островов в Индийском океане (которых, если верить «Поло», насчитывается… 12 700!).
Другими словами, то ли Рустичиано, то ли кто-то еще собрал старательно самые разные материалы, от расхожих сказок до отчетов реальных странников, кое-как объединил общим сюжетом и фигурой Марко Поло – и «путевые записки» отправились гулять по миру…
Необходимо подчеркнуть, что даже эти самые «сказки» являются порой ценнейшим материалом, откуда можно почерпнуть немало полезного. Например, мы получаем дополнительный аргумент в пользу утверждения, что термин «Индия» никогда не привязывался к конкретной стране, а «кочевал» по всему известному тогда миру.
«Индий» было несколько!
В XIII в. их насчитывалось целых три. «Средняя Индия», или «Абасия» – это территория современных Судана и Эфиопии. «Великая Индия» – это и есть Индия нынешняя. «Малая Индия» – это Индокитай.
Впоследствии термины меняются. На так называемой Круглой карте Фра Мауро, составленной в 1457–1459 гг., «Первая Индия» – район, примерно соответствующий современным Афганистану и Пакистану, «Вторая Индия» – Индия нынешняя, «Третья Индия» – опять-таки Индокитай. Наглядно можно судить, как «кочевало» по карте слово «Индия», кочевало долго, несколько столетий, пока из многочисленных Индий не осталась только одна…
После этого уже не видишь ничего удивительного в том, что на Меровингской карте (720 г.), составленной французскими монахами, и английской Герефордской карте (1260 г.) «Индия» расположена как раз по соседству с землями, где обитают русские…
Кстати говоря, о картах. Английский комментатор Марко Поло Генри Юль, пытавшийся составить в 1875 г. карту «Мир по представлениям Марко Поло», как ни бился, как ни старался – а город Каракорум у него все-таки «уехал» и из Северного Китая, и из Монголии, оказавшись далеко от них, где-то возле гор.
Есть «Каталонская карта мира». Под этим названием понимается не одна карта, а целый географический атлас, составленный в 1375–1377 по поручению португальского наследного принца Жуана, отца знаменитого впоследствии короля Энрике Мореплавателя.
На одной из карт этого атласа присутствует и город Карахора. Расположенный далеко за пределами Индии, Китая и Монголии, опять-таки возле гор. Не нужно особенно напрягаться, не нужно заниматься натяжками, чтобы отождествить Карахора с Каракорумом, располагавшемся, никаких сомнений, где-то неподалеку от русских рубежей…
И напоследок, чтобы повеселить читателя, быть может, слегка заскучавшего от сухости изложения, приведу несколько отрывков из книги Марко Поло, посвященных его впечатлениям от Китая и прилегающих земель.
Вот что Марко Поло пишет о России: «Страна это не торговая. Страна большая, до самого моря-океана, и на этом море у них несколько островов, где водятся кречеты и соколы-пилигримы…»
Русские к тому времени занимались торговлей с сопредельными странами лет триста – а в Северном Ледовитом океане, разумеется, нет никаких «островов с кречетами». Да и на более теплых морях, примыкающих к русским областям с юга, никакие кречеты на островах не водились – за полным отсутствием таковых островов…
Так был ли Марко в России вообще?
О странствиях по пустыне. «Но есть там вот какое чудо: едешь по той пустыне ночью, и случится кому отстать от товарищей, поспать или за другим каким делом, и как станет тот человек нагонять своих, заслышит он говор духов, и почудится ему, что товарищи зовут его по имени, и зачастую духи заводят его туда, откуда ему не выбраться, так он там и погибает. И вот еще что, и днем люди слышат голоса духов, и чудится часто, точно слышишь, как играют на многих инструментах и словно на барабане».
О том, как работают придворные метеорологи монгольского хана Хубилая: «Чуть не забыл рассказать вам о чуде. Когда великий хан живет в своем дворце и пойдет дождь, или туман падет, или погода испортится, мудрые его звездочеты и знахари колдовством да заговорами разгоняют тучи и дурную погоду около дворца; повсюду дурная погода, а у дворца ее нет».
О том, какие расторопные официанты у хана Хубилая: «Бакши (знахари – А.Б.), о которых я вам рассказывал, по правде, знают множество заговоров и творят вот какие великие чудеса: сидит великий хан в своем главном покое, за столом; стол тот повыше осьми локтей, а чаши расставлены в покое, по полу, шагах в десяти от стола; разливают по ним вино, молоко, и другие хорошие пития. По наговорам да по колдовству этих ловких знахарей-бакши полные чаши сами собою поднимаются с полу, где они стояли, и несутся к великому хану; а никто к тем чашам не притрагивался. Десять тысяч людей видели это: истинная то правда, без всякой лжи. В некромантии сведущие скажут вам, что дело то возможное».
О местном способе варить яйца: «Здесь, скажу я вам, очень жарко; солнце палит так, что еле-еле вытерпишь; опустишь яйцо в реку, не успеешь отойти, оно сварилось».
О птице Рух, она же гриф: «Те, кто его видел, рассказывают, что он совсем как орел, и только, говорят, чрезвычайно большой. Схватит слона и высоко-высоко унесет его вверх на воздух, а потом бросит его на землю, и слон разобьется; гриф тут клюет его, жрет и упитывается им».
О том, как добывают алмазы. В горные расщелины и глубокие пропасти, куда человеку не дают проникнуть ядовитые змеи, бросают куски сырого мяса, к которым прилипают драгоценные камни. «В этих горах водится множество белых орлов, что ловят змей; завидит орел мясо в глубокой долине, спустится туда, схватит его и потащит в другое место, а люди меж тем пристально смотрят, куда орел полетел; и как только он усядется и станет клевать мясо, начинают они кричать что есть мочи, а орел боится, чтобы его невзначай не схватили, бросит мясо и улетит. Тут-то люди подбегают к мясу и находят в нем довольно-таки алмазов. Добывают алмазы и другим еще способом: орел с мясом клюет и алмазы, а потом ночью, когда вернется к себе, вместе с пометом выбрасывает те алмазы, что клевал; люди ходят туда, подбирают орлиный помет и много алмазов находят в нем».
«В Маабаре есть чародеи, что заколдовывают рыбу, чтобы не вредила она людям, ныряющим в воду за жемчугом». «Жители острова Скотра – искусные чародеи, повелевающие бурями и ураганами».
Узнаете источник, послуживший «правдивому очевидцу»? Да это же «Тысяча и одна ночь», рассказы Синдбада-морехода!
Разница только в том, что сказочного Синдбада никто не пытался произвести в «великие географы», сочинить ему убедительную биографию и в качестве реальной личности внести в энциклопедии…
Интересное свидетельство дают два американских автора капитального труда по истории географических идей: «Он (Марко Поло – А.Б.) ничего не говорит о своем отношении к географическим представлениям предшествующих времен. Нам теперь ясно, что его книга принадлежит к числу тех, в которых повествуется о великих географических открытиях. Но в средневековой Европе она воспринималась как одна из многочисленных и заурядных книг того времени, заполненных самыми невероятными, но интересными историями».
Быть может, у средневековых европейцев попросту было больше здравого смысла и критического подхода к фантастическим романам с географической канвой, нежели у иных современных ученых?
Правда ли, что монголы завоевали Китай?
Впрочем, вопрос поставлен неверно. Его безусловно следует расширить и довести до логического конца: правда ли, что в 1237 г. вообще существовало китайское государство?
Именно так. Представляю, какое смятение чувств может вызвать такая постановка вопроса у читателя, привыкшего бездумно повторять почерпнутые из учебников сведения о «четырехтысячелетней» истории Китая. Якобы самого древнего государства на Земле.
Для затравки – простой вопрос: как вообще могло получиться, чтобы дикие кочевники, едва-едва сведенные Чингизом в боеспособную армию, захватили «одно из самых старых на Земле» государств? Государство, где знали порох, боевые ракеты, где на вооружении, если верить иным историкам, состояли мощные зажигательные и осколочные снаряды, «выжигавшие все вокруг на 60 шагов»? Не забывайте: монголы, вторгаясь в Китай, еще не успели «позаимствовать» у китайцев стенобитные и камнеметные машины. Обходились стрелами и саблями. Как же им удалось сокрушить огромные, укрепленные города?
В реальности, такое впечатление, не существовало ни «монгольских полчищ», ни «китайских городов»…
Еще Н.А. Морозов в 6-м томе своего труда «Христос» занялся скрупулезной проверкой «древнейших» китайских астрономических хроник, якобы бравших начало в 2650 г. до нашей эры.
Выяснились любопытнейшие вещи. У китайцев, оказалось, нет документов, написанных ранее XVI века нашей эры. Более того, у них нет описаний астрономических инструментов, а на территории Китая не отыскалось следов древних обсерваторий. Впервые китайские списки появления комет опубликованы европейцами в XVIII–XIX веках, эти списки носят явные следы переписывания друг из друга и, как указывал Морозов, дополнения их самими европейцами – то есть, европейские ученые пополняли китайские источники европейскими материалами, «подгоняя задачу под ответ»…
Далее. «Древние и подробные» китайские списки солнечных затмений оказались, мягко говоря… фантазией. Морозов отметил по поводу одного такого манускрипта, повествовавшего, что затмения якобы наблюдались в Китае в 992, 994, 998, 999, 1002, 1107 годах: «полных или хотя бы хорошо заметных солнечных затмений с такой частотой на одной и той же территории не бывает».
Примерно так же обстояло и с гороскопами – описаниями расположения звезд на небе, связанных с конкретными датами. Описания таковые довольно легко поддаются расшифровке. Был исследован гороскоп, составленный во времена первого китайского императора Хуан-Ди, якобы жившего около 2637 г. до нашей эры.
Оказалось, что такое положение звезд и планет – равно как и отправная точка введенного на его основе летосчисления – могли иметь место не ранее… 1323 г. нашей эры! Получается, что ошибка в астрономических датировках отбросила реальную историю Китая на три с половиной тысячи лет назад, в прошлое.
Всем известен «древнейший» 60-летний китайский цикл: пять групп по 12 лет – год Петуха, Собаки, Крысы и т.д. Оказалось, что он основан на периодических сближениях Юпитера и Сатурна, однако существуют определенные расхождения в положении двух планет. Снова проведены скрупулезные расчеты, показавшие, что… цикл этот мог быть принят только в промежутке меж 1204 г. и 1623 г. нашей эры.
Ситуацию усугубила еще и коварная особенность китайских иероглифов: в отличие от европейского алфавита, здесь благодатнейшая почва для недоразумений и ошибок. Прочтение старой иероглифической записи полностью зависит от того, кто ее читает – японец, кореец, северный китаец, южный китаец. У всех четырех получатся совершенно разные тексты.
Не зря историки грустно констатировали, что в китайских хрониках царят «хаос и бессистемность». К тому же имена написаны не звуками, а рисунками. Вот и выходит, что «императоры Чжао-Ле-Ди, Вен-Ди и Да-Ди», якобы правившие в один год, – на самом деле Ясно-Пылкий Царь, Литературный Царь и Великий Царь. А имя У-Ди означает… «военный царь». Что больше похоже на длинный список титулов одного человека. В точности как русский царь: «Властелин Великия, и Малыя, и Белыя Руси, царь Казанский и Астраханский…» И нет ничего удивительного в том, что родилась экстравагантная на первый взгляд, однако аргументированная теория: за «древнюю китайскую историю» приняты переведенные некогда на китайский язык европейские хроники. Очень уж поразительное сходство открылось…
В одно и то же время в «древнем Китае» живут хунну, а в Европе – гунны. В Китае – шивеи, или свеи, в Европе – свеи-шведы. В Китае – «таинственно исчезнувшие» сирби – в Европе сербы. В Китае – «чеши», в Европе – чехи.
Параллели меж Римской империей и Китаем порой удивительны.
Начало III в. нашей эры: Римская империя прекращает свое существование в междоусобных войнах. Настало время «солдатских императоров».
В те же годы в Китае… в междоусобных войнах гибнет империя Хань, «к власти пришли безграмотные, морально разложившиеся солдаты».
Римская империя: в середине III в. н.э. власть в Риме переходит к родственнице императора Каракаллы Юлии Месе, чье правление названо «кровавым». В конце концов ее убивают.
В те же годы в Китае… к власти приходит жена одного из императоров, «энергичная и свирепая». Правит, направо и налево проливая кровь. В конце концов ее убивают.
Начало IV в. н.э.: Римская империя делится на Восточную и Западную. В те же годы в Китае империя Цзинь делится на две части – Восточную и Западную.
Римская империя воюет с гуннами. Китай в те же годы – с хунну.
V в. н.э.: Западная римская империя завоевана германцами и гуннами. Китайская Западная Лян… завоевана хунну. И в Риме, и в Китае на престоле в это время «очень юный император».
И так далее… Вот что происходило в Китае с 1722 г.:
«Маньчжурские правители образовали особый комитет для составления истории предыдущей династии Мин… Оппозиция не смогла смириться с такой трактовкой истории павшей династии, поэтому появились „частные“ истории Минской династии… Правители ответили казнями, заключениями в тюрьму, ссылками… Неугодные правительству книги изымались. Между 1774 и 1782 годами изъятия производились 34 раза. С 1772 г. был предпринят сбор всех печатных книг, когда-либо вышедших в Китае. Сбор продолжался 20 лет, для разбора и обработки собранного материала были привлечены 360 человек. Через несколько лет 3457 названий были выпущены в новом издании, а остальные 6766 были описаны в каталоге. По сути дела, это была грандиозная операция по изъятию книг и не менее грандиозная операция по фальсификации текстов. В вышедших новых изданиях были изъяты все нежелательные места, менялись даже названия книг». («Всемирная история» в 10 т., подготовленная Академией наук СССР.)
Совсем недавно астрономические расчеты Морозова были проверены с использованием современных ЭВМ группой математиков Московского государственного университета под руководством академика Фоменко. Результаты те же. О том, что происходило на территории Китая ранее 1368 г., нам попросту не известно.
«Монгольские полчища», существовавшие лишь на бумаге, завоевали столь же нереальную «державу» – только и всего.
Поговорим о Великой Китайской стене – якобы неоспоримом доказательстве древности китайской цивилизации, построенной, как нас уверяют, для защиты от диких кочевников.
Слово Н.А. Морозову: «Одна мысль о том, что знаменитая Китайская стена вышиною от 6 до 7 метров и толщиною до трех, тянущаяся на три тысячи километров, начата была постройкой еще в 246 году до начала нашей эры императором Ши-Хоангти и была окончена только через 1866 лет, к 1620 году нашей эры, до того нелепа, что может доставить лишь досаду серьезному историку-исследователю. Ведь всякая большая постройка имеет заранее намеченную практическую цель. Кому пришло бы в голову начинать огромную постройку, которая может быть окончена лишь через 2000 лет, а до тех пор будет лишь бесполезным бременем для населения. Да и сохраниться так хорошо Китайская стена могла лишь в том случае, если ей не более нескольких сот лет».
Фоменко дополняет: «Нам скажут – стену ЧИНИЛИ две тысячи лет. Сомнительно. Чинить имеет смысл лишь не очень давнюю военно-оборонительную постройку, иначе она безнадежно устареет и просто развалится… А ведь нам говорят, что Китайская стена как была построена, так и стояла две тысячи лет. Не говорят же, что „современная стена построена недавно на месте древней“. Нет, сегодня мы видим якобы именно ту стену, которую возвели две тысячи лет назад. По нашему мнению, это чрезвычайно странно, если не сказать больше».
Л.Н. ГУМИЛЕВ: «Стена протянулась на 4 тыс. км. Высота ее достигала 10 метров, и через каждые 60–100 метров высились сторожевые башни. Но, когда работы были закончены, оказалось, что всех вооруженных сил Китая не хватит, чтобы организовать эффективную оборону на стене[50]. В самом деле, если на каждую башню поставить небольшой отряд, то неприятель уничтожит его раньше, чем соседи успеют собраться и подать помощь. Если же расставить пореже большие отряды, то образуются промежутки, через которые враг легко и незаметно проникнет в глубь страны. Крепость без защитников не крепость».
Фоменко далее обращает внимание на очередную странность: за две тысячи лет, якобы прошедших со времени постройки стены, китайцы отчего-то не построили других, действительно нужных каменных сооружений – крепостей, городских стен, укреплений…
Доказав, что Великая Китайская стена никак не могла быть построена две тысячи лет назад, не могла служить мало-мальски надежной защитой против кочевых орд, группа Фоменко выдвигает гипотезу, по которой стена возведена лишь в XVII веке – против неприятеля, который располагает пушками, в годы военных столкновений Московского царства и Маньчжурии.
Сразу признаюсь, что у автора этих строк догадки еще более еретические. У меня понемногу начали зарождаться подозрения, что Великой Китайской стены еще не существовало и в XIX веке…
Во-первых, я просмотрел множество фотографий стены. И пришел к выводу, что она на многих своих участках не может служить и средством обороны от пушек. По той простой причине, что протянулась в горах, по столь крутым склонам и узеньким ущельям, где чисто физически невозможно протащить пушки или провести хотя бы сотню солдат. По этим кручам, пожалуй, могут пройти только особо подготовленные группочки диверсантов-рейнджеров, которых в XVII веке просто не могло быть. Всякие другие перемещения войск и техники либо невозможны, либо бессмысленны – в этих узеньких ущельях один затаившийся наверху стрелок эффектно сможет отражать атаку целого батальона, паля из укрытия по головам столпившихся внизу солдат противника… Положительно, на многих своих участках стена не может нести никакой другой функции, кроме декоративной…
Во-вторых, в 60–70-годах прошлого столетия по северным областям Китая путешествовал архимандрит П.И. Кафаров, глава Русской Православной миссии в Пекине. Живо интересовавшийся историей Китая и легендами о Великой стене, он старательно, долго ее ищет… и не находит!
НИКАКОЙ ВЕЛИКОЙ СТЕНЫ НЕТ!
Кафарову оказывают содействие высокопоставленные чиновники, он проделывает долгий, долгий путь… Стены нет!
Возле крепости Шаньхайгуань Кафаров осматривает кирпичную стену – но она тянется на несколько сотен метров. И ничуть не напоминает ту, легендарную. (А построена, кстати, веке в XV и постоянно подновлялась.)
На вершинах каменистых сопок – древние кумирни. По склонам сопок – земляные (недлинные!) валы. Кое-где на холмах – остатки постаментов, где в старину разжигали огромные костры, сигнализируя в глубь страны, что появились кочевники.
Великой стены нет. Все о ней слышали, но никто не в силах показать хотя бы ее остатки. Кумирни, земляные валы, старые сторожевые башни, укрепленьица – вот и все…
Правда, некое подобие Великой Китайской Стены все же удается обнаружить. Около реки Ляохэ – старинный земляной вал, когда-то защищавший китайцев от набегов воинственных обитателей Приморья. Он тянется на несколько километров, но не на «тысячи», даже не на «десятки». Схожие валы строили повсюду – корейцы ими заслонялись от чжурчженей и китайцев, китайцы – от всех сразу, чжурчжени – от киданей и монголов, японцы на своих островах – от айнов.
А Великой стены – нет! Правда, существует так называемая Ивовая изгородь, как раз и построенная маньчжурскими императорами веке в XVII для защиты от вторжений из Приморья и Приамурья. Это – высокий земляной вал, который протянулся на сотни километров. Укрепление-межа, и в самом деле надежно защищающая от конных и пеших набегов, подобно знаменитым Змиевым валам на Руси. В нем проделаны двадцать проходов, у каждого стоит застава с охраной и караулами. На вершине вала были посажены сотни ив – отсюда и название.
Между прочим, возвести такое укрепление, пусть даже протянувшееся на сотни километров, в тысячу раз легче, нежели нашу «Великую стену». Особенно при извечном китайском многолюдстве.
Обратите внимание: на французских картах XVIII (рис. 1.9 и 1.10) ясно видно, что восточный участок стены (т.е. Ивовой изгороди) защищает в первую очередь от Кореи.


Спрашивается, отчего же Кафаров всего сто двадцать лет назад не нашел и остатков каменной, кирпичной, протянувшейся на 4000 километров Великой стены с ее многочисленными башнями? Хотя искал старательно.
Да потому, позвольте высказать наглую мысль, что ее и тогда еще не существовало! Иначе любознательный монах непременно что-то да отыскал бы!
Мне кажется, на тех картах, что в своей книге «Империя» приводят Носовский и Фоменко, на французской и голландской картах второй половины XVIII века, где в виде жирной черной линии изображена «китайская стена» – как раз и значится Ивовая изгородь.
Если допустить, что китайцы две тысячи лет строили и чинили сооружение, не имевшее ни малейшего военного значения – Великую Китайскую стену, – следует признать, что целый народ страдал шизофренией в тяжелой форме…
Слава богу, ничего подобного в реальности не было. Китайцы, конечно же, не идиоты. Они строили земляные валы, порой довольно длинные. Устраивали на вершинах сопок и гор каменные платформы для сигнальных костров. Возводили «вэй» – крепости, где гарнизон состоял из 5600 солдат, и «со» – крепости поменьше, где по штатному расписанию насчитывалось 1120 вояк. Строили еще «лу-тай» – придорожные башни, где могли укрыться застигнутые налетом кочевников странники. Но никому никогда не пришла бы в голову идея Великой стены – эта сомнительная честь, есть все основания думать, принадлежит председателю Мао…
Великая Китайская стена, какой мы ее видим сегодня, в самом деле грандиознейшее сооружение, построена во времена Мао Цзе-Дуна. У которого хватало и амбиций, и многомиллионного резерва рабочей силы, чтобы реализовать подобный проект. Не зря столь часто упоминается о «реставрации Стены», которая как раз и началась после прихода к власти коммунистов.
Разумеется, я готов отказаться от столь еретической гипотезы. Если мне предъявят достоверные свидетельства людей, видевших Великую Китайскую стену во всем ее сегодняшнем величии в те годы, что лежат между путешествием Кафарова и вступлением армии Мао в Пекин (примерно 1880–1949), если найдутся соответствующие фото– и киноматериалы.
Ведь Кафаров отчего-то же не нашел Великую стену? Как ни старались помочь уважаемому гостю китайские губернаторы…
Несколько любопытных фактов из других областей науки, прямо работающих на нашу версию.
Я не буду подробно приводить пересыпанную лингвистическими терминами аргументацию языковеда и писателя, покойного Л.В. Успенского – тот, кто не убоится сложностей, пусть заглянет в его книгу «Слово о словах». Упомяну лишь о выводе, который недвусмысленно следует из построений Успенского (сразу оговорюсь, это мой, а не его вывод): «Китайский язык по своей структуре – молодой язык. И развивается по тем же правилам, что английский, русский и др. И, следовательно, ему никак не может быть четыре тысячи лет». (Цит. изд., стр. 318–330.)
Известный кораблестроитель академик Крылов еще в 30-е годы вспоминал скандальную историю с мнимым «изобретением» китайцами таблицы логарифмов, о чем поторопились возвестить миру иные горячие головы. Когда эти «древнекитайские» таблицы вновь перевели с китайского, оказалось, что они целиком списаны с первого издания таблиц Дж. Непера, шотландского математика, как раз и выпустившего сей труд в 1614 г. – естественно, в Европе. Доказательства плагиата железные, поскольку в китайском тексте обнаружились все те же опечатки, что были в книге Непера…
Еще одна примечательная история, взятая из книги С. Валянского и Д. Калюжного «Новая хронология земных цивилизаций»:
«Монах Шварц изобрел порох. Дело было так: он смешивал в ступке серу и селитру, совершенно не думая получить взрывчатое вещество, и случайно уронил в ступку тяжелый пестик. Смесь взорвалась, пестик вылетел и пробил потолок.
Разумеется, создатели первых пушек повторили все условия, и даже форма этих пушек была кувшинообразной – такой же, как и форма металлической ступки Шварца. Так было в Европе.
В китайских хрониках времен нашествия „монголов“ имеются описания китайских пушек, стрелявших при помощи изобретенного китайцами же пороха. Пушки эти имели кувшинообразную форму. Для пушки такая форма совершенно не нужна. Мы знаем, почему она была такой в Европе. Значит, и древний китайский изобретатель пороха, смешивая в трубке серу и селитру и совершенно не думая получить взрывчатое вещество, случайно уронил туда тяжелый пестик. Смесь взорвалась, и…
Каким иероглифом записано имя монаха Шварца?» [24].
Я добавил бы схожий вопрос: каким иероглифом записано имя европейского изобретателя шелка?
Как гласят то ли летописи, то ли легенды, шелковичный червь был открыт императрицей Линьчи, супругой китайского владыки Хуань Ти в 2640 г. до нашей эры. Именно она якобы всерьез заинтересовалась необычными шелковыми коконами гусениц, растущих у нее в саду. И первая начала разводить гусениц в «домашних» условиях. Императрицу провозгласили Богиней шелка, а китайцы берегли свой секрет, как зеницу ока… аж до VI столетия нашей эры. То есть 3200 лет!
Потом пронырливые христианские монахи, добравшиеся до Китая, увезли несколько яиц в полых бамбуковых посохах и доставили их в Константинополь императору Юстиниану (богами шелка их, конечно, не провозгласили, что обидно). И с 550 г. нашей эры в Европе стали разводить шелковичных червей…
Во всей этой истории правдоподобна только вторая половина – то, что шествие шелка по Европе началось с Византии в христианские времена. Возможно, какие-то монахи и украли яйца – не зря у японцев есть схожая история, только вместо монахов там выступает влюбленная в японского императора китайская принцесса, его невеста, которая, уезжая сочетаться браком с нареченным, спрятала яйца в высокую прическу.
Быть может, обе истории очень близки к правде. Невероятно одно – то, что китайцы могли три тысячи лет держать в тайне какой-то производственный секрет. Я перечитал немало книг по истории промышленного шпионажа, но не нашел примеров, когда какая-то важная новинка (не имеет значения, в какой области науки, техники или производства) оставалась секретом для конкурентов в течение не то что «тысяч», а хотя бы десятков лет. Кстати, японцы не в пример честнее – они-то свою историю не «опрокидывали» в прошлое на многие тысячи лет. Легенду о влюбленной принцессе они относят веку к VII–VIII нашей эры. Когда как раз и шло зарождение японского государства.
О «потрясающих достижениях» китайцев в области артиллерии и ракетной техники мы подробно поговорим чуть погодя…
…Когда эта глава была давно написана (да и сама книга почти готова), мне попала в руки новая работа российского «Двуликого Януса», Булычева-Можейко. Как фантаст Булычев, «Янус», естественно, вправе выдвигать самые оторванные от реальности версии и идеи – но как доктор исторических наук Можейко строжайше придерживается исторической правды. Именно о второй ипостаси и пойдет речь – я имею в виду книгу И. Можейко «7 и 37 чудес», посвященную самым знаменитым памятникам архитектуры и искусства.
«Изображения Китайской стены, известные каждому с детства, создают не совсем правильную картину. Они все относятся к участкам неподалеку от Пекина, где стена хорошо сохранилась или подреставрирована. Это – позднейший ее участок… Однако вдали от больших городов, не на главных направлениях, стена не выглядит так внушительно, как у Пекина. Кое-где она представляет собой просто полуразрушенный земляной вал. Особенно это относится к ее отросткам и ветвям, построенным тысячу, а то и две тысячи лет назад. Лучше всего сохранились части стены из голубоватого кирпича и камня с земляным наполнением. Но и в тех местах, где стена осыпалась, стоят башни… сейчас их насчитывают около двадцати тысяч».
Все сходится. Нет никакого «грандиозного сооружения», могучего и поражающего воображение единого целого. Потому и не нашел Великую стену старательный Кафаров. Есть подреставрированные участки возле столицы, которые принимают за всю стену, полагают, что вся она так и выглядит. А кроме них – множество ветхих башен, полуразрушенных земляных валов, остатков кирпичных и каменных стен…
Коли уж никакого «грандиозного сооружения» не существует, быть может, и «великая древняя цивилизация», якобы воздвигшая в седой древности Великую стену, все же не более чем сказка?
А сейчас затронем вроде бы известную во всех подробностях, однако столь же любопытную и, как увидим, загадочную историю – появление на Руси баскаков, зловредных сборщиков татарской дани, и их бесславную кончину.
Фольклорная традиция породила немало ужасов. У меня и сейчас в памяти оживает нечто вроде: «Нет денег – татарин добро возьмет, нет добра – жену возьмет, нет жены – самого уволочет». Словом, ужас и беспросветность. Ограбление Русской земли в потрясающих масштабах.
Кстати, еще один примечательный аспект… Казалось бы, после столь долгого и систематического грабежа где-то в «монгольской» столице, пусть даже кочевой, где-то в китайских городах должны были скопиться горы ценностей: не только русских, но и хорезмских, польских, венгерских, чешских, грузинских. Брали в первую очередь, конечно же, драгоценные металлы. Даже если допустить, что все изделия из золота и серебра тут же злодейски переплавляли, в «монгольской столице» должно было скопиться нереально много золота. Как в Испании, куда целые караваны судов везли и везли американское золото.
Однако в последующие века, когда в Сибирь пришли русские, а в Китае появились европейцы, это «сверхнормативное» золото отчего-то так нигде и никогда не всплыло. Следуя «официальной» истории, где-то должны существовать поражающие воображение груды добычи, собранной с полумира. Но ни малейших ее следов не прослеживается. В Китае было, в общем, как раз примерно такое количество золота, какое можно объяснить накоплениями в результате собственной золотодобычи, торговли и походов на ближайших соседей. В Монголии – реальной Монголии – не нашлось и этого. Кое-какие накопления в буддийских храмах, пара-тройка золотых украшений у жены зажиточного скотовода, горшок с золотом, зарытый под порогом купца… Всё. Та самая «великая», «потрясающая», «грандиозная» добыча, которая просто обязана была проявить себя, как-то обозначиться в последующей истории – самым волшебным образом куда-то сгинула. Как не было.
Ну разумеется, ее не было. Поскольку никакие «монголы» никого и не грабили…
Вернемся к баскакам. Официальная история с какой-то комической важностью гордится тем, что ей удалось чрезвычайно точно определить год первого появления баскаков на Руси – 1257-й. Лызлов, кстати, называет более поздний срок – 1261 г., но суть не в этом…
Суть в том, что первые баскаки появились в русских княжествах спустя девятнадцать лет (а по Лызлову даже – спустя двадцать три года) после страшного и опустошительного «татаро-монгольского» нашествия. Объяснения этому историки не дали и, похоже, давать не собираются.
Но ведь должно же существовать какое-то объяснение? Почему наши «монголо-татары», хищники, безжалостные грабители, алчные «моавитяне» не разослали по Руси своих сборщиков дани сразу после установления «ига»? Момент был выгоднейший: военного сопротивления ждать неоткуда, население в ужасе. Исторический опыт учит нас: любой завоеватель, едва завладев какой-то территорией, в кратчайшие сроки начинает создавать аппарат по выкачиванию ценностей, или, пользуясь современной терминологией, разветвленную и отлаженную налоговую службу.
Ничего подобного на Руси не произошло. Только девятнадцать лет (двадцать три года?) спустя после завоевания Руси новые хозяева наконец-то сообразили, что следует переписать население и обложить его податями.
Снова в который раз что-то у нас не вытанцовывается. Конечно, можно сослаться на то, что «монголо-татары»-де не умели собирать дань и проводить перепись. Но верится этому плохо. Вернее, не верится вовсе. Слишком много стран разбили и покорили наши «монголы», давно должны были научиться…
И, наконец, сами баскаки выглядят как-то странно с точки зрения «канонической» версии. Из книги в книгу кочует история о неких «бесерменских»[51] купцах, якобы бравших дань на откуп – что, конечно же, позволило наиболее клиническим «патриотам» довести эту байку до логического конца и кричать о «жидах-ростовщиках», мгновенно покумившихся с «монголами».
Вот только ни «бесермены», ни «жиды» отчего-то так и не прослеживаются. Зато…
Баскаком в Ярославле служит русский монах (!) Изосим. В Устюге – русский, христианин по имени Иоанн. Суздальская летопись 1303 г., упоминая о кончине баскака Кутлубуга, вдруг употребляет слово «преставился» – то есть речь идет опять-таки о христианине, единоверце! Никаких «монголов» и близко нет. А отдельные смелые исследователи начинают ехидно уточнять, что пресловутый «ханский ярлык на княжение», якобы выдававшийся татарами русским князьям, связан скорее не с «монгольскими», а с европейскими обычаями. Поскольку аналогов слова «ярлык» не найдено ни в монгольском, ни в татарском языках, зато в немецком их сколько угодно. «Jahrlicke» – «вассальное обязательство», «jahrlich» – «почетное звание», «jahrlish» – «годичное ленное обязательство». В современном немецком «jahrlich» до сих пор означает «годичный», «ежегодный»…[52]
Второе. «Ордынцы» отчего-то нисколько не озабочены судьбой своих же чиновников, направленных для сбора дани. Когда сразу в нескольких городах, ударив в набат, старательно перебили всех тамошних баскаков, карательной экспедиции почему-то так и не последовало. Как уже вскользь упоминалось, Александр Невский оперативно съездил в Орду и мало того, что добился отмены наказания для виновных, вдобавок еще вынудил татар взять назад свое решение о наборе русских рекрутов для «ордынской» армии…
Явная неправдоподобность ситуации давно уже заставляет историков «классического» направления проделывать слабые телодвижения в попытках хоть как-то сгладить нелепости и нестыковки. После долгих умственных мук родилось нечто похожее на версию: дескать, поскольку баскаки были не чистокровными татарами, а «бесерменами», их истребление, в общем, как-то и не оскорбило татар, и они, благодушно выслушав Невского, вместо карательных мер добавили дополнительные льготы.
Давайте представим себе эту встречу. В юрту к свирепому татарскому хану (который, как нам внушают, ранее сжег город Козельск только за то, что покойный князь этого города убил пятнадцать лет назад монгольских послов) входит Александр Невский.
– А, Искандер! – хмыкает хан, почесывая спину. – Как доехал? Что там нового в моем улусе, на Руси?
– Да так, пустяки… – отвечает Невский. – Баскаков вот твоих побили… До смерти.
– Всех? – удивляется хан.
– Да пожалуй что, и всех… – пожимает плечами Невский.
– Копек-оглы, эшшек баласы! – в сердцах ругается хан на своем моавитянском языке. – Надо карательный отряд посылать. Эй, орда, на-конь!
– А стоит ли, великий хан? – почтительно настаивает Невский. – Все равно были те баскаки – бесермены заезжие, не твои татары, чай…
– И верно! – ошарашенно восклицает хан. – Что ж это я осерчал, дурак такой? Эй, орда, расседлывай! Мое величество погорячились… В самом деле, Искандер, за бесерменов и наказывать-то не стоит… У тебя, может, еще просьбы есть?
– Да вот не хотят мои русские рекрутов тебе в войско давать…
– Не хотят? И не надо! – машет рукой хан. – Подумаешь, безделица какая – рекруты… Обойдусь, не первый раз. Эй, кто там! Несите кумыс, да зовите Зульфию с Фатимой, друг Искандер приехал, гулять будем…
Как по-вашему, можно поверить в подобный диалог? Ни в коем случае! Кто бы там ни были баскаки, они представляли власть, Орду, хана, монгольский порядок. По всем обычаям и установлениям следовало дать укорот так, чтобы никому неповадно было…
Укорота не дали. А вот дополнительных льгот добавили…
Несколько осовременим ситуацию.
В горницу к Петру Первому входит Меншиков и, помявшись, сообщает:
– Дело, мин херц, в следующем: в Ярославле злоумышленным образом побили до смерти немца-канцеляриста, что послан был туда налоги счесть и собрать. И просят теперь, чтобы ты им прощение объявил, да вдобавок снял рекрутскую повинность…
Какова будет реакция Петра? Сколько дней после того будут в Ярославле вздергивать на деревьях виновных? Долгонько…
Одним словом, стоит только смоделировать ситуацию в виде диалога или сцены из реальной жизни – всякий раз получается столь неправдоподобная фантазия, что веры ей – никакой…
Кроме того, истребление баскаков было не просто стихийным бунтом, а, как подчеркивают летописи, скоординированной акцией, проведенной самими князьями: «…повелеша князи убивать ханских баскаков…» То есть, «татарам» следовало бы отнестись к происшедшему еще свирепее – коли перед нами не обычный стихийный бунт, а самый настоящий заговор…
В чем тут загадка? Есть ли объяснение в рамках нашей версии истории?
Пожалуй.
Есть крайне многозначительное совпадение – получается, что княжеский заговор, в результате которого были истреблены баскаки, последовал сразу после смерти Александра Невского. А смерть эта не так уж и далеко отстоит от кончины Батыя. По нашей реконструкции, это один и тот же человек. А разные даты (1255 – смерть Батыя и 1262 – смерть Александра) – результат разночтений, которых немало в летописях. То есть – ошибок. Мы видели, что и само введение системы баскачества на Руси датируется разными источниками по-разному – 1257-й и 1261-й. Так обстоит и со многими другими событиями, в разных летописях имеющими разную датировку.
Между прочим, давняя традиция приписывает кончину насильственной смертью не только Александру Невскому… но и Батыю! Да-да, я не оговорился. Если кончину Александра современники связывали с отравлением, то смерть Батыя – с гибелью его в бою в Венгрии от руки «короля Владислава» (причем непонятным образом в роли союзницы Батыя выступала… сестра этого самого короля).
Истории неизвестен венгерский король по имени Владислав, во времена вторжения «татар» в Венгрии правил Бела IV. Однако ценна здесь в первую очередь тенденция – убежденность многих средневековых источников, что Батый умер не своей смертью. Процитированная чуть выше летопись, памятник, известный в современной историографии как «Хронограф Русский», так и сообщает: «По убиении Батыеве повелеша князи убивать ханских баскаков…»
Быть может, дела обстояли следующим образом?
После боев 1237–1238 гг., когда Ярослав и Александр обрели реальную власть над значительной частью Руси, последовало вторжение русской армии в Европу, на помощь боровшемуся с папой Фридриху II. По причинам, которые, скорее всего, так и останутся для нас неизвестны, русские не смогли переправиться в Италию, пришлось возвращаться. Столь масштабная военная кампания, ясно, требовала огромных расходов. Году к 1257-му княжеская казна опустела.
И Александр Невский (Ярослав к тому времени уже умер) вводит перепись населения, новые подушные налоги, направляет повсюду баскаков. Баскаки, конечно же, христиане. Позднейшие историки пытались поддержать «ордынскую» версию (Изосим, мол, вероотступник и супостат, а Иоанн принял крещение, уже будучи баскаком), но странная реакция Орды (точнее, удивительное благодушие) работает в пользу именно нашей версии истории.
Можно с уверенностью сказать, что возмущение вызвали не сами баскаки, а то, что налог был новым. Дополнительным, какого прежде не было. Европейская история прямо-таки пестрит примерами, когда новые налоги как раз и вызывали ожесточенное сопротивление. По свидетельству королевских юристов в Бордо, когда там вспыхнули волнения в 1651 г., причиной было «неприятие жителями новшеств» – т.е. новых налогов. В Перигоре в 1637 г. бунтовщики прямо заявили: нововведенные подати «необычные, невыносимые, незаконные, чрезмерные, НЕИЗВЕСТНЫЕ НАШИМ ОТЦАМ». Когда губернатор Бретани в 1675 г. огласил королевский указ о новых налогах, бунтовщики заявили прямо: «Мы не против налогов, которые платим шестнадцать лет, но мы оспариваем введение НОВЫХ налогов».
А для того, чтобы показать, насколько схожим было мышление «простого народа» в разных концах Европы, приведу показательный пример.
Известно, что когда в Российской империи в 30-х годах XIX века прокатилась эпидемия чумы, крестьяне повсюду убивали докторов, вообще всех, кто походил на медиков, объясняя это тем, что «доктора разносят чуму, и их надобно извести». Порой эти печальные события вспоминали, чтобы доказать «извечную дикость и отсталость русского народа».
Хотите знать, что произошло во Франции в те же примерно годы?
Эпидемия чумы в южных районах. И французские крестьяне… повсюду убивают тех, кто похож не только на докторов, но и на парижан. Оказывается, среди тамошних пейзан распространилось убеждение, что «парижане умышленно распространяют чуму, дабы извести крестьян и захватить их земли»! Как вам сходство менталитета?
Налоги вызывали ненависть с тех самых пор, как были придуманы. У Дюма в каком-то из романов есть великолепные строки: «Народ не любил его: во-первых, он был министром финансов, а министров финансов всегда не любят…»
И потому нет ничего удивительного в том, что после смерти Александра Невского (вполне может оказаться, как раз и последовавшей в результате отравления) все его вассалы-князья, все подвластные ему земли дружно поднялись бунтовать против введенных совсем недавно новых налогов. Князья, как о том недвусмысленно пишут летописцы, устроили заговор и организовали повсеместное убийство баскаков.
«Орда» потому так благодушно к этому отнеслась, что никакой «Орды» не существовало. В противном случае карательные отряды непременно разделались бы с ослушниками. Любая власть пуще всего стервенеет как раз от покушения на ее карман, то бишь неуплату налогов. Способна спокойно переносить печатные пасквили, вопли оппозиции и газетную критику – но попробуйте ударить власть по карману, будь то карман татарского хана или президента суверенной державы…
Существуй «монгольское иго» в реальности – ордынские ханы просто обязаны были послать войска и покарать виновников убийства баскаков. Однако в нашем варианте событий обстояло иначе – просто-напросто наследники Александра Невского-Батыя предпочли спустить дело на тормозах, поскольку сила, такое впечатление, была не на их стороне. Не зря летописцы сообщают, что после истребления баскаков налоги для «Орды» отныне собирали сами князья. Возможно, мы наблюдаем чертовски знакомое явление, которое в наши дни называется «борьба федеральной власти с местной за налоговую политику». Проще говоря, «федеральный центр» в лице Александра-Батыя предпочитал собирать подати самолично и все их оставлять себе, а удельные князья, аки нынешние губернаторы, желали отстегнуть себе жирный процент. И воспользовались смертью Невского, чтобы побороться за свой вариант…
Ну, а то, что о баскаках летописцы отзываются с применением самых ругательных эпитетов, удивлять не должно ни капельки – покажите мне такую страну и назовите такую эпоху, когда сборщиков податей не сравнивали с саранчой и прочими казнями египетскими…
И еще. На протяжении всего «монголо-татарского владычества» русская церковь сохраняла какую-то странную индифферентность к «захватчикам». Еще в начале века Е.Е. Голубинский, профессор Московской духовной академии, чуточку растерянно писал: «Если полагать, что обязанность высшего духовенства – епископов с соборами игуменов – долженствовала при данных обстоятельствах состоять в том, чтобы одушевлять князей и всех граждан к мужественному сопротивлению врагам для защиты своей земли, то летописи не дают нам право сказать, что епископы наши оказались на высоте своего призвания. Они не говорят нам, чтобы, при всеобщей панике и растерянности, раздавался по стране этот одушевляющий святительский голос».
К этому стоит добавить, что, по летописным данным, подавляющее большинство церковных владык вовсе не пострадало от «Батыева нашествия». Если не считать митрополита Иосифа. Епископ черниговский загодя уехал в отдаленный городок, как и ростовский епископ Кирилл. С рязанским епископом обстоит еще загадочнее – он уехал… «когда орда окружила град»! Полное впечатление, что всех их либо заранее предупреждают, либо не трогают…
А если вспомнить все те льготы, что русская церковь получила от «татар»?
По нашей реконструкции и это объясняется предельно просто. Поскольку «Батыем» были Ярослав с Александром, церковь они, понятно, не трогали.
Есть, правда, одно исключение – владимирский епископ Митрофан при невыясненных обстоятельствах погиб во время штурма города.
Однако это никоим образом не может служить доказательством «монголо-татарской» версии. Подобное случалось в 1569 г., когда в Твери задушили митрополита Филиппа Колычева. Однако татары тут ни при чем – по приказу Ивана Грозного с митрополитом собственноручно разделался Малюта Скуратов. Причем никто не пытался свалить убийство на «ордынцев» – в те времена уже не существовало столь удобного «громоотвода», каким была вымышленная Золотая Орда, на которую и сваливали чохом свои грехи, надо полагать, немало русских князей…
И, наконец, кое-какие стенания о «разорении и разграблении» могут иметь совершенно неожиданную подоплеку…
Уже в XX столетии западноевропейские историки «задним числом» вскрыли случаи крупного казнокрадства среди чиновников испанской колониальной администрации – увы, виновных уже никак нельзя было притянуть к суду, поскольку они благополучно скончались лет четыреста назад, вдоволь попользовавшись ворованными денежками.
Дело в том, что историки скрупулезно сравнили рапорты губернаторов американских колоний Испании об ущербе, понесенном от пиратских налетов англичан и… технические характеристики кораблей рыцарей удачи вроде Дрейка, сэра Кевендиша или Уолтера Рэли. Корабли, принимавшие участие в пиратских рейдах, известны поименно. Так вот, если бы на «Золотую лань» Дрейка было погружено именно столько золота и серебра, сколько указали в качестве «украденного английскими собаками» испанские идальго, судно просто не смогло бы выйти в море. Оно отправилось бы на дно, как утюг, приняв непосильную для себя ношу. Кто-то из чиновников вовремя сообразил, что подворачивается удобный случай списать на пиратов собственные грехи…
Подозреваю, что иные древнерусские сообщения о «дочиста пограбленном татарами добре» вызваны к жизни тем же хитроумием «материально ответственных» лиц…
Как легко догадается проницательный читатель, речь в этом разделе пойдет о наиболее фантастичных подробностях «Батыева нашествия», о самых сказочных повествованиях.
Начать, конечно, следует с поразительных китайских ракет и пороховых снарядов, якобы перенятых «монголами» и с успехом использованных в завоевательных походах.
Чтение увлекательнейшее. Иллюстрации и того поразительнее – на рис. 1.11 «монгольский ручной ракетомет», на рис. 1.12 – прямо-таки древнекитайский прообраз «Катюши». А уж подробности…


«В 1232 г. в битве под стенами Кайфына (нынешнего Пекина), когда город обложило тридцатитысячное монгольское войско, атака кочевников была отражена с помощью ракет. Ракеты эти летели на расстояние 100 ли (около 9 км!), и в месте своего падения выжигали все на 60 метров в окружности» [234].
Этот леденящий кровь в жилах рассказ два чешских автора почерпнули из «старинных китайских книг». Тех самых, о чьей «древности» подробно говорилось выше…
Отечественные авторы, прямо скажем, тоже не ударили лицом в грязь. Солидный журнал «Химия и жизнь», всегда кокетничавший своим академизмом, не столь уж и давно опубликовал не менее поразительные описания китайских ракет: «„Огненные ястребы“ представляли собой деревянные сосуды с порохом или глиняные горшки, наполненные расплавленным легкоплавким металлом. Против живой силы противника использовались осколочные снаряды, начиненные порохом и разбрасывавшие при взрыве железные колючки, осколки железной или фарфоровой оболочки. Взрыв такого снаряда мог быть слышен на расстоянии 50 км, а осколки пробивали латы».
Химическое оружие, тоже, оказывается, придумано древними китайцами: «„шары ядовитого дыма“, заполненные порохом с примесью сильнодействующих растительных ядов». «Армия Чингисхана успешно применяла гранаты с нефтью… В 1206 г. монголами был ими сожжен флот одного из китайских флотоводцев. В 1225 г., осаждая Хорезм, монголы обстреливали город ракетами и пороховыми разрывными снарядами». Разрывные снаряды, «снабженные соломенным хвостом для стабилизации в полете». И, конечно же, «ракеты», которыми «монголы обстреливали со своих кораблей японский флот».
Между прочим, «древнекитайский рекорд», то есть расстояние в девять километров, которое пролетала древняя ракета, был побит только в XX веке – с применением не порохов, а жидкого горючего, не «бамбуковых трубок», а тугоплавких сталей. Что позволяет безоговорочно зачислить в разряд самых беззастенчивых фантазий «руководства» по ракетной технике вроде «книги Чин Яо-Цзу», якобы написанной в 809 г., или «учебника ракетного дела Ченг Кун-Лиана», будто бы составленного в 1045 г.
Я уж не говорю о вопиющих нелогичностях в «древних» текстах – с одной стороны, монголы якобы захватили Китай в 1212 г., с другой – в 1232 г. «тридцатитысячное монгольское войско» все еще совершает набеги на китайские города. Кстати, автор статьи в «Химии и жизни» – не инженер или военный историк, а кандидат психологических наук, как выясняется, попросту переписавший эти сказки из труда некоего С.Я. Школяра «Китайская доогнестрельная артиллерия», вышедшего в 1980 г. в издательстве… «Наука» (!).
Любопытно было бы полистать этот труд, представляю, с какими еще откровениями можно столкнуться…
Почему все эти жуткие россказни представляются сплошной сказкой?
Во-первых, «ученые», переписывавшие друг у друга всю эту околонаучную фантастику о летящих на девять километров ракетах XIII в. (!), ручаться можно, в детстве никогда не баловались с шутихами, поджогами, ракетами из горючей фотопленки 60-х гг. и прочими опасными игрушками. Автор этих строк как раз отдал дань тогдашнему всеобщему увлечению «огненными потехами» – и, благополучным образом не лишившись ни пальцев, ни глаз, ни каких-либо еще деталей организма, набрался определенного опыта. Можно говорить со всей уверенностью: «корзинный ракетомет», изображенный на рис. 1.11, скорее всего, взорвется в руках у стрелка, да так, что мало ему не покажется. Тут просто не может быть безопасной системы последовательного воспламенения «ракет». И, что существеннее, пороховая стрела, выпущенная из подобного устройства, полетит не по прямой, а к черту на кулички – из-за малой начальной скорости и полной невозможности такую стрелу стабилизировать. То же относится и к устройству с рис. 1.12. Стрела с прикрепленным к ней пороховым ускорителем еще способна лететь долго и прямо, если будет выпущена из лука, что как раз и придаст необходимое начальное ускорение – но во всех других случаях станет кувыркаться и метаться, как ярмарочная шутиха, представляя опасность в первую очередь для тех, кто ее выпустил… Наконец, «соломенный хвост» в роли стабилизатора ракеты – чепуха в кубе.
Во-вторых, есть косвенное, но весьма весомое доказательство того, что в средневековом Китае подобных «страшилок» на вооружении никогда не состояло. Доказательством служит полное отсутствие подобного оружия в Японии вплоть до первых контактов с европейцами.
Военные новинки секретом остаются недолго. В руки противника попадают либо несработавшие образцы, либо умеющие обращаться с новинкой специалисты – а ведь есть еще и разведка, охотящаяся в первую очередь за изобретениями, которые можно применить в военном деле…
Вопреки расхожему мнению, государство ацтеков в Южной Америке погубили как раз внутренние распри и сепаратизм – но никак не пресловутый мистический страх перед «молниями бледнолицых богов». По достовернейшим испанским источникам, уже в первый год вторжения Кортеса у индейцев оказались и аркебузы, и кузнечные инструменты, поскольку к ним просто-напросто сбежали иные недисциплинированные кортесовы солдатики, прихватив с собой и ружья, и порох, и кузнечный инструмент. Нечто похожее наблюдалось и во времена освоения русскими Сибири – местные племена (порой находившиеся на уровне развития каменного века), захватив парочку казацких пищалей с боеприпасом, поразительно быстро научались с ними обращаться. И, в свою очередь, палили по казакам, не испытывая и тени мистического трепета перед «молниями»…
Известно – первые японские мечи под названием «кэн» с прямыми обоюдоострыми клинками были заимствованы из Китая. Только столетие-полтора спустя заработала местная оружейная пытливая мысль, появились классические, чисто японские мечи «тати», «катана» и «вакадзаси» – односторонней заточки, слегка изогнутые. Японцы заимствовали с континента и рукопашный бой, и кольчуги, а в середине XVI в. после знакомства с европейскими доспехами оперативно наладили у себя производство «гузоку» – доспехов, не собранных из гибко соединенных пластинок как прежде, а цельноклепанных, типа кирас.
Как видим, военные новинки в Стране восходящего солнца перенимались довольно оперативно. Однако японцы, столь восприимчивые к новому, отчего-то не переняли у континентальных соседей ни стенобитных машин, ни камнеметательных, ни пороховых ракет, ни «разрывных осколочных снарядов», ни «гранат с нефтью». Почему? Да потому, что перенимать было нечего! В средневековом Китае попросту не существовало ни всевозможных «ракет и гранат», ни даже арбалетов (которых японские самураи тоже отчего-то не знали).
В-третьих, есть определенные закономерности в распространении того или иного оружия. Как уже говорилось, оно недолго остается тайной. В мировой истории просто не бывало случаев, чтобы одна-единственная страна даже не сотни, а десятки лет оставалась монополистом во владении неким новым оружием, в особенности таким, что качественно отличалось от всего прежде известного.
Посмотрим, как распространялось огнестрельное оружие в Европе.
1300 г. – во Франции появляются «каноны» – первые, весьма примитивные ручные огнестрельные орудия.
1305 г. – в Италии появились «пушки из металла».
1324 г. – венецианский сенат поручает должностным лицам заготовить для защиты города «пушки и ядра».
1338 г. – огнестрельное оружие появляется в Англии.
1342 г. – огнестрельное оружие появляется в Испании.
1372 г. – в Германии действует отлаженное производство пушек. За один этот год мастер Петер Аарау отлил в Аугсбурге двадцать орудийных стволов.
1382 г. – москвичи обстреливают из пушек осаждающие город войска хана Тохтамыша.
Словом, к концу XIV века в Европе просто нет страны, не имеющей огнестрельного оружия. Турция, кстати, тоже им вооружается – благодаря некоему оружейнику Петеру Бригге, «оловянщику», в 1346 г. изготовившему для одного из сельджукских правителей бронзовое орудие под двухфунтовые свинцовые ядра. Из Турции, надо полагать, пушки распространяются на Восток – приплыв в Индию в XVI в. и поссорившись с тамошними мусульманскими султанами, европейцы начали было обстреливать прибрежный город Момбасу из пушек, но в ответ раздалась еще более мощная канонада…
Вот так выглядит реальность, естественный процесс победного шествия технической новинки. Ничего похожего на сказочки о китайских ракетах, якобы столетиями остававшихся военной тайной.
Самая страшная тайна – та, которой не существует. Располагай китайцы в XIII в. столь страшным оружием, сравнимым по ударной силе с современными осколочными и зажигательными гранатами, с тактическими ракетами средней дальности (9 км!), никакие степные кочевники не смогли бы завоевать их города – были бы уничтожены в два счета…
Кончено, нельзя исключать, что какие-то светлые личности, немного опередившие свое время, проводили эксперименты с разнообразными пороховыми снарядами. Примеров в истории предостаточно. Однако «в серию» эти игрушки ни за что не могли бы пойти при убогом техническом уровне XIII в. Между изобретением револьвера и массовым его производством – примерно триста лет. Не зря одна из китайских легенд повествует об ученом, который, решив полетать по воздуху, прикрепил к воздушному змею немалое число пороховых трубочек, сел в «седло» и велел слугам поджечь ракеты – но рвануло так, что ни остатков изобретателя, ни остатков его аппарата не отыскалось вовсе…
В XIII веке, кстати, чем-то подобным баловались и арабы. Французский историк де Жуанвиль упоминает, что во время 7-го крестового похода (1248–1254), во время сражения за город Джимият на Ниле сарацины «выстрелили снаряд, который попал в речной берег и отскочил к рыцарям, преизрядно дымя». Речь, конечно же, идет о каком-то «экспериментальном образце» вроде «сухопутной ракетной торпеды», которую изобразил в своем трактате (конец XIII в.) сирийский ученый Аль-Хасан Аль-Раммах. Самое беглое знакомство с рисунками этого дива убеждает, что оно никоим образом не могло бы двигаться целенаправленно, в первую очередь уничтожив тех, кто осмелился бы поджечь фитиль… [234]
К чести арабов стоит добавить – они не сочиняли сказок о своих бравых полководцах, которые бы побеждали врагов с помощью многих сотен подобных снарядов. И «торпеда» Аль-Хасана, и «бомба из Джамията», и «ракетная повозка» Итало де Фонтенуа, и «реактивная торпеда» де Фонтени оставались либо рабочими чертежами, либо единичными экспериментальными образцами, как правило, смертельно опасными в первую очередь для самих экспериментаторов. Только в восемнадцатом веке стали появляться более-менее перспективные разработки боевых ракет – и то во второй половине столетия, когда в Англии над ракетами стал работать В. Конгрев, в России – майор Данилов и А.П. Денисов, а в Индии – мастера майсурского раджи Хайдара Али. Но и впоследствии ракетное оружие не стало массовым – и во время англоамериканской войны 1814 г., и при подавлении русскими венгерского мятежа в 1848-м, и в Крымскую войну оно оставалось третьестепенной экзотикой, не игравшей особой роли.
А посему побасенки о средневековых китайских ракетах побасенками и останутся…
Что до стенобитных и камнеметных орудий, с ними подчас связаны не менее головоломные загадки. Оставаясь в плену «классической» версии о монголо-татарском нашествии, известный русский фортификатор, профессор В.В. Яковлев в своем труде «История крепостей. Эволюция долговременной фортификации» (издан в 1931 г. для слушателей Военно-технической академии РККА) написал примечательные строки:
«Со времени вторжения татар в Россию (1237 г.) осадное искусство получило большое развитие. Летописи, описывая осады, произведенные татарами, впервые упоминают об осадных машинах, называя их „порокы“. С этого же времени начинаются в летописях указания на употребление этих машин и русскими (! – А.Б.) при атаке укрепленных городов. Машины эти назывались „сосудами на взятье града“ (осада Люблина в 1245 г.)» [223].
После того, как мы, смею думать, доказали, что, во-первых, никакие «татары» на Русь не вторгались, а во-вторых, что никаких «заимствований» в Китае не могло быть сделано, можно со всей уверенностью несколько переделать вышеприведенные строки:
«ПОСЛЕ 1237 г. РУССКИЕ В ШИРОКОМ МАСШТАБЕ НАЧИНАЮТ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ОСАДНЫЕ МАШИНЫ ПРИ ВЗЯТИИ ГОРОДОВ».
Так оно будет вернее…
Со стенобитными машинами, или «пороками» связана одна из наиболее известных и фантастических побасенок, сочиненных русскими книжниками о «Батыевом нашествии». Речь идет о смелом витязе Евпатии Коловрате, который, напав на «злых татаровей», был уничтожен в чистом поле… с помощью стенобитных машин!
«Повесть о разорении Рязани Батыем»[53] описывает это так: «И стал сечь силу татарскую, и многих тут знаменитых богатырей Батыевых побил, одних пополам рассекал, других до седла разрубал. И возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество пороков, и стали бить по нему из бесчисленных пороков, и едва убили его» [173].
В. Ян в своем талантливом романе «Батый» описывает это не в пример образнее:
«Он (Бату-хан – А.Б.) завыл, увидев, как третья сотня полегла от удара грозных урусов:
– Я теряю лучших моих воинов!
Теснившиеся около джихангира темники попятились…
Бату-хан ударил себя по щекам и завизжал:
– Субудай! Субудай!
И бросил подскакавшему старому полководцу какое-то распоряжение.
Забегали нукеры. Послышался тяжелый топот коней, странный скрип и шум. Прозвучали новые татарские выкрики, треск и грохот. Резкие удары в медные щиты[54] отозвали с холма татарских воинов… Евпатий, видя отступление татар, высоко поднял меч:
– Вперед! За…
Но страшный удар в грудь прервал его могучий голос. Он упал, обливаясь кровью. С ужасной силой, сбивая все встречное, летели в теснившихся на холме русских воинов огромные камни. Это татары подтащили на полозьях китайские камнеметные машины.
…Битва подходила к концу. Между соснами на бугре еще стояла маленькая кучка людей. Это были последние оставшиеся в живых воины отряда Коловрата. Камни редко падали на бугор, где люди стояли выпрямившись, тесно прижавшись друг к другу, спокойно ожидая смерти».
Вам не взгрустнулось? А если взгрустнулось, позвольте спросить напрямик: неужели вы считаете своих предков полными и законченными идиотами?
Дебилами, которые беспомощно стоят на холме, даже не делая попыток уклониться от камней, летящих довольно медленно, видимых издали?
Ну конечно, наши средневековые предки идиотами не были. Эта история вымышлена от начала и до конца. Поскольку является единственным в мировой истории описанием того, как осадные машины были использованы в сражении на открытом поле против воинов противника…
Тот же Ян несколькими страницами ранее пишет, что бравое воинство Евпатия атаковало конницу «монголов», находившуюся на марше. То есть двигавшуюся куда-то нормальным походным аллюром.
Меж тем тяжеленные камнеметы, на каких бы там «полозьях» они ни были, передвигались даже медленнее пешехода, поскольку их таскали не лошади, а быки. Конный отряд просто не мог тащиться по-черепашьи, соразмеряя свой аллюр со скоростью едва плетущихся быков, с натугой волочащих камнеметы и повозки с «громадными камнями».
Предположим, «бой длился долго». Настолько, что татары успели все же подтащить камнеметы, оказавшиеся, как пресловутый «рояль в кустах», где-то поблизости. Однако невозможно «накрыть» камнями пешего, перемещающегося по полю противника. Элементарная логика подсказывает, что любой военный человек не стал бы «стоять выпрямившись, тесно прижавшись друг к другу», скорее постарался бы контратаковать – все равно погибать, так лучше уж в бою, а не стоять покорной овечкой, подставив лоб камню… Камнемет – не пулемет, его невозможно в мгновение ока поворачивать так и сяк, целясь вслед активно перемещающемуся по полю человеку. Камнемет – изрядная махина. Достаточно перебежать на пару десятков шагов, чтобы пришлось «перенацеливать» громоздкое сооружение…
Однако должно же быть какое-то рациональное объяснение?
По-моему, я его отыскал в цитате из Татищева: «Пороки имяновались снасти стенобитные (или артиллерия): великие бревна, на концах обиты железом и на козле повешены перевесом. Оное называется баран. Иные были как пожарные крючья и вилы, чем бревна ломали… камение же метали перевесами, самострелами великими…»
Ключ, скорее всего, в этих двух словах: «или артиллерия». Вполне возможно, что первые огнестрельные орудия по старой памяти именовались «пороками». И Евпатий (очень может быть, реально существовавший) погиб значительно позже XIII в., не исключено, и в бою с какими-то татарами. И расстреляли его с его воинством, конечно же, из пушек или пищалей.
В этом варианте все логично и убедительно. Никто не выглядит идиотом – ни татары, зачем-то плетущиеся шагом вслед за медлительными камнеметами, ни русские, покорными овечками стоявшие на месте и подставлявшие лбы под летящие булыжники.
Та же «Повесть о разорении Рязани Батыем» рисует абсолютно неправдоподобную версию гибели в 1237 г. рязанского князя Федора Юрьевича. Якобы сластолюбивый Батый, прослышав о потрясающей красоте супруги Федора, вызвал его к себе и потребовал привести жену, а когда князь отказался, велел убить и его, и всю его свиту.
Во-первых, эта «Повесть», неизвестно когда написанная. – единственный источник, поведавший о сексуальных бесчинствах Батыя и воспоследовавшей из-за них гибели князя Федора. Во-вторых, свидетелем выступает некий Апоница, пестун князя. Который, изволите ли видеть, «укрылся» где-то во время истребления русского посольства (это – посреди ханской ставки!), а потом ухитрился тут же, посреди татарского лагеря, неподалеку от Батыевой юрты… похоронить убитых и выбраться из татарского лагеря незамеченным!
Воля ваша, но таким «свидетелям» не поверил бы и туповатый инспектор Лестрейд…
Если уж зашла речь о фольклорных преувеличениях, невозможно не упомянуть о «принципе Тоунипанди», открытом теми же героями Джозефины Тей. Заключается он в том, что последующая устная традиция значительно преувеличивает масштабы незначительного, в общем-то, события, которое впоследствии попадает в научные труды и учебники как раз в качестве масштабного. Пример, тут же приведенный писательницей, – так называемая «Бостонская резня», которая на самом деле была всего лишь нападением хулиганов на британский военный патруль. Солдаты, когда их стали забрасывать камнями, открыли в ответ пальбу. Трое или четверо американцев были убиты. «Резней» это никак не может считаться…
В средневековой русской истории «Тоунипанди» нередки. Взять хотя бы сражение Александра Невского со шведами на Ижоре в 1240 г. В любой мало-мальски серьезной книге по русской истории обязательно уточняется, что зловредные шведы явились на ста кораблях под предводительством зятя короля Эрика ярла Биргера, что русские, потеряв всего около 20 человек, накрошили столько врагов, что лишь телами знатных рыцарей нагрузили два корабля, а простых воинов закопали в ямы бесчисленно…
Эта сказка перепевалась чуть ли не семьсот лет – пока за нее не взялся в начале нашего века один из крупнейших русских историков Д. Иловайский. И установил поразительные вещи. Оказывается, автор «Сказания об Александре» писал свой труд значительно позже, по рассказам «отцов». Оказывается, в наиболее старых летописях имя предводителя шведов не упоминалось вообще, его именовали попросту «королем Римским». Оказывается, Биргер (Бергель, как его называют немногочисленные «уточняющие» летописи)… в 1240 г. еще не был ярлом. Сей высокий титул он получил лишь в 1248 г. Иловайский заключил: «Рассказ об этой битве обилует явным преувеличением относительно врагов. Не более 20 убитых с русской стороны показывает, что битва вообще не имела больших размеров» [77].
В самом деле, столь явное несоответствие потерь у русских и шведов никак нельзя объяснить «внезапностью», благодаря которой-де русские витязи и застали врага врасплох, смогли невозбранно искрошить его в капусту. Тогдашние шведские воины, как и воины любой другой страны, вряд ли были нервными институтками, которых можно застать врасплох, навалившись с дикими воплями. А оружие все держали при себе – меч висел на поясе, топор лежал рядышком. Считанные секунды требовались, чтобы при виде выбежавших из леса врагов опомниться и начать драться всерьез… Располагая огнестрельным оружием, и впрямь возможно при внезапном нападении, потеряв всего два десятка своих, положить в несколько раз больше застигнутых врасплох кинжальным огнем супостатов. Но в эпоху мечей, топоров и копий такие номера не проходят.
Не было никаких «ста кораблей». Очень может быть, и Биргера на берегах Ижоры не было вообще. Сотня-другая воинов Невского налетела на равный примерно по численности шведский отряд. И только.
Что, понятно, отнюдь не лишает русских воинов смелости и отваги – как-никак победу одержали они, а враг позорно бежал…
Самое забавное, я отыскал в прошлом и случаи, когда «принцип Тоунипанди» применялся «навыворот». То есть, не крохотные стычки раздувались до масштабов эпохальных сражений, а масштабные события замалчивались вообще…
Дальнейшее – главным образом для тех, кто любит и хорошо знает творчество Чарльза Диккенса. Те, кому Диккенс безразличен, могут переходить к следующему разделу.
Итак, «Посмертные записки Пиквикского клуба». Смешное и очень уютное чтение – милые, эксцентричные чудаки, красивые барские усадьбы, покой и благодать, ненавязчивый английский юмор, тишайшая английская глубинка…
Некая старая дева сгоряча решила, что друзья мистера Пиквика решили всерьез драться на дуэли с ее женихом. Не тратя времени, дама кинулась к местному судье и наябедничала.
Судья отчего-то приходит в нешуточное возбуждение. Он намерен распорядиться, чтобы перед бунтующей толпой, отчего-то мгновенно представшей его воображению, прочитали так называемый закон о мятеже, своего рода «последнее предупреждение», после которого представители власти могут на законном основании открыть огонь по мятежникам; он срочно собирает всех штатных и внештатных сотрудников полиции, приказывает арестовать возмутителей спокойствия, намерен даже вызвать войска…
Одним словом, ведет себя, как комический придурок из оперетты. Наши отечественные комментаторы Диккенса так и написали в своих примечаниях: поступки судьи, дескать, лишь подчеркивают его глупость, «закон о мятеже» выглядит жуткой архаикой… одним словом, посреди той самой уютной тишины и благолепия английской провинции мечется сдуру невесть чего испугавшийся дурачок…
Так вот, нет ни тишины, ни покоя, ни благолепия! И судья – вовсе не дурак, он умен и деловит!
Время действия романа четко определил сам Диккенс – 1827 г. Это были годы, когда страну давно уже сотрясали события, во многом не совпадающие с образом «доброй старой Англии», где испокон веков царила тишь, гладь и божья благодать… события, которые известный государственный деятель и писатель Дизраэли в одном из своих романов охарактеризовал так: «Христианство учит нас любить ближнего своего, как самого себя, современное общество не признает ближних как таковых».
Продолжалось планомерное уничтожение крестьянской общины, начавшееся еще в XIV в. – с 1770 по 1830 «свободные земледельцы» лишились более чем 6 миллионов акров общинных пашен и выпасов. Об условиях жизни наемных сельскохозяйственных рабочих дает представление свидетельство современника: «Их жилища мало чем отличаются от свинарников, и питаются они, судя по их виду, не намного лучше, чем свиньи… За всю свою жизнь я нигде и никогда не видел столь тягостного человеческого существования, как это – даже среди свободных негров в Америке». (Уильям Кобетт, «Сельские прогулки верхом».)
Тех, кто по примеру Франции пытался организовать первые профсоюзы, бросали за решетку и обвиняли в государственной измене. А случалось, и отправляли на австралийскую каторгу, как «толпаддлскую шестерку» в 1834 г.
1816 г. – около тысячи человек организовали марш протеста, борясь за парламентскую реформу, давшую бы избирательные права гораздо большему числу англичан. Рассеяны вооруженными солдатами и «добровольцами».
1817 г. – трое руководителей так называемого пентрихтского восстания (инспирированного полицейскими провокаторами) повешены, через час тела сняты с виселицы и публично обезглавлены.
В те же годы началось луддистское движение (большинство его руководителей так и не были обнаружены, их личности навсегда остались тайной). Люди врывались на фабрики, ломали и жгли станки. Владельцы защищались с помощью вооруженных охранников, были жертвы с обеих сторон. В деревне повстанцы, рассылавшие письма с угрозой поджогов от имени некоего «капитана Свинга», поджигали амбары с зерном, риги и сельскохозяйственные машины зажиточных фермеров из тех, что особенно жестоко обращались с батраками.
Тех, кого властям удавалось схватить, сажали за решетку и отправляли на каторгу. Наборщиков газеты «Таймс» посадили за «попытку создать незаконное объединение», то есть профсоюз. Многочисленный митинг в Манчестере разогнан отрядом армейской кавалерии – 11 убитых, 400 раненых (в том числе 113 женщин). На юге Англии дороги большинства графств патрулировали отряды солдат при оружии, сотни «специальных констеблей», кое-где даже выставлялись легкие орудия.
Чуть позже, в 1831 г., в Бристоле, повстанцы ворвутся в тюрьму и освободят заключенных, сожгут дворец епископа и здание ратуши, вызванные войска откроют огонь, убив 12 человек…
Теперь-то и становится ясно, что диккенсовский судья не был дураком, а «закон о мятеже» в 1827 г. ни капли актуальности не потерял. Просто-напросто судья слегка перегнул палку – услышав о неких «возмутителях спокойствия», сгоряча вообразил, что охватившие полстраны беспорядки добрались и до его тихого захолустья, поднял на ноги всех, кого мог…
Между тем прилежный читатель Диккенса никогда не заподозрит, что описываемая им английская действительность была далеко не столь безоблачной. Джентльмены викторианской эпохи, как и положено, старались не замечать особенно вульгарных сторон жизни, опасаясь излишних неприятностей с власть имущими…
Коли уж мы говорим об Англии, можно заодно развеять и еще одну устоявшуюся легенду – о работе знаменитого писателя Даниеля Дефо в британской разведке. Дефо своим присутствием украшал ряды совершенно другой конторы…
Разведка – это добыча сведений за пределами страны. Соответственно, контрразведка – борьба с агентурой других держав на территории собственной. Интересы мистера Дефо лежали совсем в другой области…
Согласно его собственной докладной записке, поданной спикеру палаты общин, он предлагал создать в юго-восточной Англии сеть секретных агентов, которые доносили бы о малейших признаках антиправительственных настроений.
Когда этот план был принят, Дефо сам и претворял его в жизнь.
1704 г. – Дефо под именем Александера Голдсмита совершил долгое путешествие, слушая разговоры в гостиницах, тавернах, омнибусах, пытаясь выяснить политические симпатии и определить шансы кандидатов правительства на парламентских выборах.
1706 г. – Дефо послан в Шотландию, чтобы определить отношение населения к готовившемуся тогда объединению с Англией, а также выявлять и ликвидировать любые заговоры, направленные против объединения.
1708 г. – Дефо вновь в Шотландии, выведывает настроения и планы сторонников свергнутой королевской династии Стюартов…
Это не разведка и не контрразведка. Подобное называется иначе – тайная политическая полиция. А заграничная сеть агентов во Франции была создана Дефо опять-таки для слежки за эмигрантами, главным образом шотландцами…
Одним из доказательств того, что «монголо-татарское иго» действительно существовало, историки «классического» направления считают многочисленные монеты с двуязычными, русско-татарскими надписями. И.Г. Спасский так и пишет: «Татарские надписи, зачастую бессмысленные или даже нечитаемые, на ранних русских двуязычных монетах в прошлом рассматривались как результат даннических отношений». И тут же уточняет, каким образом появлялись на свет эти двуязычные монеты: «…в качестве образцов для копирования брались любые татарские монеты без разбора, часто старые, с именем давно умершего хана».
Интересные дела… Официальная наука с завидной регулярностью продолжает удивлять экстравагантностью суждений. Попробуем по уже знакомому нам методу перевести идею г-на Спасского на язык киносценария, диалога из жизни.
Несомненно, всем эскизам монет давал «путевку в жизнь» князь той или иной области – как оно испокон веков и обстояло везде, где чеканили деньги. Итак, князь восседает на «столе», глядя соколом. Входит денежных дел мастер Козьма и грустно сообщает:
– Новые деньги чеканить пора, княже. Поистерлись старые-то, никакого виду…
– Добро, – решает князь. – Пораскинул умом, как новая деньга выглядеть должна? На одной стороне придется по-нашенски писать, а вот на другой – по-татарски, ничего не поделаешь…
– Не первый год тружусь, княже, – со спокойной гордостью профессионала сообщает Козьма. – Вот, изобразил на пергаменте обе стороны, и лицевую, и, стало быть, оборотную…
Князь разглядывает рисунок, морщится:
– Непонятно что-то. Откуда взял такие загогулины? Вроде и по-татарски, а не поймешь ничего…
– А это, княже, подручный мой, Ивашко, расстарался, – поясняет Козьма. – Глаза молодые у парнишки, углядел в хламе татарскую монетку, старую-престарую. И не поймешь, какой хан ее чеканил, что на ней выбито, всей мастерской думали, да так и не дошли своим умом. Каракули, прости господи… Однако ж надо нам новые деньги чеканить али нет? Разреши, княже, я на оборотной-то стороне, на татарской, эти загогулины как раз и начертаю?
– А что! – подхватывает князь. – Золотая голова у тебя, Козьма. Непонятно, говоришь, какой хан чеканил? И когда? Ну да нам наплевать, коли денежки срочно выпускать нужно… Чекань по сему образцу, такова моя воля!
Вы способны поверить такой сцене? Гораздо более похожа на правду другая версия. Вот именно, угадали. О том, что никакой Орды не существовало, а двуязычны монеты по той же простой причине, по какой Афанасий Никитин в своем повествовании столь свободно переходил с тюркского на русский и наоборот…
Двуязычным было тогдашнее население Руси (она же – Золотая Орда), что и нашло отражение в монетном деле. Не произошло еще утверждения в качестве государственного только одного языка – русского. (Вспомним, что и на советских деньгах были надписи на языках союзных республик.)
С превеликой натяжкой еще можно объяснить «татаро-монгольским игом» тюркские надписи на монетах XIII в. Однако и в последующие эпохи, когда ни о каком иге не шло уже и речи… двуязычие сохранялось по-прежнему! Монеты Ивана Грозного, кроме русской надписи, несут арабскую, где Иван именуется «Ибан». На московских монетах, кроме того, попадаются татарские надписи. «Москов акчасы будыр» – «Это деньга московская». От «ига» давным-давно пропал и след… А татарские надписи на монетах остались! Что же, снова верить сказочкам о невежественных мастерах, которые хватали первую попавшуюся старинную монету и переносили непонятные им надписи на новые державные деньги?
И вновь в мировой практике не встречается примеров столь шизофренического поведения денежных дел мастеров.
Зато есть другие примеры. Монеты норманнских мдетелей, правивших Сицилией, – с надписями по-латыни и по-арабски. Оказывается, в Сицилии жило много арабов, и потому тамошние деньги в определенные периоды были двуязычны.
О «нечитаемых» монетах. В их число относят и деньги типа, изображенного на рис. 1.14.


Надпись на монете с рис. 1.13 гласит: «Государь всея Руси». Быть может, на «нечитаемой» стоят те же слова, но изображенные иным, забытым алфавитом, вариантом русской «скорописи»? Человеку, незнакомому со старинной русской «вязью», «скорописью», литореей, они могут показаться форменной «китайской грамотой», шифром, каббалистическими знаками…
На рис. 1.15 изображена тайнописная вязь, какой иногда писали свое имя и титул государственные деятели. Сложность подписи давала определенные гарантии от подделки.

На рис. 1.16 – замысловатая вязь, приближающаяся к тайнописи. Так иногда писали имя и титулы российских царей.

Любопытно, что именно с Суздальским княжеством (которое, по нашей реконструкции, как раз и стало центром «Золотой Орды») историки связывают примечательный факт: именно там дольше, чем во всех иных славянских землях, удерживались подражания ордынским монетам. Другими словами, именно там дольше всего чеканили двуязычную монету, суздальские мастера тщательнее остальных придерживались неких «эталонов»…
Сторонники глупой идеи о «бездумном заимствовании» первых попавшихся татарских надписей, имен давно умерших ханов, правы в одном-единственном: порой монеты с именем того или иного властителя чеканились не при его жизни. В Смутное время, когда бояре признали русским царем польского королевича Владислава и стали выпускать деньги с его именем, в Ярославле, где власть оказалась в руках Минина и Пожарского, «в противовес» этим деньгам чеканили монеты старого образца, с именем Федора Иоанновича, умершего пятнадцать лет назад…
Во времена совместного правления Петра и Ивана Алексеевичей для каждого из них чеканились особые монеты – отдельно с именем «государя Петра», отдельно с именем «государя Ивана». При плохом знании истории, при отсутствии надежных сведений о том времени возможны ошибки.
В герцогстве Варшавском при Фридрихе Августе I (1807–1814) из-за ошибки мастеров часть «тиража» монет в один грош вместо 1811 г. была датирована… 1311-м. Хорошо, что сохранились совершенно идентичные монеты в три гроша, пять и десять с правильными датами, но все равно нельзя ручаться, что какого-нибудь богатого, но несведущего коллекционера не надули, подсунув «древность»…
Мне известен только один пример, когда неграмотные мастера копировали надписи, смысла которых не понимали. В 20-х – 40-х годах ХХ века китайские оружейники, несведущие в иностранных языках и эмблемах европейских фирм, клеймили свои изделия самым фантастическим образом. Встречаются пистолеты с надписью «Браунинг» и фирменной эмблемой… «Маузер»! При этом сам пистолет являет собою некий уродливый гибрид.
Однако в данном случае речь идет о неграмотных кустарях, работавших в примитивных мастерских. Меж тем изготовление денег – дело государственное, там подобных курьезов просто не бывает.
Вернемся к нашим татарам. Одним из доказательств «ига» принято также считать изображение на русских и золотоордынских монетах так называемой тамги, которую считают сугубо татарским знаком. Однако схожие «тамги» появляются то там, то здесь на всем протяжении русской истории, причем впервые – задолго до «монголов». Рис. 1.17 – разные формы тамги на русских монетах, 1.18 – та же тамга, но с росписи на колоннах Успенского собора Московского Кремля. 1.19 и 1.20 – символические знаки на бронзовой арке и русских женских украшениях XII в. 1.21 – символы с киевского ритуального браслета XII в. 1.22 и 1.23 – символы земли и воды на браслетах XII–XIII вв.







Даже во времена Александра III и Николая II почти идентичная «татарская тамга» в качестве декоративного узора присутствовала на медных деньгах Российской империи – рис. 1.24 и 1.25.


Как ни удивительно, но двуглавый орел, по официальной версии заимствованный русской геральдикой из Византии, в 1472 г., впервые явился на Руси… столетием раньше, с монетами Джанибек-хана, якобы «золотоордынскими». Любопытно, что время правления Джанибека считается «периодом расцвета денежного обращения в Золотой Орде»…
Что позволило группе академика Фоменко высказать дерзкую, крамольнейшую мысль: а не являются ли одним и тем же человеком Джанибек-хан и Иван Калита? Учитывая принятое в те времена обилие имен у одного и того же человека – крестильные, мирские, обиходные прозвища.
С уверенностью, конечно, утверждать трудно. Однако есть не менее любопытный факт: А.И. Лызлов в своей «Скифийской истории»… вообще не упоминает Ивана Калиту!
«Скифийская история» пестрит именами третьестепенных, ничем особенно не примечательных воевод, мурз, ханских детей, князей. Однако почему-то не упомянут вовсе великий князь Иван Данилович Калита – один из крупнейших государственных деятелей XIV века, с чьим именем справедливо связывается становление русского централизованного государства.
А может, упомянут? Только под другим именем, которое было хорошо известно современникам великого князя, а вот нами никак не связывается с Иваном Калитой? Нелишне уточнить, что прозвище «Калита» – гораздо более позднего происхождения, при жизни князя его так не называли…
Еще о «заимствованиях», якобы сделанных русскими у татар. Принято считать, что бунчук – исконно «монгольское» знамя. Кто, кроме степных кочевников, мог обзавестись в качестве штандарта конским хвостом на шесте?
Однако при вдумчивом изучении древних летописей внезапно обнаруживается русское знамя под названием «багряная чолка», существовавшее самое малое за полсотни лет до первого появления «монголов». Это выкрашенные в багряный цвет конские хвосты, прикрепленные к наконечнику воинского знамени. Как раз под «багряной чолкой» выступает на бой с половцами в 1185 г. князь Игорь…
Многие помнят, что в обиходе монголов широко использовалась так называемая пайцза – золотая, серебряная, медная или просто деревянная пластинка с рисунками и надписями. Пайцза служила чем-то вроде удостоверения личности, мандата, наделявшего его обладателя широкими полномочиями, подорожной – все вместе. Ее вручали послам, гонцам, чиновникам особых поручений, шпионам. В романе С. Бородина «Звезды над Самаркандом» есть смешнейшая сцена, когда у ордынского шпиона в бане кто-то ненароком взял его штаны с зашитой в ней пайцзой, надел вместо своих – и незадачливый шпион, не смея, конечно же, объяснить прямо, беспомощно бродит по предбаннику, украдкой щупая мотню у штанов, похожих на его собственные – что, понятно, вызывает массу недоразумений…
Считается, что саму идею пайцзы монголы заимствовали в Китае. Однако и здесь мы определенно имеем дело со случаем, когда мифическим «монголам» приписали нечто, не имеющее к ним никакого отношения. Во-первых, ничего похожего на пайцзу европейские путешественники, попав в Китай позже, не видели. Во-вторых, есть точные сведения, что за сотни лет до мнимого «монгольского нашествия» аналог пайцзы использовался в… древней Персии: «…идущий первым верблюд (его каравана) имел золотую пластину на лбу в качестве знака для всех встречавшихся, что путешественник был одним из друзей хана и ехал по воле хана». «Монгольская» пайцза – за сотни лет до монголов!
«Татарским заимствованием» считается и отлаженная система почтовых трактов, «ямской гоньбы», якобы устроенная в покоренной Руси как раз монголами – чтобы их гонцы в кратчайшие сроки и без помех могли домчаться до родной Монголии, до стольного города Каракорума.
Вот только, как уже упоминалось, этот тракт «Волга – Каракорум» волшебным образом исчезает, навсегда проваливается в небытие уже в последней трети XIII в., сразу после смерти Батыя. Вместе со всей «империей на полмира»…
Зато обнаруживается, что налаженная система почтовой связи и дорог, по которым гонцы могли нестись с приличной для своего времени скоростью, заложена как раз первыми русскими князьями…
Сильвестровская летопись сообщает о том, как княгиня Ольга предприняла в 947 г. путешествие в Новгород, во время которого повсюду благоустраивала дороги, строила мосты-«перевесища» через Днепр и Десну, а кроме того, устраивала «повозы».
«Повоз» – это как раз и есть налаженная система доставки грузов и сообщений, при которой любой гонец, обладавший особыми полномочиями, мог получать в любом городе или селе княжества лошадей, еду, фураж, имел право без очереди переправляться через реки, пользуясь услугами гребцов. Обязанность поддерживать «повоз» в постоянной готовности – чинить мосты и дороги, содержать лодки, паромы и конюшни – возлагалась на местное население.
Которому, конечно, такие нововведения были не по нраву, потому что отрывали от привычных занятий. Восстание новгородцев в 1209 г. вызвано как раз «повозной повинностью». Страсти накалились до того, что горожане сбросили с моста в Волхов посадника Дмитрия и спалили его дом, а потом вели долгий торг со Всеволодом Большое Гнездо, пытаясь отвертеться от докучливых новшеств.
Как бы ни сопротивлялись местные жители, уже в X в. система «повозов» стала повсеместно распространенной и отлаженной. (Заметим в скобках, что она и в самом деле была «заимствованной», но – от Византийской империи.) В 1021 г. Ярослав Мудрый с дружиной погнался за вторгшимся в его земли полоцким князем Брячиславом. От Киева до реки Судомирь, где полочане были настигнуты и разбиты, – около восьмисот километров. Конница Ярослава преодолела это расстояние за неделю, что возможно только при отличном состоянии дорог и переправ.
Летом 1015 г. в Киеве умер Владимир Святославич, и к его сыну Ярославу в Новгород тут же помчались гонцы. Летописи сообщают, что скакали они и днем, и ночью – опять-таки это подразумевает отличное состояние дорог, ни один нормальный человек, какая бы нужда ни гнала, не поскачет посреди ночной темени по буеракам и колдобинам, где конь быстренько сломает шею, и поручение останется невыполненным…
В 1097 г. слуги великого князя Святополка Изяславича везут во Владимир-Волынский из Киева взятого в плен и ослепленного князя Василька Ростиславича. Летопись особо подчеркивает, что в ноябре дороги были неважные: «…по неровному пути…» Но даже по «неровному пути» телеги преодолели около 500 километров за шесть дней!
Кстати, гонцы, вообще те, кто торопился, ездили с запасными, «заводными» лошадьми – хотя нас хотят уверить, что этот обычай опять-таки позаимствован у татар. В своем «Поучении детям» Владимир Мономах пишет: «Всеслав Смоленск пожег, и я с черниговскими верхом с поводными конями помчался». То есть ехал с двумя-тремя лошадьми, временами пересаживаясь с одной на другую, благодаря чему и преодолевались без остановок большие расстояния.
Уже в XI в. на этих трактах появились постоялые дворы. В качестве курьезной подробности стоит упомянуть, что местные жители, несшие «повозную» повинность, недолюбливали все ее виды, кроме… паромных переправ. Секрет в том, что лошадьми, гребцами, едой и сеном для коней скакавшие по «казенной надобности» гонцы пользовались бесплатно, а вот за переправу на пароме все без исключения обязаны были платить, и часть платы шла «повозникам». Поэтому, когда переправу переносили в другое место, «повозники» били челом, прося, чтобы на новое место переселили именно их, а не возлагали столь доходную обязанность на тамошних обитателей.
Таким образом, «ямская гоньба» была не перенята от «татар», а заведена самими русскими еще в X веке.
Ипатьевская летопись, рассказывая о встрече с королем Венгерским и императорскими послами в 1249 г. Даниила Галицкого, сообщает интереснейшие подробности: «Немцы же дивились оружью татарскому: кони в личинах и в коярах кожаных, а люди во ярыцех…» То есть галицкие кони – в больших налобниках и кожаных попонах, а люди – в доспехах особого вида. Татар, заметим особо, в свите Даниила нет, ни одного.
Неужели после вторжения «татар» русские (в особенности ярый и постоянный противник «татар» Даниил) в кратчайшие сроки отказались от своего, проверенного парой-тройкой столетий вооружения, доспехов, конской сбруи, заменив все это на «татарское»? Нигде не упоминается, что «ордынцы» в приказном порядке требовали от «покоренных русских» срочно перенимать их сбрую и оружие. Да и в описаниях чисто кочевых народов ни разу не встречаются упоминания о том, чтобы их кони носили «личины» или кожаные попоны.
Вывод прост: русские и есть «татары». А потому сбруя галичан, все-таки немного отличавшаяся от западноевропейской, и была названа последними «татарской»…
С тем же Галичем связаны интереснейшие (и предельно достоверные сведения) о так называемых галицких ордынцах.
Кто же это такие? Чистокровнейшие русские, составлявшие нечто вроде деревенской общины, несшие определенные повинности. К «орде» мог присоединиться любой, но при этом обязан был принять на себя пожизненную обязанность служить там. Руководили «ордой» «тивуны» (нечто вроде судей, термин явно произошел от древнерусского «тиун») и «предводители», которые именовались… «витаманы»!
На «галицких ордынцах» лежали следующие обязанности: предоставлять запряженные повозки для перевозки грузов по первому требованию князя; постоянно держать смену лошадей в ближайшем замке, чтобы облегчать продвижение повозок; перевозить княжескую почту на расстояние не далее десяти миль; выставлять четырех всадников в полном вооружении для любого похода, в котором принимает участие князь или каштелян (комендант ближайшего замка) или местные дворяне; пасти и охранять княжеский скот; следить за плотинами на княжеских мельницах; обеспечивать повозками княжеских посланников и гонцов; сопровождать в качестве охранников проходящее через их земли княжеское посольство, направлявшееся в другие страны.
Когда Галич вошел в состав Великого Княжества Литовского, ничего не изменилось – еще в начале шестнадцатого века (когда и слуху не было уже ни о каких «монголах») «галицкие ордынцы» жили в пяти деревнях галицкого округа и в десяти деревнях львовского округа. Как и их деды-прадеды, они работали исключительно для русских, а впоследствии и литовских феодалов.
Достаточно убедительный пример, чтобы понять, чем же на самом деле были «орда» и «ордынцы». Чисто русские термины, обозначавшие русских, служивших русским. И не более того. Ни о каких повинностях «галицких ордынцев» по отношению к «татарам» не встречается в документах того времени ни строчки…
Более того, точно такие же «ордынцы», выполнявшие те же самые функции, существовали и на Руси. Впервые в московских документах они упоминаются в договоре меж Дмитрием Донским и его двоюродным братом князем Владимиром Серпуховским. Из этого и последующего договоров недвусмысленно явствует, что «ордынцы» во всех смыслах этого слова принадлежали московскому князю, были на положении его холопов.
По своему обыкновению, я припас напоследок маленькую сенсацию. Нас приучили считать, что упоминание в летописях слова «поганые» непременно означает сообщение о кочевых «нехристях».
Так вот, ничего подобного!
В Западной Европе, как выясняется, слово «паганус» – «поганые» означает не только «язычника», но и «крестьянина». Дело в том, что христианство распространялось в первую очередь в городах – и лишь потом в деревнях. Поначалу язычников-крестьян именовали в Италии «паганусы»=«поганые», а потом, когда христианство достигло самых глухих уголков и «стерлись грани» меж городом и деревней, «паганус» стало обозначающим названием для крестьянина, пускай уже и не язычника.
Кто-то скажет, что это не аргумент. И будет прав.
Но пойдем дальше. Выше, рассказывая о разорении Киева, учиненном в 1169 г., я умышленно выпустил из текста летописи одно-единственное слово. Теперь привожу фразу целиком:
«…и монастырь Печерский пресвятой Богородицы зажгли ПОГАНЫЕ…»
Грабя и поджигая Киев, в том числе монастыри и церкви, ПОГАНЫЕ подожгли и Печерский монастырь. Но позвольте, в войске Андрея Боголюбского, разоряющем Киев, нет ни единого «нехристя» или иного «степного кочевника». Только русские дружинники одиннадцати князей!
Вывод однозначен: СЛОВОМ «ПОГАНЫЕ» НА РУСИ ПОРОЙ НАЗЫВАЛИ НЕ ТОЛЬКО КОЧЕВНИКОВ-ИНОВЕРЦЕВ, НО И ПОПРОСТУ «ПРОТИВНИКА». Который сплошь и рядом был таким же русским, таким же христианином. А потому иные сообщения типа «налетели поганые и город пожгли» безусловно следует трактовать как нападения соседей, «иногородних», таких же славян. Вот только вели они себя сплошь и рядом не лучше «диких степняков» – но это уж общая беда того времени, когда до понятия «национальное государство» оставались еще долгие века, что в России, что в Западной Европе. Вдали, во Франции, известный историк Филипп де Коммин, рассказывая в своих мемуарах о войне меж бургундцами и подданными короля, прямо-таки небрежно роняет фразы типа: «Герцог Бургундский подошел к городу Э, который был ему сдан, как и Сен-Валери; он велел сжечь все вокруг вплоть до самых ворот Дьеппа. Он взял и сжег Нефшатель, предал огню большую часть области Ко…»
Совершенно мимоходом предал огню – дело житейское… Кстати, в Средневековье противника сплошь и рядом именовали «отродьем антихриста» и другими, столь же нелестными прозвищами – хотя он и был таким же христианином, как те, чьи земли «антихрист» привычно предал огню и мечу…
Так где же «заимствования»? Их попросту нет по одной простой причине – во-первых, многое из того, что считается «заемным», изобретено и устроено самими русскими, а во-вторых, во времена Средневековья четкой границы меж русскими, татарами, половцами и печенегами не существовало. Не было противостояния, возникшего в более поздние века. Объяснялись меж собой без всякого труда, перенимали оружие, наряды и обычаи, роднились и без всяких церемоний переходили на службу от князя к хану, и наоборот.
Простой пример: в войске Игоря Святославича, в 1185 г. столь неудачно сразившегося с половцами, шел боярин Ольстин Олексич, который всего за год до того… воевал против Игоря в составе половецкого войска. Однако никто не вздумал ставить ему это в строку. На дворе стоял феодализм, и дело было насквозь житейское. В точности так же обстояло и в Западной Европе: сегодня два барона рубятся с рассвета до заката, завтра осушают бочку вина, празднуя свадьбу одного с дочкой второго (что не мешает им через месячишко снова схлестнуться). Феодализм. Понятия государства нет. Английский рыцарь может со спокойной совестью податься на службу французскому королю, и наоборот. Никто не назовет его предателем. Преступником он будет считаться только в строго определенном случае: если ушел служить другому королю до того, как истек срок данной им вассальной присяги.
Пугаться не стоит – никаких «ужастиков» я в этом разделе рассказывать не буду. Просто целиком посвящу его средневековым именам.
Так вот, прослеживается многозначительная тенденция: сплошь и рядом, не имея дополнительных подробных сведений, прямо-таки невозможно определить, с кем имеет дело исследователь – с русским, половцем или татарином, – если в старинных документах приведено только имя.
Среди половцев обнаруживаются ханы по имени… Глеб Тириевич, Юрий Кончакович, Роман Кзич, Данило Кобякович. Они могут быть только христианами, и никак иначе. Сразу ли поймешь, о ком идет речь, если о них повествуется без отчества?
Помните «ордынского царевича» Неврюя? Того самого, чья деятельность отчего-то связана с сугубо русскими делами вроде проведения княжеских съездов или усмирения мелких сепаратистов силами русских же отрядов? Хотите знать, как его звали?
Извольте. Заядлый «татарофоб» В. Чивилихин обильно и подробно цитировал летописи, повествующие о «нападениях злых татаровей». И настолько подчинил себя одной идее, что даже не заметил, с чем столкнулся…
Летопись от 1297 г. «В лето 6805 бысть рать татарская, прииде ОЛЕКСА Неврюй».
Оказывается, «татарский царевич» носил христианское имя Олекса, то есть, вне всякого сомнения, был крещеным («Олекса» – так не только в Средневековье, но и в последующие столетия звучало имя «Алексей». Еще в XIX веке крайне распространена ласковая его форма «Олёша», «Олёшенька»).
Кем же тогда был Олекса Неврюй? «Ордынским царевичем» или, что вернее, русским боярином?
Кем были «татары»? Особым народом или попросту войском? Прочтите летописное сообщение от 1284 г. и судите сами:
«Великий князь Дмитрий Александрович пришел ратию к Новгороду, и с ТАТАРАМИ, и со всей Низовскою землей, и много зла учинил, и волости пожег».
Князь пожег волости, обратите внимание. Татары никоим образом не выступают в качестве самостоятельной силы – они ратники князя, не более того…
Тремя годами ранее тот же князь Дмитрий Александрович собрал войско в Переяславле и стал укреплять город. Далее, по летописям, «Орда послала на него рать многую, Туратемира и Алтына и многих татар». Сражения не было, князь отказался от своих неведомых замыслов.
Неведомых? Туратемирь нам уже знаком. И Алтын знаком. И описанные события знакомы по другим, более подробным источникам. Более того, прекрасно известно имя предводителя той рати, в составе которой были Туратемирь с Алтыном. Это – русский князь Андрей Городецкий!
Следовательно, «татары» вновь выступают в качестве простых ратников. Надо полагать, князь Дмитрий, как многие, попытался поиграть в сепаратизм. И ему объяснили, что он не прав.
После всего этого ничуть не удивляешься, когда узнаешь, что историю с «наездом» Ивана Калиты на Новгород в 1332 г. русский летописец излагает в следующем виде: «Великий князь Иван пришел из Орды, и воспылал гневом на Новгород, прося у него серебра закамского».
Новгород в те годы получал много серебра с Урала, с Камы. Калита, как ныне экс-министр Лифшиц, полагал, что «надо делиться». Вот и пришел «из Орды», то есть из своей ставки. Пришел, конечно же, «с татарами», то есть с войском – попробуйте без войска заставить кого-то поделиться серебром…[55]
Вновь, в десятый, сотый раз мы сталкиваемся с тем же – НЕТ НИКАКОЙ ОРДЫ. Вернее, Орда – и есть Русь, а татары – не более чем княжеское войско. «Татарский» налог, требующий отдавать десятую часть дохода, – знакомая нам и по западноевропейской «десятине» практика, налог на содержание армии. А требование «отдать в Орду каждого десятого» – обыкновенный рекрутский набор. Каковые на Руси с древности и до наших дней сопровождались плачем и стенаниями…
Имеется в списке «вторгавшихся ордынцев» и чуточку загадочный «царевич Мазовша». Простите, но что это за странный ордынец, чье имя полностью совпадает с названием одной из исторических областей Польши – Мазовша-Мазовия? Быть может, это попросту мазовшанский шляхтич на русской службе?
Вот что писал девяносто лет назад Д. Иловайский о происхождении казаков:
«Черные Клобуки (кочевые племена с южных рубежей Руси – А.Б.) название получили от своего любимого головного убора, высоких бараньих шапок черного цвета. Верхи этих шапок делались иногда из какой-либо цветной ткани и свешивались набок (как у казаков). Их смуглые лица осенялись черными усами и бородою. Наиболее знатные носили широкие шелковые кафтаны персидского покроя (как и русские в последующие столетия – А.Б.). Поселенные на южных пределах Руси с обязанностью быть ее передовыми конными стражами от соплеменных с ними половцев, Черные Клобуки, естественно, подвергались неотразимому влиянию Русской народности и постепенному с ней слиянию… Скрещение Руси с этими инородцами положило начало той русско-украинской народности, которая позднее является в истории под именем Казаков или Черкас. Последнее имя указывает еще на примесь Прикавказских и Таврических Казар[56] или Черкесов, в разное время селившихся на русских украйнах, особенно во время угнетения их родины Половцами и во время падения древнерусского Тмутараканского княжества».
Позднее и половцы начали переходить в христианство, не говоря уже об оседлых татарах. Так что на южных рубежах Руси не было ни абсолютно чужой «Орды», ни какого бы то ни было заклятого врага. Только вассальные и полувассальные области, где русские князья при нужде набирали дружины точно так же, как в исконно славянских землях.
Еще примечательное сообщение. В 1490 г. в Москву из Герата с просьбой о «любви, дружбе и союзе» прибыл посол султана Хуссейна-Мирзы, потомка Тимура. Посла звали Урус-богатырь, т.е. русский богатырь! Другое значение тюркского слова «урус» мне попросту неизвестно.
Впрочем, тут нет ничего удивительного, если вспомнить, что знаменитые турецкие мамлюки набирались вовсе не из крохотного горного племени черкесов, а из черкасов, т.е. казаков, а также «кипчаков» – половцев, родственных славянам.
И совсем уж ничего удивительного нет в том, что «татары» при первой же возможности поселялись оседло в самых разных государствах. Далее мы подробно поговорим о Касимовском царстве на территории Руси. Не менее известны и «татарские» племена липеков-липков, осевшие в северо-восточной Польше и несшие службу по защите границ, которую можно охарактеризовать одним словом – «казацкая». Поселились «татары» и в Венгрии. Везде они подозрительно быстро забывают кочевые привычки, поскольку и не имели таковых никогда… Для сравнения стоит напомнить, что настоящих кочевников практически нигде и никому не удавалось «посадить на землю» – ни бедуинов, ни пуштунов…
Вывод? Татары никогда и не были кочевым народом – ну, быть может, на заре своего появления, в «доисторические» времена…
Теперь посмотрим на проблему имен с другой стороны. Поближе познакомимся с русскими именами.
Уже говорилось о новгородце по имени Чёрт. Под пару ему – новгородский священник по имени… Упырь Лихой! Отмечены в истории и поп Лихач (1161), поп Угрюм (1600), поп Шумило (1608).
Имя Волчий Хвост без всякого смущения носил… один из воевод Владимира Красное Солнышко. Вот вам несколько новгородцев: Гюрги Собышкинич, Ратмир Нематович, Гнездило Савин, Юрята Пинещинич, Намест, отчего-то летописцами отчества не удостоенный. Вот семейка XVI столетия: «А руку к сему приложили монастырский детеныш Медведко Филиппов, да дети его Тимофей, да Кот, да Комар Медведковы». Вот сыновья новгородского рыбака Линя: «Сом Линёв, Ёрш Линёв, Окунь Линёв, Судак Линёв» (то-то шутником был, несомненно, батька Линь!).
Невероятно переплелись крестильные и мирские имена, к тому же снабженные прозвищами: «Митрополит волынский Никифор, а по прозвищу – Станило». «Преставился князь Михаил, зовомый Святополк». «Аз есмь великий князь Гавриил, нареченный Всеволод, самодержец Мстиславович». «И нарекли княжну при святом крещении Пелагия, звать же ее – Сбыслава». «Сын мой Остафий, который прозван был Михаилом». «Карпуша Ларионов, а прозвище Ивашко». «Ивашко, прозвище – Агафонко». «Казак Богдан, а имя ему – бог весть».
А еще в Средневековье без малейших насмешек со стороны окружающих жили-поживали люди по имени Шуба, Суббота, Дорога.
Помните воеводу по прозвищу Тать Иван? А воеводу по прозвищу Турунтай, залетевшему в важнейшие государственные документы! Кстати, Богдан Хмельницкий в крещении вовсе и не Богдан, а – Зиновий…
Примечательно, что схожие порядки царили в Западной Европе. Во-первых, имена переводились. Рыцарь Блюм из Германии, поступив на французскую службу, стал именоваться и в документах, и в обиходе «де Флер». Оба слова, и немецкое, и французское, означают «цветок».
Во-вторых, во времена Столетней войны, когда ни английский, ни французский языки еще не «устоялись», отмечены многочисленные курьезы. Скажем, в Англии до XIV века говорили на искаженном французском, и пивовары Лондона стали составлять деловые документы своего цеха на английском только… в 1422 г. Имена в документах писались разнообразнейше, их начертание зависело от того, кто взял в руки перо – английский писарь в Англии, французский во Франции, французский писарь на службе английской армии во Франции. И потому один из английских рыцарей значится в документе той эпохи как John of Pothe, Jehan Avothe, John Abote. Прибавит это в последующие столетия неразберихи, путаницы и головной боли будущим исследователям? Еще как…
Я привел все эти примеры, чтобы защитить не особенно сложный тезис: пестрота и разнообразие тогдашних «мирских» имен и прозвищ, сплошь и рядом употреблявшиеся вместо «крестильных» даже в делопроизводстве, как раз и привело к усугублению ошибок, когда скупые записи о действиях русских князей и русских ратей впоследствии принимались за свидетельства о «вторжении безбожных татар». Трудно ли истолковать запись «Ныне же поймал поганый Угрюм князя Юрия и умучил его прежестоко» как очередное воспоминание о «татарских зверствах»? Хотя в действительности подоплека была совершенно иной: некий русский по имени Угрюм убил половецкого хана Юрия, сводя какие-то счеты. А поскольку при этом Угрюм непочтительно накостылял по шее некоему иноку и забрал у него из погреба все меды, расположенный к Юрию инок, занося на пергамент последние новости, в сердцах обозвал Угрюма «поганым» – в точности как это сделали с дружинниками Андрея Боголюбского киевские летописцы, натерпевшиеся при погроме Боголюбским Киева…
Вернее говоря, первый и последний. Речь идет о Данииле Галицком, единственном из русских князей, на законных основаниях носившим королевский титул, пожалованный Папой Римским. О личности, особо замечу, проявлявшей в политике фантастическую неразборчивость (правда, когда речь заходит о владетельных особах, то, что в характере простого обывателя именуется «подлостью», касаемо титулованной особы называется уже «искушенностью в политических интригах»…).
Так вот, судьба этого короля, вся история общения Галицко-Волынского княжества с «татарами» полностью укладывается в нашу реконструкцию происходившего.
Рассмотрим более-менее подробно. Во время «татарского вторжения» Даниил скрывается в Польше и Венгрии (с владетелями этих стран он находился и в родстве, и в старой дружбе, так что гораздо больше внимания уделял чисто «европейским» делам, нежели русским). Когда угроза миновала, возвращается. Любопытное и многозначительное обстоятельство: возвращается не в стольный город Галич (из довольно туманных сообщений того времени можно и сделать вывод, что разрушены только стены и укрепления Галича, а сам город цел. Запомним это и вскоре вновь вспомним…).
Даниил не доверяет Галичу. Почему? Да потому, что его бояре славятся постоянными «изменами» – и «измены» эти частенько заключаются в том, что бояре входят в союзы не с какими-то сторонними супостатами, а… с иными русскими князьями. А болховские князья, вассалы Даниила, как мы помним, мгновенно нашли общий язык с «татарами», от которых не потерпели ни малейшего урона.
Даниил, как показывает вся его последующая жизнь, – стойкий и постоянный ненавистник «татар» (правда, отчего-то щеголяет в «татарских» доспехах и сбруе, но этот казус мы уже подробно рассмотрели). С чего должен начать свою деятельность князь, решивший открыто, вооруженной рукой сопротивляться «татарам»?
Естественно, с поиска союзников в Русской земле. Однако вот вам нелепейший на первый взгляд парадокс: после «Батыева нашествия» Даниил прожил еще двадцать шесть лет, однако никогда не пытался заключить союз против татар ни с одним русским князем. Объяснить это можно лишь при помощи нашей реконструкции истории: потому и вел себя так странно, что русские князья и были Ордой…
Маленький штришок к общей картине: вернувшись в свои владения, Даниил мгновенно поссорился с галицким епископом Артемием, открыто поддержавшим в борьбе за престол Даниилова племянника Ростислава. Церковь тоже отчего-то была против Даниила. И разыгралась примечательная сцена: епископ (которому не причинили ни малейшего зла напавшие на Галич «татары») вынужден был бежать, а в погоню за ним бросились конники Даниила. Самого епископа не поймали, но разграбили его обоз, захватили слуг.
В 1245 г. Даниил, как пишут летописи, «ездил поклониться Батыю», то есть, надо полагать, Александру Невскому. И получил от «Батыя» тот самый «ярлык на княжение».
Однако втихомолку вступил в переписку с Папой Римским и повел тайные переговоры о возможном присоединении княжества к «латинской» церкви. В конце 1253 г. (или в начале 1254 г.) прибыл папский легат и торжественно возложил на Даниила королевскую корону. Ипатьевская летопись об этом сообщает так: «Он же венец от Бога принял, от церкви святых апостолов и от стола св, Петра и от отца своего папы Накентия[57] и от всех епископов своих».
Вскоре новоиспеченный король начинает «борьбу с татарами». Я не случайно заключил эти слова в кавычки, потому что боролся с татарами Даниил довольно своеобразно… Он напал на русские города в верховьях Южного Буга и Случи, на русские города в Киевской земле, на русское Болховское княжество. В довершение всего взял город Возвягл на Случи, сжег его дотла, а жителей (русских, естественно!) отдал «в подарок» своему брату и сыновьям. На этом «борьба с татарами» закончилась, король Даниил распустил войско… которое так ни разу и не вступило в стычку с собственно татарами.
Так уж и не вступило?! По-моему, этот случай лишний раз доказывает, кем была на самом деле Золотая Орда. Теми, против кого Даниил и воевал. Волховские князья, другие русские области, опустошенные Даниилом, – это и есть Орда.
Немного погодя «татары» все же сделали ответный ход. К владениям Даниила приблизилась их рать…
Только не думайте, что она стала жечь, грабить, опустошать. Вызвав представителей Даниила на переговоры (сам он идти к «татарам» по вполне понятным причинам побоялся), «ордынцы» потребовали… срыть укрепления Галича и других городов. То есть применили тот же метод, который был в столь большом ходу несколько сот лет спустя – когда короли и цари, борясь с феодалами, прежде всего заставляли удельных князьков срывать укрепления.
Стены разрушили. Валы срыли. Сам Даниил, что интересно, вместо того, чтобы организовать сопротивление «татарам», с частью дружины воевал в это время в составе венгерского войска против чехов. После чего «татары» мирно ушли, а галицко-волынская рать… отправилась помогать другому «ордынскому» военачальнику в войне против поляков.
Н. Костомаров, историк вдумчивый и отличавшийся железной логикой (и, между прочим, разоблачивший сто лет назад иные устоявшиеся в официальной истории мифы), порой, мне представляется, попадал впросак из-за нежелания расстаться с некоторыми догмами. Рассказ о разрушении укреплений в Галицкой земле он сопроводил таким комментарием: «Брать укрепленные города осадою было не в духе татар, и потому-то татары так настаивали, чтобы в покоренной ими земле не было укрепленных мест».
Решительно не представляю, чем Костомаров руководствовался, когда писал эти строки. Во-первых, по «классической» версии, до того, как прийти в Галицкое княжество, «монголы» как раз и «взяли осадою» превеликое множество городов от Пекина до Киева. И вдруг оказывается, что осады городов – совершенно не в татарском духе! Во-вторых, на Руси ни прежде, ни после «татары» никогда и ни от кого не требовали разрушать укрепления, пример с Галичем остается единственным исключением.
Воля ваша, но в данном случае Костомаров что-то не продумал как следует…
В последние годы жизни Даниил, вместо того, чтобы попытаться, наконец, найти союзников среди русских князей в борьбе с «татарами», занимался совершенно другим: по-прежнему впутывался в польско-венгерско-чешские дела, воевал с литовцами, старательно заселял свое княжество переселенцами из Германии и Польши. Умер первый и единственный русский король в 1254 г.
Что происходило дальше? Сын Даниила Лев никогда с «Ордой» не воевал, наоборот, пребывал с ней в самых теплых отношениях. В 1274 г. по его просьбе «ордынский хан Менгу-Тимур», чтобы поддержать Льва в его войне с литовцами, отправил татарское войско. Вновь, как и в рассмотренных нами прежде случаях, «татарское» войско состояло… из дружин Романа Брянского, Глеба Смоленского[58] и других русских князей. В 1277 г. «ордынская» рать вновь выступает на стороне Льва против литовцев, а в 1279-м – против одного из польских князей. В 1291 г. Лев с помощью неизменных «татар» отвоевал у поляков ненадолго город Люблин. Как писал впоследствии историк, «дружба Льва с татарами простиралась до того, что он держал при себе татарских телохранителей».
Соответственно, «татары» так никогда и не вторгались в Галицко-Волынское княжество, и все обиды, которые якобы галичане потерпели от «ордынского» войска, заключаются в том, что «орда», проходившая по княжеству во время похода на Венгрию, разграбила несколько лавок, у кого-то отобрала коней, у кого-то – одежду, что можно считать обычным бесчинством, какое позволяли себе проходящие по чужой земле войска, независимо от веры и национальности.
Одним словом, вся эта история может иметь одно-единственное объяснение: под именем «Золотой Орды» как раз и скрывалась Русь, а «татарами» были русские. Только в рамках этой гипотезы и поведение Даниила со Львом, и поведение «татар» выглядит вполне осмысленным, логичным, лишенным нелепостей, странностей, несуразностей…
Речь пойдет не о косвенных уликах, а как раз об их полном и донельзя загадочном отсутствии.
Известно, что чужеземное вторжение в ту или иную страну, если только завоеватели были не примитивными грабителями, спешившими поскорее скрыться с добычей, а стремились установить свое господство и остаться в качестве правящей элиты, отличалось некоторыми особенностями. Всегда в стране, попавшей под владычество иностранцев, вводились некие новшества, отличавшиеся от прежних порядков, установлений, обычаев.
Норманны Вильгельма (Гийома) Завоевателя[59] в самый короткий срок построили в Англии множество укрепленных замков, ничуть не похожих на прежние укрепления саксонских танов. Подавляющее большинство земельных владений поменяли своих хозяев, перейдя от саксов к норманнам[60]. Соответственно, изменились отношения меж податными сословиями и сеньорами, став больше похожими на «континентальные». Пришел новый язык, изменились даже границы церковных епархий.
Примеров в истории множество. С приходом завоевателей бывшую элиту сменяла новая, принадлежащая сплошь и рядом к другому этносу (Англия, Хорезм), пресекались старые династии королей и падишахов, менялась структура администрации (новые должности и их названия), количество и границы провинций, порой велась яростная борьба даже с безобидными старыми обычаями, порой менялись и вера, и само название страны.
Одним словом, всегда и везде новшества, вносимые завоевателями, были весьма обширны и качественно отличались от прежних установлений.
Всегда и везде… кроме подвергшейся «татаро-монгольскому нашествию» Руси.
Как ни бьешься, невозможно обнаружить ничего, хотя бы отдаленно похожего на занесенное завоевателями новшество. Ни в одной области жизни. Даже пресловутая «дань», которую пришлось выплачивать «татарам», не есть для Руси совершенно новым явлением. Испокон веков либо русские платили дань соседям, либо соседи русским, либо одни русские земли – другим.
Религия? Никаких покушений на нее не предпринималось, наоборот, «татары» наделили церковь еще большими льготами, чем имевшиеся прежде, а священники, за редчайшими исключениями, не пострадали.
Штурм и разорение городов? И здесь можно с уверенностью сказать, что «татары» ни в чем не превзошли прежних агрессоров – как мы помним, не гнушавшихся «обдирать» иконы в храмах, хотя сами были христианами, гнать на продажу монахов и монахинь помоложе и покрепче…
Вот примечательный случай из времен войны Новгорода с соседями. Зимой 1170 г. после военной победы новгородцы «наловили столько суздальцев, что продавали их за бесценок, по 2 ногаты» (в гривне было 20 ногат). Интересно, кстати, кому новгородцы сбывали живой товар? Летописцы об этом молчат. Вполне может быть, что и «бесерменам»…
Впрочем, тот, кто вздумал бы жалеть бедных суздальцев, столь безжалостно продаваемых в рабство, поторопится. Дело в том, что это как раз суздальцы заявились под новгородские стены в поисках добычи – и, надеясь на победу, заранее бросали жребий у себя в лагере, разыгрывая конкретные новгородские улицы, женщин и детей (так, между прочим, они годом ранее поступили и в Киеве). Делили шкуру неубитого медведя, а вышло совсем наоборот…
Кстати, будучи тогда в Киеве, ратники Андрея Боголюбского грабили всех подряд – «весь Киев, и игуменов, и попов, и чернецов, и латинян, и купцов чужестранных».
Чем отличаются от описаний «татарского нашествия» следующие строки из летописи: «От княжьих усобиц век людской сократился. Тогда в Русской земле редко пахарь ступал, но часто вроны граяли, павших деля, и галицы перекликались, спеша на еству»? Сообщение Киевской летописи о нападении на один из русских городов князя Игоря Северского (того самого, кому посвящено «Слово о полку Игореве»!): «…не щадя христиан, взял мечом город Глебов у Переяславля, и немало зла приняли тогда безвинные христиане: разлучен был отец с детьми своими, брат с братом, друг с другом, подруга с подругою, и дочери от матерей отняты были, и пришло все в смятение от полона и печали, живые мертвым завидуют, старцы печалуются, юноши изранены люто, немилосердно».
Если убрать из этой записи имя русского князя, совсем не трудно присовокупить и эту летопись к сообщениям о «татарских зверствах…»
Коварство «татар», нарушивших на Калке данное князьям честное слово, оказывается, имеет достаточно аналогов в русской истории.
В 1095 г. два половецких хана, Итлар и Китан, приехали в Переяславль, чтобы заключить мир с Владимиром Мономахом, которого историки называли впоследствии «наиболее рыцарственным из русских князей того времени, наиболее уважавшим клятвы и договоры».
Интересно, как же вели себя тогда «менее» рыцарственные? События разыгрались следующим образом: хан Итлар со своими людьми вошел в город и остановился на подворье воеводы Ратибора. Китан стал возле городских валов, по тогдашнему обычаю приняв к себе в качестве заложника сына Мономаха, Святослава.
Ночью Ратибор, его сыновья, киевский боярин Словята и дружинники стали уговаривать Владимира перебить половцев. «Рыцарственный» князь поначалу колебался, напоминая, что дал половцам клятву, однако оппоненты выдвинули железный довод: известно, что половцы частенько нарушают клятвы, а значит, и эти двое ханов могут оказаться клятвопреступниками, так что следует убить их раньше, чем успели проявить коварство…
Надо полагать, такая логика князя убедила быстро. Потому что дальнейшее разворачивалось в бешеном темпе: еще до рассвета воины Словяты подкрались к стану Китана, выкрали молодого княжича, а потом перебили хана со всеми его людьми. Надо полагать, это было проделано достаточно тихо – в городе никто и не встревожился. Итлар и его люди утром как ни в чем не бывало отправились в дом Владимира позавтракать и обогреться. Едва они вошли в горницу, вылетело несколько потолочных досок, и прятавшиеся на чердаке русские воины засыпали половцев градом стрел, уничтожив всех до единого.
На этом, знаете ли, не кончилось. Русские войска помчались в степь, к кочевьям убитых ханов, и застали половцев врасплох, не встретив ни малейшего сопротивления, – в кочевьях полагали, что их ханы сидят на честном пиру у Владимира, стоит мир, и опасаться нечего. Победители захватили богатую добычу – скот, добро, пленников.
Нужно ли удивляться, что на следующий год половцы в отместку дотла выжгли город Юрьев-на-Роси?
«Татар» принято упрекать в том, что они злодейским образом убили нескольких русских князей.
Снова – ничего нового. Лет двести до того русские князья убивали друг друга, в том числе – родных братьев. И не всегда просто убивали – в 1098 г. внуки Ярослава Мудрого Святополк и Давид обманом захватили своего племянника Василько Ростиславича, которому в ту же ночь княжеские конюхи выкололи глаза. Когда Владимир Мономах принялся упрекать Святополка с Давидом (то, что они сделали, даже на фоне тогдашних буйных нравов было чем-то исключительным), братья, не моргнув глазом, заявили: Василько-де «замышлял» против них, вот они и опередили…
В 1153 г. великий князь Изяслав вступил в сражение с галичанами. К вечеру он велел своей дружине поднять галицкие стяги. Обманутые этой хитростью рассеявшиеся по полю галичане стали собираться к ним – и попадали в плен. Прикинув, что число пленных даже превосходит его собственную дружину, князь Изяслав велел перебить пленных, всех до единого (спаслись только немногочисленные бояре). По словам позднейшего историка, «такое вероломство и варварство против русских людей со стороны одного из наиболее любимых народом князей киевских вызвало у киевского летописца только следующее краткое замечание: „Великий плач был по всей земле Галицкой“».
На фоне всего этого сущим ангелом и голубиной душой выглядит старший сын Мономаха Мстислав. Враждуя с полоцкими князьями, он каким-то образом ухитрился захватить большинство из них вместе с женами и детьми. И, посадив на ладьи, отправил в Царьград к своему родственнику императору Иоанну Комнину. Там князья, по некоторым известиям, поступили на императорскую службу и отличились в походах против сарацин. А ведь мог и потопить в Днепре всех поголовно…
(Столь же кротким нравом отличался князь Владислав II, сын польского короля Болеслава Храброго. Прогневавшись на одного из своих бояр, он велел отрезать бедняге язык и выколоть глаза, но не препятствовал покалеченному сбежать на Русь. А мог бы и повесить…)
В этой связи стоит отметить, что в «Повести о битве на Калке» есть место, которому решительно нельзя доверять. Я имею в виду строки: «Собравшись, богатыри решили, что если они будут служить князьям в разных княжествах, то поневоле перебьют друг друга, поскольку между князьями на Руси постоянные раздоры и частые сражения. И приняли они решение служить одному великому князю в матери всех городов Киеве».
Увы, эта сцена, якобы относящаяся к 1223 г., вовсе не подтверждается сведениями из реальной жизни. Дружинники, то есть профессиональные воины, жившие исключительно захваченной в битвах добычей и «данями», никак не могли, подрывая основы собственного благополучия, собраться все вместе и провозгласить «вечный мир». Более жизненна другая сцена: когда один из русских князей пошел в поход на русский же город и уже готов был покончить дело миром, его собственные дружинники, настроившиеся на добычу, резко этому воспротивились, заявив: «Мы их не целовать пришли». И форменным образом вынудили князя начать приступ…
Особо подчеркиваю: все вышеизложенное ни в малейшей степени не отличается от общеевропейской «практики». Такие уж времена стояли. Во Франции, скажем, идея национального государства, где обитают «французы», родилась только во второй половине XVII века. Только к 1445 г. удалось ввести практику, когда все официальные документы королевства писались исключительно на французском языке. До того во многих провинциях их составляли на местных наречиях. Собственно французский употреблялся только в Париже и примыкавшей к нему области Иль-де-Франс. На юге был в ходу «романский язык», или «разговорная латынь». В Лимузене говорили на «лемози», а в Провансе – на «пруенсаль». На севере был в ходу диалект «ойль», на юге – «ок». Эти диалекты до сих пор в ходу. Можно вспомнить роман Мерля «Мальвиль» – его герои с юга Франции то и дело вынуждены переходить с местного языка на французский, потому что их друг-парижанин местного попросту не понимает…
Вполне естественно, что люди, говорившие на разных языках, ощущали себя «иностранцами» по отношению к тем, чей язык был непонятен. На Руси не было столь углубленных языковых различий, но, как видим, новгородцы без всякого внутреннего сопротивления торговали пленными суздальцами, а рязанцы – киевлянами (за долгие века до «невольничьих рынков Крыма»!).
Милый штришок, свидетельствующий о нравах той эпохи: москвичи частенько именовали рязанцев «полоумными людищами», а те, в свою очередь, любили говаривать, что «против московских трусов надобно брать не оружие, а веревки, чтобы вязать их».
Стоит ли удивляться, что сам Владимир Мономах, рассказывая о взятии Минска, в котором принимал участие, сознается: во взятом городе не осталось в живых «ни челядина, ни скотины»?
Между прочим, в глазах современников тех событий вся эта череда осад, захватов городов и безжалостного грабежа выглядела несколько иначе, чем в наших. Несмотря на писаные законы вроде «Русской правды» и «Салического кодекса», от Бискайского залива до Уральских гор действовало так называемое право обычая (в Италии – «сейзина», в Германии – «гевер»). Грубо говоря, свершившийся факт как раз и становился законным аргументом. Если у западноевропейского герцога или русского князя хватало сил захватить какой-то город – сие автоматически и давало ему права владения. С этим обычаем в свое время оказались бессильны справиться даже римские папы…
Доходило, как водится, до курьезов, когда некое событие, совершившись два-три раза, превращалось в обычай. В начале IX в., когда в королевских погребах однажды не хватило вина, несколько бочек попросили у монастыря Сен-Дени. А потом… стали требовать такое же количество каждый год в качестве обязательной повинности. Чтобы ее отменить, понадобился особый королевский указ…
В Ардре какой-то сеньор завел у себя медведя. Местные жители, которым нравилось смотреть, как мишка дерется с собаками, неосмотрительно предложили его кормить. Косолапый вскоре помер, но сеньор требовал, чтобы ему и впредь приносили пищу в таких же количествах. Неудивительно, что распространилась даже особая формула «о ненанесении ущерба»: когда король просил денег у вассалов, а епископ недолгого приюта у коллеги, тот, кого просили об услуге, непременно подсовывал на подпись договорчик со стандартным оборотом: «Оказываемая мною любезность не должна быть впоследствии обращена в постоянную повинность с моей стороны»…
Мы, кажется, отвлеклись… Вернемся к «татарам».
Итак, дополнительным аргументом в пользу того, что «вторжение» насквозь выдумано, является еще и то, что мнимое «вторжение» не внесло в русскую жизнь ничего нового. Все, что творилось при «татарах», существовало и раньше в той или иной форме. Нет ни малейших следов присутствия иного этноса, иных обычаев, иных правил, законов, установлений. Погромы, грабежи, клятвопреступления и убийства – всему этому с небывалой легкостью находятся аналоги в прежней русской истории. Вплоть до торговли пленниками.
А примеры особо отвратительных «татарских зверств» при ближайшем рассмотрении оказываются вымышленными. Как это было с В. Чивилихиным, сделавшим потрясающее открытие: оказывается, при осаде Козельска татары рубили павших на куски, вытапливали из них жир и этим жиром как раз спалили город…
Откуда же взял Чивилихин эти сенсационные факты?
Оказывается, позаимствовал из труда нашего старого знакомого, известного сказочника Плано Карпини. Это Карпини посреди прочих фантазий воткнул и такую: «…они обычно берут иногда жир людей, которых убивают, и выливают его в растопленном виде на дома, и везде, где огонь попадает на этот жир, он горит, так сказать, неугасимо».
О «неугасимости» человеческого жира – конечно же, наврано. Излишне добавлять, что ни один автор, кроме Карпини, о столь экстраординарном обычае «монголов» не сообщает.
Кстати говоря, обнаружились любопытные совпадения книги Матфея Парижского о «зверских нравах диких татар» и… древних пропагандистских трудов русских книжников о половцах. И там, и здесь «дикие кочевники» взахлеб пьют кровь, за обе щеки наворачивают человечину, едят собак, падаль, волков, лисиц… И там, и здесь не приводится никаких конкретных примеров – хотя бы раз назвали имя бедняги, которого «дикие кочевники» слопали по своему обычаю. Нет подробностей. Не уточняется, кого съели кочевники, где, когда и при каких обстоятельствах. Повторяю, сходство столь поразительное, что я отныне подозреваю, что Матфей попросту прочитал старые русские рукописи, зачеркнул повсюду «половцев» и вписал на их место «татар»…
Даже Чивилихин, ненавидевший «татаровей» столь люто, словно они спалили его собственную дачу и охально изобидели его собственную супругу, однажды расслабился интеллектом настолько, что вывел примечательные строки: «народная память хранила имена и деяния богатырей, олицетворявших сопротивление грабителям и захватчикам, которые слились в СОБИРАТЕЛЬНЫЙ ОБРАЗ „татар“…»
«Татар» заключил в кавычки не я, а Чивилихин, невзначай написавший истинную правду. Собирательный образ – в этих словах и кроется загадка…
А уважаемый мною Д. Иловайский написал следующее: «Жестокие пытки и кнут, затворничество женщин, грубое отношение высших к низшим, рабское низших к высшим и тому подобные черты, усилившиеся у нас с того времени, суть несомненные черты татарского влияния».
Можно подумать, что Западная Европа, где фальшивомонетчиков варили в масле, заговорщиков разрывали на куски лошадьми, а малолетних детей вешали за мелкие кражи, когда-то переживала «татарское иго». Можно подумать, это «татары» пустили в обращение в Европе приветствие «сервус» (продержавшееся в иных странах до XX столетия), которое в буквальном переводе означает даже не «ваш слуга», а «ваш холоп». Можно подумать, в Европе «низшие» фамильярно хлопали «высших» по плечу, встретив на улице, а «высшие» угощали «низших» табачком и расспрашивали, как идут дела с уборкой брюквы…
(Зато я согласен с Иловайским в другой его фразе. Там, где он пишет, что татарское иго оставило следы своего влияния «и в некоторых государственных учреждениях». Вот здесь все верно. Экс-министр финансов Лифшиц – сущий баскак из русских сказаний. Вспомните удалое: «Надо делиться!» Ну чисто Иван Калита под стенами Новгорода. Немногим уступает и Евгений Ясин, во время своего визита в Красноярск в июле сего года заявивший с кровожадным простодушием ханского баскака: «Налоги надо ДРАТЬ с богатых. Возьмите, например, и опишите все коттеджи в Красноярске, и взимайте с владельцев налоги». Быть может, это у них генетическая память вещует? Баскак-прапрадедушка о себе заявил?)
Известна поэтическая легенда о трагической смерти юного княжича Владимира Юрьевича – перед штурмом Владимира-города «злые татаровья», взявшие княжича в плен, убили его на глазах осажденных. Эта легенда самым удивительным образом во многом перекликается с реальными обстоятельствами смерти одного из знатнейших чешских магнатов, Завиша Фалькенштейна. История его любви к королеве, столкновения с королем, история, где причудливо (как водилось в Средневековье) смешались измена, ратная храбрость, романтика и подлость, слишком длинна, чтобы ее тут пересказывать. Перейдем сразу к финалу.
В самом конце XIII в., когда Завиш попал в плен к людям короля, его долго возили по стране, объезжая один за другим замки родственников и друзей Фалькенштейна. И каждый раз повторялась одна и та же картина: неподалеку от стен палачи устанавливали плаху и призывали защитников замка сдаться, грозя, что в противном случае Завишу отрубят голову. Замки сдавались.
Замков было много, и продолжалось это долго. В конце концов Завиш, видимо, понял, что ему в любом случае не сносить головы, и возле крепости Глубокая стал кричать ее защитникам, что сдаваться ни в коем случае не следует.
Глубокая так и не сдалась. Завишу, естественно, снесли голову. Видимо, эта история, попав на Русь, под пером какого-то книжника позднейших времен и превратилась в сказание о княжиче Владимире…
Закончу этот раздел напоминанием об одном любопытном направлении средневековой мысли. Оказывается, средневековая Западная Европа… отчего-то была убеждена в существовании на Востоке огромного царства некоего христианского властителя «пресвитера Иоанна», чьими потомками и считались в Европе ханы «монгольской империи»!
Это убеждение держалось чрезвычайно стойко – на протяжении более чем двухсот лет, сохраняясь еще в XV столетии!
Многие европейские хронисты «отчего-то» отождествляли пресвитера Иоанна с Чингисханом. Чингисхана, кстати, «отчего-то» именовали и «царем Давидом» (на Руси хватало князей с именем Давид).
«Некто Филипп, приор провинции Святой земли доминиканского ордена, – пишет современный историк, – принимая желаемое за действительное, отписал в Рим, что христианство господствует везде на монгольском востоке».
Почему же – «принимая желаемое за действительное»? Так и обстояло. «Монгольским востоком» была Русь, вполне христианская страна.
«Убеждение это (о существовании царства пресвитера Иоанна – А.Б.) сохранялось долго и стало неотъемлемой частью географической теории позднего средневековья».
Знаете, с кем, согласно европейским авторам, поддерживал «пресвитер Иоанн» особо теплые и доверительные отношения?
С Фридрихом II Гогенштауфеном! Тем самым, что стал единственным из европейских монархов, кто не испытывал ни малейшей тревоги при известии о вторжении «татар» в Европу. Единственным, кто переписывался с «татарами» – и, как показывает наша реконструкция, вел совместно с ними военные действия против папы.
А некий аббат Одо из монастыря Сен-Реми в Реймсе (1118–1151) писал своему знакомому графу Томасу, что находился в Риме, когда там пребывал патриарх из царства пресвитера Иоанна.
Слишком много совпадений, вернее, взаимно подтверждающих друг друга доказательств. В сочетании с тезисом о том, что никаких монголов из Центральной Азии никогда на Руси не появлялось, а «Орда» была не более чем русским войском, информация о «царстве пресвитера Иоанна» как раз и становится завершающим штрихом картины.
Иначе не объяснить, почему Европа более чем двести лет не сомневалась в реальности «Иоаннова царства». Можно допустить, что в Западной Европе XIII–XV вв. плохо знали о происходящем в ОТДАЛЕННЫХ краях вроде Индии, Индокитая, Индонезии. Так и было.
Но невозможно поверить, что западноевропейцы в те же времена получали в корне неверную информацию о том, что творилось на пространстве от польско-русской границы до Уральских гор. Не забывайте: начиная века с десятого, в Киеве, Новгороде и Смоленске обосновались довольно крупные общины купцов чуть ли не из всех западноевропейских стран. То есть жили там постоянно на протяжении столетий. А любой купец в те времена (да и в более поздние) – это всегда еще и разведчик, обязанный поставлять не сплетни и сказки, а точную информацию – политическую, военную, торговую. Можно ли допустить, чтобы Западная Европа, располагая столь старой и отлаженной осведомительной сетью, двести лет принимала за «царство пресвитера Иоанна» орды диких кочевников?
Ни в коем случае. Вспомните о священнике Монтекорвино, еще в 1290 г. побывавшем в Индии, – он сообщал не вымыслы, а точные сведения. Так что не следует переоценивать «темноту» европейцев.
Между прочим, самым загадочным образом сгинул бесследно отчет королю Людовику IX его посла, французского монаха Андре Лонжюмо, как раз и ездившего в Каракорум. Известно лишь, что Лонжюмо побывал… на южном и восточном берегу Каспийского моря. НАСТОЯЩИЙ Каракорум, как помните, располагался либо в Крыму, либо на Волге. Возможно, в последующие века отчет Лонжюмо стал неудобен как раз тем, кто запустил версию о Каракоруме, стоящем посреди монгольских степей. Иногда рукописи горят…
Вообще, «классическая» теория, живописующая приход «диких монголов» из глубин Центральной Азии, захват ими Руси и прорыва их к Адриатическому морю плоха еще и тем, что постоянно заставляет нас считать идиотами обитателей чуть ли не всех стран, так или иначе соприкасавшихся в XIII в. с «татарами». В самом деле, сторонники «общепризнанной» версии приглашают нас верить, что:
1. Русские были идиотами, потому что даже после битвы на Калке не в состоянии внятно объяснить, с кем сражались князья.
2. Западноевропейцы были идиотами, потому что двести лет принимали диких кочевников за христианских подданных пресвитера Иоанна.
3. «Монголы» были идиотами, потому что лишь девятнадцать лет спустя после покорения Руси сообразили устроить перепись населения и разослать сборщиков дани.
А заодно с ними идиотами были: епископ Кромер, утверждавший, что на Польшу напала русская рать; мастер, изобразивший на надгробии герцога Генриха русского вместо «дикого татарина»; все русские и западные историки, причислявшие татар к европейским народам; летописцы, нарекавшие «ордынских ханов» христианскими именами; Батый, отчего-то скрупулезно продолжавший политику Всеволода Большое Гнездо вместо того, чтобы заниматься собственными делами; ученейший Лызлов, ни словом не упомянувший о «великой монгольской империи от Волги до Пекина»; и многие, многие другие.
Лично я в столь повсеместное и тотальное распространение идиотизма в строго определенный временной период поверить просто не в состоянии. Наша реконструкция событий хороша хотя бы тем, что не усматривает в прошлом столь несметного скопления идиотов, какое расплодили сторонники «классической» версии. У нас все как раз весьма логично, лишено нелепостей и несуразностей…
В том, что со временем слово «татары» перестало означать «вооруженную силу», «войско» и прилепилось к конкретному народу, нет ничего удивительного. Почти схожие примеры в истории прекрасно известны: когда военный термин приобретал характер политического ярлыка, синонима. А то и наоборот…
«Мамелюками» в Венгрии в XIX веке звались приверженцы одного из тогдашних политических течений, а также группа депутатов парламента. Слово «янычар» сплошь и рядом становилось синонимом необузданности, зверства, вольницы – хотя термин «ени чери» на деле означает «новое войско». (В свое время войско янычар и в самом деле было «новым» по сравнению с существовавшей до того пехотой «яя».)
От слова «всадник» образовано французское и немецкое «дворянин», то есть «шевалье» и «риттер». «Улан» в турецком языке первоначально означало что-то вроде молодого холостого парня – из таких набирались особые конные полки. Впоследствии стало названием рода войск практически во всех европейских странах, как и «гусар» (первоначально «хусар» – что-то вроде удальца, сорвиголовы). Гусары участвовали еще в Первой мировой войне, а уланы дали свои последние бои в сентябре 1939-го…
Но самый яркий пример – «запорожец». Этот термин объединял людей любой национальности и любой прежней веры. В Запорожской Сечи мог остаться (при условии, что, каково бы ни было его вероисповедание допрежь, отныне он принимает православие) кто угодно – москвитянин, польский шляхтич, турок, степной кочевник, европейский искатель приключений. Постепенно этот плавильный котел превратил запорожцев в часть украинского народа.
Видимо, то же самое происходило и с татарами…
Кажется, настало время переходить к отточенным формулировкам и обобщающим гипотезам.
В моем представлении, дело обстояло примерно следующим образом. От Новгорода до Северного Кавказа[61] и восточных берегов Каспийского моря обитали если и не стопроцентно родственные по крови народы, то жившие в некоем симбиозе, опять-таки порождавшем многовековые родственные связи, соучастие в делах друг друга, полностью отвечавшее обычаям феодальной эпохи: когда вчерашние враги завтра объединяются против общего противника, а послезавтра этот противник становится союзником кого-то из тех, с кем только что воевал. Феодализм не знает непримиримых враждующих лагерей как меж родственными народами, так и внутри одного народа. Непримиримость, национальная или религиозная, некие четкие рубежи, по обе стороны которых обитают постоянные, заклятые враги – изобретение более позднего времени.
В этой причудливой смеси столь же причудливо формировались союзы, коалиции, браки, дружба и вражда. Москвитяне, русские, волжские болгары, половцы, печенеги, южные татары и «татары европейские», по большому счету, были обитателями одной огромной коммунальной квартиры, где хватает и пьяных драк, и умиленных лобызаний. Не стоит забывать, что в те времена религии были еще неустоявшимися, не обретшими тех четких «рубежей распространения», с которыми мы сталкиваемся в более поздние времена. А потому половцы и татары были христианами, а в северных русских землях все еще шла упорная борьба с остатками язычества. Ислам понемногу проникал в южные области «Золотой Орды», т.е. огромного региона, объединявшего все вышеназванные народы. Но не стал еще автоматически связываться с понятием «татары». Словом «татары» по старой памяти назывались войска.
Первоначально я полагал, что безоговорочный разрыв меж Севером и Югом и в самом деле связан с именем хана Узбека, который в XIV в. железной рукой ввел на юге мусульманство, вынудив татарских приверженцев христианства массами бежать на север, на Русь. Однако углубленное изучение летописей и книг ранних историков вроде Лызлова показывает, что все гораздо сложнее, и процесс был не в пример более длительным…
При словах «Крымское ханство» в сознании у нас прямо-таки автоматически возникает образ лютых супостатов, то и дело совершавших набеги на Русь, чтобы уводить вереницы пленных и потом продавать их на невольничьих рынках.
Все верно. Вот только образ этот стал соответствовать истине лишь после… 1506 г. До этого обстояло совершенно иначе. Даже верные сторонники «классических» версий вынуждены сквозь зубы признавать: врагом России Крымское ханство стало лишь в начале XVI в.
Ранее этого времени мы сталкиваемся все с тем же симбиозом.
В VIII–XV вв. в Крыму преспокойно обитают генуэзцы и славяне. «Татарского» владычества, в общем, не чувствуется – одни «татары» кочуют по крымским равнинам с табунами, зато у других – свои города[62]. На Руси тем временем потомки Александра Невского строят централизованное государство, опираясь на «татар», т.е. на войско, содержащееся на средства, собранные в виде «татарского» налога-десятины и состоящее из рекрутов, призванных по «татарскому» варианту мобилизации – т.е. служить обязан каждый десятый.
Управляющие Крымом ханы сплошь и рядом выступают как верные союзники славян. Более того, они частенько – вассалы славян…
Примеров множество. В 1421 г. крымчане – союзники великого князя Василия в походе на Казань[63]. Чуть позже помогают князю в его борьбе с печально известным Дмитрием Шемякой. В 1491 г., наоборот, русские войска появляются в Крыму, чтобы помочь хану Менгли-Гирею в его борьбе со своими сепаратистами. 1499 г. – Москва и Крым выступают на Литву, позже совместно воюют с той же Казанью и Польшей.
Когда в 1443 г. умирает бездетным крымский хан Девлет-Гирей, послы крымских татар в поисках нового владетеля отправляются… в Польшу, к королю Казимиру! Дело в том, что именно в Польше, точнее в Литве, обитает Ачи-Гирей, имеющий больше всего прав на крымский стол. Литовский великий князь пожаловал Ачи-Гирею целый город, там он и обитает… Король Казимир, рассмотрев просьбу татар, утверждает Ачи-Гирея крымским ханом, и чтобы ввести его во владение, в Крым с ним вместе отправляется приближенный Казимира, «маршалек» Радзивилл.
(Между прочим, в Литве с завидным постоянством находят убежище крымские, золотоордынские и казанские ханы, потерпевшие поражение в междоусобной борьбе. Не на юг отчего-то бегут, к мусульманам, а в христианскую Литву…)
В 1444 г. под Рязанью внезапно появляется некий «ордынский царевич Мустафа» с «татарской» ратью. И просит… впустить его в город, чтобы перезимовать. Его впускают – как пишет в растерянности один из историков, «неизвестно почему».
Да, скорее всего, потому, что Мустафа не какой-то там дикий ордынец, а свой. Странны дальнейшие события – узнав, что Мустафа пребывает в Рязани, московский князь Василий Темный отчего-то разгневался и послал двух воевод с дружиной. Мустафа вынужден уйти из города, на него нападают с двух сторон: с одной – московская пешая рать, с другой лыжники-мордвины и рязанские казаки. (Впервые в русских летописях появляется это слово – «казаки».)
В конце концов Мустафу вместе с его отрядом уничтожили. История довольно грязноватая, не укладывающаяся в обычные штампы «злых ордынцев» и «защищающих отчизну русских»…
Давайте посмотрим список крымских, казанских и астраханских вельмож, выехавших на службу к московским государям.
1. Байтерек – астраханский царевич (при Иване III).
2. Царевич Исуп, как и Байтерек, племянник хана Шахмата-Ахмата (при Иване III).
3. Царевич Кайбул (при Иване IV).
4. Царевич Касим (при Василии Темном).
5. Царевич Кумы-Гирей – это уже несколько позже, при Федоре Иоанновиче.
6. Царевич крымский Мурат-Гирей – при Федоре Иоанновиче.
7. Крымский хан Нурдаулат (Нур-Даулет-Гирей). В 1478 г. получил от московского великого князя в удел Городец.
8. Шигалей, крымский хан (при Василии III).
9. Царевич Эгуп (при Василии III).
Список далеко не полон, охватывает лишь наиболее знатных, а всего их за двести лет были многие десятки, положившие начало русским дворянским, а то и княжеским родам. Как, по-вашему, могли бы все они так легко быть приняты в России, смогли бы так легко адаптироваться там, будь все эти люди «чужаками»? Да никогда в жизни! Здесь мы наблюдаем практически стопроцентную аналогию западноевропейской практике – когда англичане служили французскому королю, французы – английскому, а немцы – тем и другим. Все были свои, соседи, люди одного менталитета, спаянные общей историей, генеалогией, широко разветвленным родством и свойством.
(Между прочим, судьба царевича Шигалея – готовый сюжет для пухлого приключенческого романа. Судите сами. Выехал на русскую службу из Астрахани. Потом возведен Василием III на казанский престол. Свергнут сторонниками крымского хана. С русской ратью взялся разорять казанские земли, выстроил на них в 1523 г. город Васильсурск. 1531 – получил во владение Каширу и Серпухов. Вскоре «перед государем провинился гордостным своим умом и лукавым промыслом». О чем конкретно шла речь, сейчас неизвестно – но Шигалея отправили в ссылку на Белоозеро. 1535 – из ссылки его вернула княгиня Елена Глинская. 1539 – во главе русской рати разгромил под Костромой казанское войско. Вновь стал казанским ханом, но против него составили заговор, хотели убить, и Шигалей едва спасся. Участвовал в походе русских на Казань (1547), в строительстве города-крепости Свияжска (1551), награжден «золотым»[64] и посажен на казанский престол, освободил 60 тыс. русских пленников. Вновь казанская знать составляет против него заговор – Шигалей, узнав об этом, устраивает пир, приглашает на него заговорщиков, и его охрана прямо за столом приканчивает 70 человек. Не пожелал лично сдавать русским Казань, но в тайной переписке предлагал разрушить оборонительные укрепления города, чтобы Иван Грозный сам его взял. В 1552 г. покинул престол и удалился в Свияжск. Кончил дни касимовским царем.
Как вам биография?)
Вот о Касимовском царстве следует поговорить подробнее. Пример примечательный…
Около 1453 г. Василий II Темный пожаловал тому самому царевичу Касиму, выехавшему на Русь и помогавшему в войне против Шемяки, земли по левому берегу Оки. Разоренный Мещерский городок был отстроен вновь и получил название Касимов, а сам удел стал именоваться Касимовским царством. Просуществовало оно в составе Московского государства свыше двухсот лет. Касимовские цари, нужно обязательно отметить, впоследствии были вернейшими вассалам Москвы. Кстати, первыми на призыв Минина и Пожарского пришли как раз касимовские «татары», а Лжедмитрия II убил касимовский дворянин с «татарским» именем Петр и «татарской» фамилией Урусов, т.е. Русский.
Как видим, вновь перед нами то, что можно называть исключительно «симбиозом». Не исключено, кстати, что Касим был христианином – исторически достоверные сведения гласят, что мечеть в Касимове построена лишь в XVIII веке.
Другими словами, Север, т.е. Русь, и Юг, т.е. Крым, Казань и Астрахань до определенного времени действуют как некая общность. Все войны и раздоры, возникающие меж Севером и Югом, ничуть не отличаются от тех войн и раздоров, что имели место в «исконно русских» областях.
Ситуация резко меняется к концу XV века, и объяснение этому найти легко – часть Юга оказывается прочно привязана к исламскому миру. Турки в 1453 г. берут Константинополь, а в 1475 г. их сильный флот появляется в Крыму, покоряет тамошние итальянские города и мелкие княжества вроде Мангупского. Возникают новые «горячие точки», новая система военно-политических союзов. И возникает непримиримость. Название «Золотая Орда», отделившись от Руси-Татарии, становится обозначением одного Юга. Теперь это и в самом деле – «бусурманская» Золотая Орда, противостоящая христианской России, вообще славянскому миру. Теперь это – заклятый враг, с которым можно разговаривать только на языке силы.
Последние сторонники былой общности продержатся еще несколько десятков лет, но в конце концов всем им придется искать спасения на Руси. Меж Севером и Югом пролегла невидимая черта. Тут-то, такое впечатление, и начинает создаваться обширная пропагандистская литература, живописующая чужеземное, «ордынское» нашествие, случившиеся якобы в XIII в.
1506 г. Сразу несколько примечательных событий. Под Казанью разгромлено русское войско, причем один из русских воевод, боярин Шеин, попав в плен, был замучен, что полностью противоречиво прошлой практике. Последний крымский хан, еще пытавшийся как-то договариваться с Москвой, Шахмат, был свергнут, бежал в Литву, там оказался за решеткой и как-то очень уж кстати скончался по неустановленной причине (его приближенные, содержавшиеся под стражей в разных литовских городах, тоже вдруг поспешили умереть…).
Черта! После 1506 г. крымчане, казанцы и астраханцы уже всегда и во всем выступают в качестве заклятого врага России. Начинаются крымские набеги, жестокое противостояние… Память о прошлом понемногу размывается, начинает казаться, что «татары» всегда, с начала времен были лютыми ворогами. Польские историки XVI в. еще помнят, кто вторгался в Польшу, а Лызлов помнит, что татары вовсе не приходили из Монголии, но впоследствии версия о «нашествии монголов» начнет победное шествие…
Вот только загадки останутся. К примеру, тайна хана по имени Нагой (Нагай). Есть такая, крайне таинственная фигура. Считается, что этот хан по имени Нагой жил во второй половине XIII – начале XIV веков, был потомком Чингисхана, почти сорок лет правил Золотой Ордой. Со «степняком-кочевником» отчего-то поддерживали отношения многие тогдашние владыки – русские князья, польские и венгерские короли, правители Болгарии (не Волжской, а европейской), Сербии, а византийский император Михаил Палеолог даже выдал за хана свою побочную дочь Ефросинью (в юрту отправил? Кочевать с диким степняком? Утонченную византийскую даму? Что там насчет брюквы и дерева, гусаков и икры?).
Считается, что от хана Нагая как раз и пошло наименование народа ногайцев. Не знаю. Быть может. Однако, во-первых, даже официальная историография признает, что ногайцы впервые появились на исторической арене столетие спустя после смерти хана Нагая, а во-вторых, на Руси прекрасно известен старинный боярский род по фамилии Нагие. Мария Нагая была третьей женой Ивана Грозного, матерью незадачливого царевича Димитрия. Вот здесь созвучие имен Нагой-Нагие гораздо более многозначительно…
Не поискать ли нам в русской истории конца XIII в. могущественного князя, с которым поддерживали отношения польские и венгерские короли, правители Болгарии и Сербии, а византийский император даже выдал за него свою побочную дочь? Князя, правившего около сорока лет, распоряжавшегося другими русскими князьями, как своими вассалами? Причем сведения о нем в русской истории будут крайне скудными, подобно рассматривавшейся раньше нами паре: удивительно бесцветный, ничем себя не проявивший Батый и его современник, невероятно деятельный Александр Невский.
Пожалуй, подходящая кандидатура имеется – сын Александра Невского Даниил, которого историки считают «первоначальником» идеи собирания русских земель под руку Москвы. Несмотря на столь почетное звание, сведения о нем в русской истории крайне скудны. Его сын, знаменитый Иван Калита (который отчего-то совершенно неизвестен Лызлову) продолжал дело отца. Вместе они как раз и правили около сорока лет: сначала один, потом – другой, причем с занятием престола Калитой, как мы помним, «татары» отчего-то «перестали воевать русские земли».
Я вовсе не утверждаю, что «хан Нагай» – это собирательный образ Даниила Александровича Московского и Ивана Калиты (прежде всего потому, что не производил скрупулезного расследования). Всего-навсего подробно обрисовываю выбранный мной метод расследования. Очень уж настораживают эти странные «пары» – «татарские чаны», о чьей деятельности рассказывается крайне подробно, и сопутствующие им по времени русские князья, весьма незаурядные, но отчего-то удостоенные в русской истории лишь скупых упоминаний. Или наоборот – напоминающий скорее бледную тень Батый и средоточие энергии – Александр Невский, объединенные как раз общностью взятых на себя задач и целей, общими интересами. Если присовокупить к этому удивительное разнообразие мирских и крестильных имен, прозвищ… Словом, если кто-то другой потом возьмется изучать родословную Даниила Московского и Калиты и обнаружит, что женой кого-то из них была византийка, я особенно и не удивлюсь.
Гораздо больше меня увлекает другая загадка, на которую я не могу найти ответ по недостатку информации: почему традиция приписывает убийство хана Нагая «ордынцу» Тохте, но при этом прямо упоминается, что Нагая зарубили русские всадники?
Почему Узбек, этот якобы ревностный приверженец ислама, сделавший его единственной религией Золотой Орды, в то же время, по сведениям русских летописей, выдает митрополиту Петру грамоту, в которой подтверждает все «Батыевы» привилегии церкви, а также… письменно просит митрополита молиться за него самого, его семью и его царство? А потом преспокойно позволяет своей дочери Кончаке выйти замуж за Юрия Даниловича Московского и принять христианство?
А еще меня привлекает интереснейший вопрос: с кем сражался на Куликовом поле Дмитрий Донской и кому в 1480 г. противостоял на Угре государь всея Руси Иван III?
Север против Юга: старая династия?
В «классической» историографии битва на Куликовом поле объясняется традиционно: «злой ордынец», татарин Мамай коварно вознамерился если не изничтожить Русь под корень, то по крайней мере «истребить веру христианскую, дабы заменить ее магометанской». Соответственно, Дмитрий Донской выглядит защитником Отчизны и христианства, а причины, побудившие его схватиться с Мамаем на Куликовом поле, предстают исключительно светлыми и благостными.
Вот только при любом мало-мальски скрупулезном расследовании мгновенно выплывают недоуменные вопросы…
За два года до Куликовской битвы, в 1378 г., московские полки воевали на реке Воже с «татарским мурзой» Бегичем, якобы подручным Мамая. С этой битвы и начинаются вопросы…
Оказывается, после битвы на Воже русские захватили в подвергшемся разгрому татарском стане какого-то ПОПА «с мешком зелий и трав». Отчего-то этого попа мгновенно связали с весьма интересной личностью того периода – «мятежником и заговорщиком» Иваном Васильевичем Вельяминовым. Отец этого Ивана был последним, кто занимал в Москве высокую должность тысяцкого – нечто вроде градоначальника или мэра (но этот пост был наследственным). Дмитрий решил, должно быть, что «двум медведям в одной берлоге не ужиться», и пост тысяцкого отменил. Обиженный Иван, немало интриговавший против Дмитрия, бежал сначала в Тверь, потом… в Орду, то есть на Юг, уже почти отделившийся от Севера-Руси. И попа с ходу заподозрили в том, что он как раз и подослан отравить великого князя Дмитрия.
Таким обр