Книга: Пиранья. Флибустьерские волны



Пиранья. Флибустьерские волны

Александр Бушков

Пиранья. Флибустьерские волны

«На эти прекрасные острова стекался самый разный народ – от безграмотных мужланов до беспутных отпрысков знатных родов. При всем несходстве две вещи объединяли их: они молчали о своем прошлом и громогласно уверяли, что обеспечат себе великолепное будущее. Все до одного, они самозабвенно верили, что Фортуна ослепительно им улыбнется. Что ж, надо признать, с одним из тысячи такое все же иногда случалось…»

Д. Вейзенмюллер «Разыскания о флибустьерских временах».

Часть первая

Люди скучной профессии

Глава первая

Дальнее синее море

Перед лицом мелькнул продолговатый грузик, прикрепленный на коротком лине к болтавшемуся на водной глади буйку. Капитан третьего ранга Кирилл Мазур по прозвищу Пиранья целеустремленно и неспешно, как проделывал это сто раз, уходил на глубину. Последним из трех, как и полагалось командиру. Далеко не всегда командир обязан красоваться на лихом коне впереди строя.

Пеший-Леший и Мозговитый погружались сноровисто, почти синхронно. Мазур наблюдал за ними совершенно спокойно. При всей своей недолговечной, но накаленной неприязни к Мозговитому он вынужден был признать, что этот навязанный ему штатский спец умеет обращаться с аквалангом и под водой определенно не новичок, надо отдать ему должное.

Вода была чистейшая и прозрачная, солнце просвечивало ее чуть ли не до дна, покрытого густыми высокими зарослями какой-то экзотической подводной флоры. Мазур понятия не имел, как называется это колышущееся мочало, о чем нисколечко не сожалел. Мелкая рыбья сволочь лениво разбрызгивалась в стороны и тут же вновь сбивалась в стайки, не особенно и пугаясь троицы царей природы. Рыбы покрупнее степенно отплывали, такие же непуганые. Поблизости до сих пор так и не объявилось ни одной акулы, что было исключительно приятно. Ни у кого из них не имелось при себе серьезного оружия, разве что ножи и опереточные остроги – такими уж оказались правила игры. Всего лишь искать то, что обронили другие. И потому вроде не следовало бы ждать, что навстречу выплывут столь же безмолвные и целеустремленные ребята, настроенные на драку до последнего. А впрочем, не надо зарекаться, ничего еще неизвестно. Законные хозяева потери могли в конце концов добраться в эти места, пуститься на поиски аквалангистов…

Они погружались, размеренно колыша ластами, не оставляя за собой пузырьков воздуха, и Мазур уже видел на дне нечто темное, инородное, никак не походившее на творение природы. Была в нем некая правильность очертаний, которую могли придать человеческие руки. Вот только… Вот только этот высокий, странный, покосившийся предмет, судя по первым наблюдениям, пролежал на дне долгие годы, а значит, никак не мог оказаться тем, что они старательно искали вторую неделю. Издали видно, что эта загадочная штука покрыта плотным слоем известковых отложений, коралловой коркой, или как там эта гадость еще именуется по-научному. Короче говоря, если попросту, загадочная штука слишком долго тут валялась, заросла толстенной коростой.

Высотой она была не меньше человеческого роста, сверху торчало нечто вроде обломанной трубы, справа виднелось нечто вроде бака или бочонка, слева – что-то напоминавшее толстое колесо, и еще какие-то кривые штуки…

Достав нож, Мазур поскреб то, что больше всего напоминало обломанную трубу. Взвилось облачко мути, вскоре раздался противный скрип – наточенное лезвие скользнуло по металлу.

Его подчиненные торчали рядом, из-за масок нельзя было разобрать выражения лиц, но и так ясно, что все поголовно ощутили нешуточное разочарование. Очередная пустышка. На морском дне столько хлама, в том числе и металлического, заставляющего чуткую, но безмозглую электронику срабатывать…

Глядя на Мозговитого, Мазур выразительно, демонстративно пожал плечами. Тот сделал яростно движение рукой, выражавшее нешуточную досаду. Мазур вторично пожал плечами, еще энергичнее, красноречивым жестом показал на непонятный предмет: мол, чем богаты… Сам должен понять, штафирка чертова, что именно на эту штуку сработала аппаратура и ничего другого в окрестностях не сыщется.

Похоже, Мозговитый наконец осознал нехитрую истину. А Мазура вдруг осенило. Он догадался, что это за морское чудо. Паровая машина с какого-то невезучего судна, затонувшего здесь не менее ста лет назад – очень уж древней она выглядела, пожалуй, тут не сотней лет попахивает, а временами, скажем, Крымской войны. Все деревянные части давным-давно сгнили, рассыпались, уничтоженные морской водой, осталась только машина…

Но у него не было ни малейшего желания изображать из себя подводного археолога, его в силу профессии и специфики задания интересовала главным образом современность. И потому он преспокойно подал сигнал к подъему – а остальные двое охотно повиновались, тоже не склонные к долгому любованию антиквариатом.

Над головой появился овальный темный силуэт днища, Мазур двумя сильными гребками изменил направление, пропустил вперед подчиненных и последним вынырнул на поверхность рядом с кормой суденышка. Ухватился за планшир, мгновенно обретя прежний вес, став тяжелым и неуклюжим в первые секунды, перевалился через борт на корму. Выплюнул загубник, снял баллоны, пояс с грузом, ласты, ни на кого не глядя, принялся стаскивать желто-черный гидрокостюм.

На небе сияло клонившееся к закату солнышко, совсем неподалеку красовался безымянный и необитаемый островок, напоминавший пышный пучок петрушки. Океан романтично простирался до горизонта. Небольшое, но надежное одномачтовое суденышко под названием «Ла Тортуга», что по-испански означало всего-навсего «Черепаха», дрейфовало на восточной окраине Карибского моря. Того самого, что прославлено в известной песне про бригантину. «В флибустьерском дальнем синем море…» Так вот, это – здесь. Флибустьерское дальнее синее море – это как раз Карибское. Именно его воды бороздили и пенили герои книг, которыми Мазур зачитывался в детстве – и Джим Хокинс, и капитан Флинт, и капитан Блад, и персонажи «Наследника из Калькутты», и много кто еще. То самое море. Здесь и в самом деле обитали когда-то в превеликом множестве не книжные, а самые настоящие пираты, здесь брали на абордаж груженные золотом по самую палубу галеоны, здесь обнаглевшая вольница не просто перехватывала «золотые караваны», а брала штурмом немаленькие города, здесь пролили море крови и выхлебали море вина, здесь благоденствовала без всяких законов пиратская столица Порт-Ройяль, пока ее не смахнуло к чертовой матери жуткое землетрясение.

Вот только Мазуру сейчас было решительно не до романтики и богатейшей событиями бурной истории Карибского моря и всех до единого здешних островов. Он просто вынужден был стать приземленным до вульгарности, поскольку его прислали сюда не любоваться красотами природы и не болтаться праздным туристом по местам боевой и трудовой пиратской славы былых времен. Задание на него повесили ясное и конкретное, но время поджимало, а похвастаться пока нечем. Из-за специфики предприятия не дождешься даже пресловутых «некоторых успехов», какими всегда при некотором опыте можно на какое-то время утихомирить начальственный гнев.

Во всем этом деле попросту нет промежуточных стадий, «некоторых успехов», «продвижения в определенном направлении». Либо они отыскали наконец эту штуку, либо не нашли ее до сих пор. Именно так и выглядит диспозиция…

Он стащил наконец гидрокостюм, бросил его у борта и присел рядом на корточки, чувствуя себя премерзко. Викинг, как человек опытный, давно уже понял, что очередное погружение снова не принесло ни малейших успехов, – и деликатно отвернулся, глядя в море. Равным образом и Крошка Паша, повернувшись спиной, возился в крохотной рубке, чем-то гремя без всякой надобности… Над суденышком, над сверкавшим в лучах заходящего солнца миллиардом искр флибустьерским дальним синим морем витало тоскливое уныние, и хуже всех было Мазуру, отцу-командиру. В подобных случаях командира покусывают двойные угрызения совести: как-никак на месте топталось не какое-то абстрактное, а вверенное именно ему подразделение. Таковы уж нюансы и тонкости. Плевать, что нет его личной вины. Его подразделение не могло похвастаться успехами, и точка. Впору тоскливо взвыть.

Он решительно поднялся, делая вид, что просто отдыхал минутку. Негоже подчиненным лицезреть полководца, изображающего собою аллегорическую фигуру пессимизма, повернулся к рубке и, как ни в чем не бывало, четким командным голосом распорядился:

– Возвращаемся в порт.

Команда была совершенно не уставная, но следовало учесть, что все они изображали совершенно штатских типов, не имевших никакого отношения ни к советскому военно-морскому флоту, ни вообще к Советскому Союзу. А посему Крошка Паша столь же неуставным образом кивнул, выбрал якорь, включил движок и круто переложил штурвал. «Ла Тортуга», развернувшись куцым бушпритом к норд-норд-весту, легла на курс, которым наверняка проходил в стародавние времена какой-нибудь флибустьер.

Мазур так и стоял у планшира, бездумно глядя в море. Слева показались какие-то морские птицы, опять-таки неизвестные ему по именам, но уж безусловно не чайки и не альбатросы. От безнадежности – и из присущего морякам суеверия – он охотно взялся бы погадать по их полету, будет ли удача, но представления не имел, как именно это делали древние эллины.

Рядом объявился Мозговитый, постоял немного молча, не поворачиваясь к Мазуру, глядя в том же направлении. Потом произнес обычным своим сварливым тоном, удивительным образом вмещавшим всю вселенскую скорбь:

– Вообще-то у нас хватило бы времени, чтобы отработать еще один квадрат.

– Боюсь, что нет, – с величайшим терпением сказал Мазур. – Не успели бы. У меня ясный и недвусмысленный приказ: не задерживаться в этих местах, возле того островка, в темное время. Там шныряют контрабандисты, а с ними сталкиваться не стоит.

– Контрабандисты? – покривил губы Мозговитый. – Полагаете?

– Я ничегошеньки не полагаю, – тем же ровным тоном сказал Мазур. – Я всего-навсего скрупулезно следую полученным инструкциям. Охотно верю, что вы привыкли к другому стилю общения, к дискуссиям, обсуждениям и спорам, но у военных, уж не взыщите, все обстоит совершенно иначе. Я делаю то, что мне приказывают. И ни за что не сделаю того, что мне приказано не делать.

– Понятно, – протянул Мозговитый, удивительным образом ухитрившись вложить в эту нехитрую реплику массу оттенков, все, как один, неприятные для Мазура.

Однако больше ничего не сказал, и на том спасибо – стоял, опершись на планшир, уныло глядя в море и временами печально вздыхая, словно тень отца Гамлета. Явно демонстративно, в адрес Мазура. Как будто Мазур украдкой работал на ЦРУ и делал все, чтобы сорвать поиски.

С этим типом, приданным, засекреченным инженером из какого-то засекреченного института, у Мазура не заладилось с самого начала. И дело тут было отнюдь не в том, что Мозговитый, как его про себя окрестил Мазур, был штатским, а остальные истоптали дюжину пар сапог и истрепали дюжину пар погон. Дело в самом Мозговитом. Он оказался не только невероятно занудным, но и чертовски правильным. Изволите ли знать, он, не будучи ни военным, ни разведчиком, тем не менее совершенно точно знал, как следует себя вести советским спецназовцам, выполняющим вдали от Родины серьезное задание. И, с его точки зрения, Мазур вел себя совершенно неправильно – о чем Мозговитый пару раз с кислой миной заявлял вслух, а чаще всего демонстрировал молча неприкрытое удивление. Особого вреда от этого не было, но настроение портило регулярно, как Мазуру, так и остальным.

Что поделать, они молчатерпели. За годы службы приходилось сталкиваться со сподвижничками и похуже, навязанными свыше. Хорошо еще, что этот насквозь правильный субъект не стремился пока что устраивать политинформации и партийные собрания и не порывался до сих пор написать от имени всей группы письмо с одобрением исторического антиалкогольного указа…

Покосившись вбок, на молчавшего Мозговитого, – было в его безукоризненном профиле нечто древнеримско-фанатичное – Мазур сказал без выражения:

– Кто его знает, быть может, мы работали бы ревностнее, знай точно, что именно ищем…

– Я же вам объяснял. Объект блюдцеобразной формы с выступающими частями, больше всего напоминающими овальные баллоны, несколькими винтами и линзами.

– А конкретнее?

– В данный момент это все, что вам следует знать, – сказал Мозговитый без тени превосходства, с тем же занудством. – Думаю, вы и по такому описанию сможете отличить наш объект от старой железной рухляди… Или я неправ?

– Вы совершенно правы, – сказал Мазур, охваченный несбыточными мечтаниями: как славно было бы влепить молодчику в ухо…

И тут же подумал, что сейчас он, вполне может оказаться, был все же несправедлив к собеседнику. Не исключено, что Мозговитый просто-напросто прошел не менее суровый инструктаж, нежели Мазур. Не исключено, ему категорически запрещено делиться какими бы то ни было подробностями. Так частенько бывает: каждый знает ровно столько, сколько ему, по мнению вышестоящих, положено, и точка. А это несколько меняет дело. Но все же не делает Мозговитого более приятным спутником, его характер – это нечто врожденное, а никак не следствие секретных инструктажей…

«А, плевать, – подумал Мазур. – Когда-нибудь и эта экспедиция кончится, как другие до нее. Мне с ним не детей крестить».

И все же он не удержался от мастерского удара, нанесенного профессиональной сноровкой. Спокойным, ровным голосом, не поворачиваясь к собеседнику, произнес:

– Вообще-то, если подумать как следует, это все ваша недоработочка, дорогой товарищ инженер.

– То есть?

Самым ангельским тоном Мазур продолжал:

– Если бы вы там у себя получше работали, сами бы, первые придумали в точности такую штуковину. И не пришлось бы мне пупок надрывать, чтобы ее утащить из-под носа у америкосов…

Он замолчал и с невинным видом уставился в море, краешком глаза следя за реакцией собеседника. Ухмыльнулся про себя, отметив именно ту реакцию, какой ожидал: Мозговитый прямо-таки взвился, словно ему всадили шило пониже спины, форменным образом зафыркал, как рассерженный кот:

– Что бы вы понимали в технике!

– Да боже упаси! – тоном простачка сказал Мазур. – Я ж и не говорю, будто что-то понимаю в конструкторских делах, куда уж мне, сиволапому… Просто думаю вслух. Нет, серьезно, если бы ваше КБ эту хреновину первым смастрячило, нам бы сейчас не пришлось, я так полагаю, глубины прочесывать…

Он добился своего, моментально избавившись от докучливого собеседника – тот, все еще кипя от злости, что твой распаявшийся самовар, демонстративно перешел к другому борту, сунул в рот сигарету и принялся яростно чиркать спичками, сломав парочку.

Увы, увы, все именно так и обстояло. Никто, разумеется, не делился с Мазуром засекреченными подробностями из жизни засекреченных КБ, но человек неглупый и сам быстренько разберется, в чем тут загвоздка. В самом деле, будь у нас самих такой вот подводный аппарат, не пришлось бы посылать на другую сторону земного шара группу замаскированных спецназовцев и охотиться за американской новинкой, которую янки ухитрились потерять на ходовых испытаниях где-то в этих местах…

Наедине с самим собой можно признаться, что это все же унизительно для престижа великой державы, на которую с надеждой взирает все прогрессивное человечество – втихомолку воровать то, что первыми придумали другие. Но Мазур был не из тех, кто обсуждает приказы, да с ним никто и не советовался бы: все решалось, ясное дело, в тех кабинетах, куда Мазуру в жизни не попасть, там никого не интересует мнение не то что капитанов третьего ранга, но и многозвездных адмиралов…

А в общем, его неприкрытое хамство принесло должные плоды: завсе время обратного пути Мозговитый так с ним больше и не заговорил, старательно демонстрируя всем видом, что общаться не намерен. Оказалось, Мазур рассчитал все правильно: они вернулись примерно за полчаса до заката. Крошка Паша уже привычно вел суденышко к их законному месту на пирсе, арендованному по всем правилам и оплаченному на две недели вперед. Пирс, сколоченный из внушительных бревен и крытый дюймовыми досками, был построен еще до Второй мировой, но сработали его на совесть, и до дряхлости было еще далеко. «Ла Тортуга» нацелилась пристать среди таких же, как она, незатейливых трудяг – суденышки ловцов креветок и жемчуга, кораблики, катавшие по морю непритязательных туристов с тощим кошельком… Хватало и таких, что принадлежали насквозь непонятным личностям, неизвестно чем промышлявшим – то ли ночными набегами на черепашьи заповедники, то ли и вовсе контрабандой. Как бы там ни было, лишние вопросы здесь задавать было категорически не принято – что и самого Мазура вполне устраивало.



Одним словом, этот район порта и города, хоть и не относился к откровенным трущобам, вполне заслуживал названия пролетарского – если бы местные жители знали столь специфические словечки…

Жизнь богатая, престижная, парадная кипела парой-тройкой километров западнее – там был центр, там приставали роскошные круизные лайнеры и садились самолеты, там сгрудились самые дорогие отели и роскошные магазины, там простирались великолепные пляжи и раскатывали сверкающие лимузины. Мазур ни разу не был в той части города, о чем нисколечко не сожалел – его ремесло как раз и требовало забраться куда-нибудь под неприметный камешек, что твой крабик. Где людно и роскошно, там и контрразведка главным образом работает. Здешние спецслужбы были довольно дохленькими, но вовсе не их следовало опасаться. Не так уж давно этот островок был британской колонией, а теперь являл собою совершенно независимое государство, полноправного члена британского содружества – и всем понимающим людям известно, что британцы, даже уйдя откуда-то официально, никогда не уходят совсем. Да и Штаты никогда не обходили эти места вниманием – и можно еще вспомнить, что совсем неподалеку отсюда французы до сих пор держат парочку островов, а южнее обустроились голландцы, да и дюжина южноамериканских стран, с их вовсе не кукольными разведками, тоже в игре, не говоря уж о старушке Европе. Столпотворение нешуточное, пусть и совершенно незаметное ленивому взору праздного путешественника. Поди угадай, кому ты можешь попасть на глаза – а ведь есть еще бандиты, контрабандисты и прочий криминалитет, и если кто-то из таких вздумает тебя обидеть, в полицию не побежишь…

«Ла Тортуга» еще не стукнулась бортом о потемневшие бревна пирса, как Мазур разглядел со своего места изящную фигурку в белоснежных шортах и синей маечке – и, вместо того, чтобы испытать эстетическое удовольствие, а то и грешные желания, тяжко вздохнул. Это было еще одно неизбежное зло, правда, не столь вредное, как Мозговитый…

Определенно перехватив его взгляд, – красивые девушки на это мастерицы, куда там радару – Наталья вскочила с чистенького деревянного ящика, на котором сидела, как школьница в классе, подхватила сумку и энергично направилась к суденышку. Остановилась у кромки причала, закинула за спину роскошные белокурые волосы и, сунув ладони в задние карманы шортиков, стала пытливо наблюдать за искателями удачи – слава Богу, не делая попыток извлечь из сумки фотокамеру. Все же – не особенно вредная…

Девушка сделала движение, словно намеревалась бесцеремонно прыгнуть на борт.

– Эй, эй! – хмуро сказал Мазур. – Женщина на корабле – к несчастью.

Она послала Мазуру ослепительную улыбку:

– А если я еще не женщина, Джонни?

– Все равно, – сказал Мазур угрюмо. – Важен принцип, а не юридическая казуистика.

Она понимающе покачала головой:

– Насколько я могу догадаться, от вас и сегодня ускользнуло пресловутое сокровище?

– Вы невероятно проницательны, мисс, – сказал Mазyp, хозяйственно следя, как Викинг закрепляет швартов. – Мы и сегодня ничего не нашли.

– И никаких следов? Хотя бы на дюжину строк?

– Ни малейших, – сказал Мазур. – Видели, правда, на дне судовую машину – паровую, явно почтенного возраста. Но это вряд ли вашу газету заинтересует, я думаю?

– У рифов возле Безымянного?

– Ага.

Наталья грустно сказала:

– Тут не то что дюжиной – ни единой строчкой не пахнет. Это, ручаться можно, машина с «Южной звезды». А «Южная звезда» не тянет даже на призрак сенсации… Про нее все прекрасно известно.

– И что? – с вялым интересом спросил Мазур.

– Ровным счетом ничего интересного. Во время гражданской войны в Штатах южане на ней везли селитру из Каракаса. Для выработки пороха. Корабль попал в шторм, почти весь экипаж спасся, и его потом сняли с Безымянного, а груз потонул. Ничего интересного. Был там, правда, железный ящик с судовой казной, но его году в девятьсот шестом подняли какие-то ребята из Луизианы, от чего нисколечко не разбогатели, едва окупили расходы на экспедицию. Вот если бы «Звезда» затонула по пути в Венесуэлу, когда везла изрядно золота, чтобы расплатиться за селитру…

– Однако, – сказал Мазур с некоторым уважением. – Вы, мисс, не просто очаровательное создание, а ходячая научная библиотека…

Наталья прищурилась:

– Моя хрупкая и беззащитная красота вас не должна вводить в заблуждение, Джонни. Я еще и газетная акула, беспринципный и хваткий репортер…

– Я это уже понял, – сказал Мазур.

И подумал, что девчонка себе беспардонно льстит. Какая к черту акула, коли до сих пор так и не пробилась ни в одну из трех самых респектабельных газет острова? Подвизается во второразрядной, каких тут с полдюжины, ежедневно ждет удачи, но пока что немногого добилась…

А впрочем, учитывая его жизненный опыт, следовало воздержаться от скоропалительных заключений. Как показывает практика, порой такие вот шустрые смазливые девочки прозябают в дешевых газетках отнюдь не по причине нерасторопности, и слово «прозябают», собственно, следует взять в кавычки. Кто ее знает, особенно когда речь идет о бойком месте вроде приютившего их независимого острова…

– Будете сегодня во «Флибустьерской гавани», Джонни?

– Наверное, – сказал Мазур.

– Приходите, я-то точно буду. Обещаете?

– Господи ты боже мой! – сказал Мазур. – И с чего это такой девушке вертеться вокруг скучного бродяги вроде меня?

Наталья ослепительно улыбнулась:

– Потому что вы – мой золотой фонд, Джонни. Как, к примеру, лорд Шелтон. Кто вас знает, вас или его, вдруг да раздобудете что-нибудь интересное? И я, уж будьте уверены, успею первой, окажусь рядом раньше любого конкурента…

– Вот, значит, как, – сказал Мазур, изобразив на лице крайнюю удрученность. – А я-то, простая душа, в самонадеянности своей полагал, что тут некая романтическая подоплека…

– Как знать, Джонни, как знать… – она улыбалась широко и уверенно, блестя безукоризненными жемчужными зубками, сияя синевой глаз. – Если у вас найдется чем меня заинтересовать, можно будет поговорить и о романтике. Пока вы не нашли ваш золотой галеон, вы ведь не особо и романтичны, верно? А вот если… Всего хорошего. Жду вечером в «Гавани».

Она гибко наклонилась, подхватила сумку с фотокамерой, закинула ее на плечо и, не оглядываясь, направилась к выходу с пирса. Глядя, как покачиваются обтянутые белоснежными шортиками бедра, Мазур наконец-то вспомнил о грешных желаниях и мечтательно вздохнул: должна же быть в жизни какая-то романтика?

– Вы еще облизнитесь, – сварливо протянул незаметно подошедший Мозговитый. – Стопроцентно подозрительная особа, так возле и вертится. Сама говорила, что в ней немало русской крови – а это, знаете ли, наталкивает на размышления и логические рассуждения. Какие русские оказывались за рубежом, вы не хуже меня знаете. Хорошо еще, если дедушка был врангелевским поручиком, а если что похуже?

– По моему глубокому убеждению, – рассеянно отозвался Мазур, – эта особа слишком молода для того, чтобы служить некогда у Власова.

– Дурачком не прикидывайтесь! Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Вы как-то легкомысленно подходите… А если она шпионка?

– Ну и что? – пожал плечами Мазур. – Нет, серьезно – ну и что? Хорошо, допускаю, она шпионка. И что прикажете делать? Кирпичами в нее кидать с палубы? Кричать: «Изыди, сатана?» Ну, шпионка. Дело, в принципе, житейское…

– Я вас решительно не понимаю, – очень нехорошим голосом сказал Мозговитый.

– Не сомневаюсь, – сказал Мазур серьезно. – Давайте расставим точки, а? Вы, голубь мой, насколько я знаю, черт-те сколько лет рисовали засекреченным карандашом засекреченные шестеренки в одном из таких мест, которых вроде бы и не существует вовсе… Что ж, занятие почтенное и нужное стране, кто бы спорил. Но, душевно вас прошу, не лезьте в мою область. Не хочу хвастать, но шпионов я в жизни повидал, имею некоторый опыт в обращении. Или вы полагаете, что эта сопля с круглой попкой сможет меня в одночасье очаровать и завербовать? Кишка тонка… Видывали мы лилипутов и покрупнее. Так что занимайтесь своими делами и не учите меня моим.

– Я просто хотел напомнить о бдительности…

– Вот и спасибо, что напомнили, – без улыбки сказал Мазур. – А то я что-то о ней, родимой, совершенно забыл…

– Мне тоже так кажется, – идиотски серьезным тоном сказал Мозговитый. – Вы болтаетесь по кабакам, просиживаете там чуть ли не до утра. Возможны провокации.

– Возможны, – согласился Мазур. – Как в таком деле без них.

– Хороводитесь с тамошними девками…

– Ага, – сказал Мазур. – И, если уточнить, аккуратно с ними расплачиваюсь по таксе, а то и прибавляю премиальные, чтобы прослыть щедрым, свойским парнем… Родной мой, позвольте вам напомнить, кто мы сейчас. Мы сейчас никак не идеологически выдержанные ребята с советским паспортом в кармане и табличкой на груди: «Руссо туристо, облико морале!». Мы все, в том числе и вы, – беспринципные авантюристы, бродяги без роду без племени. И мы просто обязаны, согласно взятой на себя роли, торчать вечерами во «Флибустьерской гавани», пить виски и цеплять тамошних шлюх. Потому что именно такого поведения, поверьте моему слову, от нас ждут. А вот если вы, родной, будете и впредь обходить кабак десятой дорогой и воротить нос от девок, то очень быстро по нашему кварталу пойдут разговоры, что вы не иначе как педераст… Я вас умоляю, не сверкайте так глазами и не пускайте дым из ушей! Я говорю серьезно. Мы на Карибах, знаете ли. Народ тут легкомысленный и горячий. И рассуждает незатейливо: не ходишь к девкам – значит, педераст. Ну, в крайнем случае, скряга…

Натянуто улыбаясь, Мозговитый сказал:

– Своеобразно вы рассуждаете…

– А это не рассуждения, – сказал Мазур холодно. – Считайте это инструктажем, который проводит человек, гораздо лучше вас понимающий в таких делах. И этому человеку вы, между прочим, обязаны подчиняться, если не забыли.

– Прекрасно помню. Вы меня, чего доброго, еще заставите…

– А что, это мысль, – сказал Мазур. – Подите-ка вы сегодня по девкам. Деньги я вам выдам. Возьмите хотя бы Линду, я ж видел, как вы позавчера ее взглядом оглаживали…

– Это приказ?

«Надоел ты мне хуже горькой редьки, немочь бледная», – подумал Мазур и сказал непререкаемым тоном:

– Это приказ. Роль нужно играть скрупулезно.

– И вы, я полагаю, не откажетесь потом подтвердить, что отдавали мне именно такие приказы?

«По рылу бы, – мечтательно подумал Мазур. – По ушам бы…»

– Да Бога ради, – сказал он.

И с облегчением отвернулся. Троица подчиненных стояла поодаль, не вмешиваясь, разумеется, в дискуссию, с абсолютно непроницаемыми лицами. Не вчера погоны надели, понимали жизнь…

– Пошли, – распорядился Мазур.

Они гуськом спустились на пирс и зашагали мимо неказистых суденышек, таща на плечах акваланги и прочие причиндалы, а Крошка Паша вдобавок пер еще и объемистый ящик с тонкой электронной аппаратурой, которую тоже никак не годилось оставлять на ночь на борту, чтобы не стибрил кто-нибудь хозяйственный.

Вышли из порта, уверенно двинулись по узкой улочке, застроенной ужасно старомодными домами, помнившими еще испанское владычество и последние осколки «берегового братства». Там и сям во множестве произрастали пальмы и массивные кактусы, яркие, незнакомые по названиям тропические цветы красовались повсюду, словно лопухи в Подмосковье, воздух был насыщен незнакомыми запахами, все здесь не такое, чужое насквозь – но красивое и экзотическое, чего уж там…

Попадавшиеся навстречу люди смотрели на них, словно на пустое место, так что в пору было чувствовать себя невидимками. Все дело в принятой на себя роли. Каждая собака здесь знала, что эти парни на «Ла Тортуге» заявились сюда, чтобы, руководствуясь неведомо где раздобытой точной картой, отыскать на дне старинный испанский галеон, груженный золотом. А посему Мазур и его команда автоматически стали для аборигенов скучнейшей деталью пейзажа, на которую так же нет смысла обращать внимания, как на траву под ногами или чахлую пальму на перекрестке…

За последние десятилетия по Карибскому морю и его островам шныряла прямо-таки неисчислимая рать кладоискателей с точными картами, большей частью трудолюбиво сфабрикованными беззастенчивыми ловкачами. Справедливости ради следует уточнить, что иные из них – примерно один на тысячу – и в самом деле что-то находили, иногда весьма грандиозное в денежном выражении. Но остальным не везло, и хорошо еще, если они возвращались живыми…

Спору нет, и в море, и на островах наверняка скрывалось еще множество кладов – испанские золотые галеоны и в самом деле тонули некогда во множестве, а пираты и впрямь закапывали немаленькую добычу. Другое дело, что везло одному на тысячу. Но, главное, кладоискатели настолько примелькались, что не вызывали ни малейших подозрений. Более того, от них заранее ждали, что они будут беззастенчиво врать обо всем, что касалось их предшествующей жизни, – а это опять-таки облегчало работу…

А в общем и целом дела пока что шли неплохо – только бы не сглазить…

Глава вторая

Светская жизнь на Карибах

Минут через сорок, после непритязательного и будничного по здешним меркам ужина (поджарка из дикой свиньи-пекари, вареные крабы и пастила из кактуса-опунции на десерт), Мазур вышел на улицу, в жаркую темноту. Тиха карибская ночь. Луна уже стояла высоко, заливая все вокруг холодным голубоватым сиянием, ярко светилось пригоршней огромных звезд созвездие Плеяд, желтым кругляшком сверкал Юпитер – и Млечный путь, конечно же, протянулся от горизонта до горизонта неисчислимым множеством огней. Одним словом, куда не глянь – дурная экзотика – лохматые кроны пальм на фоне звездного неба, причудливые силуэты кактусов, женское повизгивание в отдалении, смех и болтовня на чужом языке, неподалеку брякает банджо; народонаселение, не достигшее еще почтенного возраста, развлекается, как может.

Уличные фонари в здешнем районе считались непозволительной роскошью, но луна светила ярко, и Мазур уже прекрасно знал дорогу. Перекатывая во рту незажженную сигарету, он уверенно направился в сторону «Флибустьерской гавани» – первый парень на карибской деревне, в парадных джинсах и белой майке с синей акулой на груди. Голову украшала бейсболка – опять-таки белая, свидетельствовавшая, что ему ровным счетом нечего сообщить неизвестному связному. Будь у него какие-то новости, возникни потребность в связи, следовало согласно инструкции напялить синюю бейсболку и заявиться в ней в «Гавань» – а там уж к нему подойдет с оговоренным паролем связной, и Аллах ведает, кто это будет. Вполне может оказаться, кто-то из завсегдатаев «Гавани», примелькавшихся за неделю. Даже наверняка. И вряд ли это будет европеец. «На острове вас прикрывают кубинцы», – буднично и веско сказал вице-адмирал. – У кубинцев в том районе отлично налаженная сеть.

Вот это оказалось приятное известие. Гораздо легче работать, гораздо увереннее себя чувствуешь, когда знаешь, что тебя прикрывают кубинцы. За спину можно не беспокоиться. В свое время Мазур работал с кубинцами бок о бок – в знойной жаркой Африке, и с тех пор крепко уяснил, что на парней Фиделя можно полагаться в самых трудных делах…

«Флибустьерская гавань» помещалась в длинном низком строении опять-таки испанской постройки. Власть здесь менялась не раз, но без особенных сражений, так что Старый Город неплохо сохранился со времен гордых идальго, и даже долгое британское правление не уничтожило старых традиций – иные до сих пор измеряли длину не в футах и ярдах, а в брасах,[1] именуя друг друга не «сэр» или «мистер», а «сеньор».

Мазур не спеша шагал к строению с ярко освещенными окнами, откуда доносился какой-то модный американский шлягер. Собственно, как легко догадаться, никакого такого Мазура тут не было вовсе.

Был безродный космополит по имени Джонни Марчич – хорват по происхождению, в жизни не бывавший на земле предков, поскольку его почтенный родитель в сорок пятом бежал из Югославии по каким-то своим «веским причинам». На сей счет у Мазура имелся целый ворох тщательно продуманных спецами недомолвок, из которых любой неглупый собеседник мог сделать вывод, что Марчич-папаша имел неосторожность активно воевать отнюдь не на той стороне, что победила в сорок пятом. Ну, а потом беглеца долго и преизрядно мотало по свету, пока он не осел в Австралии и не родил сыночка, Джонни – каковой, в свою очередь, немало помотался по шарику, всевозможными способами зарабатывая на хлеб, – и вот теперь, раздобыв верную карту, искал испанский галеон. Ладно скроенная была легенда, убедительно мотивировавшая как незнание Мазуром хорватского, так и многие другие детали путаной биографии…

Нечто похожее имело место быть и в случае с Викингом – его родители, если кому вдруг станет интересно, сбежали морем в Финляндию из Прибалтики в том же сорок пятом году – и отпрыск опять-таки немало помотался по свету. Примерно так же обстояло и с остальными членами группы, включая Мозговитого – народец заковыристого происхождения с причудливой автобиографией, без родины, корней и оседлости, везде чужие и везде свои…



Он распахнул скрипучую дверь и вошел, направился к своему столу, казавшемуся свободным. Под потолком ожесточенно крутились два вентилятора, размешивая сизые пласты табачного дыма, играла музыка, было шумно, но гомон не перерастал ни в какую вакханалию – в общем, пристойная атмосфера, как-никак не притон, а вполне респектабельный кабачок, пусть и третьеразрядный. Притонов тоже хватало, но не в этом квартале.

Туристов здесь почти не бывало, и потому в оформлении кабака не усматривалось особенной экзотики – так, несколько неизбежных деталей вроде парочки перекрещенных старых сабель над стойкой, потемневшего штурвала на стене и засиженной мухами картины. На ней крайне живописный джентльмен удачи с ножом в зубах и дюжиной пистолетов за кушаком решительно увлекал полумертвую от страха пышную красотку по узкой улочке пылающего городка.

Для туристов здешний хозяин держал совершенно другой кабак в глубинах Старого Города. Вот там экзотическими причиндалами был увешан каждый квадратный сантиметр стен, а получавшие свой процент агенты туристских компаний автобусами возили туда жаждущих карибской экзотики путешественников, объясняя, что покажут самый натуральный притон криминала, разврата и прочих темных дел. Причем убедительно выглядевшие «головорезы» каждый вечер разыгрывали для обмирающей от романтического страха публики всевозможные сцены вроде жутких драк с навахами, карточных игр со ссорами и передачи «партий наркотиков» прямо за столом. Туристы млели – и, вернувшись домой, хвастались, надо полагать, напропалую, живописно повествуя, что бывали в самом жутком местечке на Карибах, откуда чудом убрались живыми и не ограбленными.

Хозяин и сейчас сидел на своем резном старинном кресле в уголке у ведущей в задние комнаты двери – брюхастый пожилой верзила, негр классического облика, но по фамилии Хименес (потомок рабов, завезенных сюда испанцами), мужик оборотистый и зажиточный, особо не впутывавшийся в темные дела, но обросший разными связями. Мазур, мимолетно глянув на него, ухмыльнулся про себя – проныра Хименес и не подозревал, что советская разведка знает его делишки лучше, чем он сам, опять-таки благодаря консультациям с кубинцами…

Усевшись за столик, Мазур дружелюбно хлопнул по заду не успевшую увернуться мулаточку-официантку, попросил пива и, обретя желаемое, лениво принялся озирать зал. Добрую половину присутствующих он уже знал не только по лицам, но и по именам, как и они его. Девочки занимали боевые позиции у стойки – Мэри и Паолу не видно, кто-то, надо думать, их уже ангажировал, а вот Линда и Карла с Бекки – на рабочих местах. Пригожие были девочки и недорогие, что характерно, ничуть не похожие на угнетенных жизнью жертв буржуазного общества, с трудом оправлявшегося от последствий колониализма. А вот Мозговитого что-то не видно, хотя во исполнение недвусмысленного приказа ему давно бы следовало тут появиться и снять Линду. Может, с Мэри или с Паолой упорхнул? Выпихнув его из дома, Мазур дал совершенно четкие и недвусмысленные инструкции – в лепешку разбиться, но предпринять именно те действия, каких требует обстановка и взятая на себя роль.

«Ну, погоди ты у меня, сукин кот, – весело подумал Мазур. – Если просто шляешься где-то – по кочкам разнесу…»

Наталья, сидевшая через три столика от него, помахала рукой, и Мазур вежливо ответил, не в силах отвязаться от тех самых грешных мыслей – дневной наряд она сменила на ситцевое платье, хотя и простенькое, но сшитое на манер вечернего, с шикарным разрезом чуть ли не от пояса, аппетитным вырезом и чисто символическими бретельками. Нужно браво идти навстречу опасностям, подумал он мужественно. Проще говоря, позволить без особых ломаний затащить себя в постель, если у нее и в самом деле есть именно такое намерение. Окажись она чьей-нибудь подставой, ничего страшного – запечатлеют в пикантных позициях и начнут вдумчиво шантажировать. А заодно совершенно точно выяснится, что именно им известно о кладоискателе с хорватскими корнями, кем они его полагают и какого рожна хотят. А ежели она никакая не шпионка, тем лучше.

Тех, с кем она сидела, Мазур тоже уже прекрасно знал – помянутый лорд Шелтон и лягушатник Дюфре. Последний особого интереса не представлял: низенький, невидный мужичок лет пятидесяти с большим вислым носом и навеки застывшей на лице печалью мизантропии. Технический представитель какой-то орлеанской фирмочки, поставлявшей сюда то ли кондиционеры, то ли пылесосы, то ли все вместе. Судя по тому, что Дюфре обретался на жительстве в Старом городе, в не в центре, фирма была так себе, дохленькая, не блиставшая миллионными оборотами. Вообще-то под такими именно легендами частенько выступают разведчики – банальная, но надежная «крыша». Но с тем же успехом Дюфре мог оказаться тем, за кого себя и выдавал – мелким коммивояжером, хроническим неудачником. И потом… Даже если он шпион, то, безусловно – из мелких. В любой разведке хватает таких вот плотвичек, шпионящих по мелочам, подбирающих крохи, как шустрые мышки. В Центре, во всяком случае, на него ничего не имелось – что с равным успехом могло работать на обе версии.

Вот второй был гораздо интереснее – с чисто человеческой точки зрения, а не по меркам тайных войн. Поскольку, как достоверно известно, оказался не каким-то там скороспелым выскочкой, чьи предки получили титул в этом столетии. Ничего подобного, лорд был солидный, можно сказать, патентованный, восходивший родословной чуть ли не к крестоносцам. Как это водится у британцев, не просто лорд, а еще пятый герцог Такой, седьмой граф Сякой, и прочая, и прочая. Мало того, в противоположность многим своим сиятельным землякам, он ухитрился не разориться, наоборот, владел заводами, газетами, пароходами и чем-то там еще, толково преумножая состояние, и на туманном Альбионе у него, куда ни плюнь, имелись замки с поместьями.

Вот только его светлость, даром что родовитый аристократ и успешный предприниматель, был субъектом, как выразился тот же вице-адмирал, малость стукнутым в темечко. В жизни у него была одна, но пламенная страсть – поиски инопланетян, якобы посещавших нашу веселую планету. Вот уже лет двадцать месяца четыре в году лорд Шелтон проводил, болтаясь по всему миру с кучей чемоданов, набитых кинокамерами, всевозможными датчиками, инфракрасными биноклями и тому подобной машинерией. Объявлялся всюду, где неким очевидцам – порой абсолютно не заслуживавшим доверия – удавалось узреть в небесах летающее блюдце, а то и заметить разгуливавшего по полю маленького зеленого человечка. Нечто подобное привело его и сюда. Вице-адмирал заверил Мазура, что тут нет ни игры, ни «легенды» – лорд самый настоящий, и всерьез охотится по всему миру за инопланетными пришельцами.

Самое забавное, что его светлость нисколечко не походил на традиционный, штампованный образ родовитого британского аристократа, этакого сухопарого, высоченного субъекта с медальным профилем, цедящего слова в час по чайной ложке. Вовсе даже наоборот – это был пузатый коротышка, живой, как ртуть, круглолицый, с носиком пуговкой и абсолютно лысой головой, скудно обрамленной узенькой полоской седых волосиков. Одним словом, в глазах Мазура лорд даже больше походил на штампованный образ француза, чем Дюфре.

Мазура лорд забавлял, хотя порой и вызывал легкое раздражение – оттого, что очень давно занимался сущими пустяками, выбрасывая на ветер громадные деньжищи. «Раскулачить бы тебя, – подумал Мазур и сейчас в лучших традициях марксистско-ленинской идеологии. – Денежки отобрать, в поместьях устроить колхозы под жизнерадостными названиями типа „Красного йомена“ или „Социалистической Девонширщины“. Вот тогда бы я посмотрел, как ты покрутился, эксплуататор трудовой Альбионщины…»

Но мысли эти были, в общем, беззлобными – особенно если учесть, что за три последних вечера Мазур выиграл у лорда в покер не менее ста пятидесяти полновесных фунтов стерлингов. Лорд обожал покер, но играть толком не умел, так что порой даже неловко было – не дай Бог, подумает, что Мазур передергивает, хотя ничего такого и близко нет…

Прихватив свое пиво, Мазур направился было к ним, но задержался на полдороге – черный Хименес недвусмысленно поманил его небрежным движением широченной ладони. Мазур послушно подошел – и в здешних раскладах он стоял на социальной лестнице не в пример ниже, чем хозяин нескольких кабаков и полудюжины домов, между прочим, и того, где Мазур с компанией обитал.

– Джонни, – сказал негр вполголоса. – У меня к тебе совершенно приватный разговор…

– Я весь внимание, – сказал Мазур, поставив свою бутылку на угол стойки.

– Вот какие дела, Джонни… Ты заметил, что жизнь у нас тут тихая, неторопливая и, самое главное, мирная? И вообще на острове, и в нашем районе?

– Этим он мне нравится, – сказал Мазур. – И остров, и район.

– Вообще-то я против тебя ничего не имею, Джонни. Парень ты вроде ничего, и друзья у тебя неплохие. За дом заплатили сполна, в «Гавани» не скандалите, умеете жить с людьми… Но ты пойми, мне тут ни к чему лишнее беспокойство…

– Вы о чем, сеньор Хименес? – искренне удивился Мазур. – Мы вроде бы не давали повода…

– Дело не в тебе, Джонни, и не в твоих приятелях. Ты мальчик битый, сам знаешь: иногда самые благонамеренные люди притаскивают за собой старые секреты и старые долги… А кредиторы и те, кто имеет какие-то другие претензии, сплошь и рядом вовсе не озадачиваются сохранностью жизни и имущества третьих лиц… Скажем, не станут ждать, когда должник выйдет на улицу, чтобы палить в него там, где третьим лицам не будет никакого ущерба – начнут стрельбу прямо в кабаке, ничуть не стесняясь тем, что кабак-то принадлежит человеку, который вовсе не при делах…

– О чем вы? – повторил Мазур, нахмурясь.

– Тут тебя давеча спрашивали двое парней. Белые парни, что один, что другой, точно, нездешние, не с острова. Не скажу, чтобы они собирались с тобой встретиться, они просто расспрашивали о том, о сем. Ну, ты знаешь, как это бывает – и то им нужно знать, и это, пялятся исподлобья так, словно считают, что я им буду самым беспардонным образом врать. И оба при пушках, поверь моему опыту…

– Так-так, – сказал Мазур. – О чем они спрашивали?

– Говорю же – о том, о сем, обо всем сразу. Где живешь, что делаешь, когда тут бываешь, и все такое…

Вопросительно взглянув на старого проныру, Мазур помахал возле лба указательным пальцем – здесь этот жест обозначал, что речь идет о слугах закона и порядка.

– Вот уж ничего подобного, – сказал Хименес. – Я тоже не вчера родился, тихаря, откуда бы он ни был, срисую сразу. Да и не сказал бы я тебе ничего, Джонни, будь это полиция – я человек законопослушный, с полицией живу в добром согласии… А ты, прости, бродяга без роду и племени, сегодня здесь, а завтра неизвестно где. Вынюхивай про тебя полиция, я бы промолчал… Никакая это не полиция, Джонни, а совсем наоборот… Парни, во-первых, весьма неприятные, а во-вторых, сразу видно, что серьезные. Зря, что ли, я тебе талдычу, что всерьез озабочен сохранностью нажитого нелегким трудом имущества? Таким только дай случай, все вдребезги разнесут заодно с тобой, без малейшего почтения к священной собственности… Так что считай, я тебя предупредил. Дальше сам сделаешь выводы, не разжевывать же тебе? Не маленький, виды видывал, я так прикидываю…

– Спасибо, сеньор Хименес, – сказал Мазур. – Но клянусь вам чем угодно: верите вы или нет, но таково уж мое везение, что за мной не тянется никаких хвостов. Нет у меня ни пенни долгу, нет у меня неоплаченных счетов, и не натворил я ничего такого, чтобы за мной шли серьезные парни с пушками…

Старый негр долго пялился на него – испытующе, недоверчиво, что-то прикидывая для себя с быстротой компьютера.

– Самое смешное, Джонни, что я склонен тебе верить, – сказал он наконец. – Не потому, что я такой доверчивый, а потому, что не раз видывал, как выглядят люди, которых неожиданно достали старые счеты. Стоишь, спокойный, как черепаха, ничего у тебя в глазах не мелькнуло… Значит, ничего старого… Это хуже.

– Почему?

– Если это не старые счеты и не старые долги, значит, кто-то, тебе абсолютно неизвестный, положил на тебя глаз… Правильно?

– Вы самый мудрый человек на острове, сеньор Хименес, – сказал Мазур с поклоном.

Негр отмахнулся:

– Где там… Комплименты побереги для этой вот кошечки, которая на тебя, точно, запала, – и кивнул в сторону Натальи. – Самые мудрые владеют отелями вроде «Сплендида» и казино вроде «Маракайбо», а старик Хименес, обливаясь потом, всего-навсего зарабатывает себе на пудинг и стаканчик виски… А впрочем, надо признать, что старый Хименес не так уж глуп… Так о чем мы? Если это не старые счеты, кто-то положил на тебя глаз. Что-то против тебя заимел. А это опять-таки означает, что моему имуществу может учиниться ущерб…

Мазур напрямик спросил:

– Вы что, предлагаете мне съехать?

– Ну зачем же так в лоб? – поморщился Хименес. – У тебя еще на неделю вперед заплачено, не могу же я тебя выгонять, так дела не делаются… Просто… Ты, в общем, ушки держи на макушке, посматривай и поглядывай, чует мое сердце, что учить тебя не надо…

– Кто бы это мог ко мне прицепиться? – подумал Мазур вслух.

– Представления не имею. Они не представлялись и не оставляли визиток. Только вот что я думаю… Когда ищешь испанское золото со старинных галеонов, всегда будь готов к тому, что кого-то заинтересуешь.

«Может, старый проныра кругом прав? – подумал Мазур. – И все дело в недобросовестной конкуренции? Не исключено, что в этих водах и в самом деле на дне покоится галеон с сокровищами… Или кто-то считает, будто именно так и обстоит? И мы ненароком протянули лапу к чему-то, что некто считает своим? Ладно, там будет видно. В подобных делах никто не станет палить в спину без предупреждения, „серьезные ребята с пушками“ обязательно завалятся в гости без всякого приглашения, разложат все по полочкам, а уж потом, в случае категорического несовпадения интересов, начнется пальба. Так что не стоит паниковать раньше времени – особенно если тебя прикрывают кубинцы, сигнал тревоги предусмотрен и тебя заверили, что на него отреагируют молниеносно…»

Хименес шумно вздохнул, медленно опустил толстые веки. Сообразив, что встреча в верхах окончена, Мазур прихватил свое пиво и развернулся на сто восемьдесят градусов. Направился к столику, откуда снова махала ему Наталья. Не было смысла сломя голову бежать домой, предупреждать своих, что вокруг них, похоже, началось нездоровое шевеление – ребята и так в случае чего не ударят лицом в грязь. Своим лицом имеется в виду, чужим-то – запросто, без церемоний…

Он опустился на свободный стул, дружелюбно улыбнулся девушке, прислушался, чтобы уловить нить разговора.

– Право слово, мне как-то неловко с вами со всеми сидеть за одним столиком, – уныло сказал Дюфре. – Я, понимаете ли, выпадаю из общей картины. Вы, сэр, преследуете инопланетян по всему свету, Джонни ищет испанское золото в пучинах, мадемуазель Натали – просто-напросто очаровательная женщина. И только я – скучный, ничем не примечательный коммивояжер…

– Ну-ну, не прибедняйтесь! – энергично воскликнул лорд Шелтон. – Вы, друг мой, олицетворяете одну из полезнейших функций общества – здоровый скептицизм, некий средний уровень, находящийся меж крайностями, обыденность… Честное слово, во всем этом нет ничего уничижительного, вы у нас – вроде арбитра… Что за дискуссия без оппонента? Хотя вы, кажется, не верите в летающие тарелочки?

Дюфре меланхолично сказал:

– По моему глубокому убеждению, с летающими тарелочками рано или поздно близко сталкивается огромное число женатых людей – а вот с холостяками обстоит совершенно наоборот…

Наталья фыркнула. Лорд Шелтон поднял перед лицом пухлые ладони, похлопал, демонстративно и негромко.

– Великолепно, – сказал он без малейшей обиды. – Образчик исконного галльского остроумия, а? Ну, а все же?

Дюфре пожал плечами:

– Меня сейчас гораздо больше занимает Ямайка, нежели инопланетяне. На Ямайке заказали пробную партию нашей кухонной техники, а вот от инопланетян наша фирма пока что не дождалась ничего подобного…

– Ох, как приземленно…

– Это все – вопрос капиталов. Будь у меня ваши деньги, дорогой сэр, я, не исключено, искал бы морского змея или снежного человека – с превеликим размахом и нешуточным усердием… Но когда приходится вульгарно зарабатывать на жизнь, продавая кухонные комбайны людям, отроду о них не слышавшим… Та самая обыденность, о которой вы отзывались вполне уважительно.

– Пожалуй, пожалуй, – задумчиво протянул лорд. – Но есть же у вас какое-то мнение?

Он поворошил пачку цветных фотографий, которые они до прихода Мазура и разглядывали. Перехватив взгляд Мазура, с превеликой охотой развернул перед ним снимки веером.

Мазур присмотрелся. На одних были верхушки пальм, на других – гладь морская, на третьих – крыши домов. И на каждой фотографии присутствовали тускло-желтые круги, полукружья, серпики вроде молодой луны. Мазур дипломатично воздержался от критики, но, по его твердому убеждению, все дело было в бликах от каких-то огней либо в дефектах пленки. А может, еще и дефекты проявки. Нечто похожее он не раз наблюдал на любительских фото.

– Дорого заплатили? – спросил он осторожно.

– Скажем так, вполне приемлемые суммы, – лорд собрал снимки в стопку и задумчиво принялся их тасовать, словно колоду карт. – Скажу вам сразу, Джонни, я человек не легковерный. Фотографии, нужно смотреть правде в глаза, несколько сомнительные… Но ведь отдельные фальшивки вовсе не дискредитируют саму проблему, верно? Вы согласны? Если кто-то однажды подсунул кому-то поддельную карту с пиратскими кладами, это ведь не означает, что на морском дне нет золота в трюмах галеонов?

– Что за намеки? – хмуро спросил Мазур.

– Успокойтесь, я не имею в виду вашу карту… У вас ведь есть какая-то карта? Я веду речь о принципе. Фальшивки не дискредитируют проблему. Верно?

– Верно, – сказал Мазур.

– Вот видите. Фотографии сомнительные, но местные. Например, давненько уже рассказывают о странных огненных шарах, взлетающих прямо из моря, а то и ныряющих в море. Причем те, кто это рассказывал, вовсе не пытались вытянуть из меня деньги – а это, согласитесь, убеждает… Речь идет о районе возле Рио-Трокадеро. Группа островов к востоку от Безымянного. Вы там не бывали?

– Нет, – сказал Мазур чистую правду. – Туда мы еще не заходили.

– А не собираетесь, часом?

– Пока нет.

– Жаль, – сказал лорд Шелтон. – Мне бы очень хотелось исследовать дно в тех местах. Но с аквалангом я, увы, обращаться не умею. И нет пока на примете подходящего человека. Быть может, мы смогли бы договориться? Я бы вас нанял на несколько дней – всех вас, с вашим корабликом, естественно. Скажем, двести фунтов в день. Что скажете?

– Не пойдет.

– Двести пятьдесят?

– И за тысячу не соглашусь, – сказал Мазур. – Поставьте себя на мое место. Вы бы согласились на поденную плату, когда в перспективе маячит галеон со всеми его сокровищами?

– Вряд ли, – честно признался лорд Шелтон.

– Вот видите… Ничем не могу помочь.

– Жаль. Тогда партию в покер, как обычно?

Наталья неожиданно вмешалась:

– Простите, ваша светлость, но нас, право же, ждут…

Она встала из-за стола, ухватила опешившего Мазура за локоть, прямо-таки выдернула его со стула, как редиску с грядки, взяла под руку, и он сделал шага четыре, прежде чем опомнился. Однако, не протестуя, прошагал бок о бок с ней к выходу и, только когда они оказались на улице, спросил:

– Интересно, где это нас ждут? Я лично совершенно не в курсе…

– Да нигде, конечно. Просто я хотела поговорить…

– Мы до сих пор не нашли не то что ни единого пиастра, но даже ржавого корабельного гвоздя, – произнес Мазур заученно. И добавил: – Но мы, разумеется, не теряем надежды…

– У меня другая идея, Джонни. Нет терпения ждать, пока вы отыщете ваш галеон – если отыщете, а лорд Шелтон поймает инопланетянина, что еще менее вероятно. Знаете, что мне пришло в голову? Может быть, стоит, не дожидаясь, пока кто-то из вас обеспечит меня сенсацией, написать книгу?

– О чем?

– Обо всем понемногу. Об острове, о пиратских следах, о колдунах из чащоб в центральной части острова, о кладоискателях…

– Похвальное намерение, – сказал Мазур осторожно. – В жизни не встречал человека, который бы писал книгу… Чертовски трудное, должно быть, предприятие…

Они так и шагали под ручку по узкой полутемной улочке, застроенной старинными испанскими домами. Со всех сторон доносилась музыка и смех, слонялись веселые компании, в небе горели огромные звезды с Полярной во главе, и на миг Мазуру показалось, что нет никаких сложностей, и он просто-напросто гуляет с самой обыкновенной девушкой, то и дело задевавшей его бедром, не то чтобы с намеком, но никак не случайно.

Он был человек тренированный, видавший виды, и потому вмиг отбросил все мысли, несущие хоть капельку романтической подоплеки. Весь его прошлый опыт восставал против слюнявой романтики применительно к данному конкретному случаю. Этой кукле он зачем-то понадобился, вот и все. А остальное – комедия…

– У меня зародились страшные подозрения, – сказал он, не замедляя шага. – Уж не готовите ли вы мне, мисс, участь персонажа?

– А вы против, Джонни?

– Кто его знает, – сказал Мазур. – Не возьму в толк, зачем мне это. Биография у меня самая что ни на есть прозаическая…

– С точки зрения обывателей вроде Дюфре – отнюдь нет. Я ведь не с кондачка за это дело взялась. Обычный скучный человечек вроде нашего коммивояжера или какого-нибудь бухгалтера обожает читать о других людях – олицетворяющих тот образ жизни, каким он сам никогда жить не будет. Знаете, какие книги прекрасно продаются? Записки вулканологов, путешественников, авантюристов, натуралистов…

– Интересная задумка, – сказал Мазур. – Это значит, я должен всю свою путаную биографию выложить?

– Хорошо бы.

«Неужели вот и оно? – подумал Мазур холодно. – А в сумочке, чего доброго, крохотный магнитофончик, и очень скоро запись будет внимательно слушать другой человек, как раз и натасканный препарировать легенды? Значит, все же спецслужба? Но это означает, что мы уже на подозрении. Или все же что-то другое?»

– Ну хорошо, – начал он сговорчиво. – Мой дедушка был главарем самой знаменитой в Югославии банды, орудовавшей на большой дороге лет двадцать. Однажды он ограбил греческого посла, следовавшего из Афин, забрал у него усыпанный бриллиантами портсигар, который посол вез в подарок югославскому королю от греческого – три фунта золота и горсть алмазов. Мало того, случилось так, что юная и прекрасная супруга посла – сам-то он был стар и плешив, – оказавшись в разбойничьем лагере, воспылала к дедушке…

– Да ну вас, Джонни! Я серьезно. Вы мне расскажите что-нибудь настоящее, мне пригодится для книги.

– Ну ничего себе! – сказал Мазур. – А если вся моя биография, ну прямо сплошь, состоит из таких дел, про которые и вспоминать нельзя, потому что срок давности не вышел?

– Не наговаривайте на себя! Ни за что не поверю. Вы, конечно, наверняка что-нибудь наколбасили, но вряд ли вас ищет полиция трех континентов… Или хотя бы двух. Или хотя бы одного. У вас, в общем, на редкость добропорядочный вид.

– Это маска, – сказал Мазур. – На самом деле в каждом порту, где я бываю, обожаю душить молодых очаровательных журналисток и сбрасывать трупы за борт… Пойдете со мной на мой кораблик? Вот прямо сейчас. Там у меня в рубке припрятана бутылочка, я вам расскажу кучу настоящих историй, а потом, уж не взыщите… Идете?

– Иду, – решительно сказала Наталья, вновь задев его бедром.

Не замедляя шага, Мазур приобнял ее за талию, и она нисколечко не отпрянула, даже склонила голову к его плечу, и они шли дальше, в сторону порта, неотличимые от других парочек, во множестве разгуливавших повсюду. Подумав, Мазур опустил ладонь с талии чуточку пониже – не то чтобы чуточку, а гораздо, – но и это опять-таки не вызвало хотя бы словесного сопротивления. Ну, значит так, подумал Мазур совершенно трезво. Вариантов у нас всего два. Либо она в меня, супермена и красавца, влюбилась по уши с первого взгляда, либо ей от меня что-то очень нужно – настолько, что на все готова. Сердце чует, увы, что второй вариант не в пример ближе к реальности…

Так они и дошли до пирса – что два голубка, разве только не ворковали. Мазур перепрыгнул на палубу, протянул девушке руку, и она прыгнула следом, чуть взвизгнув. Не теряя времени, он направился в рубку, извлек из укромного местечка и в самом деле имевшуюся там бутылку. Уселся на свернутый парус, старательно уложенный позади рубки, похлопал ладонью по грубой ткани рядом с собой. Наталья тут же села, приняла у него бутылку с отвинченным колпачком, старательно сделала глоток, почти не поперхнувшись. «Ах, какие мы свойские, – ядовито подумал Мазур. – Слеза прошибает».

Вокруг, надо признаться, было здорово. Лунная голубоватая дорожка сияла на воде, сверкали звезды, слева, вдали, можно было рассмотреть мельтешение разноцветных неоновых реклам и вывесок в центре города, а в море, милях в полутора от берега, шел справа налево один из множества прогулочных кораблей – этакая стеклянная игрушка, сверкающая огнями на всех трех палубах.

– «Маракайбо», – сказала Наталья, и в ее голосе прозвучала неподдельная зависть. – Вот где жизнь…

– Сплошные мешки с долларами?

– Ага.

– Ну, у нас с тобой все еще впереди, – сказал Мазур, без всяких церемоний закидывая ей руку на шею. – Молодые, энергичные, кровь кипит…

И, напомнив себе, что им движут лишь исследовательские цели – все для пользы дела, а вы как думали? – опрокинул девушку на жесткую парусину, пропитанную морскими солеными запахами, подхватив другой рукой под коленки, устроил совсем удобно и, снова не встретив ни малейшего сопротивления, принялся вольничать руками не особенно хамски, но с бесцеремонностью бывалого бродяги, вмиг спустил бретельки с плеч. Она жарко дышала, закинув голову, пока Мазур управлялся с невесомым ситцем, а потом притянула его за шею и включилась в процесс со всем пылом и немалым опытом. «Р-роман-тика, обделаться можно, – подумал Мазур трезвомыслящей частью сознания. – Объяснил бы мне кто, как в таких условиях можно сделать компрометирующие фотографии, которые так обожает народец определенного пошиба? Ведь из кожи вывернуться придется, тут попотеешь. На море – ни единого подозрительного плавсредства, а с берега рубка заслоняет… Нет, ничего не получится. Зря старается, стервочка…»

Если отвлечься от задних мыслей, продиктованных профессиональным опытом и натренированной подозрительностью, вечеринка задалась на славу – девочка оказалась опытная и искусная, виски полная бутылка, вокруг сплошная романтика в виде звездного неба, теплого мрака, насыщенного морскими запахами. Глупо было бы утверждать, что Мазур не получил никакого удовольствия – наоборот. Другое дело, что известные обстоятельства, о которых нельзя было забывать, подпортили картину, но это, в конце концов, не смертельно…

– Мы подружились? – спросила Наталья, классическим образом прильнувшая к его плечу.

– Да вроде бы, – сказал Мазур. – Теперь тебя даже как-то неудобно душить и выбрасывать в воду…

– Иди ты!

– Ну ладно, считай, что мы подружились. Но вот насчет биографии – я все же не решаюсь тебе ее выкладывать…

– Все вы одинаковы, – грустно сказала Наталья. – Получили свое – и в кусты…

– Да нет, почему? – энергично возразил Мазур. – Вполне может случиться, что именно в тебе я отыскал девушку своей мечты. Подожди, я тебе еще предложу законный брак, как только отыщу галеон. Надоело болтаться по свету, пора домом обзаводиться.

– Ведь сочиняешь?

– Как знать, как знать, – сказал Мазур, поглаживая ее привычно и умело. – Главное, мы подружились…

Надолго воцарилось молчание, они лежали, иногда касаясь друг друга. Мазур напряженно ждал продолжения, когда она начнет что-то говорить, наталкивать на какие-то откровения, чего-то как бы небрежно просить. Главное произошло – подстелилась. Теперь непременно должна перекинуть мостик к своей главной задаче…

Но время шло, а Наталья так и не заговорила о деле. «Ни черта не понимаю, – подумал Мазур. – Самое время ей обозначить, чем интересуется. Не настолько же она глупенькая и наивная, чтобы и в самом деле путаться с рядовым авантюристом вполне бескорыстно? Не похожа ни на глупенькую, ни на наивную…»

Потом на пирсе раздались громкие шаги, судя по звукам, несколько неуверенные, и насквозь знакомый голос завопил по-английски – с большим знанием языка, но все же так, что любой знающий человек с ходу определил бы: английский этому человеку не родной…

– Джонни! Джонни! Ты куда забился, старый бродяга? Выходи поздороваться со старым другом! Мы идем, Джонни, я и виски!

Поймав вопросительный взгляд Натальи, Мазур, нимало не растерявшись, сказал:

– Прилетел, наконец, старый приятель…

Человек шумно перепрыгнул на палубу «Ла Тортуги», и Наталья, целомудренно пискнув, подхватила платье, в две секунды его набросила, несколькими движениями пригладила волосы – и вот уже выглядела вполне добропорядочно.

– Ну, чего ты орешь? – спросил Мазур с ноткой досады в голосе, выпрямляясь на палубе. – Не мог дома подождать?

– Джонни, бродяга клятый, я так по тебе соскучился! – помахивая откупоренной бутылкой неплохого виски, жизнерадостно возопил капитан второго ранга Самарин по кличке Лаврик. – Давай обнимемся, что ли?

Мимолетно приобняв гостя и похлопав его по спине, Мазур мгновенно расстался с последними остатками беззаботности. Что-то должно было измениться или произойти, раз уж нагрянул особист.

– Мисс! – рявкнул Лаврик, только сейчас якобы узрев Наталью. – Простите, если невольно помешал, но я так спешил к старому другу, что о приличиях забыл… Могу ли я иметь честь быть вам представленным?

– Знакомьтесь, – сказал Мазур. – Мисс Наталья, звезда здешней журналистики. Мой беспутный друг…

Он сделал паузу – черт его знает, как на сей раз именовался Лаврик и кем был по последнему паспорту…

– Бен, – сказал Лаврик. – Друзья моих друзей – мои друзья, а для друзей я просто Бен… Я, правда, не помешал? Если что, вы мне открытым текстом выложите, и я поплетусь домой…

– Да нет, не особенно, – сказала Наталья совершенно безмятежно. – Мы как раз собирались уходить… Пойдемте?

Она грациозно направилась к сходням со столь добропорядочным и невинным видом, словно вовсе и не она черт-те что вытворяла с четверть часа назад на свернутом парусе. Мазур двинулся следом. Ни тени разочарования в голосе, отметил он, девчонка абсолютно спокойна. Столь неожиданно нагрянувший Лаврик никаких ее планов не нарушил. Мать твою, в чем же тут подвох?

Глава третья

Левша и блоха

Вопреки опасениям Мазура, справедливо ожидавшего от Лаврика очередных подначек и шуточек, Наталья обставила прощание весьма целомудренно – не стала бросаться Мазуру на шею с пылкими поцелуями, даже в щечку чмокать не стала, просто подала руку, пожелала доброй ночи совершенно спокойным голосом. И упорхнула в калитку. Старый двухэтажный домик испанской постройки был погружен в темноту, светилось только одно окно, слева, на втором этаже.

– Не обращай на меня внимания, – сказал Лаврик. – Если хочешь постоять, пожирая взглядом ее окна, только намекни, я за углом подожду, срочных дел нет…

– Поди ты… – сказал Мазур без особых эмоций, потому что давненько знал товарища Самарина по совместным окаянствам в разных уголках света.

Энергично повернулся и зашагал в сторону своего дома. Лаврик его моментально догнал, помахивая бутылкой. Уже не изображая пьяного, мечтательно протянул:

– Приятная девчонка. Попробую с трех раз угадать, чем ты с ней занимался на «Черепахе». Объяснял теорию относительности? Нет, не похоже… Приятные девочки в таких вот платьицах не интересуются теорией относительности. Знаешь, у меня вдруг возникли нешуточные подозрения, что ты вопреки обязательным для всякого советского человека за рубежом правилам вступил с ней в интимные отношения…

– Я не советский человек, – сказал Мазур. – Я – бродяга и кладоискатель непонятного происхождения…

– Тоже верно. Умеешь ты выкрутиться… Ну и как? Делала она к тебе вербовочные подходы?

– Ни малейших, – сказал Мазур. – Самому удивительно. Ни словечком не обозначила, что же ее интересует. Болтает, правда, что хочет написать книгу о всевозможной экзотике, тайнах, кладоискателях, выбрала меня в качестве одного из героев. Словом, обставлено все так, будто она под меня умостилась, чтобы в будущем денежку зашибить на повествовании о моих поисках…

– Логично, – сказал Лаврик задумчиво. – Неразборчивая в средствах щучка, которая ради того, чтобы вскарабкаться повыше, готова расплачиваться тем, чем ее столь щедро одарила природа… В общем, такое встречается сплошь и рядом… Но знаешь, где тут логическая неувязочка, старый бродяга Джонни? Уж если девочке так хочется пробиться наверх, не стесняясь в средствах, гораздо выгоднее и рациональнее было бы раздвигать ножки не перед парнями вроде тебя, а под каким-нибудь денежным мешком из делового центра или, там, хозяином респектабельной газетки… А?

– Вот именно, – сказал Мазур. – Я и сам что-то такое думал, но не мог точно сформулировать… Фамилия ее меня смущает. Пушкина, изволите ли видеть. Наталья Пушкина. Перебор получается… Или все это придумано кем-то, кто плохо знает русские реалии и выбрал звонкую фамилию, которая на слуху… Хорошо еще, что этот ее дедушка, которого я пока что не видел, – не Александр Сергеевич. Иван Иванович.

– Черт его знает, – сказал Лаврик. – Знал я в Союзе одного майора, которого звали Тарас Бульба. По паспорту. Тарас Остапович Бульба. Так что все возможно. Хотя… Если никакая она не внучка русского эмигранта, если ей эту легенду присобачили вместе с фамилией, это может и означать, что автор легенды вовсе не намеревался использовать ее против русских. Тоже версия, позволяющая делать предварительные наметки… А в общем – не будем гнать лошадей. Вдруг да она – взаправдашняя внучка эмигранта Пушкина, в меру блудливая и в меру пронырливая. И ничего ей не нужно, кроме как сделать из тебя репортаж с прицелом на звонкую сенсацию… Во всяком случае, у кубинцев ничего на нее нет. Они тоже не всеведущи, знаешь ли. Достоверно известно, что живет здесь твоя Наталья не менее года, как и дедуля, а вот больше ничего не известно. Ну, будут копать… Что до интима – продолжай, не стесняйся, глядишь, что-нибудь и прояснится… Чего косишься?

– Ты к нам какими судьбами?

– То есть, как это? – хмыкнул Лаврик. – Как можно вас оставить без отеческого надзора парнишкам вроде меня? Ведь болвану ясно, что вы все, оказавшись в горниле буржуазных соблазнов, моментально разложились морально и идеологически, быть может, уже и запродались мировому империализму в обмен на бочку варенья, корзину печенья и доступных девочек-плохишек… Реагировать пора. Вот меня и послали измену искоренять… Чистосердечное признание – оно, знаешь, смягчает. Так что выкладывай по-доброму: кто тебя вербанул – янкесы или «интеллидженсы»? В сотрудничестве с парагвайцами я тебя не подозреваю, успокойся. Ну что такое парагвайцы? Мелочь пузатая, которой человек с понятием запродаваться не станет – неприлично…

– Самарин, тебе самому эти шуточки не надоели?

– Нет, – серьезно сказал Лаврик. – Профессия у меня такая – выявлять и противостоять. Вам легче, вы без всяких церемоний глотки режете, а мне за вами еще и бдеть… Вот и шуточки, соответственно… Кстати, не такие уж это и шуточки. На тебя, родной, уже доносец поступил. Только я прибыл, не успел еще лапти снять, как поступил на тебя сигнал… В измене тебя, правда, никто вплотную не обвиняет, но вот что касаемо твоего морального облика, недостойных советского офицера поступков, общего образа мыслей и действий… Тут, извини, такой компромат поступил, что впору партком собирать и ставить вопрос о пребывании в рядах…

– Мозговитый, сука, – сказал Мазур сквозь зубы. – Кому ж еще?

– Ты дьявольски проницателен, – ухмыльнулся Лаврик и после короткого раздумья глотнул из бутылки. – Я ведь присутствовал на его инструктаже, он прекрасно знает, что я и где я. Обрадовался мне, как отцу родному, чуть ли не на шею кинулся. И столько о тебе порассказал дрожащим от праведного возмущения голосом… Категорически неправильно ты себя ведешь, с его точки зрения. Шляешься по злачным местам, где тебя в два счета могут спровоцировать, скомпрометировать и завербовать. Бдительность утратил напрочь. С подозрительными лордами в карты дуешься, с подозрительными французами виски тянешь, с подозрительными девицами лясы точишь. Мало того, с кабацкими проститутками водишься и деньги казенные на них спускаешь. Да вдобавок еще и его пытался заставить с означенными девками хороводиться – без сомнения, для того, чтобы вовлечь в свои махинации, избежав тем самым контроля с его стороны. Одним словом, по его глубокому убеждению, ведешь ты себя кругом неправильно и подозрительно, пора тебя останавливать, пока не сбежал ты, скажем, к янкесам, чтобы и далее без помех предаваться буржуазным порокам… Ты башкой не верти, я не сам все это придумал, я его полчаса слушал… Хорошо еще, что из-за специфики командировки у него нет возможности писать в инстанции, а то бы такую телегу на тебя накатал в сорок восемь адресов…

– С-сука, – повторил Мазур. – И откуда такие берутся?

– Воспитаны партией и Советским государством, родной, – ханжеским тоном произнес Лаврик. – Слышал бы ты, в каких формулировках это было изложено, какими словами – насквозь политически правильными, жемчужина к жемчужине… Талант пропадает.

– И за что мне это божье наказание…

– Он хороший специалист, – сказал Лаврик. – Потому его к вам и сунули. А все остальное… Ну, куда денешься? Должны быть на свете и такие вот, насквозь правильные, хотя лично я насчет подобных…

– Он ведь еще и дома писать примется, тварь такая, – сказал Мазур с философской покорностью судьбе.

– Уж это непременно, – поддакнул Лаврик. – Но тут, знаешь ли, вступают в игру прекрасно тебе известные нюансы… Времена, сейчас, конечно, не те, чтобы глупая писанина качественно ломала жизнь, однако это еще не значит, что обойдется совершенно без последствий, смотря к кому бумага попадет, кто решит, что решит… Не надо тебе разжевывать, сам знаешь, не первый год ножку тянешь. И тем не менее – ты опять-таки прекрасно знаешь – бывают ситуации, когда на подобные телеги внимания не обращают вообще. Называется эта ситуация просто: «Победителей не судят». Уловил?

– Еще бы, – сказал Мазур.

– Вы обязаны отыскать этот агрегат как можно быстрее.

– Мать твою, – сказал Мазур. – Мы можем быть хотя бы уверены, что эта штука – где-то здесь?

– А что, тебе этого не говорили?

– Говорить-то говорили… Но мало ли что? Помнишь операцию «Сахара»?

– Век бы ее не помнить, – с чувством произнес Лаврик. – Нет, тут совсем другое. Она есть. Где-то на дне. На глубину уйти никак не могла – аккумуляторные батареи разрядились, не дотянула бы до абиссали…

– Мы что, до сих пор не имеем права знать, что ищем?

– Имеете, имеете, – сказал Лаврик. – Это поначалу чья-то мудрая голова перегнула палку… Вы, родной, ищете «Ската». Новое слово в науке и технике. Беспилотный, если можно так выразиться, аппарат. Построен в подводном центре ВМС США – тебе-то не нужно объяснять, что это за шарашка… Управляется по кабелю с поверхности. Горизонтальные и вертикальные винты. Потрясающий «эффект присутствия»: кресло оператора на судне-носителе имеет несколько степеней свободы и обратную связь. На аппарате – два гидрофона и телекамера, у оператора – экран в шлеме и наушники. Я сам, разумеется, видеть этого не мог, но, по некоторым сведениям, у того, кто «Скатом» управляет, полная иллюзия, будто он находится внутри. Простота управления фантастическая. В Штатах, на первых испытаниях, кресло доверили двенадцатилетнему пацану, сынку кого-то из конструкторов, и он довольно долго и сноровисто с этой штукой управлялся…

– Ах, во-от оно что… – сказал Мазур.

– Вот именно, – кивнул Лаврик. – У нас такой штуки пока что нет, но в хозяйстве, как легко догадаться, она пригодится. По креслу оператора у нас есть кое-какая информация, но вот если бы к ней присовокупить еще и сам аппарат… Одним словом, начальство рассуждало просто и здраво: русский Левша способен не только подковать на все лапы аглицкую блоху, но запросто может еще означенную блоху и спереть из-под самого носа, так что англичанин и не спохватится… Благо «Скат» лежит где-то в нейтральных водах и с точки зрения морского права является, строго говоря, бесхозным имуществом, которое всякий нашедший вправе прикарманить без малейших юридических последствий. Кто успел, тот и съел… В конце концов, мы не виноваты, что порвался кабель, что американцы ищут свое сокровище совсем в другом месте…

Мазур усмехнулся:

– Очень уж кстати все сложилось – и кабель порвался, и ищут в другом месте. Что-то плохо верю я в такие совпадения. Что скажешь?

– Ну что ты, как дитя малое, – сказал Лаврик спокойно. – Откуда я знаю? А и знал бы, не сказал бы… Если хочешь знать мое личное мнение – на судне-носителе не менее ста человек, экипаж и прочие. Теория вероятности и жизненный опыт подсказывают, что среди индивидуумов вполне может затесаться субъект с двойным дном. Но это, повторяю, мои частные умствования. Что, как и почему – нас интересовать не должно. Главное, эту штуковину надо найти в хорошем темпе, пока американцы не спохватились и не сообразили, что тянут пустышку. Они-то вовсю пашут милях в пятистах отсюда – в небе не менее полудюжины «орионов», куча судов. Голову прозакладывать можно, у них примерно то же самое: кто-то с большими звездами на плечах лупит кулаком по столу и орет: мол, во что бы то ни стало… Начальство везде одинаково, – он приостановился. – Я от твоего дома шел мимо этого особнячка, ни одно окно не горело, и сейчас та же история… Там что, никто не живет? Усадьбочка-то вроде роскошная…

Мазур взглянул на дом, увенчивавший вершину невысокого холма, за которым и располагалось их очередное временное пристанище. В самом деле, особняк был добротный, трехэтажный, каменный, обнесенный практически не разрушенной стеной.

– Вот то-то, – сказал он. – Видишь, дорожка к воротам травой заросла? Это, друг мой Константин Кимович, классический дом с привидениями, согласно «Приключениям Гекльберри Финна». Стоит необитаемым уже лет восемьдесят. То есть, по бумагам, он, конечно, кому-то до сих пор принадлежит, но никто там давненько не живет. Мне, как новичку, в первый же вечер во «Флибустьерской гавани» все рассказали подробнейшим образом. На этой гасиенде, говорят, жил когда-то некий герцог. Ну, не настоящий, а негритянский. Какой-то герцог из приближенных одного из черных императоров Гаити. Когда императора свергли, герцог сбежал сюда вместе с казной – и тут-то развернулся на полную. Черной магией баловался, ихним пресловутым вуду, черти чуть ли не батальонами шастали, упыри, там, всякие… Потом герцог то ли сам помер, то ли его придушили те caмые черти. И, что характерно, сколько дом ни переходил из рук в руки, ни один последующий владелец не смог ужиться с привидениями, которыми домик набит от подвала до чердака. Священников водили, мессы служили – без толку. В конце концов плюнули и отступились. Лет восемьдесят дом стоит необитаемым.

– Черт знает, что за мистика мохнорылая…

– За что купил, за то и продаю, – сказал Мазур, разглядывая огромное темное строение с высокой остроконечной крышей. – Сам я привидений поблизости не видел, но дом, точно, давненько уж заколочен, и ни один местный туда после захода солнца не сунется. Между прочим, домик, который мы сняли, потому и обошелся процентов на тридцать дешевле, что примыкает к холму, граничит с «проклятой гасиендой».

– Рассуждая логично, надо было снять саму гасиенду, – заключил Лаврик. – Обошлось бы еще дешевле, я думаю.

– Да я тоже об этом думал, – сказал Мазур. – Но потом решил, что это к нам привлечет лишнее внимание. Не то что весь город, а весь остров пальцами бы тыкал: вот они, те самые, что в чертовом доме поселились…

– Тоже верно.

– А вообще, – сказал Мазур, – привидения уже появились на горизонте. Только они из плоти и крови…

Лаврик мгновенно подобрался:

– Это как?

Он молча, без единой реплики или вопроса выслушал короткий рассказ Мазура. Пожал плечами, скупо отхлебнул из бутылки:

– А знаешь, твой кабатчик прав. Не похоже это на державу. Спецслужбы и полиция работают изящнее…

– Ну, а кто они тогда?

– Научно выражаясь, хрен их знает, – сказал Лаврик, задумчиво созерцая дом с привидениями. – Мало данных. Ничего, не огорчайся. Теперь тут я, за моей широкой спиной будете в безопасности…

Мазур, чуточку подумав, взял у него бутылку и сделал добрый глоток. На душе стало чуточку спокойнее – все заботы о безопасности отныне лежали не на нем самом, и даже не на загадочных кубинцах, невидимками маячивших неизвестно в какой стороне. Его посетила шкурная, быть может, но понятная каждому служивому человеку нечаянная радость – изрядная доля ответственности свалилась с плеч. Теперь он отвечал исключительно за купание, а все прочие претензии следовало адресовать кап-два товарищу Самарину.

– У меня гениальная версия, – сказал Лаврик, перехватывая у него сосуд. – А что, если там кто-то примитивно устроил склад контрабанды, прикрываясь призраками?

Мазур не без злорадства сказал:

– Чересчур киношный оборот. Затрепанный романистами еще лет сто назад. Говорю тебе, дом стоит пустой восемьдесят лет, что-то не верится, чтобы контрабандисты, пусть даже династия, продержались столько, и никто ничего не узнал. И потом, местные всерьез опасаются этого домишки. Говорю же, даже арендная плата…

Он машинально присел, втянул голову в плечи, и то же сделал Лаврик, не выпустив, впрочем, зажатую мертвой хваткой бутылку – совсем рядом раскатисто грохнуло посреди ночной тишины, проем меж пологим склоном холма и крайним домом соседней улочки вдруг на миг высветился изнутри ослепительной вспышкой, отбросившей неправдоподобно резкие тени лохматых пальм и островерхих крыш.

Уже чуть ли не в следующую секунду Мазур с его немалым опытом определил, что взрыв раздался если и не в домишке, где квартировала его команда, то в непосредственной близости.

Оба, переглянувшись, припустили бегом.

…Полицейских было двое, словно нарочно подобранных каким-то циником разительного контраста ради. Имелся еще и третий, рядовой обмундированный, но он не встревал в расследование, с самого начала торчал на темной улице, вяло делая вид, будто уговаривает сбежавшихся зевак разойтись.

Зато двое чинов старались вовсю. Инспектор Пэриш, белый, как раз и выглядел патентованным английским лордом, коему Шелтон в подметки не годился: этакая меланхоличная жердь шести футов ростом, с лошадиной физиономией и незажженной трубкой во рту. Сержант де ла Вега, негр, был на две головы длиннее шефа и на несколько футов пошире – громадина с рожей то ли профессионального боксера, то ли ночного душителя.

Мазур очень быстро просек распределение ролей у этой парочки – один злой, другой, соответственно… нет, не добрый, просто чуточку добрее, малость на человека похож. Громила-сержант старательно изображал злыдня – он таращился на Мазура так, словно подозревал его в совершении всех нераскрытых в стране преступлений за последнюю пятилетку, сердито сопел и недоверчиво фыркал в ответ на все, что Мазур ни говорил; порой недвусмысленно давал понять, что ни единому слову не верит и вот-вот защелкнет на Мазуре наручники. Прямо этого не говорилось, но де ла Вега, похоже, питавший врожденную ненависть ко всем приезжим вообще и кладоискателям в частности, давал понять, будто уверен, что это сам Мазур прятал во дворе криминальную взрывчатку, которая и бабахнула отчего-то посреди ночи.

Инспектор Пэриш добросовестно отрабатывал свою часть программы. В моменты наивысшего напряжения он деликатно осаживал не в меру расходившегося подчиненного, взывая к рассудительности и напоминая о презумпции невиновности – но между делом с невинным видом подбрасывал вопросики с подковырочкой, что было даже похуже грозного сопения и людоедских взоров сержанта. В какой-то момент Мазур всерьез стал опасаться, что остаток ночи придется провести в участке – тем более что абсолютно все имевшиеся у них официальные бумаги вкупе с паспортами инспектор после вдумчивого изучения сложил в стопочку и зажал ее в руке, не проявляя ни малейших поползновений вернуть.

Хотя дело, если рассудить, яйца выеденного вроде бы не стоило. Во дворе домика, почти посередине меж хлипким, чисто символическим заборчиком и стеной, рвануло нечто, по мощности примерно равное граммам ста тротила. Если не считать небольшой ямки и вырванных с корнем местных лопухов, ни малейшего материального ущерба не последовало, даже стекла не вылетели, потому что их и не имелось ни в доме, ни у ближайших соседей, в здешнем климате обходились и без стекол, заменяя их плетеными занавесками и москитными сетками…

Все члены команды Мазура, включая Лаврика, смирнехонько разместились по углам скудно освещенной керосиновой лампой комнатушки, игравшей роль гостиной. Мазур сидел у древнего стола, по другую сторону разместился инспектор, а за спиной у него грозным монументом возвышался сержант, сверкавший белками глаз в полумраке, как самое натуральное привидение из «проклятой гасиенды». На улице все еще толпились и лениво гомонили соседи, обрадованные незатейливому развлечению, слышно было, как оставленный на стреме мундирный полисмен время от времени уныло бубнит, что ничего интересного тут нет и не предвидится, кого надо, того и взорвали, так что шли бы вы досыпать…

– Итак, вы никого не подозреваете и не выдвигаете обвинений в адрес конкретных персон… – протянул инспектор с таким видом, что невозможно было понять, радует его такое положение дел или же удручает. – Следует понимать так, что вы не намерены подавать заявление?

– А если я даже и подам, какие у расследования будут перспективы? – спросил Мазур.

– По чести признаюсь, унылые. Очевидцев нет, а вы сами не даете в руки следствия никаких нитей…

– Значит, и время тратить не стоит.

– Вы настолько проникнуты духом христианского всепрощения?

Мазур пожал плечами:

– А что изменится, если я стану орать и ругаться? Решительно не представляю, в чем тут дело. Нет у меня никаких врагов – ни здесь, ни там, откуда я приехал. Какая-то дурацкая шутка, хулиганы развлекались…

– Это ваше окончательное решение?

– Пожалуй, – сказал Мазур.

– Ну что же… – инспектор Пэриш долго и мастерски держал зловещую паузу. – Хулиганы есть и у нас, согласен, молодежь иногда ведет себя отвратительно… И все же это несколько странно. Не в обычаях нашего острова ночью швырять взрывчатку во двор. Случаются досадные недоразумения… Скажем, в День независимости, когда с петардами и шутихами порой обращаются безответственно и крайне неосмотрительно. Однако День независимости праздновали четыре месяца назад…

Мазур в двадцатый, наверное, раз пожал плечами со всей выразительностью, на какую был способен. Тем временем инспектор перебирал паспорта и бумаги с таким видом, словно распознал в них фальшивки все до единой.

Вот этого опасаться не стоило. Все бумаги были настоящими – всевозможные разрешения, дозволения, лицензии, арендные и прочие договоры, законным образом выправленные Мазуром в здешних присутственных местах. Вот паспорта, конечно, фальшивые, но изготовленные не умельцами из портовых притонов, а державой – так что не рядовому инспектору раскусить такую липу…

– Мы здесь радушно, дружелюбно и терпимо относимся к иностранцам, мистер Марчич, – почти задушевно признался инспектор. – Что скрывать, экономика нашей страны в значительной степени зависит от иностранцев – как туристов, так и… э-э… прочих приезжих, хотя бы, например, кладоискателей с оформленными лицензиями. Никому не возбраняется искать затонувшие корабли с испанским золотом…

– По-моему, у нас все документы в порядке, – смиренно сказал Мазур.

– Да, мне тоже так кажется, – небрежно кивнул инспектор. – Но, мистер Марчич! Мы здесь очень не любим иностранцев, которые нарушают законы или сводят на нашей территории свои счеты. Наша страна входит в британское Содружество наций, мы долгие годы находились в сфере влияния британских традиций… А одна из этих традиций – неотвратимость и эффективность правосудия. Впрочем, вам, как гражданину Австралийского Союза, это должно быть прекрасно известно…

– Не надо строить иллюзий, будто у нас тут все чуточку ненастоящее, – произнес де ла Вега, явно раздосадованный тем, что ему так долго пришлось молчать. – Ну да, у нас тут растут пальмы, а всю страну можно обойти за день. Но тюрьмы у нас, парень, самые настоящие, и судьи тоже. И полицейские не пальцем деланы, так что смотри у меня, шустрик, а я, со своей стороны, буду за тобой приглядывать…

Мазур воззрился на инспектора со страдальческим, как он надеялся, выражением лица:

– Извините, но я решительно не понимаю…

– Сержант, не перегибайте палку, – равнодушно бросил инспектор, не оборачиваясь. – У нас пока что нет претензий к мистеру Марчичу… Из чего отнюдь не вытекает, что их не возникнет в дальнейшем…

Лаврик нейтральным тоном сообщил из своего угла:

– Вообще-то толковый адвокат вполне может посчитать такое заявление угрозой…

Обрадованный сержант покинул свой пост за креслом шефа, бесшумной кошачьей походкой, неожиданной для такой громады, приблизился к Лаврику и грозно навис над ним:

– А ты что, парень, из законников?

– Где там, – сказал Лаврик. – Я просто занимаюсь организационными вопросами, если вы понимаете, что я имею в виду…

– Понимаю, – сказал сержант, грозно сопя. – Бумагами шуршишь, ага… Как мне жизненный опыт диктует, таким вот бумажным крысам за решеткой особенно тяжело…

Вид у него был по-настоящему жуткий – но вряд ли он мог всерьез испугать товарища Самарина с его обширным личным кладбищем…

– Сержант, – без выражения произнес инспектор. – Бросьте, что вы, как маленький… Итак, мистер Марчич… – определенно колеблясь, он покачал в воздухе стопкой бумаг, но в конце концов все же протянул их Мазуру. – Инцидент, думаю, следует считать исчерпанным, полиция не имеет к вам претензий… Но я все же остаюсь при своем убеждении: эта история выглядит несколько странно. Почему именно вам бросили во двор взрывчатку?

– Хотел бы я и сам это знать, – сказал Мазур искренне. – Послушайте… – добавил он с таким видом, словно его осенило. – А если всему виной – «проклятая гасиенда»? – он покосился в окно, выходившее как раз на темный холм с темным особняком на вершине. – Мало ли в какой форме могут выражаться проказы тех, кто там, как меня уверяли, обитает…

– Вы серьезно?

– Кто его знает, – сказал Мазур. – Я такого наслушался…

– Подобные проказы, даже если вы и правы, полиции не подвластны, – сухо сказал инспектор. – Всего хорошего, господа…

Он величественно кивнул и вышел, прямой, как рельс, зажимая в зубах трубку – неплохая имитация Шерлока Холмса, по крайней мере, внешне. Следом, тяжко переваливаясь, направился сержант – вовсе уж ублюдочная пародия на доктора Ватсона. «Сейчас погрозит кулаком на прощанье», – подумал Мазур. И ошибся ненамного – де ла Вега обернулся в дверях и грозно покачал указательным пальцем, причем в его глазах читалось: «Всех посажу, один останусь». Часовой с облегчением покинул свой не нужный никому пост, и троица полицейских гусиной вереницей направилась к оставленному неподалеку открытому джипу.

Тут только соседи стали разбредаться, окончательно убедившись, что ничего интересного более не предвидится. Судя по опасливым взглядам, которые иные бросали в сторону «проклятой гасиенды», версию взрыва, выдуманную Мазуром шутки ради, и ныне некоторые вполне готовы были принять всерьез…

Мазур так и стоял в дверном проеме, задумчиво глядя на темную улицу. Лаврик появился рядом, протянул:

– Колоритная парочка…

– А ты чего лез на рожон? – сердито спросил Мазур. – Самое время было про адвокатов ввернуть…

– Изучал их реакции, – серьезно сказал Лаврик. – Это, знаешь ли, странно.

– Что именно?

– Их настрой, – сказал Лаврик. – Все выглядело так, словно оба с самого начала подозревают нас во всех мыслимых грехах. А это неправильно. Насквозь неправильно. Обычно полиция в таких вот странах ведет себя иначе. Любой приезжий с твердой валютой в кармане – поилец и кормилец, в том числе и кладоискатель вроде тебя: ты ж им кучу денег за лицензии заплатил и еще заплатишь… Кормильцу обычно хамят и угрожают лишь в том случае, когда против него есть твердые улики или серьезные подозрения. А эти два клоуна с самого начала клыками щелкали, разве что один потише, а другой погромче. Неправильно…

– И что ты этим хочешь сказать?

– Сам не знаю пока, – сказал Лаврик. – Одно могу определить совершенно точно: если они до этого мало что о нас знали, то теперь, перерыв бумаги и паспорта, знают гораздо больше.

– Полагаешь, ради этого и затеяно? Но ведь они – вроде бы настоящие полицейские. Кто мешал посмотреть дубликаты в соответствующих конторах?

– Родной, я тебе не Штирлиц, – сказал Лаврик. – Поживем – увидим, к чему все эти сюрпризы…

Глава четвертая

Сюрпризы и знакомства

Частый металлический звон пронизал воду, когда они уже проплыли половину расстояния до того места, где стояла «Черепаха» – от очередного объекта, на который отреагировала электроника, показав металлический объект немалых размеров, покоящийся на глубине четырнадцати с лишним метров. Вот только при ближайшем изучении этот объект оказался очередной пустышкой – мятый и ржавый бак, смахивавший на автоцистерну, неведомо как попавшую в пучины…

Махнув остальным, Мазур наддал, ожесточенно колыша ластами. Частый и долгий звон был сигналом тревоги, свидетельствовавшим, что наверху образовалась нештатная ситуация. Издавало его самое примитивное устройство из двух крышек от кастрюль, соответствующим образом закрепленных на длинном лине – этого вполне достаточно, техническая сложность ни к чему, лишь бы звук был достаточно громким…

Положив руку на рукоять ножа, Мазур вертикально шел к поверхности. Над головой у него уже маячил темный овал – днище «Ла Тортуги», – но за кормой провиделось нечто новое, что-то вроде огромного кома водорослей или мотка веревок, свободно свисавших в районе винта. А ведь, пожалуй, это…

Он свернул с вертикальной траектории. Подплыл к этому слегка колыхавшемуся, просвечивающему кому. Хватило одного взгляда. Тронув рукой крупные ячейки – положительно, капроновые, – потянул. Затейливо выругался про себя. «Черепаху» угораздило запутаться винтом в самой обыкновенной рыбацкой сети… Стоп, стоп, но откуда тут, в открытом море, рыбаки? За всю неделю они ни разу не попадались у Безымянного, а там, где кто-то из местных и забрасывал невод в синее море, он непременно, как и полагается, обозначал его «махалками» – поплавками с длинными палками и кусками яркой материи…

Мазур пошел к поверхности, готовый к любым неожиданностям. Викинг, получив недвусмысленный жест в качестве приказа, зашел с другого борта – мало ли что…

Однако на палубе «Черепахи» не обнаружилось никаких агрессоров, там были только свои. Пеший-Леший, качая головой и тихо матерясь, перевесился через борт на корме, разглядывая опутавшую винт сеть; Крошка Паша и Лаврик, наоборот, уставились в направлении Безымянного.

– Что у вас тут? – спросил Мазур, освобождаясь от баллонов и прочего. – На минуту нельзя оставить…

И тут же осекся – лица у них были чересчур серьезные для простой досадной случайности…

– Два катера, – сказал Лаврик, нехорошо щурясь. – Появились откуда-то из-за острова, со стороны рифов, прошли впритык, и с одного бросили сеть, да так ловко, падлы, что винт моментально намотал ее чуть ли не целиком. Паша как раз, согласно твоему приказу, менял точку… Человек восемь. Оружия я не заметил, на виду, во всяком случае, не держали…

Мазур посмотрел в ту сторону. Остров Безымянный, необитаемый и, по большому счету, никому не нужный – клад там не спрячешь, сплошной камень, – оставался на первый взгляд нетронутым кусочком дикой природы. Судя по спокойному полету диких птиц над буйным зеленым переплетением крон, лиан и кустарника, людей на суше не было.

– Незаметно, чтобы они ушли, – сказал Лаврик. – За скалой прячутся… Ждем указаний, адмирал.

Мазур помедлил, пытаясь сформулировать ценные указания. Это все же не походило на прямое нападение – никто не стрелял, не шел на абордаж. Вообще-то в тайнике в трюме «Черепахи», устроенном еще прежним хозяином, честно показавшим захоронку, лежала парочка револьверов, американский «Кольт» и аргентинский «Шериф», да вдобавок самозарядный карабин, опять-таки американский «Гаранд». Насквозь незаконный арсенал – но такой примерно набор отыщется в тайнике у каждого второго мореплавателя, попади он в руки полиции. Неприятностей, конечно, не оберешься, однако никто не примет ни за мафиозо, ни за контрабандиста оружия; при некоторой изворотливости и наличии денег можно замять инцидент…

Он так и не отдал приказ вооружиться – не было пока что прямой угрозы, не стоит и рисковать. Более всего случившееся походило на некую демонстрацию – как и ночной взрыв невеликого количества взрывчатки…

– Чего стоите? – сказал он хмуро. – Двое за борт, освободить винт!

Крошка Паша и Викинг, к которым он прямо и обращался, шумно обрушились в воду с ножами в руках, принялись полосовать зеленоватые капроновые ячейки.

– Слева! – тихо предупредил Лаврик.

Мазур мгновенно развернулся в ту сторону. Слева на полной скорости приближался вынырнувший из-за скалы деревянный катер, не особенно и новый, вовсе не роскошный, но, судя по тому, как он пер, оснащенный новехоньким отличным мотором. Шел чуть ли не на редане, подобно торпедному катеру…

«Идиоты! – промелькнуло в голове у Мазура. – Что они делают? Сейчас ведь вмажутся…»

Инстинктивно он ухватился за планшир, чтобы устоять на ногах, когда кораблик сотрясет удар. Краем глаза увидел перекошенную физиономию Мозговитого.

Обошлось. Мастерски отвернув в последний миг, катер пронесся мимо в каких-то миллиметрах, мелькнули несколько хохочущих физиономий, черных и белых, посудина развернулась, вздымая белопенный бурун, сбавила ход, подошла совсем близко, все медленнее и медленнее. Мотор замолк. Катер покачивался на глади морской метрах в десяти от борта «Ла Тортуги».

Мазур мрачно смотрел на них, покачивая в руке увесистый гаечный ключ на двадцать два – из инструментария, стоявшего на палубе возле компрессора. С такого расстояния он ни за что не промахнулся бы – хоть одному, да в лоб, ежели что…

Пятеро прямо-таки помирали со смеху – веселые попались ребятишки, чтобы им утонуть на мелком месте… Двое белых, загорело продубленные рожи коих ничуть не походили на физиономии туристов, трое негров. Bсe пятеро одеты незамысловато и небогато, по первому впечатлению – классические аборигены.

– Ваша сеть, уроды?! – крикнул Мазур.

Пятеро ржали, уставясь на него, мало того – показывали на него друг другу пальцами с видом поддавших посетителей зоопарка. Мазур многозначительно покачал ключом. Тогда сидевший у штурвала здоровенный негр, не переставая жизнерадостно ржать, запустил руку куда-то себе под ноги, извлек и положил на колени классический винчестер со скобой рычагом. Пищаль выглядела далеко не новой, но ухоженной – и вполне настоящей.

– Схожу за самопалом? – тихонько, одними губами спросил Лаврик.

– Давай, – сказал Мазур. – Самое время. Но на вид не выставляй, неизвестно еще, как обернется…

Кивнув, Лаврик исчез в трюме. Двое за кормой продолжали свою работу, справедливо рассудив, что именно так в сложившихся условиях и следует поступать.

– Что вам нужно? – крикнул Мазур, опустив бесполезную железяку, совершенно не «плясавшую» против винчестера.

– Моя твоя не понимай, большой белый парень! – крикнул негр с винчестером, захлебываясь от жизнерадостного смеха.

– А остальные – понимай? – спросил Мазур, твердо решив, что из равновесия они его не выведут.

– Ни одна моя твоя не понимай, белый человек! – на столь же ломаном английском, этаком «пиджине», крикнул один из белых.

Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что над ним издеваются самым беззастенчивым образом, валяют ваньку. Как будто житель острова, последние двести лет принадлежавшего Британской империи, тем более белый, мог лепетать по-английски столь примитивно…

Справа послышался треск мотора – показался второй катер, с двумя белыми и негром. Негр, одетый лишь в юбочку из пальмовых листьев, приплясывал на носу, размахивая тонкой жердиной, словно копьем. Один из белых, заливаясь хохотом, аккомпанировал ему, стуча кулаком по пустой жестянке из-под масла.

Второй катер остановился примерно на том же расстоянии, что и первый. Из трюма показался Лаврик, спокойно присел у борта, положив рядом сверток материи, в котором таился карабин.

– Моя зовут Большая Осьминога! – орал негр с жердью. – Моя – великий вождь этой земля, этой вода! Твоя белая морда, большой парень борода метлой, привела свою лодку прямо в святилище великого бога Мусумба! Твоя белая морда осквернять священные воды! Твоя убираться быстро-быстро, пока не гневается великий Мусумба!

И вся орава, мотаясь от хохота, заорала довольно слаженно:

– Му-сум-ба, Му-сум-ба, Му-сум-ба!

– Великий Мусумба гневаться! – орал негр в пальмовых листьях. – Твоя убираться быстро-быстро, пока не стало плохо-плохо!

Мазур исподлобья смотрел на них и молчал. Не осталось никаких сомнений, что все это – самая беззастенчивая и дешевая комедия. Никто на острове и словечком не упоминал о «священных водах», а равно и «великом Мусумбе». Никакого такого великого вождя не могло быть у этих вод и безымянного островка. Эти, в катерах, откровенно валяли дурака. Но сеть-то они бросили всерьез…

Крошка Паша шумно перевалился на палубу, за ним последовал Викинг. Мельком глянув в ту сторону, Мазур убедился, что винт свободен. За кормой плавала масса зеленоватых обрезков.

– Твоя убираться подальше от святилища великий Мусумба! – орал негр, патетически потрясая жердью. – Или будет плохо-плохо!

– Слушайте, ребята, – сказал Мазур громко и убедительно. – Объясните по-хорошему, в чем дело…

Катер справа, рокотнув мотором, сорвался с места. Белый, отбросив жестянку, достал канистру, открыл ее и, перегнувшись за борт, стал лить в волны прозрачную жидкость. Моментально донесся резкий запах бензина.

– Заводи мотор, – сквозь зубы проговорил Мазур.

Викинг кивнул и кинулся в рубку. Катер подошел еще ближе, человек на носу сосредоточенно плескал из канистры – так, что бензин попал уже не только в воду, но и на борт «Ла Тортуги».

Второй держал на виду большую зажигалку, многозначительно маяча ею перед Мазуром.

Второй катер вдруг дернулся и унесся к острову. Швырнув опорожненную канистру в воду, белый прыгнул за штурвал. Второй поднял большим пальцем крышку зажигалки, сверкнул огонек… Катер умчался – а зажигалка полетела в воду, и над ней моментально взвилось прозрачное пламя…

– Ходу! – рявкнул Мазур.

Под палубой надсадно взревел мотор. «Ла Тортуга» рванула в сторону, в лицо пахнуло жаром, но они вовремя успели, залитый бензином борт так и не вспыхнул.

– Стоп машина! – распорядился Мазур, когда они отошли на пару кабельтовых.

Оглянулся. Бензин уже догорел, море очистилось от пламени. Оба катера торчали примерно на том же месте, неизвестные хулиганы махали руками и орали все ту же ерунду про святилище и гнев Мусумбы.

Было совершенно ясно, что о нормальной работе придется забыть – по крайней мере, на сегодня.

– Курс на остров, – мрачно приказал Мазур.

Лаврик промолчал – и даже Мозговитый вопреки своему обычному занудству не стал встревать, напоминать о долге и задании Родины. Похоже, он изрядно перетрусил.

Взяв Лаврика за локоть, Мазур отвел его на нос и тихонько сказал:

– Слушай, мне поневоле лезут в голову самые идиотские мысли… Может, там на дне и в самом деле лежит какой-то золотой галеон? И мы кому-то – как кость в горле?

– Мы бы знали, – сказал Лаврик.

– Тогда как ты все это объяснишь? – Мазур показал большим пальцем за плечо, на удалявшийся безымянный остров.

– Представления не имею, – отозвался Лаврик с чуточку виноватым видом.

– Но ведь должно же быть какое-то объяснение? – сказал Мазур. – Все это ничуть не похоже на обычное хулиганство – особенно если вспомнить про ночной фейерверк. Сам видишь, работать в таких условиях невозможно. Они нам работать не дадут… Ты уж придумай что-нибудь, друг милый, это как-никак твоя прямая обязанность… Или я неправ?

Лаврик сердито поджал губы, оглянулся назад. Там уже не видно было лодок, да и зеленый островок едва виднелся над горизонтом.

– Будь уверен, придумаю, – сказал он зло. – Разберемся…

…Оказалось, что их невезение на этом не кончилось. Впрочем, очередная неприятность серьезной вовсе не выглядела. Просто-напросто кто-то нахально занял их законное место на пирсе, оплаченное на три недели вперед. В промежутке меж безымянным корабликом ловца креветок и другим таким же суденышком, принадлежавшим неведомо чем промышлявшему веселому мулату – с обеими Мазур уже свел шапочное знакомство, как и подобает коммуникабельному страннику, – в аккурат на месте «Черепахи» стояло довольно внушительное судно – шестидесятифутовая двухмачтовая шхуна, выглядевшая чересчур чистенькой для корабля-работяги. Скорее уж яхта – конечно, не миллионера, а человека среднего достатка. За кормой повис в безветрии американский звездно-полосатый штандарт, а под ним красовались старательно начищенные медные буквы «Русалка». Шхуна выглядела далеко не новой, но содержавшейся в порядке.

На пирсе стоял старенький грузовичок с броской сине-красной надписью на борту «Грузовые перевозки Робинсона», и возле него что-то делали несколько человек, но Мазур к ним особенно не приглядывался, рассерженный этаким сюрпризом. Настроение и без того было не самое благодушное, а уж теперь…

Сделав знак Викингу подойти ближе – так что борт «Черепахи» глухо ткнулся о корму пришельца, – Мазур задрал голову и крикнул неприязненно:

– Эй, там, на «Русалке»!

Довольно долго ничего не происходило, потом на корме показались двое. Жилистый седой старикан крайне походил на капитана этой посудины, такой уж у него был вид, весьма даже морской, продубленный ветрами дедуля, в годах, но еще крепкий. Таких Мазур узнавал сразу, навидался.

Второй, наоборот, как две капли воды походил на классическую сухопутную крысу – низенький, вертлявый, лысоватый, совершенно не загоревший, с цветным платком на шее. Было в нем что-то от мелкого букмекера на скачках, а то и примитивного мошенника из портового кабака, готового по дешевке всучить то ли акции несуществующих золотых рудников, то ли карты морских кладов. Мазур немало помотался по свету и с подобной разновидностью хомосапиенса был прекрасно знаком. Лысоватый категорически не гармонировал со шхуной – в противоположность седому.

Однако именно он и отозвался первым:

– Эй, какие проблемы? Мы ничего не покупаем, парень, плыви себе дальше!

Пребывая отнюдь не в самом благодушном настроении и вовсе не лучась любовью к человечеству, Мазур рявкнул:

– Попридержи язык, кудрявенький! Какого черта вы вперлись на наше законное место? Чтоб тебе…

Остальное застряло у него в глотке – потому что рядом с теми двумя вдруг объявилось невероятно пленительное видение.

У планшира стояла темноволосая девушка в красной блузке, лихо распахнутой и завязанной узлом на загорелом животе. Что находится ниже, Мазур со своей позиции рассмотреть не мог – этакая спортсменка, комсомолка, отличница, такая приятная, что зубы с ходу свело.

– Челюсть подбери, – ехидно посоветовал за его спиной Лаврик.

Очень трудно подобрать челюсть, когда красотка в распахнутой блузке перегнулась через планшир, располагаясь над наблюдателем. Однако Мазур героически справился с собой и сказал все еще сварливо, но без прежнего напора:

– Тысяча извинений, мисс, но вы, как бы это деликатнее выразиться, заняли наше законное место. Все места здесь, изволите знать, пронумерованы и сданы в аренду по всем правилам. Если посмотрите на пирс, увидите там цифры, краской выведены. Поистерлись уже, но видны…

В ее ослепительной улыбке было что-то наигранное, отработанно штампованное, но карие глазищи были хороши, и вся она была чертовски хороша, хоть серенады под балконом пой.

– Ей-богу, это наше законное место, – сказал Мазур.

– Капитан? – повернулась она к седому.

Тот с несколько конфуженным видом почесал в затылке:

– А, так это вы и есть…

– Они самые, – сказал Мазур. – За это место, уж не взыщите, денежки плачены вперед…

Красотка, опершись обеими руками на планшир, вдруг лихо перемахнула через него и с высоты в несколько футов спрыгнула на палубу «Ла Тортуги».

– Ким!!! – прямо-таки взвыл в непритворном ужасе лысоватый. – Ну нельзя же так!

Не обращая на него ни малейшего внимания, девушка поправила волосы неуловимым движением, выпрямилась перед Мазуром, глядя на него с той же отработанно ослепительной улыбкой. Обнаружилось, что на ней, помимо алой блузки, имеются белоснежные шорты, а загорелые ноги столь же совершенны, как все остальное. Сразу видно, что она, в отличие от лысоватого, проделала на шхуне немаленькое путешествие, иначе так классно не загорела бы.

– Простите, пожалуйста, – сказала она вполне дружелюбно. – Нам тут сказали, что вы вернетесь поздно вечером, что вы всегда уходите в море на весь день, и мы думали, успеем выгрузиться…

– Бывает, – буркнул Мазур.

– Вы ведь – Джон Мариш, правда?

– Марчич, – въедливо поправил Мазур.

– Ой, я, серьезно, этого и не выговорю…

– Я и не требую, – сказал Мазур.

– Вы русский?

– Югослав, – ответил он, решив не вдаваться в детали, поскольку такие девушки, как явствует из жизненного опыта, с этнографией не в ладах. – Югославия – это поблизости от Италии, если вы слышали про Италию…

– Ну конечно. А вы, правда, ищете в море золото?

– Пытаемся, – сказал Мазур. – Интересно, кто раззвонил?

– Такой уж остров, – сказала девушка, безмятежно улыбаясь. – Тут все про всех все знают. Едва мы причалили и поговорили со смотрителем пирса, он про всех рассказал кучу интересного… – она протянула загорелую ладошку. – Я – Кимберли Стентон.

– Очень приятно, – сказал Мазур.

Девушка смотрела на него, право же, выжидательно, даже брови подняла, в ее взгляде определенно был немой вопрос… В чем тут дело, кто бы просветил?

Над головой хмыкнул лысоватый:

– Эй, Джонни, парень, ты вообще-то в кино ходишь?

– Случалось, – сказал Мазур, не поднимая на него взгляда.

– Непохоже, чтобы часто…

– Предпочитаю филармонию, – громко огрызнулся Мазур. – Особенно меня привлекает восьмая симфония Бетховена в бемоль мажоре, если ты, парень, понимаешь, что я имею в виду…

– Глаза разуй, деревня! – фыркнул лысоватый.

Именно такой смысл имела его реплика, если примерно перевести. Присмотревшись к девушке, все еще стоявшей перед ним с выжидательным выражением на очаровательной мордашке, Мазур отметил, что в голове у него начинает кое-что складываться. Проясняться, ага. Ну да, вот оно…

Афиши в кинотеатре, припомнил он. Огромные, цветные, на всю стену. Та самая красоточка – поворот головы, улыбка… Только на афише она была яркой блондинкой. Ну конечно, Кимберли Стентон. «Таинственный жемчуг», как же. Правда, она там не на первом плане, ее фамилия стояла третьей, а первые две – не в пример более громкие… Самый натуральный Голливуд, без всякой подделки, надо же…

– Бог ты мой! – сказал он, старательно притворившись, будто ошарашен. – Так это вы?

– Долго до тебя доходит! – захохотал вверху лысоватый. – Парень, тебе жмет лапу сама Кимберли Стентон, уяснил? Ну что, и дальше будешь трындеть, чтобы тебе немедленно освободили место? Или все же сделаешь одолжение такой девушке?

Мазур подумал, что на месте лысоватого не особенно разорялся бы – как-никак сия особа пока что не звезда первой величины, а, если он вспомнил все правильно, просто-напросто восходящая звездочка, что, согласитесь, имеет свои нюансы и оттенки. Вот теперь лысому отыскалось его законное место в жизни – агент, продюсер, администратор или как там это у них называется в Голливуде. Шестерка при восходящей звездочке, короче, так его и классифицируем, чтобы не ломать голову над незнакомой терминологией…

Чтобы сразу расставить все точки и показать, что верхом на шее у него долго не высидишь, он поднял голову и с наигранным почтением сообщил:

– То-то я ломаю голову, где же я тебя видел, парень… Это же ты играл в «Клеопатре» гладиатора, а? Сорок седьмой в семидесятом ряду, как сейчас помню…

Очаровательная Кимберли громко фыркнула, а лысоватый, как и следовало ожидать, обиженно насупился.

– Он в жизни не играл, разве что на нервах, – сказала Ким. – Джонни, так вы подождете немного… как это называется, на рейде? Пока мы разгрузимся? А я вас приглашу на новоселье. Мы тут сняли совершенно очаровательный домик…

«Интересно, почему здесь? – подумал Мазур. – Звездочка, даже восходящая, скорее встала бы на якорь где-нибудь среди миллионерских яхт на Северном причале и поселилась бы в „Хилтоне“ или „Сплендиде“. Может, у нее с деньгами негусто? Не Элизабет Тейлор, как-никак. А впрочем, кто их поймет, светских, поселился же лорд Шелтон в нашем квартале, хотя денег достаточно, чтобы купить не только номер в „Сплендиде“, но и отель целиком. Блажь какая-нибудь… Разлагается Запад…»

Вслух он сказал:

– Ловлю на слове, Ким… можно вас так называть? В «Жемчужине»… извините, в «Таинственном жемчуге» вы были просто великолепны, я даже собирался второй раз пойти…

– А какая сцена вам больше всего понравилась?

Мазур мгновенно произвел в уме кое-какие логические выводы. Жемчуг, да еще таинственный – значит, экзотические острова, приключения в тропиках и все такое прочее. Голливуд – значит, не обойтись без объятий и поцелуев в диафрагму…

– Я парень сентиментальный и романтичный, – сказал он, не моргнув глазом. – И мне больше всего понравились лирические сцены – вы, ваш возлюбленный, берег, пальмы, закат…

Над головой у него откровенно захохотал лысоватый. Восходящая звезда звонко рассмеялась. Мазур уже сообразил, что попал пальцем в небо.

– Понимаете ли, Джонни… – сказала она насмешливо. – «Таинственный жемчуг» – шпионский фильм про Вторую мировую. И действие там происходит в Италии, в горах: снег, лед, все одеты соответственно, чуть ли не в меха укутаны. Какие там пальмы…

За спиной послышалось явственное хмыканье Лаврика.

– Подловили, чего уж там, – сказал Мазур. – Тогда при чем тут жемчуг, да еще таинственный?

– Это попросту был такой пароль…

– Подловили, – повторил Мазур. – Каюсь, на экране я вас не видел. Но все равно, заранее могу сказать, что в жизни вы гораздо прекраснее. Это не комплимент, а мое твердое убеждение. Простите, что вопреки этикету не прошу у вас автографа, но у нас тут нет ни клочка бумаги…

– Ким! – позвал сверху лысоватый. – На пирсе репортеры, пора работать.

Она посмотрела вверх, сделала гримаску, обернулась к Мазуру:

– Отвезите меня на берег, хорошо? Не карабкаться же назад. Спрыгнуть было легко, а вот лезть наверх тем же путем нет никакой охоты…

Обернувшись к рубке, Мазур кивнул Викингу, тот завел мотор и осторожно отвел «Черепаху» от борта «Русалки». Ему удалось причалить в самом конце пирса, на крохотном свободном пятачке, где обычно стояла лодка Кривого Дафи, возившего к Безымянному попавших в его лапы туристов с невеликим достатком. Судя по ее отсутствию, у Кривого сегодня был удачный день.

– Я вас, правда, приглашу на новоселье, – сказала Кимберли, лучезарно улыбаясь Мазуру, у коего были подозрения, что на нем попросту отрабатывают предназначенный для репортеров поток обаяния. – Мы тут сняли совершенно великолепный старинный особнячок, его отсюда видно. Во-он, на холме…

Чуточку опешив, Мазур покачал головой:

– Смелые вы люди, серьезно… Вы хоть знаете…

– Что там лет сто никто не живет из-за привидений? – вздохнула Кимберли, и на ее прелестное личико на миг набежала тень. – Знаю, конечно. Признаться по совести, я всегда боялась призраков, у нас в Луизиане… Я родом из Луизианы…

Могла бы и не уточнять, Мазур давненько определил у нее классический выговор уроженки южных штатов – но своими познаниями делиться, разумеется, не стал.

– В общем, у нас в Луизиане к таким вещам всегда относились серьезно. Но сеть обстоятельств… Приходите в гости.

– Охотно, – сказал Мазур. – Тем более что мы с вами соседи. Живем, можно сказать, по соседству, возле холма…

– Здорово! Ну, до встречи!

Спрыгнув на пирс, она мгновенно изменилась – пошла навстречу засверкавшей блицами кучке журналистов совершенно другой походкой, с другим выражением лица, похожая сейчас то ли на заводную куклу, то ли на инопланетянку.

– Забавное создание, – сказал Лаврик.

– Наверняка шпионка, – с суровым выражением лица вклинился Мозговитый. – С какой стати ей вокруг нас вертеться?

– Вообще-то она и в самом деле в том фильме снималась… – задумчиво протянул Лаврик. – Я его видел по дороге, пока к вам добирался.

– Это еще ничего не доказывает, – гнул свое Мозговитый, распространяя вокруг промозглый холодок бдительности. – Зачем она возле нас вертится? Поселилась по соседству, позвала кое-кого в гости… – он неприязненно покосился на Мазура. – Мало нам этой журналистки с ее дедулей-белоэмигрантом…

– Резонно, – кивнул Лаврик.

– И не говорите потом, что я не предупреждал. Мало ли что…

– Ну конечно же, – скучным официальным голосом отозвался Лаврик. Все будет учтено и запротоколировано… – он отвел Мазура в сторонку, понизил голос: – Вот что. Конечно, решения у нас принимаешь ты, но вот что я бы тебе посоветовал… Оставь на ночь на судне пару ребят. Мало ли что. Пройдутся какой-нибудь железякой по компрессору или испортят движок…

– Полагаешь?

– Береженого Бог бережет. За нас взялись, теперь это совершенно ясно. Хотя и непонятно пока, кто. В общем, завтра в море выходить не стоит. Устройте себе выходной. Сходи в гости к этой звездульке… Или к некоей журналисточке. Я бы на твоем месте выбрал второе, звздочка, конечно, симпатичнее, но Наташенька нас гораздо более должна интересовать с точки зрения дела. Посмотришь, что там за дедуля, обломок Российской империи. А я тем временем кое с кем встречусь, потолкуем о странностях и об их недопущении впредь… Лады?

Он кивнул, перепрыгнул на берег и направился вдоль пирса беззаботной походочкой скучающего туриста.

– Паша, Леший, – сказал Мазур. – Остаетесь на ночь на коробке. И смотрите как следует… Акваланги и прочее, раз такое дело, не стоит таскать лишний раз взад-вперед, пусть лежат в трюме. Остальные, как легко догадаться, за мной…

Он все же не удержался, покосился в ту сторону – восходящая звезда увлеченно позировала в сплошном мелькании блицев, ничего не видя вокруг, принимая вычурные позы.

Глава пятая

Уют домашнего очага

Осколок Российской империи оказался довольно-таки бодрым старичком. Мазур затруднялся определить его возраст, во всяком случае, за семьдесят, а точнее установить не получалось. Сидя напротив в аккуратной гостиной и с хорошо скрываемым отвращением прихлебывая виски по глоточку, как на разлагающемся Западе, увы, принято, вместо того, чтобы пить по-человечески, Мазур проделывал в уме кое-какие нехитрые вычисления. Предположим, старикан и в самом деле украшал своей персоной ряды белогвардейцев… Сколько ему в таком случае может оказаться лет? Восемьдесят с гаком… Допустим, он года с девятьсот второго или третьего, тогда вполне мог застать, кадетом был, скажем… несовершеннолетним, но рослым, крепким кадетом… Этакий сын полка… Похоже на правду… Может этому быть восемьдесят с гаком? Отчего же нет?

Слава Богу, разговор велся на английском – правда, Мазура пару раз так и подмывало, чтобы окончательно расставить точки, перейти на русский и посмотреть, как старик отреагирует. В конце концов, почему бы сыну хорватского эмигранта не знать русского? Выучился где-нибудь у братьев-славян, таких же перекати-поле… Хорвату русский выучить гораздо проще, чем, скажем австралийцу… Нет, рискованно.

– Значит, вы были офицером, мистер Пушкин? – вежливо осведомился он.

– Бог ты мой, это было так давно… Самому уже не верится. Морским офицером, Джонни, заметьте, – старик горделиво выпрямился. – Лейтенантом императорского флота. Я как раз был произведен в офицеры, когда грянула революция и пришли большевики…

«А ведь не сходится, старый хрен! – торжествующе возопил про себя Мазур. – Как писали классики, никак не может тебе быть столько лет! Хоть ты лопни!»

Он сам был из потомственной морской семьи, и прекрасно знал иные тонкости. Если старик в семнадцатом был выпущен лейтенантом, лет ему должно было быть не менее двадцати – а на практике и поболее. Исключения маловероятны. Значит, родился он… Точно, не складывается!

– А сколько же вам лет? – спросил он с видом крайнего простодушия. – Потому что я бы вам дал не более семидесяти…

– Увы, увы… – грустно усмехнулся господин Пушкин. – Восемьдесят два, Джонни, как ни прискорбно…

«Точно, брешет, – подумал Мазур. – Восемьдесят два – значит, с девятьсот четвертого… И ты, старинушка, будешь мне тут вкручивать, что тебя могли выпустить лейтенантом в тринадцать годочков? Ищи дураков в другом месте…»

– Знаете, я тоже когда-то мечтал стать морским офицером, – сказал он доверительно. – Не получилось… Великолепная форма, сабля на боку…

– Девушки млеют, – фыркнула сидевшая в сторонке Наталья.

– Не без этого, – серьезно согласился Мазур. – Уж никак не без этого. А что в этом плохого, собственно? Господин Пушкин, вы меня поймете…

– Ну конечно, конечно! – оживился старикан. – Помню, как мы гуляли по Петербургу – сапоги начищены, как зеркало, погоны сияют золотом, сабля на боку…

«Сапоги у морского офицера? – покривился про себя Мазур. – Очень оригинально… При парадной форме? Вне строя?»

– Сейчас я вам покажу… – старик поднялся и скрылся за дверью в соседнюю комнату.

– Он тебя не утомил? – тихонько спросила Наталья, сидевшая в глубоком кресле в крайне грациозной позе. Судя по ее взгляду, определенно намекала, что они могли бы провести время гораздо интереснее. Ножка на ножку, юбка символическая, блузочка в тропическом исполнении…

Старательно задержав на ней жаждущий взгляд, Мазур пожал плечами:

– А что поделать, если мой визит с самого начала стал жутко официальным…

– Ничего, я его сейчас спроважу, – пообещала она с лукавой и многообещающей улыбкой.

Вошел господин Пушкин, бережно и чуть ли не благоговейно держа перед собой на вытянутых руках саблю в ножнах. Остановившись навытяжку, протянул ее Мазуру:

– Вот, полюбуйтесь, Джонни. Единственное, что удалось спасти во всех перипетиях и странствиях…

Поднявшись из кресла, сделав соответствующее торжественному моменту лицо, Мазур осторожно взял у него саблю, стал разглядывать с неприкрытым восхищением. Мысли его, правда, были абсолютно противоположны выражению лица…

Хорошая сабля, сразу видно, настоящая. Отлично сохранилась. Одна беда – моряк при государе императоре никак не мог бы такую саблю носить. Пехотинец – запросто. Классическая офицерская пехотная сабля… с вензелем императора Александра Третьего, что характерно, неопровержимо свидетельствовало: именно в его царствование владелец сабли получил первый офицерский чин. Так-то…

А впрочем, это ни о чем еще не говорило. Даже сейчас можно подыскать убедительное объяснение: ну, скажем, господин Пушкин и в самом деле происходил из Российской империи, в самом деле воевал у белых, а потом эмигрировал и немало постранствовал по свету. Все до одной реликвии славного прошлого он в этих скитаниях растерял, но душа жаждала материальных следов лихой юности – вот он и повесил на стену что смог достать. Благо профаны вроде кладоискателя Джонни в жизни не заметят несоответствия… Одно ясно: Мазура они считают кем угодно, только не русским разведчиком, иначе не стали бы подсовывать такую туфту…

Он бережно вернул саблю хозяину. Наталья вкрадчиво просила:

– Дедушка, милый, ты не забыл, что тебе пора…

– Ну как же, как же! Спасибо, что напомнила…

Показалось Мазуру или обе реплики в самом деле прозвучали с некоторой фальшью, словно в исполнении не самых лучших актеров на свете? Но ему оставалось плыть по течению – в надежде, что замаячит какая-то определенность, вынырнет нечто новое…

Наталья грациозной козочкой прянула к окну, посмотрела вниз, на тихую улицу. Обернулась, улыбаясь облегченно, пронеслась через комнату и повисла у Мазура на шее. Интересно, подумал он, глянув через ее плечо на доступный взгляду кусочек улицы, на месте ли пресловутые кубинцы? Будем надеяться, что Лаврик знает, как лучше всего поступить…

Наталья, не теряя времени, потянула его за рукав в сторону другой двери, и Мазур, конечно же, подчинился. Коротенький коридор, невысокая лестница на первый этаж – и они оказались в уютной девичьей спаленке, куда Мазур вошел без всякого смущения, поскольку в подобных местах бывал не раз, да и с хозяйкой светелки они, если рассудить, были не чужие, после известных забав на палубе «Черепахи».

– Выпьешь чего-нибудь?

– Ну конечно, – сказал Мазур. – Что за кладоискатель без стакана в руке, особенно когда он – в женской спальне?

Наталья отошла к небольшому бару, мимоходом слегка отдернув занавеску на окне, хотя логичнее было бы поступить как раз наоборот. Стукнула дверка бара…

Мазуру помогла профессиональная реакция.

Он успел увернуться от летящей в голову бутылки, посланной с силой и метко, но и она с жутким звоном разлетелась вдребезги, ударившись о стену. Следом полетели два бокала – но их он отбил уже без всякого труда – локтем, ребром ладони. Бокалы точно так же звонко рассыпались, теперь полкомнаты оказалось усыпано стеклянным крошевом.

«Какого черта?» – возопил он мысленно, уже соображая, что, похоже, началось, пусть и неизвестно что…

Наталья, золотце обаятельное, отскочив в угол, обеими руками рванула на себе блузку, вмиг превратив себя в полуголое растрепанное создание, и кинулась на Мазура, выставив вперед руки с растопыренными пальцами. Ни черта в ней не осталось от скромной красоточки – мисс Фурия, мать ее…

Мазур без особого труда уклонился, спасши физиономию от удара десяти коготков, легоньким толчком локтя мастерски подбил атакующую фурию, изменив ее направление движения и скорость. Она прямо-таки впечаталась в угол, и испустила пронзительный визг. Мазур прекрасно знал, что особой боли ей не причинил – но она все равно орала, словно кожу сдирали живьем.

Догадываясь в общих чертах, во что он во исполнение Лавриковых инструкций влип, Мазур молниеносным взглядом окинул место действия, выбирая из двух возможных путей отступления один. Предпочел не дверь, а окно: оно, в отличие от двери, вело не в недра дома, а прямо на улицу, стекол там не было, только жалюзи и занавеска.

Опоздал, увы. В чем его вины не было, конечно. За окном замаячила огромная фигура, заслонившая дневной свет. Знакомая, что характерно, фигура…

А дверь с грохотом распахнулась, и вошел инспектор Пэриш – меланхоличный даже сейчас, с пистолетом в руке. Во рту у него по-прежнему торчала незажженная трубка.

– Так-так-так, – сказал он с некоторой грустью, словно скорбел о несовершенстве погрязшего в грехах рода человеческого. Остановился на пороге и, целя Мазуру куда-то в район живота, небрежно приказал: – Старина, будьте так добры, отойдите в дальний угол и руки держите на виду, а то, знаете, возможны печальные инциденты…

Ничего не поделаешь, сила и солому ломит. Мазур отступил в помянутый угол, где был далек как от окна, так и от двери. Так и стоя на пороге, инспектор, печально качая головой, озирал комнату, выглядевшую теперь крайне предосудительно: все вокруг усыпано битым стеклом, в воздухе стоит острый запах разлившегося виски. «Сколько добра зря пропало», – машинально подумал Мазур, а в углу скорчилась на полу, громко всхлипывая, растрепанная девушка в разорванной одежонке. Классическая картина предотвращенного в последний момент гнусного преступления, если кто не понял.

В общем-то, особой тревоги Мазур не испытывал. Бывали переплеты и похуже. Стандартная ситуация, шаблонная, убого исполненная… Переживать пока не стоит. Все это ради чего-то да затеяно – не просто так, из желания поглумиться. Сейчас начнут давить, пугать, чего-то требовать. Даже интересно – чего? Скверно, если это чья-то разведка, на задании можно заранее поставить крест. Хотя, кто знает, не будем спешить…

– Ай-яй-яй… – вздохнул инспектор Пэриш. – А казались таким приличным молодым человеком… Не хочу делать скоропалительных выводов, но у меня уже появились свои соображения по поводу всего здесь увиденного, и трудновато будет вам меня разубедить…

– А попытаться-то можно? – спросил не потерявший присутствия духа Мазур.

– Ну что же, попробуйте, – великодушно разрешил инспектор, пожимая плечами. – Когда придет ваше время и я разрешу вам говорить. А пока что извольте помолчать, мне хотелось бы выслушать девушку, с учетом общей обстановки крайне напоминающую потерпевшую…

За его спиной возник злорадно ухмылявшийся сержант де ла Вега, со здоровенным револьвером в лапе. «Перебор, право, – подумал про себя Мазур. – Непременно револьвер, огромный, никелированный… Дешевка какая! Вестернов насмотрелся…»

Сержант встал в двери, надежно ее запечатав массивной тушей, а инспектор подошел к сидящей в уголке, целомудренно прикрывавшейся ладошками Наталье, присел на корточки, что-то тихонько и ласково стал говорить. Она, всхлипывая, зашептала в ответ.

– Увы, действительность полностью соответствует моей первоначальной версии, – вздохнул инспектор, поднявшись и подойдя к Мазуру. – Бедная девочка утверждает, что вы, сэр, выражаясь романтично, хотели ее изнасиловать, набросились, как дикий зверь, она, бедняжка, отбивалась, как могла, и хорошо еще, что случайные прохожие, услышав ее отчаянные крики, вызвали полицию. И хорошо, что полиция успела вовремя, не дав совершиться злодеянию… Между прочим, девушка настроена подать жалобу по всей форме. А это означает, что нам придется пригласить вас в гости на неопределенный срок…

– Тебе у нас понравится, грязный извращенец, – сказал сержант, разглядывая Мазура с садистским предвкушением. – Есть масса способов отбить такому, как ты, все потроха – так качественно, что ни один докторишка потом следов не найдет. А если учесть, что в камере тебе добавят…

– Интересно, а собирается ли кто-то выслушать мою версию событий? – спросил Мазур.

– Я же сказал, когда придет ваше время, – сообщил инспектор. – Потом, в участке, при соответствующем расследовании… Сразу уточню, что это может случиться не скоро. У меня масса других дел – а обстоятельства, при которых вы задержаны, позволяют держать вас в камере как минимум неделю.

– А адвокаты и прочие юридические тонкости? – поинтересовался Мазур.

– О, разумеется! – со светлой улыбкой невинного дитяти закивал инспектор. – Адвокаты, залог и все такое прочее… Тут я опять-таки не вижу для вас особых выгод, дорогой сэр. Адвоката еще нужно найти, а залог в таких случаях немаленький, и вряд ли ваши дружки, даже вывернув все карманы, соберут нужную сумму…

– Короче, скот этакий, попух ты по полной, – обрадовал сержант. – Если очень уж повезет, через пару месяцев выйдешь под бумагу о невыезде, хромая на обе ноги, с отбитыми потрохами, да сокамерники вдобавок постараются отдать тебя Крошке Сюзи… Усек, тварь?

– Можете, конечно, считать, что мы преувеличиваем, – мягко произнес инспектор. – Ваше право. Но, как человек бывалый и повидавший свет, вы, должно быть, прекрасно понимаете, что ваше положение довольно-таки плачевно… Что скажете?

– Возможно, – сказал Мазур.

– Без всяких «возможно», – поправил инспектор. – Плачевно, лучшего определения не подобрать…

– Хорошо, – сказал Мазур, посмотрел на хныкающую Наталью. – Значит, девушка категорически настаивает на своих прежних показаниях?

– Вы настаиваете, мисс? – поклонился инспектор.

– Он меня пытался изнасиловать, скотина! – возопила Наталья с тем же бездарным театральным пафосом.

– Да ну? – сказал Мазур. – А кто это со мной не далее как вчера вечером на «Ла Тортуге»…

И он, не выбирая особенно слов, в парочке фраз напомнил кое-что из того, чем эта самая девица с ним по собственной охоте занималась под романтическим звездным небом.

– Не стоило бы вам усугублять ваше положение изрекаемой вслух похабщиной и лжесвидетельствами, – сказал инспектор, пока Наталья фыркала и шипела, словно разъяренная кошка. – Мисс Наталья Пушкина многим известна как добропорядочная, очень приличная девушка, и ваши грязные инсинуации…

Во всем происходящем давно и явственно проступала та самая фальшь, и Мазур, как ни странно, чуточку заскучал. Похоже, в его жизни уже не случалось ничего нового…

Он еще раз прокрутил все в голове. Сомнений ни малейших – классическая подстава, устроенная ради каких-то своих целей. Что за этим кроется, пока неизвестно. Во всяком случае, не попытка облегчить заезжего иностранца, за которого некому заступиться, на приличную сумму – инспектору прекрасно известны его финансовые дела. Приличной суммы не выжать, как ни старайся. Нет, похоже, не в презренном металле дело…

– Иными словами, вы меня загнали в угол, и я в безвыходном положении? – спросил Мазур.

– Вот именно, – с легким поклоном ответил инспектор. – Рад, что вы это понимаете. Значит, вы достаточно разумный человек…

– А договориться мы как-то можем?

– При известной гибкости сторон договориться можно всегда, – сказал инспектор бесстрастно.

Мазур подошел к нему вплотную, так, что дуло пистолета едва не упиралось в живот, усмехнулся:

– Ладно, умник. Ты меня загнал в угол. Вопрос только в одном: сам ты тут всем управляешь или для кого-то шестеришь. Если сам, выкладывай, что тебе нужно. А если ты не более чем шестерка, в темпе свистни серьезного человека, глиста тропическая…

Глава шестая

Работодатели

Он, конечно, рисковал, но не особенно – убивать его не собирались, а от оплеухи он увернулся бы без особого труда.

Какое-то время казалось, что уязвленный до глубины души столь хамским обращением инспектор и в самом деле намерен вмазать Мазуру по физиономии. Выпав из своей обычной невозмутимости, он совершенно по-кошачьи фыркнул, едва не выронив изо рта гнутую трубку, подался вперед, замахиваясь…

Но за спиной у него гулко кашлянул в кулак великан-сержант, и инспектор мгновенно увял. Так-так, сказал себе Мазур. Внутри этой парочки обнаружились свои отношения, полностью противоречащие официальной служебной иерархии. Хотя оба – настоящие полицаи, ни малейших сомнений, интересный фактик: по написанному табелю о рангах у них, оказывается, все наоборот.

– Ты бы не хамил, парень, в твоем-то положении, – не удержался сержант, который, судя по всему, ничуть не играл законченного хама, а был таковым в реальности.

– Вам я вроде бы не хамил, – сказал Мазур спокойно. – Просто у меня появилось стойкое убеждение, что решают тут другие.

– Шустрый, – сказал сержант. – Ладно, пошли. Только смотри у меня! Если что – получится классическая попытка к бегству – с самыми печальными последствиями…

– Вы меня умиляете, мистер де ла Вега, – сказал Мазур, направляясь по мановению гигантской руки к двери. – Никогда бы не подумал, что вам известны такие слова, как «классический»…

Сержант не разозлился, наоборот, ухмыльнулся:

– Детка, мало ли какие слова люди знают молча… В нашем мире тупому жить проще и безопаснее, усек? С них спрос меньше… Ладно, шагай.

Снова оказавшись в нешироком коридоре, Мазур взвесил ситуацию.

Предельно просто было бы в три секунды привести сержанта в бесчувственное состояние и выпрыгнуть в ближайшее окно, за которым не имелось часового, на тихую улочку – и рвануть отсюда быстрее лани, отыскать Лаврика…

Нет, неразумно. Это означало бы просто-напросто отодвинуть сложности, оставаясь в неведении. И забыть о спокойной работе, пока не утрясется. Рациональнее сначала выяснить, что это за напасть такая свалилась на голову…

Он собрался было повернуть направо, потому что перед ним оказалась стена, но сержант придержал его за локоть, отодвинул в угол, а сам проворно пошарил по стене, и в ней тут же открылась внутрь невысокая и узкая дверь, до того совершенно сливавшаяся с синими обоями. За дверью оказался такой же коридор – как сориентировался Мазур, ведущий в соседний дом, примыкавший к резиденции мистера Пушкина и его очаровательной стервозной внучки. Весьма даже интересно. Все это устроено не вчера, не ради Мазура – старое, обжитое гнездо…

Чуть наклонив голову, он вошел в дверь. Сержант, согнувшись в три погибели, протиснулся следом, сообщил:

– Вон, видишь дверь справа? Туда и шагай.

И захлопнул помянутую дверь за спиной Мазура, когда тот вошел. Мазур остановился на пороге, откровенно оглядываясь. В небольшой светлой комнатке сидели трое, на столике перед ними красовалась бутылка неплохого виски, изрядно уже опорожненная.

Вот это, даже судя по первым беглым впечатлениям, были люди совершенно иного пошива, нежели инспектор и даже сержант с его людоедским обликом. Двое выглядели внушительно. Каждый уступал сержанту ростом и весом, носы у них не переломаны, на лицах нет броских шрамов, общий вид вовсе не грозный – но все равно от них так и шибало некоей тяжелой непреклонностью, свойственной людям, для которых как-то нет особой разницы, через бревно переступить или через труп. В своих странствиях Мазур уже с такими сталкивался – спокойные, несуетливые душегубы. Третий… Третий, пожалуй, им мало в чем уступает. Просто на носу у него красовались очки в тонкой золотой оправе, и это в первую секунду повлияло на оценку. Но только в первую секунду. Присмотревшись, Мазур уже не сомневался, что это птичка из того же гадюшника. Разве что более близорукая, вот и все. Если человек носит очки, это еще не означает, что он добрый. Достаточно вспомнить, что пенсне носили и доктор Чехов, и Генрих Гиммлер…

– А вот и наш малыш Джонни притопал! – жизнерадостно объявил один из тех двоих. – Садись, Джонни, вон там торчит чистый стакан, плесни себе, сколько хочешь…

Мазур в точности выполнил инструкции, культурности ради бросив в стакан пару кубиков льда из стоявшей тут же чашки. Присмотрелся еще внимательнее – и в два счета определил, что у всех трех под легкими пиджаками висят серьезные пушки отнюдь не дамского калибра.

– Знакомься, Джонни, – все так же непринужденно и жизнерадостно продолжал незнакомец. – Это вот Ричард, – он мотнул головой в сторону субъекта в золотых очках, – это вот Фил, а я – Санни. Устраивайся поудобнее, хлебай виски, мы не жадные. Ай-яй-яй, Джонни! Значит, ты у нас сексуально беспокойный, а? Мало тебе было девок в «Гавани», напал на чистенькую, порядочную зайку прямо у нее дома, завалил беззастенчиво, порвал на ней все, мебель посшибал…

– А насчет мебели – не перебор? – поднял брови Мазур.

– Ну ладно, перебор, – сговорчиво кивнул Санни. – Но остальное-то все в наличии, а? Девочка в слезах, готовая настрочить заяву, парочка легашей, готовых тебя уволочь за решетку, нехилый срок в перспективе или уж по крайней мере пара месяцев нервотрепки на нарах… Хреново, я думаю? И полностью перечеркивает твои жизненные планы, верно? Тебе ж надо в море бултыхаться, кораблик свой искать, авось да найдешь… Что молчишь?

– Слушаю, – кратко ответил Мазур.

– А что тут долго слушать? Я тебе и так изложил всю твою хреновую ситуацию как по нотам… Теперь твоя очередь болтать.

– О чем?

– Да вот скажи хотя бы, что ты обо всем этом думаешь. Только, я тебя душевно прошу, без ругани. Мне неинтересно, как ты ситуацию оцениваешь – дураку ясно, что насквозь матерно. Мне, Джонни, гораздо интереснее, что ты о происшедшем думаешь…

– А что тут долго думать? – в тон ему сказал Мазур. – Вы уж не лезьте в бутылку, если что не так, но у меня отчего-то создалось стойкое впечатление, что меня аккуратненько подставили и взяли за глотку вовсе не для того, чтобы тащить в тюрьму…

– Умница, – прямо-таки растроганно сказал Фил. – А, Ричард?

Тип в золотых очках скупо улыбнулся:

– В самом деле. Неглупый молодой человек. Экономит время и нам, и себе. У вас есть какие-нибудь догадки, Джонни? По поводу того, что нам от вас нужно?

У Мазура к тому времени уже родилась еще одна догадка – помимо версии о сцапавшей его в силки неведомо чьей разведке. Он сказал, не колеблясь:

– И снова прошу прощения, но вы упомянули про испанский корабль, который мы ищем. Золотой галеон. Естественно, у меня моментально возникают кое-какие подозрения…

– Что мы хотим к вам войти в долю?

– Кто вас знает… – сказал Мазур. – Чего только люди не вытворяют ради золота. Что-то у меня нет других догадок, хоть ты тресни. Первое, что в голову приходит…

– Джонни, Джонни… – с легкой укоризной протянул Ричард. – Кто бы мог подумать, что мы так мелочны…

– Мы не крохоборы, пень, – сказал Санни, ухмыляясь. – Все эти ваши забавы с золотыми галеонами – для бойскаутов и голливудских сценаристов. Что-то я слабо верю, будто парень вроде тебя или меня может поднять со дна бочки с золотом…

– Случалось, – сказал Мазур. – Есть примеры.

– Все равно, – поморщился Санни. – Что-то в этом есть несерьезное, во всех этих кладах, никогда не понимал, как люди могут тратить время на такие штуки. Карточная игра, где у тебя ни единого туза… Ладно, давай к делу. Твое золотишко нам не нужно, уж поверь. Во-первых, еще неизвестно, есть оно там или его нет, а во-вторых, у нас свои дела… Ну, что ходить вокруг да около, будто провинциал вокруг новоорлеанской шлюхи? Нам нужен ныряльщик, Джонни. Аквалангист. А ты вроде бы в этом знаешь толк…

– И зачем?

– Кое-что достать, – сказал Ричард, его голос и лицо были невероятно серьезны. – Мы… Считайте нас торговцами, Джонни. Тем более что это, в общем, полностью соответствует истине. В силу… некоторых обстоятельств товар оказался на дне моря. Слишком глубоко, чтобы за ним можно было просто нырнуть. Тридцать-сорок метров. Никак не больше. Несложная задача для опытного аквалангиста. Одна-единственная упаковка. От вас требуется не так уж и много. Место известно точно, обследовать нужно участок сто на сто метров, не более. Вы отыщете тюк, прикрепите трос, мы поднимаем груз в катер – и расходимся в разные стороны.

– Почему бы вам примитивно не нанять водолаза? – подал плечами Мазур. – Их столько в городе…

– Парень… – сказал Санни, морщась. – Ты вроде бы не дурак, что ж придуриваешься?

– В самом деле, Санни совершенно прав, – сказал Ричард. – Вы же неглупый парень, Джонни, повидали мир, знаете, что на свете полно сложностей… К чему, точно, придуриваться? Как, по-вашему, мы похожи на продавцов кошачьего корма?

– Не особенно, – признал Мазур.

– Вот видите… Есть торговцы, которые в силу специфики профессии не стремятся к широкой огласке. Мы как раз из таких. Вам что, талдычить по буквам?

– Не надо, – сказал Мазур. – Есть вещи, о которых по-джентльменски принято умалчивать…

– Ну вот, вы вновь ведете себя как умный человек… Все так и обстоит, Джонни. На дне лежит контейнер, который нам крайне необходим. У нас был свой аквалангист, но с ним, к величайшему нашему прискорбию, приключилось несчастье. Искать другого, столь же надежного и доверенного… – он поморщился. – У нас мало времени. Вы не представляете, Джонни, как мало у нас времени. Вот мы и решили пригласить вас, – в голосе у него прозвучали металлические нотки. – Пусть вас не вводит в заблуждение слово «пригласить». Бывают приглашения, от которых просто невозможно отказаться, и это наш с вами случай. Нет ни времени, ни смысла обхаживать вас долго, занудно, многословно… Либо вы принимаете наше предложение, либо эти двое, – он небрежно махнул в сторону двери, – волокут вас в участок и раскручивают дело по полной. Или – или. Вы, сдается мне, очень даже неглупый молодой человек. С одной стороны – долгие неприятности. С другой – свобода и ваш вожделенный галеон. Неужели нужно долго раздумывать? Или мы похожи на людей, которые умеют только стращать?

– Не особенно, – сказал Мазур.

– Вот видите. Мы всегда выполняем то, что обещаем, неважно, о чем идет речь… Итак?

Мазур медлил, хотя в глубине души прекрасно понимал, что это насквозь порочная тактика, не способная принести никакой пользы. Первое время была надежда, что ситуация волшебным образом изменится – скажем, во все двери и окна повалят суровые кубинцы со стволами наперевес и бодрым военным кличем. Но время шло, а спасателей не было…

– У меня такое впечатление, что придется соглашаться… – сказал он в конце концов.

– Точное у тебя, парень, впечатление! – загоготал Санни. – В десятку!

– Тридцать-сорок метров… – продолжал он. – Это, знаете ли, принципиальная разница – между тридцатью и сорока. А если там все сто?

– Сорок – это максимум, – серьезно ответил Ричард. – Были люди, которые промеряли глубину, забрасывали, как это называется?..

– Лот?

– Вот-вот. Именно это. Они очень ответственные люди и прекрасно знают, что ошибаться более чем на метр не имели права. Если они доложили, что сорок – это максимум, значит, так и обстоит.

– Ну, это не самая трудная на свете задача…

– Вот именно.

– Мне придется заехать домой за аквалангом…

Ричард поморщился:

– Джонни… Мы же договорились не придуриваться. Никуда вы не будете заезжать. Мы отправимся в море прямо отсюда.

– Вот так, сразу?

– А зачем медлить? Еще и полдень не наступил, на месте мы будем максимум через пару часов… Акваланг у нас есть свой.

– Какой?

Ричард достал из нагрудного кармана пиджака бумажку, развернул, заглянул в нее, нахмурился, пошевелил губами. Так и не прочитав вслух, протянул бумажку Мазуру:

– Посмотрите сами, Джонни. Я в этом не специалист, а вы разбираетесь, уверен.

– Неплохо… – сказал Мазур.

– Вас устраивает?

– Это хорошая машина, – сказал Мазур. – Итальянский, не самой последней модели, но и никак не устаревший. Подержанный?

– Новый. Наш человек успел его испытать, до того, как с ним… приключилось несчастье. Отзывался примерно в тех же словах, что и вы. Как видите, на оборудование мы не скупимся. Вам созданы великолепные условия – катер наш, акваланг наш, и не из худших, безопасность обеспечат Санни с Филом. Можете поверить, у них это прекрасно получается.

– Верю, – сказал Мазур, покосившись на помянутых господ. – Вот только…

– Что-то еще? – поднял брови Ричард. – По-моему, мы обо всем уже договорились?

Это уже было однажды, вспомнил Мазур. Очень далеко отсюда, практически на противоположной стороне глобуса. Примерно так же, разве что без ножа у горла, очаровательная Мэй Лань ангажировала его, чтобы в глубокой тайне отыскать на дне морском нечто. А потом, в благодарность за труды, всерьез собиралась прирезать к чертовой матери…

Он не любил вспоминать дела давно минувших дней. Не то что смаковать, а вообще вспоминать. Но тут перед глазами невольно встала палуба крохотного суденышка, ночное небо, метнувшаяся в атаку красотка, опасная, как гремучая змея – и автоматная очередь Лаврика, враз расставившая все точки…

– Есть еще нюансы, – сказал Мазур. – Вообще-то когда людей нанимают на работу – не самую простую – им полагается платить.

Двое громил так и закатились от хохота. Даже Ричард соизволил бледно улыбнуться.

– Нет, ты слышал, Фил? – рявкнул Санни, пихая напарника локтем под ребро. – Он еще бабки с нас стрясти хочет! Ну, парень, ты и наглый, спасу нет!

– Полагаю, это не тот случай, когда следует требовать еще и денежное вознаграждение, – сказал Ричард холодно. – Мы и так вам заплатим достаточно щедро…

– Каким образом?

– Оставим вас в живых, мало того, оставим вас в покое, – любезно разъяснил Ричард с той же бледной улыбкой. – Если вы считаете, что этого мало, вы и в самом деле, простите, наглец первостатейный. Жизнь, свобода, отсутствие неприятностей и возможность заниматься своим делом… Королевское вознаграждение. Или я неправ?

– Правы, – буркнул Мазур.

– Тогда?

– А кто вам мешает пристукнуть меня потом?

– О господи… – чуточку театрально вздохнул Ричард. – Полное впечатление, что вы насмотрелись дешевых фильмов категории «Б». Джонни, в жизни мы несколько не такие, как в фильмах. Нет смысла вас убивать. Это нерационально. Вас обязательно станут искать ваши друзья…

– И не только мои, – сказал Мазур. – Знаете, я ведь, признаться по совести, отнюдь не кладоискатель-одиночка. У меня есть друзья, не самые бедные и бессильные, культурно выражаясь, я работаю на некий синдикат…

– У меня возникали такие догадки, – кивнул Ричард, абсолютно бесстрастно. – Некоторые наблюдения позволяют думать, что все именно так и обстоит, вы в чем-то коренным образом отличаетесь от обычного одиночки, набравшего в порту компанию сообщников. Не могу изложить вам точно свои впечатления, все основано на интуиции и чутье, но эти вещи меня как раз и не подводили… Ну да, логично. Какой-то синдикат… – он усмехнулся, скупо и жестко. – Но сейчас вы со мной один на один, Джонни. Ваш неизвестный синдикат в лучшем случае попытается, если что, свести счеты – но вас-то это уже не будет волновать, как и все происходящее в нашем мире… Вам уже станет все равно. Проще согласиться. Повторяю, я не собираюсь вас убивать. Это совсем нерационально. Скажу вам вот еще что: если все пройдет гладко, не исключено, что я сделаю вам предложение о постоянном сотрудничестве. В ближайшем будущем. Мне нужны хорошие ныряльщики. А ваш галеон – пока не более чем призрак…

– Великолепно, – сказал Мазур. – Значит, в будущем у нас снова начнутся такие вот уговоры?

– Думаю, в дальнейшем, если все пройдет гладко, мы переведем наши отношения в иную плоскость. И вот тогда можно будет говорить о денежном вознаграждении. Но сначала покажите себя. Нужно убедиться, что вам стоит платить. Ну, Джонни? Не дурите. Я с вами играю предельно честно. Поразмыслите сами: будь у меня с самого начала намерение прикончить вас сразу после дела, я вел бы себя иначе. Пообещал бы вам кучу денег и жизненных благ, чтобы вы развесили уши и поверили… Ничего подобного нет. Я играю честно и сразу расставляю все точки над «i». Достаньте груз – и вас оставят в покое, а что до будущего – посмотрим…

– Так-то оно так…

– Ну что опять?

Мазур посмотрел ему в глаза, цинично ухмыляясь:

– Я – человек подозрительный, знаете ли. Тяжелое детство, непростая биография, безденежье, странствия, печальная судьба чужака-эмигранта… Поневоле станешь подозрительным. А если вы – не из почтенного торгового дома, – он иронически выделил два последних слова, – а из полиции, или того похуже, и задумали против меня какую-то жуткую провокацию?

– Вы серьезно?

– Приходится просчитывать все варианты.

– Ах ты, ломаться еще… – прогудел Санни и живо выпрямился во весь свой немаленький рост, сжав немаленькие кулачищи. – Я тебе сейчас объясню просто и ясно…

– Санни!

Великан мгновенно притих, с неприкрытым сожалением разжал кулаки.

– Аквалангист с травмами ни черта не стоит, помнишь? – спокойно произнес Ричард. – Джонни, вы меня озадачиваете… Неужели всерьез считаете? Да, похоже…

Его взгляд за стеклами не столь уж и сильных очков несколько секунд растерянно плавал, но потом стал ясным, жестким, как у волевого человека, принявшего какое-то окончательное решение. На всякий случай Мазур подобрался, готовясь к неприятностям. Он уже знал, кого успокоит первым, кого вторым…

Ричард встал, подошел к двери и, приоткрыв ее, негромко что-то сказал. Вошел инспектор Пэриш, олицетворение меланхолии и отрешенности.

– Сущие пустяки, милейший Пэриш, – сказал Ричард. – Посмотрите на эту штуку…

Он приобнял инспектора за плечо, направляя его к старинному буфету в углу комнаты… и вдруг с неожиданным проворством ударил носком начищенной туфли под колено, сбивая с ног, правой рукой ухватил падающего за горло, рывком выворачивая голову…

Мазур не шелохнулся – как и оба верзилы, следившие за ним настороженно и зорко. Инспектор Пэриш лежал на полу без движения, голова нелепо вывернулась набок. К Ричарду следовало относиться со всей серьезностью. Человек, блестяще владеющий подобными приемчиками, крайне опасен. В секунду сломать шейные позвонки – это надо уметь, нужен немалый опыт и регулярные тренировки…

В мертвой тишине Ричард неторопливо вернулся на свое место – по-прежнему элегантный и невозмутимый, прическа не растрепалась, костюм в полном порядке…

– Вот так, Джонни, – сказал он ровным голосом. – Это убедительный аргумент? Какая, к черту, полицейская провокация? Вы не иностранный министр, не дипломат, не резидент чьей-нибудь разведки, чтобы ради провокации кончать самого натурального инспектора… Логично?

– Логично, – пробормотал Мазур.

– То-то, – Ричард непринужденно улыбнулся. – Это и называется – одним выстрелом убить двух зайцев. Покойный, да смилуется Господь над его душой, был слабым звеном в цепочке. У него, изволите ли знать, появились колебания души. Ему грустно было в роли продажного полицейского, он начинал тяготиться, тосковать, поскуливать вслух… А в таком случае энергичные меры следует принимать как можно раньше, затосковавшие продажные шкуры непредсказуемы… И потом! Если вы и дальше будете жеманиться, как деревенская девчонка на сеновале, на вас, кроме попытки растления благонравной девицы, можно будет без труда повесить и убийство инспектора. Он вас застал, а вы его, в панике, соответственно… Свидетелей полон дом, начиная с его напарника, человека совершенно другого склада, в котором я полностью уверен, и кончая мисс Натальей… Шутки кончились, Джонни. Извольте-ка быстренько сообщить о своем решении.

– Я же не идиот… – проворчал Мазур.

– Это означает полное и окончательное «да»? – придирчиво уточнил Ричард.

– Ага, – сказал Мазур. – Некуда деваться…

– Ну, не переживайте так, – с явным облегчением похлопал его по плечу Ричард. – Я же дал слово, что ничего страшного с вами не произойдет. Наоборот, вы познакомились с деловыми и справедливыми людьми, отчего при благоприятном обороте можете ждать только выгоды… Санни, отправляйтесь немедленно.

– Пошли, напарничек, – верзила, осклабясь, похлопал Мазура по плечу. – Катер в порту, копытом бьет…

Зажатый меж обоими громилами, Мазур вошел в коридор. Они свернули влево, спустились по узкой скрипучей лестнице в большой гараж, где посередине стоял синий фордовский микроавтобус с затемненными стеклами. Фил распахнул перед Мазуром боковую дверцу. Мазур, вздохнув, забрался внутрь.

Там и в самом деле лежал помянутый итальянский акваланг – со всеми необходимыми причиндалами, новехонький. Судя по манометрам, баллоны были заряжены на полную.

Захлопнув дверцу, Фил плюхнулся рядом. Взревел мотор, Санни подождал, пока автоматически поднимется дверь, выехал на тихую улочку и с места притоптал газ. Мазур успел рассмотреть смуглого человека, привалившегося к фонарному столбу прямо напротив входа в дом, – но он представления не имел, его ли это ангел-хранитель или просто обычный городской бездельник. В любом случае, тот тип не смог бы рассмотреть сквозь темные стекла, кто сидит в кузове. Ситуация, мать ее…

– Не переживай, – сказал Фил словно бы даже с некоторым участием. – Мы ребята неплохие, если нас не обманывать и играть с нами в одной команде. Кто с нами по-доброму, с тем и мы по-хорошему, и наоборот… Гляди веселей, Австралия! Если все удастся… Эх, красота! Бутылка от меня персонально!

Глава седьмая

Кладоискательство на широкую ногу

Баллоны Мазур снимать не стал, чтобы потом не возиться лишний раз, только сбросил ласты и сидел на корме, привалившись к низкому борту в неудобной для непривыкшего человека, но давно освоенной им самим позе. Неторопливо выпускал дым, равнодушно глядя на окружающие экзотические красоты.

Они стояли на якоре в открытом море. Слева, милях в полутора, протянулась цепочка крохотных островов, удивительно похожих на стилизованные конусы из мультфильмов, и там едва заметно пенилась вода над поднявшимися к самой поверхности коралловыми рифами. Подальше виднелся еще один остров, столь же необитаемый, но гораздо больше и протяженнее; несколько голых скал возвышались над буйной зеленью, и у их подножия желтел пропадавший без всякой пользы великолепный песчаный пляж, окаймленный белоснежной полоской ленивого прибоя. Справа, уже совсем далеко, на горизонте темнела узкой полоской какая-то суша. И неизбежное палящее солнце, конечно, и безмятежная лазурь небосвода, морские птицы в вышине…

Пришлось признать, что эти чертовы гангстеры – а кто же они еще, мать их за ногу и в перехлест через клюз? – по технической оснащенности в данном случае превосходят советский военно-морской спецназ, на сей раз замаскированный под убогих. У гангстеров был отличный двадцатифутовый катер, новехонький, с мощным мотором, стремительных обводов, с надстройкой, прикрывавшей две трети палубы. Второй, почти однотипный, неустанно крейсировал вокруг, на значительном отдалении, выполняя роль боевого охранения – без военной сноровки, конечно, но с нешуточным прилежанием. Как бы ни относиться к Ричарду, но он не держал на службе бездельников и был, сразу видно, толковым организатором…

И предусмотрел все случайности – тут же, на корме, лежали два помповых ружья, карабин «Гаранд» и армейская автоматическая винтовка, классическая «эм-шестнадцатая», пусть и не последней модели, но ухоженная. А совсем рядом с Мазуром под брезентом покоилось нечто продолговатое, еще более внушительное – по некоторым прикидкам, не иначе, как пулемет М-60 без треноги. Спутники по плаванью выглядели людьми, способными сноровисто и без колебаний пустить в ход все это огнестрельное богатство – и Санни с Филом, и громадный негр по кличке Чахлый, и два субъекта латиноамериканского облика – ни их имен, ни прозвищ Мазур не знал, они вообще за все время не проронили и десятка слов, невозмутимые и терпеливые, как удавы. Один управлял катером, а второй торчал на корме с видом ожидающего команды сторожевого пса.

Шестой бандюган, правда, чуточку портил общую картину. И рост у него был немаленький, и в плечах косая сажень, и рожа соответствующая – утюгом, но держался он суетливо, приниженно, словно каждую минуту ждал затрещины, а то и чего похуже.

Были основания. Он тут оказался крайним. Насквозь виноватым. Специально Мазуру ничего не объясняли, но из разговоров и реплик очень быстро выяснилось, что именно этот малый серьезно напортачил. При неких загадочных обстоятельствах, которые при Мазуре старательно обходили молчанием, он выбросил за борт сумку с «товаром» – что в тех условиях было самым правильным. Но теперь никак не мог вспомнить точное место – что с точки зрения его подельников, да и Мазура тоже, было уже серьезным упущением: дело происходило ясным днем, мог бы и пошустрее быть…

– Кончай смолить, – сказал Санни, стоя над Мазуром и нервно раскачиваясь с пятки на носок. – От табака рак бывает, точно тебе говорю… Ну, что скажешь?

– По поводу рака?

– Не придуривайся! По поводу дела!

Не глядя на него, Мазур пожал плечами:

– А что тут можно сказать? Баллоны пустые на три четверти. Осталось еще на один приличный бокс, и можно сворачивать лавочку. У вас же нет компрессора, зарядить баллоны можно только на берегу. Я уже дважды отработал впустую…

– Искал, наверное, спустя рукава! – выкрикнул Энди, тот самый проштрафившийся. Хотел разделить с кем-нибудь ответственность, паскуда такая…

Мазур не удостоил его и взглядом. Процедил:

– Санни, скажи этому хорьку, пусть заткнется. Ага, мне только и хочется прохлаждаться, чтобы подольше задержаться у вас в гостях… Можно подумать! Я умею работать под водой – и дно тут, кстати, чистое, без ила. Будь ваша сумка в тех местах, где показывал этот клоун, я бы ее давно поднял. Не иголка, судя по вашему же описанию, на дне заметна, как монах в борделе. Так что вы уж, душевно вас прошу, разберитесь с проводником… Что-то он мне доверия не внушает. Так, наугад, мы долго будем биться.

Чахлый с недоброй интонацией сказал:

– Я, конечно, при том не был, когда сумку топили, но болтают иные циники, что сумка, очень может оказаться, и вовсе не на дне… А, Энди?

– Да ну, не может быть, – с наигранным добродушием подключился Санни. – Чахлый, кого ты слушаешь? Как ты мог подумать, что Энди решится увести у Ричарда из-под носа товара на несколько миллионов баксов? У него что, девять жизней, как у кыски? Он, конечно, прохвост, но не законченный же идиот? Должен понимать, что такое обмануть Ричарда. Слышал краем уха, что с подобными шустриками бывало. Верно, Энди? Хотя… – он сделал зловещую паузу. Когда Джонни дважды нырял впустую именно в тех местах, куда показал ему Энди, в голову и в самом деле начинает лезть всякая чушь. Касательно не Джонни, а Энди. В чем интерес Джонни, мне понятно – побыстрее с нами развязаться, а для этого ему нужно побыстрее найти сумку… А вот Энди… Тянет, путает…

– Парни! – едва ли не взвыл несчастный Энди. – Да вы что?! Рехнулись? Чем угодно клянусь, я ее бросил в море, со всем товаром, только булькнуло! Но поймите вы, у меня начисто из башки вылетело это чертово место… Заварушка была та еще, они палили со всех сторон, как сумасшедшие…

– Тебе, между прочим, задница, как раз и платят нехилые бабки, чтобы не терял головы ни при каких обстоятельствах…

Послышался явственный лязг металла, звонкий и недвусмысленный, и Энди отчаянно завизжал:

– С ума сошел?!

Мазур поднял голову. Санни с недоброй ухмылкой покачивал на ладони свою внушительную пушку пресловутого тридцать восьмого калибра. Добавляя напряга, Чахлый безмятежно сообщил:

– Я так-то моря терпеть не могу, но вот за что его уважаю – в море не надо ломать голову, куда припрятать жмура. Кинул за борт – и все заботы с плеч, только брызги полетели…

– Парни!

– Ну вот что, непутевый, – сказал Санни, играя револьвером. – Слышал, что сказал спец по нырянию? Воздуха осталось на одно-единственное путное погружение, и больше его взять неоткуда. И дело – к вечеру. Если и в третий раз будет пустышка… Боже упаси, я тебя шлепать не буду, не такой я болван. Мы все просто-напросто дружненько вернемся домой, и я тут же наябедничаю Ричарду: мол, сукин кот Энди, по общему глубокому убеждению, нарочно валяет дурака, показывает неправильные места, притворяясь, что у него память отшибло. Так и скажу, с места мне не сойти! А ты ведь знаешь Ричарда. Мы все знаем Ричарда, даже Джонни успел понять, что с ним шутки плохи, а ты ведь человек не случайный, давно в деле. Насколько я знаю Ричарда, в следующий рейс ты отправишься с мелкими недочетами – скажем, без пары пальчиков. Но это будет продолжаться… Ну, Энди! Собери в кучу мозги! Никто тебе мешать не станет. Соберись хорошенько, припомни все в точности, где был катер, какие ориентиры и все такое прочее… У тебя осталась одна-единственная попытка… Давай, сокровище мое! Все молчат, а Энди думает и вспоминает…

Воцарилась мертвая, напряженная тишина. Мазуру даже стало любопытно, чем все кончится. Вообще-то, по размышлении, он ничего не имел против того, чтобы сегодняшние поиски закончились полным крахом – лично ему при таком раскладе ничего не грозит, целым и невредимым вернется на остров, а там Лаврик наконец раскачается и что-нибудь придумает…

Энди стоял у борта с невероятно сосредоточенным лицом, сведенным смертной тоской в унылую маску, смотрел на море, на зеленые острова, рыскал взглядом, что-то лихорадочно прикидывая про себя. Остальные прямо-таки затаили дыхание – ну конечно, вряд ли за неудачу будет отдуваться один Энди, несомненно, грядут массовые репрессии, коли уж речь идет о нескольких миллионах.

Словно электрический ток, Мазура пронзило ощущение полной и законченной ненормальности его жизни. Нет, конечно, она была правильной и нужной, но насквозь ненормальной по сравнению со спокойным, размеренным, безопасным и скучным бытием других. Миллионов, а то и миллиардов. В отличие от подавляющего большинства его соседей по планете Земля, Мазур обитал посреди невидимых и неизвестных остальному миру ненормальностей. Вот и сейчас. Флибустьерское море, откуда давным-давно сгинули флибустьеры, загадочный груз на дне, тянувший на миллионы долларов, гангстерские рожи…

А впрочем, как всякий раз, не первый раз уже и даже не десятый, это прямо-таки физическое ощущение полной и законченной ненормальности жизни улетучилось через пару мгновений…

Энди выбросил руку жестом отчаявшегося было Колумба, его лицо озарилось надеждой:

– Если проплыть туда, метров на триста… Чтобы вон тот чертов островок был как раз напротив…

– Сделай ему, – громко распорядился Санни, кивнув обернувшемуся к ним безмолвному рулевому.

Тот кивнул, выбрал якорь и включил мотор. Катер неспешно двинулся вперед. Второй латинос нагнулся, ловким движением поднял с настила «Гаранд» и, умело держа его под углом в сорок пять градусов, напряженно уставился на безымянный островок. Мазур его прекрасно понимал. Он услышал достаточно. Сумка оказалась за бортом исключительно оттого, что на перевозивших ее кто-то напал – с шумом, пальбой и переполохом. Неважно, полиция это или конкуренты. Главное, кто-то давным-давно может торчать тут в засаде, наблюдая за ними с самого начала. В зарослях на любом из островков может спрятаться не то что кучка людей – батальон полного состава. Если нападавшие видели, что сумка улетела за борт… Черт, а ведь ее могли уже и достать! Но с Санни делиться этой догадкой не стоит – психанет и озвереет, как любой на его месте…

– Стоп! – вскрикнул Энди. – Стоп-стоп-стоп! Вот примерно где-то здесь… Остров был как раз напротив… Вернее, катер напротив острова… точнее…

– Я понял, понял, – сказал Санни, сверля его взглядом. – Ты хочешь сказать, что на сей раз – место верное? Ну вот… Молись, чтобы так оно и оказалось… Джонни, работай давай! Ты уж там в оба смотри…

Выбросив за борт обе бухты мокрого троса – они моментально пошли ко дну, увлекаемые грузилами, – Мазур натянул ласты, притопнул правой ногой, потом левой, проверяя, надел маску. И перевалился через низкий борт спиной вперед, ушел на глубину. Погружался в привычном темпе, неподалеку от парочки тросов. Вокруг, как сто раз до того, постепенно темнело, синеватый полумрак сгущался, рыбы бросались в стороны.

Тридцать два метра. Оба грузила лежат на дне, отмеренный с запасом трос собрался петлями и мотками – а вот это непорядок, нужно будет расправить…

Он поплыл по расширяющейся спирали, напрягая зрение. Голова, как обычно в таких случаях, оставалась свободной, можно думать о чем угодно…

Он подумал, что киношный супермен – тот же Джеймс Бонд – на его месте вел бы себя совершенно иначе. Прикончил бы к чертовой матери всех до единого, кто был на катере, сел за штурвал и помчался домой, на остров, разобраться с Ричардом, чтобы не отвлекал от серьезных дел своими мелкими глупостями.

Ну, предположим… Разделаться со всеми до единого было бы нетрудно, хотя Мазур и не Джеймс Бонд. Но не стоило без особой надобности усугублять. Человек, привыкший и умеющий убивать, как раз старается без крайней на то необходимости не прописывать никого в книгу животну за номером будущего века, говоря высокопарно. Потому что…

Он резко свернул направо. Там, меж двумя невысокими, округлыми камнями, поросшими клочковатыми кустиками какой-то то ли фауны, то ли флоры…

Санни столько раз объяснял, как эта шутка выглядит, что Мазур опознал ее моментально – длинная, продолговатая, туго набитая сумка с двумя ручками, более всего напоминавшая стандартный вещмешок американской армии, у них именно такие, ага…

Она выглядела темной, почти черной, выделяясь на фоне светлых камней с пучками кустиков. Повиснув над ней, Мазур протянул руку, пошевелил, приподнял за ручки.

Тяжеленная, килограммов двадцать как минимум, а то и поболее.

Трудно сразу определить, что там, но, во всяком случае, судя по результатам вдумчивого ощупывания – нечто, хотя и плотное, однако мало похожее на золотые слитки. Скорее уж сумка набита пакетами с чем-то легко поддающимся напору кулака… Порошок? Нетрудно догадаться, что за порошок такой, тянущий на несколько миллионов… Наркотик?

А впрочем, ему-то какая разница? Сверившись с компасом, Мазур поплыл над дном, довольно быстро добрался до тросов, ухватил один из них, одним взмахом ножа отсек грузило и поплыл назад, увлекая трос за собой. Надежно привязал его к ручкам. Помедлил, собираясь с мыслями.

Предстояло самое трудное – ухитриться, чтобы его не убили. Если от него вопреки клятвенным обещаниям все же захотят отделаться немедленно, то, стоит оказаться в катере…

Он поднимался к поверхности по всем правилам, с остановками. Вокруг становилось все светлее, светлее…

Его неплохо обучили таким штукам – и он возник на поверхности там, где его никак не ждали, вмиг перемахнул через борт, прочно утвердился обеими ногами на настиле. Не все даже успели обернуться в его сторону, это оказалось подобно взрыву: только что не было аквалангиста, а в следующий миг он уже стоит на палубе…

Не теряя ни секунды – но и стараясь не показать торопливости, – Мазур стряхнул с ног ласты, взялся за баллоны. Будь у него такое намерение, все наличествующие в катере уже давно отправились бы туда, откуда никто еще не возвращался, – но к чему пороть горячку, даже законченные негодяи иногда держат слово… Их физиономии помаленьку становились осмысленными.

– Ни хрена себе, – сказал Санни оторопело. – Что за цирк?

Мазур уже стоял без ласт, без тяжелых баллонов, без пояса с грузилами – зато по-прежнему с ножом у бедра. Не вертя особенно головой, он впечатал в зрительную память, где кто стоит, где лежит каждый ствол, уже знал, как работать при малейшей для себя угрозе, кого глушить раз и навсегда, кого достаточно выкинуть за борт, чтобы довершить дело в более спокойной обстановке – неподалеку еще один катер, и там хватает вооруженных…

– Ну ты даешь!

– Маленькие профессиональные фокусы, – сказал Мазур, собранный, готовый ко всему и опасный сейчас, как та старушка с косой. – Эффектно, а?

– К черту эффекты! – рявкнул Санни. – Чего выплыл? Что, хочешь сказать…

– Потяни-ка за ту вон веревочку, – сказал Мазур, указывая на левый трос. – Подналяжешь как следует – выудишь рыбку…

Вся компания, все до единого, толкаясь и мешая друг другу, кинулись к тросу. Только рулевой остался на месте, но и он вытянул шею, что твой жираф. Все они были сейчас совершенно беззащитны. Мазур не расслаблялся.

Они тянули трос ожесточенно, сталкиваясь плечами, тихонько матеря друг друга – никто не хотел остаться в стороне, всем подсознательно хотелось оказаться причастными… Несмотря на серьезность момента, Мазур скупо улыбнулся – это было по-настоящему забавно…

Сумка показалась на поверхности, под ликующие вопли ее перевалили через борт, и она шлепнулась на тиковый настил. Вокруг расплылась лужа – и прямо в ней нетерпеливо топтались господа гангстеры, опять-таки совершенно беззащитные, начисто забывшие о Мазуре.

Выхватив большой складной нож, Санни полоснул по верху сумки – оказавшейся при дневном свете оливково-зеленого цвета, точно, армейского – рядом с молнией, запустил туда руку, вытащил большой, пухлый пакет из мутного целлофана. Помял его в руках, баюкая, как ребенка. Заглянул внутрь сумки – уже, скорее, для порядка, испустил нечленораздельный ликующий вопль, такой, что его, несомненно, услышали на втором катере – сгрудившись у борта, смотрели в их сторону…

Несколько секунд оба верзилы, Санни и Фил, с неописуемо радостными рожами, тыкали друг друга кулаками в брюхо, потом, не в силах сдержать эмоций, пустились в пляс вокруг сумки. Продолжалось это довольно долго. В конце концов Санни с блаженной мордой плюхнулся прямо на мокрый настил, запустил руку в ящик, извлек бутылку и совершенно по-русски засадил из горлышка немалую дозу. Бутылка пошла по кругу, а Санни прыгнул к Мазуру, облапил и, немилосердно хлопая по спине, заорал:

– Все цело, соображаешь? Все целехонько! Эй, Энди, зараза! Поживешь еще, сукин кот! Джонни, а тебя, паразита, нужно, и точно, взять на работу. Будь уверен, Ричарду я так и расскажу – что работаешь ты классно. Мы с тобой еще таких дел наворотим, парень… Держи!

Он сунул Мазуру в руку изрядно опустошенную бутылку, и Мазур к ней исправно приложился, ни на миг не прекращая фиксировать окружающее. Однако секунда убегала за секундой, вот и целая минута прошла, а там и вторая, а он все еще был жив, никто не выказывал поползновений избавиться от нежеланного свидетеля. Ничуть не похоже, что они заранее собрались его пристукнуть. Значит, оставаться им живехонькими…

Санни вновь принялся молотить его по спине. Он прямо-таки лучился добротой, щедростью и великодушием.

– Уж ты мне поверь, – сказал он, осклабясь. – Я о тебе Ричарду дам самые лучшие отзывы. Если парень полезный – значит, полезный. Он тебя, точно, возьмет на работу. Ты, главное…

Длинная автоматная очередь затрещала совершенно неожиданно.

Мазур не услышал знакомого взыканья пуль, да и по звуку было ясно, что стреляли вовсе не в них…

Он моментально развернулся в ту сторону. Человек на корме второго катера выпустил еще одну очередь в сторону близкого островка – а оттуда уже неслись, размыкаясь, зажимая в клещи, две длинные лодки, и сидевшие в них люди издали открыли беспорядочный огонь, строчили автоматы, бахали дробовики, совсем рядом с катером взлетела полоса фонтанчиков, и что-то стукнуло в борт…

Ситуация изменилась мгновенно и в самую худшую сторону. Правда, замешательства не было – Чахлый, скалясь, рывком сдернул брезент, под которым и в самом деле оказался «эм-шестидесятый» с заправленной лентой, взметнул пулемет, как пластмассовую игрушку. И чесанул щедрой очередью в сторону нападавших. Гильзы длинным рядочком полетели за борт и на палубу, знакомо шибануло пороховой гарью, латинос подхватил «эм-шестнадцатую», клацнул затвором, развернулся…

Тут его и достала очередь с несущейся прямо на них лодки, он подломился в коленках, стал оседать, брызгая кровью…

Не колеблясь, Мазур подхватил его – и, как стоял, повалился во всю длину на тиковый настил, прикрываясь свежеиспеченным покойничком с беззастенчивостью человека, многое повидавшего в этой жизни и озабоченного сейчас лишь собственной безопасностью, без слюнявых эмоций.

Он распластался, вжимаясь щекой в хорошо оструганные доски, держа тяжелое тело меж собой и бортом – хлипкий был борт, деревянный, пуля такой прошьет насквозь и еще, чего доброго, через противоположный вылетит…

Судя по звукам справа, так именно только что и случилось. А потом мертвец содрогнулся, приняв на себя порцию свинца, которая без этой дружеской услуги неминуемо досталась бы Мазуру…

Мазур так и лежал, мечтая стать плоским, словно лист бумаги, а еще лучше – бестелесным. Его нисколько не тянуло геройствовать, он вовсе не собирался встревать в чужую драку, хотя под самым носом у него темнел приклад дробовика. Стоявшая перед ним задача была совершенно иной – ухитриться выжить, ни во что не вмешиваясь. Пусть дырявят друг другу черепушки, коли им пришла охота, не хватало еще словить пулю в насквозь чужой заварушке…

Мотор взревел на максимальных оборотах. Мазур ощутил, как мощный катер прямо-таки прыгнул вперед, помчался, такое впечатление, на редане. И над головой, и вокруг по-прежнему гремела оглушительная пулеметная россыпь, четкие автоматные строчки, баханье ружей, пистолетные выстрелы. Напрягая тренированный слух, он добросовестно строил в уме расклад боя. Кое-что вырисовывалось: погоня, если она была, определенно отставала, далеко за кормой продолжалась схватка, а над головой Мазура по-прежнему грохотала пальба, гильзы звонко стучали по палубе, одна обожгла щеку, скатилась по плечу…

Понемногу доступная слуху картина стала меняться – пальба за кормой стала почти неслышной и на катере перестали стрелять, но он по-прежнему несся на предельной скорости, глухо шумела за бортом рассекаемая вода, выл мотор на невероятных оборотах, и Мазур по-прежнему ничего не видел, закрываясь трупом, чувствуя липкое на лице и руках…

Окончательно убедившись, что погоня отстала и пули больше не жужжат над головой, он проворно вскочил на ноги – пора было вновь преисполниться здоровой подозрительности и держать все окружающее в поле зрения. Самый удобный случай от него отделаться – вокруг отрытое море, рядом уже есть один «жмурик»…

Труп и в самом деле оказался единственным. Великан Чахлый, правда, неосторожно подставился под пулю – он сидел на тянувшейся вдоль борта деревянной лавочке, шипя и фыркая от боли, зажимал широченной ладонью левое плечо, и меж пальцев сочилась кровь, уже изрядно уделав белую рубашку. Однако Мазур наметанным глазом моментально определил, что это, судя по количеству крови, не более чем царапина, ни вены, ни артерии не задеты. Как говорится, таких раненых фронтовой санинструктор посылает танки подрывать, потому что они злее…

Санни и Фил, медленно отходившие от лихой перестрелки, оказались совершенно не задетыми. Вся палуба усыпана расстрелянными гильзами, перекатываются туда-сюда, брякают, сталкиваясь, и кровь уже стала подсыхать темными лужицами на светлых досках…

Быстренько проанализировав все происшедшее, Мазур пришел к выводу, что нападавшие вряд ли имели отношение к полиции, армии или иной организованной государственной вооруженной силе. Во-первых, полиция или другая структура непременно подняла бы дикий шум, вопя в мегафоны, что это именно она и никто другой – иначе любой прохвост в такой ситуации с помощью оравы адвокатов начнет доказывать, что принял незнакомцев за кровавых бандитов, вот и действовал соответственно в страхе за свое добро и саму жизнь… Во-вторых, обрушившийся на катер ливень свинца в итоге, рассматривая беспристрастно, результаты дал никчемные – несколько пробоин в борту, один убитый и один оцарапанный шальной пулей. Маловато ущерба, чего уж там. Полиция или армия непременно наворотила бы дел похлестче. Конкуренты, а?

Катер уже не мчался на пределе возможностей, но все же шел достаточно быстро. Островов уже не видно, остались за горизонтом. И не видно нигде ни погони, ни второго катера. Взглянув на опускавшееся к морской глади солнце, прикинув курс, Мазур помрачнел. Они забирались все дальше и дальше на норд-вест, или, выражаясь по сухопутному, на северо-восток, меж тем как вожделенный остров Пасагуа располагался аккурат в противоположном направлении. Мазур вспомнил карту, и ему стало еще неуютнее: данный курс означал, что…

Что дела начинаются хреновые, независимо от того, собираются его отправить за борт или нет.

– Живой? – спросил Санни, все еще не в силах прогнать с лица некую оцепенелость. – Не ранен? На тебя же смотреть жутко, кровищей весь перемазан…

– Это не моя, – кратко ответил Мазур, вновь собранный, напряженный и готовый ко всему.

– Ага, ясно… – Санни печально покивал головой. – Крутой парень был Лопес, но коли уж не повезет, так не повезет… Джонни, ты, я смотрю, не великой отваги экземпляр, в углу пролежал, как мышка.

– А за что мне лоб подставлять под свинец? – пожал Мазур плечами. – За эту сумочку? Так она не моя, а ваша, моей доли там нет. Ты бы на моем месте стал благородство проявлять?

– Да вряд ли.

– Вот то-то и оно.

Проследив его взгляд, Мазур тоже оглянулся, но никого не увидел на хвосте. Одно из бесспорных преимуществ бегства по морю в том и состоит, что такие вот преследователи, вроде тех двух лодок, едва потеряв тебя из виду, вновь отыщут только по счастливой случайности. На воде следов не остается, поди угадай, в каком направлении дернул беглец, если направлений столько же, сколько румбов, а румбов, между прочим, целых тридцать два, не говоря уж о трехстах шестидесяти градусах…

– Куда мы? – спросил Мазур.

– К черту на рога, – вяло огрызнулся Санни, думая о чем-то своем. – Фил!..

– А?

– Они, точно, не знают наших гнездышек. Ни на Пасагуа, ни в Сан-Лабарро. Не зря же устроили засаду на месте…

– Очень похоже.

– Тогда что же – прежним курсом?

– А что еще делать?

– Вот именно, – не оборачиваясь, поддержал рулевой. – Самой короткой и самой безопасной дорогой. Пока сумка здесь, у меня нервы не на месте.

– А у кого они на месте?..

– Ур-роды! – взвыл Чахлый. – Дайте аптечку, пока я кровью не истек! Вон как хлещет!

– Не помирай раньше смерти, – поморщился Санни. – Не особенно-то и хлещет… Ладно, Фил, принеси ему аптечку, пусть успокоится. А мы тут быстренько почистим все, нельзя же в таком виде заявиться в порт… Джонни, помогай, быстро!

Он наклонился, без церемоний сграбастал покойника за плечи. Мазур, тоже без следа интеллигентской брезгливости, ухватил своего тяжеленного спасителя за ноги. Подняли, перевалили через невысокий борт. Раздался всплеск, полетели брызги.

– Господи, смилуйся над его душой, – все же проворчал Санни, сделав небрежный жест, отдаленно смахивавший на крестное знамение. – Помилуй его, и все, что полагается… Не хотел бы упокоиться вот так вот, булькнув в море, как кирпич… Джонни, черпай воду, не стой столбом, вон там ведро! Замывай живенько, пока не присохло! А я соберу гильзы. Никак нельзя соваться в Сан-Лабарро со всем этим добром, самый тупой коп почует неладное и начнет подкрепление высвистывать, над душой с пушкой плясать…

Взяв стоявшее у борта красное пластиковое ведерко, Мазур прилежно стал черпать воду и выплескивать ее на темные пятна. Ему становилось все неуютнее и тоскливее. Уже совершенно ясно, что убирать его никто не собирается, но не в том проблема…

Теперь не было никаких сомнений, что катер полным ходом идет в Сан-Лабарро, а это было последнее место, где Мазуру в данный момент хотелось очутиться. Сан-Лабарро – один из пуэрториканских островов, иными словами, кусочек Соединенных Штатов Америки со всеми присущими таковому особенностями, как-то: юстиция, полиция, ФБР, разведка, армия и флот. Самое подходящее место для советского боевого пловца, путешествующего без всяких документов, да вдобавок в компании несомненных гангстеров, на катере, набитом оружием, с продырявленными пулями бортами и запачканной кровью палубой…

А впрочем, все оказалось не так уж жутко, как думалось поначалу. Кровь смыли, доски отскребли, гильзы все до единой, кропотливо собравши, вывалили за борт. Туда же отправили все длинное оружие, оставив одни пистолеты. Взяв короткий багор, Санни старательно выломал прошитые пулями доски и запустил их подальше в море. Мазур не задал ни единого вопроса, он и сам прекрасно сообразил, что получившиеся проломы в борту можно списать на что угодно: шторм, неправильную швартовку, пьяную драку… Без серьезных поводов никто не станет копать глубоко. Все явные следы боя ликвидированы. Мало ли где данный индивидуум, то бишь Чахлый, мог поранить предплечье – неосторожно упал по пьянке, подлез сдуру под якорный трос, одиннадцать раз подряд наступал на грабли…

Одним словом, когда вдалеке показалась обитаемая суша, катер уже имел вполне благопристойный вид – благо, как Мазур прекрасно знал, никакие таможенники и пограничники не будут встречать их на пирсе. Эта хваленая Америка к нерушимости своих границ относилась, с точки зрения советского человека, с невероятным благодушием: приставай где хочешь, высаживайся кто хочешь. Есть, конечно, береговая охрана, но тамошние ребятки понятия не имеют, что такое «граница на замке». Азия-с…

Можно уже было рассмотреть городок, ничем особенным не отличавшийся ни от Пасагуа, ни от многих других в этих местах – косматые пальмы на улицах; хлипкие и непрочные, с точки зрения обитателя северных широт, дома, прямо-таки коробки из-под обуви, среди которых, правда, виднеются кое-где основательные кирпичные особняки той же старой испанской постройки. Пирс, к которому они направлялись, правда, не деревянный, а из серого бетона – но возле него стоят почти такие же суденышки.

Санни мечтательно пообещал:

– Как только приедем, наберу виски и свистну девок, вы все хорошо поработали, нужно оттопыриться…

– Не расслабляйся раньше времени, – процедил Фил. – В доме свободно и засада может оказаться…

– Черта с два, – уверенно сказал Санни. – Здесь они никого не знают, не станут выкидывать фокусы на чужой территории. И уж тем более в полицию не пойдут, а? Представляешь? Заходят они к шерифу и, шмыгая носами, жалуются: «У нас, знаете ли, одни наглые ребята увели из-под носа сорок кило нашего законного порошочка, который мы даже не успели еще разбодяжить мелом и тальком…» Как тебе?

Ах, вот оно что, подумал Мазур. Это, выходит, вовсе и не ваш законный порошочек, вы его у кого-то сперли… Ничего удивительного, что те, на лодках, так осерчали и принялись лупить из всех стволов…

Он посмотрел влево. Там, примерно в миле от берега, преспокойно шел серый эсминец под флагом США: на малом ходу, никуда, сразу видно, не торопясь, словно бы на прогулку вышел. Зрелище было не из приятных – Мазур в жизни не наблюдал американские боевые корабли просто так. Уж если они появлялись в пределах видимости, речь шла об очередной заварушке, сшибке сверхдержав, в которой Мазуру приходилось принимать самое активное участие…

Катер причалил, латинос перепрыгнул на берег, на ходу пряча в карман цепочку с ключами, подхватил другой рукой швартовочный трос и ловко накинул его на низенький металлический столбик.

Следом на твердую землю перешел Санни, кренившийся вправо под тяжестью драгоценной сумки, а за ним на пирс попрыгали все остальные.

«Ну, поздравляю, – сказал себе Мазур. – Кто бы подумал, что однажды придется вот так, буднично и без всякой огласки, попирать стопами суверенную территорию Соединенных Штатов? Отныне придется во всех обширных, засекреченных анкетах об этом примечательном событии упоминать. „На территории каких иностранных государств были? По какой причине?“ После любой операции за пределами приходится отписываться долго, нудно и многословно, а уж теперь, побывавши нежданно-негаданно в Штатах…»

– Виски, – пропыхтел Санни, перехватывая сумку другой рукой. – И девок поприятнее. Имеем право…

– А катер Джима, похоже, накрылся, – сказал Фил без особенных интонаций в голосе. – И они все с ним вместе.

– Ну да, так оно и бывает, – сказал Санни. – Если бы нас, а не его, поставили прикрывать, накрылись бы мы. Карточная игра, Фил, без этого в нашем бизнесе не получится. Если мы с тобой сейчас сядем на бетон и начнем рыдать, не вернем мы этим ни Джима, ни Лопеса, никого. Лучше уж оттопыриться с виски и девками…

– Да я разве против? – задумчиво произнес Фил. – Ничего не против. Только бы Тони, итальяшка долбанный, не приперся уже сегодня. Свободно может.

– Да, не хотелось бы…

– А Тони – это кто? – спросил Мазур небрежно.

– Здешний босс, – сказал Санни. – Еще один босс на нашу голову. Ну, сам знаешь, у простых парней, вроде меня с Филом, да и тебя наверняка тоже, таких боссов на горбу немерено…

– Ты, парень, с ним осторожнее, – сказал Фил. – Упаси тебя боже произвести плохое впечатление… Ричарда ты уже знаешь. Так вот, Ричард крутой, но правильный. А этот чертов макаронник – сущая паскуда. Улавливаешь разницу?

– Стараюсь, – кивнул Мазур.

Глава восьмая

Гостеприимная Америка

Мазур проснулся, как обычно – без долгого выныривания из забытья, толчком. И в следующую секунду уже вспомнил, где он, с кем он, что было вчера. Осторожно выбрался из постели, бесшумно прошел к холодильнику, извлек банку пива и неуклюже, как всякий советский человек, не привыкший к подобным капиталистическим извращениям, дернул кольцо. Кольцо осталось у него на указательном пальце, а банка так и не открылась. Тогда Мазур с исконно русской сноровкой проткнул тем же пальцем отверстие в тонкой жести. Воровато оглянулся – в любом шпионском романе можно прочитать, что на таких вот мелочах и сыплются неопытные разведчики: разминают сигарету меж пальцев, как «Беломорину», пивные банки не умеют открывать, ширинку застегивают уже на улице…

Свидетелей не было. Пакита безмятежно дрыхла под тонким покрывалом, свесив тонкую руку с дешевеньким браслетом на запястье. Глядя на нее не без приятности, Мазур с облегчением напомнил себе, что на этом острове не сыщется ни одного особиста или замполита. К тому же никак нельзя было выходить из роли.

Санни вчера вечером, едва они приехали на стареньком расхлябанном такси в этот дом за высокой оградой, принялся претворять в жизнь оба пункта предосудительных развлечений. Спиртного в доме хватало, а вызвоненные им по телефону мучачи нагрянули уже через четверть часа. Их оказалось «четверо, а не пятеро», потому что молчаливый латинос, очень похоже, предосудительным развлечениям не предавался вовсе, пить не стал и к девкам не проявил ни малейшего интереса. Очень быстро и вовсе улетучился из дома, засел в сторожке у ворот на боевом посту. Санни мимоходом пояснил, что «с этим придурком всегда так».

Ну, а Мазуру, естественно, никак нельзя было выходить из роли, объявлять себя трезвенником и импотентом. Тем более что доставшаяся ему девочка была хороша, этакий белозубый чертенок, ничуть не похожий на унылую жертву звериной морали капитализма. И, разумеется, Мазур никак не мог вести среди нее разъяснительную работу, растолковывать озадаченной Паките, что она является несознательным элементом и обязана срочно найти себя в рядах передового пролетариата. Были подозрения, что она просто не поняла бы, о чем это талдычит странный, несомненно, блажной клиент. Да и из роли выходить никак нельзя. Одним словом, поневоле пришлось увести ее в отведенную ему комнату и пообщаться. Поскольку рядом, как уже подчеркивалось, не обреталось ни особистов, ни замполитов, Мазур наедине с собой мог сознаться, что на загнивающем Западе вообще и в разлагающейся Америке в частности все же можно порой провести время довольно приятно. Особенно если самому не нужно тратить деньги, которых в кармане все равно нет – за все платил Санни…

Он стоял у окна, дул холодное пиво и, не высовываясь из-за кисейной занавески, смотрел на улицу – тихую, залитую солнечным светом. Со второго этажа можно было рассмотреть кусочек проезжей части, неизбежные пальмы и дома напротив. Неспешно прошагали смуглые юнцы в ярких рубашках, прошла старушка с белой собачкой на поводке, проехала черно-белая полицейская машина, разрисованная надписями, эмблемами и цифрами. «Надо же, – подумал он с удивлением, от которого никак не мог избавиться. – Американская территория, хоть и Пуэрто-Рико. ЦРУ и ФБР здесь у себя дома… а я стою у окна голый и дую пиво, и ни одна собака про меня не знает – а как забегали бы империалисты, пронюхай кто!»

Бережно вытряхнув в рот последние капли, он поставил банку на подоконник. Обернулся, услышав шорох. Случайная подруга лениво потягивалась, откинув покрывало, тараща сонные черные глаза, чему-то мечтательно улыбаясь. Подумав, Мазур вернулся к постели и приличия ради натянул трусы, но без особенной поспешности.

– Принеси пива, а? – попросила она выжидательно, все еще опасаясь, что ее одернут за такую непринужденность.

Хмыкнув, Мазур принес, заодно достав вторую и себе – когда-то еще выпадет случай? Работать по своей прямой специальности сегодня уж точно не придется. Хорошо, что голова почти не трещит – выпито вчера было не так уж много…

Девчонка ловко присосалась к банке, предварительно улыбнувшись Мазуру чуть ли не лучезарно. Вполне освоилась. Убедилась, что клиент достался галантный и доброжелательный, в торец не заезжает и в душу с сапогами не лезет.

Мазуру она понравилась – потому что не строила из себя жертву роковых обстоятельств, не талдычила душещипательные сказочки о несчастной любви или чем-то похожем, толкнувшим на тернистый путь порока. Относилась ко всему философски – это была ее работа, и она работала с улыбками и прибаутками. Тоже твердый профессионал, только в другом роде.

– А ты милый, – сообщала Пакита, разделавшись с пивом. – Не хамишь, ничего такого не требуешь… Даже непохож на американца.

– Ну конечно, золотце, – сказал Мазур. – Я же из Австралии. Слыхала про такую страну?

– Это где-то на юге? Там еще кенгуру…

– Ага, – сказал Мазур. – Так и носятся – прыг-скок… Аж в глазах рябит.

– А, ну понятно, почему ты такой милый… Потому что не янки. Я их терпеть не могу. А ты здорово понимаешь девушку…

Мазур не стал ей, понятное дело, рассказывать, что не так уж давно волею обстоятельств работал какое-то время вышибалой в натуральнейшем борделе – не так уж и далеко отсюда, в Южной Америке. Нельзя ни ей, ни кому бы то ни было рассказывать такие вещи, потому что ни его, ни других словно бы и не было тогда южнее Панамского канала, севернее Патагонии… Просквозили по стране, как ветерок, и улетучились призраками…

– Ты мне что-нибудь подаришь на память? – с лукавой улыбкой поинтересовалось смазливое создание, картинно сцепив пальцы на затылке, чтобы подчеркнуть иные свои прелести.

«Какая меркантильность», – грустно подумал Мазур. И сказал:

– Золотце, я ведь только что из плаванья. Нет при мне ни гроша, и дарить нечего… Подожди немного, а? Заберу денежки из банка, разбогатею, приоденусь… И непременно загляну к тебе в гости. С полными руками подарков.

– Вы все так говорите – потом, потом… И не приходите.

– Честное слово, – сказал Мазур насколько мог убедительно. – Ты мне понравилась, с этого места не сойти. Как только разживусь деньгами, нагряну в гости. – Он огляделся. – Черт, ни бумаги, ни карандаша… Объясни, как тебя найти, я запомню.

– Ты здесь уже бывал?

– Первый раз.

– Тогда запоминай. Квартал называется Ремихио, любой таксист тебя отвезет за пятерку. Там…

Мазур старательное слушал, фиксируя в памяти названия улиц, номера домов, ориентиры в виде кафе и вывески кинотеатра. Неизвестно еще, как будут протекать дальнейшие события, чем обернутся – а в совершенно незнакомом городе да вдобавок в стране, где никогда прежде не бывал, очень полезно иметь хотя бы одного знакомого, на которого с грехом пополам можно полагаться. Девочка такой профессии без малейшего удивления воспринимает человека, которому в силу каких-то своих сложностей приходится однажды лечь на дно, притаиться ненадолго. Особенно если ей заплатить как следует. Денег, правда, нет ни гроша, но если придется уходить, ими можно разжиться, есть кое-какие соображения…

– А ты правда придешь?

– Клянусь Австралией, – сказал Мазур.

– У меня очень приличный район, я там не работаю. Не пожалеешь. Я тебе покажу город, есть масса мест, где парень с деньгами может приятно и безопасно провести время. Вот взять хотя бы…

Дверь распахнулась без малейшего стука. Мазур инстинктивно приготовился дать качественный отпор любой агрессии, но это оказался всего-навсего Санни, уже полностью одетый и без пушки в руке. Вид у него, правда, был не особенно безмятежный и довольный, как стоило бы ожидать от человека, скоротавшего ночку в обществе пары бутылок неплохого виски и смазливой подружки Пакиты. Скорее он выглядел удрученным и встревоженным. Без церемоний мотнул головой в сторону двери:

– Все, крошка, одевайся и линяй. Тебе ведь заплатили? Ну вот и ладненько. Линяй, линяй, у нас тут срочные дела…

Пакита – привыкшая, надо полагать, и к более худшему обороту дел – с гримаской вскочила, проворно накинула платье и без возражений направилась к двери, послав напоследок Мазуру выразительный взгляд, призвавший поддержать морально. Мазур ответил сочувственной мимикой – и дверь за ней захлопнулась.

Санни подошел к нему вплотную и тихо распорядился:

– Одевайся живенько. Тони приехал. Хочет на тебя посмотреть. Джонни, ты парень вроде бы ничего, и Фил то же самое говорит, вот я тебя по-дружески и предупреждаю – держи ухо востро и постарайся ему понравиться, хоть из кожи вон лезь. Он тут, на этом долбанном острове, большой босс, мы все перед ним должны ходить на цыпочках…

– Слушай, – так же шепотом ответил Мазур, – но ведь Ричард мне твердо обещал…

Оглядываясь на дверь, Санни зашептал:

– Ричарда тут нет, усек? Здесь босс – Тони. Так что ты смотри! Боссы между собой всегда договорятся, а простые парни вроде нас правды не найдут, если что, хоть тресни… Ну, поворачивайся! Тони ждать не любит…

«Вырубить его нетрудно, – подумал Мазур. – Нетрудно поступить так же и с остальными. Но что потом? Очертя голову ломиться в полную неизвестность? Нет, нужно дождаться хоть какой-то определенности и не пороть горячку. Вокруг – Соединенные Штаты, сущая терра инкогнито, до Пасагуа далековато…»

Моментально одевшись, он вслед за Санни вышел в коридор и спустился на первый этаж. Санни показал на одну из дверей, но сам следом за Мазуром внутрь не пошел.

В просторной пустоватой комнате у старинного массивного столика сидел в небрежной позе человек лет пятидесяти, одетый дорого и безукоризненно. Ничего такого специфически итальянского Мазур в нем не усмотрел – ни особенной смуглости, ни смоляных кудрей. Просто-напросто широкоплечий тип с аккуратной прической, квадратной челюстью и тяжелым взглядом.

Взгляд многое может о человеке сказать – особенно тому, кого, подобно Мазуру, учили вылавливать в глазах малейшие нюансы, оттенки, черты характера и много чего еще.

У этого типа были волчьи глаза – взгляд человека, способного без малейших колебаний запалить этот город с четырех концов, если того потребуют интересы дела. И даже если в центре пожарища окажется его собственная бабушка, подобный тип и пальцем не пошевелит. Санни прав: это, действительно, не Ричард – это гораздо хуже… Паскуда, и все тут. Ухо востро!

– Значит, Джонни, – сказал сидящий без тени улыбки. – Чем зарабатываешь на жизнь, Джонни?

– Ищу испанский галеон, – ответил Мазур, прилежно стоя перед ним, правда, все же не навытяжку. – Есть один синдикат, они меня наняли как аквалангиста… Ну, а потом Ричард меня попросил о пустяковой услуге…

– И ты моментально согласился?

– Они так настойчиво просили, что я не смог отказать…

– Бывает, – без улыбки кивнул Тони. – Ну и как ты, Джонни, себе представляешь свое ближайшее будущее? Чего бы тебе хотелось от жизни? Не от меня, а от жизни? Предположим, я тебе предложу идти на все четыре стороны. Куда ты пойдешь, оказавшись за воротами? И что перво-наперво станешь делать? Мазур пожал плечами:

– Я бы вернулся на Пасагуа. Искать галеон. Правда, денег у меня нет ни цента, но я-то полагал, что меня отвезут назад ваши ребята… Ричард мне говорил, что оставит в покое, если я для него сделаю работу… а то и предложит дальнейшее сотрудничество. Я полагал, мы обо всем с ним договорились.

– Вот как? – без выражения произнес Тони. – Вы с Ричардом, значит, договорились… Только здесь не Ричард распоряжается, а я… если ты не против, конечно.

И надолго замолчал, буравя Мазура тяжелым взглядом.

– Я, честное слово, не собираюсь ни с кем посторонним откровенничать о ваших делах, – сказал Мазур спокойно. – У меня хватает своих забот, повидал достаточно, чтобы не лезть в чужие… В общем, можете на меня положиться…

– Знаешь, Джонни, – тем же ровным, бесцветным голосом сказал Тони. – Я, кажется, сейчас разрыдаюсь от твоего благородства. Нечасто в наши подлые времена встретишь столь благородного и сознательного парня… Ладно, иди к себе, посиди там пока…

«Плохо дело, – подумал Мазур, направляясь к двери. – Кажется, появилась та самая долгожданная определенность. Он со мной держался даже не равнодушно, не брезгливо – он просто-напросто уже не видит во мне живого человека, вот и все, в глазах у него это ясно читается, никакой ошибки. Он меня уже списал, сволочь такая».

Вернувшись к себе, он проворно огляделся в поисках хоть чего-то, что можно превратить в импровизированное оружие. Стулья тяжелые, старинные, ножку голыми руками не выломать, никаких столовых ножей и вилок… Будут стрелять? Вряд ли, улица довольно оживленная, а на стволах у них нет глушаков… Придушить захотят, точно, уповая на численное превосходство…

Развязка наступила даже быстрее, чем он предполагал – положительно, Мазур недооценил напора и организаторских способностей Тони… Послышались решительные шаги, дверь распахнулась, и в комнату ввалились все трое – Санни с Филом и молчаливый латинос, недвусмысленно теребивший в руках кусок веревки. Лица у первых двух были примечательные – несколько сконфуженные, виноватые чуточку, они отводили глаза, мялись, вообще чувствовали себя неловко. «Деликатные все же ребята, – подумал Мазур иронически, отметив с радостью, что в руках у троицы не замечается ничего огнестрельного. – Совестью терзаются самую малость, но это им нисколечко не мешает добросовестно выполнять приказ…»

Старательно состроив испуганную физиономию, он попятился в угол, сгорбился и насквозь испуганным голосом зачастил:

– Ребята, вы что? Эй, парни! Что задумали? Мать вашу так, мы же в одной команде!

Санни с Филом, виновато переглядываясь, тем не менее целеустремленно подступали к нему, словно бравые гусары к горничной. Что до латиноса, то он заходил слева с совершенно непроницаемым лицом – этот, сразу видно, о существовании угрызений совести и порядочности знал лишь теоретически, да и то, надо полагать, не особенно и верил, что существует на свете этакая блажь…

– Санни! Фил! – отчаянно воззвал Мазур. – Вы что задумали?

– Да мы-то ничего… – покаянным тоном отозвался Санни. – Тони, знаешь ли… Если бы все от меня зависело, я бы совершенно по-другому переиграл… Джонни, ты, это… Не ложиться же жмуриком вместо тебя, ты нас пойми…

– Ничего личного, – поддержал Фил. – Так уж Тони распорядился…

Латинос надвигался с невозмутимым лицом, зажав в кулаках оба конца веревки и рывками натягивая ее время от времени. С его точки зрения, читалось в глазах, вся эта сентиментальная болтовня была в столь несложном деле решительно ни к чему…

Его обступили вплотную. Все еще сохраняя на лице выражение прямо-таки панического ужаса, Мазур спокойно рассчитал в уме все пируэты, выпады и прочие партитуры. И совершенно неожиданно для них прянул из своего угла, первым сшиб Фила, обрушился на двух других уже с тыла, работая всеми четырьмя конечностями, словно бездушный комбайн, рубящий колосья: «Эх, косил Ясь камышину…»

Как и было рассчитано, эта чертова мельница продолжалась краткие секунды, итог был предугадан и жесток – на полу распластались три тела, напрочь лишенные сознания на ближайшие четверть часа. По-хозяйски их охлопав, Мазур извлек три пушки, одну оставил себе на всякий пожарный, а две других зашвырнул под кровать.

И выдвинулся в коридор. Посмотрел под ноги. Прямо у его двери лежали два черных пластиковых мешка и объемистый моток отличной нейлоновой веревки. Интересно, почему мешков целых два? Кто еще ухитрился проштрафиться?

На цыпочках, совершенно бесшумно, он переместился по коридору, одну за другой открыв четыре двери, за которыми оказались лишь пустые комнаты. Второй этаж был чист, неприятеля в тылах не имелось. Убедившись в этом, он спустился вниз. Так же бесшумно и проворно, стремительно перемещаясь – и это было, как во сне, – заглянул в три комнаты, оставив ту, где беседовал с Тони, напоследок. А потом ворвался и туда…

Реакция у Тони оказалась похвально быстрая – успел вскочить и даже запустить лапу под безукоризненный пиджак, – но до Мазура, качественно надрессированного державой, ему было как до Луны…

Мазур ударил – раз, другой, добавил правой ногой, на лету подхватив падающего и выдернув у того из руки пистолет с глушителем. Времени на дальнейший осмотр дома было ни много и ни мало, в самый раз, но все равно следовало поторопиться. Его беспокоил неведомо где отсутствующий пятый, верзила Чахлый – не следовало оставлять в тылу столь габаритный экземпляр, который царапнуло лишь самую чуточку.

Ни во дворе, ни в сторожке никого не было. Там стоял лишь автомобиль Тони, роскошный синий «бьюик», сверкавший лаком и никелем так, что глаза резало. Поскольку шофера нигде не видно, босс, надо думать, сам любил повертеть баранку…

Но где же? Оба этажа проверены… Пару секунд подумав, Мазур вернулся в дом, распахнул дверь, ведущую в подвал, включил свет и спустился по узкой крутой лестнице.

Там Чахлый и отыскался – он лежал ничком на бетонном полу, аккурат под яркой лампочкой, головой в подсохшей темной луже, и в затылке у него Мазур сразу углядел аккуратное входное отверстие. Нагнулся, потом присел на корточки, зацепил указательным пальцем небрежно наложенную повязку.

Ага, вот оно что… Царапина, хоть и пустяковая, все же не прошла без последствий – рана под повязкой изрядно вспухла, успела загноиться. Ну вот, начинает выстаиваться крайне похожая на правду версия: должно быть, грязь попала, нагноение пошло, Чахлый, как любой на его месте, возжаждал срочной медицинской помощи – но Тони предпочел гораздо более рациональное решение вопроса. То ли не было под рукой доверенного врача, то ли здешний босс по каким-то причинам не захотел обременять группу раненым.

Стоя над покойником, Мазур печально покривил губы – и на этом завершил траурную церемонию. Как-никак не брат, не сват, не сослуживец, за что боролся, криминальный элемент, на то и напоролся.

Поднимаясь на второй этаж, подбирая моток веревки и примериваясь к нему прихваченным в подвале складным ножом, он уже принял четкое решение. Находясь на задании, он отроду не страдал ни излишним гуманизмом, ни благодушием – но эту четверку стоило оставить в живых из соображений чисто практических. Совершенно неизвестно, сколько еще ему придется пробыть на этом острове, суверенной территории США, какие перипетии грядут и чем все обернется. При таком раскладе крайне неосмотрительно было бы оставлять за собой столько трупов – в доме, где полным-полно его отпечатков пальцев, где его видели и сумеют опознать те четыре шлюхи. Все отпечатки ни за что не отыщешь и не уничтожишь – как и помянутых шлюх. Крайне неразумно пребывать на нелегальном положении на территории, находящейся под полной и безраздельной юрисдикцией Штатов, имея за спиной столько покойников – на него их в первую очередь и повесят, если что, и, между прочим, будут совершенно правы… Так что пусть живут, уроды. Все равно жаловаться властям на то, как с ними обошлись, безусловно не побегут – а сами в беспомощном состоянии проваляются достаточно долго, чтобы Мазур успел раствориться в безвестности, в роковой пропащности, как выражался классик…

Разрезав веревку, он на совесть потрудился над тремя гангстерами, завязав узлы так, чтобы не перехватило кровообращение, но и освободиться они сумели через сутки-двое, не раньше, да и то предельным изощрением усилий. Затыкать рты не стал – орать они все равно ни за что не станут. В доме как-никак лежит сумка с изрядной порцией некоего наркотика, а в подвале валяется труп. Орать выйдет себе дороже…

Он тщательно обыскал троицу, вытрясая из карманов все мало-мальски полезное, особое внимание уделив цепочке с ключами, взятой у латиноса – ключ зажигания от катера пригодится как нельзя лучше. Спустился на первый этаж и столь же надежно «упаковал» мистера Тони, начавшего уже приходить в себя. Уселся над ним на стул и преспокойно закурил, стряхивая горячий пепел прямо на нос лежащего – не садизма ради, исключительно для того, чтобы побыстрее привести в чувство. Следовало вдумчиво побеседовать с этой паскудой – Мазур к тому времени успел уже продумать великолепный ложный след, не только затруднивший бы погоню, но и осложнивший ее, сбивший бы с толку…

– Кончай прикидываться, хмырь, – сказал Мазур, наклонившись и присмотревшись. – У тебя ресницы трепещут… Открой зенки, а то пулю всажу…

Тони медленно открыл глаза, попробовал пошевелиться и тут же, осознав свое положение, перестал барахтаться. Крепкий орешек, вновь отметил Мазур. Кипит от злости, но не позволяет эмоциям прорваться наружу…

– Ну что, Тони? – спросил он дружелюбно, играя трофейным пистолетом с глушителем. – Сразу тебя хлопнуть, или желаешь с разговорами, как порядочная девочка?

– Что тебе нужно? – голос был почти спокойным. – Сумку?

– Мне? – поднял брови Мазур. – Да мне, собственно говоря, ничего особенного и не нужно было. Я просто хотел побыстрее с вами развязаться и вернуться к своим делам. Ты сам отдал приказ меня придушить втихомолку, вот и пришлось… Извини, кончено, Тони, но у меня есть свои предрассудки и пунктики. И главный из них такой: не люблю, чтобы меня убивали, хочу пожить подольше. Это не слишком нагло, а? А почему ты меня ни о чем не спрашиваешь, не интересуешься судьбой твоих ребят?

– А зачем? Если ты тут сидишь совершенно спокойно, хмырь долбанный, и пыжишься, значит, уже не опасаешься за свою спину, скот…

– Одну минуту, – сказал Мазур. – Давай условимся с ходу. Разговор у нас будет насквозь деловой и спокойный, без лишних эмоций. Не то чтобы твои оскорбления меня задевали, но они затягивают беседу, усек? Еще одно ругательство, еще одна неделовая реплика – и я тебя легонечко пну по яйцам. А это больно, согласись. Ну?

– Я понял, – сказал Тони с закостеневшим лицом.

– Молодец, – сказал Мазур. – Вопросы будут?

– Тебя послал Санчес? За сумкой?

– Мимо, – сказал Мазур. – Ты, быть может, удивишься, но я понятия не имею, кто такой Санчес, и к вашим играм в самом деле не имею никакого отношения. Просто-напросто в силу тех самых предрассудков я никак не хотел, чтобы меня придушили, только и всего… Я мирный кладоискатель…

– Врешь. Мирный бродяга не смог бы справиться…

– Ну, я бывший «зеленый берет», – сказал Мазур. – Этому-то ты веришь?

– Пожалуй…

– А теперь найди мотивы, по которым я не должен тебя убивать. И побыстрее, Тони. Интересно, какие же это мотивы? Учитывая, что в соседней комнате лежит наркоты на несколько миллионов баков и ни одна собака не сможет потом сказать, что я тут вообще был…

– А Ричарда ты тоже уберешь? И его людей? Не получится, малыш. Тебе ни за что не удастся укокошить всех, кто тебя видел на Пасагуа и знает, что к чему. Значит, у тебя всю оставшуюся жизнь будут висеть на хвосте наши люди, разыскивая со всем тщанием. Мы не одиночки, Джонни, мы – семья. Если ты хорошо понимаешь, что я имею в виду…

– Возможно, – сказал Мазур. – Но для тебя-то какое будет иметь значение все, что со мной произойдет гораздо позже? Тебя-то я могу пристукнуть в любой момент…

На лбу у Тони появилась испарина, но голос звучал все так же, почти ровно:

– Если ты меня до сих пор не стукнул, а пустился в разговоры, значит, что-то у тебя на уме…

– Угадал, – сказал Мазур. – Любопытно, а ты можешь мне что-то предложить? Что-то, что устроит нас обоих?

– Развяжи мне руки, не трогай сумку и убирайся к чертовой матери, – сказал Тони. – Это все-таки шанс, верно?

– Сомневаюсь. Очень быстро вы нагрянете на Пасагуа, а то и просто созвонитесь с Ричардом, и мне опять станет неуютно. Дурака нашел!

– Не тронешь сумку – я тебе дам шанс.

– Хочешь, чтобы я поверил? После того, как ты распорядился меня придушить? Тони, я был в подвале и видел Чахлого. Уж если ты от своих избавляешься, как от пустых сигаретных пачек, то насчет меня…

– А у тебя есть выбор, австралийская морда? Или предпочитаешь всю жизнь от нас бегать?

«Ну, хватит, – сказал себе Мазур. – Не стоит затягивать приятную беседу до бесконечности, время дорого…»

Он зажег новую сигарету, закинул ногу на ногу, покачал носком и, не сводя глаз с собеседника, спокойно спросил:

– Тони, а почему ты решил, что это я буду от вас бегать? Может быть, обернется как раз наоборот? Молчишь? Ну да, ты парень умный… Так вот, Тони, тебе не приходило в голову задуматься над примитивным вопросом: как это вышло, что обычный кладоискатель, бродяга долбанный, вмиг вырубил и спеленал твоих мальчиков, а потом и тебя самого? По глазам вижу, этот вопрос у тебя уже замаячил в башке… Ладно, не буду тебя интриговать, у меня мало времени… Слушай внимательно, макаронник. Твои ребята лежат наверху совершенно целехонькие, живые и здоровые. И ты останешься тут валяться живой. Я даже не заберу наркотик. Хочешь знать корни такого гуманизма? Хочешь, по роже видно… Тони, ты слышал хоть краем уха про веселую контору под названием Центральное разведывательное управление? Только не заливай, будто не слышал. Ну, ты понял? Понял, спрашиваю, откуда все нестыковки, несообразности и загадки? Ты, дубина итальянская, ухитрился встать поперек дороги нам, и никому другому. Мать твою, мы крутили на Пасагуа серьезнейшую операцию, о которой знают полдюжины человек в Штатах, мы удачно замаскировались под кладоискателей, и все шло просто прекрасно – и тут, как чертик из коробочки, возникает твой драный Ричард со своими гориллами… И все портит. Что, мы должны были показывать документы и звать полицию? Если ты так думаешь, то ты форменный идиот… Какие документы, какая полиция? Мы все под прикрытием, под масками… Вот и пришлось для пользы дела подыграть вам, уголовным рожам – так казалось гораздо проще. Только вы, мудаки хреновы, не цените хорошего отношения… Видит Бог, если бы вы меня отпустили, я бы забыл обо всем и занялся своим делом, нам некогда гоняться за торговцами дурью, у нас свои задачи… Но ты, недоносок, решил меня убрать…

Он говорил спокойно и уверенно, небрежным тоном человека, ощущающего за собой нешуточную силу. Нисколечко не притворялся, воображал себя самого серьезным профессионалом, за которым стоит вся мощь государства – вот только вывеска была другая.

– Тони, ты и в самом деле будешь мне тут вкручивать, что вы, банда вонючая, способны серьезно обидеть мальчиков из Лэнгли? Ну, брось, не настолько ты крут… Это мы при необходимости вас всех развесим по пальмам, ты понял, ублюдок? – Мазур наклонился вперед и с ничуть не наигранной злобой пнул лежащего под ребра. – Это от нас вы будете бегать всю сознательную жизнь, что ты, что Ричард… Сидеть будете, как крысы в норе…

– Что ты хочешь? – после короткого молчания спросил Тони. Судя по его виду, он принял навязанную Мазуром легенду – потому что она крайне походила на правду. При всем своем уме и житейской опытности этот хмырь не мог доискаться до реального положения дел: Советский Союз и тамошний спецназ для него были чисто отвлеченными понятиями, не входившими в круг повседневных забот. Точно так же, как для Мазура – торговцы наркотой, пока жизнь не свела с ними вплотную…

– Ты все понял, недоносок? – спросил Мазур тем же хозяйским, нагло-уверенным тоном. – Я бы вас всех пришил к чертовой матери, но останавливают меня чисто практические соображения. Операция еще не закончена, и мне категорически велено не привлекать к себе внимания. Я, знаешь ли, привык добросовестно выполнять приказы, у нас без этого нельзя. Иначе с превеликим удовольствием поджег бы это гнездо, чтобы вы все тут изжарились… Но ты не думай, Тони, что счастливо отделался. Уж если попал к нам в руки, мы тебя в жизни не выпустим… Чуть погодя, совсем скоро, к тебе придут другие. Расскажут, чего от тебя хотят, и ты будешь выполнять все, как робот, – потому что с Лэнгли шутить опасно, особенно таким типам, как ты. Стоит пальцем шевельнуть – и ты схватишь парочку пожизненных… А прятаться от нас бесполезно даже в Антарктиде. Так что всего хорошего, Тони. Лежи и думай о приятном. Вы все – мальчики с большим жизненным опытом, и не думаю, что вы так и будете валяться связанными, пока не сдохнете от голода и жажды… Рано или поздно распутаетесь – подозреваю, через сутки-другие, но, скажу тебе по совести, меня не волнуют ваши переживания… Захотите жить – распутаетесь. В крайнем случае, можно выкатиться на улицу и орать, призывая на помощь. Выставляя себя, скажем, жертвой грабителей. Вдруг да найдется такой дурак, что поверит. Всего наилучшего, Тони! Ты, главное, запомни, что совсем скоро к тебе обязательно придет кто-то от нас, и всю оставшуюся жизнь готовься танцевать под нашу музыку… Пока, скотина!

Пнув лежащего напоследок под ребра в виде дружеского прощания, Мазур вышел в коридор. Прихватил с вешалки легкую курточку то ли Санни, то ли Фила – но уж никак не Чахлого, не те габариты были у покойника – и распихал по ее карманам военную добычу. Кроме цепочки с ключами, вторых ключей от «бьюика» и массивного золотого портсигара, он стал обладателем двух с лишним тысяч долларов бумажками разного достоинства, двух пар золотых часов, увесистого золотого перстня с каким-то зеленым камнем – вполне вероятно, неподдельный изумруд – и золотой же зажигалки. С мародерством все это не имело ничего общего – беглецу в чужой стране жизненно необходимы деньги и ценности, без них ничего путного и не получится, проще уж сразу сдаться властям…

После короткого размышления он оставил себе складной нож, а все пистолеты и револьверы свалил в мусорное ведро в кухне. В большом мирном городе пушка все равно ни к чему, от нее больше вреда, чем пользы. Тут вам не джунгли и не дикие окраины, на первый же выстрел слетятся полицейские, и погоришь, как мотылек на свечке…

Он прислушался. Со второго этажа не доносилось ни малейшего шума – даже если троица пришла в себя, притихли, как мышки, ожидая дальнейшего развития событий и боясь привлечь к себе внимание. На их месте Мазур тоже лежал бы смирнехонько и не пищал – когда по дому болтается вооруженный решительный тип, которого вы с дружками недвусмысленно собирались придушить до смерти, но он ухитрился вырваться, лучше лежать и помалкивать…

Прощаться с ними, разумеется, не стоит – перебьются…

Распахнув ворота, Мазур уселся за руль роскошного «бьюика», включил мотор, осторожно перекинул непривычный рычаг передач, располагавшийся прямо на руле, медленно выехал на улицу. Ногам тоже было непривычно, они искали педаль сцепления, которой тут не было вовсе – буржуйская роскошь, автоматическая коробка, педалей только две – тормоз и газ, – как в фантастическом романе, право слово…

Аккуратно притерев длинную машину к тротуару, вылез и неторопливо огляделся. Мимо ехали машины и шли люди, и никто не обращал на него внимания, Мазур ничем особенным не выделялся. Вновь на миг прошило ощущение нешуточной странности – один-одинешенек на американской территории, совершенно нелегально, и ни одна собака не подозревает…

Закрыл ворота, вернулся в машину и, включив левый поворот, отъехал от тротуара.

Глава девятая

Гуд бай, Америка!

В пехоту Мазур перешел уже через четверть часа, проехав на «бьюике» не более километра. Причин было несколько, и все – серьезные.

Во-первых, он абсолютно не знал города, понятия не имел, что его ожидает за очередным поворотом – широкая улица или тупик, из которого придется долго выбираться. Во-вторых, добраться до того района, где жила Пакита, самостоятельно нечего было и думать. Пришлось бы то и дело расспрашивать аборигенов, а это чревато – человек в роскошной машине с местными номерами, совершенно не ориентирующийся на улицах, запоминается надолго. В-третьих, в любую минуту его могли тормознуть полицейские, проверить документы порядка ради – а какие у него документы? Усы, лапы и хвост – вот и все наши документы…

Так что он очень быстро припарковался в тихом местечке, оставил ключи в замке зажигания – сопрут, и ладно – и безмятежной походочкой направился неизвестно куда, в западном направлении, присматриваясь украдкой, каким именно манером местные останавливают такси – канареечно-желтые, в черную шашечку, со щитами на крышах. Ага, кое-что проясняется – небрежный свист, взмах руки, в точности как в читанных однажды романах… О том, что категорически не принято останавливать такси, в котором уже кто-то сидит, он и так знал – тут вам не Союз, тут буржуйские порядки…

Никто не обращал на него внимания. Обычная улица с самыми обычными прохожими, преобладают пуэрториканцы, смуглые и курчавые, но и белых изрядно. Магазинчики, кинотеатры, светофоры, полно красивых девушек в символических платьицах, пальмы растут, как дома – лебеда, попадаются пешие полицейские в разукрашенных яркими эмблемами рубашках, но на Мазура не обращают никакого внимания: вид приличный, в розыске не числится, общественного порядка не нарушает…

Одним словом, жить можно было и здесь. Достав из кармана пятерку, он купил в киоске ледяную банку извлеченной из холодильника кока-колы, выпил ее, присев на скамеечку, выбросил банку в урну и направился дальше. Увидев, что многие листают на ходу толстые газеты с цветными заголовками и снимками, свернул к расположившемуся прямо на улице газетчику и тоже обзавелся маскировки ради.

К его некоторому удивлению, на первой странице он узрел огромный снимок новоявленной соседки по причалу и по тихой улочке очаровательной мисс Кимерли Стентон, изображенной в красном купальнике, на который материла пошло не больше, чем на носовой платочек. Улыбалась она заученно, но выглядела весьма, весьма… Огромный заголовок гласил: «Кинозвезда отправилась ловить привидения!» Бегло пробежав первые строчки, Мазур узнал, что восходящая звездочка, оказывается, чуть ли не с детских лет питает склонность к охоте на призраков – и вот теперь сняла на Пасагуа старинный особняк, где, по заверениям компетентных лиц, привидения шастают что ни ночь, толпами и шеренгами, так что, никаких сомнений, очень быстро очаровательная Ким наловит призраков столько, что цена на них на рынке моментально упадет, и окажутся посрамлены самые завзятые скептики, не верящие в реальность загробной жизни.

Тут же помещалась фотография того самого лысого типа – фамилия его, оказалось, Билли Бат, он имеет честь служить агентом-менеджером кинозвезды, ну да, все правильно…

Призраки, говорите? Мазур моментально вспомнил, как Кимберли призналась ему, что с детства боится привидений, и личико у нее при этом было достаточное серьезное. Почему же тогда? Как она выразилась? «Есть обстоятельства…»

Ах, ну во-от оно что! Кажется, он сообразил, что к чему – очередные выкрутасы растленного буржуазного мира, волчьи законы… Как там это именуется? Ага, шоу-бизнес!

Скорее всего, дело тут наверняка не в экстравагантном хобби, а в хитрой рекламной кампании. У них, в Голливуде, это обожают. Все-таки она еще, посмотрим правде в глаза, не настоящая, патентованная и признанная звезда, а именно – восходящая. Еще не факт, что восходящая звезда непременно взойдет. Может и чебурахнуться на взлете, не достигнув небосклона. Значит, все это – чисто рекламная шумиха для поддержания интереса публики: ну как же, очаровательная кинозвезда гоняет шваброй привидений по мрачному старинному особняку – и лучше всего, в том самом купальнике, так оно гораздо более зрелищно… Разлагаются господа капиталисты самым наглым образом, им бы…

– Эй, парень!

Мазур остановился, сбившись с шага, повернул голову.

– Да ты, ты, борода веником, я тебе говорю! – рявкнули уже гораздо ближе. – В белой курточке! Куда летим?

Преспокойно сложив газету, Мазур неторопливо огляделся. Он стоял возле небольшой площади, завершавшейся невысокой старинной церковью – несомненно, испанским католическим соборчиком, учитывая его облик. Зеленели аккуратно подстриженные газоны, по периметру площади стояло несколько скамеек с гнутыми спинками, но людей тут не было ни души, время уже близилось к полудню, и жара прогоняла с улиц тех, у кого не было неотложных дел.

Метрах в десяти от Мазура остановился армейский джип, покрашенный в классический оливковый цвет, с какими-то цифрами и буквами на дверках. За рулем сидел здоровенный детина в белоснежной морской форме и каске, на которой огромными литерами было выведено: «NP», рядом с ним располагался второй, форменный брат-близнец и по росту, и по грозному облику, и по одежде. А третий – та же горошина из одного стручка, отличавшийся разве что нашивками, свидетельствовавшими, что эта дылда носит гордо звание сержанта и является самым главным среди троицы, – остальные-то рядовые, сразу видно…

– Ну, ближе, ближе! – словно бы с некоторой даже радостью понукал сержант, маня Мазура рукой.

Остальные двое таращились молча, но с нехорошим азартом. Мазур медленно сделал пару шагов в направлении машины.

«Ну, никакого ребуса, – подумал он. – „Нэви полис“, военно-морская полиция, обычный патруль… Но какого черта они прицепились к гражданскому? Гражданские их не должны заботить вовсе. Как в том старом анекдоте – ты мент сухопутный, ну вот и не лезь в наши морские дела…»

Военная полиция сроду не вяжется к гражданским! Что за дела? Какая-то ловушка? Но откуда?..

– Вы ко мне обращаетесь? – вежливо спросил Мазур, подпуская максимум австралийского выговора.

– К тебе, к тебе! – оскалясь в сорок два зуба, подтвердил сержант. – Ну, ближе, ближе, не укушу! Куда шлепаем?

Все трое, как и полагается правильному патрулю, были трезвехоньки – и все трое таращились на Мазура с нехорошей цепкостью во взорах, что полностью нарушало обычную практику. И крайне Мазуру не нравилось…

– Простите, офицер, – сказал он все так же вежливо, но достаточно твердо. – А какое вам, собственно, дело, куда я… шлепаю? Вы, насколько я помню свои права, только к военным можете цепляться… Тем более что я вообще ничего не нарушал.

– Нет, ну блеск! – жизнерадостно рявкнул сержант, оборачиваясь к сидевшим в машине. – Точно про тебя говорили – проныра, каких мало… Каков фрукт? Бороденку успел отрастить, даже язык коверкает совершенно не по-техасски… Даже уважать начинаешь. Другие без фантазии и пронырливости, а этот – замысловатый… Ладно, Росс, волоки сюда быстренько свою задницу, пока я не рассердился. Хуже будет!

– Как вы меня назвали? – хладнокровно осведомился Мазур.

– А что, тебя как-то по-другому зовут?

– Конечно, – сказал Мазур. – Боб Симмонс, очень приятно.

Теперь жизнерадостно ржали все трое.

– Очень приятно! – шутовски раскланялся сержант. – А я – Элизабет Тэйлор, рад знакомству! – его лицо мгновенно переменилось, он, недобро уставясь на Мазура, протянул: – А мне вот отчего-то кажется, голубь, что никакой ты не Боб Симмонс, а самый натуральный Росс Баркер, штат Техас, эсминец «Таллахаси», дезертир сраный, месяц в розыске… Рост твой, цвет глаз твой, цвет волос, нос прямой, рожа овальная… Здорово, Росс! Как опоссум не карабкайся, а охотнички под деревом! Ну, что таращишься? Лимузин подан, ваше преподобие! Поедешь на родную базу по-хорошему или тебя непременно надо поучить хорошим манерам? У меня запросто!

Он вмиг снял с пояса черную длинную дубинку и принялся крутить ее вокруг запястья с несказанным проворством, так и порхала. Тот, что сидел рядом с шофером, выпрыгнул из джипа, сделал пару шагов и остановился, зайдя Мазуру за спину, расставив ноги, грозно подбоченившись.

Ситуация накалялась. Все это ничуть не походило на шутку или дурацкий розыгрыш – вид у них был уверенный и целеустремленный, они держались крайнее серьезно, а водитель вдобавок ко всему, не таясь, расстегнул кобуру и положил на нее ладонь.

– Ну, ты непременно хочешь по-плохому? – тянул сержант, сузив глаза в щелочки. – Слушай, Росс, не усугубляй! Тебе и так трибунал светит, так что не надо… В конце концов, мне никто не приказывал доставить тебя на базу непременно со всеми зубами и целыми ребрами, усек? У меня терпение вот-вот лопнет…

«Нет, не шутят», – подумал Мазур. Какая, к черту, ловушка ЦРУ? Все выглядело бы совершенно иначе… Скорее всего, его приметы и в самом деле совпали с описанием одного из дезертиров – такое случается в любых широтах. Все это оказалось бы мелким недоразумением… будь при нем убедительные документы, позволившие бы этой горилле вмиг уяснить, что никакой он не Росс. Но документов нет никаких, ни единого клочка бумаги… На базе, конечно, в два счета разберутся, что привезли не того – но что потом? А потом, конечно же, любой мало-мальски исправный служака попросит назвать свою настоящую фамилию и адрес… и что им скажешь?

Вот это провал! Самое обидное – глупый провал, нелепый! Угодить в лапы американских спецслужб из-за дурацкой ошибки мордатого патрульного в сержантских нашивках…

Следовательно, никак нельзя ехать с ними на базу и качать права там. Мазур бросил по сторонам испытующий взгляд, не ворочая головой. Прохожих практически нет, только у скамейки торчит парочка смуглых подростков, несомненных пуэрториканцев. Вряд ли они числятся среди юных друзей полиции, у них в Штатах ничего подобного нет. И вряд ли аборигены питают любовь и уважение к янкесам…

Рискованно, но что делать? Не на базу же с ними переться, где моментально начнутся сложности!

– Послушайте, – сказал Мазур, делая последнюю попытку. – Вы ошиблись, ребята… Я…

– Не понимает, – грустно констатировал сержант, надвигаясь с целеустремленной бездумностью асфальтового катка.

Второй надвинулся из-за спины. Все это время Мазур якобы машинально сворачивал в трубку толстую, страниц в двадцать, газету – и сейчас у него в руках оказалась надежная дубинка, которой при некотором навыке – а Мазур такими навыками обладал – можно было не просто оглушить, а в секунду отправить на тот свет…

Он, правда, не стал обострять – не хотел, чтобы его потом ловили со всем мыслимым размахом. Ни одна полиция в мире не стерпит, когда ее сотрудников средь бела дня, в центре города убивают до смерти. Обидятся и остервенеют, облава будет такая, что…

Одним словом, ситуация вновь вынуждала к самому слюнявому гуманизму – и тугой бумажный столбик, импровизированная дубинка хоть и взметнулась, хоть и нанесла удар в неуловимую долю секунды, но обошлось без трупов. Сержант попросту задохнулся после меткого удара, побагровел, замер нелепым монументом, силясь проглотить хоть немного воздуха – и Мазур ударом ноги закрепил ус-пех, так, чтобы верзила с нашивками звонко приземлился на пятую точку, аж гул пошел по площади…

Второй был уже в полете, прыгал на плечи. Чуть отстранившись, Мазур перехватил его запястье, вывернул руку и отработанным приемом отправил в недолгий полет вперед башкой, так что морской городовой моментально, с ужасным грохотом впечатался бычьим лбом в борт джипа. Могучий лобешник выдержал это испытание – но, что гораздо более удивительно, выдержал и борт, даже не осталось серьезной вмятины…

Добавив и этому ногой, чтобы вырубить понадежнее, Мазур развернулся к водителю. С ним оказалось проще всего – разгром патруля был столь молниеносен и сокрушителен, что водила на недолгое время утратил связь с реальностью, не успевая осознать во всей полноте суровую правду жизни. Так и сидел, свесив челюсть, оцепенев, держа руку на кобуре. Должно быть, на его памяти никто не обращался со славными морскими полисменами столь бесцеремонно и не наносил такого урона…

Отправив его в беспамятство двумя ударами, Мазур огляделся. Оба юных аборигена, прыгая на месте и махая руками, вопили что-то неразличимое, но, несомненно, одобрительно-восторженное. Никак не походило, чтобы они сокрушались по поводу столь беззастенчивого разгрома сил правопорядка, скорее наоборот…

Ободренный, Мазур рысцой направился в ту сторону – главное, не бежать сломя голову, никто вокруг, кроме этих шкетов, еще не сообразил, что произошло…

– Ола, омбре! – заорал один из парнишек, приглашающе махая Мазуру одной рукой и указывая другой куда-то на задворки церкви.

Подбежав, Мазур обнаружил в указанном направлении выход на узкую кривую улочку – ага, старая часть города, лабиринт переулочков… Бросился туда. Пацаны почти одновременно воздели большие пальцы в знак одобрения. Молодцы, мимолетно умилился Мазур, проносясь мимо. А ведь сроду в комсомоле не состояли, не говоря уж о пионерии, в жизни не слышали о классовых противоречиях и борьбе с империализмом янки – просто-напросто живут по инстинктам, белую полицию не любят, а больше ничего и не надо…

Оказавшись на той самой кривой улочке, он сбавил темп и уже не бежал, а шел размашистым шагом человека, куда-то ужасно спешащего – но не скрывающегося, упаси Господи! Время от времени демонстративно поглядывал на часы, качал головой, досадливо охал и прибавлял шагу. Судя по реакции редких прохожих, его никто ни в чем не подозревал.

Свернул направо, потом налево, увидел в конце улочки перпендикулярно ее пересекавшую другую, широкую, с потоком автомобилей – и направился туда. Затоптался у кромки тротуара, опять-таки поминутно взметывая к глазам запястье с часами.

Без малейших поползновений с его стороны рядом лихо притормозило свободное такси, водитель перегнулся назад и распахнул заднюю дверцу – ага, высмотрел клиента, проныра…

Плюхнувшись на сиденье, Мазур облегченно вздохнул и назвал адрес – тот самый квартал Ремихио, однако номер дома из предосторожности указал другой, соседний, не двадцать третий, а двадцать первый. Водила кивнул и стартанул под визг покрышек.

Самое время, пользуясь передышкой, обдумать расклад. Его, конечно же, никто пока не ищет. Даже если побитые очухаются быстрее, чем он рассчитал, даже если какая-то законопослушная душа, узрев из окна побоище посреди площади, стукнет в полицию, все равно масштабной облавы с участием представителей всех многочисленных разновидностей силовиков придется ждать долгонько… В любой стране обстояло бы одинаково. Бюрократия – великая вещь. В данной ситуации Мазуру ее незыблемые законы только помогают. Сначала морские полицаи доложат о случившемся своему начальству. Потом это начальство доложит кому-то повыше – и уж начальство номер два начнет связываться с «братскими» службами – армейской полицией, гражданской, чертом лысым… Времени эти переговоры и согласования отнимут изрядно, много воды утечет, прежде чем выступит сомкнутыми рядами вся королевская конница и вся королевская рать… Не стоит предаваться безудержному оптимизму, но пара часов – или, по крайней мере, час – у Мазура в запасе имеется. И потом, искать будут не серийного убийцу, не маньяка-душителя блондинок – всего-навсего дезертира, начистившего чавку патрульным. А это влияет на умонастроение охотников – не делает их менее профессиональными, но чуточку расхолаживает. Вряд ли всякий армейский полицейский будет пылать благородным гневом, узнав, что по роже получили морки… И наоборот. Главное, не будет никаких таких чрезвычайных мер. До сведения всех патрульных, к какой бы разновидности они ни принадлежали, доведут приметы Мазypa – но основываться-то наверняка будут на фотографии того самого Росса! Ищут-то Росса, обросшего дикой бородой…

Словом, шансов немало. Попробуем выкарабкаться. Вовсе не факт, что всякого проворного колобка непременно должна сцапать в финале лиса…

Порядочки, мать вашу! Разгильдяйство!

Мазур долго чертыхался про себя, плетясь по солнцепеку. Он искренне полагал, что, как это принято во всем мире, двадцать третий и двадцать первый дома будут располагаться рядышком или по крайней мере на незначительном отдалении. Однако нумерация в том квартале оказалась специфическая, словно тот, кто развешивал в свое время номера, оказался мертвецки пьян. К двадцать первому с одной стороны примыкал двадцатый, а с другой – двадцать четвертый. Четные и нечетные причудливо перемешаны, так, что рехнуться недолго. Куда только власти смотрят?

Проплутав с четверть часа, он обнаружил наконец двадцать третий дом – не менее чем в полумиле от двадцать первого, да вдобавок на другой стороне улицы, меж восемнадцатым и шестым. Трехэтажное здание, не шикарный особняк, но и на трущобы не особенно смахивает.

Поднявшись на второй этаж, он деликатно постучал костяшками пальцев. Довольно быстро послышались шаги. Пакита, в легкомысленном халатике, распахнула дверь, отчаянно зевая.

Глаза у нее стали квадратными:

– Джонни?!

– А что тут удивительного? – бодро сказал Мазур, осторожным маневром просачиваясь в прихожую и прикрывая за собой дверь. – Я же, по-моему, твердо тебе пообещал, что приду в гости? Вот и пришел. У тебя, надеюсь, никого нет?

– Я же говорила, что дома не работаю. Тут, в доме, никто ничего не знает…

Возникшие у Мазура на ее счет догадки начали укрепляться – как-никак он после достопамятной бордельной службы немного разбирался в психологии девочек второй древнейшей профессии. Она не похожа на наркоманку, явно ничем не ширяется и вроде бы неглупая, значит…

– Так ты что, не рада? – ухмыльнулся он. – Между прочим, о подарках я не забыл…

– Да что ты! Я просто думала…

– Что я просто так болтаю?

– Чаще всего так и выходит… Проходи.

Очень быстро Мазур оказался в крохотной, бедно обставленной, но опрятной гостиной, на столик вспорхнули бутылка и лед. Уже справившаяся с удивлением Пакита налила себе и уселась напротив, закинув ножку на ножку и улыбаясь вполне профессионально, готовая к традиционному ходу событий.

– Пойдем в спальню? – напрямик предложила она, на случай, если до Мазура долго доходит.

– Успеется, – сказал он, вытягивая из кармана сигареты.

Риск, конечно, был. Уж ему-то прекрасно известно, сколько среди таких девочек полицейских информаторов. Но, с другой стороны, должна же крошка понимать свою выгоду – полиция ей никогда в жизни столько не заплатит…

– Не хочешь?

– Давай поговорим, – сказал Мазур. – О жизни. Неторопливо и обстоятельно.

Она вскинула брови, лениво улыбнулась:

– Странно, Джонни, той ночью ты никак не походил на зануду, которому хочется поболтать…

– А сейчас вот приходится, – сказал Мазур. – Знаешь, я к тебе исподтишка присматривался и делал выводы… Ты вроде бы не ширяешься, много не пьешь, квартиру сняла так, чтобы соседи о твоей работе не знали… Так себя обычно ведут девушки умненькие и предусмотрительные, у которых есть в голове продуманные жизненные планы… Угадал я?

– Допустим.

– Хочешь поднакопить деньжат и перебраться куда-нибудь подальше, скажем, в Штаты? И подыскать что-нибудь почище?

Ее взгляд стал холодным и пытливым:

– А если и так, тебе-то что? Джонни, я тебя решительно не понимаю. Ты вроде ничуть не походил на тех извращенцев, что вместо нормального секса лезут в душу…

– Не перебивай, – сказал Мазур. – Дослушай до конца… Впрочем, пришла пора вопросов. Денег пока что не хватает, чтобы убраться отсюда к чертовой матери? Судя по тому, как ты машинально поскучнела, определенно не хватает… Хочешь, помогу?

Она молчала, уставясь неприязненным и тревожным взглядом прошедшего неплохую жизненную школу звереныша.

Ухмыльнувшись, Мазур выложил на стол массивный золотой портсигар, зажигалку, часы – и прикрыл все это ворохом бумажек с изображениями президентов Соединенных Штатов.

– Здесь пятьсот долларов, – сказал он спокойно. – Да и золотишка, если прикинуть, с полкило. В порту, на катере, у меня есть еще тысяча, ты и ее получишь, как только мы с тобой там окажемся. Это, конечно, не Бог весть что, не состояние и не главный выигрыш в лотерею – но все же и не гроши, а? Чуточку приблизят осуществление твоей мечты…

– А что взамен? – спросила она все так же настороженно.

– Сущие пустяки, – сказал Мазур. – Небольшая, совершенно безобидная консультация, небольшая помощь. Видишь ли, мне нужно как можно быстрее с этого острова смыться. Мы, скажем так, разошлись во мнениях с моими друзьями… Ты их знаешь. Вот мне и приходится срочно уезжать. Помощь, повторю, нужна самая пустяковая. Для тебя это нисколечко не опасно.

– Да-а?! – протянула она с улыбочкой. – Зная Санни?

– Успокойся, – сказал Мазур. – Все обернулось так, что Санни со стариной Филом валяются в том доме связанные. И вряд ли они освободятся быстро… Точно тебе говорю. Я умею вязать узлы.

– Почему ты их не пристукнул? – спросила она деловито, непринужденно.

– А зачем мне лишние жмуры за спиной?

– Тоже верно… Хочешь сказать, тебя никто не ищет? Совсем-совсем?

– Ну, знаешь ли… Ищут. Морская полиция.

– Матерь Божья! А этим-то ты чем насолил?

– Долго объяснять, – сказал Мазур. – Да и зачем тебе знать? Так вышло… Но опять-таки, пока они раскачаются, мы успеем… Ну, думай быстренько. Конечно, ты меня можешь отсюда выставить, но, с другой стороны, я тебе предлагаю неплохие деньги за несложную работу… Потом сама себе не простишь, локти кусать будешь… А, Пакита?

Она задумчиво посмотрела на деньги и маслянисто посверкивавшее золото, на Мазура. Повторила эту операцию еще пару раз. Судя по глазам, под небрежной прической шла серьезная мыслительная работа. Наконец она спросила – все еще неуверенно, но как человек, уже к чему-то конкретному склоняющийся:

– А в чем, собственно, главные твои проблемы?

– Проблема одна – как попасть в порт и не попасться по дороге, – сказал Мазур. – Когда они начнут искать, искать-то будут светловолосого бородача в джинсах, синей футболке и зеленой куртке. Значит… Нетрудно догадаться, а?

…По своему врожденному оптимизму Мазур ждал поганых сюрпризов на протяжении всего пути до порта. Только когда таксист уехал и они с девчонкой направились к пирсу, немного отпустило.

Рядом с Пакитой шагал типичнейший абориген, первый парень на здешней деревне – волосы и борода черные, как у цыгана, высокая мужественная фигура декорирована белоснежными брюками и пронзительно-алой рубашкой, на шее болтаются толстенные цепи самоварного золота, на запястье часы Фила уже из натурального золота, на пальце – опять-таки золотой перстень с изумрудом, реквизированный у Тони. Ансамбль завершают белая шляпа, алые сандалеты и солнечные очки с дурацкими розовыми стеклами. Красавец мужчина, хоть в кабальеро записывай.

Все хорошо, что хорошо кончается, подумал Мазур, уже с некоторым стыдом вспоминая, как вибрировали и позванивали у него нервы, пока она ходила по магазинам, закупая краску для волос и броские шмотки. Не продала, лапочка. Что ж, давным-давно известно, что щедрое вознаграждение воспитывает в человеке нешуточную порядочность – особенно если он знает, что, продав тебя, ни за что не получит больше…

Он спрыгнул в катер – борта зияли проломами, а на тиковых досках настила, если присмотреться, можно заметить темные пятна, – прошел на нос, бросил взгляд на приборы. Горючего более чем полбака, компас на месте. Всего-то и требуется, что преодолеть километров сто морской глади. Небо чистое, штормом вроде бы не пахнет…

Повернул ключ. Под ногами размеренно заурчал мотор. Все вроде бы в порядке. Не Атлантику пересекать, в самом-то деле…

Выключив мотор, он вышел на корму, перепрыгнул на пирс.

– И куда ты теперь? – спросила Пакита с некоторым любопытством.

Мазур молча махнул рукой в море. Снял часы, сунул ей в руку, отдал перстень, вынул из кармана брюк пачку зеленых бумажек.

– Они все время были с тобой?

– Да как тебе сказать…

– Понятно. Не доверял?

– А ты бы доверяла? – спросил Мазуру вяло. – На моем-то месте?

– Вряд ли…

– То-то.

– Джонни…

– А?

– А кто ты такой, собственно говоря? Знаешь, ты что-то не особенно похож на bandido. Они другие. Что-то в них есть такое, чего у тебя нет…

– Ловец удачи, – сказал Мазур. – Вот это – чистая и законченная правда, как на исповеди…

– Не бандит, но человек серьезный и решительный… Может, ты шпион? Здесь полно шпионов, я, правда, в жизни ни одного не видела, но все знают, что шпионов тут полно…

– Ну да, как же, – сказал Мазур. – Про меня даже есть кино. Никогда не видела? Меня зовут Джеймс Бонд…

– Да ну тебя! – шутливо замахнулась на него Пакита. – Нет, правда, мне отчего-то стало интересно…

– Это потому, что все кончено, – усмехнулся Мазур. – Опасность миновала, страхи улеглись, и в тебе загорелось извечное женское любопытство… Ну ладно, у меня мало времени. Всего наилучшего, и чтобы у тебя все получилось. Можешь не верить, но ты – единственное, что мне понравилось на этом вашем долбанном острове…

Он улыбнулся, подмигнул, прыгнул в катер, завел мотор и уверенно повел суденышко в открытое море. Оглянулся, отойдя на пару кабельтовых. На пирсе виднелась девичья фигурка, все еще махавшая ему рукой, и у Мазура мимолетно защемило сердце – впервые в жизни его провожали вот так, классически, впервые, когда он уходил в неизвестность по морям, по волнам, женщина махала ему вслед – пусть даже обыкновенная проститутка из портового городка, случайная сообщница, прельстившаяся хорошей платой. Главное, так с ним случилось впервые: женская фигурка на пирсе, становившаяся все меньше и меньше, машущая рука… Тьфу ты! Тоже мне, лирика!

Он плюнул и аккуратно прибавил газу. Катер пошел шибче, остров за кормой становился все меньше и меньше, вот-вот должен был исчезнуть с глаз – как и прочие экзотические земли, где Мазуру вряд ли суждено было оказаться во второй раз. А значит, следовало и это местечко побыстрее выкинуть из памяти вместе со всеми воспоминаниями, от приятных до скверных. Так уж он привык, и это было правильно.

Справа вновь объявился военный корабль под американским флагом, но он шел так, что ясно было: на одинокий катер ему совершенно наплевать. И Мазур, ухмыляясь, проворчал:

– Гуд бай, Америка…

Часть вторая

Марсиане в пучинах

Глава первая

Девушка, которая боялась призраков

Дела складывались хреново, интеллигентно говоря.

Выломанные в корме доски ничем плохим не обернулись при спокойном море и безоблачной погоде, так что Мазур преодолел примерно три четверти пути до Пасагуа без особых неприятностей. Однако потом погода стала понемногу портиться, с веста упрямо ползли тучи, сначала белые и кучерявые, но со временем они становились серыми, темными, почти черными, накрыли добрую половину небосклона и выказывали явные поползновения проделать то же со второй. Ветер, ставший более холодным, посвистывал, срывая белую пену с гребешков волн. Волнение на море усиливалось. Пока что не пахло ни штормом, ни циклоном, но все же в такую погоду в открытом море обычный катер чувствовал себя неуютно – даже будучи в полной исправности. А уж когда в трех местах зияют в борту проломы чуть ли не до самой ватерлинии – и того хуже…

Получался заколдованный круг. Стоило набрать приличную скорость, в корму вовсю плескала вода, и ее уже трижды приходилось вычерпывать тем же самым пластиковым ведерком, болтаясь в дрейфе. На малой скорости не было такого потопа, но, плывя черепашьими темпами, до Пасагуа доберешься, чего доброго, только к утру. А волнение усиливалось, и Мазур, то и дело оглядывавшийся на вновь залитую водой, просевшую корму, в конце концов вынужден был признать, что есть все основания для тревоги. Если погода испортится еще больше, катер наверняка зальет водой так, что он, несмотря на всю суету с ведерком, может и потонуть к чертовой матери. Если нестись на полном газу – опять-таки зальет, даже гораздо быстрее, чем в первом варианте…

Хреновые дела. Страха не было, но все грядущие опасности осознавались четко, во всей полноте, и это не прибавляло бодрости духа. Насквозь промокший из-за борьбы с водой Мазур злился еще и оттого, что никак не мог придумать надежный выход. Сплошная неизвестность: то ли так и двигаться, лихими бросками, вычерпывая воду почаще, то ли тащиться черепахой, ожидая, что море разбушуется еще пуще. И тогда? Рации на катере не имелось, SOS не подашь. Надувной лодки – тоже. Только парочка спасательных кругов и коробка с сигнальными ракетами. Небогато и уныло. Чересчур мало шансов у человека, болтающегося в неспокойном море со спасательным кругом и коробкой ракет под мышкой… Могут подобрать уже через четверть часа, если окажется кто-то поблизости, а могут – и никогда…

Поэтому когда далеко слева показался парус, Мазур не раздумывал и не колебался – дал полный газ и помчался в ту сторону, физически ощущая, как оседает катер под тяжестью вновь хлынувшей в корму воды, как погружается, натужно распарывая воду.

Двухмачтовое судно, если только он не ошибся в расчетах, шло в сторону Пасагуа. Удерживая коленом штурвал, Мазур сграбастал коробку с ракетами, сорвал крышку. Выключил мотор и выбрался на корму – уже по щиколотку в воде. Выхватил сразу три пластиковых цилиндра и, держа руку на отлете над бортом, запустил первую ракету.

Она оказалась зеленой. Ослепительный комок огня рассыпался высоко над головой скопищем искр, по широкой дуге опускавшихся в океан. Вторая, третья, четвертая…

Катер уже сидел так глубоко, что даже не мотался на волнах. Судно меняло курс, разворачиваясь в его сторону. Для надежности Мазур выпустил еще две ракеты, вброд пробежал к приборной доске и вновь дал полный газ: ясно, что заметили, при крайней нужде можно и вплавь, если чертова лохань все же затонет в самый неподходящий момент…

Но ему по-прежнему кто-то ворожил – он успел достичь корабля, а катер все еще оставался на плаву, хотя и погрузился так, что было ясно: отплавался… Направив гибнущее суденышко так, чтобы подойти к правому борту нежданного спасителя, Мазур наконец-то нашел время присмотреться к нему.

И восхищенно выругался в несколько этажей: что ни говори, а бывают на свете чудеса, и случаются они даже с твердокаменными материалистами. На корме красовались начищенные медные буквы «Русалка», и сверху, перевесившись через планшир, на него с любопытством таращилась восходящая звезда Голливуда мисс Кимберли, а рядом с ней торчали лысоватый, поджарый капитан и еще какой-то незнакомый в белом.

Капитан, не тратя времени попусту, выкинул за борт штормтрап. Выбежав на корму уже чуть ли не по колено в воде, Мазур ухватился за деревянную перекладину, одним рывком перемахнул на веревочную лестницу и вскарабкался наверх, встал на палубе, истекая водой.

– Это вы?! – округлила глаза кинозвездочка.

– Я, – сказал Мазур. – Разумеется, если вы не имеете ничего против, мисс Кимберли…

– Ваш катер, – бесстрастно сказал капитан.

Мазур оглянулся. Катер помаленечку отплывал от шхуны, погружаясь кормой с таким видом, словно утратил всякую волю к борьбе. Но Мазуру было уже наплевать.

– Еще не поздно взять на буксир… – сказал капитан.

– Черт с ним, – махнул рукой Мазур. – Он, знаете ли, застрахован… Слов нет, как я вам благодарен, господа. Грешным делом, думал уже, что все кончится гораздо хуже…

– Но вы ведь были блондином, Джонни! – воскликнула Кимберли. – Еще вчера…

– Ну да, так вышло… – сказал Мазур преспокойно. – Мне давно хотелось перекраситься в брюнета, а хороший парикмахер был только на Гваделупе, вот и пришлось туда плыть… По пути выиграл в кости эту посудину, но она оказалась с изъяном… И черт с ней. Я несказанно рад вас видеть, мисс Кимберли. Всегда мечтал попасть в жуткую передрягу, из которой меня спасла бы очаровательная девушка – как у вас в Голливуде, только наоборот… Я ваш должник на всю оставшуюся жизнь.

Главное было – болтать без удержу всякую чепуху и смотреть на нее восхищенно. И она, как Мазур и рассчитывал, ни о чем не стала размышлять – чисто женские рефлексы сработали. Вмиг поправила волосы, ответила кокетливым взглядом, явно не собираясь лезть с вопросами.

Но с капитаном ее корабля обстояло не так просто – старикан определенно видывал виды, смотрел на Мазура хмуро и подозрительно. У него, сразу видно, вопросов в седой башке возникло предостаточно. Но жизненный опыт, надо полагать, научил морского волка и осмотрительности: он все же промолчал. С недовольным лицом отвернулся, показывая всем видом, что вдела очаровательной хозяйки лезть не намерен, отдал распоряжения двум матросам, и они бросились к парусам.

– Нет, честно, откуда вы взялись? – спросила Кимберли.

– Никому не проговоритесь? – спросил Мазур таинственным шепотом. – Я решил подработать, нанялся к лорду Шелтону ловить марсиан, но они оказались хитрее и шарахнули мне по лодке каким-то синим лучом, так что я едва ноги унес… Ничего интересного, право. Давайте лучше поговорим о вас. Я тут мимоходом просмотрел газеты, ваши портреты на первых полосах. Кажется, уже все Карибское море в курсе, что вы поселились на Пасагуа в «проклятой гасиенде», будете ловить призраков, а мистер Билли Бат, – он поклонился лысоватому, – будет вам ассистировать.

– Какие именно газеты? – деловым тоном поинтересовался мистер Бат. – И чьи?

– В Сан-Лабарро, – сказал Мазур. – Названия я, честно говоря, не помню, но газета была толстая, цветная… Мисс Кимберли запечатлена в крайне элегантном купальнике, да и мимо вас репортеры не прошли, иначе откуда бы я узнал, как вас зовут. Мы ведь друг другу не представлены, насколько я помню?

– Сан-Лабарро – это неплохо, – с отрешенным видом протянул Билли Бат. – Это уже кое-что… Толстая и цветная… Я предпочел бы «Кроникл».

– Ну, это уж не от меня зависит, – сказал Мазур. – Чему был свидетелем, о том и рассказал… Главное, там подробно расписали, как вы оба намерены ловить привидений в том особняке, ничуть не пугаясь козней потустороннего мира…

На личико Кимберли набежала тень. Мазур окончательно убедился, что лично ей призраки категорически не по вкусу, и по доброй воле она ни за что бы не стала квартировать в «проклятой гасиенде», не говоря уж о том, чтобы гоняться за призраками с сачком по темным пыльным коридорам. Билли Бат, наоборот, выглядел столь самодовольным и радостным, что сомнений не оставалось – его идея гонит рекламную кампанию вскачь, как пьяный ямщик – лихую тройку.

Мазур огляделся. Сейчас, когда он стоял на палубе добротного корабля, все выглядело в совершенно ином свете – волнение на море представало совершенно пустяковым, и хмурое небо не пугало. Шхуна шла себе в волнах на раздутых парусах, Кимберли в белых шортах и красной непромокаемой курточке выглядела на шесть с плюсом, курс лежал в Пасагуа, и все неприятности позади…

– Вы до нитки промокли, Джонни, – сказала Кимберли заботливо. – Нужно будет вам что-нибудь найти… Выпьете? Пойдемте.

Вполголоса сказала что-то Билли Бату – тот проворно направился к ведущей в каюты лестнице, – подхватила Мазура под руку и повела на корму. Там, словно где-нибудь на веранде, красовался уставленный бутылками столик и несколько изящных шезлонгов. Все это плохо сочеталось с обликом шхуны, классической рабочей лошадки, не по своей воле превращенной в яхту кинозвездочки, но какая, собственно, разница?

Мазур уселся и принял у нее стакан. Незнакомец в белом, расположившись тут же, разглядывал Мазура с холодной вежливостью, держа свои впечатления и мысли при себе – а таковые, несомненно, были, появление Мазура этот тип, по глазам видно, воспринял без всякого восторга…

– Ах да, вы же незнакомы, – спохватилась Кимберли. – Джонни Мариш, кладоискатель, ищет испанский галеон, где покоится груда бочек с золотом…

Мазур вежливо поклонился.

– Аугусто, – сказал незнакомец. – Аугусто Флорес. Профессия, увы, не столь романтическая, как у вас. Бизнесмен.

– Не переживайте, – сказал Мазур. – Не всем же быть кладоискателями, верно? Зато, могу спорить, доход у вас не в пример обильнее и стабильнее, чем у нас, ловцов фортуны…

– Я не жалуюсь, – спокойно кивнул Флорес.

Мазур разглядывал его открыто, с благодушной улыбкой неотесанного провинциала. Крепко сложенный брюнет примерно того же возраста, что и Мазур, невозмутимый, как удав…

Вот только зачем респектабельному бизнесмену, отправившемуся на морскую прогулку с кинозвездой, прихватывать с собой пушку? Мирный обыватель этого не заметил бы, но Мазур моментально засек надежно укрытую под белоснежной рубашкой навыпуск кобуру скрытого ношения, где угнездилась пушечка отнюдь не дамского калибра. Трудно делать выводы с ходу, даже у «морского дьявола» взгляд не рентгеновский, но, судя по некоторым наблюдениям, речь идет скорее о револьвере, чем о пистолете, что-то типа «кольта-спешиал» или «лламы». Интересно. Может, он нервный, мнительный, пиратов боится? Нет, чересчур уж невозмутимая рожа для нервного и мнительного…

Жаль, что Мазур не специализировался на испанском. Иначе можно было бы завязать разговор и, послушав, в два счета определить, откуда красавец родом – Эквадор, Аргентина, Парагвай… Что из Южной Америки – это точно.

– Вы тоже собираетесь ловить привидений, сеньор Флорес? – светским тоном поинтересовался Мазур.

– Вот уж чем бы я стал заниматься в последнюю очередь…

– Жаль, – сказал Мазур. – Под руководством столь очаровательного фельдмаршала, как мисс Стентон, я бы призраков ловил хоть целый год…

– Ваше дело, – едва шевеля губами, сказал Флорес.

«Эге, – подумал Мазур, перехватив его взгляд. – Призраки тебя, красавчик, конечно же, не интересуют вовсе, интерес у тебя в другом, дураку ясно – как бы половчее снять белые шортики с мисс Стентон… Ну, что поделать, желание вполне понятное и естественное… но зачем тебе все же пушечка даже здесь?»

Зато помянутая мисс Стентон оживилась:

– Джонни, а если я вас поймаю на слове? Касаемо призраков? Вы, кстати, не забыли, что приглашены на новоселье?

– Еще бы я забыл, – сказал Мазур. – Но, по-моему, речь не шла о сроках…

– Сегодня вечером.

– Фрак? Смокинг?

– Да ну, ерунда какая! – протянула она с этим своим очаровательным южным акцентом. – Приходите запросто.

Чем дольше Мазур к ней присматривался и приглядывался, тем сильнее убеждался, что девочка определенно, как говорится, из простых. Институтов не кончала, а по происхождению, точно, не из джентльменов-плантаторов, южных аристократов. Очень уж примечательное сочетание простоватости и цепкости – с самого низа карабкается, жемчужными зубками выгрызает просперити и паблисити… Ну что ж, ничего в этом нет плохого, наоборот.

– Непременно приду, – сказал он, притворяясь, будто не замечает неприязненного взгляда сеньора Флореса. – Жаль только, что до этого времени мне не удастся отыскать галеон, иначе с шиком и звоном высыпал бы к вашим ногам целую бочку пиастров и прочих реалов. Представляете, как это было бы красиво? Яркий свет, общество во фраках и вечерних платьях – и к вашим ногам рекой течет золото, а вы стоите, гордая и загадочная, как королева…

Ей это понравилось, глаза стали мечтательно-глупые. Зато сеньор Флорес, вне всякого сомнения, с превеликой охотой заехал бы Мазуру в челюсть за подобные дерзкие фантазии, выпади удобный случай…

– И не жалко было бы золота? – с желчной улыбкой спросил означенный сеньор.

– О чем вы говорите? – лихо пожал плечами Мазур. – Это у вас, бизнесменов, все построено на расчете и рассудке, а? Мы, кладоискатели, признаюсь по секрету, натуры, наоборот, романтические. Ну, сами понимаете: флибустьерские традиции… – он залихватски повел рукой. – Плащи в грязь, если вы понимаете, о чем я, золото у ног красавиц… Звон клинков, опасность…

– Так можно и шею свернуть, – сказал Флорес.

– Да ну, глупости! – сказал Мазур. – Мы, романтики, тоже умеем сворачивать шеи, и качественно…

Они обменялись откровенными взглядами, уже прекрасно понимая друг друга – словно две шпаги звонко скрестились, аж искры брызнули. В следующий миг Мазур констатировал, что красавица Ким отлично все просекла, моментально уразумела, что за безмолвный такой поединок происходит между ее гостями. И ничуть этим не обеспокоилась: судя по реакции, она была из тех девочек, которые обожают, когда мужики из-за них начищают друг другу физиономии.

Сеньор Флорес, лениво растягивая слова, сказал:

– Искать затонувшие корабли – это, должно быть, чертовски романтично… Но непохоже, чтобы это увлекательное занятие приносило хорошую прибыль.

Мазур не хотел особенно обострять ситуацию – но, в конце концов, обязан был помнить о психологическом рисунке принятой на себя роли. Тот, кого он изображал, вряд ли стал бы стоять на задних лапках перед надутым дельцом в рубашечке из лучшего магазина – вот он, зеленый крокодильчик «Лакоета» на кармашке – и покорно сносить пренебрежительный тон…

– Ну и что? – пожал он плечами, задорно, с вызовом усмехаясь. – Важен сам процесс. Или ты останешься по уши в дерьме, или поднимаешь бочку с золотом. Вот уж чего бы я не смог, так это корпеть в офисе, складывая грошик к грошику – и сегодня, и завтра, и всю жизнь… Удавиться лучше, чем заниматься столь ублюдочным занятием…

Аугусто прямо-таки сверкнул на него глазами – и гордо промолчал, хотя внутренне, несомненно, кипел.

«А ведь это неправильно, – подумал Мазур. – Психологически неверно – именно такая реакция. Преуспевающий бизнесмен не стал бы так закипать, наоборот, смотрел бы на авантюриста с пустым карманом снисходительно, свысока, благодушно ухмыляясь… Или этот тип – бизнесмен с нетипичными реакциями, или… Или он тоже в личине, а потому вынужден продолжать роль, которая ему совсем не нравится. На этом острове столько людей, которые на деле совсем не те, кем кажутся…»

Показался Билли Бат с ворохом сухой одежды, и Мазур отошел переодеться, укрывшись за парусом. Когда он натягивал штаны, рядом объявился старый капитан. Постоял рядом, задумчиво теребя седые жидкие усы, тихонько сказал:

– Слушай, парень… Если ты какой-нибудь такой… путаный… отстань от девчонки по-хорошему, усек? Не хотелось бы мне, чтобы она влипла во что-нибудь этакое… А стреляю я хорошо.

– Так… – сказал Мазур. – Будем прикидывать. На воздыхателя вы не похожи, чересчур стары. Преданный дворецкий, а?

– Не свисти, – сказал капитан невозмутимо. – Мы с ее отцом были хорошими друзьями. И я ее знаю с вот таких лет, – он показал ладонью, отмерив от палубы сантиметров тридцать. – Она хорошая девочка. Но за ней надо приглядывать.

– Понятно, – сказал Мазур. – А кем был ее папа?

– У него была примерно такая же посудина. Зарабатывал чем придется, – но честно.

– Понятно, – повторил Мазур. – Мне как-то сразу так и показалось, что она не в особняке миллионера росла…

– Она еще всем покажет, дай срок… Упрямая девочка и работящая.

– Верю, – сказал Мазур. – Капитан, простите?..

– Монро.

– Капитан Монро, – продолжил Мазур. – Вижу, вы – человек с немалым жизненным опытом. Как по-вашему, вон тот тип, – он мотнул головой в сторону кормы, – и в самом деле респектабельный бизнесмен?

– Плохо верится, – отрезал капитан Монро. – Темная лошадка… Хочешь сказать, ты гораздо приличнее?

– Кто его знает, – сказал Мазур, глядя простодушно. – По крайней мере, я никем таким не прикидываюсь, каков есть, таков есть, а это, согласитесь, плюс…

…Еще издали, когда «Русалка» подходила к пирсу, он узрел на палубе «Ла Тортуги» явные признаки делового оживления. Викинг возился у шумящего компрессора, заряжал баллоны, а на корме торчал Лаврик в обществе кого-то незнакомого, по виду – местного.

Усмехнувшись с нехорошим предвкушением, Мазур наскоро попрощался с Ким, спрыгнул на пирс, прошел несколько метров и, остановившись напротив «Черепахи», жизнерадостно рявкнул:

– Порядок на борту? Благодарю за службу!

Викинг выпрямился с ветошью в руке, таращась на него восхищенно – бравый подчиненный еще ничегошеньки не знал, но заранее предполагал, зная отца-командира, что тот посреди очередных передряг лицом в грязь не ударил, и где-то далеко отсюда, уж это непременно, дымятся головешки, уныло громоздятся развалины и повсюду поскуливают по углам чудом уцелевшие супостаты… Мазур почувствовал даже некоторый стыд оттого, что далекий Сан-Лабарро остался целехонек. «А ведь и точно, ни одного жмурика за собой не оставил! – подумал он озабоченно. – Старею, что ли?»

Лаврик, наоборот, смотрел так, словно они расстались пять минут назад у стойки «Флибустьерской гавани».

– Приехал наконец? – сказал он преспокойно. – Вот кстати, есть разговор…

Перепрыгнул на пирс и, сунул руки в карманы, насвистывая что-то из битлов, беззаботной походочкой направился в сторону города. Мазур догнал его в несколько прыжков, и они медленно пошли рядом.

– Жертвы? – спросил Лаврик деловитым, бухгалтерским тоном. – Разрушения? Количество ног, торчащих из кустов, на один погонный метр?

Мазур ответил ядовито:

– Ты, наверное, удивишься, но – ничего подобного. Я ушел культурно и тихо, удивительно даже…

– Откуда?

– Из Сан-Лабарро.

– Они тебя аж туда затащили?

– Ага. За ними была погоня… а потом тамошний босс хотел от меня избавиться.

– Но ты его, понятное дело, опередил… – кивнул Лаврик.

– Не в том смысле. Ни единого жмура.

– Ну? Стареете, сударь мой…

– Мне тоже так иногда кажется… – Мазур не выдержал, сбился с этого гладкого тона. – Слушай, черт тебя подери! Ты твердо обещал, что в том гадюшнике, у Натальи, я буду под надежным прикрытием. А кончилось все тем, что меня повязали, как пучок редиски, и уволокли черт-те куда, чтобы я им таскал наркотики со дна морского, как дрессированный баклан – рыбку…

Лаврик остановился, поддел носком ботинка пустую жестянку, задумчиво, одухотворенно улыбнулся.

– Друг мой, – сказал он проникновенно. – Ты великий супермен, кто бы сомневался. Ты, извини за выражение, ас. Я, честное слово, несказанно горжусь, что мне, лаптю, выпало в паре-тройке операций с тобой героически сражаться бок о бок… но, я тебя умоляю, позволь в делах шпионских оставаться спецом мне…

Он стоял перед Мазуром, едва заметно улыбаясь, взгляд его был ясен, чист, светел, а лицо озарено, просветлено, исполнено неземной благодати – хоть ангела господня с него пиши для иконы. В голове у Мазура понемногу рождалось нечто сродни озарению. Он слишком хорошо знал, что означает подобного рода выражение на физиономии старого приятеля, друга заклятого.

– Ах ты, чекистская морда… – сказал он ошарашено. – Ты снова крутил комбинацию… Я по роже вижу.

– Мне ваши беспочвенные подозрения очень даже странны, – ханжеским тоном сказал Лаврик с оскорбленным видом седоусого служаки, облыжно обвиненного в том, что он злодейски пропил полковое знамя.

– С-сука, – сказал Мазур. – Тварь. Прохиндей. Ты крутил комбинацию – моим горбом…

– Ну, вообще-то я не обязан перед тобой отчитываться, – сказал Лаврик уже нормальным голосом. – Но, поскольку ты человек надежный и зарекомендовавший себя… Крутил, извини. Нужно смотреть дальше своего носа. Вы, ихтиандры бесхитростные, без затей режете глотки, а я обязан не только вас при этом оборонять от козней вражеских, но еще и комбинации крутить… Ну да. Я тебе всобачил микрофончик – импортная штучка, совсем крохотная, идеально прилипает к любой поверхности… И через пару минут после того, как ты уехал на грузовичке, мы туда нагрянули – я, вон тот компаньеро, – он кивнул в сторону «Ла Тортуги», – и его барбудос. Состоялся сложный, душевный и крайне результативный разговор. Твой Ричард, как ни был крут, пообещал работать на нас – и будь уверен, пахать будет исправно и добросовестно. Крутые парни – они сплошь и рядом еще и разумные… Так-то. Как говорится, под давлением неопровержимых аргументов и улик… Вытаскивать тебя оттуда было бы слишком простым решением. Жизнь требовала комбинаций посложнее. Нужно было освоить некий участок – и мы его освоили. И при чем тут наши с тобой переживания? Кого интересуют эмоции, когда речь идет о деле?

– Меня же сто раз могли там угрохать, – сказал Мазур.

– Не могли, – ответил Лаврик. – Не для того тебя так старательно учили, не для того над тобой бились лучшие специалисты, чтобы ты дал себя прихлопнуть каким-то вшивым гангстерам… Ведь, по большому счету, не ухлопали же? А польза вышла нешуточная. Те, кому надлежит, еще такой урожай снимут с этой веревочки, что ты, простая душа, и представить себе не можешь, может быть, и я тоже… Разобиделся?

– Не дождешься, – угрюмо сказал Мазур.

Ни злости, ни обиды у него и в самом деле не было. Притерпелся уже к Лавриковым штучкам. И, самое главное и самое печальное, прекрасно его понимал, как бы дико это ни казалось. Лаврик был сугубый профессионал, и когда начиналось дело, у него где-то внутри щелкал невидимый миру тумблер, отключавший все человеческое – как и у самого Мазура при других обстоятельствах… Глупо и неразумно сердиться на человека, стремящегося сделать свою работу – пусть даже при этом тобой сыграли втемную. Обычный человек отшатнулся бы от таких рассуждений в ужасе и омерзении, пылая благородным возмущением – но они-то с Лавриком были надежно и качественно искалечены своей профессией…

– А как же наш подводный луноход? – спросил он язвительно.

– Ничего ему не сделается, – сказал Лаврик. – Плюс-минус сутки… Сам же видишь, перерывчик вышел небольшой, как и рассчитано. А в общем начальство, конечно, торопит. Где-то там, – он неопределенно повел рукой, указывая на океан, – обретается подводная лодка… Не наша, кубинская. Для надежности аппарат погрузим прямо на нее, он слишком большой, чтобы тащить его сюда, в город. Вот только… – он вновь повернулся к морю, лицо стало озабоченным. – Если эта хренотень усилится, завтра в море не выйдешь.

– Да уж, – согласился Мазур, глядя на затянутое серым небо. Налетавший ветер уже не на шутку раскачивал и трепал верхушки пальм, гонял по пирсу обрывки газет и пустые банки.

– Меня терзают угрызения совести, – сказал Лаврик вполне веселым тоном. – Я, правда, перед тобой ужасно виноват… Хочешь литр виски в качестве моральной компенсации?

– Ни хрена, – сказал Мазур. – У меня есть идея получше. Найди мне в городе местечко, где можно взять напрокат смокинг моего размера – и считай, что мы квиты, я все прощу…

Глава вторая

Мишура светской жизни

– Я себя чувствую форменным идиотом, – честно и откровенно признался Мазур, вертя пустой бокал. – Кто же знал…

– Не переживай, – сказала Ким. – Мне во всяком случае ты сделал приятное. Честное слово. Получилось очень даже стильно. Ты, правда, импозантно выглядишь. Меня уже кое-кто спрашивал с уважением в голосе, что это за парень – не дипломат ли, не здешний ли министр…

– А ты?

– А я загадочно улыбалась, – сказала она. – Отчего они еще больше отвешивали челюсти… Извини, я поговорю с тем вон старым хреном, нужно же хозяйке о важных гостях позаботиться…

Она подмигнула и направилась к кучке гостей, окруживших какого-то мрачного пожилого типа, торчавшего в уголке с таким видом, словно он шел на молитвенное собрание и был ужасно шокирован, попав на развеселую пьянку. На нее оглядывались, она и в самом деле выглядела великолепно – в черном вечернем платье, раскрасневшаяся, успевшая пропустить пару бокалов.

Мазур остался стоять в другом углу, в своем дурацком смокинге. Бесшумно подкравшийся пожилой местный тип в красном пиджаке и с черной бабочкой проворно наполнил его бокал. Судя по нешуточной сноровке, он был из нанятых на сегодняшний вечер профессиональных официантов из какого-то городского заведения.

Пришлось изрядно пригубить – не пропадать же халявному добру?

Почти сразу же, заявившись в «проклятую гасиенду», Мазур убедился, что свалял дурака, проявив то ли невежество, то ли наивность. Поскольку он один-единственный из полусотни гостей оказался в смокинге. Половина дамочек, правда, щеголяла в вечерних платьях – но вот мужская половина приглашенных красовалась в самых обычных костюмах, главным образом белых, а кое-кто и вовсе по-простецки – в джинсах и футболке.

Ничего удивительного, что на Мазура украдкой оглядывались – правда, без малейшей насмешки, вполне уважительно, но все равно он выглядел здесь белой вороной.

Что поделать, хотелось соответствовать. Он-то полагал, что все будет, как в том самом голливудском кино: белые нежные манишки, бабочки, фалды… Жизнь безжалостно разнесла вдребезги взлелеянные импортным кинематографом штампы. По сути это была обычная вечеринка: гремела музыка, гости толпами слонялись по дому, гомонили, хохотали, плясали. Никаких тебе бокалов с шампанским и чинных бесед. Как он ни присматривался, не отыскал ни одного, к кому бы подходил эпитет «светский». Самая обычная публика, собравшаяся похлебать виски на халяву. Какие-то штатовские знакомые Кимберли, явно не из миллионеров и сенаторов, знакомые знакомых, вообще непонятно кто – и добрая дюжина местных репортеров, которых сразу удавалось опознать, потому что они расхаживали с видом изголодавшихся гиен, озабоченные тем, чтобы и выпить как следует, и высмотреть или услышать нечто, способное хотя бы отдаленно сойти за сенсацию.

Среди них – в чем не было ничего удивительного – обнаружилась и Наталья свет Пушкина. Узрев Мазура, она сначала не на шутку испугалась, вид у нее был такой, словно Мазур сию секунду собирался отпилить ей голову ржавой пилой. Потом она чуточку успокоилась, но все равно старательно держалась подальше, глядя испуганно-затравленным взором то ли раненой газели, то ли умирающего лебедя. Сначала Мазур хотел завязать с ней непринужденную светскую беседу и посмотреть, как будет извиваться, но тут же передумал – противно было, вот и все…

«Проклятая гасиенда», увиденная изнутри, оказалась, как и следовало ожидать, абсолютно ничем не примечательным, скучным домом с рассохшимися полами, громоздкой старой мебелью и потемневшими портретами на стенах, выполненными отнюдь не мастерами кисти. Изображали они опять-таки ничем не примечательных людей: мужчины со скучными физиономиями мелких чиновников, бабы с рожами кухонных сплетниц. По крайней мере, именно так обстояли дела на первом этаже, который с появлением Кимберли кое-как привели в порядок, очистив от паутины и пыли. Второй остался в неприкосновенности, но Мазур подозревал, что там то же самое. Время от времени кое-кто из гостей, хохоча и заранее настраивая себя на жуть, удалялся туда по скрипучей лестнице, но вскоре возвращался с разочарованным видом. Иные парочки, правда, исчезали надолго, но вряд ли стоило подозревать в этих исчезновениях потусторонние силы.

Одним словом, Мазуру происходящее больше всего напоминало танцевальный вечер в окраинном Доме культуры – сходство порой было такое, что оторопь брала. Разве что здесь обходилось без матов и кулачных потасовок – хотя, судя по иным, могло и тут до этого докатиться…

Мазур ничего не имел бы против своего собственного участия в этой народной забаве – разумеется, при условии, что противной стороной окажется сеньор Аугусто Флорес. Каковой появился буквально через пару минут после Мазура, в белоснежном костюме при умопомрачительном галстуке. И, что характерно, снова с пушкой под полой – ну, никаких манер у человека, в хлеву, должно быть, воспитывался, если на устроенный звездой Голливуда прием со стволом приперся…

Мазуру этот субъект категорически не нравился. Бывает такое: возникнет неведомо откуда стойкая антипатия, вот и все. Судя по взгляду Аугусто, Мазур у него вызывал схожие чувства. Но оба по некоему неписаному уговору держались поодаль друг от друга, и столкновения не последовало. А там хлыщ и вовсе куда-то запропастился.

Зато объявилась парочка знакомых, ничуть не вызывавших антипатии – лорд Шелтон с меланхоличным лягушатником Дюфре. Как обычно, лорд выглядел мелким клерком в помятом костюмчике, зато мусью сверкал лаковыми штиблетами и щеголял при безукоризненной темно-синей паре самой натуральной бабочкой, темно-красной, в белый горошек. Не смокинг, конечно, но Мазур, узрев француза, чуточку воспрянул духом – теперь их было двое в бабочках – официанты, разумеется, не в счет. Положительно, с явлением Дюфре светскость мероприятия укрепилась…

Веселья, правда, не прибавилось. Помянутые полсотни гостей толкались в большом зале, прилегающем к нему зальчике поменьше, вокруг столов, уставленных всем необходимым, а часть давно переместилась во двор, где тоже стояла парочка столов под тремя большими светильниками и тянулась меж пальмами цепочка крохотных разноцветных лампочек. Никто, строго говоря, сборищем не руководил, не нашлось хорошего тамады, и вечеринка разбилась на множество группочек – если пользоваться военными аналогиями, классическое средневековое рыцарское сражение, распавшееся на кучу поединков…

Понемногу Мазуром овладевала скука смертная, и он уже плохо представлял, зачем, собственно, сюда заявился. Совершенно ничего интересного, даже не выпало случая потанцевать с Кимберли или просто поболтать. Пару раз его пытались брать на абордаж подвыпившие дамочки – одна страшная, как смертный грех, другая очень даже ничего, – но он решил не размениваться на пошлости. Где-то в глубине души еще сохранялась магия волшебного слова «прием у кинозвезды». Вот и дурак. Насмотрелся в дальних странствиях голливудской фигни… Ничего отдаленно похожего.

Лорд Шелтон задумчиво озирался, прищуренным взором опытного охотника выбирая легкую добычу. Карманы его мятого пиджачка оттопыривались от совершенно достоверных фотографий. Мазур на всякий случай отошел подальше – прекрасно знал уже, что бывает с попавшим к лорду в лапы бедолагой. Раньше, чем через два часа, не вырвешься…

– Ну, парень, ты вообще хан! Шейх, чтоб мне лопнуть, из сраных Эмиратов…

Мазур спокойно оглянулся. Перед ним ритмично раскачивался, словно морская водоросль на глубине, мистер Билли Бат – уже не просто пьяный, а нажравшийся совершенно по-советски, со съехавшим под левое ухо галстуком и пронзительно пахнущим пролитым виски пиджаком.

– Мистер Бат? – светским тоном спросил Мазур. – Примите уверения в совершеннейшем к вам почтении… Как ни больно мне это говорить, но вы, сэр, вашим предосудительным видом, сдается мне, опошляете прием… Совершенно уже не гармонируете с обществом, как ни прискорбно…

Он говорил все это без особой насмешки, просто-напросто развлекаясь – Билли Бат был мужиком простым и безобидным, ярко выраженным плебеем, вовсе не пытавшимся притворяться джентльменом. Вот с такими вполне можно сесть в сторонке и, плюнув на лирические фантазии, совершенно по-русски нажраться…

– Поди ты к черту, Джонни, – столь же беззлобно отозвался мистер Бат, качаясь в медленном ритме. – И как у тебя язык поворачивается этак краснобайствовать…

– Мои родители меня хотели видеть образованным человеком, – сказал Мазур. – И заставляли читать толстые скучные книги… Но я безжалостно обманул их ожидания, подавшись в искатели удачи.

– Понятно, – сказал Билли, еще более-менее воспринимавший окружающую действительность. – Та же картина. А мои предки из кожи вон лезли, чтобы я стал владельцем аптеки. По их глубокому мнению, это было ужасно респектабельно – владелец аптеки. По крайней мере, в нашей дыре так и обстояло… Этот хрыч Фентон был столпом… столпом респектабельности… И знаешь, Джонни, иногда я думаю, когда особенно хреново – а может, старики были и правы? Понесло придурка в Голливуд…

– По-моему, неплохой бизнес, – сказал Мазур.

– Ага! Когда умеешь быть помесью компьютера с крокодилом. Смекаешь? А что делать, если из старины Билли не получилось означенной помеси? Ни компьютера, мать его, ни крокодила… Вот так, Джонни. У тебя, по крайней мере, есть твой галеон… Очень может быть, что он все же есть, точно?

– Лично я на это чертовски надеюсь, – сказал Мазур серьезно.

– Вот… А у меня нет галеона. У меня есть Ким… Но мало одной Ким, если нет компьютера и крокодила… – он смотрел глазами побитой собаки и был не столь уж пьян, как сначала казалось. – Ты не думай, Ким способная девочка, она вполне могла бы махнуть, – он сделал волнообразное движение рукой снизу вверх. – Понимаешь?

– Вроде бы.

– Вот… Она может, точно. Старательная девка, целеустремленная, как-никак дочь капитана шхуны, вроде нашего Монро… Воля и упрямство, ага… Она, ты знаешь, не нюхает ничего такого и пьет мало, и любовников не особенно много… Она талантливая, Джонни, верно тебе говорю, из нее еще может получиться такая… такое… Короче, она может махнуть…

– Билли, – задушевно сказал Мазур. – Я тебе верю, но я-то не продюсер и нет у меня миллионов…

– Я знаю. А те, у кого миллионы есть, как-то упорно с Ким не пересекаются. Толчочка не хватает, понимаешь? Нужен какой-то толчок, чего-то этакое… А знаешь, что самое печальное? Да то, что старина Билли не в состоянии выдумать толчок… Как Ким меня еще не наладила ко всем чертям, сам удивляюсь… Она хорошая девка, у нее тоже нет ни компьютера, ни крокодила… Во подобралась парочка! Она бы могла – но нету толку от Билли, который не может… Господи ты боже мой, как я пролетел с этим чертовым домом! Я серьезно думал, будет реклама, соберутся шишки, впалил кучу денег… А что получилось? Собралась куча пустомель, которых можно встретить на любой тусовке – но от них ничегошеньки не зависит, и не будет толчка… – он стал почти прямо, в глазах сверкнула злость. – Это все местные, мать их… Я их не просчитал. У нас дома, в Штатах, в такой вот сто лет стоявший бесхозным дом с привидениями непременно набилась бы куча серьезного народа, потому что это ново и оригинально, точно тебе говорю. А местные… Они всерьез боятся. Я, дурак, не рассчитал, что настолько всерьез. Ни единой местной шишки, которая придала бы шарм и заставила встрепенуться серьезные газеты… Журналисты – как на подбор шушера. Все прахом, Джонни. Денежки ухнули зря. Толку – ничуть. Никакого толку, я уже врубился, но не говорю пока что Ким, а она сама еще не доперла… И возвращаться в Штаты придется ни с чем, опять не получится звонкого, шумного толчка, снова совершеннейшая неизвестность…

Мазуру невольно стало его жаль – в голосе незадачливого агента звучало неподдельное отчаяние и надрывная тоска, весь он, расхристанный, пьянехонький и унылый, настолько напоминал раскисшего советского интеллигента, что Мазура прошибла нешуточная ностальгия.

– Все образуется, Билли, – сказал он, похлопав по хилому плечу крепкой мужской рукой. – Ты, главное, не унывай и держись…

«Это все ваш долбанный капитализм с его волчьими законами, – подумал он покровительственно. – Ты, буржуазная душа, и представления не имеешь, насколько легче тебе было бы в Советском Союзе: пошел бы ты в профком, в партком, накатал парочку писем в министерство культуры, пожаловался бы, что бюрократы и перестраховщики затирают молодую талантливую актрису, идеологию умело вплел, где надлежит – смотришь, и дали бы твоей подопечной приличную роль. А уж ежели фильм окажется идеологически выдержанный, к великому юбилею подгаданный, – ты и не представляешь, лысый, как вам обоим стало бы хорошо…»

– Образуется, – кивнул Билли уныло. – У меня еще масса идей… «Плейбой» не помог, этот долбанный особняк с привидениями провалился – но у меня еще куча идей… Я с тобой обязательно поговорю на трезвую голову….

– Билли, я, в общем, из другого бизнеса, – мягко напомнил Мазур.

– Это ты так думаешь, Джонни. На самом деле мы все в одном бизнесе – карабкаемся, лезем, выгрызаем… – он встрепенулся, стал энергично озираться. – Ты не видел Ким?

– Где-то тут была только что, – сказал Мазур, оглядывая гомонящую толпу. – Совсем недавно.

– А этот недоносок Аугусто?

– Ты знаешь, я его тоже что-то не вижу.

– Не нравится он мне, – сообщил Билли Бат. – Не люблю, когда к Ким начинают липнуть этакие типы. Если он бизнесмен, то я – папа римский. Темнит, крутит, красавчик… Пойдем искать Ким, а? Я от нее таких стараюсь отшивать…

Он пошатнулся и ледоколом попер через толпу гостей, наступая на ноги, высматривая свою кормилицу. Мазур остался на месте. Нехорошее совпадение, подумал он. Уж если столь разные люди, как я и Билли, усматриваем в этом латинском хлыще нечто неприятное, стоит задуматься… А какое, впрочем, мне дело? Мое дело – сторона, если подумать…

«Опасность слева!» – машинально отметил он. К нему вновь направлялась та самая жаждущая лирики дамочка, что была страшна, как смертный грех, – успевшая и вовсе дойти до кондиции. Нужно было срочно принимать меры.

Мазур стал отступать вправо, – а потом молниеносным финтом скользнул за спину какого-то высоченного типа, обхаживавшего блондинку в зеленом, сменил направление, проскочил среди шумной кучки беседующих… Одним словом, классический уход нашкодившего ученика от директрисы школы, только проведенный посреди толпы.

Усмехнулся – дамочка стояла посреди зала и растерянно озиралась, ничего не в силах сообразить, потом побрела в противоположном от Мазура направлении. Порядок, срубили хвост… Он передвинулся правее, вышел из зала в длинный и веский полутемный коридор, пронизывавший правое крыло особняка. Где-то в конце, слева, есть черный ход. Пора линять с этой пьянки, ничего интересного… Тоже мне бомонд, бляха-муха! Светской жизни захотелось дураку экзотики ради…

Моментально замерев на месте, он прислушался. Из-за двери, у которой он стоял, отчетливо послышался женский вскрик – нехороший по содержанию, отчаянный, панический. Так кричат люди, когда им угрожает реальная опасность…

Реакция у него была – дай Бог каждому. В следующий миг он уже попробовал ручку и, когда она подалась, бесшумно просочился в комнату. Свет не горел, но со двора помещение достаточно озаряли разноцветные гирлянды и яркая лампа без абажура. На постели барахтались двое: черное платье, белоснежный костюм, женская ножка, обнаженная дальше некуда…

Он остановился в некотором замешательстве – черт их разберет, какие тут происходят забавы, вмешаешься – стыда не оберешься… Но женщина на постели вскрикнула вновь, и уже ясно было, что ей зажимают рот и все происходящее ей категорически не нравится. Тогда Мазур наугад провел рукой по стене, ища выключатель там, где ему и полагалось удобно располагаться. Нащупал, изучил пальцами, нажал.

Вспыхнула люстра под потолком, словно киношный прожектор, высветив не представлявшую никакой догадки сцену: красавчик Аугусто, растрепанный и решительный, все еще зажимал Кимберли рот, ее платье было в совершеннейшем беспорядке, и она решительно выдиралась, как могла. С первого взгляда стало ясно, что никакими забавами тут и не пахнет, а имеет место быть наглое и неприкрытое применение физической силы. Воодушевившись, Мазур уже не колебался, вразвалочку направился к постели, приговаривая:

– Так-так-так… Нехорошо. Неправильно, сеньор…

– Пошел вон! – рявкнул сеньор яростно.

Он поневоле ослабил хватку, и Ким проворно вывернулась, скатилась с постели, забилась в угол, обеими руками придерживая сползшее с плеч платье. Все это настолько напоминало классический эпизод из голливудского же фильма с наивной красоткой, коварным соблазнителем и явившимся вовремя хорошим парнем, пусть не кристально чистым перед законом, но с золотым сердцем, что у Мазура поневоле расплылась на лице идиотская ухмылка.

Сеньор Аугусто, взмыв с постели рассерженным котом, выразился в адрес Мазура вовсе уж неподобающе – и Мазур, тщательно выговаривая испанские слова, ответил длинной, замысловатой фразой, которой выучился в том самом южноамериканском борделе, где она была у девок в большом ходу. Культурно выражаясь, он решительно подвергал сомнению нормальную сексуальную ориентацию соперника, а также имел свое мнение касательно законности его появления на свет и морального облика родителей. Просто поразительно, сколько эмоций и предельных оскорблений было вложено в певучую кастильскую фразу…

Как и следовало ожидать, Аугусто его прекрасно понял – и, себя не помня от ярости, ринулся в атаку. Мазур хладнокровно ждал. Безо всякого труда увернулся от кулака и в секунду отвесил три отличных, полновесных плюхи – не влекущих расстройства здоровья, но болезненных и унизительных.

Он ждал, что Кимберли отчаянно завизжит – тогда голливудские штампы стали бы и вовсе затертыми, – но она молчала, натягивая платье на плечи. Ага! В полном соответствии с подозрениями Мазура на свет Божий из-под белоснежного пиджака вспорхнул револьвер – ну да, одна из бесчисленных разновидностей кольта…

Мазур вышиб его ногой, даже с некоторой скукой – все равно что на тренировке, классическая позиция, – поймал на лету и рукояткой припечатал противника, опять-таки постаравшись не покалечить, а просто причинить боль.

– Сиди здесь, – бросил он Кимберли.

Прыгнув вперед, поймал правую кисть деморализованного, тихо охавшего от боли сеньора, взял ее в надежный захват, вдавив кургузое дуло револьвера в бок, меж ребер. Сказал сквозь зубы:

– Стоять, хихо де пута![2] Мы сейчас чинно выйдем на свежий воздух, ты понял? Дернешься – устрою свинцовое отравление организма, с места мне не сойти!

К его некоторому удивлению, пылавший злобой противник уже не дергался, замер неподвижно – иными словами, вел себя как человек, обладавший несомненным здравым рассудком и умевший гасить эмоции. Ну что ж, приятно иметь дело с толковым собеседником. Мазур легонько подтолкнул его к двери, вывел в коридор, убрал руку с револьвером под полу смокинга и процедил:

– Уговор в силе, недоносок. Дернешься – свинца наглотаешься…

Мертвой хваткой зажимая запястье – так, что оно сломалось бы к чертовой матери при активной попытке пленника освободиться, – Мазур проломился сквозь толпу гостей, лавируя ловко, синхронно увлекая за собой Аугусто, как партнершу в танго. Вывел во двор, где было чуточку потише и не так многолюдно, подтолкнул коленом пониже спины, направляя к каменной стене. Они остановились возле распахнутых ворот.

– Нехорошо, парень, – сказал Мазур наставительно. – С приличными девушками так не поступают, даже если очень хочется…

– Ты покойник, сука!

Мазур разочарованно вздохнул:

– Мой благородный сеньор, как скучно и неоригинально… Я это уже в жизни слыхивал. Не один раз. И всегда как-то обходилось.

– Смотришь, и не обойдется…

Мазур проследил направление его взгляда. Метрах в пятнадцати от них, на полпути меж домом и воротами, стояли трое – столь же латиноамериканского облика, не выглядевшие пьяными, смотревшие на них внимательно и неотрывно. Это было неспроста. Мазур извлек из-под полы револьвер и выразительно покачал им в воздухе. Троица, явно собравшаяся было вмешаться, осталась на месте.

– Похоже, это твои дружки, сволочь? – спросил Мазур. – Думаешь, помогут? Что-то я крепко сомневаюсь: они, сразу видно, битые мальчики и на рожон не лезут, соображают расклад…

Ну, а что прикажете делать дальше? Не устраивать же перестрелку, привлекая внимание полиции? Совершенно ненужная получится огласка, вовсе ни к чему…

И тут у него возникла великолепная идея – осенило, ага!

– Слушай внимательно, ты, чертов кабальеро! – сказал Мазур веско и спокойно. – Ты сейчас отсюда улетучишься вместе со своими холуями и в жизни больше не подойдешь ни к этому дому, ни к девчонке. Я понятно объясняю?

– Кто ты такой? – спросил Аугусто.

Положительно, он был уже спокоен, собран, ни следа прежней безрассудной ярости. Ох, непростая птичка к нам залетела… Мазур это печенкой чувствовал.

– Ты, приятель, мне что-то не кажешься зачуханным крестьянином с банановой плантации, – сказал Мазур. – По-моему, прекрасно понимаешь насчет сложностей и серьезностей…

– Короче!

– Можно, – сказал Мазур. – Слышал что-нибудь о частных сыскных конторах? Первоклассных, американских? Вот это мы и есть, парень. Мы, – повторил он убедительным тоном. – Уяснил? Если совсем коротко, у девчонки в Штатах есть приятель. Близкий приятель. И человек это непростой во всех смыслах. Денег у него больше, чем ты видел в своей поганой жизни. А кроме того, он ревнив, как черт, и терпеть не может, когда тянут лапы к тому, что ему принадлежит… Тебе объяснять дальше, или уже понял?

– Допустим…

– Гляди-ка, а ты, точно, не дурак! – сказал Мазур. – Там, в зале, среди этой пьяной шоблы, полдюжины моих парней. Стоит мне свистнуть… – он сделал многозначительную паузу. – Будут здесь в секунду. И заметь, в нашем с тобой положении есть нешуточные отличия. Мы – респектабельные частные детективы, официально работающие на крайне серьезного, еще более респектабельного клиента. А ты – поганый паршивец, который пытался изнасиловать знаменитую киноактрису самым наглым образом…

– Знаменитость, ага! – ощерился Аугусто. – Парочка фильмов и голые титьки в «Плейбое»…

– А что, это меняет дело? – усмехнулся Мазур. – Насиловать никого нельзя, – сказал он морализаторским тоном. – Ни звезд, ни тех, кто известен значительно менее… Короче говоря, у меня есть дурная привычка – исправно отрабатывать немалые денежки и оправдывать доверие клиента. Я, как уже подчеркивалось, человек респектабельный. Мои мальчики не будут устраивать с твоими пошлую драку. Мы попросту высвистим местных копов и сдадим им всю вашу банду – с соответствующими комментариями. У моего клиента достаточно денег, связей и влияния, чтобы брякнуть здешнему министру внутренних дел и поднять его хоть с постели, хоть с унитаза. Вы все сгниете в местной каталажке, не сойти мне с этого места… Я тебе все сказал. Будут с твоей стороны возражения? Или вы тихонечко отсюда уберетесь, не доводя события до крайности? Соображай в темпе.

Не прошло и пары секунд, как Аугусто сказал почти спокойно:

– Отпусти руку и отдай пушку.

– Первое – пожалуйста, – сказал Мазур, разжимая пальцы. – А насчет второго – извини, не получится. Оставлю на память о нашем знакомстве. Ты себе еще раздобудешь без всяких хлопот, ты парень пронырливый, сразу видно… Ну?

Он отступил на пару шагов, чтобы держать в поле зрения и Аугусто, и его дружков – и моментально отреагировать по обстоятельствам. Все зависит от того, насколько далеко эти типы готовы зайти – и готовы ли иметь дело с местной полицией…

Оказалось, у них нет ни малейшего желания бодаться с законом и порядком, пусть даже кукольным пасагуанским. Аугусто что-то крикнул своим, резким командным голосом, и вся троица, без малейшего возражения или замешательства, гуськом потянулась вслед за ним в ворота мимо посторонившегося Мазура – разве что один за другим одаряли его злыми многозначительными взглядами. Стоя в воротах, Мазур видел, как они спустились с холма, как вспыхнули фары стоявшего у подножия микроавтобуса, и он уехал, по пути высветив фарами потухшие окна домика, где квартировала команда Мазура.

И облегченно вздохнул – обошлось без драки, превратившей бы вечеринку в полное и законченное подобие советской танцплощадки. Любопытная информация к размышлению, господа. Ребятки неглупые, хваткие, опасные… но категорически не хотят связываться с местной полицией. Кто такие, интересно?

Направляясь обратно к дому, Мазур подумал, чуточку подсмеиваясь над собой: ну, вот и завершилась мелодрама, как ей и надлежит по всем законам. Совершил доброе дело, как заправский скаут, надо же. Вот наступит последний в нашем мире трибунал, и спросит Бог Господь: «А что ты вообще полезного сделал в жизни, ихтиандр этакий, кроме как резать людей на всех географических широтах?» Вот тогда можно смело взять под козырек и ответить: «Ваше высокопревосходительство, товарищ Бог! Было дело, спас однажды девушку от похотливого кобеля, вознамерившегося… Прошу учесть как смягчающее обстоятельство!» Вдруг да зачтется… Но на будущее – надо, пожалуй, держаться подальше от этого домика, чтобы не влипнуть в очередные непонятности…

Ради интереса он все же заглянул в ту комнату – Ким оказалась на месте, сидела, уже приведя себя в совершеннейший порядок, в огромном старинном кресле с резной спинкой, с видом задумчивым и печальным. Судя по всему, это была ее спальня: огромная старомодная постель размером с авианосец, из какого-то темного дерева, и ворох современного белья.

Рядом с ней на столике стояла бутылка неплохого виски, и Мазур налил себе без особенных церемоний, сел напротив, спросил с любопытством:

– Интересно, а как бы отреагировал на подобные забавы твой папа, суровый морской волк?

Она слабо усмехнулась:

– Обычно такой затрещиной угощал, что до вечера затылок болел…

– Значит, ты получила должное высокоморальное воспитание, – сказал Мазур. – Чего ж дома не сиделось?

Она вскинула глаза, красивые и дерзкие:

– А почему тебе не сиделось в своей Австралии? У каждого должен быть свой золотой галеон… Я же не думала ничего такого, он набросился, подонок, совершенно неожиданно…

– Вот тебе изнанка голливудской славы, – сказал Мазур. – Обезумевшие от страсти поклонники…

– Какая там слава! – безнадежно махнула она рукой. – Так, пустяки. Будь у меня настоящая слава, я и жила бы иначе и уж ни за что не лезла бы в эту развалюху с привидениями… Знаешь, такое впечатление, будто здесь и в самом деле что-то сквозит по ночам… Выть хочется от такой развалюхи! Но Билли твердит, что это поможет и будет толк…

Мазур не стал ей объяснять, что Билли давно уже признался, что свалял дурака, и никакой пользы не предвидится. В спальню долетали слабые отголоски раскрутившегося на всю катушку веселья, ничуть не омраченного отсутствием хозяйки, о которой, есть подозрение, разгулявшиеся гости уже напрочь забыли. Отсюда, с холма, Мазур видел свой домик – на кухне теплился огонек. Интересно, кто это там полуночничает? То ли Мозговитый обдумывает в ночной тиши очередной политически правильный донос, то ли Лаврик – очередные наполеоновские планы…

– Он ушел?

– Еще как, – сказал Мазур. – Будь спокойна, я с ним поговорил как следует, черта с два вернется. Есть у меня способность мягко и ненавязчиво убеждать людей… Что ты ухмыляешься?

– Бог ты мой! – сказала Кимберли уже ничуть не подавленно. – Все было до того похоже на сцену из фильма…

– Хочешь сказать, мне следовало уйти и оставить тебя с этим паршивцем?

– Ничего подобного. Но сцена и в самом деле банальнейшая…

– А что делать? – пожал плечами Мазур. – У меня есть страшное подозрение, что фильмы все же берут начало в жизни. Правда, ты меня жестоко разочаровала…

– Я?! – она уставилась с неподдельным изумлением. – Как это?

– Я, как и тысячи простых смертных, полагал, что кинозвезды – это… Нечто… – он изобразил руками какие-то сложные фигуры, точного смысла которых и сам не понимал. – Нечто неземное, феерическое, не имеющее отношения к простой и грубой реальности. А передо мной сидит самая обыкновенная девочка, заплаканная и…

– И вовсе я не заплаканная!

– Да, пожалуй, это я прибавил для красоты…

– И вообще, я сама могла ему как следует врезать, просто растерялась чуточку, даже не сообразила, что можно царапаться. Отец меня немного учил драться… А ты, правда, не видел ни одного моего фильма?

– Я и «Плейбоя» не видел, – сказал Мазур. – О чем сейчас начинаю сожалеть.

– У Билли их куча с собой, иди, возьми и созерцай где-нибудь в пустой комнате…

– Я же не извращенец, – фыркнул Мазур. – Оригинал, сдается мне, лицезреть гораздо приятнее…

«Сваливать надо отсюда к чертовой матери, вот что, – подумал он сердито. – Пока еще есть возможность, пока коготок не увяз. А если она все же оттуда? Сколько их, таких, было в жизни – клятая Наташка Пушкина не первая, отнюдь… Сваливать отсюда, наплевав на те перспективы, что устроили бы Лаврика… Пусть сам разрабатывает, если ему охота…»

Содрогаясь от мучительной раздвоенности помыслов, он все же плюхнул тонкий стакан на столик и встал.

– Эй! – воскликнула Кимберли. – Ты куда это?

Мазур посмотрел на нее сверху вниз и сказал чистейшую правду:

– Если я сейчас не уйду, тебе придется кусаться и царапаться…

Кимберли, не глядя, отставила стакан, едва не промахнувшись мимо столика, встала, придвинулась вплотную и, глядя снизу вверх с подначивающей улыбкой, спросила:

– А почему ты решил, дубина австралийская, что я буду кусаться?

Положила ему руки на шею, закинула голову, зажмурилась – так что грех не поцеловать ее как следует, чтобы дыхание перехватило. Замысел был приведен в исполнение немедленно – а там и платье сползло с плеч, а там и свет погас, и томный вздох в ухо, когда тела слились, и первое движение под довольный стон…

…Мазур достаточно пожил на белом свете, чтобы уяснить: самое трудное в таких вот ситуациях – убраться поутру естественно и непринужденно, без малейшего душевного неудобства для себя и случайной подруги. Трезвым прохладным утром, надобно вам сказать, если сами этого не знаете, оборачивается по-всякому – свободно может оказаться, подруга, протрезвев, начнет сожалеть и обо всех вольностях, что позволяла ночью с собой проделывать, и о том, что вообще не выперла вас вчера к чертовой матери…

«Все-таки Голливуд, – сказал он себе, осторожненько примериваясь, как лучше всего выскользнуть из объятий безмятежно дрыхнувшей Кимберли, не потревожив ее. – Фабрика грез, фирма… Интересно, были ли в люстре фотокамеры, а в спинке кровати – микрофоны? Что, если в соседней комнате какая-нибудь циничная сука уже вдумчиво изучает пленки и аудиозаписи? А Билли Бат – вовсе не жалкий неудачник, а ловкий, целеустремленный, профессиональный мальчик из Лэнгли? Что, собственно, в этой гипотезе невероятного для познавшего циничную изнанку жизни человека?»

За окном уже наблюдался рассвет, оттуда струилась утренняя свежесть, а небо, насколько мог рассмотреть Мазур из постели, вновь стало лазурным – собирался-собирался шторм, да так и прокатился мимо. Пожалуй, придется работать, поскольку сегодняшняя ночь в глазах начальства далекого никак не может считаться уважительной причиной для выходного…

Двигаясь бесшумно, он уже опустил одну ногу на пол.

– Убегаешь? – спросила Кимберли, безмятежно потягиваясь. – А как же бедная, скромная дочь капитана?

Присев на краешек необъятной постели, Мазур присмотрелся. Капитанская дочка улыбалась мечтательно, умиротворенно. Ничуть не походило, будто она о чем-то сожалеет.

– Деликатный я человек, – сказал Мазур. – Подумал вдруг, что ты о чем-нибудь сожалеть начнешь…

– Да ну тебя! Иди лучше сюда.

Повторилось – по-утреннему расслабленно, сонно, без особых придумок, но долго, до полной опустошенности. «Может, и нет никаких камер? – подумал Мазур с надеждой. – Не могут же они торчать из каждого угла?»

– Это было замечательно, – сказала Кимберли, прижимаясь щекой к его щеке. – А знал бы ты, каково тут ночью лежать одной и слушать, как в коридоре что-то поскрипывает…

– Ах, вот оно что, – сказал Мазур печально. – А я-то, простая душа… Думал, ты влюбилась и потеряла голову – а тебе всего-то и нужно было от ночных страхов спастись…

– Джонни, ты скотина! Ну зачем нести эту чушь? Мы просто подружились, вот и все… Это вовсе не значит, будто я… Ты что, в самом деле мечтаешь о возвышенной все сжигающей любви?

– А как же, – сказал Мазур. – Всю жизнь мечтал, чтобы, когда я ухожу в море, на берегу стояла и лила слезы девушка вроде тебя – трепетная, любящая…

Ловко выскользнув из его объятий, Кимберли наклонилась над ним и заглянула в лицо с необычно серьезным выражением лица. И протянула с расстановочкой:

– Джонни, а ты ведь в самом деле этого подсознательно хочешь…

– Ерунда.

– Хочешь-хочешь… У тебя печальные глаза.

– У тебя, между прочим, тоже.

– По другим поводам, – вздохнула она, вновь укладываясь и закидывая себе на шею его руку. – Я, честно тебе скажу, откровенно боюсь всех этих… чувств. Когда начинаются чувства, нечего ждать нормальной жизни и карьеры. Это не цинизм и не черствость, а опыт…

«Мои аплодисменты, – печально подумал Мазур. – Еще один человек нормально искалечен профессией – добротно, качественно. Как я – своей. Как все – своей. Значит, далеко пойдет девочка…»

– Поэтому договоримся не усложнять, ладно? – сказала она, потершись щекой. – Мы подружились, нам хорошо… Разве мало?

– Вполне достаточно, – сказал Мазур. – Ты умница. И мне отчего-то кажется, что ты еще высоконько взлетишь. А я, глядя на афиши, буду думать: черт побери, неужели я когда-то был с этой девочкой в одной постели? И если по старой памяти захочу с тобой выпить стаканчик, меня в шею вытолкает охрана…

– Вот уж нет, Джонни Марич, – сказала она с комичной серьезностью. Плохо ты знаешь девушек с юга… В особенности девушек с морского побережья. Мы, знаешь ли, никогда не забываем ни добро, ни зло. Если придешь по старой памяти выпить стаканчик, будь уверен, ты его выпьешь…

– Один-единственный?

– Сколько захочешь. Точно тебе говорю.

– Когда-нибудь поймаю на слове, – сказал Мазур, старательно следя, чтобы в голосе не было ни насмешки, ни недоверия. – Так и передай твоему дворецкому, когда он у тебя будет.

– Обязательно… Давай дрыхнуть? Ты меня так хорошо умотал, что глаза слипаются…

– Дрыхни, золото, – сказал Мазур, деликатно высвобождаясь. – Тебе проще. А мне сегодня переться к техническому инспектору, а к полудню – в управление порта. И, хоть тресни, нужно выходить в море.

– Жалко… Но вечером ты придешь?

– Непременно, – сказал он, разыскивая по всей комнате принадлежности вечернего наряда образцового джентльмена. – Хорошо бы с той самой бочкой золота, но это уж как повезет…

Обернулся от порога – она уже задремывала вворохе простыней, лениво помахала ладошкой и тут же уронила руку, прикрыла глаза. И ведь ни малейших усилий не прилагала, не позировала – но волосы так красиво разметались, такая она была приятная, что Мазуру стало не по-человечески грустно – как-никак это была не его жизнь, чужая. И он побыстрее вышел.

Глава третья

Любопытных прибавляется

В коридоре никого не было. Однако в большом зале сидели за разоренным столом два пьяных в стельку субъекта и о чем-то увлеченно беседовали, помогая себе размашистыми жестами. На Мазура они не обратили ни малейшего внимания – более того, осталось впечатление, что каждый произносит какой-то затянувшийся монолог, даже не подозревая о наличии собеседника. От этой умилительной картины опять-таки веяло далекой родиной, настолько, что ностальгия вновь объявилась, вытесняя лирическую грусть…

Обширный двор, заросший сорняками, – если не считать вытоптанной буйными гостями площадки вокруг стола – был пуст. Мазур прошел к воротам по извилистой дорожке, выложенной каменными плитами с вылезшей в щели травой. Остановился за воротами, полной грудью вздохнул утреннюю свежесть и подумал, что сейчас, при свете дня, выглядит в смокинге нелепым чучелом.

Отсюда был прекрасно виден их дом – что интересно, во дворике возился с чем-то вроде граблей совершенно незнакомый тип. На таком расстоянии Мазур не мог рассмотреть лица, но по движениям с ходу определил, что человек этот ему незнаком. Что еще за сюрпризы? Без его-то ведома…

Переведя взгляд левее, он нахмурился и подобрался.

Аккурат там, где кончалась спускавшаяся с холма дорожка, стояла синяя машина – так, что миновать ее любому, вышедшему из «проклятой гасиенды», не было никакой возможности. Разве что спуститься по пологим склонам без дороги…

Стекла передних дверей были опущены, и изнутри валил сизый сигаретный дым. Мазур так и стоял, прокручивая ситуацию. Вполне возможно, сеньор Аугусто жаждал свести счеты. Или что-то другое, не менее паршивое. И что будем делать?

Трофейный револьвер остался в доме, но ничего страшного – если полезут с пушками, то можно будет отобрать первую попавшуюся. А рукопашная и вовсе не страшна – их там только двое…

И все же когда он неторопливо спускался с холма, по спине щекоткой пробегал неприятный холодок. Вряд ли по нему начнут палить издали, на Пасагуа такая бесцеремонность не в ходу даже у гангстеров – но в нашем мире хватает придурков, которые выкидывают разные фокусы вопреки сложившимся правилам и предварительным расчетам. Если Аугусто обиделся…

До машины оставалось всего ничего, а оттуда до сих пор не попытались выстрелить. И ни один из двоих не вылез, дымили, вольготно раскинувшись на сиденьях, оба незнакомые. Мазур не мог бы ручаться, но вчера их на пьянке, похоже, не было…

Может быть, это вообще не по его адресу?

Зря надеялся – когда ему оставалось до машины метров пять, дверцы враз распахнулись, оба вылезли и двинулись к нему: безусловные англосаксы, отнюдь не латиносы, и вряд ли пробыли здесь хотя бы неделю – физиономии абсолютно не тронуты загаром, словно они вчера еще торчали где-нибудь в Нью-Йорке или Лондоне…

– Мистер Марчейч?

– Я растроган, серьезно, – сказал Мазур, останавливаясь и окидывая их не самым дружеским взглядом. – Вы, сэр, первый, кто впервые за много лет сумел произнести мою фамилию с максимальным приближением к ее исконному звучанию… Право, мои аплодисменты!

Оба незнакомца таращились на него угрюмо и неприязненно, так, словно прикидывали, откуда его начинать жрать – с головы или с хвоста. Конечно, Мазур мог и ошибаться, не телепат как-никак, но от обоих так и шибало этой дурниной – грозной непреклонностью, какую обожают напускать на себя полицейские всего мира.

– Нужно поговорить.

– Мне это, во всяком случае, совершенно не нужно, – сказал Мазур. – Уж простите, всю ночь веселился, устал, как собака… А вы, парни, что-то не похожи на людей, от которых можно ждать чего-то веселого…

Он посмотрел через плечо ближайшего. Человек во дворе его дома, до которого было всего-то метров двадцать, по-прежнему срубал своей тяпкой – ну да, это у него тяпка! – сорняки у самой ограды. Притворялся, будто не обращает на троицу у машины никакого внимания, но это было именно притворство – Мазур узнал в нем того смуглолицего, что вчера торчал на «Черепахе» с Лавриком. Уже легче. В случае чего обеспечена сокрушительная подмога с тыла. Это наверняка кубинский компаньеро, а о кубинцах у Мазура остались после Африки самые теплые воспоминания. Вполне возможно, с непритязательной тяпкой в руках этот барбудо умеет вытворять такое, на что иной и с автоматом неспособен. Доводилось видеть…

– И все же.

– Слушайте, парни, – сказал Мазур. – Мне с вами разговаривать совершенно не о чем. Я человек законопослушный, ничего такого не совершал, а если у вас все же имеются какие-нибудь значки, хотелось бы взглянуть…

Тот, что с ним говорил, – второй так ни слова и не вымолвил – после короткого колебания достал черный кожаный бумажник и тряхнул им, держа горизонтально. Открылся большой солидный значок и удостоверение с огромными синими литерами «ФБР».

«Совсем интересно, – подумал Мазур. – Вообще-то по американским законам ФБР не имеет права работать за пределами страны – но какая же спецслужба соблюдает все законы и установления? Не смешите…»

А впрочем, они могли оказаться кем угодно – и ребятками из ЦРУ с фэбээровскими ксивами прикрытия, и какими-нибудь испанцами. Да вообще кем угодно. Как говорится, при современном развитии печатного дела на Западе…

– Выглядит убедительно, – сказал Мазур. – А вы уверены, что оно настоящее?

– Уверен.

– Ну и что? – пожал Мазур плечами. – Во-первых, я австралийский гражданин, а во-вторых, тут не Штаты… и не Англия. Так что пугайте такими бляхами толкачей наркоты где-нибудь в Бронксе… – завидев, что его собеседник грозно нахмурился, Мазур поднял ладонь: – Только, я вас умоляю, не надо меня пугать! Чует мое сердце, вы сейчас начнете талдычить, что способны мне доставить крупные неприятности, что у вас и тут все схвачено… Черт его знает. Может, способны, а может, и нет – учитывая, что у меня хвост ничуть не припачкан, я чист… Здесь, между прочим, есть независимая печать, на безрыбье готовая ухватиться за все, что хоть чуточку припахивает сенсацией… Как вы думаете, что скажет ваше начальство, когда прочтет в газетах о двух типах, бегающих по Пасагуа с удостоверениями ФБР наперевес? Скандал получится, точно…

– Почему вы так недружественно настроены? – спросил второй, выглядевший не столь зверообразно. – Коли вы порядочный и законопослушный гражданин…

– Вот именно поэтому, – сказал Мазур. – Кто не чувствует за собой вины, тому и необходимости нет тянуться перед вами в струнку. Логично?

– Возможно, – сказал тот. – Между прочим, моя фамилия Дрейк…

– Ах, черт возьми! – вылупил Мазур на него глаза. – Мистер Пол Дрейк, сподвижник великого адвоката Перри Мэйсона! Вы – герой моих любимых романов!

Дрейк с величайшим терпением сказал:

– Меня зовут не Пол, а Гас, я не знаю никакого адвоката Мэйсона и в жизни не читал этих ваших романов. Ну ладно, ладно, мистер Марчейч… можно мне называть вас попросту Джонни?

– Что за дело, Гас, – сказал Мазур. – Пойдем на угол, хватанем по рюмочке?

– В другой раз. Хорошо, Джонни. Вероятно, мы с самого начала взяли неверный тон… Прошу извинения, – последние два слова он произнес так, будто с превеликим трудом выговаривал сложнейшую фразу на незнакомом ему языке. – Вопрос, вероятно, следует поставить иначе – можете вы оказать нам услугу? Уделить пару минут? Как раз в качестве законопослушного гражданина?

Мазур сделал вид, будто раздумывает. На деле он и не собирался от них уходить – как-никак, был на работе. Непременно нужно знать, за каким чертом они приперлись…

– Ну, это другое дело, – сказал он, притворяясь, будто с усилием сменил гнев на милость. – Когда со мной по-хорошему, я тоже не хватаюсь за обрезок трубы… Валяйте.

– Джонни, – сказал Гас проникновенно. – Вы должны знать этого человека…

Он извлек из внутреннего кармана цветную фотографию и держал перед лицом Мазура. Сеньор Аугусто Флорес был запечатлен вполоборота, за его спиной смутно виднелись размытые контуры какого-то здания. Хлыщ нисколечко не позировал – снимок явно был сделан без его ведома, отличной камерой.

– Ну, знакомство совершенно случайное, – сказал Мазур – Познакомились не далее как вчера. Аугусто, Аугусто… то ли Родригес, то ли… что-то типичное…

– Может быть, Флорес?

– О! – Мазур поднял палец. – Точно!

– И в каких вы с ним отношениях?

– А никаких меж нами нет отношений, – сказал Мазур. – Мы встретились на яхте моей знакомой, ну вот, нас друг другу и представили. Какие там отношения…

– Речь, я подозреваю, идет о мисс Стентон?

– Ну да.

– И далее? Вчера ночью вы довольно долго и весьма оживленно с ним беседовали в воротах этой самой виллы, – он показал вверх рывком подбородка.

– Ну да?

Дрейк молча достал вторую фотографию. На ней и в самом деле были запечатлены они оба, Мазур и Аугусто, стоявшие в воротах. Без труда Мазур сообразил, что щелкнули инфракрасной камерой – и великолепной. Аппаратура из разряда той, что в обычном обороте не встречается. Кто бы ни были эти ребятки, они, точно, из органов…

– Было дело.

– О чем вы говорили?

– Правду, чистую правду и ничего, кроме правды, – сказал Мазур. – Этот скот пристал к моей девушке, распустил руки – за что получил по роже и был выведен из поместья. Вот тут как раз запечатлен момент, когда я объясняю ему, что с ним будет, если он еще раз появится вблизи…

– Вы так легко с ним справились? Он ведь был не один и, я уверен, с оружием…

– Да вы волшебник, Гас, – сказал Мазур. – Сквозь стены видите… Точно, у него был ствол. Пока я не отобрал. Они были не настолько наглыми, чтобы устраивать пальбу в присутствии полусотни гостей – и убрались к чертовой матери…

– Вы что, ниндзя?

– Да где там, – сказал Мазур. – Просто в Австралии я когда-то служил в морской пехоте, и на шею мне так просто не сядешь. Когда лапают мою девушку, я могу и осерчать…

– Под «вашей девушкой» подразумевается мисс Кимберли?

– А вот сюда попрошу не лезть, – сказал Мазур. – Это уже моя частная жизнь, никоим образом не связанная… со всем прочим.

– Ну-ну… Значит, у него было оружие?

– Револьвер.

– Где он?

– Я его выкинул через забор. Где-то там, – Мазур неопределенно показал рукой. – Мне пушка ни к чему, у меня честный и легальный бизнес, и никто со мной не собирается сводить счеты…

– У друзей Флореса было оружие?

– Знаете, я их не ощупывал. К чему? Я их выкинул, и этого достаточно. Все обошлось, вот и прекрасно.

– Вот именно, все обошлось… – протянул Гас, и его лицо показалось Мазуру всерьез озабоченным. – Везет вам, ребятки, везет… Где он познакомился с мисс Стентон?

– Понятия не имею.

– Его друзей вы раньше видели?

– Сомневаюсь.

– Их кто-нибудь пригласил на вчерашнюю вечеринку или они пришли сами?

– Да не знаю я! – сказал Мазур. – Понимаете? Не знаю! Только у меня и было забот, что обсуждать с кем-то этих типов! Да на кой они мне! Что, вообще, случилось?

– Ничего, – сказал Дрейк. – Это и радует. Ваше счастье. Вы и не представляете, какие вы все везунчики… Ну ладно, – он ловко выдернул двумя пальцами из нагрудного кармана визитную карточку. – Это мой телефон. Позвоните мне немедленно, в любое время дня и ночи, если увидите где-нибудь Флореса или кого-то из той троицы… Можете мне не верить, ваше право, но, честное слово, если вы их увидите и немедленно дадите мне знать, это пойдет только на пользу и вам, и мисс Стентон. Если она и в самом деле ваша девушка, вы ведь не хотите, чтобы с ней приключилась какая-нибудь беда?

– Что это за типы? – спросил Мазур тихо и серьезно.

– Это очень опасные типы, Джонни. На вашем месте я бы отнесся к моим словам со всей серьезностью… Не потеряйте карточку. Рад был познакомиться!

Он махнул второму, и оба, моментально потеряв всякий интерес к Мазуру, энергичным шагом направились вверх по тропинке к воротам «проклятой гасиенды». Почесывая в затылке, Мазур еще раз взглянул на визитку – там был только номер телефона. Бережно ее спрятал и направился к своему дому.

– Что-то я вас впервые вижу… – сказал он почтительно вытянувшемуся человеку с тяпкой. – Вы откуда взялись?

Смуглолицый старательно поклонился:

– Почтительно сообщаю, что меня нанял мистер Билли, чтобы привести в порядок двор, и он у вас ужасно запущен…

Вслед за тем он осклабился и подмигнул Мазуру уже ничуть не униженно. Задумчиво покачав головой, Мазур шепнул ему на ухо:

– Патриа о муэрте, компаньеро!

Похлопал по плечу и вошел в дом. Решительно свернул налево – там, в крохотной кухоньке, чье окно выходило прямо на то место, где стояла синяя машина, сидел Лаврик с видом погруженного в нирвану йога. Из правого уха у него свешивался тонкий черный проводок, ведущий к лежавшей на подоконнике черной трубочке размером с карандаш. Увидев Мазура, он неторопливо вынул из уха черный шарик и прибрал свое хозяйство в карман.

– Ага, тем лучше, – сказал Мазур. – Раз ты все слышал, нечего и рассказывать подробно… – у него вдруг возникло нешуточное подозрение. – Лаврик…

– А?

– Если ты мне и во фрак подсунул микрофончик по своей милой привычке…

– Да брось, – сказал Лаврик безмятежно. – Я же не извращенец. Была у меня такая идея, каюсь – но слишком быстро сообразил, что не услышал бы ничего, кроме ахов, стонов и признаний в беззаветной любви… Хороша девочка?

– Поди ты!

– Ну, ты уж тогда, как в том анекдоте – или по бабам не бегай, или помаду сотри и засосы на шее прикрой… Ладно, не бери в голову. Я тебе просто по-хорошему завидую – приятная лялька. Ты бы не мог ее между делом завербовать в интересах Родины?

– Поди ты!

– Нет, ну морду ты вымой немедленно, – сказал Лаврик, ухмыляясь. – А то Мозговитый мне и так все уши прожужжал насчет твоего поведения, пятнающего моральный облик строителя коммунизма, а узрит тебя такого обчмоканного – новую телегу накатает, зараза. Он уже в уме целую библиотеку сочинил и ждет не дождется, когда дорвется на Родине до бумаги…

Крутя головой, Мазур сбросил смокинг, прошел к старенькому водопроводному крану и принялся плескать в лицо теплой, отдающей ржавчиной водой.

– Где ребята? – спросил он, отфыркиваясь.

– На «Черепахе». Я их туда отправил твоим грозным именем, чтобы не сидели без дела. Пусть медяшку драят, что ли… И Мозговитого туда же загнал, а то у меня уже злости не хватает на этого советского патриота… Ну-ка, повернись. Вот теперь все в порядке. И, будь любезен, смокинг сложи поаккуратнее, мне ж его возвращать в ателье… Что ты встал, как пик Коммунизма?

Мазур не шевелился. Вновь прокручивал перед глазами все случившееся ночью. Пытался вспомнить, за какую пустяковинку зацепилась его тренированная память, о чем сигнализировало подсознание. Ага!

Вот эта троица, угрюмо зыркая, вереницей проходит мимо него в ворота. И это неправильно – эта несообразность, заноза в памяти… Ну да! Странные складки на пиджаках – и у первого, и у второго, и у третьего…

– Лаврик!

– Ну?

– У них под пиджаками, у всех трех, было что-то посерьезнее и габаритнее пистолей, – сказал Мазур. – То ли обрезы, то ли, что гораздо вероятнее, короткие автоматы. И ошибиться я никак не мог… Что за чертовня? Если они вслед за Аугусто приперлись на прием с трещотками под мышкой, значит, затевалось что-то серьезное… – он торжествующе выбросил руку. – И я им это сорвал!

– Каким образом?

– А, таких деталей ты не слышал, ты их и не мог слышать… – сказал Мазур. – Понимаешь, я не хотел скандала с мордобоем… и брякнул этому типу, что я, понимаешь ли, частный детектив из Штатов. Что среди публики – полдюжины моих ребят.

– А подоплека?

– А подоплека в том, что всех нас нанял ревнивый любовник мисс Кимберли, миллионер-самодур. Сечешь? Очень может быть, они попросту не рискнули затевать то, за чем пришли – коли уж среди гостей полдюжины неизвестных им в лицо шпионов, вполне возможно, вооруженных… Только что это – ограбление? Или нечто похуже? ФБР отирается тут же, эти типы, сдается мне, и в самом деле из ФБР… Ей же может и в самом деле грозить какая-то опасность…

– Охолонись, – сказал Лаврик бесстрастно. – Во-первых, ты не рыцарь с лифчиком прекрасной Дамы на копье, а офицер на задании, не забыл? А во-вторых, можешь успокоиться. Они не вернутся.

– Кто они?

– Откуда я знаю? – пожал плечами Лаврик. – Остынь… Такая вот ситуация – я не знаю, кто они конкретно, но совершенно точно могу тебе сказать, что больше они не вернутся. Достаточно тебе? Не фыркай, не фыркай. Я тебя когда-нибудь обманывал? Было дело, недоговаривал, играл втемную… Но вот случалось, чтобы я тебя обманывал?

– Нет, – вынужден был признать Мазур.

– Вот то-то. Успокойся и не переживай за девочку. Они не вернутся, зуб даю.

Мазур пытливо посмотрел на него и мысленно махнул рукой. Если Лаврик хотел о чем-то умолчать, этого из него и клещами не вытянешь, бесполезно подкатываться. Оставалось поверить на слово, хоть и давалось это нелегко…

– Вот за что я тебя люблю, – сказал Лаврик, – так это за то, что ты без особых усилий ухитряешься на каждом задании завести какую-нибудь романтическую интрижку, да притом обставишь все так, что дома и не придерутся – все закономерно вытекает из развития событий… Завидно даже… А если серьезно – работать сегодня сможешь?

– Вполне, – сказал Мазур.

– Серьезно?

– Мы ж не пацаны… – поморщился Мазур.

– Вот и прекрасно. Тут пришло донесеньице… Над акваторией, примыкающей к Сент-Клементу, появился американский «Орион» и старательно утюжит небо, зараза… Соображаешь? Сент-Клемент от Парагуа не так уж и далеко. Похоже, янкесы начинают в поиске сдвигаться западнее – в сторону реального места. На Сент-Клемент у них, по предварительным прикидкам, уйдет от трех до четырех дней, потом они пойдут западнее… то есть к Парагуа. «Орион» со своей аппаратурой способен засечь нашу игрушку в два счета…

– Понятно… – сказал Мазур, и у него из головы моментально вылетело все постороннее.

– А посему Родина требует ударного труда… Полундра! – тихо прошипел Лаврик, бросив взгляд в окно. – К нам твой приятель зачем-то прется…

Глава четвертая

Зигзаги бизнеса

Мазур, уже успевший снять свой великосветский наряд до последней детали и аккуратно развесить его на стуле, посмотрел туда. Билли Бат, узревши его, радостно замахал рукой и рысцой направился к входной двери. В одной руке у него был солидный коричневый портфель с огромной золотой монограммой, – истины ради необходимо уточнить, что инициалы мистера Бата с монограммой решительно не совпадали – в другой – коричневый бумажный пакет. Издали нетрудно было определить, что у Билли наблюдались некоторые сложности с координацией – но никак нельзя было сказать, что он назюзюкался. Скорее, следуя неведомым ему классикам, как начал с позавчерашнего утра, так по сию пору как-то не получалось остановиться. Усугубил уже утречком совершенно по-российски.

Он ворвался в кухню энергично и неотвратимо, как стихийное бедствие – коим в некотором роде для занятых людей и являлся.

– Здорово, Билли, – сказал Мазур, стоя в одних плавках и звонко шлепая себя по потному животу. – Это ничего, что я без смокинга? Если у тебя есть голубые наклонности, то я на себя чего-нибудь накину, чтобы не будить дьявола…

– Поди ты! – оскорбился Билли, без приглашения плюхаясь на единственный свободный стул. – Баты голубыми никогда не были, они всегда были…

– Невезучими, – охотно подсказал Лаврик.

– Не без этого, парень, не без этого, – согласился Билли, плюхая пакет на стол и привычно освобождая от бумаги бутылку виски. – У вас посуда найдется?

Лаврик с каменным выражением лица выставил один-единственный стакан.

– Э, а вы? Я угощаю!

– Не пойдет, – решительно отрезал Мазур. – Нам сегодня под воду, а спиртное с таким времяпровождением категорически не сочетается.

К его некоторому удивлению, Билли не протестовал и не навязывал угощения. Вскоре удивление Мазура еще более усилилось – Билли в предоставленный стакан налил себе всего-то на палец, что с его обычными ухватками категорически не вязалось. Должно быть, Лаврику пришло в голову то же самое, и он заботливо поинтересовался:

– Билли, ты, часом, не заболел?

– Я к вам по серьезному делу, – сказал Билли, едва пригубив содержимое.

– Вот этому я верю, – сказал Мазур. – Билли Бат, который не пьет, может это увлекательное занятие оставить только ради дела… Вот кстати, Билли, что за «джимены» к вам только что завалились?

– Какие еще «джимены»? Куда?

– К вам. Только что. В особняк. Два типа из той вон машины.

– Понятия не имею, – пожал плечами Билли, не удостоив синюю машину и взглядом. – Я вообще-то не из дома… я прямо из города, откровенно-то говоря…

Подойдя к нему сзади, Лаврик склонился, бесцеремонно обнюхал – шумно и старательно. Выпрямившись, заключил:

– «Ла Индита». «Индианочка». Старая добрая «Флибустьерская гавань», а? Только Линда и Бекки обливаются «Индианочкой», остальные ее не любят…

– Тебе б в шпионы податься, – проворчал Билли, не особенно, впрочем, смущенный. – А что? Главное – знать свои пределы, я парень простой и разеваю рот только на то, что мне по полету… Джонни, у меня к тебе серьезное предложение, – он недвусмысленно покосился на Лаврика.

– Ты на моего Майка не зыркай, – сказал Мазур безмятежно. – Он полноправный компаньон, усек? И потом, Майк у нас как раз по части юриспруденции и прочих хитростей…

– А, какая разница? Я тебе все равно буду предлагать совершенно чистое дело…

– Карты с кладами не покупаю, – сказал Мазур. – Я и со своей-то толком не разобрался, никакой ясности пока…

– Да ну, какие там клады… Помнишь, мы с тобой вчера толковали на этой долбанной пьянке? О перспективах, о жизни…

– И о том, что дела у тебя, мягко говоря, идут не ахти, – закончил Мазур безжалостно. – Мои поздравления, Билли. Я-то думал, ты напрочь запамятовал…

– Черта! У меня память алмазная… – он разделался со своей скудной порцией и посидел молча, определенно набираясь решимости. – В общем, Джонни, я тебе признался, как крупно пролетел с этим долбанным особняком и привидениями. И тени нужного эффекта не получилось. Сплошной пролет… Но не таков Билли Бат, чтобы после первой плюхи сдаваться, верно вам говорю. Я тут кое-что обмозговал, у меня и раньше эта идея мелькала, но утречком я ее окончательно обдумал, повертел так и сяк, и начинаю думать, что из этого вполне может что-то путное получиться… Парни, давайте работать на пару! Вместе, сообща…

– И как ты себе это представляешь? – с любопытством спросил Мазур. – У нас нет денег, чтобы финансировать кино, а ты не умеешь с аквалангом нырять…

– И все равно, парень! – сказал Билли убежденно. – Именно что сообща… Я все обдумал. «Дом с привидениями» провалился напрочь и качественно. «Затонувший корабль с золотом», может случиться, окажется гораздо удачнее. Не понял еще?

– Извини, никак не врубаюсь, – сказал Мазур.

– Я тебе вмиг объясню, – заторопился Билли. – Вы ищете ваш галеон, как и искали… Только вместе с вами его ищет талантливая и многообещающая киноактриса мисс Кимберли Стентон, звезда «Таинственного жемчуга». Она же выросла у моря, ее папаша был опытным капитаном – и вот она ведет корабль по курсу с помощью какой-то там штуки… понятия не имею, как она называется, но на снимках смотрится чертовски эффектно. Она с вами ныряет на дно, разгоняя пинками акул и прочих спрутов… Ну да, она сроду не ныряла с аквалангом, но кто ее собирается пихать на глубину? Можно щелкнуть на мелком месте, лишь бы смотрелось… Словом, она самым активным образом участвует в вашем рискованном и романтичном предприятии. Опасностей – немерено! Осьминог напал, хотел уволочь на дно… только вы вовремя пришли на помощь, и он сбежал, подлюка многолапая, однако на фотографиях будет разодранный в клочья этот ваш водолазный костюм… точнее, Кимберли, а на ней – разодранный в клочья костюм, одни прорехи. Публика визжать будет!

Мазур взглянул на Лаврика. Тот, подавшись вперед, слушал с нешуточным интересом, ничуть не выказывая желания выставить прожектера к чертовой матери. Более того, сделал Мазуру подбадривающий жест: мол, слушай, слушай и не препятствуй, дело человек говорит…

Пожав плечами, Мазур сказал неуверенно:

– Что-то я не вижу особого смысла…

– Потому что ты, Джонни, уж прости, в таких делах совершеннейший лопух! – отрезал Билли Бат. – Эту историю можно хорошо продать. Это уже пахнет не паршивой заметочкой, а серией статей. У меня есть журналисты, которых можно подпрячь. Я специально выяснял: публика прекрасно хапает документальные рассказы про природу. Всякие там вулканологи, океанологи, путешественники… Ты видел, какая слава у этого лягушатника Кусто? Весь мир знает про Кусто! А он, между прочим, так же, как ты, ныряет, ты бы мог не хуже… Одним словом, вам, собственно-то говоря, даже не придется особенно напрягаться. Как работали, так и работайте – только с вами будет блистательная мисс Стентон. Подтянем репортеров, сварганим один репортажик, второй, приплетем какую-нибудь ерунду – ну, например, что бабка у Ким была ведьмой и научила ее чуять золото. Вот Ким вам и помогает, чувствуя золото на дне… – он закинул голову, отрешенно таращась в потолок, зачастил скороговоркой здешнего телеведущего: – Новое сообщение от нашего специального корреспондента! Сегодня благодаря таинственному дару мисс Кимберли удалось поднять со дна шесть золотых испанских гиней, а это значит, что экспедиция на верном пути! Ореол золота витает над волнами, мисс Кимберли видит его среди подводных скал!

– Во-первых, гинеи были у англичан, – сказал Мазур. – У испанцев…

– А какая на фиг разница? Кто такие тонкости поймет, кроме парочки чокнутых профессоров? Гинеи – вот они! Сверкают на солнце, настоящие, золотые!

– А где мы их возьмем?

– Это уже моя забота, парень! – отрезал Билли. – Есть у меня в Новом Орлеане один антиквар, который за нормальные деньги добудет пригоршню этих самых гиней… или, на худой конец, такую подделку из натурального золота, что даже эти самые профессора не отличат. Мы ж их не собираемся впаривать серьезному музею, мы ими поблестим перед репортерами, подарим даже парочку, они кинутся в город, к ювелиру, и любой им скажет, что это настоящее золото. Короче, все декорации на мне. Мы будем искать, напряжение будет нарастать, вы поднимете то пару гиней, то заржавевший эфес испанской шпаги, то еще какую-нибудь хреновину… А там, глядишь, вы и найдете этот ваш корабль… Ты ж говоришь, что он и вправду есть?

– Точно, – сказал Мазур. – У меня верная карта…

– Ну вот! Представляешь последние заголовки, снимки и кадры? Вы все-таки нашли кучу золота… вы и Ким! Упаси боже, ты только не подумай, что мы претендуем на долю… У меня своя выгода. Черт тебя побери, Джонни, ты же твердишь, что вполне законопослушный парень, что за тобой ничего такого нет! Значит, и лишняя реклама тебе не повредит. Более того, при такой огласке, при такой рекламе, притом, что рядом мисс Стентон, тебя никто не облапошит с кладом… Что скажешь?

– Надо подумать…

– А что тут думать? Ким вам ничуть не в тягость… – он хитро прищурился. – Учитывая, что вы подружились. Не смотри на меня так, Джонни, Билли Бат парень не промах, у него есть глаза и мозги… Ким на борту вам нисколечко не помешает… И потом! Если надо, «Русалка» в вашем полном распоряжении. Я ее арендовал у Монро надолго, заплатил вперед… «Русалка» во всех смыслах надежнее и удобнее вашей скорлупки…

– Она знает? – спросил Мазур.

Он был не любитель дурацкой романтики, но все равно чуточку неприятно было думать, что все вчерашнее случилось исключительно ради того, чтобы покрепче привязать его к этому вот плану.

– Представления не имеет! – захохотал Билли. – Мне эта идея пришла в голову сегодня утром в… в городе. Между прочим, как раз с похмелья мне в голову приходят совершенно гениальные идеи. Кимберли ни сном ни духом… Да ей и не надо забивать себе башку такими подробностями. Ее дело – ослепительно улыбаться и притворяться перед фотографами, что у нее вот-вот лифчик упадет. А деловые комбинации ей не по плечу, для этого есть пройдоха Билли Бат… Гляди! – он вытащил из портфеля целую пачку глянцевых номеров «Плейбоя», где на обложке красовалась великолепная Кимберли. – Ты говорил, не видел, вот, держи… Подумай потом, как наша девочка будет выглядеть в том же стиле, но на палубе «Русалки» в акваланге, с золотыми гинеями на ладошках… Точно тебе говорю, выгорит, это не дурацкий дом с привидениями!

Лаврик забрал у него один из журналов и принялся вдумчиво рассматривать, что вызвало у Мазура совершенно глупый приступ ревности. Тьфу ты, как она была хороша, раскованна и откровенна!

– Ну, балда?

– Билли, – вкрадчиво сказал Лаврик, с сожалением откладывая журнал. – А какой в этом наш интерес? Бизнес есть бизнес, парень, пока что игра идет в одни ворота…

– «Русалка» в полном вашем распоряжении.

– Маловато…

– Процент со всех денежек, что мы на той истории забашляем. Это только сначала придется платить журналистам, а потом уже нам начнут платить – за интервью, за рекламу… Мы обязательно сдерем с кого-нибудь за рекламу, за то, что Ким будет лопать именно эти шоколадки, носить именно эти часы, плавать на такой-то резиновой лодке, а не на сякой-то… В этом отношении у меня уже есть опыт: бижутерия, косметика, джинсы конкретных фирм, дело знакомое… Когда пойдут деньги – получить свой процент, без обмана! Да мало ли на чем еще можно будет заработать, я ж с вами делюсь предварительными наметками…

– Ну вот что, – сказал Лаврик решительно. – Это все прекрасно, Билли. Меня, во всяком случае, убеждает. Но такие дела не решаются с маху…

– Кто ж спорит!

– Сделаем так, – сказал Лаврик тоном акулы с Уолл-стрит. – Нам пора в море. А вечером, когда вернемся, мы с тобой сядем за бумаги – и вот тогда уже продумаем все железно, до тонкостей, так, чтобы выгода была обоюдной… Не налакаешься к тому времени, старина?

– Кто, я? Когда пахнет отличным проектом и деньгами? – Билли бешено огляделся и, уцапав свою бутылку, вмиг вылил ее содержимое в кухонную раковину. – Видал? Когда замаячат неплохие бабки и нешуточная выгода, Билли Бат становится трезвехоньким, как стеклышко!

– Отлично, – сказал Лаврик. – Вечером, значит, все обсудим… а сейчас, извини, нам с Джонни нужно потолковать. О деталях…

Двигаясь непринужденно, но решительно, он поднял Билли со стула, сунул ему в руку портфель и вмиг выпроводил за дверь, прежде чем Билли сообразил, что можно и сопротивляться. Мазур видел в окно, как мистер Бат шагает вверх по тропинке, то и дело спотыкаясь – поскольку полностью отрешен от реальности, машет руками в воздухе, определенно подсчитывая грядущие прибыли и возводя в уме убедительнейшие декорации для будущих триумфальных маршей…

– Истина, бывает, глаголет устами не только младенца, но и дурака, – сказал Лаврик.

– То есть?

– Нужно соглашаться немедленно.

Мазур молча вылупил на него глаза.

– Вот именно, – сказал Лаврик без улыбки, с сосредоточенным лицом. – Потому что в создавшихся условиях лучшего расклада для нас и не придумать. Если у нас, кроме «Черепахи», будет еще и «Русалка», мы разобьемся на две тройки, сможем обработать за день вдвое большую площадь… Учитывая, как поджимает время и начальство нервничает, идеальный вариант…

– Репортеры, – напомнил Мазур. – Наши рожи на пленке…

– Ну, это меня как раз не беспокоит, – отрезал Лаврик. – Все равно они не свалятся на голову немедленно. А пока они сюда доберутся, мы успеем как следует поработать… Да и потом нетрудно придумать что-нибудь, чтобы как можно реже попадать в кадр. Если напрячь извилины, можно выдумать что-нибудь, уж это ты мне предоставь… В общем, как ни крути, а выгоды для нас от этой похмельной идеи пока что гораздо больше, чем для твоей очаровательной знакомой… А вот, кстати, и она, у нас сегодня, такое впечатление, прием… Я тебя умоляю, спровадь ее побыстрее – в море пора…

Мазур посмотрел в окно. Оба фэбээровца уже торчали возле своей машины, а Ким, пройдя мимо них, словно мимо пустого места, уже поднималась на крыльцо. Постучала для приличия и тут же распахнула скрипучую дверь, влетела в кухню.

Лаврик старательно изобразил, будто обмер от восторга и изумления, узрев восходящую звезду вот так запросто – даже челюсть слегка отвисла, а в глазах горело столь искреннее восхищение и почтение, что Мазур мысленно сплюнул. Даже не глянув на него, Кимберли бросилась к Мазуру, форменным образом вцепилась:

– Джонни, ты живой?!

– А что со мной должно было случиться? – пожал он плечами.

И показал за спиной Лаврику кулак. Тот, судя по его шагам, ворчливо вышел из кухни – но, зная его, Мазур не сомневался, что подслушивать будет все равно – разумеется, в интересах дела.

– Господи… – она прижалась всем телом, вздрагивая. – Ко мне только что приходили два типа…

– Знаю, – сказал Мазур. – Из ФБР. Я с ними тоже перекинулся словечком…

Он посмотрел в окно – тип по имени Гас так и торчал возле машины, беззастенчиво пялясь на них с легкой улыбочкой. Мазур послал ему яростный взгляд. Фэбээровец, нахально ухмыляясь, поднял большой палец, подмигнул, но все же сел в машину, и она укатила в сторону центра.

– Значит, ты уже знаешь?

– Про что?

– Про этого мерзавца, Аугусто…

– А что там с ним? – спросил Мазур серьезно. – Они мне ничего не рассказали толком, разве что задали кучу дурацких вопросов…

Кимберли подняла голову, заглянула ему в лицо:

– Оказывается, он террорист! Какие-то фронты, то ли боливийские, то ли колумбийские… В общем, откуда-то оттуда… Они мне долго мотали душу, потом все же соизволили рассказать, когда я им втолковала, что знакома с ним всего день, что познакомилась чисто случайно… Фронт национального освобождения… коммунистического протеста… в общем, что-то такое.

– Н-да, – сказал Мазур. – То-то он мне показался серьезным мальчиком, ничуть не похожим на бизнесмена… А это точно, никакой ошибки?

– Ни малейшей! Они меня особо предупредили, что следует быть осторожной… Джонни! А если они вчера собирались меня похитить? Они же вечно хватают в заложники известных людей…

– Глупости, – сказал Мазур.

А про себя подумал, что догадка не такая уж глупая. Во всяком случае, имеющая право на существование. Трое с трещотками под полой, которых Аугусто неизвестно зачем притащил с собой на мирный прием…

– А если они вернутся? Эти двое говорят, что вряд ли, но я боюсь… Хотела вообще отсюда уехать, но Билли твердит, что у него какой-то грандиозный проект и ты вроде бы в курсе… Что мы обязаны тут остаться… В чем дело?

– У Билли, кажется, и в самом деле родилась неплохая идея, – взвешивая слова, сказал Мазур. – Совсем недурная…

– Значит, мне и дальше тут торчать?

– Боюсь, придется…

Она прижималась всем телом и вздрагивала так, что ни о каком притворстве речи вроде бы не шло.

– Джонни, – тихо сказала она Мазуру на ухо. – А может, вы ко мне переберетесь? В этом чертовом особняке можно целую армию расквартировать. Я боюсь, честно. Матросы – растяпы, капитан Монро – уже старик, от Билли в случае чего не будет никакого толку. А ты с ними справился как в кино… И револьвер, что ты у него забрал, так и лежит у меня в спальне… И твои друзья производят впечатление надежных ребят… От тебя такая уверенность идет…

Вот и объясни ей, что он не волк-одиночка, а марионетка, которую дергают за невероятно длинные, невидимые миру нити…

Он оцепенел от жгучей неловкости и бессильной злости непонятно на кого.

За спиной громко кашлянул Лаврик, ухитрившийся, оказывается, просочиться в кухню, и они отодвинулись друг от друга.

Чертов особист, ухмыляясь как ни в чем не бывало, протягивал ей красочный журнал и авторучку:

– Мисс Стентон, не черкнете ли?

Кимберли чисто машинальным движением взяла у него то и другое, вывела замысловатый красивый росчерк поперек белой обложки, вернула, не глядя, вновь уставилась на Мазура с немой мольбой.

– Извините, я тут кое-что слышал краем уха… – сказал Лаврик, бесцеремонно торча рядом. – Вы громко говорили… Джонни, а ведь это идея! В самом деле, для нас нет особой разницы, где жить? Я бы на твоем месте пошел навстречу девушке… У нас и карабин на «Черепахе» валяется…

Ее лицо вспыхнуло нешуточной надеждой:

– Джонни…

Лаврик, оказавшись у нее за спиной, подавал Мазуру выразительные, утвердительные жесты.

– Так и сделаем, – сказал Мазур.

Она просияла.

– Кстати, о безопасности… – сказал Лаврик. – Мисс Кимберли, а почему бы вам не отправиться с нами на «Черепахе»? Будете под надежным присмотром, мы ребята решительные и сможем надавать по роже любому колумбийскому террористу… Джонни вас приглашает, он просто не осмеливался предложить… Он у нас застенчивый, несмотря на бурную биографию ловца удачи.

– В самом деле, Ким… – неловко сказал Мазур.

– Мы как раз собираемся в море, – сказал Лаврик. – Если твердо хотите с нами, переоденьтесь быстренько – джинсы какие-нибудь, куртку… Времени мало.

Кимберли, уже успокоившаяся, громко чмокнула Мазура в щеку и выбежала, крикнув, что она мигом.

– Интересная штука – жизнь, – меланхолично сказал Лаврик. – Разрешил я, но чмокают-то тебя… – он посмотрел на украшенный красивым автографом «Плейбой». – И ведь никто мне дома не поверит, что она сама расписалась… А впрочем, и не увидит никто, так что и хвастаться не придется… Что ты на меня смотришь столь задумчиво, прямо-таки философски?

– Да вот думаю, благодетель, в ножки тебе поклониться или литра будет достаточно…

– Литра будет достаточно, – кивнул Лаврик. – Какой из меня благодетель, я просто-напросто стараюсь выжать из ситуации максимум удобств…

– Это я уже понял, – сказал Мазур. – Сроду не замечал за тобой альтруизма и сентиментальности…

– Этот домик на холме во многих отношениях предпочтительнее нашей хибары – незаметно не подкрадешься, под окном не примостишься с подслушкой… – Лаврик жестко улыбнулся. – И если эта милая компания с «Русалки» все же, прости, подстава, то лучше обитать с ней бок о бок, в ее же собственном логове… Не смотри на меня так. Ты мальчик взрослый, прекрасно знаешь, какие бывают коллизии… А?

– Знаю, – сказал Мазур, глядя в сторону.

Лаврик ухмыльнулся:

– А все же умеешь ты устраиваться, черт тебя побери! Для тебя единственного будет совмещение приятного с полезным… – он смахнул улыбку с лица, как паутину со стены. – Но ты уж, пожалуйста, расшибись в лепешку…

– Спасибо, что напомнил, – сказал Мазур сердито. – А я совсем уж было собрался плюнуть на все и залечь на солнышке с бутылем пива, а то и в ближайшем посольстве убежища просить…

– Извини. На нервах все…

– У меня тоже нервы, – сказал Мазур почти бесстрастно. – В конце-то концов, я тут старшой, и мне при неудаче достанется даже поболее, чем тебе…

– Ну, девка! – с восхищением воскликнул Лаврик. – Это и есть твой трофей?

– Ага, – сказал Мазур.

Кимберли вприпрыжку неслась вниз по тропинке, уже в джинсах и непромокаемой куртке поверх футболки. В руке она держала револьвер Аугусто, совершенно буднично, за ствол, размахивая им, словно дамской сумочкой. Очевидно, решила, что Мазуру он непременно пригодится.

– Черт, – сказал Лаврик. – А ведь это уже не прием – паломничество какое-то…

В распахнутую дверь Мазур тоже теперь видел, что к их домику почти бегом направляются соседи по столику во «Флибустьерской гавани», партнеры по покеру – лорд Шелтон и Дюфре. Англичанин запыхался и выглядел чертовски озабоченным, лягушатник сохранял обычную свою унылую невозмутимость, но тоже поспешал.

А за их спинами, на узкой не мощеной улочке, Мазур вдруг увидел всю свою армию в полном составе – и Пешего-Лешего, и Крошку Пашу, и Мозговитого, и Викинга. Все четверо были нагружены казенным имуществом – аквалангами и сопутствующим снаряжением.

Ничего не понимая, Мазур вышел на крыльцо. Заслонил спиной Ким от лорда с Дюфре, побыстрее отобрал револьвер и спрятал его с глаз долой во внутренний карман ее курточки, чтобы не светить оружие при случайных людях – сам-то он до сих пор щеголял в плавках.

Лорд Шелтон закричал еще издали:

– Джонни, вы что, ничего не знаете?

– О чем? – пожал плечами Мазур.

– Включите радио! У вас есть радио?

– Был где-то транзистор…

– Так-так-так… – тихо, с недобрым лицом сказал Лаврик, оборачиваясь к морю.

Мазур повернул голову. Вторая очередь, автоматная, отдаленная, прозвучала еще четче первой, и почти сразу же в той стороне с гулким звоном разорвалась граната.

Глава пятая

Развлечения вместо работы

На чердаке было невероятно пыльно и грязно – его-то никто и не подумал прибрать. Ломаная мебель, какие-то коробки и ящики, непонятные предметы вовсе уж причудливых очертаний – все это за многие десятилетия покрылось слоем пыли в три пальца и оказалось заплетено густой паутиной здешних пауков: а они, между прочим, мало того, что чертовски трудолюбивые, так еще и размером чуть ли не с грецкий орех, так что паутина получилась соответствующая. Из инструктажа, касавшегося многих мельчайших деталей того быта, посреди которого пришлось на сей раз трудиться, Мазур твердо помнил, что пауки тут не ядовитые.

И все равно, приятного мало – пока он сидел у чердачного высокого окна на расчищенном от пыли и паучьих сетей пятачке, членистоногие аборигены, в жизни не пуганые человеком и потому плохо себе представлявшие, что это за ходячая гора, разгуливали вокруг с полной непринужденностью, карабкались на туфли и штанины. Мазур терпел, временами смахивая наиболее наглых. Во время своих странствий он встречал живность и омерзительнее, и опаснее. Брезгливость ему в профессиональных целях давным-давно отшибли напрочь. Возникни такая нужда, он в момент набрал бы пару пригоршней пауков и, приготовив должным образом, сожрал бы к чертовой матери без всякого восторга, но и без позывов к рвоте. Всякое приходилось жрать, когда нормальной пищи нормальных людей не было на десяток верст в округе…

Примостившись на старом сундуке, окованном толстенными железными полосами, он внимательно наблюдал в бинокль за акваторией. Бинокль был старый-престарый, купленный третьего дня за пятерку на местном завале – конусовидные бронзовые трубки со стершейся черной краской, вокруг одного окуляра выпуклые буквы FOURNISSEUR DE MINISTERE DE LA GUERRE, вокруг другого – A. BARDOU-PARIS.

Со своими микроскопическими познаниями во французском Мазур совершенно не представлял, что такое «FOURNISSEUR», но все остальное понял прекрасно. Надо полагать, стандартный армейский образец, судя по антикварному виду, даже не времен Первой мировой, а пораньше.

Однако, несмотря на древность, бинокль оказался в идеальном состоянии – линзы не битые и не замутненные временем, винт регулировки вращается легко. Увеличение – восьмикратное, но больше сейчас и не требовалось, Мазур прекрасно видел белый теплоход, стоявший на якоре примерно в километре от берега. Он был красивым, изящным, довольно новым – что, надо полагать, и соблазнило туристов, решивших отправиться на нем посмотреть прилегающие необитаемые острова.

И кто же знал, что вместе с кучей беззаботных отпускников на него просочатся террористы…

Несколько автоматных очередей в воздух, парочка гранат, брошенных в воду для вящего шума и переполоха. Раз-два – и мирное суденышко захвачено. Вероятнее всего, там имелась парочка тихарей в цивильном из соответствующего отдела полиции, одновременно и приглядывающего на всякий случай за туристами на таких вот райских островках, и обеспечивающего безопасность. Наверняка. Но если они и были, то либо затаились сейчас, либо дернулись сгоряча со своими пистолями и получили свинец в дозах, безусловно, смертельных для организма – прошло уже часа два, а на борту не заметно переполоха, перемещения людей, сумятицы…

Радио исправно сообщало обо всех новостях – судя по растерянности диктора, такое тут случалось впервые – но, собственно, и не было новостей. Почти сразу же после того, как неизвестные захватили судно, его отвели на то самое место, где оно стояло сейчас, и отдали якорь. Полицейский катер, сдуру попытавшийся было открыто подойти к теплоходу, был обстрелян из нескольких автоматов и ретировался без убитых на борту, но с парой раненых.

Чуть позже из автоматов лапанули и по легкому вертолетику с журналистами, попытавшемуся подлететь поближе.

С тех пор и до настоящего времени никто уже не пробовал подобраться к злосчастному теплоходу. Радио сообщало, что террористы вышли на связь, на полицейской волне, отрекомендовались, как вежливые люди – некий Фронт Солнечного Пути Народного Счастья – и объявили, что требования у них, конечно же, имеются, но сообщены они будут в более подходящее, с точки зрения напавших, время. А пока что властям и полиции настойчиво рекомендуют ждать у моря погоды и заранее оставить всякие попытки не то что взять судно на абордаж, но и вообще подойти близко по воде или по воздуху. В случае если таковые попытки все же будут иметь место, начнут расстреливать заложников.

Властям и полиции хватило благоразумия поступить в полном соответствии с ультиматумом. За все время, что Мазур проторчал на чердаке, небо осталось пустым, ни один катер не то что попытался подойти к теплоходу, но и вообще не отчаливал от берега. Вдоль побережья сновали полицейские моторки с зелено-бело-красной полосой государственного флага на борту. По радио и телевидению каждую четверть часа повторяли полный и решительный запрет любым плавсредствам удаляться от берега дальше, чем на метр. Вся прилегающая акватория была закрыта, на берег стянули все имевшиеся в стране полицейские силы – Мазур видел там и сям патрули, отгоняющие толпы зевак подальше от набережных и причалов.

Он видел и пирс, где в трогательном соседстве стояли бок о бок «Русалка» и «Ла Тортуга», откуда, едва началась заварушка, организованно, без малейшей паники, отступили и капитан Монро со своим экипажем, и ребята Мазура, прихватив казенное имущество в виде аквалангов со всеми причиндалами. Там опять-таки торчали полицейские, прямо напротив «Русалки» – опереточная шатия в шортах, рубашках хаки с короткими рукавами и белоснежных портупеях с кобурами. Было достоверно известно, что в кобурах у них все же не соленые огурцы, а боевое оружие, но все равно, из-за этих шортиков-рубашечек они казались Мазуру несерьезными, как юные пионеры на далекой родине.

Вообще-то британцы не так уж давно на совесть выучили здешние полицейские кадры – как-никак для себя готовили, когда ни о какой такой независимости и речи не шло. И тем не менее… Эти голоногие ребятки, быть может, и неплохо справлялись с классической мелкой уголовщиной, но вряд ли смогли бы качественно разобраться с настоящими, профессиональными террористами из очередного фронта, которых в Южной Америке, что блох на Барбоске. Ни малейшего опыта. Такое тут впервые. А если вспомнить, что вся здешняя армия состоит из роты президентского почетного караула и сотни национальных гвардейцев, а военный флот – это десяток актеров с пулеметами…

Вот он, этот флот, в полном составе – патрулирует вдоль берега, чтобы ни один придурок не рванул в море… Скверная ситуация. Собственными силами Пасагуа ничегошеньки не добьется.

Конечно, имеются и другие силы, уж Мазур-то это прекрасно знал. С завязанными глазами, ночью разбуди, мог указать на хорошей карте, где эти силы дислоцируются, как вооружены и кто командует в конкретной географической точке…

К американцам президент вряд ли станет обращаться – как-никак его страна входит в Содружество. А значит, террористами вплотную займутся англичане, если точно – ребятки из САС. Вот это и в самом деле профессионалы, к которым Мазур относился серьезно. Приходилось общаться, чего уж там…

Не исключено, что самолет с профи из «сабельного эскадрона» или «крыла противодействия революционному экстремизму» уже взлетел с одного из британских аэродромов. Но будет он здесь не раньше чем через десять часов – и даже когда приземлится, британцы не ринутся в драку с колес. Не мальчики. Будут изучать обстановку – как Мазур на их месте – разработают варианты, выберут самый надежный, начнут осуществлять…

Иными словами, если очень повезет, то теплоход зачистят не раньше чем через двое суток. А это, в свою очередь, означает, что ближайшие двое суток Мазур и его команда проведут в самом пошлом бездействии. Пока все не кончится, ни одно судно не выйдет в море, власти опасаются новых нехороших сюрпризов и жертв. И это в то время, когда янкесы могут и отыскать свою пропажу…

Слишком давно он занимался своим делом, чтобы поддаваться кипящим эмоциям. Но все равно, пребывал в тихом, рассудочном бешенстве: работа сорвана в силу непреодолимых обстоятельств… и от этого ничуть не легче. Окажись это шторм, цунами, очередной тайфун с красивым женским именем, на душе было бы спокойнее – человек, в общем, не в силах противостоять неразумной стихии, когда та разгуляется на всю катушку. Однако потерпеть крах из-за того, что какие-то «суперреволюционные придурки выбрали именно это место, чтобы в очередной раз нашуметь, напакостить, нагадить…

Мазуру в жизни пришлось немало общаться с подобными фронтами, и впечатления он вынес самые похабные. Даже в тех случаях, когда его работа в том и заключалась, чтобы не размазывать долбанных революционеров по стенке, а наоборот, всерьез им в чем-то помогать, вроде незабвенной истории с золотым грузовиком…

Он встрепенулся, перевел бинокль на полсантиметра левее. Ага! В большом иллюминаторе неспешно прошел человек с обвязанной темным платком по самые глаза физиономией, с коротким автоматом, и указательный палец правой руки Мазура чисто машинально свело мгновенной судорогой, словно он плавно нажал на спусковой крючок.

Будь у него в руках снайперка, этот тип уже валялся бы с аккуратненькой дыркой над правым ухом. Расстояние не столь уж велико, хорошая снайперка, немецкая или итальянская, умелые руки, острый глаз – и все кончилось бы для того типа хреново… Зубы свело от злого бессилия – на тех уродов, на свое бездействие, на неожиданную задержку, которая неизвестно сколько продлится. И самое паршивое – погода прекрасная, ныряй с рассвета и до заката!

За спиной отчаянно заскрипела крышка люка, медленно поднялась, распугивая пауков, подняв клубы сухой пыли. Мазур спокойно повернулся в ту сторону.

На чердак, отряхиваясь, поднялся Лаврик. Подошел к Мазуру, забрал бинокль и долго смотрел на море.

– С-суки, – сказал он, не оборачиваясь. – Твари. Нашли время, нашли место революции устраивать…

Мазур молчал, стоя рядом и глядя на теплоход невооруженным глазом. Ему давно уже пришло в голову, что этой ночью он, сам того не ведая, спас Кимберли от серьезных жизненных неприятностей. Теперь, после собственных наблюдений, после визита фэбээровцев, после захвата теплохода у него уже не оставалось сомнений, что эта гоп-компания, Аугусто с дружками, нагрянула исключительно затем, чтобы прихватить в заложники и восходящую кинозвездочку. Пущей огласки и эффекта ради. Она, конечно, не Мерилин Монро, но там, на теплоходе, ручаться можно, народец поголовно и вовсе никому неизвестный, обычные обыватели, плотва… А Мазур им дело сорвал. Устраивать перестрелку для них было определенно преждевременно. Услышав о затесавшихся среди гостей частных сыщиках числом не менее полудюжины, Аугусто решил не испытывать судьбу и предпочел синицу в руках…

Рядышком стояли, как два голубка, подумал Мазур с безграничным сожалением. Шею ему мог свернуть в три секунды. Кто бы знал!

– Президент, конечно, задействует САС, – сказал Лаврик, не отрываясь от бинокля. – Пока долетят из Альбиона…

– Знаешь, еще не факт, что – из Альбиона, – сказал Мазур. – Двадцать второй полк САС сейчас в Колумбии. Тренирует тамошний спецназ против «кокаиновых баронов». Я перед самым отъездом смотрел сводку.

– Да? А я не успел… Все равно. Из Колумбии дорога тоже не близкая. Пока прилетят, пока изучат обстановку, и так далее…

– Да уж, хреново, – сказал Мазур с чувством. – Снайперку бы, а… Только что какой-то урод с трещоткой маячил против иллюминатора секунд десять…

– Ага. А они начнут шлепать заложников, если что…

– Я знаю, – сказал Мазур. – Чисто теоретически фантазирую, чтобы хоть чем-то башку занять… А вообще-то… Хорошенькое стечение обстоятельств, тебе не кажется? Англичане припрутся еще неизвестно когда… Но в том-то и пикантность ситуации, что на бережку мы…

Лаврик обернулся. Сказал без всякого выражения:

– И как ты себе это представляешь?

– А что тут представлять, – сказал Мазур рассудительно. – Задачка как раз для нас. Ночной порою, с аквалангами, можно даже с минимумом имеющегося в наличии оружия… черт, да можно вообще без оружия! Мы с этими смогли бы качественно почирикать, вовсе оружия не применяя или пользуясь тем, что в темпе отберем…

– Снова теоретические фантазии?

– Ага, – сказал Мазур. – Но, между прочим, не имеющие к утопиям никакого отношения. Мы как-никак делали индивидуумов и покруче, чем эти долбанные фронтовички…

– А кто даст санкцию? – усмехнулся Лаврик. – Или хочешь сказать, что возьмешься провернуть такое предприятие без санкции, по собственному наполеоновскому разумению?

Мазур мгновенно поскучнел.

– Ну что ты, – сказал он уныло. – Что я, махновец? Разумеется, только с санкции далекой отчизны… Но план, согласись, вполне реальный и, что характерно, с огромными шансами…

– А что потом?

– Потом мы тихо смываемся тем же путем, как и положено уважающим себя ихтиандрам, – сказал Мазур. – Освобожденный экипаж радостно ведет судно в гавань, неистовствуют репортеры, чешет в затылке начальник полиции, так и не дознавшийся, кто были те скромные герои…

– Я смотрю, ты всерьез все продумал?

– Два часа тут торчу, – сказал Мазур. – Все равно делать нечего. Чисто машинально начинаешь прокачивать варианты. Благо дело насквозь знакомое. Ты сам, помнится, в чем-то подобном принимал участие и ухитрился особенно не напортачить…

Лаврик смотрел на него с загадочной, непонятной улыбочкой. Вернул бинокль, сказал задушевно:

– Вот смотрю я на тебя и думаю – почему ты до сих пор не адмирал?

– Рановато, – сказал Мазур.

– Пожалуй… Но голова у тебя работает. В нужном, знаешь ли, направлении…

Очень примечательная у него была ухмылочка. Знакомая по прошлым каруселям. Многозначительная. С радостной надеждой Мазур придвинулся вплотную и сказал:

– Колись, боец незримого фронта…

– А что тут колоться? – пожал плечами Лаврик. – У меня, да будет тебе известно, санкция есть…

– Иди ты!

– Серьезно, – сказал Лаврик так, что Мазур моментально ему поверил. – Ты ведь не считаешь, что самый умный на свете? В такой ситуации многие думают синхронно… Короче, санкция есть. Как только на воду и этот многострадальный кораблик опустится ночная тьма, мы имеем полное право… да что там, мы просто обязаны решительно пресечь хулиганство на борту. Поскольку это самый простой и надежный способ обеспечить себе условия для нормальной работы. Есть свои нюансы, но о них можно потом… Это уже не суть важно. Главное, санкция есть.

Мазур ему поверил моментально – не тот это был человек, чтобы пускаться на авантюру. Несгибаемый службист Самарин.

– Ага, – сказал он. – И ты это провернул за два последних часа?

– Умеем работать, когда припрет, – скромно потупился Лаврик.

– Это, знаешь ли, наталкивает… – сказал Мазур, рассуждая вслух. – У тебя, ясен пень, нет и не может быть радиостанции. Ты бы не смог сам… У тебя, конечно же, есть в городе кто-то, как раз и располагающий немалыми возможностями… Это азбука. Тоже мне, головоломка…

– Ты уж себе думай, что хочешь… – сказал Лаврик, отводя взгляд. – Пошли?

– Куда? Полдень еще…

– По дороге объясню, понадобится кое-какая предварительная подготовочка. Ты уж соври своей заиньке что-нибудь убедительное, чтобы не волновалась…

Они спустились с чердака, все еще отряхиваясь от пыли и паутины. Все прочие обитатели дома столпились у маленького телевизора, напряженно пялясь на экран, где не происходило ровным счетом ничего интересного. Картинка была статичной и незамысловатой: теплоход, стоящий на якоре. Судя по точке съемки, телеоператор примостился со своей камерой на крыше одного из домов на набережной. Закадровый комментатор что-то бубнил без всякого воодушевления – ага, в двадцатый, наверное, раз повторял, что никакие требования пока что не оглашены, что количество террористов по-прежнему неизвестно, что на теплоходе вроде бы так ничего пока и не происходит…

Надежды Мазура как ни в чем не бывало проскочить к двери оказались тщетными – Кимберли моментально кинулась наперерез, ухватила за рукав:

– Вы куда?

– Мобилизация, – сказал Мазур. – Ты не знала? Всех граждан Содружества мобилизуют в дружины для поддержания порядка и возможного отпора засевшим в городе террористам. А мы с Майком как-никак граждане Австралии…

Она схватила Мазура за лацканы легкой куртки, глаза у нее сейчас были совершенно бабьи, испуганные, мокрые, встревоженные.

– Это же опасно! С ума посходили?! Некому лезть туда, кроме вас? Есть же полиция, армия…

Видя выражение ее глаз, Мазур почувствовал даже некоторую гордость, глупую и неуместную. И тут же, выругав себя за дурацкие шутки, торопливо сказал:

– Извини, это я так пошутил… Неудачно, да? Ничего страшного, нам просто надо продлить парочку лицензий. Все конторы ведь работают как ни в чем не бывало, это только на набережной заваруха.

Она опустила голову, словно Мазур ее ударил. Отвернулась, дрогнувшим голосом обронила:

– Шутки у тебя, дубина…

Мазур побыстрее просочился на улицу. Лаврик спешил следом. Они спустились с холма, свернули в сторону центра.

– А девочка к тебе неровно дышит, – сказал Лаврик, глядя в сторону. – Приятная девчонка, точно. Но не думаешь же ты, что она в тебя всерьез врезалась по самые уши? Ты у нас, в конце концов, не сказочный прынц. Я тебе скажу, что происходит, и какая тут психологическая подоплека. Девочка сама не своя от радости, что на какое-то время вырвалась из гадюшника. Она, конечно, хочет в звезды, спасу нет, но ихний Голливуд – это гадюшник. Говорю как специалист.

– Ты там бывал? – хмуро спросил Мазур.

– Была у меня однажды подруга, – сказал Лаврик. – С «Ленфильма». И ведь не костюмерша какая – актрыса. Имени не говорю, ты все равно не поверишь, решишь, травлю… Так вот, она мне изрядно порассказывала про милые и душевные нравы означенного «Ленфильма». Интриги, зависть, закулисье и все сопутствующее… У меня ухи в трубочку сворачивались. Так вот, родной, если наш советский «Ленфильм», руководимый и идеологически направляемый – неописуемый змеятник, то я себе представляю, что должно твориться в Голливуде, где ставочки малость повыше… Одним словом, твоя Кимберли на какое-то время вернулась в нормальную жизнь. На кораблике плавает, по улицам гуляет с мороженым, по темным углам с симпатичным кладоискателем целуется… Сечешь? Это нормальная жизнь, нормальный отдых. Только рано или поздно, скорее рано, чем поздно, раздастся рев трубы, и она упорхнет назад, чтобы лезть вон из кожи…

– Сам знаю, – сказал Мазур. – Что ты цепляешься, репей? Ну не можешь же ты всерьез думать, что я потек из-за очередной зайки? Никак не можешь…

Лаврик какое-то время шагал рядом, задумчиво улыбаясь чему-то своему, лицо у него стало грустное и напрочь отрешенное от суровых сложностей здешнего бытия.

– Это я в походно-полевых условиях провожу сеанс психотерапии, – сказал он наконец. – Чтобы придать тебе прежнюю железность. Ты уж прости, но я самолично, собственными зыркалками пару раз видел, как ты на нее смотришь почти человеческими глазами… Точно.

– Так ведь «почти», – ухмыльнулся Мазур. – Нюанс?

– Нюанс, – согласился Лаврик. – И все равно, «почти» в наших условиях – это перебор. Всякий должен быть невозмутим и тверд, как Железный Дровосек…

– Не вспоминай про Железного Дровосека, – глухо сказал Мазур.

– Почему? А… Но я же книжного имел в виду. Извини. Короче говоря, я тебе заранее делаю прививку от почти человеческих взглядов в адрес капитанской дочки. Думай о реалиях. О том, что все равно ни черта у вас не выйдет. О том, что она через пару-тройку годочков обязательно испортится. В том смысле, что профессия ее изуродует. Эта профессия, промежду прочим, человека уродует почище нашей. У нее будут замки и виллы, семь мужей. Вместо недотепы Билли Бата при ней будет состоять какая-нибудь двуногая акула, которая контракты и денежки из глотки вырвет. И она тебя даже не вспомнит. Уж я-то знаю, – сказал он, глядя под ноги. – В принципе, разница только в масштабах и ставках…

Он подцепил носком мятую жестяную банку из-под кока-колы и с дребезгом погнал ее по тротуару, мастерски поддавая, пасуя сам себе. Мазур, подхватив ритм, перехватил у него жестянку, и они долго гнали ее по мостовой, перетасовывая, отбирая, всерьез этим увлекшись на какое-то время – два взрослых мужика, устремившиеся по серьезным делам. В конце концов, банка неожиданно провалилась в ямку, откуда ее никто доставать не стал.

– А может, с ней будет по-другому, – сказал Мазур. – Не так уж мрачно…

– А где ты видел, чтобы профессия не уродовала человека? – пожал плечами Лаврик. – То-то… Будь пессимистом, родной, пессимизм облегчает жизнь, уберегая от разочарований…

Какое-то время они шагали молча, порой автоматически оборачиваясь вслед девушкам в символических платьицах. Мазур нисколечко не соврал Кимберли – жизнь в городе, если приглядеться, продолжалась как ни в чем не бывало, далеко не все казались настолько любопытными, чтобы жариться на солнцепеке у набережной и глазеть на теплоход, неподвижно торчавший вдали от берега. Разве что полицейских стало гораздо больше, они маячили даже там, где отродясь их не было. Пару paз они видели в витринах работающие телевизоры с той же картинкой: теплоход на якоре, снятый с высоты.

– Слушай, – сказал Мазур. – По-моему, пора, наконец, мне сказать – а камо это мы грядеши? Мы ведь недвусмысленно удаляемся от берега, в противоположную сторону топаем…

– А нам туда и надо, – сказал Лаврик. – Понимаешь ли, твой Флорес-Фуерес то ли стратег изрядный, и то ли трусоват малость. Он тут сидит с парочкой приближенных в домике на горе и руководит своими орлами по радио, с безопасного отдаления. Хатку уже обложили аккуратненько наши друзья. Сейчас мы туда войдем и задушевно поспрошаем генералиссимуса сраного о деталях – сколько, с чем, и прочее…

Мазур спокойно кивнул. Большего знать и не требовалось – он и мысли не допускал, что сеньор Аугусто станет запираться или вилять. Так уж в жизни повелось: все, кому они задавали вопросы по делу, рано или поздно начинали отвечать так охотно и многословно, что порой одергивать приходилось, чтобы уши не заложило от болтовни…

Как и следовало ожидать, они так и не вышли за пределы Старого города. Дорога поднималась в гору, где улиц как таковых уже почти что не было – только стояли там и сям, далеко разбросанные, без всякого порядка и номеров уединенные домики, то новые и роскошные чьи-то виллы, то кирпичные особнячки испанской постройки, то самые настоящие лачуги? Как-то все это уживалось вместе – извечные пасагуанские контрасты, местный колорит…

– Да вот, кстати, о нюансах, – сказал Лаврик. – Самое время… Короче, есть серьезные нюансы. У нас с тобой – не только санкция на штурм, но и категорический приказ, как именно это обставить. Если кратко, но исчерпывающе – решительно запрещено не только гасить клиентов, но и калечить. Максимум, что мы себе можем позволить – квалифицированный мордобой без повреждения костей и внутренних органов…

– Мать твою, – сказал Мазур. – У начальства что, неопохмеленное состояние?

– А это не начальство, – сказал Лаврик, глядя в сторону. – Ты, родной, не забывай, что наше начальство – еще не пуп земли. У нас, если ты запамятовал, во главе всего стоит руководящая и направляющая сила… В общем, гасить нельзя. Нельзя ломать кости и отбивать печенки. Более того, когда мы возьмем коробку, мы должны приложить все силы, чтобы доставить этих уродов на берег в безопасном месте и отпустить к чертовой матери… Тех, в домике, куда мы идем, это тем более касается. Категорически…

Мазур не задал ему ни единого вопроса. Все было ясно и так. Он достаточно пожил на свете и много лет прослужил отнюдь не по интендантскому ведомству. У подобного идиотского с точки зрения профессионала приказа было одно-единственное объяснение: этот долбанный фронт крепко-накрепко повязан со Старой площадью, о чем не должна знать ни одна посторонняя душа. Международный отдел ЦК КПСС, яснее ясного. Контора, дирижирующая по всему свету такими вот фронтовиками. Доводилось уже прикасаться к иным из этих симфоний…

– Вот такие у нас будут развлечения, – сказал Лаврик. – Вместо серьезной работы…

Мазур промолчал – поскольку все давно решено без него, и его мнение тут ничего не значило. Про себя он, конечно, сказал, что думал, но далеко не все, так, в общих чертах и самых смачных выражениях.

Героям Богомолова было все же легче, у них оказалось гораздо больше возможностей. «Даже если вас будут убивать, стрелять только по конечностям» – им даже печенку отшибать запрещено, не говоря уж о костях, гуманизм невероятного накала…

Глава шестая

Развлечения продолжаются

Смуглый человек выдвинулся им навстречу из-за раскидистого, пышного куста – их тут множество росло меж пальмами. Шагавший впереди Лаврик отреагировал абсолютно спокойно, а раз так, то и Мазур не стал дергаться, шагнул в чащобу вслед за Лавриком, переменившимся во мгновенье ока. Он двигался теперь бесшумно и без единого лишнего движения, как хищный зверь, не задевая ни единой веточки.

Незнакомец остановился, показал себе под ноги. Там, полускрытый широкими листьями, лежал на земле человек, связанный тонкой белой веревкой – надежно и красиво, смело, можно сказать. Упаковка была устроена с тем изяществом, что моментально выдает профессионала.

Мазур присмотрелся – ничем не примечательная рожа, лихие усики, добротно закрепленный кляп. Пленник был в полном сознании и, сразу видно, в крайне дурном расположении духа, как всякий на его месте.

Незнакомец, показав указательным пальцем в сторону, несколькими скупыми жестами обрисовал ситуацию. Ага, сказал себе Мазур, тут и гадать нечего – судя по жестам, насквозь знакомым, этот смуглый обучался своему делу в том же заведении, что и некогда Мазур. Быть может, премудрости спецназовской пантомимы они усваивали у одного и того же инструктора…

Переводя на нормальную человеческую речь, незнакомец докладывал, что в доме еще двое, а трое своих обложили означенное строение с разных точек. Самого дома Мазур пока что не видел, но, как явствовало из жестов, он был одноэтажным.

Не прошло и полминуты, как Мазур в этом убедился собственными глазами. Пройдя по кустарнику метров пятьдесят, они увидели впереди белое строение с плоской крышей, не лачугу, но и без выкрутасов, однако не приют респектабельного человека.

Ага! Слева показалась бесшумно перемещавшаяся фигура, а справа – целых две. Мазур их заметил только потому, что приучен был вмиг высмотреть объект, надежно замаскировавшийся среди подобного ландшафта. На душе стало чуточку спокойнее – по крайней мере, в сподвижники им дали ребят надежных, а ведь иногда такой хлам подсовывают, Мозговитого хотя бы взять, чтобы далеко не ходить…

Последовал быстрый немой разговор – обмен теми же выразительными жестами, моментально распределивший роли и установивший диспозицию. Все вместе они с разных сторон двинулись к дому, бесшумно, как призраки, с пустыми руками, что вовсе не делало их менее опасными…

Он был уже так близко, что без труда расслышал несколько тихих фраз на испанском. Не понял ни слова, но один из голосов был женским. Чтобы это определить, не нужно быть лингвистом. А второй, никаких сомнений, принадлежал его приятелю Аугусто, с которым они расстались так тепло.

Согнувшись в три погибели, одной молниеносной перебежкой переместился под широким окном. Выпрямился, прижался к стене так, чтобы увидеть происходящее внутри, а самому остаться незамеченным. В небольшой комнате, обставленной по-спартански, спиной к окну сидел милый друг Аугусто, приложив к уху портативную рацию размером с видеокассету. Послушал, произнес несколько слов, щелкнул тумблером и отложил на стол, справа от себя, рядом с внушительным черным револьвером. Слева показалась темноволосая молодая женщина, что-то спокойно спросила, и Аугусто столь же спокойно ответил. «Непринужденная рабочая атмосфера, – подумал Мазур зло. – Мозговой центр, мать вашу…»

Пора. Дождавшись, когда бравая революционерка выйдет в другую комнату, он отделился от стены, развернулся на девяносто градусов, еще раз молниеносно воспроизвел предстоящий бросок и, оттолкнувшись левой, головой вперед влетел в распахнутое окно, словно супермен из мультфильма. Надежно сцапал Аугусто сзади и опрокинул вместе со стулом, без церемоний использовав сеньора Флореса как мягкую подстилку, чтобы не ушибиться об пол, дощатый и твердый.

В соседней комнате вспыхнула и тут же утихла негромкая возня, дверь распахнулась, показалась согнувшаяся в три погибели женщина. Рука у нее была закручена за спину по всем правилам, и Лаврик ускорения ради без малейшего джентльменства поддавал ей коленом пониже талии.

Тогда и Мазур встал, рывком поднял пленника, развернул лицом к себе и в целях морального подавления от души врезал по ушам – и адски больно, и не нарушает приказа далеких инстанций… Внутрь, через дверь и окно уже ворвались остальные трое – ага, четвертого оставили на стреме… Не тратя слов, Мазур кивнул им на свою добычу. Каковая с поразительной быстротой была тут же упакована, связана той же веревкой по рукам и ногам. Аугусто еще шипел и охал от боли, не успев в полной мере осознать происходящего, но уже был полностью готов к употреблению, как и его боевая подруга, бесцеремонно брошенная в угол, где над ней грозно возвышался один из незнакомцев, готовый вмиг принять меры, если начнет орать.

Усмехнувшись не без удовольствия, Мазур присел на корточки и, дружелюбно ткнув пленного указательным пальцем под нижнюю челюсть, сказал:

– Тьфу ты, черт! Так это вы, милейший Аугусто?! Какими судьбами? Да, точности ради: вашего часового мы давно уже сняли, так что не стоит питать глупых иллюзий…

Аугусто, уже осознавший ситуацию, сверкал на него глазами со всей возможной и естественной в его положении неприязнью. Деликатно отстранив Мазура, Лаврик опустился рядом на корточки и, благожелательно улыбаясь, поинтересовался:

– Зачитать права? Напомнить про адвоката?

– Вот именно, – сказал Аугусто, уже без тени растерянности на лице. – Ваше наглое вторжение…

Лаврик залепил ему оглушительную плюху, опять-таки не идущую вразрез с инструкциями.

– Вот это – вместо прав, – сказал он безмятежно. – А это – вместо адвоката. А это вместо извинений за наглое вторжение. А это просто так, для стиля. А это – потому что ты мне не нравишься, шлюхин сын…

Аж звон стоял в комнате. Мазур его слушал с нескрываемым удовольствием. Краешком глаза он отметил, что поверженная революционерка, видя происходящее, на всякий случай смирнехонько притихла в своем углу, резонно полагая, что с ней в случае чего будут обращаться столь же хамски.

Лаврик обаятельно ей улыбнулся.

– Полежи пока, сучка, до тебя обязательно дойдет очередь… Ну что, сеньор Флорес, или как тебя там? Не будем больше гнать бодягу насчет гражданских прав и юстиции? Кого тут волнуют такие слюнявые пошлости…

Флорес молчал. Его физиономия распухала на глазах, что опять-таки вызывало у Мазура лишь чувство глубокого удовлетворения.

– Я ведь слышу, как у тебя мозги скрипят от напряжения, – ласково сказал Лаврик пленнику, легкими ударами по его телу вызывая то там, то сям мгновенные уколы боли. – По-моему, одну глубокую ошибку ты уже сделал. Оспорить готов, ты не принимаешь нас за доблестных представителей сил правопорядка… а это, могу тебя заверить, невероятно далеко от истины. Я тебе больше скажу, урод – мы, собственно говоря, мальчики с другой стороны…

Он легонько, незаметно для пленника, подтолкнул Мазура, и тот, справедливо расценив это как приглашение подыграть, охотно вмешался:

– Знаешь, Аугусто, я ведь тебе соврал. Никакие мы не частные сыщики, мы, как бы это культурнее выразиться, совершенно из другой области…

– Будь мы государственными служащими, с тобой, скотина, все обстояло бы просто прекрасно, – сказал Лаврик. – Тебя давным-давно отмазывали бы надежные адвокаты, твердя, что никакое это не преступление – сидеть в уединенном домике с пушкой на столе и рацией под ухом. Прокуратура ломала бы голову, что же конкретно тебе предъявить, журналисты кипятком бы писались, чтобы взять у тебя интервью. И так далее. Только должен тебя разочаровать, ничего подобного не будет. Поскольку парней вроде нас ни закон, ни гуманность как-то не заботят…

– Да брось ты его, – сказал Мазур с хорошо разыгранной небрежностью. – Давай лучше поговорим с этой кисонькой, что пристроилась отдыхать в уголке. Мне кажется, гораздо больше будет толку, если ей без церемоний загнать шило под ноготок или еще куда-нибудь. Вон там, в углу, как раз валяется подходящее шило…

– Джонни! – с укоризной сказал Лаврик. – Сколько раз я тебе говорил, что ты не умеешь просчитывать ходы… Она приятная девочка, и ее можно сначала трахнуть. А уж потом тыкать шило под ногти, чтобы не портить товар раньше времени…

Он обернулся к молодой женщине, моментально побледневшей от столь безрадостных перспектив, подмигнул ей, ласково улыбнулся и вновь перевел тяжелый взгляд на Аугусто.

– У нас мало времени, ублюдок, – сказал он деловито. – Поэтому не будем ходить вокруг да около. Из-за тебя, мерзавец ты этакий, мы попали в нешуточные хлопоты…

– Кто это «мы»? – осведомился Аугусто почти спокойным голосом.

– Ты же не адвокат, да и я тоже, к чему нам стремиться к юридически вылизанным формулировкам? Мы – это мы. Многие нас называют по-разному, и черт с ними… Скажем так, мы – деловые мальчики, которые торгуют тем и этим. Закон и порядок, правда, отчего-то ополчились против нашей коммерции, именуют нас то гангстерами, то мафией, то прочими ужасными словечками… Но, в конце концов, пошли они к чертовой матери… Главное, в силу профессии мы – очень решительные мальчики, очень злые, когда нас обижают, и, заметь хорошенько, нисколечко не боимся нарушать чьи бы то ни было законы… Неутешительные факты для парня в твоем положении, а? Ну, не молчи, хрюкни чего-нибудь…

– Решительно не пойму, где я вам перешел дорогу…

– Он не понимает! – театрально воскликнул Лаврик, обращаясь к Мазуру. – Он не понимает! – и, мастерски разыграв мгновенный прилив неконтролируемой ярости, наотмашь хлестнул Аугусто по роже, рявкнул: – Не понимает! Я тебе объясню в два счета, хихо де пута! Там, на теплоходе, из-за твоих дурацких забав застрял человек, у которого при себе в сумке два кило порошка. Теперь понял, тупая твоя рожа?! Тебе объяснить, сколько стоят два кило чистейшего порошка, или сам имеешь некоторое представление? Черт побери, босс мне голову отвернет из-за твоих дурацких штучек! Из-за того, что тебе, придурку, вздумалось тут играть в Панчо Вилью!

Мазур поддержал:

– Только раньше, чем босс отвернет нам головы, мы из тебя, скота, выпустим кишки, а с этой подружкой, – он зловеще покосился в угол, – я сам еще и позабавлюсь так, что она приобретет массу полезного опыта… Вот только не проживет достаточно долго, чтобы этот опыт использовать.

– Что вам, собственно, нужно? – спросил Аугусто, глядя исподлобья. – Объясните толком.

Он был растерян и подавлен, но никоим образом не смят. Оставался еще запас прочности, без труда определил Мазур.

– Я тебе скажу, что нам нужно… – протянул Лаврик. – Чует мое сердце, как бы убедительно я тебя ни просил отозвать своих придурков, ты все равно не послушаешься. А если и согласишься для вида, наверняка есть какое-то кодовое слово, которое я, конечно же, не смогу распознать… Поэтому мы будем брать ту лодочку, не дожидаясь, когда сюда слетится орда суперменов в погонах. Если они нагрянут, наш парень и груз подвергнутся еще большему риску…

– Вы? – с откровенным презрением бросил Аугусто.

– Мы, – сказал Лаврик. – И не нужно кривить губы, как-никак мы уже повязали тебя вместе с твоим часовым… Думаю, и на теплоходе пройдет… Только раньше ты мне подробно расскажешь, сколько там твоих революционеров, чем они вооружены, и так далее… А потом, легко догадаться, ты побудешь здесь под присмотром наших ребят – чтобы в случае чего с тобой можно было разобраться как следует…

– Нет, я не понимаю… – в голосе Аугусто звучало откровенное удивление и даже некий намек на веселость. – Вы что, хотите сказать, что намерены взять корабль? С нашими людьми?

– До тебя удивительно туго доходит, – сказал Лаврик. – Вот именно, взять. Так, чтобы твои ребята и пискнуть не успели. Что ты так таращишь глаза, недоносок? Знаешь, чем отличаются деловые люди вроде нас от возмутителей спокойствия вроде тебя? Да тем, что у нас при нужде найдутся специалисты на любой вкус. Если понадобится, и космический корабль запустим, вопрос только в деньгах, а для нас это не вопрос… Ладно, некогда рассусоливать. Либо ты мне внятно и без промедления ответишь на все вопросы, либо мы с тобой начнем забавляться так, как ни одна полиция не посмеет из-за страха перед адвокатами и общественным мнением…

– А вы хорошо понимаете, с кем связываетесь? Если нет, советую для начала проконсультироваться у знающего человека. Наш Фронт – отнюдь не кучка авантюристов. Мы – серьезная и масштабная организация…

– Парень, – перебил Лаврик с ухмылкой, – так ведь то же самое можно сказать и о нас… А, в общем, мы в равном положении. Если ты провалишь дело – с тебя снимет три шкуры твое революционное командование. Если что-то случится с порошочком – наши боссы нас пустят поплавать в бетонных ластах. Вот только есть одна немаловажная деталь. Все неприятности, которые нам могут грозить от твоих разобиженных товарищей по борьбе за светлое будущее – еще где-то далеко впереди, в совершеннейшей неизвестности. А вот ты целиком и полностью у нас в руках. И, если мы не договоримся, покостыляешь на тот свет, не увидевши заката. Ну, я не знаю, может, тебе и приятно будет смотреть с того света, как нам пытаются отплатить… Ну, а если ты не особенно веришь в тот свет? Если для тебя сейчас кончится все и навсегда, то какое тебе удовольствие в том, что нас, возможно, и достанут? А ведь могут и не достать…

– Определенно, не достанут, – сказал Мазур.

– Одним словом, для нас реальной опасности нет, а вот для тебя… – сказал Лаврик. – Ну, будешь ты красиво петь, птаха божья? Для начала, из чистого любопытства, мне хотелось бы знать, какие требования твои скоты намерены выдвинуть. Мне просто интересно…

Лежавшая в углу женщина вдруг что-то затараторила по-испански. Мазур не разобрал ни словечка, а Лаврик, неплохо владевший кастильским наречием, наоборот, прислушался внимательно. Обернулся к Мазуру:

– Девочка испугалась, но голова у нее работает. Она говорит своему фельдмаршалу, что мы, точно, не из полиции – иначе бы не стали спрашивать про требования. Требования те, на судне, выдвинули еще час назад, и полиция о них пока что не сообщала газетчикам…

– А она у тебя совсем не глупая, Аугусто, – сказал Лаврик, небрежно дернув подбородком в сторону пленницы. – Моментально сообразила, что к чему… Ты ее, случайно, не трахаешь? Если трахаешь, это отлично. Мы за нее сначала возьмемся, чтобы тебе стало неуютно и мерзко, дружище!

Перехватив его взгляд, Мазур без всякого внутреннего сопротивления поднялся. Огляделся в поисках подходящего реквизита, взял пустую бутылочку из-под какого-то местного прохладительного, примерился и грохнул ею об угол подоконника. Получилось именно то, к чему он стремился: горлышко осталось целым, и из него торчал, как штык, длинный острый осколок самого жуткого вида.

Вразвалочку он подошел к лежащей, присел на корточки и, помаячив у нее перед глазами жуткой стеклянной занозой, сказал прямо-таки задушевно:

– Ты только не подумай, детка, ничего личного… Но нам, знаешь ли, и в самом деле оторвут головы, если мы нынче же ночью не заберем оттуда нашего парня с порошочком. Где уж тут оставаться джентльменами… Короче, ты сама догадаешься, куда я тебе сейчас засуну это стеклышко, или тебе сказать по буквам?

И бесцеремонно задрал ей юбку, по-прежнему маяча осколком у ее лица. Она отчаянно попыталась вжаться в стену, что ей, разумеется, не удалось.

– Там восемь человек! – закричала она отчаянно, на неплохом английском. – Но я не знаю плана, правда! Я только готовила эту квартиру под штаб, у нас каждый отвечает за свой участок… Я не знаю подробностей! И у меня с ним ничего нет! Я просто квартирьер! Там восемь человек! Аугусто!

«Восемь, – подумал Мазур. – Ну, это еще на так страшно. При некотором проворстве…»

– Ну-ну! – сказал он поощряюще.

– Требования… Десять миллионов долларов и освобождение всех наших товарищей… Больше я ничего не знаю!

– Я отчего-то склонен ей верить, – сказал Лаврик. – Ну конечно, очередная убогость – чемодан с баксами и товарищей из тюрем…

– Вы не спрашиваете, как обстоит дело с заложниками, – сказал Аугусто, кривя разбитые губы.

– А мне на них плевать, сколько можно тебе разжевывать? – сказал Лаврик безмятежно. – Нас интересует один-единственный человек, а за остальных пусть болит голова у полиции и властей… Ну, так мы нашли общий язык?

– Провались ты!

– Значит, не нашли, – печально покивал Лаврик. – Ну что же, придется перейти от разговоров к играм в доктора-садиста… Объясняю детали. У человека, как известно, ровным счетом два яйца… Бывают, конечно, инвалиды и мутанты. Ты не из них, Аугусто? Нет? Вот и прекрасно. Мы тебе сначала отрежем одно яйцо, чтобы показать: шутки кончились. Кровью не истечешь, если перевязать вовремя – а вон тот молчаливый в углу умеет перевязывать не хуже дипломированного фельдшера. Потом отхватим второе. Если ты и после этого будешь изображать революционную несгибаемость, начнем шутить еще более замысловато. Это все вопрос времени, человече. Рано или поздно все скажешь… Но то, что от тебя останется, придется добить из чистого гуманизма… Давайте, – сказал он, не оборачиваясь и не повышая голоса.

Двое смуглых молчаливых сподвижников бросились на сеньора Аугусто, мигом вздернули с пола, завалили физиономией на стол, содрали белоснежные портки. Мягко щелкнуло узкое лезвие выкидного ножа.

Продолжения Мазур лицезреть не стал – отвернулся к девушке, вновь присел возле нее на корточки и светским тоном спросил:

– Вы любите оперу? Или ваши вкусы ограничиваются кинематографом по воскресеньям?

За спиной у него продолжалась возня, мычание, пыхтение – и вдруг Аугусто заорал так, словно из него тянули жилы ржавыми пассатижами. Ему тут же зажали рот – тряпкой, должно быть, очень уж тихо стало – и раздался спокойный голос Лаврика:

– Продолжать? Или убедился, что шутки кончились? Если будешь петь, моргни три раза…

Короткое молчание.

– Так-то лучше, – сказал Лаврик. – Только не ори ты так, в ушах звенит…

– Перевяжите, вы, твари!

– Ладно, давайте вату, – сказал Лаврик. – Клиент согласен сотрудничать…

Мазур повернулся. Сеньора Аугусто вновь завалили на стол, на сей раз спиной. Он охал, шипел и корячился, пытаясь рассмотреть, что за повреждения ему нанесли. Но один из смуглолицых согнутой рукой закинул ему башку, что было весьма предусмотрительно. Ухмылявшийся Мазур разглядел со своего места, что никто, конечно же, не стал ничего отрезать, попросту на внутренней стороне бедра протянулась длинная царапина. Она кровоточила и, несомненно, болела, так что ощущения пораненного наверняка были не из приятных…

– Кровь! Я же чувствую!

– Не скули, – прикрикнул Лаврик. – Совершенно пустяковый надрезик, сосуды не задеты… Восемь человек, значит?

– Восемь… Автомат у каждого…

– Ну да, никаких базук, – сказал Лаврик. – Они ведь, как легко догадаться, прикинулись мирными туристами с минимумом багажа…

– Идиоты! Вы не понимаете! Они прихватили с собой четыре мины! Небольшие, но мощные, прекрасно уместились в сумках… Их должны заложить на судне, в разных точках, и, если на теплоход попытается напасть спецназ… Дистанционный взрыватель…

– Один?

– Да.

– Это уже легче, – сказал Лаврик. – Меньше хлопот. А теперь давай-ка подробнее, в деталях и частностях…

– Перевяжите скорее, скоты! Я же чувствую, кровь хлещет!

– Да ну, скорее сочится, – сказал Лаврик. – Ну, а если перевяжем, разговор будет продолжаться столь же конструктивно?

– Да…

– Хорошо, – сказал Лаврик. – Давайте сюда аптечку. А чтобы не терять времени, ты мне прямо сейчас расскажешь о…

И посыпались точные, деловые вопросы, на которые уже без малейшей заминки следовали вполне удовлетворительные ответы. Мазур слушал внимательно, все это было невероятно важно для будущей работы. Но какая-то частичка сознания, жившая сейчас самостоятельно, была преисполнена не деловых забот, а угрюмой тоски. Он давным-давно расстался с иллюзиями – но все равно, почему так вышло, что революционеры из романтических стран так недвусмысленно и массово подешевели?

Вот когда-то… Он прекрасно помнил себя пионером-первогодком. Помнил, как звенели голоса: «Куба, любовь моя! Остров зари багровой… Слышишь чеканный шаг? Это идут барбудос…»

И ведь тогда все было правильно! Повстанцы были правильные, молодые, белозубые, бескорыстные. Они сбрасывали диктатора и вступали в столицу под невероятное ликование толпы. Они устроили все так, что жить народу стало лучше. Они воевали так, что Мазур не боялся доверять им свою спину в знойной жаркой Африке. Они были правы, потому что побеждали. И невозможно было себе представить, чтобы Фидель или Че захватывали совершенно непричастных людей, мирных обывателей, трясущихся от страха, требовали потом чемодан с долларами. Почему же нынешние стали дешевыми, мелкими, безвозвратно утратившими что-то очень важное? Из этих рассуждений естественным образом вытекало неприятное ощущение некоей растущей, огромной неправильности. И она, неправильность эта, еще не оформившись в четкие выводы, уже настолько пугала и была Мазуру не по нутру, что он отогнал эти мысли, притворяясь перед самим собой, будто вовсе ни о чем подобном не думал, полностью переключился на то, что говорил пленный.

– Ну, впечатления? – спросил Лаврик минут через пятнадцать, когда они вышли из домика и, уже не стараясь двигаться бесшумно, зашагали через кустарник.

– Подонок редкостный, – поморщился Мазур. – Достаточно было нажать чуток…

– Э нет, родной, ни черта ты не понял в психологии, – сказал Лаврик уверенно. – Субъекты вроде него так быстро ломаются отнюдь не потому, что трусливые или гнилые. Тут другое. Мотай на ус, где-нибудь да пригодится… Понимаешь ли, они не живут обыкновенной жизнью, они борются. А будущее отложено на потом. Запрятано, как клад. В этом будущем у них самые ослепительные перспективы. Они все – министры, генералы, сенаторы, властители судеб и новые хозяева страны. Это чертовски завлекательно, согласись – истово верить, что в будущем ты будешь новым хозяином страны. И когда вдруг заявляются черти вроде нас, и человек понимает, что ему сейчас выпустят кишки, а значит, лично у него уже никогда не будет персонального светлого завтра… Он слишком долго жил с мечтой о грядущем торжестве и преуспеянии. Невыносимо сознавать, что со смертью всего этого лишишься… Вот и ломаются. Довольно быстро, как ты убедился.

– А ты можешь себе представить Фиделя на его месте?

– Ну, Фидель… – сказал Лаврик с задумчивым и, похоже, грустным лицом. – Фидель – это наше пионерское детство. Время было другое, неприкрыто романтичное. Нынешний революционер – циничный и насквозь прагматичный… А впрочем, ты и сам не похож на комиссара в пыльном шлеме, а уж я тем более. Я себя слишком высоко не ставлю, но думается мне, что товарищ Дзержинский, узревши бы меня во всей красе, слег с инфарктом. И точно так же грянулся бы с апоплексией товарищ Ворошилов, познакомься он с тобой. Времена другие, прогресс шагает семимильными шагами – везде и во всем… Опа!

Мазур взглянул в ту сторону, куда он показывал, и по спине прошло нечто вроде короткой ледяной судороги, не имевшей ничего общего со страхом – этакое профессиональное встряхивание, как у строевого коня, заслышавшего рев боевой трубы. У каждого проявляется по-разному, вот и все…

Довольно далеко от них над столичным аэропортом заходил на посадку внушительный вертолет – прекрасно обоим знакомый «Чинук спешиал», он же «„эм-эйч-сорок седьмой“. Транспортно-десантная громадина, способная дозаправляться в воздухе, перевозить в брюхе „лендроверы“ и чесать над землей метрах в тридцати, не выше, автоматически огибая препятствия и следуя рельефу местности. Именно такие машины использует собственная эскадрилья двадцать второго полка САС, базирующаяся в Херфорде.

«Вот они и объявились, – подумал Мазур. – Судя по времени, из Колумбии. Как только приземлятся, начнут работать в ударном ритме, как мы бы на их месте: короткая рекогносцировка, на позиции выдвигаются снайперы, начинаются переговоры, а параллельно штаб разрабатывает план штурма…»

Вот только есть некоторые нюансы, известные лишь посвященным. Ребятки из САС при всем их опыте и серьезности – классические сухопутчики, и акваланги – не их рабочий инструмент…

У ее величества королевы есть другие. Специальная лодочная служба, СБС, свое секретное подразделение британской армии, о котором мало кто слышал и в самом туманном Альбионе. Проще говоря, «морские дьяволы». Единственные на планете спецы, которых Мазур наравне с американскими «котиками» готов был оставить на одну доску с собой. Эти способны, следует отдать им должное, в три секунды поставить на уши теплоход с террористами не менее качественно, чем это сделал бы сам Мазур со своими орлами.

Но вот их как раз в Колумбии и нет. Им придется переться сюда с далекой родины. И в игру они вступят не раньше, чем будут исчерпаны все другие возможности, когда станет ясно, что переговоры зашли в тупик… А ведь еще не факт, что переговоры непременно закончатся тупиком. Одним словом, как ни крути, все сводится к простой истине: в любом случае Мазуру со товарищи придется торчать на берегу пару-тройку дней в условиях, когда каждый час бесценен. Ведь эти ограничения уж никак не распространяются на американцев, разыскивающих своего «Ската» с прежним пылом… Следовательно, придется взяться за теплоход первыми и обезвредить тамошнюю шоблу и, как велели ум, честь и совесть нашей эпохи, не сломать при этом ни единой косточки, не отшибить ни единой печенки. Мало того, устроить так, чтобы вся восьмерка оказалась в безопасном месте, не попала в лапы здешних карающих органов. Сплетение несовместимых, взаимоисключающих требований, какого никогда прежде не было…

За время их отсутствия в доме с привидениями ничего особенного не произошло. Обитатели так и сидели в холле перед работающим телевизором, показывавшим ту же нехитрую картинку, ничуть не изменившуюся: белый теплоход на синей глади моря. Разве что к ним присоединилась неразлучная парочка, лорд Шелтон и Дюфре, поначалу исчезнувшая было в городе по своим делам.

– Что новенького? – спросил Мазур без особого интереса.

– Все то же, – ответил лорд. – Журналисты уверяют, будто ходят слухи, что власти все же ведут переговоры по радио. Но полиция ничего не подтверждает и не опровергает, как обычно… Черт бы их всех побрал! Невозможно даже предсказать, насколько это затянется. А у меня как раз замаячил на горизонте крайне интересный информатор, мне необходимо вывести «Элизабет» в море… Потрясающие данные! Если они подтвердятся…

«Мне бы твои заботы, лысый, – чуть ли не с отвращением подумал Мазур. – Твои-то марсиане никуда не убегут, потому что их ведь и не существует…»

Милорд, прихлебывая из бутылки с пивом, пустился ему рассказывать уже слышанную Мазуром в «Флибустьерской гавани» историю: как он однажды обследовал в одной африканской стране место приземления «летающей тарелки», и надо же было такому случиться, чтобы аккурат в этот день грянул военный переворот, как-то совершенно незаметно перетекший в гражданскую войну с не менее чем полудюжиной участников, не считая иностранного контингента. Однако лорд Шелтон ухитрился не только уцелеть, что само по себе было нешуточным подвигом, но и увезти катушки с фотопленкой, а также пробы грунта с места…

Мазур только притворялся, что слушает, но вдруг зацепился за слово «Гварумба» и навострил уши. В прошлый раз он выслушал сокращенный вариант этой эпопеи, без точных названий. Ну конечно, Гварумба…

Самое смешное, они попали в переплет в одной и той же стране, в одно и то же время. Только его сиятельство дурью там маялся, а Мазур в совершенно невозможных условиях пытался хоть что-то сделать. И кое-что смог. Забавно. Если расспросить подробно, вполне может случиться, что где-то они пересекались, проходили мимо друг друга, но ведь нельзя расспрашивать…

«Как вышло, что они ко мне прилепились? – подумал он со вновь вспыхнувшей настороженностью. Он и лягушатник? Словно само собой, как по маслу – выпили пивка, познакомились, перекинулись в покер, и теперь оба липнут, то и дело самым естественным образом забредая в гости, болтая по часу. Вообще, как получилось, что неразлучной парочкой стали лорд и Дюфре – пиво и покер чересчур слабая связка… Или все же не стоит подозревать всех и вся, оставив это Лаврику?»

– Ну, явился, наконец, – тоном супруги-собственницы сказала подкравшаяся сзади Кимберли. – Разобрались с бумагами?

Она была очаровательна и безмятежна, и дурное настроение Мазура хоть и не пропало совсем, но все же стало не таким уж угнетающим. Кимберли потянула его в сторону, в дальний угол зала, и он подчинился.

– Ты знаешь, я себя чувствую хозяйкой пансиона из какой-то комедии, – сказала она, морща носик. – Честное слово…

Мазур оглянулся. Мозговитый и Крошка Паша отсутствовали, как и один из матросов с «Русалки», но все остальные были налицо, торчали перед телевизором и посасывали кто пиво, кто прохладительное за неимением других занятий. Счастье еще, что Кимберли совершенно не представляет потаенного сюрреализма этого сборища: в трогательном единении помирают от скуки советские спецназовцы и американские морячки, слушая болтовню взаправдашнего английского лорда, охотника на инопланетян, и происходит все это в доме с привидениями, снятом восходящей звездой Голливуда. Как говорится, жизнь обгоняет фантастику…

Она нахмурилась с некоторой озабоченностью.

– Только вот что… Ваш Дерек, он, вообще-то, нормальный?

– А что? – мгновенно насторожился Мазур.

Дерек у них был один – он же товарищ Мозговитый, он же балласт долбанный, навязанный по известным лишь начальству соображениям.

– Полное впечатление, что накурился или нанюхался какой-то дряни, – сказала Кимберли, растерянно пожимая плечами. – Бродил по дому, как чумовой, глаза какие-то странные, спиртным вроде не пахнет… Я, знаешь, насмотрелась… Очень похоже. Как сон… сомбал… сомнамбула, ага! Вечно мне не удавались длинные ученые слова… Короче, он часа полтора бродил по всему дому, как эта самая сомнамбула, совал нос во все комнаты, мне даже показалось…

– Что?

– Что он спер твой револьвер, который ты отобрал у Аугусто. Или ты его сам забрал?

Мазур промолчал и не сделал ни единого жеста. Он, конечно, ходил в город без всякого оружия – в нынешних непростых исторических условиях не стоило таскать при себе пушку. Револьвер лежал в его комнате, в старинном шкафчике у старинной кровати.

Кимберли прилежно продолжала:

– Потом подошел ко мне и стал задавать дурацкие вопросы – есть ли здесь американское посольство, а если нет, где ближайшее. Не знаю ли я телефонов полиции. Я ему объяснила, что посольства тут, точно, нет, один консул на полдюжины островов, да и то он не здесь держит штаб-квартиру, а на Барбадосе, кажется. Капитан Монро говорил, но я точно не запомнила… А телефонной книги здесь отроду не бывало, дом стоял запертым восемьдесят лет, откуда тут телефон… Он опять начал бродить… Джонии, с ним, точно, что-то не то, поверь женской интуиции. Может, он у вас ширяльщик? Сам посмотри!

Мазур обернулся. Появившийся в зале Мозговитый и точно, выглядел как-то странно, хотя и не удавалось с первого взгляда понять, в чем эта странность заключается. Лицо у него казалось застывшим, как маска, и двигался он как-то незнакомо – суетливо, резко. Мазуру он чем-то напомнил птицу – это у птиц самые простые движения состоят из нескольких резких рывков…

Он подошел к Дюфре, что-то сказал. Француз поднял брови, но все же встал, и они двинулись к выходу. Мозговитый что-то тихо и напряженно говорил собеседнику, Дюфре хмурился…

Ни черта Мазур не понимал, но нутром чувствовал некую неправильность. Он растерянно огляделся и, перехватив взгляд Лаврика, энергично ему замахал. Парочка уже скрылась…

– Точно, ширнулся, – убежденно сказала Кимберли. – Все признаки. Что же ты не предупредил? Дело житейское, но я, по крайней мере, голову бы не ломала, что с ним такое…

– Сейчас, сейчас… – сказал Мазур, схватил Лаврика за локоть и прямо-таки поволок к выходу.

– Что такое? – тихонько спросил тот, покорно следуя в кильватере.

– Сам не знаю, – сказал Мазур. – Но что-то не то…

Выскочив на огромное крыльцо – широкие ступени, резные столбики темного дерева, поддерживающие вычурный навес – он огляделся. Ага! Они стояли за углом дома, Мозговитый и Дюфре, и товарищ засекреченный инженер все так же что-то горячо втолковывал, а француз хмурился с прежним унылым недоверием…

Мазур решительно направился в их сторону, сам еще толком не представляя, что намерен предпринять, и нужно ли вообще предпринимать что-то…

– Стой!

Он остановился, конечно – поскольку то ли в лоб ему, то ли промеж глаз был нацелен тот самый трофейный револьвер. И рука Мозговитого хоть и подрагивала, но все же не настолько, чтобы кургузый ствол ходил ходуном. Мазур прекрасно знал такие лица – бледные, решительные. С таким лицом человек предпринимает нечто заранее обдуманное, сжигает мосты, это не нахлынувшая волна, не минутная истерика, ничего подобного… Лучше в таких случаях не дергаться зря, пока ситуация не прояснится полностью. Потому что далеко для броска…

Стоя на месте, прилежно разведя руки – и краешком глаза видя рядом замершего Лаврика – Мазур сказал самым благожелательным тоном:

– Дерек, старина, не глупи. Не надо было тебе столько пить, сам знаешь, не первый раз заклинивает…

– Стой на месте, сволочь! – сказал Мозговитый.

Его тон полностью соответствовал выражению лица – он не кричал истерически, не особенно и повысил голос, спокойно, даже холодно цедил слова. «Совсем плохо, – смятенно подумал Мазур, – как раз оттого, что это не истерика, не срыв, это, без сомнения, претворение в жизнь чего-то заранее задуманного…»

– Месье Дюфре, убедительно вас прошу, сбегайте за полицией, – сказал Мозговитый, не отводя от Мазура ни ствола, ни жесткого взгляда. – Я постараюсь их придержать… Это советские шпионы, понятно вам?

Мазур в землю врос – до того все это было дико, неправильно.

– Ну, Дерек! – успокаивающе сказал Дюфре, по-прежнему грустный, меланхоличный. – По-моему, вы переутомились, старина… Вы ничего такого не употребляли? Это же ваши друзья, Джонни и Майк…

– Никакие это не Джонни и не Майк, – сказал Мозговитый, прожигая взглядом упомянутых. – Это советские шпионы, ясно вам? Бегите за полицией, что вы стоите? Я серьезно!

Дюфре с величайшим терпением сказал:

– Дерек, Дерек… Всякое случается. Мне лично думается, что вы все же переусердствовали с травкой… Иногда, знаете ли, вокруг чудятся то черти, то советские шпионы… Прямо-таки везде. Меня вы не считаете советским шпионом?

– Да нет, конечно! – нетерпеливо вскрикнул Мозговитый.

– А зря, – только и сказал Дюфре.

В следующий миг… Мазур от удивления заморгал – никак невозможно было предположить, чтобы низенький, в годах француз, скучный коммивояжер по продаже то ли пылесосов, то ли кофемолок, смог в секунду, молниеносно извернуться, взять стоявшего рядом Мозговитого на прием, вышибить пушку, завалить наземь, надежно выкручивая руку, ребром ладони оглушить безжалостно… И, тем не менее все это произошло на глазах Мазура, так и оцепеневшего на своем месте. Зато Лаврик, не теряя времени и, такое впечатление, ничему не удивившись, бросился вперед, проворно подхватил револьвер, сунул себе в карман. Дюфре, как ни в чем не бывало, с натугой поднял лежащего и абсолютно непринужденно повернулся к Мазуру:

– Что вы стоите? Быстрее! Тяжелый…

Опомнившись, Мазур ринулся вперед, подхватил тяжелое тело с другой стороны, а там и Лаврик подключился. Француз с Лавриком тащили бесчувственного куда-то за угол дома, и Мазур поневоле двигался в том же направлении. Спросил только:

– Куда мы?

– Не тащить же через парадное! – пропыхтел Лаврик. – В старые времена в таких особняках непременно полагался черный ход, я с ходу озаботился изучить, когда мы сюда переехали…

И точно, на задворках дома обнаружилось второе крыльцо, гораздо менее роскошное. Они протащили так и не пришедшего в сознание Мозговитого опять-таки неизвестным Мазуру переходом, никого не встретив по дороге, добрались до Мазуровой комнаты. Свалили ношу на постель. Мазур прислушался – тишина. Дом был слишком большим, чтобы кто-то обратил на них внимание…

Он встретился взглядом с Дюфре – и француз, усмехнувшись, пожал плечами, словно обронил: «Бывает…» «Ах, вот оно что, – запоздало посетило Мазура гениальное озарение. – Так, значит, это он и есть – здешний резидент, незримый покровитель и координатор, боец невидимого фронта. В обличье скучного, неинтересного, ровным счетом ничем не примечательного торгаша-лягушатника… А впрочем, так оно в жизни и случается. В жизни хорошие разведчики именно так и выглядят, а роковые красавцы, широкоплечие богатыри обитают исключительно в кино…»

– Атас! – тихонько сказал Лаврик.

Мазур проследил его взгляд. У подножия холма стоял полицейский микроавтобус с двумя синими и одной красной мигалкой на крыше, и по тропинке к дому поднимались шестеро. Впереди спешил полицай в полной форме, судя по причиндалам на погонах и на красных, на манер британских, петлицах, какой-то чин. За ним гораздо степеннее вышагивал человек в штатском, элегантный, со спокойными движениями субъекта, привыкшего распоряжаться и повелевать. Следом шли еще четверо – не особенно и могучие на вид, обыкновенные парни, одетые со студенческой простотой, с прическами вовсе не армейскими: один щеголял роскошной бородищей и шевелюрой хиппи. И, тем не менее, Мазуру хватило одного взгляда, чтобы угадать в них волкодавов. Свояк свояка видит издалека. У каждого небольшая, но тяжелая сумка, ага…

– Спокойно, – сказал Дюфре. – Это что-то другое, заявись они по вашу душу, все выглядело бы совершенно иначе…

– Да я и сам так думаю, – откликнулся Лаврик, подобравшийся, впрочем, словно волк перед прыжком.

– Идите, посмотрите, что там, – сказал Дюфре Мазуру тем небрежно-властным тоном, который Мазур, старый служака, оценил мгновенно. – В случае чего… По обстановке и решительно. Мы тут побудем.

Мазур оказался в зале в самую пору. Полицейский – элегантный лацкан его пиджака был украшен какой-то розеткой цветов национального флага, быть может, орденской ленточкой – как раз раскланивались с Кимберли.

Он непринужденно подошел и остановился за плечом восходящей звезды. Полицай и штатский посмотрели на него без всякого интереса. Что до четверки, она вообще ни на кого вроде бы не обращала внимания: парни стояли полукругом, составив сумки на пол, с видом вроде бы скучающим и нелюбопытным. Мазур хорошо знал, что эти типы способны в мгновение ока измениться самым решительным образом, стряхнув сонную одурь – впрочем, как и его люди, вроде бы беззаботные, но готовые ко всему…

– Извините за беспокойство, мисс Стентон, – сказал элегантный. – Но, право же, обстоятельства и государственные интересы… Меня зовут Хартингтон, я в данной ситуации представляю правительство республики. А это полковник Доул, – полицай поклонился. – Насколько я знаю, этот дом арендован вами?

– Надеюсь, мы ничего не нарушили? – спросила Кимберли, обворожительно ему улыбаясь.

– Никоим образом… – сказал Хартингтон, судя по наблюдениям Мазура, оставшийся равнодушным к ее чарам. – А вы…

– Мистер Джон Марчич, – сказал полковник, – живет в соседнем доме.

– А теперь главным образом здесь, – сказала Кимберли преспокойно. – Надеюсь, и в этом нет ничего противозаконного? Когда вокруг так и шляются террористы, девушке лучше собрать в доме побольше друзей с крепкими кулаками…

Хартингтон учтиво поморщился.

– Да, досадное недоразумение… Могу вас заверить, с ними будет вскоре покончено. Это не ляжет пятном на репутацию нашего прекрасного острова… У нас нет претензий ни к вам, мисс Кимберли, ни к вам, мистер Марчич. Мы просто хотели попросить вас об одолжении, как законопослушных людей…

– Нас что, выселяют? – бухнула Кимберли. – У вас у всех такой вид, словно вы пришли реквизировать дом к чертовой матери, а нас всех отсюда выставить…

– Ну что вы, до таких крайностей не дойдет… – сказал Хартингтон. – Нам понадобится небольшое содействие… Здесь есть чердак, не правда ли? Эти молодые люди, – он изящным жестом указал на четверку в штатском, – побудут там некоторое время в компании полковника Доула. Только на чердаке, остальные помещения можете сохранять за собой. Эти люди вам не доставят никакого беспокойства, они будут вести себя так тихо, что вы вскоре забудете об их существовании… Надеюсь, это не слишком обременительно?

– Да ну, что вы, – сказала Кимберли. – Громадина, а не дом, тут и батальон поселить можно… Хоть пляски на чердаке устраивайте, я не против.

– Боюсь, эти молодые люди будут заняты более серьезными делами, – сказал, как отрезал, Хартингтон. – У меня будет еще одна просьба, крайне убедительная, и прошу отнестись к ней серьезно… Я не намерен ограничивать вашу свободу. Но прошу вас при общении с внешним миром ни словом не упоминать о временных постояльцах чердака… – он неторопливо обвел взглядом всех без исключения присутствующих, и взгляд был ледяным. – В противном случае у безответственного болтуна будут серьезные неприятности с властями острова…

Мазур ему вполне верил – у незваного гостя был вид человека, который при случае способен причинить кому угодное серьезные неприятности. «Кое-что проясняется, – подумал он. – Четверка. Квартет. Классический разведывательный патруль САС из четырех человек, наблюдение, сбор данных… Ну, разумеется, чердак особняка – великолепный наблюдательный пункт, я сам убедился…»

Он старательно избегал встречаться взглядом с кем-нибудь из четверки – всерьез боялся, что меж ними проскочит искра, этакий профессиональный разряд…

– Не будете ли вы так любезны проводить… – обратился Хартингтон к Кимберли.

Она пожала плечами.

– Да сделайте одолжение. Я, правда, сама была на втором этаже только раз, ну да как-нибудь отыщем лестницу…

Она направилась в левую дверь, где была лестница на второй этаж, за ней потянулись шестеро непрошеных визитеров. Мазур, подав своим знак, что все в порядке – совершенно безобидный на взгляд непосвященного жест – потихонечку попятился, вышел в коридор, на цыпочках пробежал в свою комнату.

Особенных перемен за время его отсутствия там не произошло – разве что Мозговитый очухался. Он по-прежнему лежал на постели и, судя по некоторым наблюдениям, уже получил по шее от кого-то из бдительных конвоиров, когда пытался дергаться.

– Что там?

– Да ерунда, – сказал Мазур. – Разведпатруль САС. Квартет. На чердаке собираются засесть. Ну, вполне логично… – он перевел взгляд на Мозговитого. – Ах ты сволочь! С превеликим удовольствием врезал бы по этой роже.

В жизни не случалось в славных рядах морских дьяволов перехода на другую сторону. Ни единого случая, хотя у сухопутных, бывало, даже среди генералов обнаруживались предатели. Этот гад, конечно, был всего-навсего приданным штатским, но все равно, ощущение не из приятных. Соскочить он пытался, пребывая в составе группы морских дьяволов, полноправным членом, а не сам по себе, в турпоездке где-нибудь…

– Сволочь ты, сволочь… – повторил Мазур сквозь зубы.

– Ну что ты, – усмехнулся Лаврик. – Он не сволочь, а, надо полагать, идейный противник Советской власти, как все они… Ну, а потом, оказавшись среди новых друзей, приторговывал бы секретами исключительно для того, чтобы с режимом бороться…

– Ребята, – сказал Мозговитый горячечным шепотом. – Давайте забудем, а? Не было ничего. Ведь и не случилось ничего, а? Все обошлось, а? Никто ничего не знает, только мы… Ребята… Можем мы по-человечески…

И на лице у него пылала яростная надежда, что все обойдется, улетучится, как дурной сон, что сейчас все весело улыбнутся, посмеются, решат считать бывшее небывшим, быть может, даже скрепят уговор крепким мужским рукопожатием и пропустят по рюмочке… Классическая рожа русского интеллигента, великодушно готового вмиг забыть все пакости, какие он причинил другим…

– Не получится, родной, – серьезно сказал Лаврик. – Есть вещи, которые понарошку не делают, вот тебе и весь сказ.

– Я пошутил…

– Есть гениальный вирш, – сказал Лаврик. – Шасть ГПУ к Эзопу – и хвать его за жопу! Мораль сей басни ясен – не надо больше басен. Да, промежду прочим… Я, честное слово, тебя начал всерьез подозревать в чем-то таком, и, знаешь, почему? Потому что ты, паскуда, был чересчур правильным. Идеологически выдержанно стучал на остальных. А такие…

– Послушайте, – сказал Дюфре недовольно. – Может быть, хватит дурного театра?

– Дьявол вас разбери, вы правы, сказал дон Рэба и щелкнул пальцами… – усмехнулся Лаврик.

Посмотрел на Мазура, щелкнул себя по горлу и сделал движение, будто что-то впрыскивал. Мазур его понял прекрасно – в самом деле, это было идеальное решение, откуда сейчас взять соответствующие препараты…

Он вышел в коридор и направился в комнату Билли Бата, где без хлопот можно было разжиться надежным заменителем высокопробной химии. Его расчеты подтвердились блестяще – Билли Бат, не удосужившись раздеться, похрапывал на застеленной постели, распространяя ядреный аромат перегара. Лицо его, щекастое, морщинистое, потасканное, выражало крайнюю степень довольства жизнью – а ведь клятвенно обещал завязать с зеленым змием, декадент лысый, в преддверии великих дел, грандиозных рекламных кампаний и ослепительных перспектив…

А впрочем, Мазур смотрел на него без всякой злости. Билли Бат его откровенно умилял, потому что до ужаса был похож на иных обитателей отечества рабочих и крестьян. Кто угодно может оказаться шпионской подставой, только не Билли Бат, теперь Мазур в этом был окончательно уверен. А значит, лысик заслуживал самого душевного обращения…

Картонная коробка, где сохранилось еще целых четыре бутылки виски, отыскалась под кроватью. Бесцеремонно забрав два пузыря, Мазур с материнской заботливостью повернул голову лысого поудобнее, чтобы, не дай боже, не захлебнулся нечаянно блевотиной. И пошел в свою комнату взять обыкновенную резиновую клизму, крайне необходимую порой при чистке снаряжения.

Дальше было совсем просто. Мозговитого без всякой галантерейности перевернули лицом вниз, пообещав, что, если начнет орать, с ним поступят так, как Содома не поступала с Гоморрой, спустили штаны и быстренько поставили пару клизмочек, то есть закачали в него не менее полулитра неплохого виски.

Результаты проявились быстро – Мозговитый поплыл непритворно и качественно, расплылся в идиотской улыбке, попытался петь, потом начал нести антисоветчину-ахинею, на которую даже Лаврик не обращал внимания. Клиент и без того своим нехорошим поступком навесил на себя столько неприятностей, что не было нужды еще и записывать за ним политически вредные тирады.

Третий стакан он уже потребил хлебалом, до самого донышка, плохо представляя, где находится. Четвертого он не особенно и хотел, но влили насильно, зажимая нос и бережно следя, чтобы угодило именно в то горло.

Все труды заняли не более двадцати минут. Незадачливый перебежчик упокоился на ложе в виде мертвецки пьяного, что сняло множество проблем. Мазура так и пробивало идиотское хихиканье, с коим он не сразу справился. «Ноев ковчег, право, – подумал он, – сущий Ноев ковчег – учитывая обитателей чердака и это бесчувственное тело… Первый раз он посреди такого балагана, бывали и прежде трагикомедии, но далеко им до сегодняшней…»

Глава седьмая

Не вешать нос, гардемарины!

Не было ни верха, ни низа, один таинственный полумрак и размытые пятнышки звезд над головой, потому что он плыл всего-то в паре метров от поверхности, в полумраке и невесомости, и вверху размытым прожектором светила, кроме звезд, еще и полная луна. И не было никаких посторонних мыслей, никаких тревог, потому что ничего уже не зависело от его мыслей и чувств, акция шла по предписанному, как разогнавшаяся электричка, и поздно было переигрывать, оставалось работать…

Остальных троих он видел, размытыми сгустками более плотного мрака, а потом увидел перед собой длинную темную полосу – днище теплохода, и еще одну полосу, высокую, белесую, уже над водой, сам теплоход. И ушел влево парой сильных гребков.

Они заходили на цель с того борта, что не виден был с берега – ну, почти не виден, даже с высоких точек. Когда теплоход заслонил их от наблюдателей – а их и сейчас хватало, ручаться можно, и вряд ли они разместились только на чердаке дома с привидениями, и у них наверняка есть приборы ночного видения – Мазур поднялся к самой поверхности и лег на спину, так что временами стекло маски оказывалось над водой.

На корабле почти не было света – вполне разумная мера предосторожности. Прожектор вот уже десять минут как не загорался, не чертил ослепительным лучом по воде – значит, вскоре могут… Вообще-то профессиональную атаку из-под воды ни за что не обнаружишь заранее и не сорвешь с помощью дерьмового прожектора, которым вертит дерьмовый сухопутный террорист. Но объясни ты это тем идиотам на корабле… Им неуютно и неспокойно, они хотят душевного спокойствия себе придать хоть чуточку… Ага!

Вверху вновь вспыхнул прожектор, как и в прошлый раз, хаотично полоснул по воде – там-сям, там-сям… Описал круг вокруг захваченного корабля, что было полнейшим кретинизмом: любой мало-мальски опытный пловец проворно погрузится с головкой, и хрен ты его высмотришь с мостка… И, тем не менее это полезно, то, что зажегся прожектор, поскольку позволяет заключить: один из восьми так и торчит на мостике у «лампады»…

Когда вновь стало темно, Мазур снова вынырнул на поверхность, и рядом всплыли остальные. Судя по жесту Лаврика, он услышал на корме второго часового – а первого давным-давно засек сам Мазур. Прекрасно слышно в ночной тишине, как он там отирается, бродит, будто тень отца Гамлета: и страшно ему, и неуверенно в одиночестве и темноте, да куда денешься…

Ожидание нельзя затягивать до бесконечности… Все!!!

Короткий, оживленный разговор глухонемых – жестами, жестами, которых ни один глухонемой не понял бы, кстати. Акваланги и ласты уложены в мешки, а мешки надежно прикреплены к якорной цепи рифовым узлом – держит надежно, а при необходимости вмиг отдается, то есть развязывается: потяни, внучка, за веревочку…

Достав из мешка на поясе коробочку, Мазур сковырнул крышку ногтем большого пальца и в три секунды исчертил себе физиономию темными полосами: пришлось, не мудрствуя, купить в аптеке пару-тройку совершенно безобидных, без всякого рецепта продающихся снадобий, смешать с гуталином…

И он сделал короткий, недвусмысленный жест, соответствующий уставной команде «В атаку!»

Все происходило бесшумно, словно на планете исчезли звуки, напрочь. Двигаясь, словно бесплотный призрак, Мазур оказался на палубе – морской дух в гидрокостюме, с зачерненной физией. В полутора метрах от него обнаружился часовой, индивидуум в темной – ага, кое-что предусмотрели все же! – одежде, с итальянской трещоткой под мышкой.

Он тоже заметил Мазура – только заметил, не более того. Они с Мазуром обитали сейчас в разных мирах, время для того и другого текло по-своему. А потому, пока часовой еще только осознавал происшедшее, Мазур уже исполнил отточенный пируэт, одновременно забирая автомат и по ходу дела ставя его на предохранитель и нанося удар. С почином, что называется. На поясе у него болталась связка заранее обрезанных до нужной длины капроновых концов – и он, дернув узел, снял один, быстренько спеленал добычу, запихнул в рот опять-таки заранее подготовленный тряпочный кляп, закрепил завязками на затылке. Часовой принял приемлемый вид – спеленатый на совесть, не способный ни орать, ни кататься по палубе. При других условиях он бы уже давно развлекал чертей избранными цитатами из теоретиков терроризма, но, как известно, всемогущая Инстанция повелела о нем трепетно заботиться, и приходилось выполнять…

Отступив к поручням, Мазур посмотрел на корму. Там тоже все было в идеальном порядке – второй часовой уже лежал на палубе примерно в таком же виде, а его оружие перешло к Лаврику. Скупой жест – и мимо Мазура бесшумно пробежал, не пригибаясь, Пеший-Леший, проскочил, скрючившись в три погибели, под длинным рядом иллюминаторов, мелькнул на ведущей вверх лесенке…

Слабый шум, тут же затихший. И это было все. Третий, у прожектора, повязан и обезоружен. Через несколько секунд Пеший-Леший сбежал по лестнице, таща на плече живехонький трофей, со всеми предосторожностями, уже с немаленькой ношей, проделал обратный путь, уложил связанного рядом со сподвижником.

«Это и называется – запоролись», – преспокойно констатировал Мазур. Те, на берегу, ни на миг не выпускают теплоход из поля зрения. Как снимали часовых на носу и на корме, они видеть не могли, а вот изъятие прожекториста с мостика, открытого всем взорам, уж никак не прошло незамеченным.

Что поделать, этого было не избежать. Ничего страшного. На берегу придут в недоумение, и только. Никаких действий все равно не будет предпринято – но все равно следует торопиться… Если верить Аугусто – а он остается в плену, ему жалко иных деталей организма! – двое должны охранять согнанных в салон заложников, двое внизу, в машинном, один, тот самый старший, с дистанционкой, согласно плану должен был разместиться в капитанской каюте.

Едва-едва высовываясь из-за надстройки, Мазур подал сигнал, и тройка призраков с черными лицами бесшумно разбежалась в разные стороны. Сам Мазур, скрючившись, проскользнул под иллюминаторами и оказался перед дверью, гласившей, что вход разрешен исключительно членам экипажа – и, наплевав на запрет, преспокойно вошел.

Длинный коридор был залит ярчайшим электрическим светом – ну, вполне разумная предосторожность… Держась возле белоснежной стены, Мазур беззвучно пробежал метров пятнадцать, беззвучно распахнул очередную дверь, оказавшись на палубе, практически на четвереньках преодолел еще метров двадцать, прижался спиной к стене меж двумя иллюминаторами. Неизвестно, как это удалось Дюфре, но он уже к полуночи раздобыл довольно точный план теплохода и заверил, что ошибки быть не может…

Мазур стоял возле нужного иллюминатора. Переместившись левее, заглянул внутрь со всеми предосторожностями. Брезгливо покривил губы: ну да, разумеется, вот что значит непрофессионализм… Отроду, надо полагать, в армии не служил, поганец, вот и расслабился, когда все прошло успешно, и безопасная пауза затянулась…

Посреди небольшой каюты – кровати нет, только привинченный к полу столик с парочкой таких же стульев – стояла на коленях симпатичная голая блондиночка, уронив руки, отрешенно и безнадежно уставясь в стену. За ней, тоже на коленях, помещался усатый латиноамериканец, правда, полностью одетый. С одухотворенным, прямо-таки поэтическим видом он оглаживал ей грудь, нашептывая что-то на ушко. Судя по его вдохновенной физиономии, он жаждал не вульгарного изнасилования, а большой и чистой любви, видимость чего и создавал. Вот только застывшее личико девушки свидетельствовало, что она никаких романтических иллюзий не питает и хочет лишь, чтобы все побыстрее кончилось. «Всегда одно и то же, – разочарованно подумал Мазур, – ни дисциплины, ни аскетизма, почти сразу же обнаруживается несколько слабых звеньев, которые начинают трахать заложниц посимпатичнее, истреблять доступные запасы спиртного, пока коллеги доблестно стоят на страже…»

Правда, усатенький головы не терял – в нагрудном кармане его полосатой рубашки Мазур моментально узрел небольшую черную коробочку с коротким столбиком антенны – а «Беретта» лежала тут же, возле колена. Что ж, возможно, этот тип и не был особенно беспечен – просто-напросто он руководствовался прошлым жизненным опытом, никак не предусматривавшим существования Мазура, выученного сваливаться, как снег на голову. Возможно, водная гладь казалась ему неодолимой преградой, надежно защищавшей от любых поползновений. Тем горше будет разочарование…

Вернувшись тем же путем в коридор, Мазур быстренько добрался до двери капитанской каюты, обозначенной соответствующей надписью, и ворвался туда незамедлительно.

Усатый оказался парень не промах. Он просто-таки моментально, без всякого перехода оставил в покое блондинкины округлости, потянулся одновременно и к взрывателю, и к пистолету, но не с Мазуром ему было тягаться. Два удара – и он стал тихим, вырубленным, совершенно безопасным для кого бы то ни было. Не было времени на эгоистические забавы, но Мазур все же выкроил секундочку, нанес еще два хлестких удара, ничего не сломавшие и не отбившие, но тем не менее обрекавшие усатого на недельку непрерывных болей в ушибленных регионах тела. Спутал его, запечатал ротовое отверстие, бесцеремонно привлек к себе ошарашенную блондиночку – а она хороша, у революционера вкус отменный! – зажал рот и прошептал на ушко:

– Все в порядке, никто тебя не обидит… Американский спецназ, майор Джонс. Соображаешь? Кричать не будешь?

Она закивала, всхлипывая. Убрав ладонь с ее плеча с мимолетным сожалением – хороша очень, лапочка – Мазур огляделся, поднял с пола легкое пестрое платьице, сунул хозяйке. Она торопливо напялила его, позабыв о своих розовых кружевных тряпочках, в художественном беспорядке валявшихся тут же. Ее взгляд, уже осмысленный, со злобной мечтательностью проследовал от лежавшего тут же автомата до скрученного обидчика. Мазур ее понимал, но, увы, приказ обрекал его на полный и законченный гуманизм…

Побыстрее завладев автоматом, он тихонько распорядился:

– Сиди здесь и носа не высовывай! Мы еще не очистили весь корабль, соображаешь?

Она закивала. Убедившись, что лапочка более-менее опомнилась и способна следовать указаниям, Мазур выскользнул в коридор, от греха подальше поставив автомат на предохранитель. Бесшумно двинулся в сторону главного салона. Теплоход был прогулочный, а потому его внутреннее устройство оказалось не особенно сложным – ни пассажирских кают, ни запутанных переходов, одна-единственная палуба…

В салоне, занимавшем едва ли не всю надстройку, произошли кардинальные перемены. Пассажиры все так же сидели и лежали вповалку, согнанные в центр помещения, но к ним прибавилась парочка упакованных злоумышленников. А Лаврик, грозно стоявший с автоматом наперевес так, чтобы его не смог выделить снайпер с берега – огромные окна, панорамные, ничуть не похожие на обычные иллюминаторы – порой повелительно рявкал на тех, кто, обнадеженный переменами, пытался встать. Была выполнена лишь половина работы, и никак не стоило разводить на борту парламентскую демократию с митингом в честь освобождения и полной анархией…

В двери появился Викинг и, так же держась в простенке меж высокими окнами, жестом доложил, что в машинном отделении все обстоит в лучшем виде. Мазур столь же выразительным кивком велел ему туда вернуться, прошелся мимо сгрудившихся заложников – даже в полумраке видно было, какие удивленные у них лица. Они решительно не понимали, почему их по-прежнему держат под прицелом, если все кончилось. Стоя в картинной позе, рявкнул:

– Внимание, дамы и господа! Майор Джонс, специальные силы армии США! Прошу оставаться на местах и сохранять спокойствие, операция еще не закончена, вам все потом объяснят!

Присмотрелся к троице в белых форменных кителях. Этих знаков различия он не знал – мало ли на свете гражданских моряков, запоминать все цацки памяти не хватит. И выбрал среди них капитана по простейшему признаку: у него были самые широкие золотые нашивки на рукавах да вдобавок разлапистая золоченая эмблема на кителе слева, какой у других не было. Нагнулся:

– Капитан?

– Вот именно, сэр, – чуточку сварливо отозвался «первый после бога», пытаясь сохранять хотя бы видимость осанистости. – Почему ваш парень по-прежнему…

– Вам всем потом объяснят, – сказал Мазур, подпуская в речь столько американских оборотов, сколько мог. – Операция гораздо сложнее освобождения одного вашего корабля… Живо за мной!

Капитан нехотя повиновался. Выведя его на палубу, Мазур кивком указал на лестницу вверх:

– Идите на мостик. Сможете в одиночку поднять якорь и управлять кораблем?

– Да, – угрюмо кивнул капитан. – У нас все по последнему слову…

– Вот и прекрасно, – нетерпеливо сказал Мазур. – Снимайтесь с якоря и идите вдоль берега, прочь от города. В машинном – порядок, а остальное я вам потом объясню… Живо! Полный ход!

Капитан, пожимая плечами и бормоча что-то, стал проворно взбираться в рубку. Мазур за ним не последовал – не стоило соваться под прицел, в этом вороньем гнезде он был бы как на ладони. Он хорошо знал, что такое снайперы САС – и потом, нужно было в темпе забрать пожитки…

Он успел к люку как раз вовремя – якорная цепь дрогнула, с лязгом поползла наверх. Рывками развязывая узлы, Мазур один за другим подхватывал мешки с аквалангами, укладывал их у борта.

Палуба под ногами чуть вздрогнула, забурлила вода под форштевнем – теплоход двинулся предписанным курсом. Не было нужды торчать у капитана над душой, если взбрыкнет, всегда успеется призвать его к повиновению…

По борту, обращенному к открытому морю, Мазур перебежал на корму и, стоя так, чтобы его от снайперов и наблюдателей загораживала надстройка, смотрел на город – россыпь огней и мельтешащих разноцветных реклам. Дорогие увеселительные заведения, надо понимать, работали в обычном режиме. Интересно, каким будет следующий ход спецов из британского «антитеррора»? Должны же они что-то предпринять в изменившихся условиях…

Так-так… В небе послышалось отдаленное тарахтение, и Мазур почти сразу же высмотрел на фоне звезд источник шума. Небольшой вертолет – не боевой, гражданский, обычная стрекозка со стеклянным пузырем кабины – поднялся откуда-то с набережной и держался примерно в километре позади, на высоте метров пятисот. Ну что же, логично. Следить на моторках не особенно и сподручно, а вертушка надежно висит на хвосте…

Он свистнул в два пальца, и, когда на палубу выскочили Викинг с Пешим-Лешим, одной фразой объяснил задачу. Сам направился в капитанскую каюту за самым доверенным человеком Аугусто.

Распахнув дверь, присвистнул без малейшего сочувствия. Усатый молодчик извивался на полу, тщетно пытаясь прикрыть наиболее деликатные части своего тела, а блондиночка, очаровательная растрепанная мисс Фурия, пылая нешуточной жаждой мести, неумело пинала его, от чего не было особого толку, потому что она так и осталась босиком. «Молодежь, – не без превосходства подумал Мазур. – Только пальчики себе собьешь, заинька, Пяткой надо, пяткой, да ты босиком…»

Но не было времени ее учить, и он, сграбастав прелестное создание в охапку, утихомирил не без труда. Блондиночка воинственно выдиралась и пробовала неумело ругаться – судя по неуклюжести попыток, у нее не было прежде особенной практики.

– Тихо-тихо-тихо, – сказал Мазур, ухмыляясь. – Это уже неспортивно.

– А вы знаете, что он собирался делать? – огрызнулась она, барахтаясь. – Я дочь сенатора США, а этот скот хотел, чтобы я….

– Трусики и лифчик подберите, – сказал ей Мазур на ухо. – Они на полу валяются. Неприлично…

Отчаянно ойкнув, она перестала барахтаться. Мазур ее отпустил и, глядя, как она кинулась подбирать вышеупомянутые детали туалета, спросил с любопытством:

– Я так понимаю, мне не дождаться горячего поцелуя в благодарность за спасенную добродетель?

– Все вы одинаковые, – огрызнулась она, зажимая в кулаке свои невесомые кружевные причиндалы. Не сердито, впрочем, огрызнулась, помнила добро. – Мужчины…

– Мисс, нам, военным, свойственно чувство прекрасного, – сказал Мазур. – И даже некоторые начала эстетики…

– Спасибо, – запоздало спохватилась она. – Вы, правда, так лихо его скрутили… Я про вас обязательно расскажу папе.

– Майор Джонс, – сказал Мазур, лихо отдавая честь на американский манер. – Дэвид Джонс, рота «С».

«Пусть ищут, – подумал он, – пусть голову ломают. Всех, кто был на корабле, наверняка не менее суток будут допрашивать, вымучивая все, что они видели и запомнили – а что они, собственно, видели и запомнили? Да ни хрена почти, нескольких субъектов с испачканными рожами, болтавших на классической американской мове…»

– Оденьтесь, – сказал Мазур. – А я доставлю этого скота куда следует. И оставайтесь в каюте, ладно? Ничего не кончено…

Он развязал тот конец веревки, что спутывал ноги пленника, поставил его вертикально и подтолкнул к двери. Гнал по коридору, не церемонясь, пинками и подзатыльниками, поскольку это ничуть не нарушало инструкций далекой родины…

Викинг уже опускал большую спасательную шлюпку, повисшую вровень с бортом. Пеший-Леший гнал перед собой двух спутанных по рукам революционеров – ну вот, вся восьмерка в сборе, чтоб они сдохли еще маленькими…

Мазур посмотрел в небо. Вертолет надоедливо жужжал, прекрасно различимый в лунном свете, на фоне блистающего звездного неба – не та погодка, чтобы остаться невидимкой…

Оглянулся. Они достаточно уже удалились от города, чтобы надежно пропасть из пределов досягаемости любых ночных биноклей и ночных же оптических прицелов. Вертолет назойливо зудел, снизившись метров до трехсот, но от него особенных неприятностей ждать не приходилось: в такую птичку втиснется самое большее два-три человека. Там только наблюдатели, снайпера нет, один-единственный снайпер на такой вот пташке – совершеннейшая бессмыслица в данных конкретных условиях. Не исключено, что вслед теплоходу вышли моторные лодки, но их пока что не видно, так что и с этой стороны нечего опасаться.

Вот теперь можно было безбоязненно подняться в рубку, что Мазур и сделал. Хмурый капитан стоял у штурвала с видом человека, отчаявшегося что-либо понять.

– Ну, и что дальше? – спросил он не без сарказма.

– Подождите… – сказал Мазур.

Посмотрел на темный берег, на вертолет, быстренько проделал в уме последние расчеты. И сказал твердо:

– Пройдите еще полмили. Потом командуйте «стоп машина», отдавайте якорь и спокойно ждите, когда прибудут власти.

– А вы?

– А я повезу пленных.

– Ничего не понимаю…

– Простите, капитан, но вы сугубо штатский человек, – сказал Мазур. – И логику американского спецназа вам не понять, уж не посетуйте. Я просто не могу вам ничего объяснять… Скажете только, что на борту был майор Джонс с командой, рота «С». Этого достаточно. Все кончилось благополучно, зачем же вам что-то понимать, ломать голову? Удачи. Запомните, через полмили…

Когда теплоход остановился и заскрежетала якорная цепь, Мазур спокойно распорядился:

– Грузите этот сброд.

Его приказ выполнили практически моментально, орудуя прикладами захваченных автоматов и кулаками. На призывный свист из салона выскочил Лаврик, прыгнул в шлюпку. Мазур поднял свою «Беретту» и чесанул длинной очередью по назойливому вертолету.

Он вовсе не собирался никого сбивать, пули попали туда, куда он и целился – в длинные и широкие металлические полозья. От них веерами брызнули искры, вертолет шарахнулся в сторону, словно ворона, в которую шваркнули булыжником, помчался прочь над самой водой, и от соглядатая они избавились.

Шлюпка упала на воду, подняв скупой фонтан брызг. Викинг включил мотор, и они, описав широкую дугу, отвалили от борта, понеслись назад, к городу, возле самого берега. Мазур смотрел вперед во все глаза, но не увидел никаких моторок. Вертолет стрекотал едва слышно, держась на значительном отдалении.

– Стоп, – сказал Мазур. – Акваланги надеть!

Когда его команда была выполнена, он педантично побросал в море все захваченное оружие, надел баллоны, застегнул пояс, нацепил ласты. Скомандовал:

– Пошли!

Его товарищи попрыгали за борт, плавали рядом, держась за петли протянутого вдоль шлюпки троса. Подтянув к себе за локоть усатого – даже в полумраке видно было, как тот напрягся, ожидая чего-то нехорошего вроде незамедлительной расправы без суда и следствия – дернул узел, освобождая тому руки. Сказал спокойно:

– Развяжешь остальных. И можете проваливать к чертовой матери, я вам не нянька… – и, чтобы хоть чуточку себя побаловать, легонько приложил ему по физиономии на добрую память, наставительно сказал: – Девушек обижать нехорошо… Запомнил? Аста маньяна!

И прыгнул в воду спиной вперед, неглубоко погрузившись, поплыл вдоль берега, скорее чувствуя, чем видя, рядом остальных. На душе было приятно – оттого, что все прошло так гладко. А впрочем, ничего удивительного, так оно обычно и бывает: долго учишься на пределе сил, набираешься опыта, чтобы потом разрядиться в великолепной вспышке, в считанные минуты провернуть все ювелирно. Это и называется – профессионализм…

Дальнейшее не представляло особых трудностей – всего-то выйти на берег в безлюдном месте и бездорожьем добраться до города, сложить акваланги у себя в домике и как ни в чем не бывало заявиться в дом на холме, где под присмотром Крошки Паши тревожилась Кимберли. Легенду ей преподнесли нехитрую: мол, они под покровом ночи должны встретиться с людьми, которые помогут достать новое суденышко, чтобы, если карантин продлится еще несколько дней, все же выйти завтра в море с противоположной оконечности острова. Кое-какими намеками он натолкнул девушку на мысль, что дело, в общем, чистое, вот только продавцы нового суденышка, как бы это деликатно выразиться, предпочитают проворачивать иные сделки ночной порой. Кимберли вроде бы скушала. Вряд ли она что-то заподозрит – кому, в здравом уме и твердой памяти, в голову придет, какое именно дельце провернули безобидные кладоискатели?

А, в общем, все складывается прекрасно: карантин, конечно же, снимут, Аугусто со товарищи будут старательно ловить, но вряд ли в этом преуспеют, учитывая специфику острова. Кроме сил правопорядка, все должны быть довольны: Москва, пассажиры теплохода, сенаторская доченька, сберегшая добродетель. Пусть до скончания веков ищут загадочного майора Джонса – британцы будут подозревать в происшедшем какие-то хитрые выкрутасы янки, последние от всего отопрутся, чем только укрепят подозрения… Истина столь невероятна, что до нее никто не докопается…

Глава восьмая,

где события вроде бы стоят на месте, но тем не менее несутся вскачь

Он сделал последнее движение, медленное и сильное, и Кимберли забилась у него в руках, что-то бормоча сквозь стоны, вцепившись ногтями в спину, потом расслабленно вытянулась, замерла, разбросав руки, тяжело дыша. Мазур лежал рядом, медленно ее поглаживая, и это продолжалось долго. «Рассказать кому – не поверят, – подумал он лениво, – звездочка с обложки „Плейбоя“… Восходящая, ага… А в общем, славная девочка… пока… Если верить циничному Лаврику, а верить ему, увы, придется, всякая профессия уродует человека, мы тоже все поголовно были когда-то славными, ясноглазыми курсантами в необмятых форменках…»

– Джонни…

– А?

– Мне, правда, неудобно, – сказала Кимберли, повернув к нему лицо.

– Это почему?

– Потому что тебе от меня ничего не надо.

– Ну, кроме…

– Вот именно, ничего, кроме… А я тебя использую – вашу экспедицию, ваш галеон…

– Это не ты, – сказал Мазур, привычно ее обнимая. – Это старый циник Билли Бат. Самая деловая акула в Голливуде. Ты-то при чем? Тебе надо подняться…

– И все равно, неловко как-то…

Мазур усмехнулся:

– Это в тебе говорят остатки старомодной, провинциальной порядочности. Влияние незатейливого и сурового папы-капитана. Мисс Кимберли Стентон, дочь капитана…

– Если честно, мисс Пегги Харди, – сказала Кимберли, уютно расположившись в его объятиях. – Но ты сам подумай: можно ли чего-то добиться в кино, если тебя зовут Пегги Харди? Кимберли Стентон звучит гораздо утонченнее, явный намек на былой плантаторский Юг…

– Ах, вот оно что… – сказал Мазур. – Ну, у меня просто нет слов, чтобы описать всю глубину и трагизм разочарования. Я-то полагал, что делю постель с Кимберли Стентон – и вот, изволите видеть, оказался рядом с Пегги Харди… Всего-то… Я безутешен и лишен веры в человечество… Ох! – он отшатнулся, почувствовал крепкий щипок за бок. – Больно же!

– А что, тебе не нравится то, что позволяла Пегги?

– Да ладно, – сказал Мазур. – Все я понимаю. Норма Джин Бейкер – ну что это за имя, в самом-то деле. Вот Мерилин Монро… Это Билли придумал? Новое имя?

– Ага.

– Смотри-ка, а у него получилось…

– Джонни…

– А?

– Поехали со мной, когда все кончится. Когда ты найдешь свой чертов галеон…

– А если не найду?

– Все равно, – сказала Кимберли. – Поехали, а? С тобой спокойно и уютно, я себя за каменной стеной чувствую… И у нас все вроде бы недурно складывается, правда? Я от тебя криком кричу, да и ты, я же вижу, меня считаешь не самым худшим приобретением.

– Интересно, – сказал Мазур. – Это что, предложение руки и сердца?

– А почему бы и нет? По-моему, ты не самовлюбленный и надутый дурак, которому унизительно выслушивать предложение первым… Разве плохая получилась бы парочка?

«Просто великолепная, – не без грусти подумал Мазур. – Представляю лицо вице-адмирала, когда ему докладывают: так, мол, и так, наш Кирилл Степанович дернул в Штаты, чтобы ожениться на восходящей кинозвезде. Стол кулаком проломит вице-адмирал вопреки обычной невозмутимости – когда в себя придет и три раза переспросит, поняв, что все же не ослышался…»

Он лихорадочно искал слова – и нашел, конечно.

– Я не говорю, что это плохая идея, – сказал он медленно. – Просто она чертовски неожиданная. Совершенно не думал ни на ком жениться. Даже отдаленных планов не строил…

Он повернул голову. Кимберли таращилась на него напряженно и словно бы со страхом, показалось даже, что вот-вот брызнут слезы, Нельзя было молчать.

– Иногда мне кажется, что ты самая лучшая девушка на свете, – сказал он, гладя ее щеку, шею, грудь. – Ты уж меня извини за киношные штампы, но я сто раз видел в кино, как девушка, получив этакое вот предложение, смущается и лепечет: это так неожиданно, я должна подумать… Я не смущен, но вот это и в самом деле чертовски неожиданно. И я не могу вот так, сразу, повернуть жизнь на сто восемьдесят градусов…

Он нес что-то еще, ласковое и убедительное, и, в конце концов, добился своего – она расслабилась, прикорнула в его объятиях, успокоилась. На твердой земле было бы гораздо проще, подумал Мазур не без грусти. Приволокнуться за кем-то еще, незаметно и грамотно ссору спровоцировать и уже не помириться ни за что. А на борту «Русалки» волочиться можно разве что за капитаном Монро или Билли Батом, чему ни одна собака не поверит…

Они бросили якорь возле очередного безымянного островка. Их уже была целая флотилия – «Русалка», «Ла Тортуга» и суденышко под названием «Стелла», зафрахтованное Дюфре, каковой, изволите видеть, вдруг не на шутку заразился кладоискательством. Настолько, что, не делая из этого большого секрета, вошел в пайщики к Джонни Марчичу. Нанял «Стеллу», двух аквалангистов откуда-то из Панамы на самом деле из Гаваны – и целых три корабля пустились на поиски испанского клада.

Все оттого, что Москва торопила, словно у кого-то в известном месте ощутилось шило. Вот и пришлось раздувать штаты, разбившись на три поисковых группы – о чем Кимберли и не подозревала, святая душа. Зато Билли Бат, видя этакий размах и ожидая со дня на день ораву журналистов, был на седьмом небе, отчего трезвым его не видели с отплытия.

– Ты что молчишь?

– Думаю, – сказал Мазур. – Что бы такого гнусного и отвратительного откопать в своем прошлом, чтобы ты от меня отшатнулась в ужасе и навсегда…

– Даже не думай. У меня здоровый плебейский вкус, как у всякой неглупой провинциалки. Я в тебе вижу… то, что вижу. И не поверю, если начнешь врать, будто у тебя восемь жен в восьми портах и три срока за фальшивые деньги…

«Ты бы и правде не поверила, случись такое чудо, чтобы она всплыла на свет, – подумал Мазур. – Как тут поверить…»

– Слышишь?

Она приподнялась на локтях, подавшись в сторону приоткрытого иллюминатора. Мазур старательно прислушался.

Над ними, высоко в ночном небе, кружил самолет – не особенно большой, судя по звуку мотора, не реактивный… Один винт, скорость невеликая… Звук кружил упорно: третий круг, четвертый, пятый, вот самолетик снизился, вновь стал выписывать круги, пошел еще ниже…

Кто-то целеустремленно интересовался флотилией. Пока что это вовсе не походило на реальную угрозу, но посмотреть стоит… Мазур проворно слез с узенькой койки, натянул плавки, накинул майку и, пройдя коротким узким коридорчиком, поднялся на палубу.

Пеший-Леший, добросовестно несший вахту, стоял на корме и смотрел в ночное небо. Покосившись на Мазура, он показал рукой. На фоне звезд пронеслась черная тень – ага, легкий гидросамолет на двух больших поплавках. В Пасагуа таких было множество, на них любили летать иные богатенькие туристы, обозревая с высоты райские острова… Но уж никак не ночью.

– Тревога? – вопросительно произнес Пеший-Леший совершенно спокойно.

– Подожди, – сказал Мазур. – Горячку пороть не будем…

На корме стоявшей неподалеку «Черепахи» появились Лаврик с Викингом, а на «Стелле» маячил кто-то из кубинцев. Гидроплан тем временем опускался ниже и ниже. Коснулся воды, рокоча мотором и оставляя за собой две борозды, промчался мимо, развернулся, сбрасывая скорость. Крохотный аэроплан, куда серьезную группу захвата – или шайку вооруженных до зубов гангстеров – ни за что не втиснешь…

Самолет остановился на волнах неподалеку, его помаленьку сносило. Распахнулась дверца, высунулся кто-то и закричал:

– Есть тут Джонни Марчич? Это «Русалка»?

– В чем дело? – отозвался Мазур спокойно.

– Спустите лодку, у меня пассажир! К борту не подойти, а на берег его не высадишь – не мальчик…

– Джонни – послышался из второй распахнувшейся дверцы знакомый голос. – Спустите лодку, а то этот тип грозит меня попросту высадить на мелководье.

– И следовало бы, – мрачно сообщил пилот. – Хватит и того, что согласился сюда лететь среди ночи, соблазнился дурными деньгами. Высылайте лодку, а то я его, точно, по колено в воде высажу, и пусть шлепает до берега, чудак…

Дело было нехитрое. Лорда Шелтона доставили на борт уже минут через пять. Еще до того, как он поднялся на «Русалку», гидроплан зарокотал мотором, вздрогнул и, пробежав по воде, взмыл в темное небо. На сей раз он не кружил – «полетом ворона», по прямой, ушел в сторону Пасагуа.

– А я-то думала, пираты… – разочарованно протянула Кимберли, вышедшая на палубу в куцей маечке. – Оказалось, милорд опять чудит. Что же вы отпустили такси, ваша светлость?

– Надеюсь на гостеприимство, – сказал лорд Шелтон, непринужденно с ней раскланиваясь. – Вы ведь не вышвырнете меня за борт?

– Смотря с чем пожаловали… – протянула Кимберли.

– С крайне заманчивым предложением, – обрадовал его светлость. – Джонни, мы можем серьезно поговорить? Немедленно? У меня к вам деловое предложение, крайне выгодное…

– Ну, тогда я тоже должна послушать, – капризно отрезала Кимберли. – У жениха от меня секретов нет, правда, Джонни?

– О, вот как? Мои поздравления… – как ни в чем не бывало сказал Шелтон, не ощущая, похоже, ни малейшего неудобства от того, что столь бесцеремонно свалился на голову. – Можем мы где-нибудь посидеть и поговорить?

– А это ради бога, – отрезала Кимберли. – В мою каюту, пожалуйста…

Она вошла первой, запалила «летучую мышь» и, не теряя времени, разлеглась на смятой постели в самой непринужденной позе, взбив обе подушки с явным намеком, бросая Мазуру жаркие взгляды. Одним словом, делала все, чтобы смутить его светлость. В чем тут дело, Мазур догадался легко – у нее были свои планы на остаток ночи, но вместе этого пришлось принимать незваного гостя…

Усевшись рядом, Мазур протянул руку и одернул на ней коротенькую майку, чтобы соблюсти минимум приличий. А впрочем, лорд Шелтон не казался смущенным, не ощущал ни капли неловкости за столь неожиданное вторжение и вроде бы ничего не видел вокруг – ни смятой постели, ни полуобнаженной Кимберли, ни откидного сиденьица, на которое ему вежливо показал Мазур. Он стоял посреди небольшой каюты, на лице блуждала рассеянная улыбка, глаза полыхали энтузиазмом…

– Простите, я, должно быть, не вовремя… – пробормотал он без малейшего раскаяния.

– И весьма, – сообщила Кимберли, принимая одну из поз со страниц «Плейбоя». – Вы нас выдернули из постели, а так было весело…

У Мазура осталось стойкое подозрение, что лорд пропустил все, что она сказала, мимо ушей.

– Джонни, как у вас с галеоном? – спросил Шелтон, наконец-то усмотрев то самое сиденьице и неловко на него плюхнувшись. Он так ерзал, словно сиденье было железным и горячим.

– Пока без особых успехов, – осторожно сказал Мазур.

– Прекрасно… Ох, простите, конечно… В общем, прискорбно… Джонни, я прилетел, чтобы немедленно вас нанять.

– Меня? – поднял бровь Мазур.

– Ну, не вас одного… Всех. Ваших аквалангистов, ваши корабли, всех…

– Я вообще-то занят… – сказал Мазур.

Рука лорда Шелтона рванулась из кармана так, словно в ней непременно должен был оказаться пистолет – именно таким жестом обычно выхватывают оружие, решительно и сноровисто. Однако Мазур преспокойно сидел на смятой постели – в руке чудака была всего-навсего чековая книжка.

– Этого вам будет достаточно за день работы? Даже не за день, можно справиться быстрее…

Мазур увидел уже проставленную сумму и сосчитал количество нулей после двойки. Нулей было ровно пять. Двадцать тысяч фунтов стерлингов. Достаточная сумма, чтобы заставить замереть в изумлении не только советского офицера К. С. Мазура, но и взаправдашнего кладоискателя Джонни Марчича, если бы таковой существовал…

Кимберли тоже увидела чек. Прижимаясь к Мазуру, деловито сказала:

– Вот так, значит, это и происходит – когда у человека крыша едет окончательно…

– Можете смеяться сколько вам угодно, – сказал лорд Шелтон без всяких эмоций. – Но могу вас заверить, что такие деньги у меня на счету есть, и они напечатаны отнюдь не в сумасшедшем доме… День работы, Джонни, максимум!

– Что случилось? – спросил Мазур тихо и серьезно.

Лорд, в общем, не походил на окончательно рехнувшегося. Но вид у него был все же странный, Мазур его никогда таким не видел. Лысый толстячок восседал на откидном сиденье, улыбаясь блаженно и отрешенно, он казался счастливейшим человеком на планете, он лучился неземной радостью и, можно даже выразиться, умилением…

– Джонни, знаете ли… – сказал лорд Шелтон с вовсе уж идиотской ухмылкой. – Я нашел! Понимаете? Я нашел наконец! У Пескадора, на глубине не более чем пятидесяти футов лежит летающая тарелка!

«Пескадор, – вспомнил Мазур. – Ну, как же. Еще один крохотный необитаемый островок, миль сто к западу отсюда».

– Вы уверены? – спросил он мягко. Не было сил говорить резко или насмешливо, видя такую улыбку, все равно что ребенка обидеть. – Снова какой-нибудь надежнейший информатор?

– Лучше! – ликующе воскликнул лорд Шелтон. – Не угодно ли взглянуть? Это снято вчера! Вчера она еще была там!

Явственно трясущимися руками он протянул Мазуру несколько цветных фотографий.

Мазур искренне надеялся, что челюсть у него не отвисла, но ручаться все же не мог. Был ошарашен настолько, что украдкой коснулся рукой подбородка – нет, все нормально…

Неплохой подводный фотоаппарат запечатлел со вспышкой…

Это был лежащий на дне меж двух высоких камней накренившийся «Скат». Полностью соответствующий описаниям Мозговитого, давным-давно отправленного в Союз. Ошибиться невозможно. «Скат» собственной персоной, если только этот оборот применим к механизмам. Пескадор… Ни кто там не искал, не предполагал даже… Вот куда его, следовательно, занесло…

– Это неземная техника, – торжествующим тоном сказал лорд Шелтон. – Ничего похожего на имеющиеся подводные аппараты. Он слишком мал для того, чтобы там мог поместиться человек, и, конечно же, рассчитан на других… Это авария, скорее всего. Мой информатор уверяет, будто видел нечто, напоминающее обрывок кабеля. Какие-то линзы, винты… все, решительно все непохоже на земные подводные аппараты, я полдня просидел в библиотеке, здесь отличная библиотека… Разве это земная техника?

– Да, пожалуй… – сказал Мазур в некоторой растерянности. – Ничего похожего… Кто его нашел?

– Человек, которого эти темы совершенно не интересуют. Он вроде вас, Джонни, с более приземленными интересами. Ищет он нечто совершенно другое. Но он знал, что меня интересуют именно такие вещи… Ну, разумеется, я ему заплатил. Но эта сумма совершенно не окупала бы затрат на проведение столь изощренного розыгрыша, изготовление макета… Да и не стал бы он баловаться розыгрышами, не его стиль. Он чисто случайно увидел на дне эту штуку. Она выглядела совершенно мертвой, он даже прикасался, трогал, выстукивал ножом… Она металлическая, вне всякого сомнения. Вряд ли она летает, но о существовании некоей подводной цивилизации говорят так давно, и столько косвенных доказательств собрано… А это уже не похоже на косвенные улики!

– Пожалуй, – сказала Кимберли растерянно. Она уже не задиралась и не язвила, сидела смирная, притихшая. – Джонни, я никогда во все это особенно не верила, но эта штука выглядит чертовски убедительно.

– Мне тоже так кажется, – сказал Мазур с усилием, словно камни ворочал.

«Мать вашу так, – подумал он в приступе смертной тоски. – Вы же ничегошеньки не понимаете – а впрочем, откуда вам знать… Ведь принимать окончательное решение буду уже не я, а совсем другие люди – и это решение свободно может оказаться вашим смертным приговором, не следует исключать и такой возможности… И плевать будет тем, кто примет решение, что вы мирные и безобидные люди, не путавшиеся ни с одной разведкой, что с одной я спал, а с другим пил пиво и резался в покер… Если только там решат, что поступить следует так, а не иначе, ничего уже не остановить и не изменить…»

– И признаться, Джонни, я испытываю нешуточную радость, – сказал лорд Шелтон, младенчески улыбаясь. – Вспоминая ваши подковырки, ваш скепсис… У вас сейчас совершенно серьезное лицо, наконец-то вы поверили под давлением неопровержимых улик… И они все у меня поверят! Теперь! Решайте, Джонни, вы в выгоднейшем положении – здесь просто нет группы вроде вашей, а выписывать кого-то из дома… Мало ли что за это время может случиться с этой штукой… Пятьдесят тысяч, сто! Сколько хотите. Я не могу мелочиться сейчас…

Он сидел на краешке деревянной откидушки, подавшись вперед, готовый швыряться миллионами и ползать на коленях, несмотря на все свои титулы и длиннющую родословную, уходившую корешками в крестоносные времена. И Мазур испытывал старинную смесь насмешки и уважения. Человек горел идеей, подчинил всю свою жизнь одной цели – а многие миллионы никогда не поднимаются до таких высот, живут скучно, жвачно…

Но думать было некогда, следовало соглашаться как можно быстрее: «Скат» все-таки отыскался, пусть и без малейших усилий с их стороны…

– Да ладно, – сказал Мазур. – Не буду я вас грабить. Двадцати вполне хватит.

Лицо лорда волшебным образом изменилось – теперь у него был вид человека, чья неминуемая пуля все же прошла мимо, шлепнула в дерево в миллиметре от головы. Видывал однажды Мазур такую физиономию…

– Вы неплохой парень, Джонни, – сказал лорд едва ли не растроганно.

Мазур спохватился – он как-никак был жаждущим наживы бродягой из мира чистогана. Широко ухмыляясь, он сказал:

– Глупости. Вы и представления не имеете о моих вульгарных мотивах, – он, не глядя, протянул руку и привлек к себе Кимберли. – Просто-напросто мне хочется побыть с моей девушкой, и это единственный способ от вас побыстрее отделаться…

– И все равно, вы отличный парень.

– Самому кажется иногда… – сказал Мазур.

…Капитан Родригес – хотя его наверняка звали иначе, и звание вполне может оказаться совершенно другое – сказал рассудительно, глядя в потолок:

– С технической стороны все может быть проведено легко и просто. У меня есть радиосвязь, «спрессованным» сигналом. Нас не успеют запеленговать, даже если будут очень стараться. Субмарина выйдет в нужную точку уже завтра к полудню. Естественно, это ваша субмарина, товарищи, вашей постройки. Она у нас единственная такая – со шлюзом для аквалангистов. Все предельно просто: погружаются только свои – у посторонних все равно нет ни единого акваланга. Мы забираем аппарат, грузим его в лодку, сами садимся туда же, и субмарина преспокойно берет курс на Гавану. Компаньеро… – он посмотрел на Дюфре, – естественно, остается на «Русалке» и недоумевает потом вместе со всеми. Чертовски просто. Ныряльщики погрузились, но на поверхность не всплыли.

Они сидели вчетвером в тесной рубке «Ла Тортуги», касаясь коленями. До рассвета оставалось всего ничего.

– А потом? – пожал плечами Дюфре. – Лорд не успокоится. Обязательно пригонит сюда ораву ныряльщиков, месяц будет шарить по дну…

– Ну и что? – сказал Мазур. – Все равно ни нас, ни аппарата там уже не будет.

– Я, кажется, понимаю, – кивнул Родригес. – В самом деле, получается как-то нехорошо: целых семеро аквалангистов таинственным образом исчезли. Никаких следов, конечно, но останутся наши пожитки с кучей отпечатков пальцев, наши кораблики. А это уже называется наследить…

– Вот именно, – сказал Дюфре. – Вы замечательно улавливаете мою мысль. Следов вроде бы нет, но мелких следочков – множество… Нехорошо, право. Нужно зачистить.

Без малейшего промедления Родригес озабоченно сказал:

– Но ведь это означает, что вас придется из игры выводить…

– Лучше уж так… Ничего не поделаешь.

– Ага! – встрепенулся Родригес. – У меня с собой богатая, весьма богатая аптечка. Все три корабля могут вообще пропасть бесследно – такое никого не удивит, мало ли судов пропадают без вести? И не таких скорлупок. Бермудский треугольник, к сожалению, далековато отсюда… А впрочем, подобные вещи все равно списывают на него. В особенности когда четко прослеживается инопланетный след, выступающий в этой истории на первый план. Можно и по-другому. Иные аптечные снадобья не обнаруживаются потом в организме никакими исследованиями, все выглядит так, словно сердце у человека внезапно остановилось. На «Русалке»» не так уж и много объектов, это несложная работа…

Мазур, в совершеннейшей сумятице эмоций и чувств, сначала почувствовал к нему дикую, неудержимую ненависть. Но потом ему в голову пришла нехитрая мысль: он просто-напросто посмотрел на себя со стороны. Какая тут может быть ненависть?

Он чувствовал себя выгоревшим внутри. Он хотел, чтобы не случилось ничего из того, что обсуждалось спокойным, деловым тоном, все в нем кричало от боли при одной мысли о таком исходе – но он был в рядах…

– Суденышко с мертвым экипажем… – протянул Дюфре. – В самом деле, попахивает Бермудским треугольником.

– У нас нет прямого приказа на такой финал, – сказал Мазур, по-прежнему чувствуя внутри одну только пустоту.

– У нас есть право решать на месте, руководствуясь целесообразностью, – отрезал Дюфре.

– А тот, кто делал снимки? – вспомнил Мазур. – Мы же таким путем не устраним всех…

– Но подавляющее большинство нежелательных свидетелей, – сказал Дюфре. – Подавляющее большинство. Игра стоит свеч. Я, конечно, понимаю ваши соображения, но позвольте напомнить, что интересы дела, как говорится, превыше…

Мазуру так хотелось его ударить, что это перевешивало все остальные мысли и чувства. Он вцепился обеими руками в край скамейки, на которой сидел. Так скверно ему еще никогда не было. А самое поганое – что придется подчиниться решению большинства, импровизированного военного совета из представителей сразу трех контор – двух советских и кубинской. А впрочем, даже четырех, с учетом кадровой принадлежности Лаврика…

– Господа… – сказал Лаврик каким-то непонятным тоном.

Мазур рывком поднял голову. У капитана второго ранга Самарина вновь стало благостное лицо – просветленное, не от мира сего, сущий ангельский лик, хоть икону пиши, образ кротости…

– Господа… – сказал Лаврик с отрешенной улыбкой. – Вы звери, господа, история вас осудит… Помните, было такое кино? По совести говоря, я, хоть и опытный, видавший виды человек, все же удручен чуточку неприкрытым милитаризмом и жестокостью прозвучавших здесь предложений. Мягче следует, мягче. Вы, надеюсь, не забыли вдали от Родины, что Генеральный секретарь нашей с вами партии, руководящей и направляющей, ума, чести и совести целой эпохи, призывает к перестройке и новому мышлению? В свете исторических указаний, понимаете ли…

У Мазура вспыхнула сумасшедшая надежда. Слишком давно он знал этого субъекта. Лаврик в жизни не ломался бы просто так, за этим определенно что-то крылось…

– Полностью нам все равно не удастся замести следы, и все мы прекрасно это понимаем, – сказал Лаврик все с тем же отрешенным ликом древнего юрода. – Зато мы в состоянии поднять сущий тайфун, который надежнейшим образом заметет следы, – в неуловимую долю секунды его лицо вновь стало деловым, жестким, холодным. – Никаких Америк я не открываю, судари мои. Всего-навсего предлагаю в очередной раз воспользоваться избитым, но действенным приемом – свалить все на других… Дело знакомое!

* * *

…Мазур стоял у планшира «Русалки» – в гидрокостюме, но без баллонов и ласт – и без всякого сожаления смотрел, как поодаль догорают «Ла Тортуга» и «Стелла», стоящие на якоре у берега необитаемого островка Пекадор. За его спиной раздавались громкие шлепки – это Лаврик с Дюфре гасили последние огоньки. Время в запасе было, и он охотнее всего спустился бы в каюту, где безмятежно посапывала Кимберли, мгновенно заснувшая от кубинского снадобья – как и все остальные на шхуне. Хотелось посмотреть на нее последний раз – но это, он признавал в глубине души, было бы дурацкой романтикой, а романтику он не принимал в любых проявлениях.

Он не сдвинулся с места. Он просто стоял, бездумно глядя на угасающее пламя, уже опустившееся вровень с водой, и ему было грустно, и в ушах у него стоял звон чьей-то расстроенной гитары, и он решительно не помнил, кто эту песню пел и на каком континенте.

Белый снег скрипит, сани вдаль бегут.

В тех санях к венцу милую везут.

А идет к венцу не добром она —

ведь чужою волей замуж отдана.

Если бы я мог превратиться в снег,

я бы задержал этих санок бег,

я бы их в сугроб вывернул тотчас,

обнял бы ее я в последний раз,

обнял бы ее и к груди прижал,

этот нежный рот вновь поцеловал,

чтоб любовь ее растопила снег,

чтоб растаял я и пропал навек…

Потом совсем рядом всплыла субмарина, и времени не осталось, и он последним, как и надлежит командиру, прыгнул за борт, не погружаясь, поплыл следом за Лавриком к подводной лодке, откуда им уже махали белозубые смуглолицые парни в оливковой форме без знаков различия.

За спиной осталась «Русалка» со спящими, застигнутыми, конечно же, врасплох газовой атакой – для Мазура и его ребят сущим пустяком было вплыть незаметно, уже после того, как со «Скатом» все было устроено и ювелирно все проделать…

* * *

Погрузившиеся аквалангисты исчезли в пучине все до одного. А те, кто остался на «Русалке», вдруг впали в необъяснимый сон и, очнувшись, обнаружили уйму странных вещей. «Ла Тортуга» со «Стеллой» сгорели дотла, а на «Русалке» оказалась масса самых непонятных повреждений: два десятка прожженных дыр в парусах, странные длинные царапины на досках палубы, в которых при некотором напряжении фантазии можно было усмотреть геометрические фигуры, а то и незнакомые иероглифы, надрезы на такелаже, резко пахнущие какой-то химией пятна там и сям. Одежда зачем-то разложена на палубе, кастрюли из камбуза плавают у борта…

Одним словом – вот что случается с людьми, неосторожно попытавшимися поднять с морского дна инопланетный аппарат.

«Если я хоть что-то понимаю в растленном буржуазном обществе, а я в нем таки кое-что понимаю, – с циничной ухмылкой говорил Лаврик, – эту историю вся желтая пресса будет обсасывать месяц – с жарким участием нашего лорда. Те, кто точно знает, все равно промолчат. А, в общем, отлично получится – в шуме и гвалте потеряются любые следы, ведущие к реальным людям. Если я неправ, собственную фуражку сожру с кокардой вместе!»

А потом задраили люк, субмарина пошла на глубину, и Мазур, как много раз до того, ощутил вдруг, что все происшедшее словно бы растаяло, обернувшись то ли миражом, то ли сном. Впереди было одно настоящее.

Что-то занозой сидело в подсознании. Он не сразу догадался, что его мучает – настолько это было неправильно, необычно и даже где-то дико. И расхохотался – громко, почти весело.

– На предмет? – настороженно спросил Лаврик.

– Мне только что пришло в голову… – сказал Мазур, стоя в узком коридоре субмарины, где повсюду, с обеих сторон и сверху, тянулись непонятные трубы. – Впервые в жизни за нами нет после дела ни единого жмурика. Ни единого! Я только сейчас сообразил. Затрещины, оплеухи и прочие мордобойные изыски не в счет. Ни единого жмурика, мы даже бродячую собаку не переехали… Это впервые. Такое неспроста. То ли землетрясение будет, то ли настоящие инопланетяне прилетят. Ни единого жмурика…

– Черт, в самом деле, – растерянно отозвался Лаврик. – Мир перевернется, точно…

Эпилог

Их все-таки наградили – всех до одного. «Ската», предположим, отыскали не они, но в такой ситуации совершенно не важно, кто нашел. Главное, за чем тебя посылали, то ты и привез. А все прочее – неуместная в сухих рапортах лирика.

А Лаврику не пришлось даже надкусывать фуражку – все прошло в точности так, как он и предсказывал. Шумиха получилась грандиозная, Мазур сам читал. Примерно через месяц Лаврик, ухмыляясь, подсунул ему пачку англоязычных вырезок и тут же перевел несколько испанских. Серьезные научные круги, как и следовало ожидать, лорду Шелтону не поверили ни на грош, поскольку никаких вещественных доказательств он и на сей раз предъявить не мог. Но те газеты, для коих сенсации были хлебом насущным, недели две смаковали эту историю на все лады. Вышло даже несколько книг под завлекательно-хлесткими заголовками.

Разумеется, в паре-тройке кабинетов по другую сторону океана сидели люди, прекрасно сообразившие, что же произошло на самом деле, но об их существовании мало кто знал, а сами они помалкивали, опять-таки за недостатком улик. Так что вакханалия вокруг «Пескадорского феномена» раскрутилась на всю катушку и бушевала долго.

И еще до того, как она пошла на спад, Кимберли вытянула-таки свой счастливый билетик, надежно сцапала за хвост Жар-птицу. Мазур ручаться мог, без малейших в том заслуг Билли Бата. Кто-то в Голливуде уцапал конъюнктуру – и на экраны вышел роскошный фильм под названием «Синяя линза», где Ким играла, в общем, почти что саму себя в той истории, и неплохо. Сценаристы, конечно расцветили и приукрасили многое до полной неузнаваемости. Лорда Шелтона, к примеру, играл не лысый коротышка, а седовласый красавец шести футов ростом, известный до того ролями лихих шерифов. Джонни Марчича – такой же голливудский звездюк, но гораздо моложе, и оба смертным боем дрались из-за Ким на глубине, в аквалангах, пуская тучи пузырей и тыча друг в друга мачете – и грядущему смертоубийству положило конец лишь явление из бездны сияющей неземным синим светом летающей тарелки, той самой «синей линзы». А еще там были пираты, наркоторговцы, проницательные американские сыщики-любители, гигантский осьминог, загадочные белые призраки посреди ночного моря, парочка советских шпионов с лицами дебилов, с исконно русскими фамилиями Карсков и Лептов, тайфуны, туземные колдуны, постельные сцены – и, конечно же, никакой разлуки влюбленных в финале, вовсе даже наоборот. Летающая тарелка, правда, растворилась в глубинах космоса, но Джонни Марчич отыскал свой золотой галеон.

«Первый и последний раз сняли про меня кино, да и то переврали все, скоты, – думал Мазур, выходя из кинотеатра. – Как водится в Голливуде, получилось красиво до сусальности и ничуть не похоже на то, что было в жизни – за исключением разве что Кимберли, моря и зеленых островов».

Но именно этот фильм и поднял капитанскую дочку туда, где сверкали звезды. И Кимберли осталась там, среди них – то ли Альфа Голливуда, то ли Бета, то ли Гамма…

Мазур вовсе не пытался узнавать что-то о ней специально. Никогда. Но коли уж речь идет не о простой смертной, а об Альфе Голливуда, вовсе и не обязательно стараться, информация сама на тебя выскакивает из газет и журналов, из телевизора да и в кино частенько заносит, и видак имеется дома. Мазур всегда любил кино – еще и за то, что оно большей частью нисколечко не похоже на реальную жизнь, и прекрасно можно отвлечься.

Все у нее получилось на высшем уровне. «Девушка с перекрестка», «Зеленый сладкий лед», «Сезон черепахи», «Деревья накануне четверга», «Смеющиеся старики» – и так далее, господа мои, и так далее. Все кассовые, как на подбор, миллионные сметы и многомиллионные доходы в прокате. И повсюду в главной роли – Кимберли Стентон. Все у нее было – череда мужей и любовников, особняки и ранчо, яхты и самолеты и даже настоящий европейский принц, который всерьез собрался из-за нее стреляться, да как-то не сложилось.

И однажды Мазур совершенно случайно вовсе не дома, очень далеко от родных березняков-осинников увидел по телевизору прямую трансляцию. И Кимберли Стентон в том числе, поднимавшуюся на сцену за своим то ли третьим, то ли четвертым «Оскаром» – блистательную и совершенную, уже нисколечко не похожую на ту девчонку, что когда-то лежала с ним рядом в тесной каюте старенькой шхуны и звенящим от потаенного волнения голосом предлагала себя в жены.

Это была уже не она, конечно, – совсем чужая.

Вот только сначала ее показали сидящей в зале – как она захлебывается от радости, услышав свое имя, как заходится в восторге ее свита, человек пять-шесть обоего пола.

И среди ее свиты Мазур, к великому своему удивлению, увидел Билли Бата – постаревшего, раздобревшего, лысого и даже, кажется, – о чудо! – трезвого. Он не мог ошибиться. Это был Билли Бат собственной персоной, благополучный, респектабельный, довольный жизнью. «Значит, она его не бросила, – в совершеннейшем изумлении подумал Мазур, уже не слушая американскую скороговорку ведущих. – Не бросила, не выперла, хотя толку от него и сейчас, ручаться можно, никакого. Ай да капитанская дочка, мисс Пегги Харди. Кто бы думал! Положительно, есть некий стержень в дочках, воспитанных морскими капитанами…» И его, как крайне редко, но случалось все же, пронзила морозная смертная тоска, грусть по навязанным ему недолгим чужим жизням, из-за которых порой другие, не знавшие истины, относились к маске, как к живому человеку… со всеми вытекающими отсюда воспоминаниями… Но длилось это секунды, как всегда.

Он допил стакан и ушел заниматься своим делом – побеждать и выигрывать… А как же, кто бы сомневался, как же иначе?.. Если прошлого – нет, и это не дорога выбирает нас, а то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу… Он ни о чем не сожалел. Только в песне человек может превратиться в снег.

«Плейбой» до сих пор лежал где-то в нижнем, забытом ящике стола, выбросить руки не доходили, а доставать порой и разглядывать с ностальгически сведенным а ля Штирлиц лицом было не в его характере.

Да, а великолепный подводный аппарат «Скат» советская оборонка повторить не смогла. Сначала не заладилось что-то, а потом грянули известные события, когда всем стало не до оборонки вообще и до подводных аппаратов в частности. Но уж в этом вины Мазура не было никакой.

Примечания

1

Брас – испанская мера длины, около 1,7 метра.

2

Шлюхин сын (исп.).


на главную | моя полка | | Пиранья. Флибустьерские волны |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 191
Средний рейтинг 4.4 из 5



Оцените эту книгу