Книга: Капкан для Бешеной



Капкан для Бешеной

Александр Бушков

Капкан для Бешеной

От автора

Действующие лица романа вымышлены, всякое сходство их с реальными людьми – не более чем случайное совпадение.

Александр Бушков

Глава первая

Белокурая на белом фоне

Непредсказуемая шантарская весна, как частенько, опять баловалась дурацкими сюрпризами. Вчера потеплело, снег размяк и размок, машины до темноты старательно месили серые рыхлые груды – а сегодня с рассветом стукнул морозец, и получился пакостнейший гололед. Аварий было – не перечесть. Хорошо еще к середине дня все более-менее уладилось, но машины ползли, как сонные мухи. «Право, пешком надо было идти, – сердито подумала Даша, – все быстрее вышло бы». От места происшествия до городского УВД – два шага, едва успеешь сигарету выкурить, но, коли уж теперь ты пусть и мелконькое, да начальство, приходится пользоваться благами. Пару лет назад бы эти блага, когда «доктора Петрова» операм пришлось доставлять в узилище на попутке, и он, сука такая, ухитрился залепить водителю каблуком по затылку, отчего старенький «москвич» чудом не воткнулся в грузовик на приличной скорости…

– Сиреной пугнуть? – не поворачиваясь к ней, сердито выдохнул водитель.

– Да ну, – сказала Даша. – Дотащимся… Вон, давай за серой «вольвой». Ага, вписались… Сорок пятый дом – это где пельменная?

– Нет, тот – сорок третий, – мотнул головой водитель. – Сорок пятый – где «Золотая лилия».

«Ага, – сказала себе Даша. – Кажется, что-то проясняется. Дело не в шикарнейшем магазине косметики с поэтически-ботаническим названием – всю эту пятиэтажку сталинских времен оптом скупила одна из строительных фирм, учинила в квартирах европейский ремонт и продала их уже поштучно и, как легко догадаться, гораздо дороже. Явного криминала в этой негоции вроде бы не прослеживалось, и то хлеб, меньше головной боли…»

Пожалуй, престижный адресок кое-что и объясняет: понятно теперь, отчего при подозрении всего лишь на убийство поднялся хай вселенский, на место происшествия, как донесла разведка, отправился начальник следственного отдела прокуратуры, а вслед за ним начальство повелело выехать и Даше. А что, вполне может быть – жертва (или – гипотетическая жертва) принадлежит к шантарскому бомонду, он же – хай лайф. Вот это уже – головная боль.

Фамилия, правда, совершенно незнакомая. Даша, закуривая, старательно повторила про себя: «Гражданка Лямкина Маргарита Степановна, двадцати шести лет…» Положительно, имя это ни с чем конкретным не ассоциировалось. Криминал… Важные чиновники… Пресса-радио-ящик… Нет, ни намека на ассоциации.

Увы, отсутствие ассоциаций и аллюзий ни о чем еще не говорит. Во-первых, Даша не могла знать по фамилиям все поголовно местное «новое дворянство», а во-вторых, как гласят газетные объявления, возможны варианты. Скажем, девичья фамилия у покойной другая, и громкая. А потом, в «дворянских» квартирах сплошь и рядом оказываются плебеи – проститутки, подельники, собутыльники. Кое-кто из них и отдает концы посреди новорусской роскоши – насмотрелись, плавали – знаем…

Шлюшка загнулась от передозировки? Беспутная доченька серьезного папы посреди веселой гулянки получила по башке устрашающе дорогой бутылкой? От безделья Даша лениво перебирала первые пришедшие в голову варианты, а водитель тем временем, проявляя чудеса эквилибристики на гололеде, ухитрился перестроиться в крайний правый ряд, откровенно подрезав маршрутное такси, под негодующий вой клаксона свернул вправо, на черепашьей скорости вполз под арку.

– Вон там, определенно, – сказала Даша, наклоняясь вперед и ощущая знакомый прилив охотничьего азарта. – У того подъезда. Узнаю прокурорский номерок на «Волге»…

Машин, впрочем, у подъезда имелось немного: черная «Волга» прокурорского орла Чегодаева, потрепанный штатский жигуль сыскарей, две милицейских машины в полной боевой раскраске. Стояло еще три, но номера были насквозь незнакомые: могли и не иметь никакого отношения к доблестным органам правопорядка, равно как и к доблестной конторе, за таковыми органами надзирающей…

– Мне ждать? – скучным голосом спросил водитель порядка ради, он и так прекрасно понимал, что ничего другого ему не остается.

– В яблочко, – рассеянно сказала Даша. – Кукуйте, ангел мой…

Она старательно застегнула куртку доверху, прежде чем вылезти из теплой машины под ледяной ветерок. Двое сержантов, торчавших у милицейского уазика, проводили ее заинтересованными взглядами, один явственно причмокнул. Не знали в лицо, обормоты, ежу понятно. Философски пожав плечами, Даша распахнула тяжеленную железную дверь с кодовым замком (по случаю печального происшествия незапертую), стала не спеша подниматься по лестнице, всем своим обликом вопиявшей о немалых денежках, угроханных на реконструкцию. На лестнице было тихо, никакой суеты, – следовательно, сыскари уже успели набегаться по соседям, сортируют добытую информацию…

У двери на третьем этаже скучал третий сержант, он бравенько кинулся наперерез Даше, как только сообразил, что она собирается войти.

– Девушка, вы, собственно, куда?

– Растем, надо же, – громко проворчала она. – Какие слова знают сержанты – «собственно»… Я, собственно, майор Шевчук. Комментарии будут?

Комментариев не последовало, сержант, надлежащим образом изменившись в лице, живенько посторонился. Даша на минутку задержалась, прислушалась: железный лязг доносился словно бы из стены, прокатываясь по ней снизу вверх.

– Сантехники стараются, – торопливо пояснил сержант. – На всю катушку. Из-за воды и раскрутилось…

– Ну-ка, ну-ка, – ободряюще кивнула Даша, прекрасно зная по прошлому опыту, что такие вот сержанты успевают вызнать все едва ли не быстрее производящих дознание. – Что там с водой?

– Кран в ванной был не завернут, – с готовностью поведал сержант. – Роскоши наворотили снаружи, а трубы в стенах остались старые, гнилые, вот к соседям снизу помаленьку и потекло. Начали колотиться, – он кивнул на дверь, которую охранял, – а там и этот тип приехал…

– Какой?

– Знакомый какой-то, его там давно допрашивают. В общем, вызвали участкового, подломили дверь, а она там мертвая…

– Ясно, – сказала Даша. – Бди дальше…

Распахивая дверь из натурального дерева, она вновь ощутила щекочущий прилив устоявшегося охотничьего азарта – и тут же вспомнила, что чувство это теперь сродни фантомным болям в отрезанной ноге. Она уже не гонялась за дичиной самолично, лишь трубила в рог и отдавала команды своре. И не могла понять до сих пор, лучше ей от этого стало или нет…

В прихожей явственно попахивало деньгами – но не шальными или запредельными, впрочем. По сравнению с ее собственной квартиркой хоромы были невероятно роскошными, зато масса новоруссов наверняка презрительно покривила бы губы, лишний раз сработав на авторитет Эйнштейна…

Мимоходом водрузив на вешалку шапку, вошла в комнату с высоченным потолком, где не заметила никакого беспорядка. Только пустая деревянная шкатулка солидных размеров валялась на ковре, и ее со всех сторон сосредоточенно обстреливал «блицем» незнакомый фотограф. Судя по тому, как он старался, шкатулка с распахнутой крышкой то ли играла невероятно важную роль в происшедшем, то ли была единственным осязаемым следом происшедшего (не считая трупа, понятно). Второе вероятнее.

Еще двое оперативников, знакомые (один из Славкиной группы, второй – прокурорский), бродили вдоль стен, явно приглядываясь, с чего сподручнее начинать обыск. За ними со страдальческим видом наблюдала пара средних лет, в которой и не особенно наметанный глаз с ходу бы определил соседей-понятых. Вид у парочки полностью соответствовал недешевому гнездышку – английский лорд с супругой, застигнутые непогодой и вынужденные коротать ночь в таверне для простонародья…

Дверь в другую комнату плотно прикрыта, но оттуда все же слышен возбужденный мужской голос.

– Где? – громко спросила Даша, поприветствовав всех кивком и таковые же получив в ответ.

Ей показали на дверь в кухню. Славкин оперативник добавил:

– И Чегодаев, и Лазаревич.

Даже Лазаревича приволокли, надо же… Определенно – головная боль…

На стенах Даша узрела несколько ярких картин и плакатов – невозможно было их не заметить, издали бросались в глаза химической яркостью колеров, – но не было пока времени на праздное любопытство. Она торопливо прошла на кухню, где клубился сигаретный дым, нехотя выползая в распахнутую форточку, поскольку смолили все четверо присутствовавших там индивидуумов: Чегодаев из прокуратуры, престарелый судмедэксперт Илья Лазаревич, привлекавшийся в особо важных случаях, и двое мрачных амбалов в грязно-белых халатах – конечно же, санитары.

Даша приятно улыбнулась Чегодаеву. В прошлом году она имела в его кабинете тягостную беседу, до самого конца не зная, уйдет свободно или ее выведут под конвоем, но особого зла на прокуратора не держала. Все они были из той псарни, где собачки собраны исключительно кусачие…

– Труп не трогали? – спросила Даша с ходу.

– Ждали вас, Дарья Андреевна, – облегченно вздохнул Чегодаев. – В последний раз, на деле Митрохина, ваши люди устроили чуть ли не истерику из-за нарушения ложа трупа… Илья Лазаревич лишь легонько пальпировал затылок, не меняя положения тела… У вас нет претензий?

– Никаких, – сказала Даша.

Невооруженным глазом видно, что Чегодай пребывал в самом что ни на есть мерзейшем настроении. Ну и ладно. Даша не собиралась устраивать мелкую склоку. Она молча повернулась, вышла, пытаясь на ходу угадать, какая из двух бледно-кремовых дверей ведет в ванную.

– Левая, – подсказал Чегодаев, нетерпеливо дыша в спину.

Подметив, что свидетели-понятые непроизвольно отвернулись, Даша потянула дверь, не испытав ни малейших эмоций.

– Разумеется, прежде чем Илья Лазаревич немного осмотрелся, труп сфотографировали, – сказал Чегодаев.

– Высший пилотаж, конечно… – пробурчала Даша под нос, озираясь.

Тот редкий случай, когда нарушить ложе трупа при всем желании трудновато, потому что этим ложем стала белоснежная ванна, а видимых повреждений на теле мертвой женщины не видно.

Даша наклонилась. Очень светлая, определенно крашеная блондинка лежала на спине в позе почти что непринужденной, вот только правая рука нелепо подогнута. Лицо совершенно спокойное, уже стянуто той не определимой словами маской, которая позволяет понимающим людям кое-что определить с ходу, не прикасаясь… Но для порядка Даша все же коснулась холодной руки. Выпрямилась:

– Часов несколько, господа мои, а?

– Пять-шесть как минимум. – Сухонький старичок Илья Лазаревич решительно протиснулся мимо Даши, попытался приподнять согнутую руку блондинки. – А то и поболе, определенно поболе, ежели вы старого еврея держите за эксперта, а не последнего одесского поца…

Даша мгновенно насторожилась. Бывший одессит, изъяснявшийся по-русски лучше и красивее ее самой, в одном-единственном случае начинал шпрехать классическим одесским говорком: когда дело было крайне серьезное и то, что представало взору, решительно расходилось с профессиональным опытом старого эскулапа.

– Как все было? – спросила Даша, слегка сощурившись – белейшая ванная (лишь кое-где кафельные плитки тронуты бледно-золотистым узором) резала глаз. Мелькнула этакая цинично-сюрреалистическая мысль: именно в эту ванную самым эстетичнейшим образом вписывался труп белокожей блондинки. Впрочем, всяк мог наглядно убедиться, что родилась блондинка рыжей, но это уже детали…

– Трубы проржавели, – сказал Чегодаев. – Часов в двенадцать дня в квартире снизу начал протекать потолок. Тамошние жильцы часа два пытались достучаться, примерно в четырнадцать двадцать приехал гражданин Гуреев, закончилось все вызовом участкового и вскрытием квартиры…

– Это я уже знаю, – сказала Даша. – Из ванны протекало? Пробки в сливе не вижу…

– Нет, текло в раковину.

– А предварительные версии?

– Видите мыло в ванне?

– Где?

– Во-он, краешек виднеется из-под левого бедра…

– А, да…

– Определенно была пьяна, запашок уловите, если поближе нагнетесь. Даже не пьяна – похмельный такой запашок, перегоревший.

В кухне на столе бутылка вина. Откупорила, приложилась как следует прямо из горлышка и полезла в ванную, разбрасывая одежду как попало. Пустила воду в раковину, залезла в ванну, поскользнулась на куске мыла… Перелом шейных позвонков. Случается.

– Случается, – эхом повторила Даша, озираясь. В самом деле, на полу полный набор – трусики, платье, колготки… Вино плещется в голове, нога подвернулась, затылком о край ванны – вещь житейская. С лицами обоего пола случается. Правда, иные умельцы шейные позвонки и ребром ладони ломают.

Она вновь взглянула в кукольное мертвое личико, отчего-то неуловимо знакомое. Встречались вживе? Или все же – известная персона? Чертовски на кого-то похожа, вот только на кого?

– Значит, бытовая травма? – спросила Даша, прикрыв дверь перед носом нетерпеливо топтавшихся санитаров. – Отчего же тогда милейший Илья Лазаревич так старательно изображает джентльмена с Ланжерона?

– Поскольку тут есть несколько маленьких несообразностей, – сказал старик, нагнулся, почти заботливо подсунул ладонь под голову мертвой. – Я не берусь вам с маху делать гениальные умозаключения, но отчего-то перелом шейных позвонков мы в наличии имеем, но не имеем сопутствующих травм вроде деформации черепа. Грянувшись так вот с маху, человек не только сломает шею, но и затылок проломит скорее качественно, чем нет. А у нас, кроме перелома позвонков, ничего и не прощупывается. Конечно, будем еще смотреть… Но я бы на вашем месте призадумался всем вашим молодым интеллектом. Ну как, мне уже можно?

– Приступайте, – сказала Даша, – Отпечатки уже снимали? У нее подушечки пальцев в краске…

– Только с правой руки, – кивнул Чегодаев. – Очень удобное положение, не понадобилось трогать труп…

Даша распахнула дверь, кивнула санитарам:

– Валяйте.

Вернулась в кухню, не прикасаясь, оглядела бутылку: вино качественное, не из слабеньких, отпито не менее трети, по похмельным мозгам должно было стукнуть неплохо…

Чегодаев вошел следом. Даша, не оборачиваясь, спросила:

– Пропало что-нибудь?

– Неизвестно еще. Ни следов борьбы, ни беспорядка. Разве что шкатулка посреди комнаты, но она ее с тем же успехом могла спьяну сбросить сама… На бутылке только ее отпечатки, никаких сомнений…

– Здорово, – сказала Даша задумчиво. – Это, значит, успели в молниеносном темпе сравнить? А откуда такая оперативность? Она что, губернаторская дочка?

– Вы ее не узнали? – хмуро спросил Чегодаев, нацеливаясь извлечь из мятой пачки очередную сигарету. Даша прекрасно знала его манеру давить окурочки – именно его «бычки» составляли чуть ли не половину содержимого пепельницы.

– А что, я должна ее знать?

Чегодаев страдальчески поморщился, не поднимая глаз. Грузно сидел в распахнутом пальто на изящном табурете и молчал. Даше понемногу становилось неуютно. Она напомнила себе, что перешла уже из сыскарей в начальники и орать за неуспехи будут на кого-то другого, на Славку в первую очередь. Легче не стало. Во-первых, Славка – старый друг и соратник, а во-вторых, свою порцию выволочки непременно огребет и Даша, разве что в другой упаковке.

В ванной негромко переговаривались, послышался знакомый шум – ворочают тяжелый предмет, строго определенный.

В голове кое-что забрезжило. Ассоциации улеглись на законное место, как кусочки головоломки. Как-никак она порой и телевизор смотрела, и о культурной жизни града Шантарска имела представление, пусть пещерное…

Платиновая крашеная блондинка, кукольное личико. И – картина на стене, а рядом с картиной…

Даша вышла в комнату, жестом велела коллегам не обращать на нее внимания. Остановилась перед ближайшей картиной – тем самым портретом, ядовитыми красками и всем стилем смахивавшим на иноземную рекламу какого-нибудь паршивого шоколада, – у них там в таких случаях и к кисточке никто не прикасается, все ляпает компьютер. А вообще, похоже на нетленные полотна Бориса Валеджио, чьи репродукции отчего-то полюбились сыскарям помоложе и красуются кабинетах в трех. Даша тоже купила себе одну в прошлом месяце – без трупно-зеленых драконов, с рыжей, почти голенькой амазонкой, лихо махавшей затейливым мечом. Кое-кто говорил, что она на Дашу определенно смахивает.

Здесь на переднем плане расположилось как раз чудо-юдо – слава богу, не зеленое, золотисто-серое. Незнакомый зоологам ящер недружелюбно оскалился в сторону зрителя, а за спиной у него, скрытая по колено могучим чешуйчатым хвостом, расположилась хозяйка квартиры, лежавшая сейчас мертвой в белоснежной ванне. Голенькая, конечно, волосы распущены, ладонь лежит на чешуйчатой спине, взгляд не вызывающий, скорее умиротворенный: «Попробуй-ка меня обидеть, пока я возле этой зверушки стою…»



А рядом с картиной – огромный, многоцветный плакат. На ярко освещенной сине-алыми огнями небольшой эстраде изогнулась в весьма прельстительной позе та же самая женщина, покойница: микрофон в руке, коротенькое платьице обнажает аппетитные ножки и смачный бюст, сверкают зубы, волосы после лихого пируэта стелются за левым плечом…

А имя и фамилия – вот они, пропечатаны огромными буквами.

– Мать твою… – прошипела Даша сквозь зубы.

Ничего удивительного, что фамилия показалась ей незнакомой. Она и была незнакомой, Даша ее в жизни не слышала, как многие тысячи других шантарцев. В самом деле, «Лямкина» звучит совершенно по-деревенски, любая на месте убитой озаботилась бы срочными поисками благозвучного и красивого сценического псевдонима… Примеров масса.

Маргарита Монро, звезда шантарской эстрады номер один. Женщина, беззаветно влюбленная в Мерилин Монро, – даже до Даши доходили слухи о прямо-таки патологическом стремлении Риточки вылепить из себя двойника голливудской дивы. Псевдоним, прическа, цвет волос, старательно скопированные со старых снимков Мерилин платья – как утверждали злые языки, с регбистом из шантарского «Шемрока» Маргарита-дубль крутила пару месяцев роман исключительно оттого, что первая Мерилин когда-то вышла замуж за тамошнего спортсмена. По тем же слухам, в последнее время Монро-два в подражание кумиру намеревалась обзавестись любовником-драматургом, беда только, что среди практикующих шантарских драматургов не было ни одного моложе семидесяти (а один вдобавок и вовсе педераст)…

«Вляпались», – подумала Даша с безнадежной тоской. Маргарита Монро – сие означает массу знакомых среди самого неожиданного народа, рехнешься, вычерчивая схемы и составляя списки. Ресторан «Золото Шантары», где покойная, главным образом, подвизалась определенной группировкой не контролируется, вовсе даже наоборот – исполняет функции этакой ничейной земли, нейтральной территории, где по неписаному уговору запрещены разборки и сведение счетов. Но от этого не легче, наоборот, умножает число версий и гипотез, несказанно и однозначно.

Даша вернулась в кухню, присела на изящный табурет под пару тому, что приютил Чегодаева, потянула из кармана сигареты.

– Прониклась? – спросил Чегодаев скорее сочувственно.

– Прониклась, – кивнула Даша не без злорадства. – Крайних тут не будет, прокуратура непременно удостоится своей доли выволочки.

– Вообще-то, еще не факт, что ее грохнули…

– Не обольщайтесь, – сказала Даша сердито. – Вы что, нашего одессита не знаете? Раз он вслух сказал про несообразности – значит, уверен, что несообразности есть. И в самом деле, когда так грохаются головой о край ванны, в первую очередь проламывают череп, а уж потом, далеко не всегда, ломают шейные позвонки… Постоянное присутствие в квартире какого-нибудь хахаля, часом, не обозначено?

– После беглого осмотра не прослеживалось, – сказал Чегодаев хмуро. – Только женские шмотки. А по ящикам еще не лазили, только начинают. К ней тут ходила девчонка, нечто вроде приходящей горничной, за ней с полчаса как поехали. На Монтажную.

– При сегодняшнем гололеде привезут часа через два, даже если она дома. До Монтажной свет не близкий.

– Вот именно… У вас на нее ничего не было?

– Не припомню что-то, – сказала Даша. – Нет, не должно. Вот в качестве «близкого окружения» она кое-где да упоминается. Колдуна хотя бы взять. Правда, Колдуна уже не допросишь, разве что через спиритическое блюдечко… Вы в спиритизм верите?

– Не верю, – буркнул Чегодаев.

Слышно было, как в квартиру кто-то вошел, прошествовал в дальнюю комнату – видимо, Славкины ребята пришли докладывать. А следом новые шаги, уверенно-целеустремленные…

– Еще опера приехали, – сказал Чегодаев, заметив ее непроизвольное движение. – Обыскать нужно как следует…

– А что, у вас что-то на нее есть?

– Нема, – отмахнулся Чегодаев. – Просто… Сама ведь понимаешь: с нас в любом случае спросят по высшему разряду, неважно, убийство тут или бытовичок. Так что стоит подсуетиться.

– Оно конечно, – согласилась Даша.

Приподнялась и выглянула, слегка приоткрыв кухонную дверь. В комнате уже старательно трудились четыре человека, свято исполняя завет знаменитого французского криминалиста Эдмонта Локара. «Первые часы розыска неоценимы, ибо уходящее время – это улетучивающаяся истина», – учил один из отцов-основателей. В чем, как и положено отцам-основателям, был совершенно прав. Сановитые понятые, правда, о Локаре слыхом не слыхивали – иначе не взирали бы со столь брезгливой отрешенностью на методично работавших оперов.

– Хорошо еще, журналисты пока не пронюхали, – сказал Чегодаев.

– Уж это точно, – кивнула Даша.

Делать им обоим в силу своего положения было совершенно нечего – приходилось сидеть и ждать подвижек. Чегодаев, понятно, с этим свыкся, но вот Даша порой ощущала во всем теле чисто рефлекторный зуд – до сих пор чуточку диковато было сознавать, что ей самой нет нужды носиться по этажам. Слишком мало времени прошло с момента ее водворения в убогоньком, но все же отдельном кабинете, каковой ее ничуть не радовал, откровенно-то говоря. В новом назначении чересчур много было от слепой игры Фортуны, от тухленьких бюрократических игр. После прошлогоднего ордена, новой звездочки на погонах и сопутствующей газетной шумихи Рыжая, что называется, попала в струю. В старые времена сказали бы – стала примером для строителей коммунизма. И, как в старые времена, в каком-то из высоких кабинетов было решено, что перспективного офицера следует поощрить избитым способом – приподнять на пару ступенек, посадив в отдельный кабинет. Вот и получился свежеиспеченный заместитель начальника уголовного розыска города. Черт-те что получилось, честно признаться. Одним махом перешла в иную категорию – пусть микроскопического, но начальства. А сие автоматически вовлекает тебя в сложную систему отношений, хочешь ты того или нет: кто-то моментально преисполняется зависти, для кого-то ты союзник исключительно в силу занимаемого тобой кресла, для кого-то по тем же причинам – враг. Плюс – разнообразные аппаратные игры. Плюс – вполне естественное недовольство выскочкой… Господи, масса вариантов, коллизий и подводных камней! Мизантропом становишься в считанные недели…

Дверь она не закрыла в видела, что обыск движется по накатанной колее. Собственно, с точки зрения строгой юриспруденции, это был не обыск, а осмотр места происшествия, но разница, право же, невелика.

Даша, не сдержавшись, фыркнула.

– Что такое? – встрепенулся Чегодаев.

– Да вспомнила сейчас… «Закон двенадцати таблиц предписывает, чтобы при производстве обыска обыскивающий не имел никакой одежды, кроме полотняной повязки, а в руках держал чашу».

– Это еще откуда?

– Двенадцать таблиц, – сказала Даша. – Первый свод законов Древнего Рима. Шестой век до нашей эры.

– Вот и попробовали бы, – сварливо сказал Чегодаев. – В полотняной повязке и с чашей в руке…

– Понятые рехнутся, не говоря уж о начальстве.

– Это определенно…

Оба ощущали все то же тягостное неудобство – им не находилось занятия, а уходить нельзя.

– Вы хорошо рассмотрели картину? – спросил Чегодаев. – Это картина, там в углу даже есть закорючка… Писано явно с обнаженного оригинала, с наглядным знанием фигуры.

– Строите версию? – осведомилась Даша. – Мастер не ограничился нетленным полотном, а возжелал оригинала, а оригинал стал ломаться, и вот… Или нам сюда ревность пристегнуть?

– Просто пытаюсь занять чем-то мозги, – честно признался Чегодаев.

– Понятно… Судя по тому, что я слышала, оригинал не особенно стал бы ломаться. Вы историю с фотоальбомом знаете?

– Нет. Что там?

– Да ничего особенного, – сказала Даша. – Нашей мисс Монро сто раз предлагали попозировать для художественных фотографий, но девочка была расчетливая и весьма умело выждала момента, когда ей предложили составить альбомчик для узкого круга ценителей, а не толпы, причем за весьма кругленькую сумму. Я от орлов из налоговой слышала – денежки ей выдали черным наликом, только вот концов то ли не нашли, то ли не захотели толком искать. Ну, а такая картина и альбом для узкого круга – явления одного порядка, правда? Тоже пытаюсь чем-то занять мозги…

Хмыкнула про себя – редко случалось, чтобы она с одним из представителей славной прокуратуры сидела в столь трогательном единении. Никто не давил друг на друга, никто не уворачивался, не зажимал информацию – пастораль… Хрупкая недолговечная идиллия.

– А вообще-то, она неплохо поет… пела, – сказал Чегодаев. – Дочка все кассеты собрала. «Бессонница» мне самому нравится. Вот только этот творческий народ ужасно неразборчив в связях…

– Давайте будем оптимистами, – сказала Даша. – Лазаревич все же не бог, могла и по пьянке приложиться…

Чегодаев глянул на нее цепко, понятливо. Даша прекрасно понимала и ход его мыслей, и таивший массу оттенков взгляд. Всякое в жизни случается, порой нет нужды скрывать или фальсифицировать улики – достаточно просто-напросто искать плохо. Иногда от тебя этого и требуют – чтобы ты искал плохо, не более того. Нюанс немаловажный для профессионала.

В комнате, явно игравшей роль гостиной, все шло своим чередом – как положено, всякий извлеченный из секретера предмет предъявляли понятым (а те со страдальческими улыбками морщились, то и дело вознося очи горе).

– Смотрите-ка, золотишко на стол складывают, – сказала Даша. – Ограблением не пахнет.

– Тут с первого взгляда было видно, что ограблением не пахнет, – откровенно огрызнулся Чегодаев. – Кроме шкатулки на полу, порядок идеальный. Кстати, насчет наркотиков у вас на нее ничего нет?

– Не слышала, – осторожно сказала Даша. – Вряд ли кто-то стал бы фиксировать в документах. Специфика. Помните в Москве, дело Витухновской? Вмешалась отечественная интеллигенция вкупе с зарубежной и в два счета разъяснила следствию: если цыган торгует наркотиками, то это наказуемо, а ежели порошок толкает поэтесса, то ей это вроде бы даже и положено, творческого процесса ради…

– Вообще-то, там многое не доказано…

– А я от муровских знакомых слышала, что дело было верное.

Она встрепенулась, увидев, как распахнулась дверь ванной. Понятые старательно отвернулись. Показался Илья Лазаревич с закатанными по локоть просторными рукавами белого халата. Лицо у него было крайне многозначительное, и Даша обреченно вздохнула.

Старик прошел в роскошную кухню, старательно притворил за собой дверь, принялся протирать извлеченным из кармана огромным пестрым платком влажные руки. Некоторую любовь к театральным эффектам он питал всегда (в юности даже, по слухам, пытался попасть в театр Мейерхольда, но не принял привычки Мейерхольда держать на столе маузер и убрался себе восвояси).

Слухам про Мейерхольда она не верила, поскольку была сыскарем и умела сопоставлять даты. Когда Лазаревич достиг отроческих лет, Мейерхольд уже остепенился от угара первых революционных лет и маузера на столе не держал…

– Ну? – спросила Даша.

– Конечно, мне еще скажут веское слово за рентген и скальпель патологоанатома, – сообщил старик. – Но что касается до общего и целого… Дашенька, вы таки можете меня зарезать, как Юдифь Олоферна, но я буду стоять на том убеждении, что никаких других травм, кроме перелома шейных позвонков, сии останки не содержат. Объектов, непочтительно именуемых «жмуриками», ваш старый еврей повидал на самую малость поменьше, чем Ротшильд – золота, а уж сколько повидал Ротшильд золота, вы себе немного представляете…

– Убийство? – тихо спросила Даша.

– Вот это уже ваша забота, Дашенька, – пожал плечами старик. – Я вам говорю за одно то, что, с точки зрения медицины, у нее обязаны быть травматические повреждения черепа, коли уж она грянулась во весь рост, поскользнувшись на мыле… Но я не нахожу ни малейших.

– Все-таки женщина, – сказал Чегодаев. – Роскошная грива густых волос, могла смягчить…

– И все равно – ни малейшей гематомочки не прощупывается. А должно бы, иначе – не сидеть мне в синагоге у восточной стены…

– А причем тут восточная стена? – угрюмо спросила Даша.

– При том, Дашенька, что она в синагоге самая почетная, чтоб вам было известно…

– Ну ладно… – сказала она ничуть не веселее. – Пусть еще патологоанатомы посмотрят, в самом-то деле… Как насчет времени смерти?

– Хоть я и не бог, но предположительно скажу – от восьми до десяти часов назад.

– Меж четырьмя и шестью утра?

– Примерно.

– А как насчет изменения позы трупа? – вмешался Чегодаев.

– Вряд ли таковое имело место, – сказал старик, садясь. – Я вам все подробно напишу, а бедняжку можно увозить… Ничего не имеете против? – Он облегченно откинулся к стене, полузакрыв глаза. – Ф-ф… Годы все-таки неприятная вещь, когда их много.

Даша переглянулась с Чегодаевым. По совести говоря, она все же не считала старого эксперта истиной в последней инстанции, несмотря на весь его опыт, но вслух, конечно, ничего подобного не сказала бы.

– И еще, – сказал старик, полуоткрыв глаза. – Ноготки у нее красивые, длинные, ухоженные, но парочка обломана совершенно неприглядным образом, а под ногтями, под всеми практически, какие-то частички, ничуть не похожие на обыкновенную неряшливую грязь. Я там старательно собрал в конвертик, сколько удалось. Больше похоже на волокна ткани. Конечно, и это ничего не доказывает, однако…

– Ладно, – сказала Даша. – Меж четырьмя и шестью утра?

– И никак не позже шести, если ваш старый еврей хоть капельку соображает насчет покойников…

Глава вторая

Суета и сюрпризы

– Ну ладно, – сказала Даша. – Увозите тело, если прокуратура не против… (Чегодаев движением головы дал понять, что против ничего не имеет.) Схожу посмотрю, что там делается…

В комнате сноровисто продолжали обыск, он же – осмотр. Ловко обогнув занятых делом людей, Даша распахнула высокую дверь из натурального дерева, определить которое с ходу не смогла, да и не пыталась забивать голову такой чепухой.

И оказалась в роскошной спальне, выдержанной в золотисто-багряных тонах, со светлой мебелью. В глаза прежде всего бросалась не обстановка, а огромные цветные фотографии числом не менее дюжины, красовавшиеся на стенах, где только возможно. Мерилин во всех видах, конечно. Самая большая Мерилин, в натуральную величину, пожалуй, украшала собою стену – стояла с ослепительной улыбкой в каком-то фантастическом платье, облегавшем, право слово, как вторая кожа. На миг взыграли чисто женские инстинкты, и Даша залюбовалась чудом портновского искусства, всерьез гадая, из чего оно может быть сочинено.

Самая маленькая Мерилин представляла собой фото величиной с открытку, стоявшее в рамке на ночном столике. Рамка, сдается, серебряная. Там Мерилин выглядела спокойной, чуточку усталой, не улыбалась, а просто смотрела на зрителя так, словно хотела сказать что-то вроде: «Ну и вот она я, какая уж есть…»

Тренированный сыщицкий взор сразу подметил несообразность, и тут же стало ясно, в чем она заключается: одна из Мерилин, в джинсах и вишневой блузке, стояла, положив руку на капот вишневого, в тон блузке, «мерседеса», и мерс был чуть ли не самой последней модели. Меж тем даже Даше было известно, что Мерилин-оригинал то ли покончила с собой, то ли была убита больше тридцати лет назад. Не было тогда таких мерсов и быть не могло.

Ну разумеется, на этом снимке – Мерилин-дубль. Сходство и в самом деле потрясающее. Даша попыталась определить, где заснят оригинал, а где дубль, но на других снимках не было столь явных подсказок, и она оставила это пустое занятие. Отметила лишь идеальный порядок в спальне, вздохнула и направилась в самую дальнюю комнату.

Славка сидел лицом к двери, по старой привычке, а напротив него вполоборота к Даше помещался невысокий мужичок, этакий джинсовый мальчик лет пятидесяти, лысоватый и крепкий, но тенорком напоминавший скорее подростка в период алых прыщей и полового созревания. Он возбужденно толковал что-то, не обратив на Дашу ни малейшего внимания, торопился, глотал слова, помогал себе отчаянными жестами обеих рук. Даша остановилась в дверях, вытащила блокнот с отрывными листами и принялась энергично черкать.

– …потому что лечить от алкоголизма – это всегда палка о двух концах, бабушка надвое сказала, и вообще, все, кого я знал, кто завязывал, потом развязывали так, что небу становилось тошно, или как там говорится – жарко, да?

– Да вроде бы, – отделался универсальной фразой Славка, вопросительно подняв взгляд на Дашу.

Она шагнула вперед и показала Славке верхнюю страничку блокнота, держа так, чтобы не рассмотрел джинсовый мальчик. Там был изображен череп с костями, увенчанный вопросительным знаком, а пониже крупно выведено: «4-00 – 6-00». Череп согласно их давнему нехитрому коду обозначал предположительную насильственную смерть. Будь смерть естественной, вместо черепа красовался бы крест.



Славка чуть заметно дернул бровью, его равнодушное участие к собеседнику вмиг сменилось мгновенным острым интересом, чего собеседник заметить не мог, а вот Даша определила сразу – слишком долго проработали бок о бок.

Тут только джинсовый заметил Дашу, воззрился без всякого интереса, с видом невыразимой печали. Первые впечатления бывают и обманчивы, но вот страха в нем Даша вроде бы не чуяла, взвинчен и печален до предела, но испуг вроде бы не просматривается…

– Начальство, – сказал Славка собеседнику, показав глазами на Дашу.

В глазах у того не появилось ни любопытства, ни мужского интереса. «Как бы не расхныкался, – подумала Даша, садясь в уголке, – полное впечатление, слезу сейчас пустит…»

– Гражданин Гуреев, – сказал ей Славка. – Менеджер… покойной.

– Сердце? – пискливо выговорил гражданин Гуреев, уставясь на Дашу отрешенно и тоскливо.

– Простите?

– У нее что, сердце отказало?

– А сердце было больное? – спросила Даша.

– Сердце было здоровое, только если пить такими дозами, и у быка будет инфаркт…

– Крепко закладывала?

– Ага. И старательно. – Он схватился за голову. Странно, но в этом жесте не было ни капли дурной театральности. – Сразу надо было ехать, может, и откачали бы…

– Простите? – повторила Даша.

– Я рассказывал уже… – Он кивнул на Славку и без перехода зачастил истеричной скороговоркой: – Я ей позвонил в час, когда уже прошли все сроки… Нам же надо было ехать записываться, а студия сейчас стоит бешеные деньги… Она меня послала и далековато, бросила трубку, я опять позвонил, она опять послала, по голосу видно было, что после позавчерашнего… Я больше не звонил, а минут через сорок поехал, хотел, извините, оттаскать на матах, приезжаю – а на площадке сущий митинг, потому что Ритка успела затопить нижнюю квартиру… Ну, и потом… – он сморщился, прямо-таки скрючился.

– В час? – громко переспросила Даша.

– Ну, минут в пять второго… Не позже.

«Хорошенькие дела», – подумала Даша не без смятения.

– Извините, – сказала она. – А вы уверены, что это была… Маргарита?

– А кто ж еще?

– Ну, может, вы номером ошиблись?

– У меня ее номер в памяти. В телефонной памяти. Она мне оба раза ясно сказала: «Пошел ты, Робик, со своей записью…» Какие тут ошибки?

– А голос был точно ее?

– Я, знаете, не анализировал, – впервые огрызнулся осиротевший менеджер. – Обычный Риткин пьяный голос, вот и все. Не могла же это быть Нина?! Я про горничную…

– Понятно, – сказала Даша, чувствуя нехорошую сухость во рту. – Продолжайте, я не мешаю…

Не было особенного продолжения. Славка, задав несколько абсолютно ненужных вопросов, довольно мастерски съехал на единственно важный сейчас: где гражданин Гуреев пребывал с трех часов ночи до семи утра? Последний без малейших колебаний и промедлений сообщил, что домой вчера приехал около одиннадцати вечера и часов до двух дня, пока не поехал материть беспутную подопечную, пребывал в кругу семьи, состоящей из супруги, двух детей и бассет-хаунда, не названного им по имени.

Не было смысла возиться с ним и далее. Решительно встав, Даша кивнула Славке:

– Пойдем покурим? Вы пока здесь посидите, простите, не знаю…

– Роберт, – сказал он отрешенно. – Роберт Петрович. Так все-таки сердце?

– Ох, не знаю, – сказала Даша. – Там еще доктор колдует… Вы тело, кстати, не трогали?

– Я ее только взял за руку, смотрел пульс, а потом участковый меня оттер, почти сразу же…

Даша внимательно осмотрелась и, убедившись, что в комнате нет телефона, а из кармана у безутешного менеджера не торчит ничего, напоминавшего бы сотовик, вновь решительным кивком поманила Славку. Первой вошла в спальню, оказавшись под перекрестными взглядами дюжины настоящих и поддельных Мерилин. Придвинула блиставшую чистотой хрустальную пепельницу, сказала:

– Похоже, имеем головную боль…

Лицо у верного сподвижника было сосредоточенно-злое – Даша прекрасно знала это выражение.

– Точно – шесть утра? – спросил он тихо.

– От четырех до шести, – сказала Даша. – Лазаревич может ошибаться, но не настолько…

– И – не сердце?

– Перелом шейных позвонков, – сказала Даша. – Что интересно, без иных сопутствующих повреждений. Последнее слово за патологами, и все же… Когда старик нас подводил?

– Ну, тогда получается совсем интересно, – сказал Славка. – Роберт клянется и божится, что покойница его дважды послала матом посредством телефона, и как раз после тринадцати ноль-ноль. Между прочим, если это все же мокрушка, Роберту она невыгодна в первую очередь – он работал совсем по-западному, на проценте, а процент был жирный…

– Это, вообще-то, ничего еще не доказывает, – сказала Даша. – Может, там безответная роковая страсть и фатальная ревность…

– Да все возможно, конечно. Сергей поехал к нему на хату, порасспрошать порядка ради… Только это не самое интересное, Даш. – Он извлек из просторного кармана пуховика белый конверт из плотной бумаги, двумя пальцами вытащил несколько фотографий. – Глянь. Пальчики с них уже сняли, так что давай смело…

Даша машинально, порядка ради пересчитала полароидные фотографии – шесть. Все они с небольшими вариациями являли один и тот же сюжет: перед объективом бездарно позировала подогретая спиртным компания, состоявшая из подрастрепанной Маргариты Монро в синем вечернем платье с разрезом сбоку и символическим декольте, а также трех не менее поддавших личностей мужского пола в хороших костюмах с полуразвязанными галстуками. Фотографировал все время кто-то из трех кавалеров – этот вывод Даша сделала довольно быстро, кого-то одного постоянно недоставало на снимках, тут и стажер сообразит…

Судя по декорациям, пиршество имело место быть то ли в шикарной новорусской квартире, то ли на не менее роскошной даче – в кадре постоянно маячили то угол мраморного камина, то огромный ковер с развешанными на нем в художественном беспорядке саблями и шпагами, то высоченное окно, задернутое собранной в идеальные дугообразные складки синей портьерой – вульгарное определение «штора» вряд ли тут подходило. Да и уставленный недешевыми бутылками стол являл собою чудо заграничного мебельного мастерства.

Вот только компания, надо сказать, выглядела не в пример примитивнее, нежели окружающая роскошь. Фантазии у гуляк не было никакой: то Маргарита сидит на коленях у кого-то из троицы, зазывно обнажив ножку, то оба собутыльника восседают на мягких подлокотниках ее кресла, приняв позы, казавшиеся им великосветскими и мужественными. Обычный дешевый выпендреж. Никакой тебе икебаны. Только один снимок носит следы потуг на художественность: восседающий одесную от певицы субъект держит у самой ее лебединой шейки сверкающий охотничий нож устрашающих очертаний, а Маргарита закатила глаза в комическом ужасе. Что до сидящего слева, лицо у него скорее скучающее – как и на всех прочих снимках, впрочем, сразу видно, что он, в отличие от остальных, присутствует на пирушке скорее по обязанности.

Одним словом, иллюстрация к анекдотам про убогость воображения у новых русских, да и только. С единственным немаловажным для Даши уточнением: двух мужчин она никогда прежде не видела, можно утверждать со всей уверенностью, а вот третий был не просто знаком – последние два месяца без особого рвения, но и без нареканий исполнял роль ее агента-информатора в губернской управе. Каковую роль взвалил на свои отнюдь не хрупкие плечи отнюдь не добровольно. История банальнейшая: нечистого на руку и иные оконечности организма субъекта подловили на горячем и поставили вопрос ребром, предложив незатейливую альтернативу: либо чалиться на нарах, либо с оформлением надлежащей подписки оставаться в прежнем качестве, добавив к своим обязанностям функции стукача. Или, благолепия ради, негласного сотрудника – всякий знающий опер старается своих «подметок» не обижать и не оскорблять неподобающими терминами…

Про то, что этот тип работает на нее, Славка не знал. Согласно заведенным исстари правилам игры – каждый знает лишь своих информаторов, исключения редки…

– Ну и? – спросила Даша, отложив снимки.

– Знаешь кого-нибудь?

– Только Марго, и ту заочно. А ты?

– Аналогично, – сказал Славка без малейшей заминки. – Видишь ли, вот этот, – он взял фотографии и ткнул пальцем в субъекта со шварценнегеровским клинком, – засветился возле данной квартирки аж дважды. Часу в четвертом утра именно он привез Маргариту домой и транспортировал до двери, а может, и до постельки. Задачка была нелегкая, поскольку Маргарита была игрива, веселее некуда, распевала шансоны на весь подъезд, орала от избытка чувств и все такое прочее…

– Откуда столь блистательная компра?

– Понятых видела? Соседи напротив. Они его и срисовали по фото. Доченька у них, понимаешь ли, погуливает со всем пылом юности, вот и вчера исчезла без предварительных уведомлений, они на каждый шорох в подъезде выскакивали. Точнее, выскакивал один папаша, поскольку мамаша пребывала в полуобморочном состоянии… Вот. А где-то около половины первого, дня понятно, папаша отправился выгуливать собачку и вновь узрел данного субъекта – он не ручается, что субъект выходил из квартиры Марго, просто-напросто спускался по лестнице аккурат перед собаковладельцем… Такое вот кино. И если смерть воспоследовала меж четырьмя и шестью, то этого деятеля с ножичком нужно срочно вычислять, а там и в гости волочь… А?

– Да уж. Со всем усердием волочь… – кивнула Даша. – Ну, а беспутная дочка-то нашлась?

– Ага. Заявилась часа в два, получила выволочку, дома сидит… Короче, фотки я забираю и размножаю.

– Валяй, – сказала Даша. – Что там насчет знакомых, друзей и связей твой Роберт поет?

– Рехнемся список составлять.

– Понятно… – она придавила окурок и подняла глаза на верного сподвижника. – Ну, а если Роберт не врет насчет двух своих звонков, кто ему мог отвечать пьяным женским голосом, да еще выдавать себя за Марго, причем в то время, когда Марго этот мир давно покинула? Интересный вопросик, а?

– Да уж…

– Что там за горничная на горизонте?

– Уже поехали за горничной, Роберт дал наводку. Девка как девка, студентка, кажется. В обнаженном виде весьма даже неплоха.

– Из чего вытекает?

– Любуйся, – Славка извлек новую фотографию, побольше размером. – Вообще-то, это странно немножко, Марго в розовой любови вроде не подмечена…

Зрелище было пикантное – Маргарита Монро, грациозно положив ножку на ножку, восседала в том самом золотистом кресле, где сейчас сидела Даша. Из одежды на ней наличествовали лишь серьги, браслет и массивная золотая цепочка, а на подлокотнике, приобняв певицу за лебединую шею и с обаятельной улыбкой уставясь в объектив, устроилась темноволосая девчонка несколькими годами моложе, одетая еще скупее (цепочка не в пример тоньше и колечко поскромнее).

– Гоняшка? – спросила Даша.

– Она. Обе чуток поддавши, а?

– Похоже, – сказала Даша, огляделась. – Фотоаппарат был расположен высоковато… слушай, похоже, никто его в руках не держал, а стоял он во-он на той полочке, где ваза. – Она встала, подошла к полке, обернулась. – Точно. Автоспуск, надо полагать. Скажи ребятам, пусть на фотоаппарат обратят внимание, если найдут, конечно… Мало нам кабака «Золото Шантары», который замучишься отрабатывать, мало нам массы друзей и связей в самых неожиданных сферах, тут еще и лесбос замаячил… А ежели…

В дверь деликатно, но громко постучали. Выйдя в другую комнату, Славка почти сразу же вернулся, досадливо пожал плечами:

– Туз-отказ. Горничная Ниночка нынче дома не ночевала, отчего родители, простые советские инженеры, в панике и отчаянии. Умоляют немедленно подключиться к поискам родимого чада. Что смотришь?

Даша хмыкнула.

– По всем канонам детективного жанра один из нас должен нахмурить лоб и сказать: «Думаешь?» А второму следует многозначительно произнести: «М-да…» А вообще-то, черт его ведает, Слава, может, тут и вправду – «М-да…» Я так понимаю, у егозы Ниночки ночевки вне дома не в обычае?

– Вот именно. Родители на ушах стоят.

– Они еще этого не видели… – фыркнула Даша, глядя на двух нагих граций. – В общем, видела я по роже Чегодая, что и он в естественную смерть как-то не особенно верит, а если добавить некоторые странности… Никуда нам от работы не деться.

– Нам? – печально поморщился Славка.

– Ну, извини, тебе, – сказала Даша. – Я в нынешнее креслице, честное слово, не рвалась, что тут поделаешь… Но есть и оборотная сторона медали, светлая. Чем могу, помогу.

– Людьми, конечно. И колесами.

– Нет проблем, парень, нет проблем… – задумчиво сказала Даша. – Знаешь что? К трем главным мотивам у нас в данном случае еще и четвертый добавляется. Касаемо кого-то другого, хватило бы секса, страха разоблачения и материальной выгоды, но коли уж речь зашла о Монро, нужно вписать еще и фанатов. У нас тут не столица, но фанаты и фанатки у нее были, я слышала. Ну, не надо делать столь убитую физиономию… Все я понимаю, однако придется и этот вариант отрабатывать. А поскольку…

На сей раз дверь распахнули без стука. Володя Каминский, эксперт, влетел, тщательно прикрыл дверь за собой и, глядя несколько странно, сообщил:

– Там видак включился. Пашет на запись, программа заработала.

– Ну и что? – спросила Даша.

– А то, что примерно в двенадцать дня вырубали свет. Примерно на полчаса. В «дворянских гнездах» такое тоже случается – тут не дачный район, собственную электростанцию завести в центре города трудновато. И не было света, я повторяю, полчаса.

– Да не стой ты с такой рожей! – в сердцах привстала Даша. – Курсанточек эффектами изумляй…

– У тебя видак есть, товарищ майор?

– Стоит паршивенький, пылится, – сказала Даша. – Раз в год врубаю…

– А на запись программируешь?

– Раз в три года.

– Ну вот… Видишь ли, когда свет отключается всего на несколько минут, у видаков стираются программы, ежели таковые были введены, да вдобавок обнуляются часы, приходится потом заново стараться… А там часы показывают нормально, соответствующее время, и программ введено целых четыре. Одна цифирка мигает, как и положено, когда запись идет, три остальных ждут своей очереди…

Он дал им немного времени как следует осознать услышанное и осклабился со столь гордым видом, словно убивец был теперь в кармане или в крайнем случае на коротком поводке и в строгом ошейнике. Добавил:

– А поскольку я уже от Лазаревича слышал, что смерть воспоследовала меж четырьмя и шестью…

– Ладно, не тупые, – сказала Даша грубовато. – Значит, покойная вставала после полудня и видак программировала? Житейское дело, а? Почему раньше не усмотрели?

– Интересно, кто знал? – пожал плечами Каминский. – Сосед, который понятой, когда видак включился, вылупился на него, как чумной, а потом и возопил, что этакого быть не может. Свет отключали, вещает, он сам какую-то очередную серию писал, и у него чуть кассету не заклинило. Он ведь тоже краем уха Лазаревича слышал…

– Соображает, – хмыкнула Даша. – Радоваться надо, что не перевелись еще добровольные помощники следствию, а не иронию шутить… – Она посерьезнела. – Ну ладно. Если это все же естественная кончина, хозяйка видак включить после полудня никак не могла. А если мокрушка – зачем убийце-то с видаком возиться? А, ребята? Или это друг дома в гости зашел, не заглянув в ванную, стал себе расхаживать по квартире и видаком забавляться от нечего делать… Идиотство какое! Да, а что он там пишет-то?

– Похабщину он там пишет, – с кривой улыбочкой поведал Каминский. – Дозволенную цензурой…

Даша вышла в гостиную. Чегодаев стоял посреди комнаты, сунув руки в карманы черного просторного пальто и весь подавшись вперед, смотрел на экран так, словно там неким чудом вдруг явилась детальная картина убийства, в цвете и крупных планах.

Увы, ничего подобного не наблюдалось. Кроме разве что цвета – ящик был неплохой, японский. Во всем великолепии чистейших спектральных колеров на думской трибуне красовался мордастый отпрыск юриста и дурноматом орал:

– …и мало того, что в генпрокуратуре агенты влияния, там еще и масоны, однозначно!

Даша с любопытством покосилась на Чегодаева, которого такие сенсации, как ни крути, касались больше, чем кого бы то ни было из присутствующих. Досадливо фыркнув, Чегодаев отвернулся и нейтральным тоном сообщил Даше:

– «Парламентская неделя», мы сейчас по программе сверились. Правда, запись пошла примерно с середины.

«Видывала я зацикленных на политике, – подумала Даша в некотором смятении. – Но как-то не встречались еще индивидуумы, столь одержимые интересом к парламентским дебатам, что и мертвыми вскакивали, дабы настроить видюшник… Нет, ну кому понадобилось манипулировать с видаком в двух шагах от трупа и, главное, зачем?»

Как она ни гнала ощущение тягучего, тягостного сна, оно, клятое, не проходило. Опера сноровисто делали свое дело, с бесцеремонным равнодушием копаясь в том, что осталось от чужой, изрядно-таки беспутной жизни. Отрешенно сидели в мягких креслах понятые. Сын юриста громил масонов, внося свою толику сюрреализма в происходящее. В подсознании у Даши с недавнего времени засела этакая тревожащая заноза, прекрасно знакомые симптомчики – тренированная сыскная собака верхним чутьем взяла некую несообразность, но не понимала еще, в чем тут суть.

Она присела на оказавшийся свободным стул, вытащила блокнот и принялась рассеянно черкать на чистой страничке – по старому обычаю отпускала на волю поток сознания. Авось заноза обретет четкие очертания… Все равно делать ей решительно нечего, руководящие указания не требуются, равно как и личное участие.

Чегодаев заглянул ей через плечо, громко хмыкнул. Даша посмотрела на свои художества уже осмысленно и чуть виновато улыбнулась.

– Подсознание работает? – спросил Чегодаев.

– Ох, да совпадение…

Оказалось, она чисто машинально намалевала во весь листок пронзенный кинжалом цветок, похожий более всего на колокольчик вьюнка. Пикантность в том, что у блатных такая наколка означает «Смерть прокурору!» – о чем оба прекрасно знали.

Однако, если грубо набросать ассоциативную цепочку… Цветок… цветок в пыли… растоптанный цветок, сиречь мертвая красотка… женщина… болтовня…

За все время, что в квартире находились опера, телефон не зазвонил ни разу (иначе Даше непременно доложили бы о звонках) – что странновато для квартиры очаровательной болтушки с кучей телефонизированных знакомых, каковые по логике событий и подозревать не должны о том, что певица внезапно покинула этот мир…

Даша резко встала, огляделась, сняла трубку шикарного аппарата. Гудков не было. Не бог весть какое открытие, но все же ради вящей скрупулезности…

Отправив одного из оперативников проверить провод на лестничной площадке, она направилась взглянуть, как идут дела у Славки. Там кипела работа. Верный сподвижник уже изобразил на большом листе бумаги классическое «солнышко» – из центра идут несколько линий, и каждая украшена изрядным (и оттого заранее повергающим в уныние) списком фамилий. Коллеги по ремеслу, особо близкие знакомые, возможные недруги и так далее. Потом «солнышко», разумеется, превратится в паутину, иные фамилии будут всплывать на нескольких направлениях сразу, уж это как водится…

– А почему эта вот колоночка такая короткая? – спросила Даша, присаживаясь в сторонке.

Лысоватый Роберт обернулся к ней, как ужаленный:

– Извиняюсь, насчет связей с криминалом я не спец. И вообще, такая постановка вопроса…

– Что поделать, рутина, – благодушно кивнула Даша.

Не было смысла нажимать именно сейчас. Будет еще время поболтать с месье импрессарио по душам. Пусть уверяет кого-нибудь другого, что он понятия не имеет о криминальном народе, подвизаясь при кабаке «Золото Шантары»…

– У вас телефон с определителем номера? – спросила она.

– Не-ет, – судя по лицу Роберта, он отчаянно пытался просечь возможный подвох. – Зачем мне? Обыкновенный у меня телефон…

– У горничной были ключи от квартиры?

– Да, вроде да…

– А у кого еще?

– Не знаю, правда…

Никчемушные были вопросы, если подумать. Все равно бытие покойной еще долго будут раскладывать по полочкам спецы, а начальству в лице Даши, естественно, явят подробнейшее изложение трудов праведных… Но чем-то же надо себя занять?

«Значит, Мерилин Монро…», – протянула она про себя. Встала и сняла с полки толстый том, именовавшийся соответственно: «Богиня». Раскрыла наугад: «По свидетельству его семьи, Хронек до самой своей смерти считал, что мафия имела прямое отношение к событиям, сопутствовавшим кончине Мерилин Монро».

Нет уж, в нашем случае придется отказаться от столь заманчивой версии – хотя бы из уважения к теории вероятности. Дубликат, как он ни стремился походить на оригинал, не смог бы в точности повторить жизнь и смерть кумира. У нас и дома пониже, и асфальт пожиже, господа…

– Вот что, я эту книжку… – замолчала и обернулась в сторону распахнувшейся двери.

Ее водитель, влетевший не столько с деловым, сколько с ошарашенным видом, все же нашел достаточно смекалки, чтобы при виде постороннего, сиречь Роберта, не орать во весь голос. Отрапортовал: «Товарищ майор, сообщение…», – а остальное старательно прошептал Даше на ухо.

– Дела… – сказала она тихонько. – Слава, я лечу в контору. – И за спиной Роберта легонько взмахнула двумя вытянутыми пальцами, одними губами проговорив: «Бабах!»

– Кого? – не выдержал Славка.

– Степаныча, – бросила она через плечо. – Разъединственного, соколика…

Глава третья

Кавалергарда век недолог…

Голову можно прозакладывать, их с Воловиковым «срисовали с фаса» в три секунды. За охрану здесь отвечал народ весьма серьезный, и добрая половина этого народа в недавнем прошлом отягощала плечи разномастными погонами. Но никто, понятное дело, не дергался, не препятствовал, даже не подавал виду, что засекли. Один только, широкий, как шкаф, дернулся было преградить дорогу самой обыкновенной «Волге», дерзнувшей пристроиться рядом с табунком иномарок, но напарник что-то моментально шепнул излишне резкому, и тот столь же мгновенно увял.

– Хватит, – сказал Воловиков шоферу. – Здесь останови.

С пригорочка кладбище Кагалык открывалось, как на ладони: справа – скромненький район, советских времен, где самым роскошным сооружением был зеленый железный крест, старообрядческий, украшенный финтифлюшками из мастерски гнутого прутка. Левее располагался «новострой» – от простеньких мраморных плит до вычурных сооружений, среди коих особенно выделялась довольно точная копия Тадж-Махала из розового камня, высотой метра в три. Мавзолей этот имел сомнительную честь возвышаться над бренным прахом Чимбри Шэркано, правой руки цыганского барона Басалая. Бедолага Чимбря в прошлом году скончался от естественной для наркоторговца хвори – передозировки свинца, неожиданно и громогласно введенного в организм из трех стволов. Стволы нашли, конечно, валялись тут же, а вот те, кто их бросил, растворились в воздухе. В последние годы у российского воздуха, к удивлению мировой научной общественности, обнаружилось неизвестное корифеям физики свойство: иные человеческие организмы в нем растворялись мгновенно и бесповоротно…

Цыганский барон собственной персоной только что прошел мимо в окружении свиты, и взглядом не удостоив машину, где сидели Даша с Воловиковым. Басалай определенно был погружен в непритворную печаль – как подавляющее большинство тех, кто проходил в ворота. Какие люди шагали, скорбно потупя взор, бог ты мой, какие люди! Те, кто и был властью в Шантарске, те, кто все и решал. Хозяева. Особы, приближенные к хозяевам. Шестерки такого уровня, что их и шестерками-то назвать язык не поворачивался, ибо все в мире относительно. У ограды кладбища стояли и единственный в Шантарске «роллс-ройс» с поэтическим названием «Серебряная тень», и единственная в Шантарске «ламборгини», и оба «бентли», и все четыре «феррари», «мерседесов» – что грязи. Супердорогих шуб – стада неисчислимые. Сливок общества – море разливанное.

Вот только повод для тусовки был самый что ни на есть печальный. И дававший тем, кто порой тратил время на самоанализ, прекрасный случай вспомнить, что самая талантливая на Земле книга – книга Экклезиаста…

Этот мир совершенно неожиданно и без всякого со своей стороны желания покинул господин Гордеев, Фрол Степанович, более известный как Фрол и Степаныч, овеянный, как уж водится, жутковатой славой «черный губернатор» Шантарска. Владелец заводов, газет, пароходов, крестный отец, превеликого ума человек, везунчик. Ум и везение перехлестнулись с зарядом, эквивалентным граммам шестистам тротила, сработавшим под днищем «вольво», скорее всего, от радиосигнала, поданного теми, кто находился поблизости и держал машину в прямой видимости, – очень уж чистый был взрыв, случившийся на пустынной окраинной дороге, так что не пострадало ни одно постороннее живое существо. Экологически чистый взрыв, можно сказать. Четверо в «вольво» погибли мгновенно, ту жуткую обгорелую куклу, что осталась от Фрола, смог опознать один из лучших в Шантарске дантистов благодаря собственноручно поставленному золотому мостику, а остальных не опознали вообще, так что приходилось верить на слово приближенным покойного, уверявшим, что в машину с боссом сели именно эти трое. Кусок железа от вольвовского кузова, словно осколок великанского снаряда, разнес лобовое стекло мчавшейся следом машины с охраной, начисто снес голову «волкодаву» рядом с шофером и насмерть поразил второго, на заднем сиденье, так что в заголовке уголовного дела об убийстве значилось шесть фамилий. И можно было биться об заклад на какие угодно суммы, что дело уйдет в архив нераскрытым. Все в уголовке это прекрасно понимали – нахлебались прецедентов досыта, тут не обязательно быть Мегрэ…

Но главное, головная боль была порождена не поганеньким чувством профессионального бессилия, а кое-чем иным. Мгновенно образовавшимся вакуумом. Есть нечто общее меж президентским креслом и капитанским мостиком пиратского корабля – и злат трон, и каюта предводителя пиратов недолго остаются пустыми. Тут же, как из-под земли, вырастает толпа желающих согреть седалищем захолодевшее сиденье, а методы, честно говоря, в обоих случаях крайне схожи. Честное слово. Особо циничные субъекты имеют нахальство утверждать даже, что полосующие друг друга абордажными тесаками пираты объективно причинят меньше вреда, чем поцапавшийся с родным парламентом президент или король.

Словом, после смерти Фрола в самое ближайшее время в граде Шантарске следовало ожидать резни за опустевший трон, сиречь «черного передела», отчего сыскари заранее (хоть и не признаваясь в том вслух ни единой живой душе) преисполнились самой черной меланхолии. Подобные разборки частенько оставляют и «посторонние» трупы – тех невезучих, кто подвернулся под автоматную очередь или оказался в зоне взрыва чисто случайно. И если в прошлой своей жизни Даша несла только личную ответственность (а много ли зависит от рядового опера, пусть и «важняка»?), то теперь, перейдя в разряд начальства, имела все основания ожидать свою порцию шишек.

– Испанский вариант, – сказала она задумчиво.

– Что? – легонько встрепенулся Воловиков.

– У испанского короля охрана работает по этой методике, – сказала она. – Три кольца. Дальнее внешнее, близкое к объекту, непосредственное окружение…

Судя по лицу шефа, он охотно оценил бы Дашину эрудицию непечатно. Сдержался, однако. Фыркнул:

– Похоже…

– Ревякин мне докладывал, – вяло продолжала Даша. – Кладбище эти мальчики взяли в «коробочку» еще за сутки. После столичного взрыва все ученые… Видите, как дочку обложили?

– Где? – шеф с неподдельным интересом повернул голову. – Я ее в натуре и не видел…

– Во-он, белая шапочка иногда промелькивает…

Белая вязаная шапочка то и дело скрывалась за широченными спинами, обтянутыми темными пальто. Дочь Фрола, спешно прилетевшую из доброй старой Англии, где грызла гранит науки в Кембридже, охрана заслоняла плотнее, чем это было с президентом во время его незабвенного визита в Шантарск. Без особого труда, наметанным глазом, можно было определить второе кольцо, замыкавшее в себя с дюжину ближайших могил, а там и третье. А там и многочисленных одиночек, расставленных там и сям в надлежащем отдалении. Даже на вершине ближайшей к Кагалыку пологой сопки виднелось ярко-синее и ярко-красное пятно – парочка иномарок. Что ж, все логично – при минимальных трудах оттуда можно было прицельно засветить реактивным снарядом. В общем, «черной охраны» было чересчур много даже для такого случая.

Ну, и государственная не дремала, конечно. Где-то поблизости расселись в автобусах «терминаторы» полковника Бортко, кроме них, в полной боевой готовности пребывала масса сотрудников самых разнообразных служб. Шутки чёрта общеизвестны, в последнее время перестали соблюдать «понятия» и в том, что касается похорон, – возможны любые сюрпризы…

– Нет, качественно они ее обступили… – не выдержал Воловиков. – Куда там президенту… Кухарука помнишь? Лихого пенсионера?

– Кто ж его когда забывал? – фыркнула Даша.

Кухарук был личностью жуткой. Бывший смершевец, во времена оны лихо командовавший в Белоруссии состоящим якобы из возмущенного зверствами оккупантов населения «партизанским» отрядом, никак не желал спокойно доживать век на пенсии. И примерно раз в неделю обходил массу кабинетов краевого и городского УВД, требуя денег на издание сборника его стишков. Стишки были страшнее атомной войны, но никто не набрался храбрости открыто послать ветерана на три буквы, поскольку он был живой историей, увешан орденами от ушей до пяток, да и ордена, что характерно, были честными, полученными не в тылу, а в жестокой резне с немецкими ягдкомандами, куда набирали не хлюпиков и не трусов…

– Когда уехал президент, заходил ко мне поддавший Кухарук и орал, что такой охраны он и в Минске при немцах не видел, что и у гауляйтера Кубе охрана была в десять раз скромнее, а Кубе уже тогда был приговорен…

– Бог с ним, с президентом, – сказала Даша. – Ему с горы виднее. А вот что касается девочки, ничуть не удивляюсь. Она ж теперь – единственная наследница заводов, газет и пароходов, удивляюсь, что ее вообще в шагающий сейф не засунули. Насколько я знала Фрола, наверняка давно уже готова была надежная команда, неустанно бдящая, чтобы доченьку не обсчитали и не обворовали.

– Плонский?

– Вряд ли, – сказала Даша. – Гниловат. Фрол его использовал от сих до сих, и не более того. Скорее уж Веригин или Данил Черский…

Неподалеку от них со всем подобающим решпектом провели дородного священника в блистающей ризе. У священника уже было профессионально отрешенное лицо. Чуть приподнявшись на сиденье, Даша рассмотрела: там, у разверстой могилы, все готово, толпа сбилась тесным полукругом, только многочисленные охранники, как им и надлежало, стояли кто спиной к гробу, кто вполоборота, медленно вертя головами.

– А стра-ашно им, сучне, – сказала Даша не без мстительного удовольствия. – От судьбы денежками не заслонишься…

– Нам-то от этого не легче, – сухо сказал Воловиков.

– Оно конечно, и все же… – Она помолчала, закурила и наконец решилась: – А вообще – несколько странно…

– Что именно?

– Все последние умертвия. Шаман, Тяпа, Ямщик и, наконец, Фрол.

– Ничего странного, – сказал Воловиков уже не столь сухо. – Обычный, я бы сказал, список. Одни авторитеты.

– Список обычный, а вот методы, которыми их отправили на тот свет… Не наши методы, не шантарские. Колдуну всадили в спину стрелу из арбалета, Тяпу кончили из снайперской винтовочки, Фрола взорвали в машине, Ямщику прыснули в лицо некую гадость, которую ни один химик до сих пор идентифицировать не может…

– Цивилизация и до нас доходит.

– Все верно, – сказала Даша. – Но ведь мы имеем четыре подряд нешантарских метода. Четыре. Подряд. Очень уж массированное перенимание столичного опыта получается, а? Десять лет у нас палили без глушителей в спину да в лоб, ставили на перо или сбрасывали с высокого этажа. Разве что для разнообразия палили из проносящейся машины, а в Поручика нож не всадили – кинули…

– Ты сюда еще Скорпиона впиши.

– Да нет, там все чисто, – сказала Даша. – Пиелонефрит, почки, бронхопневмония, как следствие… Единственный из пятерки сподобился естественной смерти. Но остальные… Ведь серией попахивает?

– Думаешь, сторонние вышибают наших?

– Всего-навсего допускаю, – сказала Даша. – Если счеты меж собой сводят исключительно наши, получается один расклад, а вот ежели наступила «интервенция» – расклад совершенно другой.

– И как я без тебя, такой умной, не додумался…

Сказано это было довольно беззлобно, и Даша тут же ухватилась за подвернувшуюся возможность:

– Значит, разрешаете взять в отработку версию насчет залетных? У меня самой власти нет, чтобы запустить маховик на должные обороты…

– Вот ты куда клонила…

– Ага, – без малейшего смущения призналась Даша. – Так как?

– У тебя конкретный план есть?

– Подробнейший, – сказала Даша. – Сегодня в конторе и обсудим, если не возражаете?

– Не возражаю, – сказал шеф чуть ли не машинально.

Даша облегченно вздохнула про себя. Очень уж легко добилась своего. Но тут же сообразила, что никакой филантропией или мягкосердечием и не пахнет. Шеф быстренько просчитал все не хуже ее самой. Версия насчет «интервентов», положивших глаз на тучные шантарские угодья, потребует от уголовки нешуточной пахоты. Та еще делянка. Но даже если догадки о внешних врагах окажутся ошибкой, ничей скорбный труд не пропадет зря. Потому что в ходе отработки будет получена масса пусть и посторонней, но полезной информации. А информация – вещь ценная. И порой превращается в товар – для обмена, продажи, торговли, угроз, сложных игр… Для примитивного хранения в копилке, наконец, про черный день…

Кстати, точно так же обстоит и с загадочной смертью доморощенной Мерилин. Тенета раскинуты широко, согласно теории вероятности в них попадет масса постороннего, но полезного.

– Что там по Маргарите? – спросил Воловиков. – Из-за Фрола столько времени стояли на ушах, что и обсудить толком было некогда…

Ну вот, накликала…

– Браво топчемся на месте, – честно отрапортовала она. – Эта девчонка, горничная, растворилась в безвестности. Иногда от бессилия начинаю думать, что и она лежит где-нибудь поодаль от Шантарска в стылом виде. Очень уж качественно растворилась, хотя, если учесть безупречную анкету, неоткуда у нее взяться такому мастерству в игре в прятки с органами…

– А может, мастерство тут и ни при чем, – слегка поморщился Воловиков. – Сидит себе на хате вполне законопослушного и благонравного знакомого, который в зону поиска из-за благонравности никак не попадает… ты себя заранее, часом, не настраиваешь на преступление века?

– Избави бог от преступлений века, – искренне сказала она. – Вот чего всю жизнь боялась, хоть и не убереглась однажды. Ну, да снаряд в одну воронку два раза не попадает… И все равно, – решительно добавила она после недолгого молчания. – Может, это и не преступление века, даже наверняка не оно, однако ж клубок закручивается пакостный. Если горничную кто-то хлопнул, были серьезные основания. Если она жива и прячется, опять-таки есть серьезные основания – возможно, знает, что будут искать, а то и знает, кто. Да и саму Маргариту зачем-то же хлопнули весьма профессионально? И зачем-то появился некий неизвестный, прямо-таки жаждавший натолкнуть нас на мысль, что никакое это не самоубийство…

– Уверена?

– Уверена, – сказала Даша. – Другого назначения у этой хохмочки с видеомагнитофоном быть не могло. Ребята старательно высиживали в квартире, пока не сработали все четыре программы.

В течение примерно трех часов. Все четыре записи – никому не нужные обрывки передач. Кусок «Парламентской недели», кусок баскетбольного матча, вовсе уж короткий, пять минут, обрывок «Бизнес-ликбеза», наконец, записанная с середины двести пятая серия которой-то там «Просто Марианны». Полное впечатление, что он не спеша изучал телепрограмму, чтобы ради пущего воздействия выбрать сплошное занудство… Нет, не вижу другого объяснения. Кто-то озаботился подать нам весточку. То, что он предпочел остаться инкогнито, меня как раз не удивляет нисколечко: возможны самые разные коллизии, от вполне обоснованного страха за собственную шкуру до нежелания тратить свое драгоценное время на общение с ментами… Все возможно.

– Этого, с фотографии, никто не опознал? Того, что ночью привез Маргариту домой, а потом был замечен у квартиры?

– Никто, – кратко сказала Даша. Ее стукачок, тот самый, с фотографии, пребывал пока в деловой командировке, и раскрывать его Даша не собиралась даже обожаемому шефу – законы тут действуют старые, устоявшиеся… Быть может, Воловиков кое о чем и догадывался, но те же самые законы запрещали ему задать прямой вопрос.

– Если горничная Ниночка жива, я ее найду, – сказала Даша. – Законопослушный народ не умеет прятаться долго, рано или поздно начнет дергаться, вылезет на свет… Меня другое удручает. Объем информации. Знакомых у Маргариты была масса, из всех, как иные выражаются, слоев общества, соответственно, поток информации идет гигантский. На девяносто девять процентов это бесполезная ерунда, но вы же знаете, как порой случается… Вполне может оказаться, что ключик или след уже красуется у нас перед глазами, но мы не можем его отфильтровать от ерунды. И погружаемся все глубже, глубже… Самое поганое, до сих пор не могу вычислить мотива, классические отпали, пока что не просматриваются. – Она невольно фыркнула. – Между прочим, целых три группы фанатов уже ведут собственное следствие.

– И как?

– Можете себе представить. На уровне мультфильма «Следствие ведут колобки». Один уже притащил мне меморандум на двадцати страницах, хорошо еще, отпечатанный на машинке. Главная мысль сего опуса – несчастную Маргариту зверски изничтожили агенты Аллы Пугачевой, убоявшейся возможной конкурентки. Во всех других отношениях вполне нормальный человек, в Институте биохимии работает…

– Всех знакомых опросили? – спросил Воловиков, нажимая на первое слово.

– Нет, конечно, – сказала Даша. – Прикажете губернатора повесткой вызывать или самой к нему являться? Его высокопревосходительство перманентно государственными делами заняты-с, я свой шесток знаю. Есть и другие… сановнички. Столь же недосягаемые и, откровенно говоря, мне совершенно ненужные. Я, конечно, «соседей» недолюбливаю, но не рискну утверждать, что ее грохнул Стронин из ФСБ или генеральный директор «Шантармаша»… Или генерал Глаголев – который, кстати, после той аварии еще не встал, лежит с ногой на растяжке. Из ревности, по аффекту все перечисленные и полдюжины им подобных убивали бы совсем иначе – а никаких жгучих тайн Маргарита хранить не могла, кто бы ей что доверил? Не тот народ. Так что шишек я решительно отметаю – не оттого, что санкцию на разработку вы мне все равно не дадите, а потому, что в данном случае в убивцы они не годятся… – Она помолчала. – А кстати, не фиксировалось ли попыток или хотя бы намека на попытки…

– Никаких, – сказал Воловиков. – Ни малейшей попытки что-то притормозить или деликатненько посоветовать не утомляться чрезмерно. Вовсе даже наоборот. Все рвут и мечут. Начиная с его высокопревосходительства. На самом высоком уровне было заявлено, что власть ни за что не перенесет столь циничного удара по культурной жизни Шантарска. И убийцу велено искать со всем рвением. Тут всплыла твоя фамилия, вспомнили о твоих прошлогодних геройствах… В общем, следствие будешь держать под личным контролем, в ущерб всем прочим обязанностям, которые со спокойной совестью можешь свалить на Грандовского… Сие – прямой приказ.

– То-то Грандовскому будет весело…

– Ничего не поделаешь. Сама виновата, надо же тебе было со всем блеском раскручивать прошлогодние фантасмагории… Вот и заработала соответствующую репутацию. Ты теперь – Та Самая, вот и страдай…

«Прелестно, – подумала Даша. – Уписаться можно. Дело даже не в том, что от тебя после одного-единственного звонкого успеха назойливо требуют совершать чудеса ежедневно, с восьми до пяти. Есть и другие нюансики». Вполне возможно, кто-то из обиженных ее новым назначением применил старый действенный способ – не стал ругать и сплетничать, а наоборот, расхвалил до небес, как бы заранее выдав вексель от ее имени. И попробуй теперь не раскрутить дело… Древний приемчик, но адски эффективный порой.

– Схожие инструкции получила и прокуратура, – продолжал Воловиков. – Чегодаевские орлы землю роют.

– Да знаю, – сказала Даша. – Наши ребята с ними третий день пересекаются, а сегодня поутру Славка и чегодаевский Адаскин у двери одного из немаловажных свидетелей нос к носу столкнулись…

– Это у которого?

– У того, что рисовал Риточкину обнаженную натуру. С натуры, оказалось. А потом и кувыркались порой прямо возле мольберта…

– По-моему, и чекисты что-то такое копают, – сказал Воловиков. – На волне общего принудительного энтузиазма. Через пару недель День города, в грядущем роскошном шоу Маргарита должна была участвовать со всем усердием, исполнять что-то там новосочиненное на фоне ряженых воевод и бутафорского командора Резанова.

– Ага, – сказала Даша. – Только такой версии нам и не хватало – мол, демократически настроенную певицу убрали зловещие красно-коричневые, чтобы сорвать День города… Черт, а ведь рано или поздно какой-нибудь шизик эту глупость озвучит, взять хотя бы Потылина, у него, говорят, опять ремиссия кончилась, снова на телевидение с сенсациями рвется…

– Ну, у нас сейчас не девяносто третий…

– Все равно, – сказала Даша. – Терпеть ненавижу работать, когда рядом шизики крутятся… Вы мне скажите честно: что им там, наверху, нужно? Письменное признание убивца или истина? Простите за цинизм, но мы люди взрослые…

Воловиков помолчал с минуту, а потом честно признался:

– Пока неясно. Цинично-то говоря… Если начнут ставить палки в колеса, сама почувствуешь, не девочка. Но пока гнев у них вроде бы не наигранный, всерьез требуют, чтобы мы расшиблись в лепешку. В конце-то концов, захоти кто-то спустить дело на тормозах, за три дня успели бы оформить все изящно и ювелирно. Опять-таки – цинично-то говоря…

– Вот и я так думаю, – сказала Даша.

Шефов водитель, предпенсионного возраста сержант Михалыч, сидел так тихо, словно его тут вовсе и не было, даже дыхания не слышалось. Кадр был верный, с Воловиковым работал лет десять, и потому при нем-то можно было не стесняться…

– Сдается мне, это не тот случай, когда кто-то рискнет вышибать липовую «сознанку», – сказал Воловиков бесстрастно. – Чересчур много народу в игре, прокуратура будет бдить серьезно. И постарается опередить, само собой…

Даша понятливо хмыкнула. Человеку непосвященному трудно понять, почему из-за письменного признания подозреваемого меж несколькими конторами кипят прямо-таки шекспировские страсти. На деле все просто, как перпендикуляр: если первыми «сознанку», а то и явку с повинной успеют оформить сыскари угро – они получают плюс, а прокуратура, соответственно, минус. Если первыми варнака расколют прокурорские – все будет обстоять с точностью до наоборот. Вот и вся нехитрая математика, никак не дотягивающая до высшей. Оттого-то опера скрупулезно и отфильтровывают информацию, которой волей-неволей вынуждены делиться с прокуратурой, а вовсе не из-за мифической врожденной вражды… Хотя этим, конечно, сложность отношений меж двумя фирмами не исчерпывается.

– А то есть у меня великолепный кандидат в убийцы, – сказала Даша задумчиво. – Одна фигуристая кошка, из подтанцовки, вечная завистница Риточки. Каждый раз, как поддаст крепенько, кричит… то есть, кричала, что змею Ритку непременно зарежет. Давайте, возьмемся прессовать?

– Поди ты с такими шутками… – вяло огрызнулся Воловиков.

Даша притихла, сообразив, что и впрямь несколько перегнула палку. Чуть сдвинулась влево, чтобы меж двумя передними сиденьями открылся вид на могилу. Над тесно сбившейся толпой поднимался едва заметный дымок ладана, но ни единого звука не доносилось, слишком далеко.

– К вопросу о психологии, – негромко сказал Воловиков. – У меня создалось устойчивое впечатление, что высокие начальнички в глубине души испытывали примерно то же самое, что и эти все… – кивнул он в сторону кладбища. – Маргарита, понимаешь ли, была своя. Их круга. Истеблишмент. Сановные родители, хоть и покойные ныне, сама она – по шантарским меркам звезда богемы, вращалась среди доморощенной элиты… И вдруг в расцвете лет получила по голове. Всем стало неуютно, все вспомнили, что человек, как говаривал классик, внезапно смертен, все ощутили неприятный холодок. Охрана и дома-«сливочники» с плечистыми вахтерами, в конце концов, бессмертия не гарантируют. Не любят «сливки» насильственную смерть, в подсознании остаются неприятные занозы. Отсюда и призыв в лепешку расшибиться. А насчет завистниц… хоть капля серьезности в этом есть?

– Вряд ли, – сказала Даша. – Совершенно не женское убийство. Будь там огнестрелка, я бы еще допускала, а так… И потом, будь это простая завистница, наш таинственный подсказчик вряд ли тратил бы столько трудов, рискуя, что его застукают рядом с трупом…

– Или – подсказчица? Ведь кто-то себя выдавал за Маргариту, и это была женщина…

– Тут, конечно, возможны варианты, – сказала Даша. – Может, их двое – Он включил видак, а Она звонила… Не суть важно. Главное, кто-то гораздо раньше нас узнал, что Маргариту убили. Именно – что убили. И развернул бурную деятельность. Я не верю, что магнитофон включал на запись убийца. Вот не верю, и все. Пресловутый нюх. Давно реабилитированная интуиция… Ч-черт… До меня только сейчас дошло, три дня мучаюсь…

– Насчет чего?

– Сообразила наконец, что там было неправильно, – сказала Даша. – Идеальный порядок, ни малейших следов убийцы – и перевернутая пустая шкатулка. Если ее перевернул убийца, чтобы навести нас на ложный след, почему он не имитировал ограбление? А если шкатулку так бросил Подсказчик – зачем ему это сдалось? Навести нас на мысль, что из квартиры нечто забрали? Что? Неосторожные письма от женатого хахаля? Наркоту? Тайные планы расположения лотков с газировкой на День города? Знаете, у меня есть совершенно идиотская идея. Нужно сесть и составить список… график… черт, даже не знаю, как это назвать. В общем, идея такая: наша звезда прилагала немалые усилия, чтобы подражать Мерилин Монро во всем, что только возможно, с учетом поправки на географическую широту. Со спортсменом путалась, писателя в любовники искала, даже снотворное глотала, хотя и без него спала, как сурок. Так вот, нужно составить этакий синодик: собрать все, в чем Рита подражала Мерилин, и посмотреть, не могли ли на этом пути возникнуть некие дурно пахнущие коллизии, приведшие в конце концов к известному финалу… Не слишком шизофренически, а? Согласна, версия не из стандартных, но и потерпевшая в стандарты не вписывается… Как вам?

– Ну, есть в этом своя сермяга… – подумав, серьезно сказал Воловиков. – Оформи, как одно из направлений, но особенно не увлекайся. Да, а материалы где взять? Насчет оригинала, то бишь Мерилин?

– О, тут порядок, – сказала Даша. – Я в квартире взяла несколько толстенных книг – Мерилин Монро от и до. Забавно, Риточка биографии своего кумира коллекционировала, какие только удалось достать, – на четырех языках, хотя, кроме русского, ни на каком другом не читала.

– Бзик?

– Определенно. А мы-то с вами знаем, к чему порой бзики приводят…

– Ладно, Михалыч, поехали. – Воловиков посмотрел в сторону кладбища. – Ни одна сволочь из чиновных кабинетов так и не приехала – чего и следовало ожидать… Логично, в общем-то. Я вот сам не понимаю, зачем мы сюда приперлись…

– Подсознательно хотелось поставить последнюю точку, – серьезно сказала Даша. – Возможно, самую чуточку позлорадствовать про себя. Как выражаются китайцы, выигрывает тот, кто пережил врага… А все-таки личность была, согласитесь?

Воловиков промолчал. «Волга» медленно проползла мимо шеренги блестящих лимузинов – под настороженными взглядами обступивших машины охранников. Видно было, что столпы криминалитета сделали свои выводы и вряд ли теперь оставят шикарные тачки без присмотра.

– Музычку врубим? – нейтрально спросил Михалыч.

– Валяй, – кивнул Воловиков.

Михалыч сунул наугад первую попавшуюся кассету. Даша не сразу узнала чуть хрипловатый женский голос:

– Говорите, я молчу!

Все припомните обиды,

и нахмуритесь для вида,

мою руку не допустите к плечу…

Говорите, говорите, я молчу…

Она даже вздрогнула, словно увидела привидение. Не сразу вспомнила, что ничего удивительного не случилось, – самое обычное дело в наш век с его видеокамерами, магнитофонами и прочей техникой…

Что-то, видимо, сообразив, Воловиков спросил:

– Лямкина?

– Маргарита Монро, – усмехнувшись одними губами, поправила Даша. – А голос все-таки богатый…

– Ага, – осторожно вставил реплику Михалыч. – Последний альбомчик, я только вчера вечером купил, не ставил еще. Теперь, выходит, самый последний… Жалко. Пела-то она хорошо.

– А я как-то и не интересовался, – признался Воловиков.

И стал внимательно слушать – так, будто это могло помочь, дать какой-то ключик.

– Говорите, я молчу!

Как уверенно вы лжете…

Что же, вы себя спасете.

Я одна по векселям плачу…

Говорите, говорите, я молчу!


Слева, на обочине, примостился мерседесовский автобус, знаменитый на весь Шантарск экипаж цвета спелой вишни, украшенный черным силуэтом рыси в белом круге. Из приоткрытых окошек валил сигаретный дымок – волкодавы полковника Бортко слегка расслабленно бдили, не случится ли какой разборки. Автобус приветственно мяукнул клаксоном, но Михалыч не ответил, выехал на асфальт и погнал под восемьдесят, бормоча:

– Хорошо им сидеть с пушками наперевес, когда мозгов не надо, а тут интеллектом шевели…

Он всю сознательную жизнь шевелил как раз баранкой, но давно уже привык причислять к уголовному розыску и себя – так давно, что не только он сам, но и все остальные как-то свыклись, и подобные тирады их уже не удивляли.

И посему Воловиков чисто машинально бросил:

– Ты на дорогу смотри, сыскарь, а то еще на чужую мину напоремся…

– Ну, не настолько уж у нас жутко, чтобы растяжку поперек шоссе крепили… – беззаботно отозвался Михалыч. – Снег сошел, махом долетим в лучшем виде.


…Накаркал, как выяснилось через четверть часа. Почти до самого конца они ехали без происшествий, но на проспекте Мира дорогу перегородила огромная толпа. Перегородила не им конкретно – к ним оказались обращены лишь спины. Центром притяжения служил бывший обком партии, помпезный домина сталинской постройки – где ныне, как заведено, обосновался всенародно избранный губернатор. Местный колорит, правда, заключался в том, что шантарский губернатор, в отличие от неисчислимого множества коллег по демократическому истеблишменту, в старые времена при обкоме КПСС не состоял, а был кандидатом экономических наук и умел говорить красиво. Последнее качество его и забросило в нынешнее кресло – и, похоже, лет пять назад электорату следовало бы крепенько подумать…

Картина для последних месяцев была самая обычная – повсюду самодельные бумажные плакатики с разнообразнейшими призывами, от жалостных просьб выдать, наконец, зарплату за последние полгода до кровожадных призывов к топору, кое-где реют алые знамена, несомненно, в непосредственной близости от них, как обычно, обретаются вождь шантарских коммунистов Мурчик и самый патриотический редактор Пищалко, подальше, под своими экзотическими эмблемами, расположились жириновцы и яблочники вкупе с лидерами вовсе уж микроскопических партиек. Промелькнул, вихляясь и жестикулируя на ходу, достославный Потылин, притча во языцех, недавно создавший аж из трех человек Партию Истинных Защитников Демократической Альтернативы, столь явный шиз, что даже грубые сержанты брезгливо обходили его сторонкой – пока не вцепился зубами в казенную дубинку…

Дело ясное: снова отчаявшийся демос пытался втолковать «кратии», что ему, демосу, совершенно нечего жрать, а разномастные партийцы моментально сбежались попечаловаться над оскорбленными и униженными (и попутно втолковать, что только голосование за их партию приведет к наступлению золотого века). Шантарский народ даже в горе оставался по-сибирски добрым – и оттого партийных вождишек никто не бил, ограничиваясь вялыми матерками…

Расставленные в превеликом множестве милиционеры особо не усердствовали и не нервничали. Заранее можно было предсказать, чем все кончится: еще с часок толпа будет выпускать пар, требуя, чтобы к ним вышел губернатор (давным-давно эвакуировавшийся через заднее крыльцо), потом появится какая-нибудь сытая шестерка в галстуке, попросит выбрать депутацию и кратенько изложить требования, еще через полчасика другая шестерка депутатов примет, похлопает по плечу, поскорбит вместе с ними и отправит восвояси…

– Пешком придется, а? – спросил Воловиков. – Так оно проще…

В самом деле, пешком им предстояло пройти метров двести, а машина, поверни она назад, из-за обилия в центре улочек с односторонним движением вертелась бы минут пять, прежде чем попала к крыльцу городского УВД.

Они с Дашей решительно вылезли, проигнорировав бурчанье Михалыча, двинулись через улицу. Никто не обратил на них внимания, благо оба были в штатском, только дерганая дамочка попыталась продать по мизерной цене коммунистическую газетку с классическим названием «Серп и молот». Однако Даша с печальным видом развела руками:

– Ну какие двести рублей, когда сто лет зарплату не платят…

И оба побыстрее юркнули на другую сторону. В общем-то, Даша не так уж и прибеднялась – порой и с милицейской зарплатой происходили печальные фортели…

На другой стороне, в непосредственной близости от милицейского автобуса, в четыре шеренги выстроились новички шантарской политической тусовки – «бело-зеленые», они же каппелевцы, игрушечные сепаратисты. Некий доцент, ничем особенно не прославившийся на ниве лесоведения, в прошлом году объявил себя потомком колчаковского ротмистра и по этой причине в самые краткие сроки произвел на свет очередное политическое движение – «Свободную Сибирь» – и даже ухитрился зарегистрировать дите, как положено.

В отличие от Потылина, чьи медицинские проблемы были видны невооруженным и непрофессиональным глазом, доцент Шумков, по всему видно, оказался вполне здоровым и не в пример более хитрым. Не сразу и всплыло, что движение, зарегистрированное как некая культурно-просветительская организация, на деле прокламирует полную независимость Сибири (или, в качестве первой ласточки, хотя бы Шантарской губернии). Программа, если продраться сквозь всю словесную шелуху, была проста и незатейлива, как мычание:

1. Сибирь богата, а Москва ее безбожно грабит.

2. Посему следует сделать Сибирь независимой.

3. Там видно будет.

Когда опомнившаяся прокуратура после чуть-чуть истерического выступления представителя президента попыталась было пресечь развлечения шумковских орлов, выяснилось, что сделать это не так-то просто. Нуль в науке оказался далеко не так бездарен в политике. Как ни старались прокурорские, не удалось откопать и одной-единственной фразы, которую (пусть даже с превеликой натяжкой) можно истолковать как призыв к нарушению целостности государства. Хитрющий Шумков, невинно поблескивая импортными очками, охотно объяснял: во-первых, тезис «Москва безбожно грабит Сибирь» противозаконным не является и представляет собой чисто дискуссионное умозаключение; во-вторых, он, Шумков, сроду не призывал к каким бы то ни было насильственным действиям и свято верит, что грядущую независимость Сибирь получит исключительно благодаря конституционным методам, сиречь референдуму.

Он был неуязвим, прохиндей этакий. Именно так все и обстояло с формально-юридической стороны. Ни единой фразы в публичных выступлениях, статьях или листовках, за которую можно ухватиться. У некой невидимой черты Шумков, как ни летела с губ слюна, останавливался на всем скаку – а то, что слушатели и читатели сами делали из его витийства простой вывод о необходимости сибирского суверенитета, предметом судебного разбирательства или прокурорского запрета послужить опять-таки не могло. Все было идеально выверено и взвешено. Уж Даша-то знала – потому что именно уголовный розыск после возбуждения уголовного дела провел все необходимые мероприятия. И не нашел ни малейшего криминала. Так что дело пришлось тихонько похоронить, как ни чесались руки у прокуратуры, как ни ярился представитель президента (еще один кандидат околовсяческих наук, мобилизованный перестройкой в комиссары демократии), кончилось пшиком. Старая, как мир, история: те, кто рад был лишнему случаю лишний раз вставить перо и кое-каким политикам, и прокурору, и представителю президента, вдоволь покричал о произволе «так называемых демократов», нажал кое-какие кнопки и тем самым обеспечил Шумкову индульгенцию на будущее…

Даша чуть ускорила шаг, чтобы побыстрее миновать ряженых. В истории она была не сильна, однако знала, что пресловутые каппелевцы носили черную форму, а у казаков того или иного войска лампасы, околыш и петлицы должны быть одного цвета. Меж тем шумковцы, щеголявшие в синих галифе и защитных гимнастерках (а то и попросту в пятнистых комбезах с погонами собственного сочинения) не знали и этого: один пришил малиновые лампасы при синем околыше, второй нацепил погоны советского подполковника, каких ни в императорской, ни в колчаковской армии быть не могло, третий, должно быть, не раздобыв шашки, прицепил к поясу морской кортик. На груди четвертого Георгиевский крест, явный новодел, умилительно соседствовал со значком «50 лет в КПСС». В шеренге имелись и две грудастые девахи в столь же фантастической форме, а перед строем с должной важностью и осанистостью прохаживался сам отец-атаман, в полковничьей каракулевой папахе, с загадочным вензелем на генеральских погонах без звездочек, с настоящей генеральской парадной шашкой на поясе. «Восемьсот долларов антикварам выложил», – механически отметила Даша, вспомнив один из рапортов.

В общем, ей было наплевать на всю эту компанию, гораздо более безобидную, нежели прошлогодние сатанисты. Неприятно царапнуло другое – на левом фланге горячо витийствовал седой субъект в лихо заломленной фуражке, с колчаковской бело-зеленой повязкой на рукаве, и среди посторонних слушателей стояли двое милиционеров, слушавших, судя по лицам, вполне даже одобрительно…

Возможно, все было даже сложнее. Временами, когда от окружающего бардака рождалось чувство вовсе уж мучительной беспросветности, ей и самой казалось, что свободная Сибирь – не столь уж дурацкая идея. В конце концов, Шантарская губерния по площади равна трети США и богата всем, что только можно отыскать в таблице Менделеева. А на Москву здесь не оглядывались испокон веку. И грабиловка, скажем честно, идет впечатляющая…

Одна беда: чертов Шумков на серьезного лидера никак не тянет, клоун пузатый. А другого лидера нет…

– С-сука рыжая… – ударил ей в спину злой шепоток.

Ну конечно, узнал кто-то из ряженых. Она не повернула головы, не сбилась с шага – много чести будет… Пусть подрочат.

– Кто им деньги дает… – задумчиво произнес Воловиков, догоняя ее и шагая в ногу.

– Так и не докопалась, – сердито сказала Даша. – Вряд ли кто-то серьезный – деньги небольшие, только на экипировку и хватает. Не более того. Да и с формой жены возятся, точно знаю… Какой-то богатенький Буратино развлекается от нечего делать, только и всего. За шашечку бы его привлечь, но у них все железки затуплены напильниками до полной законопослушности…

– А тех двоих видела?

– Наших?

– Ага.

– Видела, – сказала Даша. – Чему тут удивляться – у них состоит пара ребят из Центрального РОВД и один из Советского, что тут поделаешь, если законом не запрещено в свободное от работы время… А если честно – своя сермяга в этом есть. Во всем, что пузатый говорит.

– Дарья…

– Да я же – чисто теоретически, – вздохнула она. – Без малейшего сочувствия к экстремистски настроенным личностям. Вот только почему мы, область-донор, в такой заднице?

– Ты на президентских выборах за кого голосовала, если не секрет?

– За Бориску, понимашь…

– Вот и терпи.

– Терплю, товарищ начальник…

Она ускорила шаг – до родного крыльца оставалось метров пятьдесят, и, хотя в кабинете ждала масса тягостной работы, под крышей веселее, нежели на зябком ветру.

– Погоди, – сказал вдруг Воловиков. – Постоим, покурим…

– Пришли ведь…

– Погоди, – повторил он совсем серьезно.

Даша остановилась, вытащила из кармана сигареты, прикрыла сложенными ковшиком ладонями огонек зажигалки. Вопросительно повернулась к шефу – уже прекрасно понимала, что дело не в перекуре.

– Не надо, – отмахнулся он от протянутой сигареты. – И так в глотке дерет… – Воловиков надул щеки, медленно выдохнул воздух, явно пребывая в некотором колебании. – Вот что, Дарья… Ты в ком из своих уверена на все сто двадцать? Чтобы положиться безоговорочно?

– Славка, – сказала она, не особенно раздумывая. – Я с ним поработала, дай бог… А что? Это не значит, что он такой единственный, просто его-то я по жизни проверила так, что на все оставшееся бытие достаточно…

– Отлично, – сказал Воловиков, вроде бы даже с облегчением. – Совпадаем по фазе… Я сам о нем в первую очередь подумал. Так вот… Вы оба мне сегодня понадобитесь. В десять вечера у меня одна хитрая встреча… хитрая, но необходимая. Нужны два человека.

– Для чего?

– Честно говоря, и сам пока не знаю. Там будет видно. Ты не блести так глазищами, не блести – никакого крутого боевика не ожидается. Ни пальбы, ни беганья по крышам. Просто-напросто потребуется кое-что быстренько уточнить, выявить слежку… И не более того, в таком разрезе. Можешь, конечно, отказаться, это не на все сто служебное поручение…

– Да ладно вам, – сказала Даша. – Уж на меня-то всегда можете положиться… Когда и где?

– Давай прикинем… Если не произойдет ничего непредвиденного, отправишь своего шофера домой согласно трудовому законодательству, а сама со Славкой к восьми вечера сидите у тебя в кабинете. Загляну и распишу диспозицию…

Глава четвертая

Непонятки

– Поехали… – облегченно вздохнула Даша, когда воловиковская «Волга» плавно отчалила от тротуара.

Аккуратненько выжала сцепление, выждала немного: когда меж ней и машиной шефа оказались три посторонних (а может, и не вполне посторонних) автомобиля, тронулась. Славка расстегнул куртку, чтобы рукоятка «семьдесят первого» была под рукой.

– Не дрыгайся, – сказала она, не поворачивая головы. – Тебе же говорили, пальбы не предвидится.

– Береженого Бог бережет.

Ведущая машина, не дергаясь из ряда в ряд, спокойно катила по бывшему проспекту Сталина, Даша то висела у нее на хвосте в должном отдалении, то пару раз вырывалась вперед, имитируя полную якобы непричастность к той «Волге». Хвоста пока что не наблюдалось.

– Кассету достал? – спросила она мимоходом.

– Ага.

– Врубай потихонечку.

Через несколько секунд из динамиков у заднего стекла послышался хрипловатый голос Маргариты Монро, и Даше, как не раз уже было, показалось, что в этом голосе таится легкая насмешка над всем сразу – над окружающими, над жизнью, над собой:

– Нас с Мельпоменой лихо сблизили,

творя картонное добро.

Комедиант с похмельной физией

нас уверял, что он – Пьеро.

Он что-то пел с тоскливой миною,

как ставни, душу затворя.

Но все спасала Коломбина

с глазами цвета сентября.

Гаишник издали махнул им жезлом, но Даша преспокойно проехала мимо, не сбавляя скорости, он кинулся было на проезжую часть, но разглядел милицейский номер и попятился.

– Во что-то грешное одета,

развращена чужой весной,

она не рвалась стать Джульеттой,

но оставалась неземной.

И стало тихо в темном зале…

Мы, о несбыточном моля,

покорно ситцы принимали

за горностаи короля.

Не было хвоста. Светофор на Карабанова врубил красный, но Даша успела проскочить, перекинула рычаг на четвертую – здесь все гонят, как черти, подозрений не вызовешь…

– И чьи-то сказки стали былью,

и меч фанерный был в крови,

и ангелы теряли крылья,

а черти пели о любви…

Но занавес закрылся чинно,

на части сказку разрубя.

Тебе спасибо, Коломбина, —

за то, что не было тебя.

И кто-то важный хлопал сонно,

здесь скоротавши два часа.

И забывали почтальоны

навеки наши адреса…

Машина Воловикова замигала левым поворотом, целясь на кривую, извилистую Тиксонскую – в темное время мало кто имел охоту считать тамошние рытвины и колдобины, а посему больше шансов узреть хвост…

– Действительно, – сказала Даша. – Стишки на пару порядков выше «юбочки из плюша». Песенка провалилась?

– Не одна песенка, а весь концерт. Восемь песен. Все – на стихи Стребкова. Меценат, который собирался было дать денежку на выпуск кассеты, после такого пассажа передумал. Меж творческими людьми приключилась нешуточная ссора с хватанием за грудки.

Вообще-то, сама Маргарита выступала чуточку меньше, чем Роберт, но в выражениях все равно не стеснялась. От женщины, сама понимаешь, обидные эпитеты выслушивать гораздо унизительнее. Вдобавок на столе у них было… Короче, Стребков встал на дыбы, обложил и красавицу, и ее менеджера самыми последними словесами, Роберт полез в драку, но получил по ушам весьма даже качественно. Поэты, знаешь ли, не обязательно – кучерявые хлюпики. Стребков – мужик в расцвете, косая сажень, карате балуется который год… Набежал народ, Роберта спасли, поэта утихомирили, но он, гордо уходя, пообещал непременно пристукнуть и Марго, и Роберта… Пьян был на совесть. И грянул инцидент три месяца назад. Конечно, это ни о чем еще не говорит, но, во-первых – нешуточная обида, а во-вторых – приличное владение приемчиками…

– Ладно, – сказала Даша. – Уговорил. Отрабатывай и эту ниточку. Отметать не стоит – это для нас с тобой мотив прямо-таки смешной, а у творческого народа свои заморочки…

Машину подбросило на колдобине, Даша чуть не прикусила язык и надолго замолчала. Не было хвоста. Так и не объявился и в следующую четверть часа, пока они ехали по Беговой, по Маркса, по Каландаришвили. С проверкой, кажется, покончено. Даша прибавила газку, уже в открытую держась за машиной шефа – во исполнение точных инструкций. Оба автомобиля свернули налево, во двор, стандартной девятиэтажки на Короленко. Остановились. Воловиков неспешно вылез, прихватив памятную Даше желтую папочку из кожзаменителя, выглядевшую пустой. Оба сыскаря тут же оказались рядом с ним.

– Пошли, – сказал он и первым двинулся в подъезд – без железной двери и кодового замка.

Внутри оказалось довольно чисто, если не считать надписей на стенах, возвещавших, что Светка – блядь, Явлинский – козел, а «Шемрок» – чемпион. Судя по сей наскальной живописи, интересы у обитателей дома были самые разносторонние. Лампочки горели на каждом этаже. Даша хорошенько рассмотрела шефа и сделала для себя вывод, что он нисколечко не волнуется, но определенно озабочен. Она и не пыталась угадать, в чем им выпало участвовать, – не хотелось лишний раз ломать голову.

Меж третьим и четвертым этажами Воловиков неожиданно остановился:

– Вот здесь и постойте, – сказал он тихонько. – Минут несколько. Влюбленную парочку изобразите, что ли. Слав, куртку можешь застегнуть, меня там резать никто не будет…

– А потом? – спросила Даша так же тихонько.

– Если понадобится что-то предпринять, выйду и скажу, что именно. А может, и отправлю по домам. Там видно будет.

Он постоял, ожидая, пока Славка застегнет куртку, скрыв кобуру от нескромных взглядов, кивнул, поднялся по ступенькам и позвонил в дверь квартиры справа. Даша не видела ее номера, но, судя по тому, что на соседней красовались вычурные цифирки «45», Воловиков направлялся в сорок шестую – тут не нужно быть Эркюлем Пуаро…

Дверь приоткрылась почти сразу же, ничьего голоса Даша не услышала. Видимо, открывший моментально отступил в глубь прихожей – Воловиков тут же вошел, уверенно, не оглянувшись.

Они остались ждать. Закурили для скоротания времени. Этажом ниже орал телевизор, прогудел лифт, уплывая вверх. Чуть погодя этажом выше хлопнула дверь, щелкнул ключ, застучали уверенные шаги. Оба прислонились к стене, приняв раскованный вид самых что ни на есть здешних людей.

Спускавшийся оказался субъектом лет пятидесяти в хорошем пальто, дорогой шапке и при очках в тонкой позолоченной оправе. Проходя мимо, покосился опасливо и ускорил шаг.

– Неужели у нас вид такой? – хмыкнула Даша.

– Нынче народ всего боится…

Неспешно тащились минуты. Выкурили по второй, давя окурки подошвами и старательно зашвыривая их в угол, за шахту лифта. Снизу примчался небольшой эрдель, поплясал рядом, потыкался носом, крутя жалким обрубочком хвоста, унесся наверх. Следом гораздо медленнее тащилась хозяйка, определенно разменявшая вторую полусотню дамочка в неплохой шубе, со склочной физиономией.

И тут же оправдала Дашины догадки – приостановилась, поджала губы:

– А вы другого места не нашли, где курить? Всю площадку загадили, молодежь…

Пожалуй, не имело смысла притворяться перед этой Горгоной влюбленной парочкой – получилось бы только хуже, можно было нарваться на лекцию об упадке нравов нынешней молодежи, как пить дать…

– Я вам, девушка, говорю!

Даша обаятельно улыбнулась, освежила в памяти парочку фраз из разговорника, проштудированного во время парижской одиссеи, чуть развела руками:

– Же не компран па, же сюи этранже… У э ле салон де куафюр ле плю прош, мадам?[1]

Мадам обозрела ее в некотором замешательстве, но, судя по всему, французскою мовой не владела совершенно. Пожала плечами, скривилась и пошла себе восвояси.

– Голову даю, супружница очкастого, – прошептал Славка. – Совершенно тот же звук ключа в замке. Жалко бедолагу…

Дверь загадочной квартиры отворилась, к ним спустился Воловиков – без пальто и шапки, без папочки, все с той же озабоченной миной на лице.

– Отбой, – сказал он тихо. – Можете отправляться по домам. Михалычу скажите, чтобы тоже уезжал. Меня потом отвезут. Ну, живенько! Так уж вышло… И возле дома не торчать, понятно? Приказ.

Повернулся и, чуть ли не прыгая через две ступеньки, поднялся к двери, громко захлопнул ее за собой.

Оба, переглянувшись, побрели вниз. Ни особого разочарования, ни любопытства Даша не испытывала – случались ситуации и заковыристее. Если шеф посчитает нужным что-то рассказать, расскажет. Если нет – перетопчемся…

Передав Михалычу распоряжение шефа, она первой пошла к машине. Вставив ключ в замок, не удержалась, все же задрала голову. В кухне свет погашен, горит только в комнате, выходящей на балкон. Самые обычные занавески, задернуты плотно. Ничего интересного или зловещего…

Глава пятая

Когда умирают свои

Машина летела в нелюдском завывании сирены и мертвенном, бледном полыхании сине-красных огней – так, словно сидящие в ней задались целью предотвратить конец света. Даша терпеть не могла выезд «под фанфары», но сейчас, забыв о прежних пристрастиях, понукала водителя чуть ли не матами. Шофер, как ему и полагалось, творил чудеса, швыряя машину в любой наметившийся промежуток, вылетая на тротуары. Дашу мотало, как лягушку в футбольном мяче – привязалось читанное где-то или слышанное сравнение, – она, уцепившись за петлю над дверцей, вся подалась вперед, словно могла этим прибавить машине прыти.

И постепенно то, чего она подсознательно боялась, становилось реальностью. Сначала, когда в дверь отчаянно затрезвонил шофер, времени думать не было – наспех оделась, пристегнула кобуру и понеслась по лестнице, подгоняемая всего двумя словами, которые водитель чуть ли не проорал: «Воловикова замочили!»

Потом, когда машина помчалась, появилось время, чтобы подумать. Потому что они неслись по вчерашнему маршруту – на Каландаришвили, мимо магазина автозапчастей, мимо магазина джинсовых шмоток с горевшей круглосуточно сине-красной неоновой вывеской… Сначала можно было убаюкивать себя отчаянным стремлением к тому, чтобы все оказалось диким совпадением, что это произошло в другом месте. Однако, когда машина под отчаянный визг тормозов свернула на Короленко, метнулась к стандартной панельной девятиэтажке – той, вчерашней, – не осталось надежды…

Тот самый подъезд. Из-за того, что асфальтированная дорожка была узкой и тесной, казалось, будто машин там стоит немеренное количество, хотя, если прикинуть наспех, не более полудюжины…

Даша кинулась в подъезд, загрохотала по ступенькам, локтем отшвырнув незнакомого сержанта, дернувшегося было заступить дорогу. Дверь той квартиры – в самом деле, сорок шестая – была приоткрыта, на площадке хмуро курил долговязый проводник в форменном бушлате без погон, а рядом сидела его овчарка со столь равнодушным видом, словно прекрасно понимала, что работы для нее не предвидится.

Прихожая – чистенько, уютно, никаких особенных выкрутасов. Краем глаза Даша заметила на вешалке рядом с ярко-желтым пуховиком, женским, похоже, пальто Воловикова, а рядом с черно-бурой ушанкой – его коричневую формовку. Заглянула в полуоткрытую дверь. В комнате кучковались человек восемь, в форме и в штатском, она узнала некоторых, а среди незнакомых наметанным глазом моментально выделила понятых – по особой, неповторимой скованности. Здесь его не было.

Вторая дверь, слева. Даша схватилась за круглую ручку, сверкавшую фальшивой позолотой, потянула, толкнула, когда это ни к чему не привело, повернула направо. Ручка не поддалась.

– Налево, – подсказал кто-то сзади. – И на себя.

Мельком оглянувшись через плечо – ага, Витя Вермуш из районного угро, – она повернула ручку влево. Эта комната – поменьше, особенного беспорядка незаметно, разве что там и сям разбросана одежда, мужская и женская. Две почти пустых бутылки на столе, пара тарелочек с убогой закуской, посреди стола – длинная нагайка из темно-коричневых кожаных полос. Гильза от пистолетного патрона, еще гильза, еще…

Потом только она набралась духу взглянуть на труп, который она никогда в жизни не рассчитывала увидеть. Видеть шефа таким отчего-то казалось столь же противоестественным и нелепым, как если бы она узрела вдруг со стороны собственное остывающее тело.

Крови было не так уж много, и она давно успела подсохнуть. Воловиков, сыскарь от Бога, лежал на спине, подогнув голые ноги, в одной рубашке, застегнутой на пару нижних пуговиц.

Сознание раскололось надвое. Одна половинка выла в дикой, нечеловеческой тоске, другая деловито и профессионально оценивала увиденное. Одна пуля попала в лоб над правым глазом, еще две угодили в грудь – но, судя по длинному, узкому подтеку, видневшемуся из-под спины, была еще и четвертая. Вполне возможно, она-то, четвертая, как раз и была первой выпущенной: выстрел в спину, человек, еще не успев ничего осознать, всего лишь раненый не особенно тяжело, разворачивается к стрелявшему, получает еще три пули – раз, два, три, в упор!

Почувствовав, что сейчас и в самом деле завоет в голос, она шарахнулась, налетела спиной на Вермуша, тот торопливо посторонился, и оба вышли в коридор, тщательно притворив за собой дверь.

Даша не успела ничего спросить у старого знакомого – в прихожей застучали сапоги. Прямо на нее, целеустремленно, слепо шагал полковник Галахов в распахнутой шинели. Даша дернулась в сторону. Полковник одним движением повернул ручку влево, рванул дверь на себя. Вошел. За спиной у него тут же встали еще двое, заглядывая через плечо, – затылки были знакомые, но в нынешнем своем состоянии Даша никак не могла их опознать.

– С тобой все нормально? – озабоченно спросил Вермуш.

В глотке у нее стояла какая-то кислятина, и она, неопределенно махнув рукой, выскочила на площадку, выхватила из кармана пачку сигарет, затянулась, чтобы вытравить эту кислятину.

Вермуш с непроницаемым лицом стоял рядом. Овчарка, вывалив широкий розовый язык, пытливо разглядывала Дашу.

– Рассказывай, – сказала она, не узнавая собственного голоса.

– Психушка приехала раньше нашей машины…

– С самого начала, – сказала Даша так, что его невольно передернуло.

– Ночью соседи ничего особенного не слышали – временами взревывала музыка, но ненадолго. Выстрелов они, конечно, не привязали к конкретному времени, вообще не поняли, что были выстрелы – «что-то трещало», «что-то падало», один вообще решил, что это откупоривали шампанское. Так, кто-то что-то слышал сквозь сон… А около шести в сорок пятую принялась звонить эта девица – в одних плавках, чем-то красным измазанная, они сначала решили, что кетчупом, с пистолетом в руке. Тихо, спокойненько, вежливо стала просить подсолнечного масла, чтобы смазать пистолет, и так же спокойненько объяснила, что пистолет, когда из него кого-то убьешь, надо смазать непременно подсолнечным маслом. В сорок пятой дверь открывала жена хозяина, у нее от такого зрелища мгновенно язык отсох и наступило общее оцепенение организма, пролепетала что-то и захлопнула дверь. Девица опять стала названивать – теперь и в сорок пятую, и в сорок четвертую. В сорок четвертой живет отставник, даром что интендант, а быстренько определил, что пистолет у нее настоящий. Попросил девку подождать, схватил телефон и стал названивать в психушку – у них по подъезду уже шатались наркоманы, один почти так же выглядел… Девчонка тем временем преспокойно пела на площадке что-то веселое, плясала себе, народ выходил на работу и тихо офуевал, кто-то еще начал накручивать ноль-три, начиналось оживление… В общем, психушка все-таки приехала, не особенно и припоздав, а поскольку им с самого начала сказали по телефону про пистолет, а времена нынче сами знаешь какие, эскулапы решили не рисковать, заскочили предварительно в райотдел, взяли двух ребят из дежурной части… Ничего особенного не было. Девка и у них вежливо попросила постного масла, не дергалась, не сопротивлялась. Прямо на лестнице у нее тихонечко вынули пистолет из руки, оттеснили в квартиру, там стали пеленать, сержант заглянул в другую комнату, увидел труп, нашел удостоверение в кармане…

Отметив краешком глаза легкое движение, Даша обернулась. Рядом стоял Галахов и внимательно слушал. Кивнул:

– Продолжайте.

– Вот и все, собственно… – слегка пожал плечами Вермуш. – Ее повезли прямиком в психушку, врачи настояли, а у нас началась свистопляска и суета.

– По квартирам уже пробежались?

– Так точно, – совсем не по-милицейски вытянулся Вермуш (видимо, и он был ошеломлен больше, чем хотел показать). – Ничего заслуживающего внимания. Только гражданка из сорок девятой видела вечером на лестнице подозрительную парочку, парень и девушка – раньше она их тут вроде бы не замечала, говорит, девка рыжая, приметная, опознает обязательно…

Галахов покривил рот в вымученной улыбочке, глядя на Дашу так, что она поняла: уже знает…

– Гражданку из сорок девятой повезли в райотдел, сделать фотороботы тех двух…

Галахов, с той же кривой полуусмешечкой созерцая Дашу, бросил:

– Ну, фоторобот – дело полезное… Девка пьяная? Под наркотой?

– Спиртным попахивало. Насчет наркоты пока неизвестно, врачи обещали в темпе сделать анализы… Но следов от иглы, сержант говорит, не было. Он парень опытный, навидался и разбирается… – Вермуш опустил глаза, словно бы поколебался. – Тут другое… У нее на спине с полдюжины ожогов, похоже, прикладывали сигарету. И нагайкой определенно прошлись, той самой. Там еще наручники, настоящие, но не наши, импортные, и еще, извините, товарищ полковник, парочка искусственных хренов, эксперт с ними уже поработал, говорит, не исключено, что были в деле…

Даше отчаянно хотелось проснуться. Она уронила под ноги докуренную до фильтра сигарету и спросила:

– А папку нашли? Желтая, кожзаменитель, на «молнии»?

– Надо уточнить… Да, вот ее паспорт, – Вермуш полез во внутренний карман, вынул книжечку в синей обложке, украшенной золотым двуглавым орлом. – Прописка другая, к этой квартире никакого отношения не имеет. – Он протянул паспорт Даше, чисто машинально, спохватился на полпути, нелепо дернув рукой, передал книжечку полковнику.

Даша исподлобья косилась на начальство – Галахов замещал пребывавшего в столице шефа шантарского УВД генерала Дронова (и, как шептались порой, легонько под Дронова копал). Лет пятидесяти, высокий, симпатичный, сугубый профессионал, прошагал все ступеньки служебной лестницы (а таких в милиции уважают), неглуп, душу по пустякам не вынимает… В общем-то, Даша с ним контачила мало, и чего сейчас от него ждать, решительно не представляла.

– Правду говорят, что беда одна не ходит… – Галахов, раскрыв синюю книжечку, показал ее Даше.

Довольно симпатичная девка, совершенно невинное пухлогубое личико. Беклемишева Евгения Павловна. Положительно, крутятся некие ассоциации, фамилия, мало того, что редкая, еще и знакомая. Павловна… Павел!

– Тот самый? – спросила она, не глядя на полковника.

– Именно, – бросил Галахов. – Банк «Электроникс-кредит» и все сопутствующее. Все понимают, что у нас здесь закручивается? – Он покосился на проводника, и тот в полнейшей растерянности затоптался, едва не наступив на хвост собаке. – Господа сыскари, я вам вот что…

Он не успел закончить. Снизу послышался грохот шагов, на площадку прямо-таки ворвался высоченный мужчина в дорогой распахнутой дубленке и кое-как нахлобученной на голову шапке, из тех, что в старину звались «бобрячьими». Следом едва успевали двое верзил, одетых не менее добротно, – вот только физиономии у них были специфические, охранно-холуйские.

На площадке в мгновение ока стало тесно. Овчарка, предупреждающе гавкнув, отступила в угол и ощерилась. Банкир (и все сопутствующие) сделал было попытку с ходу прорваться в квартиру, но Вермуш и выскочивший из прихожей незнакомый старлей загородили ему дорогу. К ним чисто машинально дернулись охранники Беклемишева, возникла нелепая толчея… Слегка опомнившись, должно быть, Беклемишев жестом остановил своих бодигардов и, глядя на одного Галахова, рявкнул:

– Где Женя?

– В больнице, – с невозмутимостью, должным образом оцененной Дашей, ответил полковник. – На Королева.

Несколько секунд два верзилы мерились яростными взглядами. Потом Беклемишев рявкнул еще на полтона выше:

– И что, ее в самом деле сюда затащил ваш поганый мент?

Даша на всякий случай прикинула, как будет сшибать с лестницы ближайшего к ней охранничка: напряжение стояло такое, что достаточно неосторожного слова или жеста… Сам воздух, казалось, звенит, как лезвие ножа из хорошей стали после умелого щелчка ногтем по кромке. Овчарка напряглась, присев на задние ноги. «Еще прыгнет на спину, дура, – пронеслось в голове у Даши. – Тут ведь, кроме хозяина, и старлея, только один Галахов в форме, не объяснишь же ей…»

– Разбираемся, – сказал Галахов. – Темная история…

– Я спрашиваю – вашего мента она грохнула? И что там за нагайки? Тебя спрашиваю, пидер!

– Разбираемся, – чеканя каждую букву, сказал Галахов сквозь плотно сжатые зубы. Он великолепно держался, только на скулах заалели пятнышки. – Тихо. Ты меня понял? Разбираемся.

Увидев, что Беклемишев непроизвольно повернулся в сторону двух своих лбов, Даша легонько оторвала правую подошву от пола, изготовилась. Ворчала овчарка, все застыли нелепой скульптурной группой.

Наконец шантарский нувориш круто развернулся на пятках:

– В больницу, – и напоследок бросил всем сразу: – Ох, закопаю, пидарасня, с конторой вместе…

Кинулся вниз по лестнице. Следом, хмуро покосившись, заспешили охранники.

– Вот так, – сказал Галахов без выражения.

– Ночью соседи ничего особенного не слышали… – зачастил вдруг Вермуш.

– Потом, – Галахов шагнул на ступеньку ниже. – Дарья Андреевна, на пару слов…

Даша двинулась следом, все еще думая о том, как хорошо было бы проснуться – пусть даже в холодном поту. Тупое равнодушие пыталось перебороть звериную тоску.

Размашисто шагая – полы шинели мотались под ветром, – Галахов распахнул перед Дашей заднюю дверцу своего «форда», уселся рядом на заднее сиденье, ничуть не барственно бросил шоферу:

– Прогуляйся до киоска, купи какую-нибудь печенюшку без затей и дай проводнику, эсэрэска[2] ребрами светит. Да подольше погуляй…

Шофер послушно вылез наружу. Машина была роскошная – однокомнатная квартира на колесах, мотор едва слышно мурчал на холостых оборотах, печка гнала приятное тепло. Даша расстегнула верхние пуговицы куртки. Она не помнила, курит ли Галахов, и сигареты вытаскивать не спешила. Мимо рысцой пробегали утренние прохожие, как один, косясь на табунок милицейских машин.

– Курите, – сказал Галахов, сам вытащил пачку. – Вон там пепельница, потяните на себя язычок. Итак… У Воловикова был такой обычай – вступать с информаторами женского пола в интимные отношения? Только не надо ощетиниваться, Дарья Андреевна. Вы же прекрасно понимаете, какие вопросы всем, и вам в том числе, будет задавать прокурор, ребятки из «собственной безопасности», неровен час, кто-то еще…

– Никто не знает чужих информаторов, – сказала Даша.

– Вы же сыскари. Что-то непременно всплывало в пересудах, что-то долетало… Поймите, я не собираюсь ни смаковать, ни копаться в грязном белье – история тяжелая, всем будет долго икаться. И подготовиться нужно как следует. Я знаю, что дома у него были нелады…

Глядя в сторону, Даша сказала:

– В прошлом году, после одной встречи я, пожалуй, могла сделать такой вывод. Для конкретного случая. И, насколько я поняла тогда, не было нужды уговаривать, а тем более принуждать.

– А если взять более глобально? Соответствовало это его натуре – плеточки-наручники, прижигание сигаретами?

– Я с ним не спала, – сухо сказала Даша. – Но, по-моему, он был вполне нормальным мужиком. В этом плане. Не мог он напиться до изумления и развлекаться подобным образом… – Она помедлила, но все же продолжала: – И потом… Даже если вдруг предположить, что он сбрендил и стал баловаться сексуальным садизмом, ни за что не поверю, что какая-то соплячка смогла его положить из его же собственного ствола. Он был профессионал. Есть вещи, накрепко вбитые в мозг – даже у тех, кто набрался до потери контроля или поехал крышей… Почему вы не спрашиваете про вчерашнее?

– А мне достаточно того, что рассказал его шофер. Он видел, как вы торчали на площадке. И поскольку ему Воловиков не поведал ровным счетом ничего, легко предположить, что и вы оба ничего не знали… Правильно?

– Правильно, – сказала Даша. – Оказалось, что мы ему не нужны, и все уехали. Он сказал, что его отвезут… Вот вам еще один аргумент – ну кто в здравом уме потащит на встречу с девкой такой хвост? В виде нас троих? А вчера вечером он был совершенно таким же, как обычно. Как ни прокручиваю в памяти, ни малейших отличий вспомнить не могу.

– Логично… В общем, всем, кто будет вести расследование, говорите чистую правду… В папке, о которой вы упоминали, были какие-нибудь документы?

– Не знаю, – сказала Даша. – Просто папку он взял с собой.

– А ваши соображения?

– Ловушка, – сказала она. – Представления не имею, как его сюда заманили, но примитивом здесь и не пахнет, следовало очень постараться… Возможно, информатор его сдал.

– А могла этим информатором быть дочка Беклемишева? Могла ли она вообще быть его информатором?

Даша подумала, мотнула головой:

– Не знаю. Теоретически – да. Почему бы и нет? Беклемишев у нас по разработкам не проходил… не было такого, на чем имело смысл чувствительно его прищемить. А все прочее – булавочные уколы, артель «Мартышкин труд».

– Вы знали, что Беклемишев играл в команде Фрола?

– Это каждый сержант знает, – сказала Даша. – Хотите сказать, без Фрола команда моментально разболталась и перестала соблюдать неписаные привила? Плохо верится. Очень уж было бы… молниеносно.

– Вот то-то и оно… – протянул Галахов. – Но как первый звоночек грядущего «черного передела» мы это можем квалифицировать?

– Вот так, с ходу? Я бы не взялась…

– Беклемишев как-то пересекался с Маргаритой Монро?

– Как многие, – сказала Даша. – Кабак «Золото Шантары», все эти презентации… Но ни спонсорства, ни постели мы пока что не вскрыли.

– Представляете, что он нам теперь устроит?

– Даже слишком хорошо, – сказала Даша. – Пресса, ящик, вопли и клацанье клыков… Самое печальное – в его положении даже нет нужды покупать парочку прокуроров или ту же прессу – они и за бесплатно вылезут из кожи. Ох, в какой мы заднице, простите вульгаризм…

– Это не вульгаризм, а точное определение, – печально ухмыльнулся полковник. – И – ваши действия?

– Землю грызть буду и когтями рвать, – сказала Даша, захолодев от тихого бешенства. – За все… За него в первую очередь. Это уже законченный беспредел.

– О ваших когтях, простите за банальность, наслышан… То, что я вам сейчас скажу, Дарья Андреевна, будем знать только мы двое. Вчера вечером, перед тем как уехать из управления, Воловиков мне сказал, что завтра уже с утра сможет положить на стол крайне любопытный материальчик по убийству Маргариты Монро. Его собственное выражение – «крайне любопытный»… Теперь понятно, на что его могли поймать?

– Ч-черт… – выдохнула Даша.

– Переведите, – спокойно попросил Галахов.

– Мгновенно всплывает множество версий, самые разные комбинации. Скажем, «крайне любопытный материальчик» был не более чем наживкой. Или – ему в самом деле кто-то хотел сдать некий материал, но «протечку» вычислили, и где-то сейчас валяется еще один труп. Лично мне вторая версия представляется более правдоподобной. Потому что мы практически и не продвинулись по убийству Монро, к чему было убивать его так спешно?

– Есть третий вариант. Его убили из-за чего-то, что не имеет к смерти Монро никакого отношения…

– Я же говорю – масса вариантов, – сказала Даша. – Но самое мне непонятное – почему его убили именно в квартире? Точнее, почему не отвезли труп за пару километров, не инсценировали нападение шпаны?

– Возможно, потому, что видели ваши машины.

– Ну и что? – пожала плечами Даша. – Утречком нам открыл бы некий пенсионер, который в жизни не видел никакого начальника угро. И что ему предъявлять? Разве что квартира изрядно запачкана, и они побоялись…

– Похоже, мы с вами твердо сошлись на том, что убила его не дочка Беклемишева?

– Выходит, так, – сказала Даша. – Учитывая все обстоятельства. Никак не могла его взять холеная сопля… Я бы не исключала и того, что Беклемишева сюда припутывают в рамках какой-то игры. Ох, пахота предстоит…

– Вот, кстати, о пахоте, – сказал Галахов после короткого молчания. – Я все понимаю, но нам придется некоторые вещи обсуждать прямо сейчас… Как вы отнесетесь к тому, Дарья Андреевна, что в самом скором времени, когда на Черского встанет вопрос, я буду представлять на место Воловикова именно вас?

Теперь замолчала она – довольно надолго. Протянула:

– С удивлением, вот что. Никак не ожидала.

– А что, видите в этом нечто необычное?

– Ну… Не то чтобы… Однако… Так необходимо обсуждать это именно сейчас?

– Почему бы и нет? Есть, увы, профессиональный цинизм… Разумеется, вам придется какое-то время пробыть и. о., но это не столь уж существенно.

– И на меня мгновенно обидится уйма народа.

– А если мне, извините, насрать на чувства обиженного народа? – жестко спросил Галахов. – Вы хорошая клыкастая собака. Вы это неоднократно доказывали. Вам едва тридцать. Послужной список соответствующий. С Москвой разберемся. Вам не придется особо «вникать» или «осваиваться»…

– Это означает, что мне придется играть в вашей команде? – напрямик спросила Даша.

– А вы не хотите играть в моей команде?

– Ну, так я вопрос не ставлю… Скорее – еще не вполне освоилась с мыслью, что мне непременно надо играть в чьей-то команде.

– Вот и осваивайтесь. Не нами придумано, не на нас и кончится… – в его голосе звучала неподдельная серьезность. – Я к вам немножко присмотрелся. Откровенно скажу, кое-что в вас мне не нравится, но того, что нравится, – больше. В качестве начальника городского угро вы для меня предпочтительнее многих других.

«Весьма откровенно и многозначительно, – подумала Даша. – Он говорит так, словно уже занял кабинет Дронова. Сожрать Дрына он не сможет, голову даю на отсечение. Значит, что-то другое, Дрын, вероятнее всего, идет на повышение, на Черского он идет, то-то и московская поездка генерала в эту версию отлично вставляется…»

– Для меня это чертовски неожиданно, – сказала Даша. – Пошлая фразочка, затертая, но ничего другого на ум не приходит.

– Но принципиальных возражений нет?

– Нет, пожалуй…

– Ну и прекрасно. Я подниму этот вопрос в самое ближайшее время, так что привыкайте…

– Вы что, полностью уверены…

– Иначе не стал бы заводить этот разговор.

«Ох, мужики, – подумала Даша, – все бы вам суперменов корчить, челюсть выпячивать… Но он и в самом деле чертовски целеустремлен и, как толкуют, всегда добивался своего. Есть еще и такой аспект – столь неожиданно предложенная должность дает не в пример больше возможностей, чтобы отыскать тех, кто все это устроил, и размотать их кишки по окрестным кустам… Кишки должны висеть по кустам, и никак иначе…»

– Отвечаю на невысказанный вопрос, – сказал полковник. – Сексуальной подоплеки просьба не искать. А то кто вас знает, вдруг никак не можете забыть историю с Фалиным…

Это было произнесено с прежней серьезностью, без малейшей шутливости. «И про Фалина знает, – отметила Даша самую чуточку смущенно, – а ведь та история вроде бы надежно похоронена в тех архивах, что никогда не ложатся на бумагу…»

– Вермуш маячит, – сказала Даша. – И давненько.

Действительно, Вермуш давненько уже топтался под бетонным козырьком, не решаясь прервать деловую беседу начальства, но определенно с умыслом держась на виду и не сводя глаз с «Форда».

– Ну, у нас вроде бы все оговорено… Пойдемте, узнаем, что там. Да, вот что… По убийству Монро работайте, как крутой бульдозер. Если понадобится, любое прикрытие гарантирую.

«Так недолго и шизофреничкой стать», – подумала Даша, вылезая вслед за ним из теплой машины. Вот она, оборотная сторона бытия любого, даже мелкого начальничка. Снова начинаешь гадать, нет ли тут коварной интриги. Кто-то ни за что не хочет, чтобы убийца Маргариты оказался под небом в клеточку, а другой клан, наоборот, этого жаждет, потому что удастся запихать в мясорубку чьи-то, на взгляд непосвященного, совершенно посторонние хвосты… Нет, ну каково? Дашенька Шевчук – шеф городского угро…

– Нашли папку? – первой задала она вопрос.

– Папку не нашли, нет ее нигде, – сказал Вермуш быстро. – А вот автомат нашли. В диване. «Семьдесят четвертый», коротыш, три снаряженных магазина тут же. В консервирующей смазке, только протереть – и можно пускать в дело. На магазинах эксперт нашел мелкие отпечатки, сейчас фиксирует.

Почему-то Даша нисколечко не удивилась – автомат и автомат, плевать, сам по себе он остается форменной ерундой, неясно, с чем его хотят связать устроители

Видимо, у Галахова родились примерно те же мысли, он даже легонько пожал плечами:

– Ну, оформляйте по всем правилам… Насчет хозяина квартиры ничего не прояснилось?

– Пока нет. В паспортном говорят, что старый хозяин давно выписался, квартирка, похоже, прошла через несколько рук… – Он выжидательно помолчал и, поняв, что начальство не горит желанием расспрашивать его далее, нырнул обратно в подъезд.

– Как наша конспиративка квартира не проходит? – спросила Даша.

– То-то и оно, что нет… Я уезжаю, Дарья Андреевна. А вы свяжитесь с дежурной частью и от моего имени прикажите быстренько подбросить сюда полдюжины омоновцев. Чует мое сердце, Бек сюда очень быстро пошлет щелкоперов, отгонять придется, как мух поганых… Никаких сомнений. Дочку он, разумеется, светить не будет, но от вендетты не откажется, и, я так предполагаю, в газетах вскоре замелькает этакая «мадемуазель Икс» из приличнейшей семьи… Да, квартира ваша на сигнализации?

– С недавних пор, – сказала Даша. – На пульте у вневедомственной. Есть кнопка.

– Прекрасно. И все равно, я вам подошлю Граника, пусть поколдует со своими аппаратами.

У вас, как мне говорили, со старшим группы, что работает по Монро, нечто вроде старой боевой дружбы? То-то вас обоих вчера и задействовали… Вот и отлично. Постарайтесь самые серьезные разговоры по делу Монро и… сегодняшнему в управлении не вести. Лучше это делать у вас дома, пусть старшой подъезжает. Если у него нет разгонной машины, распорядитесь выделить. В с е разговоры не стоит переносить домой, должно оставаться впечатление, что следствие идет своим чередом, без оглядки на стороннее противодействие или любопытство, но тем не менее…

– Даже так обстоит? – тихо спросила Даша.

– Даже так. И не воображайте, будто я от вас что-то скрываю. Мы в одной упряжке, но пока что ничего конкретного у меня нет… Счастливо. – Он кивнул и направился к машине, возле которой уже маячил вернувшийся водитель.

«Дела, – озадаченно подумала Даша. – Во что это меня самым старательным образом впутывают? Надо немедленно прокрутить узловые точки с Воловиковым…»

И сжалась, как от удара, вспомнив, что с Воловиковым ничего уже больше не обкрутит, что он, давно уже захолодевший, лежит наверху.

…Она легонько надиралась в полном одиночестве. Родителя дома не просматривалось еще со вчерашнего вечера. Сидела в полумраке, при зажженном ночнике, с сухими глазами и тупо ноющей иголочкой в районе сердца, прихлебывала миндальную настойку и честно старалась отрешиться от всего под оравший с раскованной хрипотцой голос Маргариты Монро:

– Притон, прощай, не забывай,

уходим в путь далекий,

прощай, земля, нас ждет петля

и долгий сон глубокий!

Нам предстоит висеть в ночи,

качаясь над землею,

и нашу рухлядь палачи

поделят меж собою!

Вяло отметила чуточку помутненным сознанием, что уж эта-то песня успехом пользовалась – и вряд ли кто-то помнил, откуда позаимствованы слова…

Как это обычно и случается, все размолвки, выволочки и нешуточные конфликты, связанные с Воловиковым, начисто исчезли из памяти. И это правильно. Ибо – пустяки и тлен. Он был правильным ментом, его, Даша не сомневалась, заманила в ловушку какая-то крайне умная и расчетливая сволочь. Мучительно было думать, что шефа положат на Кагалыке чуть ли не украдкой. Наверху уже успело сформироваться мнение, что именно так и надлежит поступить – по большому счету, все думали то же, что и Даша (а если какой козел в погонах и думал поперек, то не высказывал этого вслух), однако, как водится, приходилось считаться с обстоятельствами смерти и с тем, что не было пока реабилитирующих фактов. Не так уж трудно просечь ход мыслей начальства. Тем более, что Галахов без особого напряжения интеллекта оказался пророком – машина с омоновцами подъехала всего на пару минут раньше репортеров. Шакалов пера и камеры, разумеется, в подъезд не пустили, но они уже прекрасно знали, чей труп лежит в квартире. Словом, предстояло не только отыскать того, кто убил, но и самым недвусмысленным образом очистить имя Воловикова.

Но она пока что представления не имела, с чего начать. Хозяина квартиры так и не разыскали, как ни старались. Соседи ясности не внесли: кроме Даши со Славкой, зафиксированных бдительной склочницей с эрделем, кандидатов в подозрительные личности не имелось. Эскулапы из психушки клялись и божились, что в крови гражданки Беклемишевой не обнаружено ни малейших следов наркотиков – правда, тут же честно признаваясь, что не смеют утверждать, будто наркотиков в крови не было вообще. Некоторые производные ЛСД исчезают из организма минут через сорок после приема (что Даша знала не хуже медиков). Как бы там ни было, мамзель Икс из приличной семьи ничего не симулировала – и вправду пребывала в состоянии стойкого психического расстройства невыясненной пока природы, а потому, напичканная психотропами, спала, как чурбан, в отделении для буйных (где, несмотря на все замки, засовы и решетки, все же поставили по личному распоряжению Галахова милицейский пост). Не было концов. Что бы там ни лежало в желтой папке, она исчезла, а значит, что-то там все же было…

Вдобавок ко всему в ларьке, где Даша затаривалась пивом, оказалось только «Боярское». Пришлось взять. Дело в том, что на этикетке «Боярского» в облике то ли ухаря-купца, то ли вельможного боярина был изображен не кто иной, как Беклемишев, с подрисованной бородой, которую он по жизни не носил. Понятное дело, произошло это отнюдь не случайно, а с подачи самого банкира-промышленника. В самые первые, дурные годы перестройки он не соблазнился, подобно многим, ерундой в виде редкоземельных элементов или турецких шмоток, а прихватизировал шантарский дрожжевой завод, что позволило очень быстро взять за глотку пивзаводы не только в Шантарске, но и в двух прилегающих губерниях. Ну, а с теми, кто пытался устроить демпинг на привозных дрожжах, быстро приключались всякие грустные неприятности (парочку исполнителей Даша с Воловиковым исхитрились посадить, но клубочек, конечно же, не размотали).

А в общем, ничего страшного. Приготовленные напоследок пивные бутылки всегда можно было повернуть этикеткой к стенке, что Даша и сделала. Пиво, в конце концов, было неплохое.

А если проявить некоторую терпимость, Беклемишева тоже можно понять, но от этого не легче…

Когда в дверь принялись звонить (не нахраписто, однако целеустремленно), пришлось идти открывать. Сунув, понятно, в карман халата маленький тяжелый ПСМ. Это мог оказаться и Славка, получивший строгий приказ звонить или приезжать в любое время.

Пальцем в небо. Правда, визитера все же никак нельзя было назвать посторонним. В глазок Даша узрела льняные кудри сержанта Феди, былого сподвижника по прошлогоднему делу сатанистов. Правда, ныне это был первокурсник шантарской милицейской школы. Особенных трудов, чтобы его туда протолкнуть, Даша не прилагала – деревенский уроженец оказался парнем головастым и экзамены проскочил легко. Из деревенской провинции вышло много головастого народа – вспомнить хотя бы Шукшина, Ломоносова и Наполеона…

В другое время она и ощутила бы легкую досаду (экс-сержант и нынешний курсант был по-прежнему влюблен в нее по уши и под самыми дурацкими предлогами навязывался в гости), но сегодня она, пожалуй, даже обрадовалась компании. Однако порядка ради строго поинтересовалась:

– А сегодня что, друг мой Теодор? Учебник «Прокурорский надзор» срочно понадобился, а в библиотеке его нету?

Судя по смущенно-решительной физиономии друга Теодора, она если не угадала, то влепила где-то в девятку. Неотвязный обожатель нацелился бормотать что-то насчет срочной потребности в учебниках и готовности незамедлительно убраться, если он нагрянул не вовремя.

– Ладно, – сказала Даша. – Нет у меня любовника под кроватью. Заходи, молодое поколение, алкоголь будем пьянствовать за помин души…

Провела его в дальнюю комнату, где обосновалась править маленькую тризну, налила полный стакан, пояснив:

– Как опоздавшему. Жахните, Теодор, за помин души правильного мента… Авось и за нас потом кто жахнет.

Федя браво выцедил стакан, откусил половину конфеты и сказал:

– У нас никто не верит, будто…

– Цыц, – сказала Даша. – Давай без речей, мне и так тошно. Мне еще эту погань искать, а потом кишки на плетень наматывать, так что разливай по второй…

С облегчением отметила, что все же немножко захмелела, не настолько, увы, чтобы отлетела тоска. Столько, пожалуй, не выпить, завтра надо работать, да и ничего почти не решает алкогольное забытье…

– А помочь не нужно? – спросил смирнехонько сидевший в тени гость. – Если что, парочку ребят всегда на крылья поставлю.

– Что, в авторитете ходишь?

– Ну не так чтобы… Я особо не хвастаюсь, только про эту медальку и так знают, под чьим началом я ее заработал.

Даша всмотрелась – ясное дело, молокосос невольно покосился на медальку, каковую, конечно же, таскает не снимая.

Капелька прошлогоднего «золотого дождя», пролившегося с вершин на участников «дела о двадцать пятом кадре», досталась и сержанту.

С сержантами это тоже случается – в таких случаях.

Она прикончила очередную дозу, не утруждая себя закуской, хмыкнула:

– Героически подтаскивал патроны, пока Рыжая лежала за пулеметом. Девки млеют… Ладно, Теодор, не обижайся, настроение такое.

– Да я на вас никогда не обижаюсь, – заявил Федя таким тоном, что и сопливая первоклассница просекла бы недвусмысленное объяснение в любви.

Даша задумчиво смотрела на него. В голове немного плыло. Как частенько случается с пьяными, даже в подобных сегодняшнему случаях, пришла пора жалеть не других, а себя. Собственное угрюмое одиночество нормальной во всех отношениях бабы. И никуда не денешься от неприкрытого цинизма, хоть ты тресни. Особенно если перед тобой сидит обожающий мужик, с которым во многих отношениях не просто легко – архиудобно… «Стерва ты, Рыжая, – самокритично сказала она себе с пьяноватой ухмылочкой. – Давно тебя не раскладывали по-хорошему, вот и бесишься».

И преспокойно закинула ногу на ногу, не озаботившись поправить разлетевшиеся полы халата. Вылив полстакана, спросила:

– Друг мой Теодор, похожа я на стерву?

– Ерунда какая, – чуть сдавленно ответили из темноты.

– Вот и не ерунда, – сказала Даша. – Поди-ка не стань стервой на моем-то месте… Хорошо все обдумал?

– Что?

– Да не прикидывайся ты, – сказала Даша спокойно. – Хорошо. Я не железная. Только чтобы не хныкать потом… Со мной, знаешь ли, тяжко. Такая уродилась. Нижнюю челюсть подбери, правильно ты меня понял, правильно… чтоб никакого мне мужского превосходства, ясно? Не проходят со мной такие номера. Иди сюда, не мне ж к тебе подходить, как той рябине к дубу… Ну?

Встала, выпрямилась и взялась за широкий поясок халата. Забыться хотелось – спасу нет. И никаких, если вдуматься, подлостей она не совершала, просто уступила в конце концов, и, что немаловажно, не переходя в подчиненное положение. Не гимназист, уксусом травиться не будет, ежели что, на аркане никто не тянул, сам напросился…

Вся эта дурь вертелась в голове, пока бравый курсант снимал с нее халат, действуя, конечно, неуклюже от волнения, но и не столь бездарно, как можно было опасаться. Оказавшись на диване в самой классической и незамысловатой позиции, она решительно пресекла шепотки-вздохи, торопясь побыстрее выбросить из головы все печали, помогла незнакомой плоти закрепить окончательный успех и блаженно прикрыла глаза после первого толчка, ощущая, как голова понемногу становится восхитительно пустой.

Глава шестая

Когда умирают чужие

Наутро она чувствовала себя прекрасно – голова вовсе не болела, ни похмельных терзаний, ни похмельного раскаяния. Ночь получилась отличной – неожиданный любовник, очухавшись от первых восторгов, взялся за дело обстоятельно и неспешно, не чураясь экспериментов и замысловатостей. А утром Даша его без всяких трудов подвигла на новые подвиги, так что отдохновение души и тела было достигнуто. А главное, удалось благополучно избежать неизбежных порой в такой ситуации утренних неловких попыток определиться в ситуации, натянутого молчания и тщательно подбиравшихся фраз. Даша просто-напросто со всей непринужденностью вытащила его из постели и препроводила на кухню готовить кофе, продуманными репликами втолковав, что ни о чем она не сожалеет и готова продолжать при одном-единственном условии – если не будет тех восторгов и нежностей, что испокон веков проходят по разряду щенячьих. Более взвешенные допускаются.

Кажется, удалось. Правда, мужская психология неизменна и просчитывается наперед: Федя, несмотря на некую ошалелость, все же не смог скрыть этакое легкое самодовольство, идущее прямиком от Адама. Даша, однако, смолчала, резонно решив, что всегда успеет поставить на место деревенского богатыря.

Накормив и напоив, со всей тактичностью взялась выпроваживать, сказав чистую правду о куче предстоящих дел.

Ключ звонко провернулся в замке, когда Федя уже брался за головку замка.

– Полное спокойствие, – сказала Даша. – Не от школьницы ускользаешь утренней порой…

Она чуть отступила, и в прихожую ввалился загулявший родитель, отставной милицейский майор, невысокий и крепенький, как гриб боровик. Как любой на его месте, малость опешил, нос к носу столкнувшись с парочкой. Даша преспокойно сказала:

– Надо же, в одной прихожей негаданно столкнулись два майора – сюрреализм… Федя, это папа, папа, это Федя… вы вроде бы уже друг другу были представлены, помнится? Федя – моя личная жизнь, что следует принимать столь же философски, как радугу и снег. – Запахнула халат поплотнее, чтобы не так бросались в глаза имевшиеся пониже шеи следы неподдельного проявления чувств. – Иди лопай кофе, майор, только мне оставь, знаю я тебя…

Федя, застыв соляным столпом, медленно пунцовел. Даша быстренько вытолкнула его на площадку, вышла следом, закрыла за собой дверь с автоматическим замком. Чмокнула в щеку и нежно сказала:

– Теодор, мне с тобой великолепно. Но любовник Рыжей – звание обязывающее. Если протрепешься – оторву все, что под руку подвернется…

Носитель обязывающего звания таращился на нее преданно, вожделеюще, вдруг сцапал и прижал к себе – так, что Даша на долю секунды мысленно рассопливилась, как школьница. Обозвав себя стервой, деликатно высвободилась.

– Соседи узрят… Шагай.

– Я тебе правда нужен?

Она кивнула, прикрыв глаза, услышала в квартире пронзительную трель телефонного звонка и встрепенулась:

– Ну вот, началось… Шагай.

– А…

– Позвоню. В общагу, – и, отвернувшись, позвонила в дверь.

Майор открыл не сразу, заторопился:

– Славка звонил. Сказал, сейчас приедет.

– Это просто замечательно, – задумчиво сказала Даша, проходя мимо него в кухню. – Это великолепно, майор…

Майор топал следом, демонстративно вздыхая. Она налила себе полуостывшего кофе, пожала плечами:

– Ну, так какие проблемы? Рожи скорбные?

– Молод…

– Двадцать два, – сказала она, присаживаясь у стола. – Не дите. В конце-то концов, майор, когда ты пропадаешь у подружки лет на пятнадцать тебя моложе, это называется мужской предприимчивостью, а? Ну, а когда я завожу друга на восемь лет меня моложе, это вдруг называют нехорошими словами, пусть мысленно… Нелогично.

– Феминистка долбаная… – проворчал майор.

– Женщина, – сказала она, отмахнувшись. – Совершенно нормальная, между прочим… И он мне, кстати, не подчиненный, так что никакая сволочь не прицепится.

Осушила чашку одним глотком. Вновь наваливалась тоска и подступала смурная реальность. Даша направилась к себе в комнату и быстренько уничтожила следы бурной ночи.

Звонок в дверь она услышала, лежа в ванне. Заторопилась, протерлась насухо махровым полотенцем, натянула джинсы и свитер. В свою комнату входила уже с абсолютно деловым и спокойным лицом – гончая на тропе, Рыжая…

Впрочем, Славка вряд ли стал бы интересоваться ее личной жизнью, даже располагая массой свободного времени. А уж теперь – тем более. Лицо у него было озабоченное до предела.

– Ну? – спросила Даша с ходу.

– Как в анекдоте. Есть две новости, плохая и хорошая. Тебе которую первой выложить?

– Ту, которая короче, – сказала она после секундного размышления.

– Гражданку Евдокимову, сиречь горничную Ниночку, вот-вот оприходуют. Не смогла растаять в воздухе…

– Жива, значит? – облегченно вздохнула Даша.

– Живехонька. Вычислили, стали сжимать кольцо, а там она и сама не выдержала жизни в бегах – стала понемногу пытаться установить контакт с ближайшими друзьями-подругами, была парочка телефонных звонков, пришел гонец, пацан, которого она наняла… Словом, обложили две квартиры, очень может быть, уже и взяли, пока я к тебе ехал…

– Давай плохую, – сказала Даша.

– Сагалова убили. На другой день после смерти Маргариты.

Даша добросовестно напрягла тренированную память:

– Сагалов… Художник, который ее рисовал а натюрель?

– Ага. И еще, как выяснилось, накропал ей пару текстов – «Диснейленд» и «Бессонницу», если конкретно. Дело в районной уголовке, там еще не все утрясли… да и не знаю пока, надо ли утрясать. Как распорядишься. Может, и не понадобится забирать, хотя я бы забрал…

– Интересно, – сказала Даша. – Не так часто приходится видеть сыскаря, добровольно взваливающего на себя чужую работу… Что там?

– Нашли его не сразу, пролежал в квартире часов восемь. Потом приехала нынешняя официальная подружка, согласно своему статусу имевшая ключ от квартиры, вошла, сомлела, и началась кутерьма. Судя по первому впечатлению – классический гранд мокрый.[3] Зарабатывал он неплохо, в отличие от иных собратьев по цеху, пил не ведрами, а стаканами, дома были и баксы, и аппаратура, и шмотки… Надо полагать, пасли. Рассчитывали, что дома его не будет, а он, должно быть, заявился в неурочное время. Три ножевых раны. Положили на месте. И спокойненько дочистили квартиру. Списочек, по словам той подруги, вышел неслабый – хотя, такое впечатление, все же нервничали и до конца подчищать не стали. Все, как обычно: кто-то видел двух парней с сумками, да не стал присматриваться, кто-то видел незнакомую машину… Бригантину,[4] кстати, нашли довольно быстро – утром того дня была угнана с Кутеванова, стояла километрах в десяти от дома Сагалова…

– А ты как на это дело вышел? – спросила Даша. – Через районщиков?

В его улыбке просквозила законная гордость профессионала.

– Да не совсем… Мы, как путние, принялись названивать в квартиру – и напоролись на соседку. Очень удачно, я тебе скажу, напоролись. Ты Коровина из тамошнего угро помнишь?

– Рожа вечно кислая?

– Ага. Он вообще, по секрету говоря, тип неприятный. Вот потому-то с соседской бабкой у него контакта не получилось. Отпугнул ее кислой рожей, цедил сквозь зубы, смотрел так, будто ее саму подозревает… Словом, бабулю он не обаял. А мой Костик, сама знаешь, парень обаятельный, щеки пухлые надует, бородку потеребит, глянет беспомощно… Бабуля была с покойным в самых теплых отношениях – она хоть и бабуля, но в прошлой жизни актриса драмтеатра. Подозреваю, на амплуа «кушать подано», однако это, в принципе, неважно. Одного круга индивидуумы. Она у него даже иногда убиралась, имела ключ…

– Ага, – сказала Даша. – Угадываю ход мыслей Коровина. И проистекавший отсюда стиль общения. Ничего удивительного, что бабка обиделась. Дальше?

– Бабуля до сих пор питает неистребимую страсть ко всяческим светским сплетням. Живая старушка, вроде генералиссимуса Суворова, только что через стулья не прыгает… По ее словам, к милейшему человеку Мише Сагалову несколько раз приезжала Маргарита Монро – со всем шармом выпархивала из роскошной черной «Волги». Стекла тонированные, отделка нестандартная, антенн побольше, чем у их дома на крыше… И, по наблюдениям старушки, не раз визиты затягивались заполночь, вполне возможно и до утра. Точнее старуха, понятно, не выясняла – интеллигентные люди, напрямик не спросишь.

– Ну, вообще-то… – задумчиво сказала Даша. – То, что Маргарита с ним порой амурничала, человек пять заявляли…

– Погоди. Во-первых, бабушка Изольда запомнила номер той шикарной «Волги». А я быстренько машину установил. «Волга» из того мини-автопарка, что закреплен за губернатором. И пользуется ею главным образом господин Камышан Сергей Вячеславович, помощник губернатора. У нашего воеводы уйма помощников – как губернатора, члена Совета Федерации. Под этой маркой, сама знаешь, проходят и охранники, и просто мелкие холуи… Но, Камышан, насколько выяснили, и в самом деле помощник. Этакий адъютант.

– Фотографии не раздобыли?

– Нет пока, – сказал Славка. – Обещали тут в одном месте…

– А ту, где Марго на шикарной даче, не догадался показать? Вдруг один из них и есть Камышан?

– Некому ее пока что показывать, – сказал Славка. – Все, что мы на данный момент выяснили, решалось исключительно по телефону…

– А бабушка Изольда?

– Из машины всегда выходила одна Маргарита. Никакой мужчина ее не сопровождал.

– Логично, – сказала Даша. – Вряд ли она к любовнику с кавалером ездила… Ну, ясно. То, что Камышан любезно предоставлял в ее распоряжение свою машину, сможет умозаключить и стажер. А это подразумевает… Нет, ничего это еще не подразумевает. Может, Камышанов шофер с ней как-то пересекался по жизни, то ли калымил, то ли что… Ничего это не доказывает, Слава. Машина и машина… Что там у тебя – «во-вторых»?

– А вот… – сказал он загадочно, вытаскивая из папки желтый огромный конверт. – При Коровине бабушка Изольда о нем и не заикнулась, а нам отдала… Точнее, Косте отдала, – честно поправился он. – По ее словам, Сагалов этот конвертик оставил на хранение. На всякий случай. Так и сказал – на всякий случай. Никаких инструкций не дал, никаких надписей на конверте не делал. Изольда решила сначала, что там деньги, хотела даже попенять, что он не доверяет подруге, такой симпатичной и интеллигентной девушке… А он с крайне загадочным видом сказал – я цитирую дословно, в передаче старушки: «Это, Изольда Викторовна, и ценнее денег, и в сто раз опаснее… Для меня одного».

– И ценнее и опаснее – для него одного?

– Вот и Изольда то же самое спросила. Он подтвердил, что именно так дело и обстоит. Для других это и безопасно, и не стоит ни черта…

– Конверт был заклеен?

– Ага. Мы потом вскрыли, в машине. Сначала прощупали как следует, мало ли что… Пожалуй, покойничек не соврал. Сама посмотри.

Даша запустила два пальца во вспоротый сбоку конверт. На стол легли с полдюжины листов плотной бумаги. На каждом – не менее дюжины небольших рисунков разноцветными, яркими красками. Сначала Даша перебирала их, разглядывала, потом стала понемногу замечать некую закономерность. И через несколько минут разложила листы в ряд:

– Может, последовательность немного и не такая, но общее направление… Уловил?

– Вроде.

На четырех листах – небрежные, неряшливо-торопливые наброски. На двух – уже окончательно сформировавшаяся картинка. Нечто вроде герба. Пожалуй, больше всего именно герб и напоминает. Медведь меж двумя то ли соснами, то ли кедрами, снизу вьется лента с надписью «Siberia», сверху – золотое солнце. Два медведя держат щит с сосной и солнцем. Еще медведь – стоит на задних лапах, опершись на золотой топор. Снова медведь – на сей раз на фоне бело-зеленого щита, и на топор он не опирается, а держит так, словно собрался кого-то рубануть.

– Смотри, – сказал Славка. – Тут у него сначала в эскиз настойчиво просились соболя… Только дальше примитивных набросков дело не пошло. Остались разномастные медведи. Лично мне вот этот нравится – который с топором на разборку собрался.

– Медведь авторитетный, – кивнула Даша. – Только вот пошто эти художества оказались и ценны, и опасны для покойничка? Для него одного? Может, он в конкурсе на герб Шантарска участвовал? Так ведь это было давно, все кончилось… И тот герб, что официально утвердили, ничем эти художества не напоминает…

У тебя соображения есть?

– Никаких. Но ради чего-то же делал захоронку у соседки?

Даша старательно сложила листы, засунула их в конверт:

– Актом изъятия оформил?

– Обижаешь.

– Приобщай к делу, вот и все, что тут скажешь… Поехали в контору.

– Да, а знаешь, кого я видел, когда к тебе подъезжали? Федю помнишь? Который у тебя в прошлом году шоферил?

– Припоминаю смутно, – сказала Даша, не моргнув глазом.

– Шел, такое впечатление, земли не чуя под ногами, улыбка совершенно блаженная, словно ему только что генерала присвоили, чуть под машину не угодил…

– Поехали, – сказала она, вставая.


…Ниночку Евдокимову Даша узнала мгновенно, по найденной в квартире Риты фотографии в стиле «ню». Сейчас она, понятно, была одета и сидела в уголке с видом невиннейшего ребенка, несправедливо заподозренного злыми дядями в краже варенья. Вот только Даша в комнате оперативников уже успела лицезреть бедолагу-сыскаря, которому Ниночка при задержании качественно прошлась по физиономии всеми десятью коготками – для жизни и здоровья увечья не опасны, но заживать будет долго, да и жена может преисполниться подозрений, бывали уже прецеденты, хоть справку мужику выписывай…

Костя Гукасов предусмотрительно сидел в отдалении – но, понятное дело, меж Ниночкой и дверью. При виде Даши он мгновенно вскочил, с серьезным видом вытянул руки по швам и жестяным голосом отрапортовал:

– Товарищ майор, арестованная доставлена! – и выпучил глаза в наигранном усердии, что твой фельдфебель лейб-гвардии.

Евдокимова никак не могла считаться арестованной, поскольку не было ордера на арест. Всего лишь – задержанная, которую, если не вскроется ничего серьезного, придется с извинениями отпустить через семьдесят два часа. Да и Костя в жизни себя не держал таким идиотом. Игра просматривалась мгновенно – пухлощекий Костя с его трогательной бородкой был «добрым», следовательно, Даша…

– Вольно, – сказала она неприятным голосом остервеневшей от собственной невинности старой уродки. – Сцапали все-таки стервочку? У нас не побегаешь. – Обернулась к Славке: – А вы что стоите? Идите к раненому сотруднику, снимите показания, как надлежит. Оказание сопротивления при аресте – это уже до пяти лет, как два пальца… – Подошла и оглядела Ниночку сверху вниз, громко сообщила через плечо Косте так, словно кроме них двоих, в кабинете никого и не было: – Смазливенькая. На зоне ее быстро приспособят, будет лизать паханкам щелки со всем усердием, пока язык не протрет. Целка?

– Н-нет… – промямлила Ниночка, на глазах доходя до нужной кондиции.

– Твое счастье, – холодно порадовала Даша. – Одной заботой меньше, на зоне целок любят столовыми ложками распечатывать… – Села возле стола, закурила, с крайне нехорошей улыбочкой принялась разглядывать съежившуюся Ниночку.

Клиентка, ручаться можно, дозрела… Запросто может описаться. «Нет, – подумала Даша, – эта ребром ладони шею сломать не могла. Есть все-таки сыскарская интуиция, что ни говори… Девочкин потолок – коготками по физиономии…»

– Товарищ майор, может, нашатыря принести? – сердобольнейшим тоном вопросил отличный опер Костя Гукасов. – Плохо девушке…

– Пусть привыкает, – непреклонно сказала Даша. – Все равно парашу нюхать…

Ага! Слезы брызнули в три ручья. Клиентка ревела громко и самозабвенно, пытаясь вытирать щеки скользким рукавом розового синтетического пуховика. Даша ей не мешала. Продолжалось это довольно долго, но в конце концов запас слез кончился, пошли «сухие» всхлипывания. Даша подала знак глазами Гукасову. Знала, что он и сам подыщет нужные слова.

Костя не подкачал.

– Товарищ майор, а может, зря наши на нее так навалились? Вы посмотрите – соплюшка, куда ей…

– А что же она от милиции четыре дня бегала? – сварливо спросила Даша. – Сама, может, и не убивала, но могла впустить кого-то в квартиру…

– Да никого я не впускала! – прямо-таки возопила Ниночка. – Когда я пришла, она уже была мертвая…

Даша сделала Косте знак, означавший, что ему немедленно следует взяться за стилос. Он кивнул и полез в стол за бланками.

– Так-так… – сказала Даша на полтона ниже. Подсела к девушке, задрала ей указательным пальцем подбородок. Смазливенькое, насмерть перепуганное мокрое личико. – А давай-ка, радость моя, по порядку. Я все-таки не зверь, если меня не доводить…

– А вы кто? – боязливо спросила Нина.

– Заместитель начальника городского уголовного розыска, – сказала Даша. – Майор Шевчук, она же – Дарья Андреевна. А ты, стало быть – Евдокимова Нина Федоровна, Шантарский университет, третий курс философского… Интересная у тебя философия – сотрудников милиции при исполнении когтями полосовать…

– Это нечаянно получилось…

– А Уголовный кодекс, знаешь ли, таких тонкостей не разбирает…

Скрипнула разболтанная дверь – заглянул Славка, с которым была предварительная договоренность, и, узрев Дашин условный знак, равнодушно сказал:

– Дарья Андреевна, там у соседей тюремная машина клиента забирает… Может, сразу на нее бумаги оформите, чтобы зря конвой не гонять?

– Погоди, – сказала Даша, созерцая съежившуюся клиентку. – Пару минут они подождать могут? Может, я ее еще и оформлять не буду, смотря как договоримся, так что покури пока…

Славка кивнул и исчез.

– Вот такие пироги, – сказала Даша. – И машина для тебя готова, если что…

– А можно как-нибудь… – послышался долгожданный лепет.

– Все можно, – сказала Даша. Наклонилась поближе и внятно, проникновенно сообщила: – Ты понимаешь, мы тут не звери. И сами мы никого не сажаем, сажает прокуратура. План у них такой, как в старые времена. Если есть убийство, должен быть подозреваемый. И так уж обернулось, что под рукой у них, кроме тебя, никого другого нет.

– Но я же ее не убивала…

– Глядишь, и разберутся, – сказала Даша – И выпустят. Только насидишься ты до того со всякой сволочью, которая с тобой будет вытворять такое, что сказать противно. Логика у прокурора будет простая: а почему это сия девица вздумала скрываться, если совесть у нее чиста?

– Я испугалась…

– Погоди, – сказала Даша. – Лирику – на потом. Видишь ли, есть один маленький секрет: хотя мы сами никого и не сажаем, все бумаги насчет тебя будем писать мы, а не прокурор. Можно написать так, а можно и этак. Хочешь, я тебе дам вовсе уж роскошную возможность через часок вернуться к папе с мамой? (судя по лицу Ниночки, она не просто хотела – отчаянно жаждала). А возможность такая: ты мне чуть погодя старательно напишешь заявление. И получится, что не мы тебя ловили, высунувши язык, а ты сама добровольно явилась в эту контору и рассказала все, что знаешь… С тем бедолагой, которого ты когтями испахала, я постараюсь договориться… Только уговор: если я потом узнаю, что ты хоть капельку утаила, найду способ наделать та-аких пакостей… Как?

– А не обманете?

– А ты рискни.

– Это про вас в прошлом году в газетах писали?

– Ага, – сказала Даша. – И там, если помнишь, пару раз упоминалось, что есть у меня такая дурацкая привычка – держать слово. Мне не твой скальп нужен, а информация. Лично мне, чтобы свалить работу с плеч, достаточно закатать тебя в камеру, а уж потом пусть с тобой прокурор нянчится… Только мне, видишь ли, нужно поймать убийцу. Привычка у меня такая.

Девчонка подняла мокрые глаза и впервые взглянула ей в лицо:

– А вы их всех подряд ловите? Или есть такие, которых тронуть боязно?

Любопытная реплика, отметила Даша. И сказала:

– Веришь ты там или нет, но в данном случае у меня в кармане карт-бланш на любого убийцу, кто бы он там ни был. Знаешь, студентка, что такое карт-бланш?

– Он же – леттр де каше?

– Ага, – сказала Даша. – Видишь, такой у нас с тобой начался интеллектуальный разговор… Не переживай. Если поладим, я тебя в обиду не дам. И дальше меня твоя информация не пойдет… Правила игры, знаешь ли. Врагов я грызу, а друзей защищаю, потому и сижу в нынешнем креслице, дело тут даже не в тебе, а в принципе… Уяснила? Сигаретку дать?

Она уже видела, что выиграла: материал попался мягкий, идеально поддававшийся самой простой обработке. Придвинула пачку сигарет и мятую жестяную пепельницу.

– Ну, договорились? Вот и ладушки… Давай-ка с самого начала. Ты у нее давно работала?

– Семь месяцев. Моя подружка у нее работает визажисткой, она и порекомендовала… Работа, в принципе, была нетрудная – пару раз в неделю навести порядок, повозиться на кухне, когда будут гости. Вот гости бывали частенько… Ну, в магазин, в прачечную и все такое…

– Я так понимаю, она тебе платила наликом без всяких официальных бумажек? Ну и ладненько, я к налоговой полиции отношения не имею, пусть сами крутятся, как умеют… Значит, ты у нее убиралась дома, помогала крошить салатики… Такой пасторалью дело и ограничивалось? Мне тут успели наябедничать, что ты с ней порой по шикарным дачкам ездила… Учти, Нина, если начнешь крутить поперек нашего джентльменского договора, могу и рассердиться…

– А я и не говорила, будто не ездила… – торопливо сказала Нина, и на лице с подтаявшей косметикой изобразилось некоторое смущение. – Бывало…

– А папе с мамой вкручивала, будто сопровождала хозяйку в недальние гастроли…

– Ну да, вы же с ними определенно говорили…

– А ты как думала? Два часа слушала, как сокрушаются о благонравной и положительной доченьке, на нервы исходят… Значит, романы кое с кем из Маргаритиного круга у тебя случались?

– Вот только эскорт мне не надо шить…

– Кто ж тебе его шьет? – усмехнулась Даша. – Я и говорю – скоротечные романы с подарками и приятным времяпрепровождением, возможно, иногда и денежки, чтобы купила себе какую-нибудь мелочевку… Но никакого эскорта. Самая обыкновенная личная жизнь конца двадцатого века. Ты на меня не взирай так пытливо, я не иронизирую, просто-напросто подыскиваю формулировки, чтобы и твое достоинство не задевать, и суть дела уяснить.

– Что тут уяснять? – преспокойно пожала плечами юная фемина. – Жизнь как жизнь. В конце-то концов, не было у меня никакого единственного и неповторимого, бедного талантливого студента, которого бы обманывать пришлось… Логично?

– Логично, – согласилась Даша. – А поскольку ты у нас человек совершеннолетний, я тебе мораль читать не собираюсь. Не мое это дело… С Маргаритой на фоне светской жизни трений не было? Скажем, кавалера не поделили?

– Да нет, обходилось, – усмехнулась Ниночка без малейшей тревоги. – Всегда можно было договориться… Не такие уж сокровища, в самом-то деле, всем хватит… Вообще, мы с ней неплохо жили. У меня полное впечатление, что ей нужна была подружка, потому что по работе или сплошные завистницы, или гримерши-парикмахерши, а они, если подумать, такие же завистницы, каждая смотрит вслед и думает про себя: у меня и попка не хуже, и ноги не короче, почему же этой выдре все достается?

– Это твое собственное философское наблюдение или Маргарита наболевшим делилась?

– И то, и другое, если подумать…

– А ты, значит, ей не завидовала?

– Да как-то нет…

– А вот это ты как объясняешь? – Даша перевернула заранее вынутую из папки фотографию, где обе красотки, живая и мертвая, сидели в голом виде и превосходном настроении. – Часом, не поигрывали в лесбос?

Вот тут обретшую было уверенность в себе Ниночку немножко проняло – не особенно, но все-таки. Покраснела слегка, кинула беспокойный взгляд на усердно склонившегося над протоколом Костю.

– Не тушуйся, – примирительно сказала Даша. – Статьи, ежели добровольно, как-то не предусмотрено… А мы тут всякое повидали.

– Да это сплошные приколы…

– А точнее?

– Ну, неудобно…

– Мы насчет чего договаривались? – спросила Даша посуше.

– Взяли и снялись ради прикола. У нее в квартире. Ну, если откровенно… Ритка была повернута на Мерилин Монро, вы уже сами, наверное, знаете. Такой тихий шиз. Если что-то делала в свое время Мерилин – Ритка непременно должна была то же самое старательно повторить или хотя бы попробовать. Больше всего она как раз комплексовала из-за кино – ей самой ни за что было не пробиться в кино, не тот полет… Вот. А однажды она где-то прочитала, что Мерилин пару раз пробовала лесбос – ну, и загорелась со всем пылом. А кто у нее под рукой? Я, естественно. Вот и уговорила попробовать – после второй бутылки и второго золотого колечка. Не в колечках дело, на меня тоже озорное настроение нахлынуло – взять и попробовать, что в этом такого есть… только ничего не получилось, обе добросовестно старались-старались, но потом стало окончательно ясно, что по жизни мы с ней не лесбиянки. Ухохотались обе, возились, как дуры, тем и кончилось. Она потом, правда, немного комплексовала, но я ее убедила, что насчет Мерилин и ее лесбийского опыта могли быть понаписаны сплошные враки… Я и правда так думаю. Ритка и снотворное пробовала глотать кстати и некстати, потому что Мерилин пила, и замуж за этого обормота из «Шемрока» одно время собиралась…

Она разговорилась, болтала много и охотно. Костя порой не успевал записывать. Однако чем больше Ниночка выкладывала, тем скучнее Даше становилось – с профессиональной точки зрения. Ничем не примечательная жизнь провинциального «высшего света», старательно подражавшего то ли столичному стилю, то ли дешевым кинофильмам, – роскошные дачи, шашлычки-коньячок, катера и таежные полянки, кто-то кому-то по пьянке украдкой распорол ножницами плавки, кого-то принялись в шутку топить в бассейне и едва не закупали до смерти, две бомондовых бабенки вцепились друг другу в волосы, что твои дешевки с привокзальной площади, один весьма известный кандидат в депутаты спьяну облевал цепную овчарку, за что и был ею качественно потрепан с последующим вызовом «скорой» и долгим лечением покусанного зада… И все же Даша терпеливо слушала, надеясь, что выцепит нечто полезное, способное пролить свет или просто ухватить не замеченную прежде ниточку…

Убедившись, что ничего подобного не дождется, какое-то время слушала просто по инерции – и, когда представилась возможность ненавязчиво прервать, подняла руку:

– Ладно, хватит… что-то я уже скучать начала… – и достала очередную фотографию, потом вторую, третью. – А вот эту дачку ты, часом, не узнаешь?

Нина старательно всмотрелась – и в глазах у нее что-то мелькнуло, то ли тревога, то ли страх, даже рука дрогнула. Увы, никак нельзя было определить, к знакомому интерьеру это беспокойство относится или к запечатленным на снимке мужчинам.

– Что-то не припомню я такой дачи. Их столько было… Камин, вроде бы, знакомый.

А может, один мастер делал…

– А мужики?

– Не знаю я никого…

– Стоп, – сказала Даша. – Радость моя, ты только не думай, что ты у нас самая хитрая… Лады?

– А что?

– А ничего. Сначала все шло нормально, потом ты стала крутить. Неумело крутить, Нина, я тебе скажу… Подожди, – Даша подняла ладонь. – Не гони лошадей. А то начнешь врать неумело, придумывать что-то на ходу, вляпаешься моментально и окончательно. Мы здесь не то чтобы хитрые, мы вовсе не гениальные сыщики – просто работаем давно, всех и всяческих уверток навидались, и понять, когда человек врет, при моей практике нетрудно… Соображаешь? – Она заговорила резче: – Знаешь, где начинаются связанные с тобой непонятки? С того момента, как ты, застав Маргариту мертвой, выскочила из квартиры и пустилась в бега, словно крепостной мужичонка – на вольный Дон… А вдруг она была еще живая? Ты же не врач и близко с медициной не лежала…

– Я же ее руку трогала… – выпалила Нина. – Она была холодная, как… как не знаю что. Жуть…

– Хорошо, – сказала Даша. – Она была холодная. Ты бутылку в кухне видела?

– Ага…

– Могла подумать, что она по пьяному делу поскользнулась и приложилась головой. Что у нее отказало сердечко – с похмелья и со здоровыми случается… Зачем тебе бежать, кто тебя обвинит и в чем? Пришла утром, увидела хозяйку мертвой, на тебя никто и не думает, ты всю ночь провела дома, родители подтверждают… Уж извини, но в простой испуг мне что-то не верится, хоть ты меня режь. С одной стороны, ты мне то и дело повторяешь, что вы были скорее подругами, с другой – за все время, что мы тут болтали, ты ни разу не заикнулась не то что о своих догадках насчет причин смерти, а вообще обходила стороной это слово, «смерть». И не могу я отделаться от впечатления, будто тебе уже заранее все ясно… Все ты знаешь про свою подружку – потому и страх за себя посильнее, чем грусть-печаль… Нет?

– Вы не поняли…

– Все я поняла, – сказала Даша. – Ты, родная моя, боялась того же самого… Боялась, в свою очередь, получить по голове. Потому и бегала. И не пришла тебе в голову одна простая вещь: если я тебя сейчас отпущу – а я тебя, пожалуй что, отпущу, – на воле тебя очень быстро достанут? Это ты знаешь, что ничегошеньки мне не сказала, – а они-то будут заранее предполагать самое для себя худшее. Ты что, детективов не читаешь и не смотришь? Объясняй потом, что ничего ты не сказала…

Она затянула хорошо рассчитанную паузу, не спеша пускала дым, вроде бы и не глядя на ссутулившуюся собеседницу, но краешком глаза, конечно, держала девчонку и отметила нешуточное борение чувств, отражавшееся на подурневшем личике. Что-то было, и серьезное, инстинкт гончей подвести не мог…

– Да с чего вы взяли? – сказала Нина скорее жалобно. – Ничего не было…

– Дурочку не гони, ладно? – сказала Даша насквозь деловым, даже равнодушным тоном. – Мне вокруг тебя плясать некогда. Я, честно тебе признаюсь, немного перегнула палку. С самого начала. Решила, будто ты замешана каким-то боком. Потому и орала на тебя, как Ленин на буржуазию. А теперь вижу, что ты к убийству никакого отношения не имеешь, а потому не вижу причин прятать тебя за решетку. Скоро будешь свободна, как птичка. А охранять тебя оснований нет. И следить за тобой никто не будет. Тут не Чикаго, нет у меня ни лишних людей, ни машин, да и слежка не так просто оформляется – сто бумажек заполнить придется, обосновать и доказать, а начальство лишней головной боли тоже не хочет… В общем, Нинуля, выйдя отсюда, останешься одна-одинешенька. Уверена, что они тебя не ищут?

Девчонка вскинула глаза:

– А вы уверены, что у вас хватит сил?

– Уверена, – сказала Даша. – Есть такое распространенное заблуждение – будто у любого богатенького Буратино или имеющего отношение к власти обормота все кругом куплено и все схвачено. Дыма без огня, конечно, не бывает, но поверь моему опыту – если придет такая потребность, можно взять за задницу чуть ли не любую шишку… А потребность есть, между прочим… – И резко сменила тон: – Так узнаешь дачу?

– Как сказать… Я там не была, но, по-моему, часы те же самые…

– Переведи, – сказала Даша. – Что за ребус? Ты там не бывала, но часы узнаешь…

Она присмотрелась к фотографии – довольно большие часы на каминной полке, вокруг циферблата сгрудились бледно-желтые, толстомясые нимфы в манерно-вычурных позах, массивная подставка, общее впечатление самое убогое, дешевка…

– Маргарита эти часы очень похоже описывала…

– В какой связи?

– Ритка говорила, будто под этими самыми часами спрятала что-то…

Даша навострила уши. Информация, и в самом деле, пошла прелюбопытнейшая.

С месяц назад начались определенные странности, чем дальше, тем больше выплывавшие на поверхность. Что-то с Маргаритой происходило, тревожащее и совершенно непонятное. Нина это подметила довольно быстро, пробовала расспрашивать, но ясных ответов не получила. Зато, стоило хозяйке-подружке набраться как следует, градом сыпались туманные намеки, слезливые недоговоренности, смутные страхи. Нина клялась и божилась, что новая пьяная болтовня отличалась от всего прежнего, как небо от земли. Да и вообще, раньше, насколько она помнит, Маргарита закладывала совершенно иначе, не в пример спокойнее и веселее. Теперь же казалось иногда, что она то ли начала сдвигаться умом, то ли вляпалась во что-то чрезвычайно грязное. Второе вероятнее, поскольку изменения подозрительно легко увязывались с появлением в ближнем кругу певицы двух новых закадычных друзей…

– С этим она познакомилась еще до меня, – Нина ткнула пальцем в физиономию Дашиного информатора. – Это какой-то деятель из губернской управы, особа, приближенная к императору… У меня впечатление, что он-то Ритку с этими двумя и познакомил. Вот это – Вячик. Так его все звали, и Маргарита тоже. Больше о нем ничего и неизвестно – Вячик и Вячик…

Отчество Камышана – Вячеславович, припомнила Даша. Совпадение или нет?

– А второй?

– Второго все звали Роман. Отсюда и постоянные шуточки – «веселый роман», «бесцеремонный роман»… Только шуточки были скорее, я бы сказала, подобострастные. Виктор, – она вновь ткнула пальцем в Дашиного информатора, – был, я бы сказала, ступенечкой пониже Романа, а Вячик – вообще где-то на последнем месте. Ну, вы же знаете, наверное, как это бывает: в компании очень быстро просматривается, кто есть кто, кто на котором месте… Перед Романом они оба самую чуточку лебезили. Сильный такой мужик, я не про мускулы – чувствуется, у такого в кармане и «золотые» кредитные карточки, и длинные нули на счетах… Хотя и мускулами не обижен… Импозантный джентльмен…

– Что, и к тебе клеился?

– Когда они появились, как-то само собой вышло, что меня начали отшивать. От этой именно компании. Ритка, когда уезжала с ними, меня с собой никогда не брала. А с другими компаниями, с другими дачами все шло по-старому…

– И как она это объясняла?

– А никак. «Ты уж извини, такие дела…»

– И кто из них с ней лялькался?

Нина задумчиво помолчала:

– Вот вы знаете, у меня такое впечатление, что – никто…

– А это? – Даша вытащила фотографию. – Застолье бьет ключом, народ развлекается… Все крепенько поддавши.

– Все равно, – упрямо повторила Нина. – Такое у меня впечатление. То ли там был кто-то еще, то ли пьянки были исключительно делового плана.

– Не складывается, – сказала Даша. – Некий богатенький Роман, деятель из губернской управы – и певица Маргарита. Ну какие с ней могли быть дела у импозантных джентльменов, окромя постельных? Никто, ни один человек и словом не обмолвился, что у Маргариты были какие-то коммерческие таланты. И никакими бизнесами она не занималась, все крутил Гуреев…

– Сама знаю, – потерянно промолвила Нина. – И все равно, никак не похоже было, что она с кем-то из троих спит. Такие вещи сразу видны… Понимаете?

– Понимаю, – сказала Даша. – А сама она, значит, и словечком не обмолвилась?

– Ни разу. Сплошные недомолвки. Что-то такое серьезное, способное ее вознести на всю оставшуюся жизнь, что-то вовсе уж грандиозное… А параллельно с этим Ритку иногда прямо-таки трясло от страха.

– Куда – вознести?

– Представления не имею. В последние дни это у нее постоянно шло в связке – то бормочет, что взлетит на недосягаемые высоты, то начинает хлюпать носом и твердить, что ее раньше зарежут… А когда она однажды перебрала при Вячике и начала гнать ту же самую дурь, он на нее покосился так, что мне поневоле жутко стало. Как волк, право слово. А потом выманил меня на кухню и стал расспрашивать: что она мне рассказывает, особо ли со мной откровенничает… И все такое. Я, конечно, прикинулась дурой. А он… – Нину явственно передернуло. – А он вытащил пистолет, упер мне дуло вот сюда, под шею, знаете, как в кино показывают. И сказал что-то вроде: смотри у меня, ласточка, будешь болтать – или мозги по стенке разлетятся, или под асфальтом окажешься…

– Пьяный?

– Пьяный-то пьяный, а глаза – волчьи, трезвые…

– Пистолет был настоящий?

– Определенно. Он сначала вынул пистолет, потом обойму, показал мне, загнал в ручку, этак демонстративно… Патроны были самые настоящие. Мы на одной дачке пару раз стреляли из настоящего, я запомнила, как все выглядит…

– И когда это было?

– Дня за три до…

– Статья сто девятнадцатая, – сказала Даша удовлетворенно. – Объясняю, чтобы ты не особенно боялась. Уже есть основания, чтобы взять за хвост твоего Вячика.

– А если у него есть разрешение на ствол?

– Все равно. Та же статеечка. Если имелись основания опасаться осуществления угрозы… Имелись у тебя основания?

– До сих пор жутко…

– Так и напишешь потом. Когда она тебе рассказывала про часы?

– В тот же вечер. Роман вышел на кухню, Вячик успел спрятать пушку, только Роман, по-моему, все равно заметил, выставил меня в комнату, и они в кухне еще минут пять разговаривали на повышенных оборотах. Вячик вышел, как побитый, а Роман мимоходом покосился на меня, не то чтобы зло, совсем не так, как Вячик на кухне – но все равно мороз прошел по коже… Они уехали, а Ритка принялась глотать красное стаканами. Я тоже от расстройства изрядно приложилась, в меня впервые в жизни тыкали пистолетом… Мандраж был изрядный, что уж там. После всех этих ужасов в газетах… Вы правильно сказали – доказывай потом, что я ничегошеньки не знала… Ну, короче, Ритка стала ныть, что ее непременно зарежут. Ее почему-то непременно должны были не утопить там или застрелить, а именно зарезать. Может, зациклилась из-за этого вот ножика… – показала она на фотографию. – И сказала, что спрятала что-то под часами на даче.

– На какой?

– Не знаю. Показала фотографию и долго объясняла по десятому кругу: под этими самыми часами, никто сто лет не хватится, а достать, если понадобится, проще простого…

«Интересно, что там можно спрятать?» – подумала Даша, в сотый раз рассматривая фотографию. Массивная подставка, если внутри нет тайника, что можно под нее подсунуть? Листок бумаги, несколько купюр, и не более того…

– А потом?

– Ничего особенного. Ровным счетом. Она уже была едва тепленькая, да и у меня в голове шумело. Собралась и поехала домой. А в тот день… – она жадно затянулась. – Приехала около девяти, как обычно. Открыла своим ключом, прислушалась – ну мало ли, вдруг у нее кто-то в спальне, – прошлась по комнатам, заглянула в ванную, а она там, глаза распахнуты, в потолок уставилась…

Она замолчала, передернувшись. Немного выждав ради приличия, Даша негромко спросила:

– Ты ничего из квартиры не забирала?

– Да зачем? Я оттуда уже через пару минут вылетела… – бледно улыбнулась она. – И ушла в подполье…

– Точно, через пару минут?

– Честное слово! Подумала, что они могут вернуться…

– Почему «они», а не «он»?

– Не знаю, – честно призналась Нина, пожав плечами. – Так вдруг подумалось…

– Потому что связывала «они» с той компанией? Вячик, Роман и Виктор?

– А пожалуй что…

– Через пару минут, – упорно повторила Даша. – Нина, ручаешься? Около девяти, не пробыла и пары минут…

– Ну честное слово! – непреклонно сверкнула она глазами. – Не знаю, чем и клясться…

Бывает ли смертельно опасным клочок бумаги, который свободно можно подсунуть под часы? Еще как… Даша быстренько кое-что прикинула. Даже если видеомагнитофон программировала Нина, уличить ее в этом невозможно – да и зачем, откровенно говоря? Кто бы с ним ни возился, у него не было другой задачи, кроме как привлечь внимание к тому, что случившееся – все-же убийство. Задача достигнута, отлично. Не это сейчас главное… Развеселая компания с фотографии обрела конкретные имена, и, если верить девчонке, внутри этой бражки наблюдаются свои сложные отношения – а это уже посыл для вдумчивой работы, господа…

– А как сама Маргарита относилась к этой троице? – спросила Даша, спохватившись, что затянула паузу.

Нина думала совсем недолго:

– К Виктору – ровно. Симпатичный мужик, самый, я бы сказала, простой из всех. С некоторой бесхитростностью. Рита что-то похожее говорила. Роман… Вот Романа она в каком-то смысле уважала. Как сильного, настоящего мужика. А Вячика, я уверена, боялась. Побаивалась. Не потому, что он опасный, а оттого, что психованный. Знаете, бывают такие, вроде бы и соплей перешибешь, и карман от денег не лопается, и ничего в нем нет особенного – а все его побаиваются по причине явной психованности… Ну, там, прощают что-то, чего нормальному не простили бы, откровенно послать на хрен боятся… Понимаете?

– Кажется, – сказала Даша.

И подумала: даже если исходить из беглого описания, сразу видно, что все трое абсолютно несхожи характерами. Насчет Вити-Стольника Нина угодила в самую точку – вот именно, «некоторая бесхитростность», даже противозаконные грешки его отмечены этакой лапотной простоватостью, другой проворачивал бы все не в пример изощреннее и сорвал бы больше. Танцуем дальше: чисто дружеские отношения обычно возникают там, где люди во многом похожи друг на друга, зато здесь все наоборот. Суперменистый Роман, лапоть-Стольник и дерганый Вячик. Последнего Даша себе уже примерно представляла, и общее впечатление не в его пользу – серьезные люди, даже надравшись, не грозят пистолетами сопливым девчонкам. Кстати, на снимках с Маргаритой Вячик – единственный, кто получает явное удовольствие, держа нож у горла очаровательной певицы, по двум другим видно, что они забавляются, и не более того, а у этого и морда лица хищноватая, и глаза нехорошие… Неврастеник, определенно, шестерка. Конечно, следует сделать поправку на то, что Ниночка была откровенна не до конца, и все же, все же… Даже для совместных попоек и легонького блядства люди инстинктивно тянутся к тем, кто близок им по характеру, по нраву… Компашка, сцементированная чисто деловыми интересами? Вот только – какими? В какие это тайны ухитрилась почти с ходу проникнуть незадачливая Маргарита? И почему троица стала Ниночку откровенно отшивать (тут она, пожалуй, не врет, с неприкрытой обидой жаловалась, что ею вдруг пренебрегли). Как ни крути, а девочка весьма даже недурна, неглупа, держать себя умеет – пообтесалась при Маргарите, привыкла иметь дело с «высшим светом», кое-кто из допрошенных в качестве свидетелей отзывается о Ниночке с большим пиететом и ни в коей мере не считает примитивной шлюшкой… Аллах ведает, как обстоит дело с Романом и Вячиком, но Стольник – ярко выраженный гетеросексуал, даже после того, как меж ним и Дашей образовались весьма специфические отношения, пару раз пытался деликатненько закинуть удочку… Если здесь – чистейшей воды дела, бизнес, гешефт, зачем им нужна была Маргарита? Не в спонсоры же набивались?

Подумав, она задала этот вопрос вслух.

– Вот уж ничего подобного, – мотнула головой Нина. – Ритка мне непременно похвасталась бы, не удержалась. Для творческих людей в наше время спонсор – чересчур большая радость, такой с хорошими знакомыми моментально делятся.

– Ну ладно, – задумчиво сказала Даша. – Бери бумагу и кратенько излагай все.

– Это что, явка с повинной?

– Да что ты, – сказала Даша. – Заявление. Можешь сделать упор на то, как ты боялась этого нехорошего типа с пистолетом, только не особенно перегибай палку.

– А потом?

– Потом съездишь с нашим человеком домой к Маргарите. И посмотришь, не пропало ли что – какая-нибудь вещичка, о которой мы и знать не могли, а ты ее отсутствие заметишь моментально… Кстати, что она держала в деревянной шкатулке? Большая такая, коричневая, вся в резьбе…

– Не знаю, при мне Рита ее никогда не отпирала… Может, документы?

– Ну, оглядишься, в общем. А потом отвезем тебя в общежитие. В милицейскую школу. Там есть девичье крыло, устроят. Дней несколько поживешь для вящей надежности, с родителями урегулируем. Чужому на территорию попасть совсем непросто, там тебя не достанут. И знать никто не будет. Согласна?

– Так это вообще прекрасно…

– Говорила же – я не зверь, – хмыкнула Даша. – Ты мне, главное, не ври – и будем жить, как Беляночка с Розочкой…

Отошла к окну и бессмысленно смотрела на асфальтовый внутренний двор, где стояло несколько патрульных машин. Она была довольна собой. Расколоть Ниночку удалось сравнительно быстро и легко – при этом Даша, что греха таить, самую чуточку нарушила Уголовно-процессуальный кодекс, но никто об этом никогда не узнает, потому что Ниночка жаловаться не будет, а Славка с Костей – люди свои. Теперь у оперов есть собственноручное Ниночкино заявление, следовательно, угрозыск – весь из себя в белом, а прокуратура, соответственно, несколько наоборот. А шестой пункт сто двадцать второй статьи УПК, гласящий, что о задержании подозреваемого лица следует письменно уведомить прокуратуру в течение двадцати четырех часов, обойден изящным финтом: не было никакого задержания, а имел место добровольный приход гражданки Ниночки в нашу славную рабоче-крестьянскую милицию. С целью активного сотрудничества, как законопослушным гражданам и положено. Остается еще бедняга Космынин, исцарапанный вдоль и поперек, – но с ним легко будет договориться за пару отгулов или небольшую премию…

Вот только подполковник Воловиков лежит в дрянненьком гробу, купленном на хилые казенные денежки, небрежно, ручаться можно, заштопанный патологоанатомами. В гробу лежит правильный мент. И мстить нужно на всю катушку…

Она придвинула к себе телефон и решительно накрутила номер. Когда трубку подняли и послышался знакомый голос, усилием воли вернула голосу некоторую игривость и спросила:

– Как дела, мистер Логунов? Вернулись, наконец, из дальних странствий?

Она не сводила глаз с Ниночки – но та, услышав фамилию Стольника, и ухом не повела.

– Да вот вернулся… – произнесли на том конце провода немножко настороженно.

– Прекрасно, – сказала Даша. – Надо бы увидеться. В исторически короткие сроки…

Глава седьмая

О пользе чтения биографий

Пока машина без особой спешки – снова ударил гололед – пробиралась по запруженным самобеглыми экипажами улицам, Даша добросовестно освежила в памяти все, что удалось собрать о Жене Беклемишевой. Увы, это опять был тот случай, когда общественное положение клиента лишь запутывает и усугубляет все, что можно запутать и усугубить. Очаровательная доченька богатого папы, весь набор – умопомрачительные шубки, злато и камушки, бизнес-колледж (разместившийся в обшарпанном здании бывшего пединститута), в друзьях-приятелях золотая молодежь обоего пола, иномарки, недоступные простым смертным увеселения и развлечения. Операционное поле – черт ногу сломит. Масса знакомых, все из тех кругов, где особенно не развернешься, а имеющиеся стукачи ясности почти не вносят; сложная паутина отношений-знакомств-связей, периодически всплывают и наркотики, и замятые в зародыше последствия пьяных забав, и пикантные интимные разгульчики. Масса информации, которую адски трудно профильтровать. Если ее кто-то аккуратненько подвел к Воловикову, отыскать следы с маху невозможно. К тому же при каждом практически шаге опера натыкаются на частные службы безопасности, стоящие на страже любимых чадушек своих патронов, и, хотя прямого противодействия нет, нормального сотрудничества тоже не получается… Трясина.

Еще один, загадочный нюанс – полное бездействие безутешного папы, ухаря-купца Беклемишева. Единственным напоминанием о том, что он живет и здравствует, стал визит в прокуратуру одного из самых дорогих адвокатов Шантарска с целой когортой помощников и консультантов. Упирая на заключение ведущих городских психиатров и демонстрируя, как легко было предугадать, виртуозное знание всех и всяческих законов, эта команда без особого труда добилась юридического оформления того факта, что любые допросы означенной гражданки Беклемишевой откладываются на неопределенный срок, равно как и предъявление обвинения. И, что бы там ни кипело на сердце у Даши, умом она признавала, что с точки зрения закона адвокат прав. А если в карманах эскулапов прибавилось хрустких бумажек, доказать это пока что невозможно, остается одно – пахать и пахать.

Странно другое: что обещанные боевые действия, сиречь широкая огласка происшедшего, так и не грянули. Вряд ли дело тут в заботах Беклемишева о репутации доченьки – он вполне мог бы устроить все так, что ее имя нигде не появилось бы даже в виде щадящих инициалов. И тем не менее вызванные им шакалы пера, давно закупленные Беком на корню, потоптавшись у омоновского кордона, как-то подозрительно быстро слиняли. И об убийстве, вообще о смерти начальника уголовного розыска города пока что не появилось ни строчки, многие о случившемся не знали вообще, что могло быть следствием лишь прямого приказа хозяина, однако Даша совсем недавно ручаться была готова, что Бек этого дела так не оставит, и хай будет вселенским. Галахов недоумевал точно так же. После короткой беседы сошлись на том, что Бек по своим каналам получил некую информацию, заставившую его свернуть знамена, зачехлить пушки и быстренько притвориться, что Мальбрук вовсе не собирался в поход. Знать бы только, что это за информация – она должна быть чертовски серьезна и важна не для одного Бека, в первую очередь не для Бека, – но ведь не спросишь в открытую…

Несмотря на то, что Женечка Беклемишева ангелочком отнюдь не была, ничего серьезного раскопать не удалось. А посему невозможно угадать, что могло толкнуть ее на сотрудничество с Воловиковым (если все же было сотрудничество), невозможно вычислить в ее окружении какого-то дьявольски расчетливого игрока, сумевшего подвести ее к той квартире (если ее все же крупно подставили и на курок нажимал кто-то другой). Тупик.


…После прошлогодних злоключений, в которых психиатрия играла не последнюю роль, к заведению на Королева Даша относилась с неким подсознательным отвращением, в чем ее упрекнуть человеку понимающему было бы трудновато. Когда машина въехала в вечно распахнутые ворота и неуклюже завертелась на узких дорожках меж унылыми корпусами, Даша ощутила совершенно детское желание повернуть назад, но, старательно выругав себя, постаралась забыть обо всем постороннем.

Буйное отделение ничуть не изменилось с прошлого года – одноэтажное деревянное строение, где почти все окна были заколочены снаружи толстыми досками. Первый вопль, тягучий, совершенно бессмысленный, ударил ей в уши, когда она выбралась из машины, тут же поскользнувшись на обледеневшем сером снегу. Досадливо поморщившись и загнав поглубже иррациональные страхи, дернула на себя разбухшую дверь, вошла в освещенную тусклой лампочкой комнату, где тут же наткнулась на могучую санитарку, в лице у которой было нечто неуловимо дебильное – насколько Даша помнила, иные бывшие пациенты здесь же и приживались на правах вольнонаемных. Дальше все прошло гладко – толстенная баба, совсем собравшись было рявкнуть что-то запрещающее, наткнулась взором на торопливо – самую чуточку торопливее, чем следует, – выхваченное Дашей из нагрудного кармана удостоверение. Преисполнилась. Осознала. Проводила в тупичок, заканчивавшийся одной-единственной дверью, каковую без особых деликатностей дернула на себя, просунула внутрь голову и отрапортовала:

– Сергей Степанович, тут к вам из ментовки…

Даша подняла бровь, потом, когда изнутри послышалось: «Пусть заходит», мимоходом взяла санитарку за массивную кисть, быстро, пока та не успела опомниться, повернула ее руку к свету, легонько задрала рукав. Удовлетворенно хмыкнула: на кисти была выколота бабочка в венке из колючей проволоки, судя по виду, наколка давняя.

– А если поискать, кабан с гитаристкой отыщутся?[5] – спросила она вполголоса.

Медленно, даже лениво высвободив руку, санитарка вяло ухмыльнулась:

– Обшибки молодости, начальник…

Даша протиснулась мимо нее в крохотный кабинетик. На столе в стеклянной банке пускал пузыри дешевенький кипятильник, за столом сидел человек в белом халате, лет сорока – глаза, как водится, профессионально отзывчивые, хоть Христа с него лепи. Что хотите делайте, но психиатров она с прошлого года потаенно недолюбливала…

– Простите, мне говорили по телефону про майора Шевчука… – протянул он, жестом приглашая садиться.

– Это я, – сказала Даша. – Майоры бывают и женского рода, как врач-психиатр…

– Ох, простите… – Он принялся выдергивать заклинившийся в старой розетке штепсель кипятильника. – Или, может, чайку?

– Нет, спасибо, – сказала Даша.

Он, наконец, выдернул штепсель, принялся отодвигать банку, обжегся, зашипел сквозь зубы, смутился. Даша деликатно отвела глаза. Пожала плечами:

– Контингентик у вас…

– А, Фаина… Что вы хотите? Работа поганейшая, а зарплата – еще поганее, да и ту видим пару раз в год. Попробуйте тут навербовать альтруистов, отвечающих мировым стандартам…

– Да оно везде так… – понимающе вздохнула Даша ради скорейшего установления контакта.

Лично от него, правда, явственно попахивало туалетной водой «Фаренгейт», не числившейся среди дешевых, да и сигареты на столе лежали вполне заграничные. Ну, у него, быть может, тесть богат или бабуля оставила в наследство пригоршню империалов. Или, что вероятнее, щедроты Беклемишева мимоходом пролились на это унылое заведение, вернее, на конкретных его аборигенов.

– Простите, а по имени-отчеству…

– Дарья Андреевна. Как вас зовут, я уже слышала.

– Дарья Андреевна… – произнес он так, словно усматривал в данном сочетании потаенный синдром некоего отклонения. – Вы позволите?

– Да ничего, я сама курю.

– Итак, Беклемишева… Вы ведь из-за нее приехали? Вас интересует точный диагноз?

– А его уже поставили?

– Возможно, я вас разочарую, но в нашей системе не всегда следует ожидать быстрых результатов. Поставить диагноз, Дарья Андреевна, – дело порой архитрудное. И требует долгого наблюдения, исследования…

– Меня устроят и примитивные истины, – сказала Даша. – Больна ли она, насколько серьезно больна, что ее могло привести в нынешнее состояние и когда нынешнее состояние сменится более-менее удовлетворительным, позволившим бы ее допросить, пусть мягко… – Она усмехнулась. – Архимягко, если уж мы с вами осваиваем лексику вождя…

– Понятно. Больна, безусловно. Тяжело больна. Полное отсутствие контакта, ориентировка во времени и пространстве практически отсутствует… Иными словами, замкнута на себя. По-моему, совершенно не представляет, где находится, – но в то же время ничуть этим не тяготится.

– То есть – не буйствует? На стены, простите за вульгарные термины профана, не лезет?

– Да, вот именно. В этом отношении с ней, слава богу, никаких хлопот – не протестует, не пытается что-то сломать, наружу не рвется, фиксировать на коечке ни разу не пришлось. Разумеется, ей давали приличные дозы соответствующих лекарств, но одним фармакологическим воздействием этого не объяснить.

– А чем еще это можно объяснить?

– Течением болезни, я полагаю. Крайне глубокий аутизм. Видите ли, обычно больные всеми силами стараются доказать, что они как раз здоровы, рвутся наружу, требуют свободы, встречи с самым главным начальством, с прокурором… Здесь мы ничего подобного не имеем. Глубокое погружение в себя – с одной стороны, это облегчает работу младшему персоналу, с другой же затягивает наши труды по установлению точного диагноза. Были, правда, поначалу хлопоты…

– Конкретно?

– Когда она начала приходить в себя после первого массированного купирования и было решено снять ее с вязок, она немножко… поскандалила. Требовала танков.

– Каких?

– Ну, знаете, этих, с гусеницами, башнями и пушками… – объяснил он невыносимо покровительственным тоном, словно растолковывал младенцу некие азы. Изобразил даже рукой волнообразное движение. – Танк как боевая машина… вот тут она, как вы точно изволили выразиться, немножко и лезла на стенки. К тому времени как раз приехал отец с нешуточной свитой, с ним и наше начальство из горздравотдела… – Он с явным неудовольствием пожевал губами, словно бы постарев на миг лет на десять. – Папочка у нее, надо вам сказать…

– Сталкивалась, – кратко сказала Даша.

– Ну, тогда понимаете.

– Сказал, что если это понадобится любимому чадушке, он сюда пригонит взвод настоящих танков и заставит ползать взад-вперед и вправо-влево?

– Примерно, – с вымученной улыбкой ушибленного реформами интеллигента кивнул психиатр. – В общем, через четверть часа люди из его свиты привезли целый мешок игрушечных танков. Я вам скажу откровенно: от моего мнения ничего и не зависело, все решало начальство. Впрочем, сам я не вижу ничего страшного в том, что ей дали игрушки. Единственное, что мы выторговали – чтобы танки ей дали по нашему выбору, те, которыми нельзя нанести себе увечье, без выступающих твердых частей. Его люди прямо здесь отпиливали стволы перочинными ножиками…

– И что? – с любопытством спросила Даша.

– Вы знаете, успокоилась. Целыми часами катает эти свои танки по полу – но боже упаси, если кто-то окажется у ее танка на пути, вот тогда-то начинается визг… А в остальном – нисколечко не буйствует. Но доискаться подробностей мы не можем. Ничего она не помнит…

– Может она симулировать?

– Сомневаюсь. Сильно сомневаюсь. У нас уже побывал сам Прушанский – это, знаете ли, наше светило, чуть ли не все мы, местные, у него учились… Версию о симуляции он решительно отвергает.

Что до Даши, ее такие аргументы не убеждали ничуть – даже медицинские светила в наше время положили зубы на полку и порой способны в обмен на бумажки с водяными знаками поступиться принципами. Однако высказывать здесь сию еретическую мысль не представлялось возможным…

– Наркотики просматриваются? – спросила она.

– Нет. «Дорожек» где бы то ни было на теле не зафиксировано. Вообще следов недавних уколов нет. В крови мы тоже ничего не нашли…

– Это еще ни о чем не говорит, верно?

– Верно, – согласился он. – Но даже если она и принимала наркотики, медицинскими средствами это определить, увы, невозможно. Родители категорически утверждают, что ничего подобного не замечали. Это опять-таки ни о чем не говорит. Как показывает практика, родители такие вещи замечают в последнюю очередь, если замечают вообще… Однако поймите меня правильно…

– Понимаю, кажется, – сказала Даша. – А могла она в таком состоянии… в том состоянии, в каком ее обнаружили, убить человека? Застрелить, если конкретнее?

– Свободно, – сказал он, кивая. – И застрелить, и зарезать, и сбросить с балкона – прецедентов хватает… Убить – и даже не понять, что натворила. – Он подобрался. – Но это, понятно, чисто теоретически, без привязки к данному случаю…

– Помилуйте, я и не пытаюсь… – сказала Даша с честной, открытой улыбкой. – Э т о ведь может наступить внезапно?

– Безусловно. Человек просыпается утром – и начинается. При том, что его поведение в предшествующий день не давало никаких оснований… Порой срыв наступает, что называется, как гром с ясного неба, средь бела дня. Человеческий мозг, Дарья Андреевна, – одна грандиозная загадка. Скажу вам по секрету – мы не знаем, что там творится. Имеем дело лишь со «входом» и «выходом», но что происходит в самом «черном ящике» – тайна сия велика есть. Забавы с лекарствами ничего не проясняют. Известно лишь: если дать пациенту зеленую таблетку – следует ждать реакции по варианту «А», а применение белой микстурки повлечет за собой реакцию по варианту «Б». И неизвестно, что внутри. Еще Корсаков…

– Простите, – мягко прервала Даша, почувствовав, что разговор плавно сползает в теоретические бездны. – Но с тем же успехом могли и сработать некие внешние факторы?

– Ну разумеется! Особо сильные переживания, стресс, вызванный внешними факторами взрыв неконтролируемых эмоций. Давление на психику со стороны третьего лица, унижения, издевательства, – он глянул на Дашу словно бы виновато. – Извините, вы намерены углубляться в детали, связанные с личностью того человека…

Даша молча кивнула с неподвижным лицом.

– Ее не насиловали, – сказал врач. – Никаких следов сексуального контакта, в какой бы то ни было форме. Но издевались над ней старательно и изощренно – прижигали сигаретой, били плеткой, все это вполне могло вызвать у благополучной, изнеженной девочки нешуточный срыв…

– Она вам так ничего и не сказала?

Врач досадливо поморщился:

– Я же сказал: полный отрыв от реальности. Даже на отца с матерью практически не реагирует. Что с ней было, не помнит, где она была, не помнит, где она находится, не представляет. Когда ей сказали, что она находится в больнице, ни малейшей вспышки интереса или протеста не последовало. Впрочем… – он тяжко вздохнул. – Кое-что она все-таки говорит. Чтобы не преграждали дорогу ее танкам, потому что это форменным образом гнусно, мерзко и недопустимо – преграждать дорогу ее танкам. И вообще, она – Наполеон.

– Который?

– Я тоже поинтересовался… Просто Наполеон. Абстрактный такой Наполеон. В детали не вдается. Честно признаюсь, Дарья Андреевна, я впервые в жизни вижу Наполеона – вопреки массе анекдотов о сумасшедших домах. Здесь есть своя цикличность – Наполеон вышел из моды еще до нашего с вами рождения, за время моей работы бывали и Чингисханы, и Брежневы, и Горбачевы, недавно, как водится, поступила парочка Жириновских, Лебедь – еще не выяснили, генерал или его брат – и даже наш губернатор. Бюджетник, знаете ли, поплыл рассудком после хронических задержек зарплаты, целыми днями сидит и издает губернаторские указы о немедленной выплате пенсий и зарплат, со смертной казнью для ослушников. Накипело у человека. Одно время чуть ли не шеренгами шли последние императоры и Берии, в зависимости от того, кого на данный момент в прессе разоблачали или восхваляли, но вот Наполеон, тем более у студентки, особо не интересовавшейся военным делом и военной историей… Теряюсь, право.

– Действительно… – сказала, подумав, Даша. – Логичнее было бы – королева английская или там самозванка Шиффер… И что же, поговорить с ней никак нельзя?

Он мгновенно подобрался, даже, можно сказать, ощетинился, глянул колюче, враждебно:

– Дарья Андреевна, у меня есть недвусмысленное предписание начальства, подкрепленное к тому же письменным решением прокуратуры. Возле палаты вместе с милиционером, которого поставили от вас, круглосуточно находятся два человека из частной, я бы сказал, структуры…

– Папочкины волкодавы? – не особенно и удивившись, кивнула Даша. – А как это с вашими правилами гармонирует?

– Это, понимаете ли, решалось на таком уровне… Вы только поймите меня правильно…

– Да что там, это нетрудно, – сказала Даша. – Но хотя бы взглянуть на нее можно?

– А это необходимо?

– Вы знаете, я тоже умею бегать по высоким кабинетам, – сказала Даша холодно. – Беклемишев, конечно, перетягивает меня по всем параметрам и габаритам, однако… Не затевать же нам длинную склоку из-за того только, чтобы я на нее пару минут посмотрела?

Судя по его лицу, он охотно послал бы подальше всех скопом – и Дашу, и Бека, и свое начальство. Но не было в загашнике пригоршни бабкиных империалов, что поделать…

– Ну хорошо, – согласился он нехотя. – Посмотрите минутку, без малейших попыток навязать общение. Согласны? Вам самой не нужны лишние неприятности, эти мордовороты, что сменяют друг друга, наябедничают моментально…

– Договорились, – сказала она. – Смотрю и молчу.

Врач встал с тягостным вздохом, выбрался из-за шаткого стола. Даша вышла в коридор первой. Вновь появилась неведомо откуда толстая санитарка, и они с врачом недолго толковали о каких-то здешних делах, Даше совершенно непонятных. Она стояла в стороне, нетерпеливо притопывая ногой. После безумного вопля, донесшегося откуда-то из глубины заведения, по спине невольно прошел мерзостный холодок.

Врач открыл ключом с треугольным вырезом врезной замок, толкнул дверь. Даша пошла следом, окунувшись в непередаваемый ореол трудноопределимых, но, безусловно, противных запахов, воплей и визгов.

Железные двери с большими «волчками», двери, являвшие собою решетку, – подобного она навидалась в тюрьме, но здесь было совсем другое… Она старалась не смотреть по сторонам, но взгляд все же цеплялся порой за нелепые скрюченные фигуры, похожие на зомби из дешевых фильмов.

Тусклые желтые лампочки, запахи, стоны… Рехнуться можно. В самом конце коридора маячили три фигуры, разместившиеся на хлипких табуретах. Сержант в расстегнутом кителе, с коротким автоматом на коленях, и двое цивильных. Сержант остался сидеть, зато те двое шустро вскочили, уставившись на Дашу.

Один – молодой, с первого взгляда ясно, из примитивных «штакетников» без лишних извилин, второй – постарше и посерьезнее, с явными признаками мыслительной деятельности на лице. Потом и сержант вскочил – узнал ее, должно быть.

Лица у всех троих уже несли на себе некий отпечаток долгого пребывания здесь, въевшийся в кожу, как краска. Смесь тоскливого отвращения с покорностью неизбежному.

– Товарищ майор… – зачем-то шепотом произнес сержант. – За время дежурства…

Даша махнула рукой, оборвав его. Тот из охранничков, что был постарше, настороженно придвинулся:

– Вас что, не предупреждали?

Нехороший был взгляд, дай волю – полоснул бы тесачком с обратной заточкой клинка, от всей души ублаготворил бы…

– Взглянуть-то можно? – с невинным видом спросила Даша. – Тихонечко посмотрю секунду и уйду…

Не было никакого смысла задираться с ними – в конце-то концов, они старательно выполняли приказ…

Даша подошла к толстенной решетке, кое-где тронутой ржавчиной. За спиной настороженно посапывали охранники. Палату-камеру заливал яркий свет, как и полагалось по инструкции. Впрочем, с первого взгляда было видно, что неустанными трудами Бека узилище, насколько могли, преобразили – кровать застелена бельем, какого в этих стенах не видывали отроду, в углу, на разостланном прямо на полу ярком полиэтиленовом пакете – сущая россыпь разнообразнейших фруктов, какие-то соки в больших пластиковых бутылках, плитки шоколада. Все, похоже, нетронутое. Даша обернулась к врачу, тот страдальчески пожал плечами и шепнул:

– Плохо ест, почти совсем не ест, из-за лекарств…

– С ложечки кормить будешь, козел, если понадобится… – пробурчал за спиной охранник помоложе.

Пижама на девушке, сидевшей посреди небольшой палаты, была вовсе уж роскошная. Распущенные волосы закрывали лицо, вокруг, куда ни глянь, стояли и лежали разноцветные танки, некоторые величиной со спаниеля. Один из них постоялица как раз и баюкала – старательно, сосредоточенно. Даша почувствовала к ней острую ненависть, попыталась вдолбить себе, что рано пока выносить вердикт – и все равно, ничего не могла с собой поделать. Потому что правильный мент лежал в гробу…

Женя, легонько встряхнув головой, с той же старательностью покатила танк по полу, к решетке, ползла следом на коленках, ни на кого не глядя, нелепая в своей великолепной пижаме под ослепительно светившей лампой палаты для буйных. Даша едва не попятилась. Большой зеленый танк скрипел по полу, по синтетическому ковровому покрытию – н-да, постарался папаша…

Танк полз прямо на Дашу, отметившую мимоходом, что густые, длинные волосы миллионеровской дочки прекрасно расчесаны – либо ее безумие не простирается столь глубоко, чтобы забыть о внешности, либо сюда регулярно пригоняют парикмахершу. Вероятнее всего второе.

Она непроизвольно отступила на полшага, когда большой зеленый танк замер у самой решетки. Женя подняла голову, безмятежно улыбнулась, чуть приподняла танк, заставив его подпрыгнуть, громко сказала:

– Пх!

И выпрямилась, слегка пошатнувшись. В движениях было все же нечто скованное, механическое – медикаментов не жалели – и лицо застывшее, чуть обрюзгшее. Но глаза были красивые, серые, прозрачные, полные то ли веселого безумия, то ли безумного веселья. Столкнувшись с ней взглядом, Даша испытала весьма сложные чувства, которые ни за что не взялась бы сейчас истолковать. Недоверие, страх, отвращение? Все вместе?

К ней протянулась через решетку тонкая, изящная рука, и Даша на миг растерялась.

– Дай пистолет, – сказала Женя, вперившись в нее прозрачным, пустым взглядом.

Даша оглянулась на врача. Тот безмолвствовал. Охраннички тоже растерялись, не имея, должно быть, инструкций на сей счет.

– Нету пистолета, – проговорила Даша скованно.

– Ну и жадина, – безмятежно сказала Женя, отступила на пару шагов, подняла к груди сжатый кулак, потом выбросила его вперед, словно отдавая салют невидимой шпагой. – Вив ле брюмер!

И словно вмиг потеряла интерес к стоявшим по ту сторону решетки – повернулась на пятках, снова слегка пошатнувшись при этом, опустилась на коленки и покатила танк в сторону кровати, припевая:

– Вив ле брюмер, вив ле брюмер…

Врач выжидательно покашливал. Бесполезно. Все впустую. Отойдя в сторону, Даша поманила того из охранников, кто был постарше. И сказала без выражения:

– Мне надо встретиться с Калюжным. И побыстрее.

– Боюсь, не получится…

– А вы не бойтесь, – сказала она почти грубо. – Вы ему просто скажите, что это рандеву может пойти на пользу не только мне, но и вашему боссу…

«Дело прямо-таки шибает интеллектуализмом, – угрюмо думала она, шагая следом за врачом к желанному выходу. – Мерилин Монро, загадочные эскизы (исполненные, как показала экспертиза, хорошими импортными красками), музыка, картины, шоу-бизнес, переплетение творческих и околотворческих интриг… Теперь еще и брюмер. Сие искусственное и недолго прожившее название месяца история связывает с одним-единственным значительным событием – восемнадцатого брюмера (год, правда, Даша точно не помнила) Наполеон номер один совершил государственный переворот, разогнав тогдашний парламент, или как он там именовался…» И больше со словом «брюмер» не связано ничего мало-мальски выдающегося – словоохотливый гид, кое-как разумевший по-русски полицейский, говорил ей это в Париже.


…Она еще вчера составила для себя на бумаге нечто вроде дебета-кредита. Слева – наиболее значительные события из жизни Мерилин Монро и ее наиболее известные пристрастия. Справа – эквивалент данных событий и привычек, но уже касаемо той Монро, что именовалась Маргаритой. В графе «киносъемки» справа красовался прочерк, а вот напротив нескольких других позиций – предусмотрительно оставленное до детального выяснения пустое место.

И потому первой ее мыслью после Ниночкиных слов было: «Ну вот, ставим галочку…»

– Дневник?

– Ага, – сказала Ниночка. – Дневника я нигде не нашла. Такая большая, довольно толстая тетрадь…

– В красной обложке? – спросила Даша.

– Нашли?

– Да нет, – сказала Даша. – У Мерилин был дневник в красной обложке.

– Ага, вот то-то и оно… Ритка и здесь должна была копировать кумира, сами понимаете. И все это выглядит тем смешнее, что она терпеть не могла писать что-то в дневнике. Однако старалась.

– Ты в этот дневник заглядывала?

– Нет, она никогда не давала. Понедельник у нее именовался «писучим днем» – хоть пару строчек, но следовало, взяв себя за шиворот, внести на скрижали… Ваши хорошо смотрели?

– Хорошо, – кивнула Даша. – Нигде ничего. А мог он лежать в той шкатулке?

– Вы знаете, вполне. По размеру подходит, туда три таких дневника упрятать можно…

В кончиках пальцев возник знакомый зуд – нетерпения и азарта. Она торопливо спросила:

– И больше ничего не пропало?

– Ничего, я хорошо осмотрелась…

– Ну ладно, – сказала Даша. – Как живется, не обижают?

– Да вы что, нормальные девчонки…

– Вот и прекрасно, – Даша поднялась. – За вахту и носу не высовывать, никаких звонков, потерпи уж…

– А надолго?

– Потерпи, – уклончиво сказала Даша. – Пока…

Вышла в коридор.

Три девушки, курсанты, не без почтительности дожидавшиеся в отдалении, вопросительно воззрились на живое олицетворение того, что избранный ими путь способен вознести неглупое существо женского пола к олимпийским высотам. Мысль эта читалась в их распахнутых глазищах так наглядно, что Даше стало стыдно и неловко – не расхолаживать же соплюшек первого года обучения…

– Как постоялица? – тихонько спросила она у белобрысой Ксаночки.

– Нормальная девчонка, ничего…

– Приглядывай, Ксана, – сказала Даша. – Но только, я тебя умоляю, без глупых излишеств. Она у нас даже не подозреваемая, так что не надо искать у нее в носовом платке зашитых наркотиков и надеяться, будто ночью во сне станет бормотать роковые тайны… Однако, если вздумает кому-то звонить, я должна знать моментально… Всего хорошего, кадеты! – отдала честь двумя пальцами на французский манер, повернулась и быстро пошла прочь по коридорам альма матер, не испытывая, в общем, ни умиления, ни ностальгии.

Интересно, способна ли история, вопреки Марксу, повторяться не в виде фарса, а в облике столь же натуральной, как и в первый раз, трагедии? И можно ли, старательно моделируя жизнь своего кумира, нарваться на те же опасности, что тридцать с лишним лет назад кумира сгубили?

Так сразу и не скажешь…

Даша, разумеется, не взялась бы определять, насколько правдива версия об убийстве Мерилин Монро. Чертовски трудно решать криминалистическую загадку, случившуюся три с лишним десятка лет назад, да еще на другом конце света, в чужой стране. В этой версии есть своя сермяжная правда, и не более того.

Собственно, «нам глубоко плевать, какие там цветы». Убита белокурая богиня или умерла от передозировки снотворного – не суть важно. Гораздо важнее знать, что произошло у нас.

Наша белокурая микробогиня прямо-таки маниакально пыталась примерять на себя чужую судьбу.

Связь с известным спортсменом? Было и у нас. Связь с писателем? Была попытка. Снотворное, платья по образцам с фотографий тридцатилетней давности, чересчур тесная одежда, умышленно безалаберный секс, блистанье среди бомонда… Было!

И наконец, был красный дневник. Если верить тем, кто верит в убийство Мерилин, кинозвезда крайне опрометчиво занесла в этот дневничок некие весьма опасные для братьев Кеннеди подробности, за что братишки ее и затемнили. Так что наш насквозь утилитарный вопрос формулируется немудрено: могла ли наша Монро узнать нечто такое, из-за чего ее убили? Или хотя бы решить, что узнала? По глупости своей однажды намекнула на некие тайны, якобы ставшие ей известными…

Писано вилами по воде, если честно. Или нет? Ради чего-то же положено столько трудов, почему-то же исчез красный дневник. А он, безусловно, существовал – кроме Нины о нем упоминают вскользь еще трое. И наконец, смерть маэстро Сагалова как-то подозрительно совпадает по времени с кончиной его ветреной любовницы, поскольку существует еще загадочный конверт с разноцветными картинками, больше всего смахивающими на некие эскизы гербов. И подозрительно болтавшийся возле квартиры певицы (а то и выходивший оттуда) Вячик. И все остальное…

Если кто-то заманил Воловикова на ту квартиру обещанием дать информацию по убийству Маргариты Монро, этот кто-то знал заранее, что это именно убийство… А знать такие вещи мог либо убийца, либо сообщник… либо таинственный помощник, старавшийся, чтобы следствие, упаси боже, не остановилось на версии «несчастного случая».

Если Риточка старательно копировала интимную жизнь своего кумира настолько, что ради вящего подобия спала со спортсменом и подбивала клинья к писателю, она не могла не знать о связи Мерилин с братьями Кеннеди. Почему бы ей и в этом случае не попытаться собезьянничать? Очень логично было бы собезьянничать… Укладывается в образ, как патрон в обойму…

Кто в Шантарске может считаться аналогами братишек Кеннеди – президента и министра юстиции? Министр юстиции – пожалуй что, областной прокурор. Отпадает. С Маргаритой их пути не пересекались никогда. Прокурор города – женщина преклонных годов. Поди угадай логику Риточки… Начальник департамента общественной безопасности? Генерал Дронов? Военный прокурор? Мужик видный, не старый и вроде бы не чурается земных радостей…

Так, а президент у нас кто? Губернатор? Представитель президента в Шантарской губернии? Мэр города? Покойный Фрол? Стоит ли бросать нешуточные силы на проверку этого следа?

А почему бы и нет? Слишком много совпадений, которые к тому же Марго старательно создавала сама…

– Кто у нас может именоваться президентом, как ты думаешь? – спросила она шофера. – В Шантарске, имею в виду.

– Ну, губернатор, определенно… А что?

– Да ничего, – сказала Даша. – Мысли вслух без всякого повода. Останови вон там, у киоска. Ждать не надо. И подъезжать потом никуда не надо, кати прямиком до управления…

Глава восьмая

Светские беседы на плебейские темы

Убедившись, что машина свернула к управлению, Даша зашагала в сторону кафе «Метелица», помахивая топорно сработанной китайской штуковиной со звучным названием «органайзер». Единственное достоинство штуковины заключалось во вместительности – а что еще человеку нужно? Ежели он не новый русский, а старый сибиряк?

Стольник, подметка дешевая, обладал одним ценным качеством – пунктуальностью. Даша издали заметила на условленном месте темную «ауди», пройдя еще немножко, узнала знакомый номер – и побыстрее юркнула в машину под неодобрительные взгляды двух старушек, заранее вынесших вердикт. Место было бойкое, по новой традиции эры реформ здесь снимали девочек скороспелые хозяева жизни, что, впрочем, работало в какой-то степени на конспирацию: впархивавшая в иномарку особа женского пола стала на этом углу зрелищем столь же привычным, как митинги бюджетников, и никто ее особо не рассматривал.

– Из дальних странствий возвратясь? – спросила она, когда машина плавно тронулась.

– Угу. Ждем-с в ближайшее время партию канадского ширпотреба по божеским ценам… кстати, Даша, вам не устроить что-то по совершенно символическим…

– Обойдусь, – сухо сказала она. – Не балуйте меня, Виктор, не стоит.

– Да просто хотел сделать приятное своему теневому начальнику.

– Обойдусь, – повторила она.

– Может, в кафе?

– Нет, – сказала Даша. – На гору, в лес, идиллически погуляем по тропинкам, благо ветра нет…

– С вами, по тропинкам? Хоть до утра…

Очень уж он старался создать впечатление, будто имеет место не встреча сыскаря со стукачом, а цивилизованная, чуть ли не дружеская беседа двух современных людей. Как всегда. Даша, в общем, к этому относилась спокойно – еще господа жандармы учили, что своих «подметок» нужно обхаживать со всей галантностью, словно ветреных шансоньеток, – и щелкала его по носу в редких случаях, когда очень уж манкировал своими обязанностями. Промолчала и сейчас.

Машина почти со скоростью черепахи проползла через толпу гуртовавшихся у парадного подъезда губернаторской управы пикетчиков – судя по преобладанию женщин, либо медики, либо учителя. Даша поневоле съежилась, встретив несколько ненавидящих взглядов: не объяснишь же им, кто ты такая, зато они тебя готовы испепелить глазами, стервочку в шикарной тачке…

– Слышали про Маргариту Монро, Виктор? – спросила она небрежно.

– Еще бы. Жалко…

– Что говорят в управе?

– А ничего особенного не говорят, убийство как убийство, даже Фрола кто-то ухитрился отправить в Елисейские поля, что там говорить о бедной девушке…

– Значит, уже знают, что это убийство?

– Бог ты мой, ну разумеется, все-таки управа… Между прочим, высоко оценивают деликатность нашей родной милиции – мало кого из Ритиных знакомых тревожили ваши сыскари, а кого и тревожили, расспрашивали со всем пиететом…

– Цивилизуемся помаленьку, – сказала Даша. – Вот и ваша очередь пришла, Виктор, как ни грустно… Но я надеюсь, вы оцените мою деликатность.

Пожалуй, он все же легонько нервничал – Даша уже успела его изучить, чтобы решить теперь со всей уверенностью. Чуть деланно усмехался, чуть нервно мял сигарету, бросал порой на Дашу взгляды, которые ему самому наверняка казались испытующими – а на деле смотрелись беспомощно. Холеный, смазливенький сынок влиятельного при коммунистах папы, сумевший в свое время рыбой-прилипалой приклеиться к стремительно несущимся на вершины власти вождям демократии, – каста есть каста, непотопляемы, как хорошие японские поплавки…

Она намеренно выдерживала долгую паузу – пусть понервничает. Машина пронеслась мимо юрфака Шантарского университета, известного главным образом тем, что его заканчивал незадачливый и. о. генпрокурора Ильюшенко (мемориальной доски, конечно же, не имелось, а то пришлось бы потом возиться, снимать, как это произошло с незабвенным бюстом незабвенного генсека Черненко, от которого остался лишь нелепый, до сих пор пустовавший постамент).

Наконец Даша дождалась деланно безразличной реплики.

– А я-то здесь при чем?

– Осторожно, – сказала Даша. – Вон алкаш через дорогу чешет, вальяжно пренебрегая светофорами… То есть как это, Виктор? Вы тут очень даже при чем. Да вы не переживайте, я же не говорю, что подозреваю вас, бойца невидимого фронта… Ну зачем вам ее убивать? Смех и слезы… Вот только злоязыкая молва вас произвела в штатные любовники нашей белокурой дивы, а это, согласитесь, требует оперативно-розыскных мероприятий, в просторечии – допроса с пристрастием…

– Чушь какая! – возмутился он. – Кто это треплет?

– Говорю же, сарафанная молва, – сказала Даша. – Чудище обло, озорно, злоязычно и лает… Как там правильно?

– Нет, вы серьезно?

– Однозначно. А что тут такого страшного? Скорее даже льстит мужскому самолюбию и поднимает репутацию в глазах приятелей – любовник шантарской шансонетки номер один… вы же, друг мой Виктор, вполне гетеросексуальны и донжуановой славы не чураетесь… Отчего же вдруг занервничали?

– Ну, мало ли… Прицепятся ваши…

– У вас же алиби, – сказала Даша. – Железное алиби, часом, не забыли? Вы же в те дни гуляли по Канаде, счастливец… Торговые мосты наводили вместе с губернатором…

– Все равно. Пойдут слухи-пересуды, а атмосфера в управе сами знаете какая. Мне вымышленные подвиги ни к чему. Каюсь, случился у меня однажды с нею скоротечный огневой контакт, но это, во-первых, было давненько, а во-вторых, подобными достижениями касаемо Маргариты может похвастать уйма народа – что, всех их заносить в штатные любовники?

– Ловелас вы, Виктор, – сказала Даша с обаятельной улыбкой. – Мне с вами даже общаться страшно… Ибо девушка я робкая и простодушная… А кто числился в штатных любовниках-то?

Он промедлил. Определенно промедлил. Пожал плечами:

– По-моему, таковых было несколько.

– А конкретно?

– Сагалов, знаете такого? Вот… Гуреев. Вы не смотрите, что он дурковат и плешив – тот еще ходок. Извините за циничные подробности, но в определенных женских кругах славен – как обладатель ба-альших достоинств… Есть такая устойчивая сплетня. Еще… Ну, кто… Кто-то из авторитетов, но в эту епархию я углубляться не хочу, за что купил, за то и продаю. Болтают, в «Золоте Шантары» был специальный уединенный кабинетик, где Марго охаживали непосредственно после выступлений. Сами поспрашивайте, у вас же там не может не быть агентуры…

– Беклемишев?

– Вполне возможно. Хотя насчет штатного любовника я в данном случае не уверен. Бек быстро загорается, а остывает еще быстрее. Ну вот и все, похоже…

– Значит, из вашей троицы никто в постоянные любовники не набивался? Ни Вячик, ни Роман? – Даша прикрикнула: – Эй, не надо! Как в кино, честное слово – ноги на педалях задергались, тачка чуть ли не вильнула… Что за Голливуд? Мягонько выжали педаль, красный загорелся… Вы, право, институтку мне сейчас напоминаете, Виктор. Думаете, так уж трудно было вычислить вашу троицу? Вон там остановите, по лесу пройдемся…

Вылезла первой и, помахивая органайзером, двинулась по тропинке, покрытой толстым слоем раскисшего снега. Тишина стояла умопомрачительная, вокруг высились серо-белые березы, далеко впереди переходившие в сосняк.

Стольник догнал ее, брезгливо высматривая места посуше. Из чистой вредности Даша свернула налево – в сплошную грязь. Расстегнула «молнию», вытащила цветные фотографии и показала верхнюю:

– Это Камышан?

– Ну да, – сказал Стольник. – Серега Камышан, для друзей – партийная кличка Вячик. Вот интересно, я у вас под кличкой прохожу?

– А как же, – сказала Даша. – Орднунг есть орднунг. У вас, Виктор, рабочий псевдоним – Стольник…

– А что, мне нравится… – сказал он с явным удовлетворением. – В стиле хорошей русской старины…

Даша, понятное дело, не стала ему объяснять, что она-то имела в виду не приближенное к государевой особе лицо, а замызганную синюю денежку, на которую в наше время не купить и дешевую бульварную газетку…

– Стольник… – повторил он, уставясь в серовато-синее небо. – Звучит…

– Ага, – сказала Даша. – Значит, Камышан… А это Роман?

– Роман.

– А он чем славен?

– Не знаете?

– Проверяю, Виктор, – сказала Даша. – Примитивнейшим образом. Когда информация из нескольких источников совпадает по фазе, тогда к ней и нужно относиться со всем доверием – и не раньше…

– Есть в столице такая финансово-промышленная группа, условно, ради краткости, именуемая Банком «Корона». Имеете представление?

– Чуточку наслышана, по-обывательски, – сказала Даша.

– Вот… А у группы есть в Шантарске серьезные интересы, и Рома Фирсов – их здешний представитель. Нечто вроде папского легата или полномочного посла. С правом всевозможных подписей и прочими правами, потребными для любой ситуации.

– Серьезный человек, словом?

– Ого! – выдохнул Стольник с нескрываемой завистью. – Не то что мы, грешные, слуги народа на скудной зарплатишке… Но мужик хороший, никакого столичного чванства.

– Ну да, я и смотрю – непринужденные забавы, стерлись все грани меж провинциалами и заезжим магнатом… Где это вы все запечатлены? В «Лесничестве»?

– Поднимайте выше – в «Золотой пади». Конкретнее – в бывшем федянковском коттеджике.

– На снимках вас четверо, – сказала Даша. – А ведь в застолье участвовало человек шесть-семь…

– Почему вы так решили?

– Если вдумчиво присмотреться, можно различить на столе самое малое семь бокалов…

– Доктор Ватсон в сотый раз был повергнут в изумление дедуктивными талантами друга Шерлока…

– Ну, а все-таки? – спросила Даша.

– Да это совсем просто объясняется, – сказал Стольник с кривой усмешечкой. – Там было еще несколько девиц, но с ними никак фотографироваться не стоило, не те кадры.

– Профессионалочки?

Он с деланно виноватым видом потупился. В общем, объяснение было вполне приемлемое, но у Даши тем не менее осталось стойкое убеждение, что ей соврали. Чересчур уж он затянул с ответом (да и не стал бы смущаться, объясняя насчет эскортниц), глаза подозрительно бегали…

– И какого же плана были развлечения?

– Дашенька, вы, простите, чересчур уж невинной пытаетесь предстать… Дача, квадратный метр бутылок, табун девиц – ну какого плана могут быть развлечения?

– А я слышала, там решались какие-то дела…

О-па! Глазки снова так и забегали, так и зашмыгали, все-таки никудышный из него актер, смех невыносимо деланный…

– Помилуйте, какие могли быть дела? На дачу едут, чтобы отдохнуть от всех и всяческих дел.

– Значит, Маргарита ни в каких деловых встречах, связанных с вашей тесной компанией, не участвовала?

– Рита?! Ково?![6] – он добросовестно посмеялся, закинув голову. – Вот уж чего за ней никогда не замечалось, так это деловых качеств. Умела петь и грациозно крутить попкой, не более того. Без Гуреева до сих пор прозябала бы в подтанцовке… Хоть режьте, не могу представить ситуацию, когда Маргаритка участвовала бы на равных в обсуждении серьезных дел… А решать при ней какие-то дела никогда не решали – я же говорю, туда ездили оттягиваться… Когда все решено, подписано и обговорено, когда бизнес позади и нужно дать отдых серым клеткам… Кто вам наболтал про дела с Риткиным участием?

– Ходят слухи… – отделалась Даша универсальной фразой.

– Плюньте в глаза.

– Камышан с ней спал?

– Было дело.

– А Роман?

– Даша, мы все были взрослые мальчики и девочки… Понемногу каждый причастился.

– И насколько это было серьезно?

– Абсолютно несерьезно. В классическом стиле конца двадцатого века – игра в бутылочку…

– А мог кто-то, допустим, возревновать к остальным? Или насмерть влюбиться в Маргариту?

– Вот уж таких глупостей я ни за кем из нашей компании не замечал. Не тот случай. И объект не тот. И мальчики не те. Короче, кто-то вам наговорил вовсе уж нелепых несообразностей. Догадываюсь даже, кто – домомучительница.

– Простите?

– Нинка, дешевка… Девочке страшно хотелось прожигать жизнь в шикарных хоромах типа «Золотой пади». Из кожи вон лезла. Вот только была одна-единственная неувязочка – никак нельзя было ее выпускать в приличное общество. То перепьет и начнет блевать прямо за столом, то ведет себя с серьезными людьми совершенно неприемлемо – мы не эстеты, господи упаси, но даже у раскованных застолий есть свой этикет, свои нормы… Долго рассказывать. Словом, после нескольких инцидентов Нинку вежливенько отшили, перестали брать в компанию, она злилась что твоя Багира, трепала языком…

– Что именно?

– Ну, я не знаю, всякие глупости… – похоже, он не озаботился придумать убедительную ложь и при первом же нажиме впал в растерянность. – Чушь всякую…

– Нет, конкретно?

– Ой, да не помню я! Ныла, настраивала Риту против нас, чепуху выдумывала…

Даша замолчала – у нее и так окрепло впечатление, что ее верный информатор импровизирует на ходу в совершеннейшем смятении.

– И как же ее отшивали?

– Да попросту не брали с собой, вот и все.

– Не пугали, не грозили?

– Кому там грозить…

Даша подошла к нему вплотную, заботливо поправила пушистый шарф:

– Запахнитесь, Виктор, простынете, а я без вас, как без рук… Милый мой человек, сдается мне, что в последнее время вы несколько разболтались – по мере того, как наши печальные встречи касаемо известных дел отодвигаются во времени… – Взяла его за отворот дубленки и сказала проникновенно: – Виктор, ну не вынуждайте вы меня становиться из милой женщины весьма неприятным ментом… Я ведь и зубы показать могу…

– Да в чем дело? – Он невольно подался назад, но Даша держала крепко. – Дарья Андреевна, решительно не понимаю…

– У Камышана есть пистолет? В глаза мне смотрите – и помните, что по вашим делам срок давности о-очень не скоро наступит…

– А что, разве Ритку…

– Есть у него ствол или нет? – рявкнула Даша.

– Ну, есть… «Макаров».

– С разрешением?

– Без, – угрюмо бросил Стольник. – Говорили ему, идиоту… Только он отвечал со смехуечками, что ствол у него в одном кармане, а в другом – удостоверение помощника губернатора. А вообще-то, простите, он в чем-то прав: ни один гаишник его машину никогда не остановит и ни один мент не возьмется обыскивать. Нужно сотворить что-то особо уж беспредельное, чтобы нарваться… Да отпустите вы, что я, побегу?

Даша выпустила пушистый лацкан, глядя ему в глаза, тихо сказала:

– Если когда-нибудь хоть словечко из наших разговоров уйдет наружу, не буду я сдувать пыль с уголовного дела, а попросту протреплюсь кой-кому о содержании иных наших бесед… Ясно?

Вот теперь его проняло, вот теперь он пришел в годное для употребления состояние… Вспомнил, кто есть кто. И протянул не наигранно жалобно:

– Дарья Андреевна, я же не дурак…

Самое скверное, Даша сама плохо представляла, какие вопросы следует ему сейчас задавать. Даже если предположить, что завалил Маргариту Камышан, он может и не откровенничать с друзьями – если завалил по собственному почину. А если все спланировано – Виктора могут не испугать и самые беззастенчивые угрозы, кинется к тем, кто имеет прямое отношение… А это мысль!

– Ладно, – примирительно сказала Даша. – Сами понимаете – начальство дергает меня, а я, как фурия, бросаюсь на других… Не бичиху убили, понимаете ли… На вас генералы никогда не орали, мон шер ами? Мерзопакостное, доложу вам, ощущение.

– Я же вам предлагал вполне серьезно…

– Устроить на приятное местечко и жизнь обеспечить? – нараспев протянула Даша. – Не выйдет, гончая с золотого блюда жрать не сможет… В общем, на карте не только мое ущемленное самолюбие, а еще и профессиональное самолюбие, серьезно. Не привыкла я проигрывать. А когда передо мной вдруг замаячит какой-никакой, но след… – она многозначительно помолчала, предоставив ему самому домысливать и гадать. – Камышан, правда, из тех, кого кличут дергаными?

Предельно осторожно подбирая слова, словно строил фразу на незнакомом языке, Стольник сказал:

– Серега, вообще-то, резковат…

– Вас с ним можно назвать очень закадычными друзьями? Настолько, чтобы вы о нем долго и безутешно горевали?

– В этой жизни, откровенно говоря, один Бог за всех…

– Понятно, – сказала Даша. – Пойдемте, – как ни в чем ни бывало взяла его за руку и повела назад, к машине. Спросила словно бы мимоходом: – Как по-вашему, Марго могла трахаться с нашим всенародно избранным губернатором?

Он форменным образом шарахнулся, вырвал руку:

– Что за ерунда!

Гладя ему в спину, оскользаясь порой на раскисшей тропинке, Даша констатировала, что свою партию провела четко: теперь эта компания, троица из «Золотой пади», будет знать, что ими заинтересовались вплотную, а это предполагает простор для комбинаций и несомненное оживление. Можно будет тихонечко отслеживать и ждать реакции. Если они причем и решат кого-то сдать… Господи, пусть они решат кого-то сдать – когда тебе подсовывают ложные улики, это иногда выводит на правильную дорогу…


…Серая «королла» торчала на прежнем месте, стекла обоих передних окон были приспущены, и оттуда вился табачный дымок. Вторая машина, откуда минут пять назад вылезли те двое, выглядела гораздо более непрезентабельно – беленькая помятая «шестерка», но Даша не сомневалась, что мотор у нее работает не хуже швейцарских часов. Ребятки Беклемишева наконец-то вышли на охоту – не подозревая, что стали дичиной…

– Прыгаем? – спросил капитан Сац, отняв от глаз бинокль.

– Рано, – сказала Даша. – Должна быть подстраховка, зуб даю… Я бы на их месте обязательно поставила поодаль подстраховку и разместила бы во-он там… Ага! К тому голубчику присмотрись! – и прильнула к своему биноклю.

– Точно! – азартно выдохнул капитан. – Лацкан оттянул, за пазуху себе базарит…

Они стояли на площадке шестого этажа, расстегнув куртки, чтобы при нужде моментально упрятать под них бинокли и изобразить влюбленную парочку. А во дворе наметились, наконец, изменения. Тот, что подстраховывал, отнял руку от лацкана, спокойно вытащил из кармана сигареты. Свою миссию он явно считал выполненной. Значит, пошла работа…

– Давай, – сказала Даша.

Капитан вытащил рацию и, когда ему ответили, внятно произнес:

– Шесть, шесть.

– Восемь, – пискнула рация.

Оставалось ждать. Буквально через полторы минуты – как водится, показавшихся невероятно долгими – во двор въехала синяя «газель» потасканного вида, со свободно болтавшимся на стойках брезентовым верхом. Не спеша потащилась мимо серой «короллы». Даша смотрела во все глаза, и все равно бросок был неуловим: миг – и вокруг «короллы» уже приземлились вылетевшие из кузова автоматчики, рванули дверцы, донеслись неразборчивые яростные команды; другие, спрыгнув с правого борта, рванули в подъезд.

Подстраховщик являл собою прелюбопытнейшее зрелище: он моментально понял, что произошло, но нелепо застыл на месте, не в силах сообразить, что теперь делать и делать ли вообще. Дернулся вправо-влево, удивительным образом метаясь на месте. Вот он Дашу совершенно не интересовал, и она сказала:

– Пошли?

Пока они спускались и пересекали неширокий двор, двоих из «короллы» уже успели поставить по всем правилам – руками на машину, ноги расставлены – и в темпе обыскивали. А из подъезда, стиснутые боками камуфлированных верзил, как раз появились двое народных умельцев. Оглянувшись, Даша уже не увидела единственного, оставшегося на свободе – успел стрекануть за угол, ну и аллах с ним…

Капитан, перекинувшись парой слов с одним из своих, кивнул Даше. Она, изобразив свою самую очаровательную улыбку, танцующим шагом подошла к одному из пассажиров «короллы», с видом крайнего изумления всплеснула руками:

– Бог ты мой! Бдительные граждане просигнализировали насчет взломщиков, а тут вовсе и не взломщики, тут имеет честь пребывать господин Калюжный, шеф беспеки при самом господине Беклемишеве… Какие люди, я польщена!

Калюжный, стриженный ежиком хмурый крепыш лет сорока пяти, польщенным себя не чувствовал. А вот проигравшим себя уже осознавал, несомненно… Поскольку в прошлой жизни был не просто ментом, а толковым ментом и ушел отнюдь не по недоверию. Даша не собиралась взывать к солидарности ментов всего мира и читать мораль – не судите и не судимы будете – четверых детишек нужно кормить, а Бек, в общем, наркотой не торгует и престарелых хозяек приватизированных квартир под асфальт не закатывает…

– Что? – она подставила ухо капитану Сацу. – Ах, вот оно что… Пожалуй, гражданин Калюжный, рановато отпускать вас с должными извинениями. Вот тут мне подсказывают, что ваши ребятки только что установили подслушивающее устройство на этаже… Сто тридцать седьмая – а если выяснится, что клопа подключили к телефонному проводу, то и сто тридцать восьмая – а там и двести восемьдесят шестую приклеим, если прикинуть, еще чего-нибудь подберем…

Калюжный смотрел исподлобья и молчал. Взгляд был неподвижным, но в голове, несомненно, мельтешили варианты, реплики, ходы…

Даша взяла у одного из автоматчиков большой бумажник. До сих пор она боялась, что может и ошибиться, но теперь отлетели последние сомнения. Целый набор великолепных, профессиональной работы снимков, запечатлевших г-на Камышана: садится в машину, спускается по ступенькам некоего здания, вид слева, вид справа, анфас, в шапке и без…

– Отойдем, покурим? – предложила она Калюжному и первой направилась за угол.

– Рыжая, тебе что, делать нехрен? – спросил Калюжный почти спокойно.

– Давай без лирики, – ответила она тихо. – Времени у меня нет совершенно. Сам все понимаешь, не дите. Тебя, конечно, босс выцарапает уже через час, только ты, во-первых, бездарно провалил операцию, а во-вторых, посадил себе на хвост обозленную Рыжую, а это вредно для хвоста…

Я для вас не фигура, согласна. Не таких сжевать можете… Только я ведь не буду соблюдать закон, я буду пакостить. Максимум через четверть часика сюда примчатся операторы из «Криминального канала», а учитывая, что сия телестудия принадлежит заклятым друзьям твоего босса, расклад получается интригующий. Параллельно привезем сюда господина Камышана, правую руку всенародно избранного губернатора, – пусть посмотрит на клопа, которого вы к его роскошной хате подключили… Шороху будет… Сечешь, Трофимыч? Ну да, еще бы ты не просекал…

– Что тебе надо? – не встречаясь взглядом, спросил Калюжный.

– Узнать истину, которая сделает меня свободной… Вы Камышану сели на хвост из-за Жени? Где-то нарыли, что он с ней контачил? Трофимыч, я не могу мизансцену до бесконечности тянуть, сам понимаешь. Подумай в темпе.

– Эти – кто?

– Вневедомственная, – сказала Даша. – У меня с их начальником отношения прекрасные, замешанные на взаимной выгоде, он мне и в два раза больше лбов одолжит, дойди до дела… Так что тайну я тебе гарантирую. Думай, Трофимыч, в темпе. И не смотри на меня так – ты что, сам-то веришь, чтобы Воловиков… Или веришь, козел такой?

– Не хами, – буркнул он.

– Некогда мне церемонии разводить. Ну, давай решать в три прихлопа. Никто ничего не узнает, своим сам что-нибудь соврешь, они у тебя не светочи интеллекта. Да и хозяин тебя ценит, не вышибет… Честное слово, моментально сматываюсь со всеми бармалеями, а про клопа забываю начисто. Ну?

– Но если наколешь, я тебе тоже гарантирую наборчик самых первоклассных пакостей…

– Я слово держу, должен помнить, – нетерпеливо сказала Даша. – А еще твоему боссу не грех бы напомнить, что без Фрола ему будет жить грустновато… Итак?

– Черт с тобой, – сказал Калюжный нехотя. – Твое счастье, что я и сам не верю насчет Палыча, а то ломала бы ты меня до морковкиных заговин… Короче, Женька с Камышаном путалась последнее время.

– Она не только с ним путалась. Что ж вы ему одному на хвост сели?

Она блефовала, конечно, был риск… Проскочило. Трофимыч продолжал без паузы:

– Потому что есть информашка: в тот вечер ее подхватила машина, крайне напоминающая камышановскую «Волгу». И последняя цифра номера – семерка…

– Откуда информашка?

– Вот уж не посетуй – от верблюда… Верблюд, должен тебя предупредить, неразговорчивый.

Вряд ли он выложил все, не та закваска. Но и то, что она услышала, Дашу вполне устраивало. В рамках намеченной программы. И потому она вполне дружелюбно сказала:

– Ну вот, а ты ломался… Значит, твой босс твердо намерен засунуть Камышанов хвост в мясорубку?

– Это уж не мое дело.

– Тоже верно, – сказала Даша. – Ладно, пошли.

Зябко поеживаясь от ветра, вышла из-за угла и, подойдя к медведеобразному капитану Сацу, пожала плечами:

– Капитан, ешь меня с кашей, но случилась трагическая ошибка. Совершенно честные граждане перед нами, такая вот петрушка…

– Да чего там, – сказал Сац, ухмыляясь. – Всегда готовы. Значит, всех отпускать?

– Ну, не чинить же произвол? – усмехнулась она.

Глава девятая

Звук охотничьего рога

– Я – за обыск голосую всеми четырьмя конечностями, – сказала Даша. – Во-первых, Камышан у нас имеет все шансы стать роскошным подозреваемым – он привозил Маргариту под утро и неизвестно, когда покинул квартиру. Может, у него есть алиби, а может, и нет. Даже если он невиновен, но алиби не сыщется – здесь можно сыграть…

– Дарья Андреевна… – усмехнулся Галахов.

Его улыбочку можно было интерпретировать одним-единственным способом – как мягкую укоризну, мя-аконькую такую… А посему Даша приободрилась и сказала невинно:

– Помилуйте, я же не предлагаю его бить головой об стенку или сажать к тестомесам…[7] Сделаем очную ставку с соседями, появится поле для маневра… Второе. Его активнейшим образом взяли в разработку люди Калюжного, то есть – Беклемишева. Бек стесняться не привык, и то, что Камышан – губернаторский фаворит, его не остановит. Если они первыми начнут мотать ему кишки на плетень, мы рискуем остаться без клиента. В конце-то концов, давно следовало Камышана допросить должным образом – беда в том, что идентифицировали его поздненько… Бековы ребята не будут думать о законности и соблюдать параграфы не станут. Кстати, на этом тоже можно сыграть.

– Интересно, как вы превратите закономерный допрос в обыск?

– Проще простого, – сказала Даша. – У нас есть показания Нины Евдокимовой – сто девятнадцатая, угроза убийством, плюс незаконное хранение огнестрельного, а там автоматически и хулиганство пристегивается, причем третий, самый тяжкий пункт статьи… Хороший букет. Прямо-таки эстетическое удовольствие испытываю.

– И не боитесь последствий?

– Потому и пришла проконсультироваться, – сказала Даша. – Я дисциплину чту свято. Разумеется, в управе будут гневаться. И могут забыть, что сами все это время требуют от нас проявить чудотворные способности в деле Монро. А могут и не пойти на принцип, не так уж Камышан ценен, в самом-то деле. Как заведено, масса народа будет думать не о том, как вздрючить нахальных ментов, а о том, как занять освободившееся местечко, как использовать во внутренних разборках падение фаворита… В общем, если мне прикажут убрать коготки от Камышана, я уберу, что поделаешь…

– Иными словами, великодушно предоставляете мне получать все шишки? Если я вам не разрешу – буду плох для вас, если разрешу – плох для большого дома…

– У любого начальника есть масса отработанных способов свалить ответственность на не в меру ретивого подчиненного, – сказала Даша, глядя ему в глаза. – Обижаться не буду…

– Ну что вы, Дарья Андреевна, это было бы не по-мужски – отводить грома на ваши хрупкие плечи… Надеюсь, феминизмом особо не увлекаетесь, и вас такая реплика не обижает?

– Ничуть, – сказала Даша. – Пусть валят все на меня – лишь бы дали поработать с Камышаном как следует.

– Интуиция?

– А почему бы и нет? Между прочим, Калюжный мне не соврал насчет амуров Женечки Беклемишевой с Камышаном – факт имел место. Я проверила по своим каналам. Изложить подробно, что накопали ребята?

– Ладно, не стоит, верю на слово. Что там насчет вечера, предшествовавшего…

– Вот тут похвастать нечем, – сказала Даша. – Кто послужил Калюжному коронным свидетелем, мы пока не докопались. Но, если подумать, это не так уж и важно… Камышан – наглец по сути своей. Зажравшийся, наглый холуек, ему и в голову не придет прятать пистолет где-нибудь во дворе, в банке из-под тушенки… – она глянула на часы. – И потом, Слава мне до сих пор не позвонил, а значит, еще в работе, отрабатывает парочку следов – касаемо связки Камышан – Женечка. Есть шансы, что появится с чем-то дельным. Понимаете ли, во всем этом деле слишком много Камышана, он лезет из всех щелей, чуть ли не в каждой бочке оказывается затычкой. Не верю я в такие совпадения.

– Ну, а прокуратура? Могут и не выписать ордер…

– Без ордера обойдемся, – сказала Даша. – Согласно полезной книжке – Уголовно-процессуальному кодексу. В случаях, не терпящих отлагательства, обыск может быть произведен без санкции прокурора, с последующим сообщением прокурору в течение двадцати четырех часов…

И выжидательно замолчала, держа двумя пальцами незажженную сигарету.

– Значит, к сложностям готовы?

– Всегда готова.

– Хорошо, – сказал Галахов. – Каюсь, Дарья Андреевна, – я для себя все решил, просто… Уж не посетуйте, хотелось своими глазами увидеть вас в работе. Посмотреть, как вы умеете убеждать и аргументировать. Нам с вами еще работать и работать, а знаю я вас плохо. Вы не в обиде?

– Да боже упаси, – сказала она, старательно, впрочем, чураясь любой неофициальности. – Вообще, я реалистка по жизни и всегда прошу ровно столько… или почти столько, сколько могу получить. Вот я, например, заранее знаю, что никакого обыска или хотя бы осмотра в «Золотой пади» мне не санкционируют…

– Уж это наверняка, – хмуро сказал Галахов. – На каком это основании, извольте спросить? Тайна каминных часов?

– Ну, вообще-то…

– Вы-то сама верите, что под ними скрыто нечто роковое?

– Трудно сказать, – пожала она плечами. – С одной стороны, с другой стороны… Зыбко.

– То-то. С «Падью» пока играть не будем. Если только у вас там найдется какая-нибудь заагентуренная горничная, которая украдкой пошарит под часами…

– Увы… – пожала плечами Даша.

– Вот и останемся реалистами. – Полковник помолчал, на сей раз не притворяясь, а всерьез что-то обдумывая. – Во всей этой истории с часами, роковыми тайнами и беспечными певицами просматривается нечто определенно кинематографическое. Ну скажите вы мне хотя бы приблизительно: что могла выведать Маргарита, из-за чего ее понадобилось срочно убирать? Ни за что не поверю, что люди высокого полета стали бы обсуждать по-настоящему убойные дела в присутствии балованной эстрадной дивы. Это в кино сплошь и рядом случается, а в жизни упорно получается наоборот.

– А эти загадочные эскизы?

– Ну, знаете… – поморщился Галахов. – Никто еще не доказал, что они загадочные, что имеют какую-то связь… Согласен: дело может оказаться гораздо сложнее, чем нам сейчас кажется. Но не стоит торопливо приметывать на живую нитку… Валить в кучу все сразу. У меня самого порой появляется желание взять да смастерить ирландское рагу… Помните? Когда все идет в дело, вплоть до дохлой крысы… – Казалось, он колебался. Без нужды поворошил бумаги на столе, подвигал пепельницу. И вдруг резко поднял голову: – Лишней работы не испугаетесь?

– По этому делу?

– Не знаю. Видите ли, в кабинете Воловикова мне пришлось временно поселить Граника – у него лопнула батарея, пришлось срочно спасать бумаги и электронные игрушки… За два дня четырежды звонила какая-то девица, явно не знавшая, что Воловиков мертв. Граник, не будь дурак, старательно объяснял, что подполковник в отсутствии, – выдать себя за него не рискнул, и правильно сделал, был риск, что она хорошо знает голос Воловикова…

– Что она хотела?

– Не говорила. Подай ей Воловикова, и все тут. «Может, передать что-то?» – «Нет, я попозже позвоню». А звонить она перестала аккурат в тот день, когда в газетах появилось кратенькое сообщение – «с прискорбием извещают… трагически, при исполнении служебных обязанностей…» Может, это и совпадение, а может, и нет. – Он подал Даше карточку с телефонным номером. – Граник к четвертому звонку успел подключить аппаратуру, номерок высветился… Займитесь, вдруг что и проклюнется.

– Если это его информатор, она может и затаиться…

– Ну, за что купил, за то и продаю. Я, кстати, предпринял те шаги, о которых говорил – насчет вашей кандидатуры на место Воловикова. Дело вышло из стадии предварительного зондажа и, хотя тянуться будет долго, рискну сказать, что весомые шансы у вас есть…

– Благодарю, – сказала Даша.

Она до сих пор решительно не понимала: что ему нужно и зачем тянет наверх именно ее? Покупает, как необходимую в хозяйстве ценную охотничью собаку, или тут скрыты более глубокие расчеты? Пора бы и намекнуть, что желает получить взамен. Но что бы это ни было, нет ни намека на его желание притормозить следствие, наоборот… Уж тут-то можно ручаться со всей ответственностью, такие вещи она научилась просекать, еще не будучи начальством…

– Рано благодарите, – усмехнулся он. – Головной боли, не забывайте, прибавится неизмеримо.

– Можно нескромный вопрос?

– Ну-ка?

– Вам ни с каких вершин не пытались намекнуть, что там, на верхотуре, быстрее нас отыскали разгадку? А потому вежливо просят не увлекаться и не растекаться мыслью по древу, а следовать в должном направлении, поскольку с горы виднее?

Галахов ответил, практически не раздумывая:

– Вы знаете, нет. А это, сами понимаете, вселяет определенные надежды. Я, конечно, учитываю, что после вашего визита к Камышану…

Телефонный звонок был мелодичным – в кабинетах начальников все аппараты мяукают нежно. Галахов безошибочно отыскал среди шести телефонов именно тот, что подал признаки жизни, – и уже через несколько секунд его лицо нехорошо застыло, стало злым и хищным.

– Она здесь. Нет, сам поеду. – Кажется, он бросил трубку, не дослушав. Поднял глаза на Дашу. – Собирайтесь быстренько. Вашего опера нашли…


…Точное время смерти определить рано, сказал врач и был, надо полагать, абсолютно прав, но Даша, пребывавшая в тоскливом бешенстве, так что порой застилало глаза чем-то багровым, смотрела на него, как на врага, скомкала разговор столь хамски, что он откровенно обиделся. Сыскари, в темпе прочесавшие подъезд и парочку соседних, установили, что Славка пролежал около двух часов – в крохотном тамбурчике меж внешней дверью и внутренней, заслоняя запертый вход в подвал. Убийцы действовали предельно нагло, но выбрали, стоит признать, крайне эффективный метод: подъехала машина, средь бела дня двое, нетвердо державшиеся на ногах и вонявшие спиртным за километр, потащили в подъезд бесчувственного третьего, висевшего меж ними, как кукла. Волокли и громко приговаривали что-то вроде: «Слабоват Васька оказался…» Поскольку машина была довольно новой иномаркой, а одеты пьяные в дешевом стиле скороспелых хозяев жизни, со стороны дворовой общественности демаршей не последовало.

«Пьяный» (рядом с которым предусмотрительно положили пустую бутылку), лежал долго, и жильцы, как водится, не вмешивались – перешагивали через вытянутые ноги, кто-то оказался исполнен гражданского сознания настолько, что заглянул в лицо. Но, убедившись, что имеет дело с совершенно незнакомым субъектом, преспокойно ушел к себе.

Потом мужик с четвертого этажа собрался в подвал то ли за картошкой, то ли за утаенной на опохмелку бутылкой – второе вероятнее, хоть и крутил, косясь на пребывавшую тут же супругу, вид говорил сам за себя. Поскольку бесчувственное тело не давало отпереть дверь, мужик, матерясь, попытался оттащить препятствие в сторону, усадить – и быстро обнаружил, что «алкаш» ничуть не похож на ватную куклу, как следовало бы ожидать, а наоборот, окоченелый и, похоже, даже не дышит. Тут, надо полагать, сработала некая солидарность – обитатель четвертого этажа добросовестно попытался расстегнуть ворот. И обнаружил под курткой наплечную кобуру, а на свитере – две опаленных дырочки. И кровь на рубашке. Хватило совести позвонить, куда следует. Приехала машина ППС, сержанты нашли удостоверение, и поднялся надлежащий шум…

Несмотря на всю боль и тоску – немного у нее было настоящих друзей, а теперь на одного меньше, – какая-то часть сознания щелкала холодным арифмометром. «Глухарь». Типичнейший «висяк». Неизвестно, где в него всадили две пули, откуда его привезли, в каком месте он наступил на мину…

– Даже приблизительно не можете определить? – бесстрастно спросил Галахов.

– Нет, – сказала Даша. – Он второй день работал в «автономном плавании», а я не требую, чтобы мне докладывали о каждом шаге. Господи, я даже не знаю, куда он шел – то ли отрабатывал до конца связи Беклемишевой, то ли свернул с дорожки… Я только не сомневаюсь, что против нас – кто-то серьезный. И разворошили мы какое-то осиное гнездо – качественно ковырнули.

– Вот то-то, – сказал он тихо. – Вам не кажется, что вы, говоря военным языком, попали в вилку? Убиты ваш начальник и ваш подчиненный…

– Переживу, – сказала Даша. – Я пока ни на что опасное для меня не натолкнулась – не то что они… Что-то оба откопали… Насчет Воловикова не берусь судить, а вот Славу я освободила от всех текущих дел и бросила на Монро.

– Есть номер машины, только касаемо последней цифры разночтения, но это уже детали. Есть марка.

– Если есть номер и марка – это бригантина, – сказала Даша, нехорошо улыбаясь. – До сих пор они работали чисто, не стали бы так подставляться.

– Что-нибудь пропало, как думаете?

– Блокнота нет. А должен быть… От меня здесь нет никакого толку, разрешите, я поеду к Камышану?

– Если он дома…

– Ну, это просто узнать, – сказала Даша, застегивая куртку. – Честно вам признаюсь, мои ребята его пасут с утра…

– Подождите. Вы в состоянии трезво…

– И трезво, и здраво. И – соблюдая законность. – У нее подергивался уголок нижней губы, нечто вроде нервного тика, но Даша украдкой потрогала то место кончиком пальца и ничего не ощутила, значит, снаружи незаметно. – Все в порядке, не беспокойтесь. Просто боюсь, как бы не опоздать, если они так легко поднимают лапу на наших, этого с превеликой легкостью могут отправить вниз головой в Шантару… Разрешите идти?

Галахов молча кивнул. Даша вылезла из машины, махнула своему шоферу и, с ненавистью покосившись на неизвестно чего ждавших зевак, быстро зашагала к взревевшей мотором «Волге». Злость усугубляло еще и то, что она решительно не понимала, почему погибли Воловиков со Славкой, не могла делать даже примитивные допущения.

– Дарья Андреевна…

Она нехотя обернулась – голос был незнакомый, – подошла к патрульной машине. Шофера за рулем не было, а лейтенант на переднем сиденье, держа пальцы на клавишах компьютера, смотрел на нее орлом-триумфатором.

– Ну? – спросила она устало.

– Номер не мог быть «восемьсот восемнадцать» или «восемьсот девятнадцать» – таких номеров вообще пока не выдавалось легковушкам. А вот если «восемьсот шестнадцать» – все сходится. «К 816 БН», красная «королла», зарегистрирована за фирмой «Дракон»…

– Доложите полковнику, – сказала она и отошла.

Фирмой «Дракон» именовалась служба безопасности господина Беклемишева…

Глава десятая

Один-один, удаление с поля

Не было сегодня обычного прилива азарта. Ни малейшего. Только противный привкус во рту и боль в висках, несильная, но не менее противная. Переложив в правую руку завернутый в цветную бумагу прямоугольный сверток, она распахнула дверь, опер обрадованно отклеился от стены:

– Только что зашли, лялька поддавши, он вроде в норме. Машину отпустил на сегодня.

– Быстренько брякни Лене, – распорядилась Даша. – Пусть берут водилу на пути к гаражу, к чему угодно придеритесь, учить вас, что ли… Пошли!

Она поднялась первой, следом бесшумной вереницей, словно скорбная процессия призраков, решивших вдруг подлянки ради накаркать несчастье, тянулись остальные. Даша заняла позицию, из которой ее наилучшим образом было видно в дверной глазок, подождала, когда верзила в камуфляже и шапочке-маске извлечет инструмент, прижмется к стене. Подняла руку, старательно придавила синюю квадратную кнопку.

В квартире мелодично замяукало. Она ждала, не отнимая пальца, зачем-то считая про себя: одиннадцать… двенадцать… Секунде на пятнадцатой нервы у Камышана не выдержали. Без традиционно-опасливых вопросов он толкнул открывавшуюся наружу добротную деревянную дверь (цепочку, правда, не снял), сердито воззрился на Дашу:

– Какие проблемы?

Очаровательно улыбаясь, Даша спросила:

– Господин Камышан?

– Ну.

– Фирма «Книга-почтой», инкорпорейтед. Мне тут расписаться надо…

– Это что, розыгрыш какой-то? – хохотнул он. – Кто прислал?

Он смотрел на Дашу, как на совершенно незнакомую, тут не ошибешься – значит, в жизни не видел даже фотографий. Но это уже были совершенно ненужные детали, и Даша взмахнула рукой, щелкнула пальцами.

Верзила в маске за пару секунд совершил несколько отточенных движений: одним пируэтом переместился так, чтобы встать лицом к двери, одновременно с маху перекусив блестящую цепочку своим смахивающим на орудие пытки инструментом, а потом ударом ноги распахнул дверь. Даша двинулась в прихожую раньше, чем хозяин успел что-то сообразить. Успела сделать мимо него три шага, тут только он опомнился, нелепо дернулся, сначала за Дашей, потом к двери, потом опять за Дашей…

Но в дверь уже валили все остальные – деловито, напористо, словно бы даже мимоходом подхватив Камышана под белы рученьки, оттеснив в комнату, сжав боками. В ванной шумела вода, играл магнитофон, и Даша с каким-то мистическим ужасом, нахлынувшим всего на мгновение, слушала хрипловатый, отрешенный голос Маргариты Монро:

– А мы поедем в Диснейленд!

Где краски радуги прозрачны,

где никогда не будет мрачных,

где всякий ужас – на момент,

ах, Дисней-Дисней-Диснейленд!

– Да вам чего… – взревел Камышан.

Среди вошедших не было ни одного в форме. Даже оба верзилы в камуфляже не щеголяли какими бы то ни было опознавательными знаками. Однако в голосе хозяина Даша не уловила никакого испуга. И рявкнула в ответ:

– Молчать! Уголовный розыск!

Все мизансцены были расписаны заранее. Двое автоматчиков заняли места по обе стороны двери, расставив ноги, держа свои коротенькие пушки под одинаковым углом – преторианцы, бля, мимолетно усмехнулась Даша, – двое в штатском цепко сграбастали Камышана за локти, а Паша Горбенко, метр восемьдесят два без обуви, приблизился к клиенту вплотную и дружелюбно усмехнулся во весь рот.

Даша его прихватила специально. Производить должное впечатление. Физиономия у Паши была не то чтобы злодейская или пугающая – просто-напросто всякий, узревший ее впервые, без всяких подсказок со стороны, чисто автоматически вспоминал о гангстерах, маньяках, пиратах и прочих антиобщественных элементах. Такие уж ассоциации подсознательно рождались. В прошлом году, во время шальной неразберихи операции «Береза», Пашу два раза хватали муниципалы – и во второй раз не поверили предъявленным корочкам, запихнули в машину и доставили для разбирательства. Камышан исключением не стал – поневоле шарахнулся, а Пашина улыбка от уха до уха напугала его еще больше.

– Сяли в креслице, гражданин, сяли, сяли… – Паша оттеснил хозяина к огромному мягкому креслу, легонько нажал на плечи, усадил.

– Нет, ну… – пролепетал Камышан.

– Заместитель начальника управления уголовного розыска майор Шевчук, – сказала Даша и для наглядности предъявила удостоверение в развернутом виде. – Гражданин Камышан, в вашей квартире необходимо произвести обыск. Предлагаю добровольно выдать огнестрельное либо холодное оружие, боеприпасы и тому подобные предметы, запрещенные законом к хранению без надлежащего разрешения…

Пожалуй, он опомнился. И несколько приободрился. Гордо выпрямился в кресле, сделал гримасу, казавшуюся ему, должно быть, исполненной великосветского презрения к черни:

– Вы знаете, к кому ввалились? Я – помощник губернатора…

– Помилуйте, разве я спорю? – сказала Даша. – Я вам просто предлагаю по-хорошему выдать оружие с боеприпасами…

Из ванной появилась юная красоточка, завернутая в необъятное махровое полотенце. Опер по Дашиному знаку перехватил ее у двери и наладил прямиком в кухню. Тем временем Камышан сделал новую гримасу – Штирлиц на допросе в гестапо – и процедил:

– Я должен немедленно позвонить в администрацию. Или на Черского, генералу…

– Заткнись, срань, – сказала Даша, не тая удовольствия. – Ты еще в ООН позвони.

И подумала: конечно, методы тридцатых годов давно осуждены прогрессивной общественностью вкупе с либеральной интеллигенцией, но приходится признать, что ежовские ребята были неплохими психологами: когда какой-нибудь легендарный маршал вроде Тухачевского в виде приветствия получал по сопатке и лишался во мгновение ока петлиц с орденами, эффект это производило. С Камышана можно было ваять аллегорическую фигуру оскорбленной гордости – он потерял дар речи, с трудом осознавая, что это с ним так разговаривают, что так разговаривают с ним…

И громко сказала оперативнику, пытавшемуся усадить юную фемину на лакированный табурет:

– Анкетные данные возьми, если нет восемнадцати, я этому пидарасу еще и половую статеечку пришью…

Тут же опомнилась – с прошлого года статейка эта уже не действовала, точнее, подверглась изменениям, и «уголовной планкой» ныне считались не восемнадцать годочков, а шестнадцать. Однако вряд ли об этом знал Камышан, а если и знал, вряд ли собирался вдаваться в такие тонкости. Камышан кипел, как собравшийся жить играючи чайник «Мулинекс», – однако еще и бросал осторожные взгляды за спину. За спиной у него поместился Паша Горбенко, просто стоял себе и помалкивал, но наличие Паши в чьем-либо тылу неминуемо вызывало стойкий психологический дискомфорт даже у законопослушных…

– Послушайте, – начал Камышан, разрываясь меж Дашей и немо застывшим Горбенко. – Вы понимаете, что делаете? Как только дозвонюсь до Виталия Степановича…

– То нам придут кранты, – понятливо закончила за него Даша. – Нас зарежут, задушат, зажарят и ошпарят, как тех аистят, а потом еще и отберут членские билеты общества защиты животных… А интересно, как вы дозвонитесь-то? Вы сейчас, словно слон из анекдота – может-то он может, да кто ж ему даст…

– Объясните хотя бы! – вскинулся он.

– Я же сказала, – протянула Даша. – Придется произвести у вас обыск на предмет поиска огнестрельного оружия или боеприпасов.

– Покажите ордер.

– А нету, – сказала Даша. Сорвала обертку с книги, которую все это время держала в руках, распахнула на нужной странице Уголовно-процессуальный кодекс и сунула ему под нос. – Вон там читайте – где номер статьи и «Основания для производства обыска». Без санкции прокурора…

– А кто решает, что случай не терпит отлагательства?

– Я, – с обворожительной улыбкой сказала Даша. – Ужасы какие, правда? А говорят еще, что мы вроде бы ползем к правовому государству… Ну, хватит. Добровольно ничего выдать не желаете?

На лице у него появилась гаденькая улыбочка. Посмотрел ей в глаза и сообщил с расстановкой:

– Я бы тебе выдал пару палок, а потом за щеку влупил по самый корень…

Пробовал на прочность, паршивец, сидел с напряженно-злой улыбкой на румяной морде комсомольского вожака и наблюдал, что будет. Паша дернулся было, но Даша успокоила его жестом и улыбнулась во весь рот:

– Да ну, от таких, как ты, мандавошек и подхватывают… – Наклонилась поближе: – Чуток погодя, когда будем сидеть у меня в гостях, в казенном доме, ты мне все это повторишь, ладно? Если не описаешься. – Выпрямилась и скучным голосом распорядилась: – Начинайте, благословясь, по всем правилам…

Кто-то пошел искать понятых, тем временем явились двое ребят от Граника, мрачные технари со своими хитрыми чемоданчиками. Подошла еще одна машина с операми, раскручивалась рутина. Даша вышла на кухню, чтобы потолковать с девицей, – но не открыла никаких Америк. Малость протрезвевшее создание упрямо утверждало, что его полчаса назад сняли на известной доброй половине Шантарска точке, возле оперного театра, а клиента оно, создание, видит впервые, ни в чем таком не замешано и вообще профессионально не работает, так, время от времени ищет развлечений посреди пустоты и серости жизни. Не было смысла вдумчиво с ней возиться, вполне можно оставить на потом. Даша ограничилась тем, что отправила машину по вырванному у девчонки адресу – чтобы привезли паспорт. И пошла посмотреть, как идет работа.

Ребята Граника как раз сняли то самое подслушивающее устройство, на котором Даша подловила Калюжного. И заверили, что клопик до самой своей ликвидации работал на передачу. Что Дашу ничуть не огорчило, наоборот – чем быстрее беклемишевские орлы узнают, что она захомутала Камышана, тем лучше…

Появились понятые – как и в случае с Маргаритой, самые что ни на есть аристократы, мужского пола и женского, но на сей раз из разных квартир. Покорившись неизбежному, брезгливенько принялись взирать.

Даша подошла к выходящему на балкон окну, старательно задернула тяжелые однотонные шторы. Перехватив вопросительный взгляд Паши, сказала:

– Шерлок Холмс в подобной ситуации признался, что боится духового ружья… – Заметив, что Камышан навострил ушки, добавила погромче: – Усекаете, клиент? Вам не приходило в голову, что вас за ненадобностью можно и списать?

Понятые воззрились на нее с пугливым удивлением. Что до Камышана, он отнесся к выдвинутой гипотезе наплевательски. Положил ногу на ногу, выпрямился:

– Курить можно?

– Бога ради, – сказала Даша.

– В чем вы меня все-таки обвиняете?

– В совершении уголовно наказуемого преступления, – скучным голосом ответила она, как отмахнулась. Улова первое время не было – самым криминальным из всего барахла оказался фасонный нож с деревянной рукояткой, златоустовская работа, продается практически легально. А поскольку из нового УК хранение холодного оружия как-то незаметно вылетело, на сей шаткой основе ничего путнего не построишь. Лезвие выглядело идеально чистым.

– Совсем забыл, – сообщил Камышан. – Я этим перышком давеча трех человек зарезал…

– Зарезали – посадим… – ответила Даша, не оборачиваясь к нему. – Валяйте, чего там, вам, как обвиняемому, уголовная ответственность за дачу ложных показаний все равно не грозит, так что резвитесь пока…

И резко развернулась к закурлыкавшему телефону. Вишневого цвета аппарат оказался с автоответчиком, она, еще не сняв трубку, замертво впечатала в память высветившийся номер. Камышан дернулся было, но Паша, нежно опустив ему на плечи могучие лапищи, припечатал подопечного к спинке кресла.

– Але-у! – нараспев произнесла Даша.

– Вячика позови, лапа, – попросил уверенный мужской голос.

– Вячик в ванне плещется, – сообщила она совершенно раскованно. – Только что полез…

– Катя?

Она хихикнула:

– Не припомню что-то…

– Я вас тоже.

– Ну ладно, зови.

– Щас, – сказала Даша, прикрыла ладонью микрофон, медленно посчитала про себя до тридцати (можно было и не стараться, но она использовала паузу, чтобы лишний раз потрепать нервы напрягшемуся клиенту), приложила трубку к уху: – Эй, а он не идет! Лежит себе, пиво сосет, уже поддатый, говорит, нет его ни для кого…

На другом конце провода помолчали. Даша решила было, что трубку сейчас повесят, но голос зазвучал вновь:

– Лида, солнышко, ты сама-то в каком состоянии?

– Соображаю, что вокруг и что почем, – она вновь хихикнула.

– Молодец… Скажи, звонил Рома. Мы только что узнали, что Рыжая села ему на хвост, так что пусть быстренько обсохнет и едет… Поняла?

– Ага. Рыжая ему села на хвост, так что пусть быстренько обсыхает и едет… А он знает, куда?

– Знает, – заверил голос. – Пока, сладкая…

Даша положила трубку и сообщила Камышану:

– Ну вот, звонил Рома и ужасно беспокоится – Рыжая-то, оказалось, уже на хвосте… Как в воду смотрел. Не могла же я сказать, что вы не приедете, – столь серьезного человека, как Роман, разочаровывать как-то неудобно…

Ага, забегали глазенки! Что-то лихорадочно прикидывает, паршивец… Да нет, это он косится на сервант!

Из серванта Игнатов уже извлекал пистолет системы Макарова – со всеми предосторожностями, прижав к дулу левый указательный палец, а правым держа под курок, за то местечко, где обычно отпечатков не остается.

– Внимание, понятые! – громко сказала Даша. – Прошу обозреть. На ваших глазах сотрудник только что обнаружил пистолет Макарова… Ага, боевой пистолет Макарова. Что имеете показать по данной находке, гражданин Камышан? Или у вас разрешение есть?

– Нету, – пожал тот плечами довольно хладнокровно. – Как-то все забываю выправить…

– Зачем вам оружие?

– Шутите?! – изумился Камышан. – А криминальная обстановка? А разгул преступности?

Рядом с боевым «Макаром» лег второй, почти неотличимый от собрата – но оказавшийся газовиком. На каковой, впрочем, у Камышана, по его собственному признанию, разрешения тоже не оказалось. Правда, в новом кодексе не было также упомянуто и о незаконности хранения газовиков…

– Где взяли? – спросила Даша.

– С лотка купил. На Каландаришвили. Стояли ребята и торговали, не особенно заламывая…

– Я про боевой.

– Ах, боевой… – протянул он неестественным, театральным тоном. – Боевой мне Богданов подарил, по пьянке. Сидели, знаете ли, по-над речкой, водочку кушали, он мне и подарил. Я и взял по ветрености души – человек уважаемый, краденого не подсунет… Я имею в виду генерал-лейтенанта Богданова, что командует Шантарским военным округом. Не верите – можете сами спросить, он мужик хороший, врать не станет.

И осклабился с приятностью. На жаргоне уголовки это в Шантарске называлось «предъявлять туза» – сиречь нахально припутывать к своему делу высокопоставленных персон, и как можно больше. Вряд ли Камышан врал, свободно могло оказаться и правдой. В прошлом году тот же Богданов охотился на медведя с двумя ручными пулеметами – естественно, пьяная гоп-компания мишку завалила быстро ввиду явного превосходства в огневой мощи. А заодно попугала не в меру настырного егеря, пустив очередь из ручника у него над головой. Никого, естественно, не привлекли, даже настырному егерю в конце концов растолковали, что меж вульгарным браконьером и чудящим барином – дистанция огромного размера. Много чего на Богданова имелось в загашниках, но руки, как ни прискорбно, пока коротки…

– А кто еще может подтвердить, что пистолет вам подарил Богданов? Вдруг вы все врете, и ствол – с богатым уголовным прошлым?

– Да помилуйте! – улыбался Камышан. – Губернатор, конечно, потом – Витушкин, Быстров, Виноградов, еще человека три, того же масштаба…

Неплохой подборчик фамилий, вынуждена была признать Даша. Значит, вот какую он выбрал тактику – что ж, логично, этого и следовало ожидать…

– Надеетесь, вытащат? – спросила она с невинным видом. – А вдруг не захотят пачкаться? В конце-то концов, нет такой статьи в законе – чтобы освобождался от ответственности владелец незаконного ствола, даже если ствол подарен генералом…

Вот так. Ни малейшего упоминания о Маргарите. Пусть все пока что концентрируется на этом разнесчастном «Макарке». Он не так спокоен, как лепит.

Когда всей гурьбой – хозяин под присмотром оперативников, понятые и спецы по обыскам – стали переходить в другую комнату, поскольку с первой было покончено, Даша поманила в сторону великана Горбенко:

– Напряги мозги в темпе. В каком РОВД у тебя знакомые самые надежные?

К чести сподвижника, тот врубился моментально:

– Это ты про камеру?

– Ну конечно, – кивнула Даша. – Нельзя его пока в СИЗО, мало ли что… Законных трое суток у нас есть, и на эти сутки надо его в районе подержать.

– Если в таком разрезе… В Ленинский, к Таласбаеву. А? Правильный мент, на управу не завязан, скорее наоборот…

– Идет, – с ходу согласилась Даша, подумав самую чуточку. – Посадишь его в мою машину, сразу отрывайтесь от кортежа, и в Ленинский…

Несмотря на все реформы, кое-что упорно не меняется. В любом городе, по величине своей удостоенного районного деления, непременно отыщутся Ленинский, Октябрьский и Советский…

– А потом?

– Правильно мыслишь, – сказала Даша. – Непременно будет «потом». Потом смотаешься в школу за Ниночкой, устроишь очную ставку по всем правилам, пусть все вертится вокруг ее заявления и пресловутого незаконного хранения. При самом удачном раскладе управа его обнаружит только к завтрашнему утру, а за это время он казенными бумагами обрастет, как барбоска – блохами. Да, когда будем выводить, пошли вперед пару мальчиков, пусть оглядятся. Что-то у меня на душе щемит… пошли.

Ярко-красное пятно на коричневом полированном столе бросилось ей в глаза с порога. Сделав два шага к столу, она все еще не хотела верить – не бывает таких удач, не бывает таких совпадений…

– Это – что? – спросила она хрипловато.

Обернулся Алентьев:

– Из стола вынули только что, из верхнего ящика…

И продолжал методично вынимать содержимое других ящиков, ни в коей мере не разделяя Дашиной обалделости – ну да, считанные люди знали о красном дневнике…

Она вытянула пинцет из чемоданчика эксперта, захватила уголок толстой пластиковой обложки, перевернула. И вместо законной радости отчего-то испытала легкий иррациональный страх: словно оживало другое прошлое, заокеанское, тридцатилетней давности. Неужели бывают такие вот совпадения?!

На внутренней стороне обложки и первой странице наклеены цветные и черно-белые, аккуратно вырезанные из фотографий фигурки: Мерилин в том самом потрясном платье, Мерилин в короткой юбочке и чулках-сеточках, Мерилин в джинсах и белой блузке, совсем простая девчонка, Мерилин в купальнике зябко ежится на пляже…

Надписи, красиво выведенные разноцветными фломастерами. Сначала имя звезды написано неправильно, «по слуху», надо полагать – Меrilin Моnrо, сколько бы у Риточки ни было достоинств, знание английского среди них не числилось. Потом, должно быть, кто-то просветил или сама наткнулась на правильный вариант. Дальше – в полном соответствии с оригиналом: Маrilym Моnroе.

Даша перевернула несколько страниц. Почерк крупный, не особенно разборчивый. «Балдели на природе». «Элка бесится, но что уж тут поделаешь, радость моя, ангельский должен быть голосок, а не прокуренная сопранка…» «Ненадежность – вот что сводит меня с ума. Мерилин Монро». «Ну никогда я не научусь водить машину!»

– Откуда это у вас? – спросила Даша, отложив пинцет – все было ясно и так.

– Что?

– Не придуривайтесь. Эта тетрадь.

– А я ее первый раз вижу.

– Гражданин допускает неточность, – невыразительно поправил всего навидавшийся Алентьев. – Предмет извлечен на глазах понятых.

– Особо оформите в протоколе, тщательно опишите, – сказала Даша. – Продемонстрируйте понятым два-три идентификационных признака…

И отрешенно подумала: ни хрена не понимаю. Настолько заврался и уверовал в неприкосновенность фаворита, что держал тетрадь дома… Стоп!

Вновь взялась за пинцет. Ну да, изрядное количество страниц, чуть ли не четверть тетради, исчезло. Правда, они были не вырваны, а аккуратно вырезаны, скорее всего, лезвием безопасной бритвы, потому и незаметно было при беглом осмотре…


…Она вышла из подъезда первой. Настороженно огляделась – пустой двор, напротив столь же шикарная девятиэтажка из красноватого кирпича, несколько машин там и сям, пустых. Совсем далеко, у выезда на улицу, прогуливается шикарная соболиная шубка с кремовым афганом на поводке. Вроде бы чисто. Она махнула своему водителю, чтобы подгонял «Волгу» впритык к подъезду. Двое Пашиных оперативников маячили в отдалении – провожали взглядами, работнички-бобры, хозяйку шубки и афгана. Даша свистнула, заставив их встрепенуться. Заглянула в подъезд:

– Повели!

Первым вышел автоматчик, за ним – скучающе-брезгливо державшийся Камышан в распахнутой дубленке.

Именно по дубленке вдруг дернулось, поползло вверх совсем крохотное, ярко-рубиновое пятнышко…

Даша прыгнула, не успев толком подумать, оттолкнулась от автоматчика, как бильярдный шар от бортика, ушибившись при этом о жесткую выпуклость бронежилета. Сбила Камышана с ног, в падении развернула, швырнула наземь, под прикрытие машины, навалилась, закрывая телом, словно героическая фронтовая медсестра. Над головой противно вжикнуло. Скосив глаза, она увидела на светло-коричневой половинке двери две свежайших щербины – щепки отлетели там, куда угодили пули…

У самого лица маячили нелепо топтавшиеся высокие юфтевые ботинки – автоматчик, поводя стволом, искал цель. Вокруг топотали. Начиналась сумятица.

Перевалившись через Камышана, Даша встала на четвереньки, рванула дверцу машины и заорала:

– В машину, мать твою! Паша!

Камышан привстал, нелепо раскорячившись. И полетел на пол «Волги», нырнул головой вперед – это опомнившийся Паша, подняв клиента за шкирку и задницу, во мгновение ока закинул в тачку. Запрыгнул следом, и машина рванула под визг покрышек, обдав всех, а особенно не успевшую выпрямиться Дашу, фонтаном полурастаявшего грязнейшего снега.

Дальнейшее напоминало типичную сценку из заокеанского боевика: все, кто имел при себе табельное оружие, моментально его вытащили и старательно изготовились к стрельбе, вертя головами, укрываясь за машинами. Проходили секунды, понемногу становилось ясно, что неизвестный стрелок вовсе не горел желанием устроить роскошную ковбойскую перестрелку. Выстрелил два раза и, сообразив, видимо, что цель для него безвозвратно потеряна, выбрал самый выигрышный для себя вариант: заткнулся.

Откуда он палил, решительно непонятно. Вероятнее всего, из дома напротив – но все окна закрыты, на крыше – никакого шевеления. Даша распорядилась:

– Посмотрите лестницы, порыскайте по дому…

Но прекрасно понимала, что действует исключительно для очистки совести: все квартиры не обыщешь, никто не станет затевать столь грандиознейшую операцию, да и стрелок мог давно покинуть дом, преспокойно укатить в поджидавшей машине… Кончится рутиннейшим протоколом и полным отсутствием следов. Что же, живой Камышан настолько кому-то опасен? Вообще-то, это плюс, наглядно свидетельствует, что не пустышку вытянули, и прокуратура будет добрее, и кой-кому из управы труднее будет изобразить Вячика агнцем невинным.

– Слышал кто-нибудь выстрелы? – спросила она, с тоской разглядывая испачканную куртку.

Выстрелов, оказалось, не слышал никто. Не только лазерный прицел, но еще и глушитель – что подразумевает и нехилые затраты на экипировку, и проистекающую отсюда серьезность тех, кто озаботился заткнуть Камышану ротик…

Автоматчик галантно протянул ей носовой платок. Даша сердито отмахнулась – тут потребна химчистка…

Вообще-то, она чуточку гордилась собой – успела в последний миг убрать клиента из-под пули. А выковырянные из двери пульки следует сегодня же предъявить Камышану и объяснить как можно убедительнее, что его единственным шансом на жизнь могут оказаться те самые суровые опера – конечно, если они решат, что клиента стоит беречь, как зеницу ока…


…Всего через полчаса последние остатки хорошего настроения улетучились, как дым.

Белобрысая Ксаночка отнюдь не выглядела потерпевшей – скорее уж, ее распирало от доблести. Девочка, хоть и морщилась порой от боли при резком движении, в мыслях несомненно примеряла на растрепанную головку лавровый венок – пострадала, можно сказать, при исполнении обязанностей, выполняя приказ самой Рыжей, соседки по комнате от зависти лопнут… Все это без труда читалось в ее глазах, и Даша едва не одернула не в меру романтичную салажку, но сдержалась. Во-первых, девчонке и так досталось, во-вторых, упрекнуть ее решительно не в чем…

Все произошло, когда Даша со товарищи вдумчиво изучала квартиру Камышана. К шантарской школе милиции подъехала черная «Волга», и двое в форме, один майор, второй – подполковник, преспокойно миновали вахту. Дежурный их не знал, но, понятно, не воспрепятствовал: уверенный вид, погоны, начальственные, по его рассказу, физиономии… Сунешься проверять документы – еще, чего доброго, себя же и выставишь на посмешище. Тем более что цивильная «Волга» была оснащена милицейскими номерами, сочетанием букв, которые известны не только каждому сотруднику органов, но и всякому постороннему водителю…

Двое поднялись в комнату, где временно обитала Нина, обладатель двух звезд на погонах представился подполковником Баулиным с Черского и объявил, что им надлежит доставить гражданку Евдокимову в областное управление. Пребывавшая там же Ксаночка то ли из-за принадлежности к прекрасному полу, то ли из-за кратковременности пребывания в рядах милицейских при виде крупнозвездных погон особенного трепета, не в пример дежурному на вахте, не испытала. И решительно потребовала:

а) предъявить документы,

б) предварительно дать ей возможность связаться с майором Шевчук, под чьим личным попечением гражданка Евдокимова находится.

Черт их знает, был ли у них заранее разработанный план на такой вот случай… Как бы там ни было, «майор» среагировал мгновенно – ловко зайдя девчонке за спину, вполне профессионально врезал ей ребром ладони, вырубив минут на десять. Когда Ксаночка очухалась и подняла тревогу, машина с визитерами и Ниной растворилась в полнейшей безвестности.

Довольно быстро выяснилось, что такого сочетания цифр не было зарегистрировано ни на одном из милицейских номеров (равно как и среди гражданских). Специалисты соответствующего профиля, разумеется, намертво прилипли к Ксаночке и дежурному на предмет составления фоторобота, но Даше в успех верилось плохо – прежде всего оттого, что эти двое могут оказаться далекими от криминального мира и останутся неизловленными не потому, что их будут искать плохо, а потому, что невозможно предъявить Ксаночке для опознания все мужское население Шантарска…

Словом, не трагедия, но и не мелкая пакость. Пользуясь спортивной терминологией – один-один. У неизвестных изъяли Камышана, а у Даши изъяли Нину. Остается утешать себя не столь уж и утешительной мыслью: мол, посмотрим еще, кому подфартило больше, цыплят по осени считают…

Сама виновата. Хотела же оставить кого-нибудь для охраны, оправдывайся теперь перед зеркалом, что не подозревала, на сколько все серьезно. Но ведь и в самом деле не подозревала! Пока ей недвусмысленно не дали понять…

– Иномарочники, – сказала Ксаночка.

– Что? – подняла голову Даша.

– Чаще всего такие физиономии в иномарках маячат. Ну, знаете – посигналят и начнут выспрашивать, что ты вечером делаешь и какой кабак предпочитаешь… Сытые, холеные рожи без неуверенности в глазах… Мне прямо сейчас рапорт писать?

– Сиди уж… героиня… – беззлобно ухмыльнулась Даша. – Еще успеешь отписаться. Паша, пойдем выйдем… – Она первой вышла из уютной девичьей комнатушки и, игнорируя кучковавшихся поодаль курсантов обоего пола, отошла к окну. – Вот что, бери-ка ты в разработку беклемишевского «Дракона», только осторожно, не мне тебя учить…

– А насчет «соседей» не понюхать осторожненько? – спросил он тихо и серьезно.

– Только этого нам не хватало… – устало сказала Даша. – С чего вдруг?

Покосившись на курсантов, Паша нагнулся к ее уху:

– Понимаешь, Рыжая, мелькало там в показаниях ближайшего окружения Марго… Если быть точным, два раза. Она в последнее время путалась с кем-то из «бело-зеленых» – а кто сейчас шумковских разрабатывает, сама знаешь. Дважды Славке вполне определенно говорили, что Марго была под колпаком.

– Только этого нам не хватало… – повторила она убито. – Ладно, напомни мне координаты этих двух, я ж сейчас начальство, от корки до корки далеко не все читаю, мне квинтэссенцию суют… А вообще, почему раньше не сказали, мать вашу?

Глава одиннадцатая

Любовница губернатора

Даша, несмотря на конфуз с похищением Ниночки, все же немного приободрилась – впервые за все время расследования появился подозреваемый, отнюдь не притянутый за уши, отягощенный косвенными уликами и серьезными показаниями надежных свидетелей. Мало того, подозреваемый уже имел время додуматься до нехитрой истины: на свободе оказаться ему гораздо опаснее, нежели пребывать за решеткой…

Она откровенно потянула носом, нагнувшись через хлипкий стол к сидящему напротив Камышану. Обшарпанный кабинетик райотдела, уступленный ей на время, отнюдь не благоухал, но даже, сквозь специфические канцелярские запахи можно было унюхать исходящее от Камышана амбре. Даша пожала плечами:

– Вы что, гражданин хороший, в камере оправлялись?

– Не валяйте дурака, – огрызнулся Камышан с тихим, тоскливым бешенством. – Вашими молитвами, поди…

– А я тут причем? – пожала она плечами. – Специфика момента, люксов тут нет…

Даша мысленно ухмылялась. Паша старательно выполнил нехитрую программу-минимум – в камеру к Камышану сунули парочку оказавшихся под рукой бичей, которых с закрытыми глазами вполне можно было принять за новую модель биологического оружия. Бичам предварительно были выданы для куража два фунфырика одеколона и обещано скорое освобождение (а также велено не применять мер физического воздействия, как безусловно запрещенных Декларацией прав человека и еще какими-то импортными эпистолярами с велеречивыми названиями). Как потом докладывал дежурный, вонючие элементы свою задачу выполнили добросовестно – лезли к Камышану с дружескими объятиями, основательно его перепачкав, делились жуткими тайнами, а заодно стращали, что ночью его непременно опетушат, но допрежь того проиграют в карты его шмотье.

– Пустяки, – сказала Даша. – В самом деле, нет тут люксов. Если бы я возмечтала о психологическом терроре, сунула бы вас к людям посерьезнее. Да вдобавок поручила бы вертухаям шепнуть сокамерникам, что вы малолетку трахнули, или, того хуже – вовсе вы не помощник губернатора, а проворовавшийся прокурор… Вот тогда задали бы вам жару по полной программе… Нет, серьезно, я вам всего лишь хотела показать самое безобидное ваше будущее окружение. Помните такую песню – «Побудьте день вы в милицейской шкуре – вы жизнь увидите наоборот…»?

– Есть же какие-то правила, жалобы, прокурорский надзор…

Он был зол и сварлив, но эти несколько часов его все же малость пообтесали и уверенности в себе лишили. Совсем другой человек получился.

– Все есть, – сказала Даша. – Только вот доказать что-либо будет затруднительно, уж вы мне поверьте…

– Вы в самом деле не боитесь.

– Вашего патрона? – подняла она брови. – Ну хорошо, давайте просчитаем варианты… Беда ваша в том, что сейчас нету Советской власти. Да-да, как ни парадоксально, именно в том ваше слабое место… Если бы меня взялись воспитывать при старом режиме, дело и в самом деле кончилось бы уныло. Могли в два счета вышибить с волчьим билетом или определить на веки вечные в дежурную часть захолустного райотдела… Ну, а нынче все по-другому. Убить меня ваш патрон не убьет – уж простите, из-за вас он таких глупостей делать не будет. Ну, вышибут.

И максимум через час устроюсь в какую-нибудь частную фирмочку, где будут мне платить впятеро больше, чем здесь, да вдобавок регулярно… В фирмочку, принадлежащую какому-нибудь шишкану из тех, кто и сейчас на вашего босса плюет через губу… Так что ни черта вы мне не сделаете. Найдете изъяны в моих логических выкладках?

Судя по его лицу, изъянов он не нашел.

– Вот так-то, – сказала Даша без всякого торжества. – А посему кончайте на меня давить, думайте лучше, как отмыться. Между прочим, не забывайте, что я вас из-под пули выдернула. Дело не в ваших горячих благодарностях, которые мне по барабану, а в констатации того простого и ясного факта, что вас всерьез собрался пришить кто-то серьезный. Винтовка с глушителем и лазерным прицелом – это серьезно, нет? Надеюсь, не считаете, будто с пальбой – моя инсценировка? Нет? Ну, значит, мыслите вполне здраво.

– Чушь какая-то… – Он потер виски, брезгливо принюхиваясь к своему опозоренному костюму. – Дайте сигарету, у меня эти бандерлоги отобрали…

– Ради бога, – Даша придвинула ему полную пачку. – Можете не возвращать, я из-за вас и так куртку перепачкала, и того хватит…

– Ни черта не понимаю, – сказал он почти жалостно. – Из винтовки, средь бела дня…

– Вы на каком свете живете? – спросила Даша. – В жизни не поверю, будто не знаете, что появилась у нас давно новая национальная традиция: мочить опасных свидетелей…

– Но я…

– Ерзаете вы на стуле, хоть в нем и гвоздей торчащих нету, – сказала Даша. – Может, и прикинули уже, кто вас хочет шлепнуть и за что… А может, и ни за что. Просто так, для надежности. Хреново быть слабым звеном… или попросту представляться кому-то слабым звеном.

– Бред…

– А так оно всегда и кажется, – сказала Даша. – Трудно поверить, что собутыльники и подельники – такие козлы… Хотите, выпущу? Вот возьму да и выпущу? На все четыре стороны. Что опять ерзаете? Не хотите уже? Я над вами ничуть не издеваюсь, но на лице у вас столь мучительное раздвоение личности сейчас обозначилось, что хохот берет… Вам облегчить задачу? Да, мы можем договориться… в том случае, если вы не совершили чего-то такого, после чего никакие договоры невозможны… Скажем, убили кого. Убивали кого-нибудь в последний месяц?

– Нет. И раньше тоже не убивал…

– Значит, есть шанс.

– А вот потом-то меня и… – он сделал красноречивый жест.

– Значит, есть за что?

– Нет, я чисто теоретически. Вы же сами сказали – кому-то может попросту взбрести в голову черт знает что… Нет у меня в загашнике никаких роковых тайн.

– Как писали в старинных романах, позвольте вам не поверить, – сказала Даша. – Будем договариваться?

– Представления не имею, что мог бы вам предложить…

– Ну, тогда займемся скучными буднями… – пожала плечами Даша. – На вас тут лежит заявление гражданки Евдокимовой… Не желаете ознакомиться?

– Вздор… – проворчал он, ознакомившись.

– Не скажите. Есть статья. Ограничение свободы – до двух лет, арест – от четырех до шести месяцев, лишение свободы – до двух годочков…

– Глупости. Это была шутка. Она сказала, что может и накропать мемуары, а я достал газовик, упер ей в лоб и сказал – убью… Она шутила, я тоже. И не было никаких свидетелей…

Вообще-то, он был прав – Ниночкино слово против его слова, к тому же Ниночку еще надо отыскать…

– Хорошо, – сказала Даша. – К этому эпизоду вернемся попозже. А сейчас вдумчиво займемся покойной Маргаритой Монро. В каких вы с ней были отношениях?

– Знакомый. Пили вместе, в одних компаниях.

– А спать вместе доводилось?

– Вот уж нет. Не люблю «пепельниц».

– А сегодня кого сняли? – усмехнулась Даша. – Если это не пепельница – тогда я мать-аббатиса…

– Ну и что? Эту я видел первый раз в жизни, а на Риткину постельную жизнь насмотрелся. Только что свечку не держал… Я не эстет, но какая-то разборчивость должна быть.

– Ну, и кто, например?

– А это надо?

– Надо.

Повздыхав, он принялся перечислять фамилии. Добрых две трети длиннющего списка были Даше уже знакомы, но и кое-что интересное попадалось. Чтобы Даша не приняла это за чистую сплетню, Камышан старательно перечислял детали, обстоятельства, места и адреса. Одним словом, активно сотрудничал со следствием. Любо-дорого смотреть.

– Список, конечно, впечатляющий, – сказала Даша. – Только вот в чем камень преткновения: ни один из этих субъектов в ночь, непосредственно предшествовавшую убийству, Маргариту домой не отвозил. Не светился возле ее квартиры буквально за час до убийства…

– Ах, вот вы о чем… Ну, отвозил. Потому что оказался единственным, кто худо-бедно мог сидеть за рулем. Остальные упились. А оставлять Риту там не было никакой возможности – все уже разбились по парам, Ритка только мешала… Отвез ее…

– Откуда, кстати?

– Из «Золотой пади». Отвез, затолкнул в квартиру и поехал домой. Сразу.

– Кто-нибудь подтвердить может?

– Нет. Приехал домой, лег спать…

Почему он не сказал, что вернулся на дачу? Не надеялся, что кто-нибудь подтвердит это? Но у него хватило бы времени договориться с друзьями и организовать приличное алиби. Сам лезет в петлю и не может этого не понимать…

– А потом опять приехали к ней домой? Около полудня?

– Ну да, – сказал он покладисто. – Моя зажигалка у нее осталась. А это подарок, да и стоит почти пятьсот баксов. «Дживенчи», с китайским лаком. Может, вы нашли?

Выслушав описание, Даша кивнула:

– Вообще-то нашли. Именно такую и, как теперь выяснилось, с вашими отпечатками…

– Ну я и говорю! Звонил минут пять, но никто не открыл, и пришлось пойти восвояси…

– Словом, алиби у вас нет? На период меж четырьмя и семью часами утра?

– Чего нет, того нет, – развел он руками.

– А дневник Маргариты у вас откуда?

– Вот его-то первый раз вижу. Подбросил кто-то.

– Ну, не дурите, – сказала Даша. – Так хорошо начали, и вдруг изображаете себя дебилом… На нем тоже ваши отпечатки – и на обложке, и на нескольких страницах…

– Чепуха.

– Увы, суровый факт…

И подумала: возможно, он и не сует голову в петлю. Никто не отменял презумпцию невиновности – особенно в отношении особы, приближенной к верхам, имеющей кое-какую денежку, которой хватит на приличных адвокатов. И обросшую приятелями из самых что ни на есть верхов. И все же, откуда такая щирость в ответах? Хочет отсидеться за решеткой? Запросто может оказаться, что по прошествии некоторого времени его решат все же оставить в живых, убедившись: о некоем неизвестном Даше главном он на допросах ни словечка не проронил…

– Ну, так что мы решили насчет дневника? – спросила Даша.

– Ритка его могла у меня забыть. У меня на квартире она как-никак бывала…

– Вакханалии и сатурналии?

– Что-то вроде.

– А почему страницы вырваны?

– А так и було.

– Виктор Логунов с Маргаритой постельку не делил?

– Да нет, разве что разок в старые времена, годков пару тому…

– А Фирсов? Роман?

– Категорически нет. Они друг другу как-то сразу пришлись не по душе.

– Нескладушки… – сказала Даша.

– Простите?

– Вы ее не трахали. Виктор ее не трахал. С Фирсовым она не особенно дружила. И тем не менее ваша бравая четверка фигурирует на этих самых фотографиях… Какой можно сделать вывод? Например, такой: там были не только вы четверо. Были и другие, они-то и служили центром притяжения, объединявшим остальных. Вы все бывали кем-то приглашены… Как вам версия?

– Ну что ж, я про вас так и слышал – что вы далеко не дура…

– Благодарю, – равнодушно сказала Даша. – Итак? Вот на этом снимке… и на этом тоже четко просматриваются лишние бокалы. Гостей было больше, чем персонажей на снимке. Вполне может оказаться, согласно одной из версий, что ими были дешевые эскортницы, с которыми истеблишменту вроде вас сниматься как-то неуместно… Но мне такие умозаключения истиной не кажутся. У меня, знаете ли, опыт. И то, что принято деликатно именовать сетью информаторов. Для забав с дешевыми эскортницами существуют места попроще. Вроде профилактория «Авиатор» или гостиницы «Глухариное гнездо». В «Золотую падь» ездят люди одного круга – и приближенные к ним… Нет?

– Ну, резонно…

– Вот видите, – сказала Даша. – Я вам честно скажу, в чем усматриваю странность вашего поведения. Вы ведь достаточно умны, чтобы понимать: признаваясь, что отвозили Маргариту в то утро домой, навлекаете на себя подозрение в убийстве…

– У вас же есть свидетели, – хмыкнул Камышан. – Этот мордастый декадент из квартиры напротив, когда я транспортировал Ритку, вылез на площадку и кипел возмущенным разумом – дескать, такие, как я, и совращают бедных неопытных девочек… Видел я пару раз на лестнице его неопытное чадушко. На мордашке написано – достаточно пальчиком поманить, если только манишь в хорошую тачку… Не мог он меня не запомнить. А вы не могли не прочесать подъезд…

– И все равно, – сказала Даша. – С одной стороны, навлекаете на себя подозрение в убийстве, с другой – запираетесь, когда речь заходит о сущих пустяках типа «кто еще сидел за столом?» Нелогично, право.

– Ну зачем вам такие мелочи? И кстати, насколько помню по детективным романам, для убийства нужно иметь мотив. А какие у меня были мотивы угробить Ритку?

– А у кого они были, мотивы, как по-вашему?

– Вот тут уж я вам не советчик, – пожал плечами Камышан. – Мне откуда знать? У кого-нибудь из бандюков. Распустили язык при Маргаритке, а потом спохватились…

– Хотите, выдам служебную тайну? – спросила Даша. – Я уже успела провести скрупулезнейшую проверку, а потом и перепроверку. Касаемо криминала. Есть, знаете ли, каналы и возможности – уж вам-то, в управе, грех не знать… Так вот, от убийства не тянется ни единой ниточки к криминалу.

– А ваши каналы… и ваши стукачи, точно, не врут?

– Бывают ситуации, когда мне стараются говорить чистейшую правду, – сказала Даша. – Это как раз тот случай. Как ни крути, как ни верти, а ниточки тянутся к вам – ну, может, не к вам лично, к вашей компании, к «Золотой пади». У вас мотивов нет… Поверим пока. А у Логунова они были?

– Вздор.

– У Романа Фирсова?

– Чепуха в квадрате. Рома летает настолько высоко, что для него и Маргарита и, простите, вы – нимфозории… И он не из тех, кто, упав мордой в салат, выдает первой попавшейся шлюшке коммерческие тайны. Он вообще мордой в салат не падает. Так что вынужден вас разочаровать – никто из нас не собирался продать тишком шантарскую железную дорогу китайцам, а соответственно, Ритка не могла ничего такого услышать… Нет, в этом направлении, – он весьма значительным тоном выговорил «этом», – и шагать не стоит.

– А в каком стоит?

– Ну откуда мне знать? У нее была масса знакомых среди богемы. А это народ совершенно непредсказуемый, мало того, малость шизанутый…

– Видывала я и убийства, совершенные богемой, – сказала Даша. – Все верно – и насчет непредсказуемости, и насчет легонькой бытовой шизофрении… так в том-то и соль, что совершенные богемой убийства обставляются совершенно иначе. Скажем, в горле у нее торчал бы кухонный нож, комната была бы вся в крови, а убивец спал под столом… Примерно так. Здесь же – аккуратное, чистенькое убийство. Сломали шейные позвонки одним мастерским ударом и ушли. Вы ведь занимаетесь всякими восточными штучками?

– Скорее балуюсь…

– Все равно, о вас отзываются, как о человеке тренированном. И кирпичи ладонью рубите, и по «убойным» точкам попадаете без промаха… Вам подробно рассказывать, откуда вестишки, или на слово поверите, что знаю?

– Поверю, поберегу время…

Даша ослепительно улыбнулась:

– В общем – вы идеальный подозреваемый. Неужели не понимаете? Дело настолько чистое, что его нет нужды «шить». А ведь мы не рассмотрели еще одну увлекательную возможность: если допустить, что вы все же не убивали, настоящий убийца может с радостным визгом воспользоваться случаем. Кстати, если бы сегодняшний стрелок не промахнулся, так и могло оказаться. На покойника можно повесить все, что угодно, вдобавок к тому, что на вас уже висит, можно сфабриковать нечто убедительное… – Она надолго замолчала, созерцая собеседника с видом полной откровенности и неподдельного дружелюбия. – Мне ваша откровенность нравится, но позвольте цинично заметить: вы пока что и не пытались выскочить из этой истории. Нужно иметь нервы-канаты, чтобы с простодушной ухмылкой сидеть и не пытаться себя спасти, всецело полагаясь на интеллект и справедливость суда… так не бывает. Не верю я в суперменов. Любому на вашем месте было бы адски неуютно.

Камышан нервно курил – и, если Даша хоть что-то понимала в подследственных, у него был вид человека, решившегося одним прыжком сигануть в холодную воду… С такими вот лицами и решаются.

– Ну хорошо… – начал он многозначительно, тоном коварного стряпчего из мелодрамы, собравшегося раскрыть роковую тайну. – А у меня есть гарантии, что вы не побоитесь иных откровений?

– Не побоюсь, – сказала Даша. – И надо мной есть еще кое-кто нетрусливый…

У него был вид человека, утвердившегося в каких-то своих догадках. Даша терпеливо ждала, боясь поторапливать его даже мысленно.

– Ну хорошо, получайте откровение, – сказал Камышан, открыто ухмыляясь. – Маргариту трахал Виталий свет Степанович, господин губернатор. Потому и на снимках его нет – не может же его высокопревосходительство светиться в подобных декорациях…

– А где гарантия, что это не злобный навет? – усмехнулась Даша.

– Пишите, – сказал он, все так же ухмыляясь. – Вообще-то, она сама из кожи вон лезла, чтобы оказаться в постели с господином Устьянцевым. Вы слышали, что Ритка была помешана на Мерилин Монро настолько, что пыталась подражать кумиру решительно во всем? Отлично. А кто у нас идеально подходит на роль шантарского Кеннеди? Губернатор, конечно. Он, кстати, прекрасного пола не чурается, уж вы-то не могли не знать… Подходы к нему Ритка с определенного времени стала искать с энергией бульдозера. И не скажу, чтобы это было особенно сложно, – рано или поздно должны были пересечься через общих знакомых…

Он говорил, не запинаясь и не колеблясь, сыпал именами, датами, подробностями, деталями, словно равнодушный компьютер. Даша старательно записывала – столь же прилежно, не колеблясь. Она очень скоро начала понимать, что Камышан не врет: все, что он рассказывал, было не так уж сложно проверить, слишком много имен и подробностей для торопливо сляпанной на нарах «липы». Да и не было у него времени обдумать «липу», не дали ему времени добросовестно отрабатывавшие свободу бичи…

– Потом началось прямо-таки комическое повторение истории Мерилин и Кеннеди, – продолжал он. – Патрону в конце концов все это прискучило, не было у Риточки качеств, способных привязать мужика надолго, да и деревенской простотой своей могла довести до белого каления… Степаныч ее стал вежливо отшивать, а она, что твоя Мерилин, начала ему названивать кстати и некстати, по всем возможным телефонам, забрасывать эпистолярами.

– Чего она хотела?

– Самое смешное – ничего материального. Хотела и дальше дублировать первую леди татарской губернии в некоторых аспектах. А Степанычу это уже надоело хуже горькой редьки. Пытался даже через меня как-то договориться, деньги предлагал, чудак, не понимал, что это у нее разновидность паранойи, когда никакие деньги не спасут…

– И что дальше?

– А ничего, – сказал Камышан. – Убили ее в один прекрасный день.

– И вы это убийство как-то связываете с тем, что мне тут рассказали?

– Вот уж нет. – Камышан, такое впечатление, моментально ощетинился. – Я вам просто откровенно отвечаю на ваши вопросы…

– И хотите уверить, что у губернатора был мотив…

– Ничего подобного.

– Господи, мы же с вами не дети, – сказала Даша. – Из всего, вами рассказанного, даже зеленый стажер может сделать вывод, что у губернатора был повод… или хотя бы подсознательное желание, чтобы Маргарита сломала шею на ровном месте. Я уже немного представляю, что это была за дамочка…

– Боюсь, не представляете, – хмыкнул Камышан. – В кабинете патрона идет совещание с участием вице-премьера, решается адской сложности вопрос касаемо энергетических тарифов – и в это время беспрерывно названивают два телефона на столе губернатора, то один, то другой, попеременке – это, понимаете ли, Риточке позарез нужно узнать, любит ли ее еще милый Виталик… Представляете положение Степаныча? А потом она заявляется в приемную – совещание еще идет, уточняю – и героически сражается с охранниками вице-премьера, орет, что никакая она не террористка, а просто жаждет выяснить отношения с любимым… Думаете, вру? Можете проверить. К широкой общественности эта история не попала, но свидетелей было изрядно… У нее, конечно, отобрали пропуск в управу, но ведь не угомонилась, даже успела первую леди матом покрыть по домашнему телефону… Я в толк не возьму, как эта история еще не выпорхнула в сарафанное радио…

Даша даже не улыбнулась в ответ на его откровенное ржанье. Спросила серьезно:

– Выходит, у губернатора все же был мотив?

– Ну, это как посмотреть. За что купил, за то и продаю. А выводы делайте сами. В одном вас готов заверить: все можно проверить. И перепроверить. Может, раскопаете еще что-то такое, чего и я не знаю. В конце концов, я кое-какие организационные вопросы обеспечивал, что греха таить, но с подсвечником не стоял, не обо всем осведомлен…

– Прекрасный мотив, – сказала Даша. – Я имею в виду тот, что был у вас.

– Что-о?!

– А вы подумайте, – невозмутимо продолжала она, лучась ангельской улыбкой. – Маргарита достала вашего патрона – до полного душевного раздрая и неконтролируемого бешенства. И он поручил своему верному оруженосцу, сиречь вам…

У Камышана был вид несправедливо обиженного ребенка, коему злые дяди вместо варенья подсунули ложку касторки. Даже челюсть отвисла. Прошло не менее полуминуты, прежде чем он смог пролепетать:

– Но я же вам сам рассказал…

– Ну и что? У Агаты Кристи в одном из романов убийца как раз и признавался в убийстве – чтобы отвести подозрения от собственной персоны…

– Дерьмо это, а не мотив! – взвился он. – Во-первых, с какой стати мне ради него идти на мокруху? Денег таких у него нет, а на будущих выборах его все равно, чует мое сердце, прокатят с треском, и в Москве ему местечко не светит… Чушь! А если во-вторых… да зачем мне тогда было светиться? Дал бы ей по голове на полпути, выкинул из машины – а потом уверял бы, что отвез домой, до порога проводил…

Откровенно говоря, в этом был резон. В обоих его утверждениях. С деньгами у губернатора не густо, а Камышан не такой дурак, чтобы светиться столь примитивно. И вряд ли губернатор мог иметь на него некий компромат, которым смог бы принудить, скорее уж обстояло наоборот…

– Да успокойтесь вы, – сказала Даша. – Я просто моделирую то, что в ваш адрес скажет прокурор… Прокуроры – тяжелый народ. Один, признаюсь по секрету, и меня в прошлом году посадить рвался. Еле отбилась изо всех своих девичьих слабых силенок. И красный дневник вам прокурор припомнит…

– Жгите меня, но вот тут я вам говорю чистую правду: подбросила какая-то сука.

– А отпечатки?

– Листал я его у Ритки…

– И что там было, на вырванных страницах?

– Я же не знаю, какие именно вырваны, – огрызнулся Камышан. – Но зуб даю: вырваны те листочки, где описаны разнузданные утехи с губернаторским участием… Были такие. Я на его месте себя чувствовал бы весьма неуютно, знай я точно, что есть дневник… Только этого ему и не хватало за пару месяцев до выборов… Так договорились мы с вами или нет? – спросил он вдруг. – Вы же говорили…

Ход его мыслей Даша просекала без труда: несомненно, решил, что некие силы уже открыли потаенную охоту за губернаторским скальпом, не дожидаясь предвыборной кампании. В этом свете легко объясняется его арест, обыск, наглое поведение ментов, ничуть несклонных стоять навытяжку перед управой… Ну и ладушки. Не стоит его разубеждать. Тем более что так и может оказаться. Она нисколько не удивилась бы, узнав, что обаятельный супермен Галахов уже получил «добро» от неких влиятельных кругов – лицензию на отстрел, где прописью значится: «губернатор – один»… Этим и объясняется его разгульная бесшабашность, словно заранее знает, что призрак бродит по управе, призрак благополучно сдохших демократических реформ, и этот призрак уже нисколечко не опасен новым прагматикам, играющим второй этап по своим правилам…

Вот только не стоит забывать, что губернатор еще способен побарахтаться: никому не хочется на свалку истории, тем более, что найдется строптивый народ, который слишком многое теряет с уходом губернатора, и потому будет драться до конца из примитивного инстинкта самосохранения… Самая пора задавать ему вопросы о Жене Беклемишевой – но с этим, пожалуй, повременим…

– Считайте, договорились, – сказала Даша. – На свободу хотите или безопаснее будет у нас пару деньков погостить?

– А этих скотов, надеюсь, уберете?

– Уберу, – сказала Даша. – И сигареты будут, и приличную еду обеспечим, а там и через подписку о невыезде обретете свободу.

– Только учтите – есть ситуации, когда помимо письменных показаний совершенно необходим и тот, кто их дал…

– Да понимаю я, – сказала Даша. – Никто вас не собирается в камере вешать, успокойтесь. Мне вы нужны живехонький – как источник, я подозреваю, бесценной информации.

– Уж это верно, – сказал он. – Сущий кладезь. Вы же не думаете, что я душу распахнул и иссяк до донышка?

– Господь с вами, кладезь… – усмехнулась она. – Поработаем еще…

Когда Камышана увели и вернулся Паша, она молча протянула ему густо исписанные листки, закурила и уставилась в стену, на обтрепанный по краям плакат, способный растолковать и самому тупому, каким макаром разбирается пистолет Макарова. В голове неотвязно сидело ощущение некой неправильности. С одной стороны, все, что произошло с того момента, как она позвонила в квартиру Камышана, ничуть не блистало новизной, укладывалось в рамки и стереотипы, было вполне объяснимо с точки зрения милицейского опыта, политических игр под ковром и самого нашего времени, безумного и шалого. С другой же… Где-то, словно на детской загадочной картинке, таилась неправильность, и Даша не понимала, в чем она заключается.

Губернатору, конечно, кранты. В отличие от других регионов, где, бают, губернаторы отвоевали себе постоянное местечко у того невидимого общественности стола, где делят сладкий пирог, шантарский воевода, по совершенно точным сведениям, был признан не заслуживающим даже приставной табуреточки. Поскольку был слаб. Университетский говорун, заброшенный нахлынувшей волной демократии в высокое кресло, просто-напросто не сумел войти в теневую элиту. Поскольку не смог удержать в руках рычаги и вожжи, не сумел сопротивляться московским бонзам, довольно быстро записавшим в «объекты федеральной собственности» самые прибыльные шантарские предприятия. Вульгарно говоря, промотал все, что мог промотать. И малость поумневший электорат в лице своих наиболее зажиточных представителей поставил на краснобае крест.

Но барахтаться он будет, где вы видели идиота, способного утюгом пойти ко дну в такой ситуации? Так в чем же тут клятая неправильность? Камышан достаточно умен, чтобы не цепляться за идущего ко дну патрона… Что-то такое он знает, иначе не послали бы стрелка… Нужно прокрутить в памяти и заново проанализировать разговор, манеру держаться, высчитать возможный ход мыслей клиента… В чем тут неправильность?

– Бомба, – сказал Паша, положив листки на стол так, словно они были сделаны из тончайшего хрусталя. – Залетели мы с тобой на самые верхи…

– Как, на твой взгляд?

– Не тянет он на убийцу. Точнее, улики против него не тянут на серьезные. Если его подставляют, то делает это круглый дурак, никогда прежде не имевший дела с уголовщиной. Только учти, я никаких фамилий не выдвигаю, просто думаю вслух…

– А что тут думать? – сказала Даша. – У нас есть время до завтра, до пятнадцати тридцати. Крайний срок, когда мы обязаны будем доложить все прокуратуре. Каковая его у нас моментально заберет. Чего я категорически не хочу. Не так уж часто бывает, Паш, чтобы начальство совершенно развязывало руки. Грех не использовать такую везуху.

– А Галахов тебя потом не подставит? – спросил прямой человек Паша.

– Попробую на него понадеяться, – сказала Даша. – Ты иди и уладь все с Тодышем – пусть этому сукину коту жратвы раздобудут, курева и чтобы ни одна живая душа к нему носа не совала… Тодыш как, носом не крутит?

– Да нет, все нормально.

– Вот и ладушки. Брось все силы на ту парочку, что уволокла Нину, из кожи вон вывернись. А у меня – свои заморочки…


…В глубине души она заранее приготовилась – не к прямому хамству, конечно, к подчеркнуто издевательской вежливости и взглядам свысока. В «империи Бека» любили щегольнуть своей крутизной, старательно уподобляясь былым ухарям-купцам…

Однако встретили, в общем, довольно мирно. Едва услышав ее фамилию, охранник при галстуке провел ее в роскошный холл, минуя проход со всяческими детекторами – оружия, взрывчатки, хитрой аппаратуры. Со стороны этот проход выглядел совершенно безобидно, но Даша-то знала его секрет. То, что ее провели через дверь для VIР, можно считать знаком внимания…

На мягком кожаном диване, под клеткой с огромным цветастым попугаем она высидела не более двух минут. Что опять-таки было знаком особого расположения – однажды на этом самом диване сорок минут продержали главу администрации района, из чистого принципа, чтобы знал, куда заявился. По достойной доверия информации, Беклемишев в это время охаживал в своем кабинете очаровательную секретаршу – не столько обуреваемый плотскими вожделениями, сколько из желания довести принципы до логического конца. И, ничуточки не покривив против истины, заявлять потом: «Сидит это он, как жаба на печи, а я тем временем Натку понукаю…» Говоря откровенно, Даша нисколечко не жалела униженного чиновничка, ибо он заявился по собственному желанию, почтительно потолковать о некоем скользком дельце, с которого рассчитывал получить левый навар. А следовательно, напросился на хамское обхождение сам…

Появилась вышеупомянутая секретарша, продуманно-холеная белокурая дива в светло-сиреневом костюме с символической юбчонкой, вызвавшем у Даши кратковременный промельк типично женской зависти. Вышколена была, стервочка, приходится признать – шагая за ней следом, Даша поневоле ощутила себя героиней великосветского сериала о тяжелой жизни простых бразильских миллионеров.

Беклемишев, конечно же, не простер радушие настолько, чтобы встать при виде дамы – восседал за необъятным столом под своей парсуной, писанной маслом, невыносимо яркими красками. Увековеченный на полотне Бек был, как положено первогильдийскому купчине, бородат, на столе перед ним громоздились кучей золотые монеты неведомо каких стран и народов, имелись также все атрибуты многотрудного купеческого ремесла – весы, счеты, украшенные висячими печатями свитки, гусиные перья в золотом жбанчике и неведомо зачем присовокупленный циркуль. Вне всякого сомнения, национал-патриот усмотрел бы в этом циркуле масонскую символику, но Даша, относившаяся к политике наплевательски, решила, что шантарский нувориш попросту углядел подобный инструмент на какой-то картине и захотел ради вящей пышности оснастить им свое подобие.

Окинув взглядом кабинет, Даша не усмотрела ничего похожего на диван или софу – и мимолетно-злорадно посочувствовала секретарше, от которой, несомненно, требовалась в таких вот условиях толика акробатического мастерства. Села в мягкое кресло и принялась подыскивать подходящую фразу, в которой сочетались бы независимость, капелька шантажа, искреннее расположение к удрученному отцу, а также…

Не пришлось стараться – Беклемишев что-то проворчал в виде приветствия и осведомился с ходу:

– Какую-нибудь сделку будете предлагать?

– Пожалуй, – сказала Даша, обрадованная, что ее избавили от дипломатических преамбул. – Я вас никогда не считала дураком. Понимаю, что вы чувствовали… Но с тех пор успели, уверена, перекипеть, обдумать все на трезвую голову и понять: их обоих подставили, и вашу Женю, и моего шефа, это не более чем поганый спектакль…

– Пить что-нибудь будете? – прервал он несколько сварливо, но все же не столь хамским тоном, какого Даша ожидала.

Вспомнив парижское турне, свой лучик света в темном царстве, она сказала небрежно:

– Вот разве что рюмку «Империал Кингдом» с капелькой «Перрье»…

Блондинка воззрилась на шефа чуть растерянно – не было у них ни того, ни другого, сразу видно.

– Впрочем, я не настаиваю, – сказала Даша. – На «Пепси» согласна.

Блондинка принесла ей запотевший бокал и по знаку шефа исчезла за дверью. Даша присмотрелась к портрету и фыркнула про себя: купчина был одет не в приличествующий сословию строгий кафтан, а в нечто среднее меж стрелецким камзолом и нарядом сказочного царевича – неведомая узорчатая ткань, самоцветы, меховая оторочка…

– Правду про вас говорят, что вы при необходимости – сущий гестаповец в юбке? – спросил Беклемишев, озирая ее не без доли мужского интереса.

– Полноте, стоит ли верить слухам? – улыбнулась Даша. – Про вас отдельные декаденты болтают, что именно вы держите общак Шантарской губернии – как лицо в «понятии» постороннее, но все же пользующееся доверием. Прикажете всему верить?

Беклемишев осклабился:

– Не дает покоя иным ментам шантарский общак, так рученьки и свербят… Короче, зачем пришли, наступив на гордость?

Даша подняла брови:

– Помилуйте, ни на что я не наступала. Просто рассудила, что наши интересы в какой-то точке могут пересечься, на краткое время, правда, но это-то меня и привлекает. Вы же уже знаете, что я загребла Камышана. Знаете, не надо таких невинных взглядов. Вашу подслушку у него на квартире мои ребята нарочно отключили не сразу – чтобы вы узнали… Только вы до него уже не дотянетесь. Да и не в нем, похоже, дело…

– Короче, – повторил он. – И конкретнее.

– Да бога ради, – сказала Даша. – Ваши мальчики его старательно разрабатывали. И не могли не накопать что-то интересное – вы, в отличие от меня, сирой, предписаниями и параграфами не связаны ничуть. Я вам предлагаю простую сделку: поделитесь материалами. А я, со своей стороны, гарантирую: кто бы там ни устроил вашей Жене эту гнусь, я его сделаю. Ох, как я его сделаю… Потому что так уж вышло: то, что случилось с вашей дочкой, теснейшим образом переплетено с убийством человека, за которого я обязана отомстить. Такой расклад. Такой мой вульгарный и шкурный интерес. Вас эти аргументы убеждают? Других у меня нет…

Он преспокойно поднял трубку и распорядился:

– Пятую папку ко мне. Целиком. – Глянул на Дашу довольно мирно: – Сейчас принесут.

Чудеса продолжались: не прошло и минуты, как верзила при галстуке, с некоторыми проблесками интеллекта во взоре, внес довольно пухлую папку и, повинуясь небрежному жесту хозяина, протянул ее Даше. Поклонился и сгинул.

– Все, чем богаты, – процедил Беклемишев. – Еще просьбы будут?

– Нет, – сказала она, вставая. – Разрешите уж откланяться…

Смешно, но она испытала прямо-таки детский страх – вдруг передумает, накинется и отберет… Папка, как она успела мельком отметить, ломилась от фотографий большого формата и листков машинописного текста.

Не набросились по дороге, не отняли. Непонятности самого загадочного пошиба продолжались. Все, что Даша знала о Беке, противоречило столь поразительной готовности по первому же требованию поделиться добычей. Вырвать у него эту папку должно было оказаться не менее трудной задачей, нежели, заглянув в Кремль, по-свойски одолжить у президента чемоданчик с «ядерной кнопкой» – на пару часов, приколоться со знакомыми… Не мог Беклемишев настолько смягчиться душою за пару последних дней. Разве что с ума сошел или собрался уйти в монастырь и заранее проникается христианской любовью к ближнему. Разве что в кабинете пребывал его брат-близнец, о котором доселе никто и не слыхивал – противоположный по характеру, душевный, покладистый добряк…

Уже в машине, отчаянно ломая голову, она наткнулась на дохленький призрак мало-мальски правдоподобной версии: во всем этом замешан некто настолько влиятельный и сильный, что Бек не рассчитывает справиться с ним своими силенками, уступает эту привилегию милиции…

Но ведь нет в Шантарске такой фигуры! Нет и быть не может! Даже после смерти Фрола Бек не сдастся так просто! Сюрр…

И тут же она забыла о всех странностях. Потому что человек с одной из фотографий был как две капли воды похож на прилежно составленный мастерами своего дела фоторобот – «подполковник Баулин с Черского», похитивший Нину… Холеная, барственная физиономия, характерно оттопыренная нижняя губа, тот же зачес редеющих волос… На снимке он в штатском, отпирает машину, судя по очертаниям двери – немаленькая иномарка. К фотографии блестящей импортной скрепкой приколот листок плотной бумаги: «Код – Барин. Зафиксирован выходящим из ресторана „Жар-птица“ вместе с объектом Камыш. Судя по поведению, знакомы. После недолгого разговора Камыш уехал на служебной машине, а Барин – на синем БМВ-„тройке“ цвета синий металлик, номерной знак „Р 762 АБ“. В ходе наблюдения Барин, очевидно, заметивший слежку, в районе оперного театра вполне профессионально оторвался от нашей машины. По данным ГАИ, подобный номер в Шантарске не регистрировался, хотя и обозначен кодом, принятым для Шантарской губернии. Исходя из этого факта, считал бы возможным сделать вывод…»

Пониже листок аккуратно оторван. Однако Даша и без того прекрасно поняла неведомого автора докладной: незарегистрированный номер в связи с определенным сочетанием букв или цифр вполне может означать, что тачка принадлежит некой спецслужбе…

Неужели успели оторвать исчезнувшую половину листка за то время, пока несли папку? Вряд ли. Содержимое препарировано заранее. Но ведь это означает, что Бек заранее знал о визите Даши – и уже тогда намеревался отдать ей документы. Она лихорадочно зашуршала страницами – ну да, и здесь не хватает листка, и тут примерно треть фотоснимка аккуратно отрезана, а далее прямо в тексте сделан вырез, напоминающий очертаниями Африку…

К ее визиту готовились. Ее действия просчитывали. Осознание сего факта не то чтобы злило – но добавляло непонятностей. Запросто могло оказаться, что в игре замешана еще какая-то из спецслужб – тех, что какой-то идиот в телевыступлении взял и поименовал «братскими», олух…

Отсюда вытекает, что можно уткнуться в тупик. Если подоплека гораздо сложнее и туманнее, чем Даше сейчас представляется. Нельзя же позвонить кому-то из «соседей» и запанибрата поинтересоваться: «Ребята, вы, случайно, не копаете под этим деревцем?» Все равно не скажут, даже если и копают. Как и Даша на их месте не сказала бы.

Может, это и ключик? Бек наглый, как танк, но и он не попер бы против иных контор. И великодушно одарил Рыжую кое-какими результатами раскопок, купец с Калашниковым… Но ведь такая версия означает, что к смерти Воловикова и Славки оказались причастны не мафиози и не коррумпированные столоначальники? А это уже подразумевает такие игры…

Быть может, это еще и ключик к поведению Галахова? Контора пошла на контору, очередная невидимая миру сшибка нехилых департаментов, и полковник ожидает, что Рыжая по своей всегдашней привычке приволокет на блюдечке н еч т о, ухитрившись при этом не погибнуть?

Она собрала в папку бумаги, бросила ее на сиденье рядом с собой. Закурила, подумала. И пришла к выводу – самое время претворять задуманное в жизнь. Совершенно неофициально…

Глава двенадцатая

Любопытство губит кошку

– И все равно, есть в этом нездоровый авантюризм… – чуточку недовольно проворчал Стольник, сворачивая на Каландаришвили.

– Глупости, – браво сказала Даша. – Или вы там настолько не в авторитете, что не имеете права притащить туда девочку?

– Да ну, с чего вы взяли? – прямо-таки вскинулся он, задетый за живое.

– Вот и отлично, – сказала она. – Сами говорите, сегодня там не будет джентльменов с ледями, а перед обслугой можно и не отчитываться. Я же не кинозвезда, в самом деле, чтобы меня моментально в лицо опознавали…

– Мало ли, – вяло сказал он. – Вдруг кто нагрянет…

– Ну и что? – пожала она плечами. – Постараемся побыстрее смыться. Заехали, мол, выпить по рюмочке, а теперь отправляемся в постели кувыркаться… Самое житейское дело. Решили произвести впечатление на девочку из народа, хоромы барские ей продемонстрировать. Чего вы, собственно, боитесь?

– Да ничего я не боюсь, – заявил он. – Просто не привык как-то к подобным играм. Узнают, хлопот не оберешься.

«Как бы и в самом деле не повернул назад, болван», – не без опаски подумала Даша. Какой-то он сегодня пришибленный – должно быть, долетели уже толки об исчезнувшем Камышане, а то и достоверно известно, куда он запропал, утечки информации тут неизбежны…

– Глупости, – повторила она браво. – Вы так дрожите, что можно подумать, будто там в каждом углу трупы валяются, а в шкафу шпионы обосновались…

– Да не дрожу я вовсе! – возмутился он. – Мало ли что спросить могут…

– Спросят – ответим, – сказала она. – Чтобы походило на правду, следует врать, держась как можно ближе к правде. «Он не солгал, потому что судьи не умеют лгать, он просто не сказал всей правды…» Короче, с вами приехала девочка Даша, которая служит в милиции – прапорщиком во вневедомственной охране, на телефоне сидит. При нужде смогу красиво и убедительно рассказать насчет вневедомственной охраны со всеми деталями.

И с деловым, демонстративным видом стала смотреть в зеркало заднего вида – на неотступно сопровождавшие их машины.

– Ваши, конечно? – недовольно поинтересовался Стольник.

– Каюсь, – сказала Даша. – Я вам, понимаете ли, не Джеймс Бонд, а потому хочу подстраховаться. Не беспокойтесь, до самых дач они не поедут, пораньше отвалят.

– А в чем дело? – спросил он довольно натуральным тоном, в меру удивленным, в меру озабоченным. – Уж такие-то предосторожности к чему? Не зарежут вас тати.

– Береженого Бог бережет, – сказала Даша. – Есть у меня впечатление, будто вокруг последнее время происходит нечто неприятное и непонятное… А у вас нет такого впечатления?

– Понятия не имею, куда вы гнете, – фыркнул Стольник и надолго замолчал.

Даша взглянула в зеркальце последний раз. Две машины нахальнейшим образом висели на хвосте – во исполнение полученных инструкций. Не стоило растолковывать Стольнику, что инструкции эти были куцыми и туманными. Она всего-навсего порознь встретилась с двумя своими подчиненными, и ни один из них не знал, какое задание получил другой. А задание было не столь уж замысловатое: одна машина должна была сопровождать «ауди» с означенным номером от того места, где в иномарку уселась Даша, второй надлежало, «подхватив» ту же иномарку при въезде на Каландаришвили, вести до определенной точки. В которой обе машины должны были отвалить.

Весь этот спектакль преследовал одну-единственную цель: убедить Стольника, что в уголовке прекрасно известно, куда Рыжая уехала и с кем. А парочка якобы небрежно брошенных ею реплик могла бы заставить и человека поумнее поверить, что у нее с собой миниатюрный передатчик. На всякий случай, вдруг решат придушить на этой своей роскошной даче. Даша мельком подумала, что это, должно быть, признак то ли зрелости, то ли старости: еще год назад и в голову не пришло бы вот так подстраховываться. Однако последние события, как ни крути, поубавили бесшабашности…

Что скверно, после визита к Беклемишеву она не продвинулась ни на шаг. Несмотря на подарок в виде «пятой папки». Ее содержимое неопровержимо свидетельствовало, что Камышан был знаком с Женей Беклемишевой более чем интимно, однако и ребята Бека, как ни старались, не раскопали, как же все-таки Женя попала на ту квартиру. Возможно, в тот вечер она села в машину Камышана, а может, и в другую, похожую. Шофер Камышана ясности не внес, как ни бились, Женю по фотографиям не опознавал и клялся, что в глаза ее не видел, не говоря уж о том, чтобы возить. Подловить его не на чем, задерживать далее – чересчур рискованно, так что пришлось выпустить…

«И все же, – подумалось Даше, – папка свою роль сыграла. Неопровержимо засвидетельствовала, что у Камышана есть своя роль в происходящем, что он – шестеренка в механизме. Вот только что это за механизм и для чего он предназначен, понять пока что невозможно…»

Условленное место. Даша видела в зеркальце, как фары обеих машин становятся все меньше, превращаясь в нечто подобное огонькам светлячков, а там и исчезают совсем. На миг ей стало прохладно и неуютно. Никакого передатчика при ней не было, пистолета тоже – а опера из второй машины даже и представления не имели, кто сидит в «ауди», чему, конечно, не удивились, привыкли выполнять порой приказы и постраннее…

– Наконец-то отстали, – облегченно вздохнул Стольник.

– Согласно приказу, – сказала Даша. – Они у меня дисциплинированные.

Они были уже за городом, в свете фар по обе стороны дороги тянулись унылые стены темных елей. Даша подумала, что, быть может, наконец-то отыскала мотив убийства Маргариты. Сделала то, что следовало сделать гораздо раньше – поставила себя на место белокурой певицы.

Маргарита была шлюха, но не дура. Скорее наоборот. Чтобы вскарабкаться на Олимп, пусть даже низенький, провинциальный, недостаточно иметь длинные ноги, тугую попку, пристойный голос, не вызывающий у слушателей немедленного порыва закидать певицу гнилыми помидорами. Дело даже не в толковом менеджере и покровителях с пухлыми бумажниками.

Нужны еще мозги. А они у Маргариты, несомненно, имелись. Даша успела узнать о ней достаточно. Богемности и безалаберности имелось, так сказать, в плепорцию. Ровно столько, чтобы поддерживать имидж. А в остальном – цепкая, расчетливая щучка, рассчитывавшая каждый шаг. И зацикленность на стремлении во всем повторять Мерилин Монро, если разобраться, ничуть не мешала Риточкиной карьере…

До определенного момента. Начнем работать с допущениями. И вспомним, что мания есть мания, как ни крути…

Красный дневник, свой красный дневник завести нетрудно. Обзавестись любовником-спортсменом еще легче. Губернатор-хахаль, если сделать необходимые поправки на время, место и житейские обстоятельства, худо-бедно сойдет за Джона Кеннеди. И так далее, что ни возьми: платья, прически, попытка поиграть в лесбос…

Однако есть область, в которой Маргарита, безусловно, не могла подражать своему кумиру, и область самая существенная: кино. Даже столичным эстрадным звездочкам трудновато было бы прорваться на большой экран, возымей они столь дерзкое желание. Что говорить о шантарской диве? А ей, насколько Даша успела узнать, адски хотелось в кино, на стенку лезла, с ума сходила. В самом деле, что такое Мерилин Монро без киноэкрана? Это и не Монро вовсе…

Предположим, Риточке и в самом деле было что-то известно о делах и буднях губернатора с присными – или она делала вид, что известно. Шантаж – искусство старое, как мир, здесь нет нужды что-то открывать или придумывать, основные принципы разработаны во времена постройки пирамид.

Предположим, однажды она поставила вопрос ребром. И запрошенная ею сумма оказалась чересчур велика. Кино в наше время – предприятие чертовски дорогое. И с губернатора пытались слупить столько, что три года скреби по сусекам – не наскребешь… Та самая ситуация, когда дешевле дать пару раз по голове. Вот и дали.

Мотив? Почему бы и нет? Вот только доказательств никаких – разве что Камышан запоет очередную арию…

Или под часами отыщется нечто. А если звезды расположатся вовсе уж благоприятным образом – неведомая добыча сработает независимо от того, какими путями добыта.

Оборотная сторона медали, конечно же, наличествует. Если Ниночка Евдокимова была допрошена с пристрастием и призналась, что говорила Даше о загадочном предмете под часами, если похитители чувствуют себя в «Золотой пади», как дома… Нет, вовсе не обязательно бить Дашу позолоченной кофемолкой по темечку, достаточно забрать из-под часов загадочное нечто – буде оно все же существует в реальности…

Стольник резко свернул. Узкая дорога вилась вокруг сопок, смутно угадывавшихся в виде темных громад. Потом уперлась в неширокие деревянные ворота, по обе стороны коих тянулся солидный, ухоженный забор. Стольник посигналил, не вылезая из-за руля. Кто-то прижал лицо к темному окошку сторожки, всмотрелся, исчез. Очень скоро ворота распахнулись без скрипа, открылись аккуратные асфальтовые дорожки, ярко освещенные невысокими фонарями, кирпичные и деревянные коттеджи, стоявшие далеко друг от друга, вольно, словно избы в старой сибирской деревне. Кое-где в окнах горит свет, а у коттеджей стоят недешевые машины, но повсюду благолепная тишина – здешние завсегдатаи были народом серьезным и развлекались без присущего мелкоте гомона.

Стольник облегченно вздохнул, показав на кирпичный дом в этаком готическом стиле:

– Вроде никого, только у обслуги окна светятся. Значит, может кто нагрянуть…

– Ну не съедят же они очаровательного прапорщика? – спросила Даша тоном первоклассницы.

– Мало ли что…

– Вы, мон шер, за меня не беспокойтесь, главное, – сказала Даша, открывая дверцу со своей стороны. – Ежели начнут за коленки хватать, в обморок не упаду и деликатно отвязаться сумею… Держитесь поестественнее, а то у вас сейчас физиономия главного героя детского триллера «Баба-яга в тылу врага»… Ну вот, расслабились, хвалю. Между прочим, я стрелять не буду, не переживайте, я и пистолета-то не взяла, полагаясь на вашу дворянскую честь и свой боевой опыт вкупе с умением предусмотреть случайности… Вы куда должны меня вести?

– В каминную, – глухо отозвался Стольник.

– Вот и прекрасно. Вперед?

Он распахнул перед Дашей дверь, и оба оказались в обшитом деревянными панелями холле. Особой роскошью, присущей нуворишам, здесь и не пахло – просто-напросто добротная загородная вилла, идеально приспособленная для разнообразных утех на лоне природы еще в те полузабытые времена, когда на фоне Шантарской ГЭС снимался на память Леонид Ильич Брежнев, притворяясь, будто дум великих полн. Впрочем, примерно половина из тех, кто посещал сей терем-теремок, проторили сюда дорожку в те самые года. Ну, а вторая половина символизировала собою демократические преобразования, так что и приличия соблюдены, и декорум…

Словно они, проходя, нажали на неведомую педальку – дверь в глубине, справа, бесшумно распахнулась, появилась особа лет сорока, в темном платье и завитых светлых кудряшках, расплылась в отработанной улыбке:

– Виктор Степанович, неожиданность какая… Что же вы не позвонили?

Даша покосилась на спутника. Тот мгновенно переменился, на глазах ставши собою прежним – приближенной особой, имевшей полное право попирать стопою здешние ковры. Отработанным тоном, вальяжно-равнодушным, сообщил:

– Так получилось, Виолетта Сергеевна. Вы там что-нибудь организуйте, типа «на скорую руку», мы ненадолго…

Домоправительница ухитрилась быстрым взглядом окинуть Дашу с головы до ног – и при этом не встретиться зрачками. На ее лице при этом не изобразилось ни малейших чувств – прекрасно вышколенная барская прислуга, обязанная изображать непроницаемость, что бы ни откалывали господа и кого бы ни приводили. Выглядела она довольно молодо, что лицом, что фигурой и, вполне возможно, мстительно подумала Даша, исполняла тут самые разнообразные функции.

Мстительность проистекала, увы, из чисто женских комплексов, поневоле сохранявшихся в глубине души. В своем лучшем платьице из черного вельвета и с золотой цепочкой-паутинкой на шее Даша еще могла бы произвести впечатление где-то далеко отсюда, но в этих стенах, сама понимала, выглядела бедной родственницей из провинции. В глазах челяди, правда, но тем не менее… Непроницаемо-бесстыжая физиономия хозяйки была не более чем оболочкой для точного арифмометра, дураку ясно…

Она открыла указанную Стольником дверь, пошарив по стене, быстро нашла выключатель примерно там, где ожидала. И мгновенно узнала хоромы с фотографий – тяжелые драпировки, тот самый стол и кресла, камин. И часы. Тяжелая подставка из темного камня – прочно угнездилась на мраморной каминной доске, никаких ножек-подпорок, вокруг циферблата теснятся пухлые фигурки с замершими в идиотских улыбках личиками. То ли нечто мифологическое, то ли попросту пасторальные пастушки или как они еще звались – пейзане? Пожалуй, если спрятать под такой вот подставкой конверт, он сможет пролежать долго, никем не замеченный…

Оглядевшись, Даша опознала и страховидный кинжал, который тогда приставляли к горлу Маргариты, – висел на стене в компании парочки казацких шашек, шпаги непонятно какого века и самой настоящей пики (древко выглядело новым, а вот наконечник – неподдельно старым).

– Разжечь камин? – спросила бесшумно появившаяся Виолетта.

Даша вздрогнула от неожиданности – но чисто мысленно – и не обернулась, разглядывая оружие на стене. Стольник как ни в чем не бывало объявил, что камин разжигать не стоит, потом с понятной любому опытному лакею мягкой настойчивостью дал понять, что господа желают уединиться и хотят, чтобы их не беспокоили елико возможно дольше. Виолетта вышла молча.

– Ну, и что дальше? – спросил Стольник напряженно.

– Разворачиваем рацию и передаем в Центр, что приземлились благополучно, – сказала Даша. – Неужели не знаете? Это же азбука. Расслабьтесь, Виктор, налейте даме коньяку, я как-никак дама по сути своей и хочу на минутку замереть посреди роскошного интерьера… – Подошла к двери неподалеку от камина, распахнула и заглянула внутрь. – Милая спаленка. Там, как я понимаю, вы и растолковываете девочкам суть перестройки? Ну, не смущайтесь, Виктор, – не мальчикам же…

Прежде чем взять у него рюмку, уважительно осмотрела пузатую бутылку коньяка, определенно настоящего – видела такой в магазине, да лишних четырехсот тысяч не нашлось, как назло. Подняла глаза, ухмыльнулась:

– Хорошо живете.

Стольник залпом ошарашил свою немаленькую рюмку и, глядя на Дашу довольно откровенно, сообщил:

– Вам же никто не мешает жить так же…

Она отпила из своей – умопомрачительно дорогое заграничное зелье само скользнуло в глотку, не оставив ни малейшего привкуса сивухи, – ухмыльнулась:

– Опять за старое? Дома и стены помогают, Виктуар?

– Помилуйте, я же – в рамках…

– Оно конечно, – сказала Даша, прикончив свою рюмку. – Попробовали бы руками, я бы вам показала, как сделать яичницу, не разбив яиц…

– Еще?

– А почему бы и нет? Когда-то случай представится…

– Садитесь вон в то кресло, – сказал он. – Там в семьдесят девятом сидел Брежнев, серьезно.

– Да ну его, – отмахнулась Даша, обозрев издали историческое кресло. – Вот если бы Мерилин Монро… Маргарита Монро – это тоже как-то не то…

Оглядевшись, она подошла к камину, опустилась на огромную медвежью шкуру и, держа рюмку так, чтобы не пролить, приняла продуманную позу роковой красотки. Чистейшая провокация с ее стороны, понимала, что выглядит весьма аппетитно – короткое платьице явило мужскому взору ножки на всю длину, волосы упали на одно плечо, грудь напряжена, обрисовалась откровеннее некуда. У любого нормального мужика в башке громко щелкнет релюшка… Судя по распаленному взору спутника, там не просто щелкало – грохотало с лязгом, поворачивая мысли на единственную и незатейливую дорогу. Вот и прекрасно – пусть у него отшибет всякое соображение и слюнки потекут до пупа, легче будет под любым надуманным предлогом отослать на пару минут и без помех познакомиться поближе с часиками. Предлог, правда, еще следует придумать…

– Великолепно, – промурлыкала она, глядя снизу вверх. – Именно так, уверена, в Париже нас и представляют – тайга, камин, медвежья шкура, икорка в самоваре… Виктор, вас не затруднит легонько подобрать мизинчиком нижнюю челюсть? Помилуйте, если я майор, неужели не имею права выглядеть сексапильно?

– Вы это нарочно?

– Ага, – созналась Даша. – Могу я расслабиться с рюмкой хорошего коньяка на медвежьей шкуре? Хоть на минутку?

Цинично усмехнувшись про себя, констатировала, что Виктор уже сейчас может зажигать взглядом спички и прочую солому не хуже героини Стивена Кинга. Того и гляди брюки лопнут в самом интересном месте.

– Э, нет, – сказала она с соответствующей улыбкой, заметив его недвусмысленное движение. – Я же не говорю, что собралась на этой шкуре в компании расслабляться, так что садитесь исключительно поодаль…

Стольник плюхнулся на шкуру в метре от нее. «Сейчас пойдут откровения и признания», – подумала Даша. И сказала, отставив пустую рюмку:

– Сеанс телепатии хотите? Не пройдет и десяти секунд, как вы спросите, не тянет ли меня пожить другой жизнью…

– А почему бы и не попробовать? Можно спросить прямо? Неужели никогда не хотелось? Вы же женщина, и очаровательная. И мир все равно в одиночку не переделаете.

– Господи, я и не пытаюсь…

– Бросьте, – сказал он. – Вы меня прекрасна понимаете.

– И что с того? – лениво отпарировала Даша.

– Циничную вещь сказать можно?

– Валяйте.

– Может, все дело в том, что вам до сих пор не предлагали настоящую цену?

– Забавно, – сказала Даша. – Мне уже один человек это говорил.

– Кто?

– Неважно. Он уже умер. Так вот, он был умный – настолько, что задать вопрос задал, но вот выяснять размер настоящей цены так и не попытался…

– А если попытаться?

– Ну, попытайтесь, – разрешила Даша. – Культурными словами. Но поконкретнее. Отсутствие санкций гарантирую. Я ведь, в конце концов, женщина, любопытно мне…

И откинулась, опершись локтем на твердую медвежью башку. Констатировала холодно: доходит клиент…

– Культурными и конкретно… – задумчиво повторил Стольник. – Я вам как мужик не противен? Отвращения не вызываю?

– Помилуйте, с чего бы? – сузила она глаза. – Мужик как мужик.

– Приятно слышать… – он принужденно улыбнулся. – Хотите сто тысяч долларов? В качестве… ну, скажем, чего-то вроде вступительного взноса. Аванса при заключении сделки. Потом, разумеется, будут всякие глупости типа шуб и камешков… И на что там еще у нас с вами хватит фантазии – все эти Бермуды, ананасы в шампанском…

– Мило, – сказала Даша. – А взамен что? В постоянные любовницы?

– С эксклюзивными правами на вас. А параллельно… Хотите быть полковником? Огромный кабинет и все такое?

– Очаровательно, – сказала Даша. – В зобу дыханье сперло. Мне прямо сейчас раздеваться?

– Я серьезно. Все это – серьезно.

– Милый мой Виктор… – сказала Даша нараспев. – Вы на меня, бога ради, не обижайтесь… Не знаю, как и сформулировать… Это не похоже на настоящую цену. Именно потому, что вы обещаете столько. Я, конечно, женщина не без очарования, но вы ведь не арабский шейх? Ну откуда у вас сто тысяч баксов? Я ваши дела немного знаю. По моим скромным подсчетам, вы вплоть до сегодняшнего дня… – она, ничуть не играя, уставилась в потолок, прикинула, шевеля губами. – Словом, если учесть все траты-расходы, в заначке у вас нынче – тысяч двадцать зеленых, максимум – тридцать. Если и ошибаюсь, то незначительно. И не предвидится у вас в ближайшее время сделок, способных принести хотя бы полсотни тонн в зелени… Никак не предвидится. Ну нет у вас сотни, режьте меня…

– А если – будет? – он громко сглотнул слюну, подался к ней и схватил за руку. Даша пока что не препятствовала, желая дослушать до конца. – Если будет столько, что я смогу к вам прийти и кинуть сотню под ноги? Вместе с машинкой для проверки банкнот?

В глазах у него светилось прямо-таки поэтическое вдохновение. Спасу нет, как он ее хотел. Даша подождала немного, потом на полпути встретила ребром ладони его руку, нацелившуюся было на ее бедро – встретила, не причиняя особой боли, так, задержала. Высвободила пальцы, пожала плечами:

– Простите, я прагматик. Такой непреклонный прагматик со стройными ножками и печальным опытом работы в ментовке… Я профессионал, не забывайте. Что-что, а отличать правду от болтовни приучена. Нет у вас таких денег, друг мой. И не верю, что будут. Неоткуда им взяться.

– Не надо увиливать, – сказал он, слегка задыхаясь. – Давайте остановимся на весьма важной детали. Устраивают вас такие условия? Те, что я обрисовал?

Даша сказала медленно и с расстановкой, словно объясняла что-то несмышленому ребенку:

– Возможно, и устроили бы. В конце-то концов, я живой человек… И женщина, как вы давно заметили. Но у женщин в голове компьютер, не правда ли? Особенно у таких, как я. И вещует этот компьютер, что ваши заманчивые предложения похожи больше на сказочку для младших школьниц… ну неоткуда вам взять такие деньги, уж простите!

Он взял себя в руки, сказал с расстановкой:

– Даша, я повторяю – такие деньги будут. Будут. Такие. И гораздо большие. И я тебя сделаю генералом, если понадобится. Вот маршалом – не обещаю, тут потруднее придется, сама понимаешь…

Он нависал над Дашей, распаленный и вожделеющий, – но отнюдь не упившийся и не потерявший головы. Она, потупив глаза с видом тяжелого раздумья, меж тем решала про себя довольно сложную психологическую задачу.

При всей своей вороватости и недостатке чего-то важного, обрекавшем на роль вечной шестерки, Стольник не был ни дураком, ни фантазером. И никогда не строил воздушных замков – уж Даша-то о нем и его характере знала побольше иных коллег по управе. Самую малость мог приврать – но именно самую малость. Сейчас он держался, как человек, стопроцентно уверенный в искренности того, что говорил, и это удивительно. Страннее некуда. Что же за негоцию ухитрилась просмотреть и она сама, и ее коллеги из соответствующих отделов? Что за сделка, на которой не кто-то, а Стольник может наварить столько? В жизни его не подпускали к таким сделкам, швыряли мелочь с барского стола – хоть по масштабам миллионов других и выглядевшую целым состоянием… Что это за банк он собрался сорвать? Уж конечно, дело не в шантаже – она просто не представляла, кого мог бы Стольник шантажировать в расчете на такую выгоду. К тому же дешевле выложить десять тысяч на киллера, чем платить сто шантажисту, есть рубеж, за которым шантаж не работает, а если и работает, не Стольнику играть в подобные игры…

– Что надумала? – спросил он с напряженной улыбкой.

– А что, такие задачки решаются в минуту? – улыбнулась она, как ни в чем не бывало. – Ты, надеюсь, не думаешь, будто я развешу уши и моментально отдамся на этой самой шкуре? Во-первых, не столь наивна, а во-вторых, спину щекотать будет…

– Ты просто скажи, как смотришь на такое предложение в принципе. Готова принять или нет.

– А стулья – против денег?

– Против денег. Ну?

– А ты не ввязался во что-то такое, из-за которого потом будут мочить не только всех родных-знакомых, но и тех, кто с тобой случайно на улице парой слов перекинулся? Когда речь идет о таких деньгах, жди трупов…

– Дашенька! – он не смеялся, прямо-таки ржал от удовольствия. – Можешь не поверить, но дело абсолютно честное. Совершенно, стопроцентно честное… – и расхохотался заливисто, открыто, как, по уверениям биографов, смеялся юный Ильич, засовывая украдкой шутиху в штаны оппоненту-меньшевику. – Конечно, есть свои нюансы, но это настолько относительно… – словно бы невзначай положил руку ей на коленку, продолжая хохотать. – Нет, настолько все чисто…

Трудно сказать, чего было больше – профессионального или женского любопытства. Не обращая внимания на его тяжелую пятерню, Даша выбрала наиболее верную тактику, глянула ему в глаза и многозначительно улыбнулась:

– Вот увижу сокровища Али-бабы – будет видно…

А про себя подумала, что постарается внести некоторую ясность, не покидая этой уютной хоромины. Еще несколько бокалов, потом, хрен с ним, позволить расстегнуть на себе пару пуговок, запустить рученьки туда-сюда – смотришь, и рассиропится настолько, что… Нет, всего он не расскажет, дураку ясно, не настолько уж потерял голову, но крохотный лучик света… Не пионерка, в самом-то деле, не убудет от пары минут лапанья – в конце концов, не одним мужикам использовать в работе энти методы…

– Ты куда смотришь?

– На стол, – сказала Даша буднично. – Я, между прочим, жрать хочу, как крокодил. Если уж пошли столь откровенные беседы, можно, я думаю, плюнув на жеманство, и поесть…

– Да бога ради! – он с готовностью взмыл на ноги. – Свистнуть Виолетту на предмет чего-то существенного?

– А это мысль, – сказала Даша.

И вскочила, едва за ним захлопнулась дверь. Бросилась к камину. По дороге ее обдал яркий свет фар проезжавшей за окном машины, в полутемной каминной она ощутила себя на секунду попавшим под луч прожектора самолетом… тьфу, что лезет в голову!

За окном повизгивали тормоза, хлопали дверцы, слышался смех и бодрые вопли – еще кто-то прибыл в чудо-городок вовсю наслаждаться жизнью. Даша сначала присмотрелась, примерилась. Потрогала. Убедившись, что аляповато позолоченные фигурки присобачены прочно и ничто не рухнет с грохотом, обеими руками приподняла часы, весившие, казалось, не меньше пуда.

Под часами лежал квадратный конверт из сероватой бумаги, не тоненький, но и не толстый.

На миг она форменным образом остолбенела от удивления. Как певала Маргарита Монро – и наши сказки стали былью… Выходило, что чудеса все-таки случаются. Ниночка Евдокимова нисколечко не соврала, под часами и в самом деле лежала некая захоронка – а следовательно, логично было бы сделать вывод, что и другая половина Ниночкиного рассказа верна, что в этом конверте лежит утаенное Маргаритой нечто, из-за которого ее и убили. Как в кино, честное слово – камин, коньяк «Хеннесси» на столе, роковой конверт.

– Нет, ну ни хрена себе… – тихонечко прошептала Даша под нос от переполнявшего ее избытка самых разнообразных чувств.

И быстренько опустила часы на прежнее место, вновь прикрыв подставкой конверт, тщательно проследив, чтобы подставка и на миллиметр не изменила прежнего положения.

Во всей своей неприглядной наготе встал практический вопрос: куда конверт спрятать, если возьмешь прямо сейчас? Получалось, что и некуда. Единственный карман на платье, чисто декоративный, меньше конверта раза в два. Сумочка лежит в холле, не идти же за ней? В плавки, пардон? Оно и не унизительно, однако будет заметно при ее современном облегающем платьице. В самом деле, положеньице. Современницам д’Артаньяна было легче, их пышные наряды поросенка могли укрыть, не говоря уж о секретном пакете… Одно остается – выжидать момента. А там сунуть под платье, переправить в сумочку… Это ведь то самое, какие, к черту, совпадения, не бывает таких совпадений. Часы давно не сдвигали, каемочка пыли наросла…

Только тут она сообразила, что не одна в комнате. Стольник направлялся прямо к ней, и лицо у него исказилось так, словно они были Штирлицем и Кэт, попавшимися в кабинете Гиммлера при взломе сейфа.

– Что там? – спросила она, привычно взяв себя в руки. И тут же догадалась сама. – Что, гости нагрянули?

Ну да, выходит, те машины не проезжали мимо, а направлялись именно сюда…

– Ага. – прошептал Стольник. – Там наши…

– Ну и что? – спросила Даша спокойно. – Витя, ты меня, честно, разочаровал. Сто тысяч долларов, постоянная любовница, Багамы и Азоры… И затрясся вдруг, как студень.

– Да ничего не студень! – теперь и он опомнился. – Просто это все вышло так неожиданно…

В холле уже стоял громкий разноголосый гомон, привычный аккомпанемент, сопровождавший вторжение подвыпившей компании, и, перекрывая его, господствовал хриплый бас:

– Виолетка, золотце, упала-отжалась! Витек, говоришь? Неизвестная красотка, говоришь? Почему не вижу?

– Спокойно, – сказала Даша с очаровательной улыбкой, ободряюще положив ему ладонь на плечо. – Я – прапорщик Даша, ты не забыл? А никаких там деталей ты и сам не знаешь, у тебя ж ко мне чисто утилитарный интерес.

– Так ты хочешь…

– А что, в окно бежать? – пожала она плечами, подумав, что не уйдет теперь из этого дома, даже если станут выталкивать в шею. – В кои-то веки посижу за хорошим столом с приличными людьми. А ты потом меня отвезешь. Ну, там посмотрим, – и легонько похлопала его по щеке. – Соберись. Главное, ни во что не лезь. Я уж сама как-нибудь за себя постою. Ясно?

– Ясно…

– Молодец. И вообще…

Дверь шумно распахнулась. Ворвался здоровенный краснолицый полковник во всем великолепии, разве что без фуражки. Мотнул головой, огляделся мутными глазами (а если вульгарно и ближе к истине – залитыми шарами), выкинул руку, нацелился в Стольника толстым указательным пальцем и гаркнул:

– Упал-отжался! – Засим прицелился пальцем в Дашу. – Упала… Э, нет! Не тот случай! Подошла-прижалась!

– Сейчас, – сказала она громко, играя глазами, уставилась на него, дерзко подбоченясь. – Ну вот так взяла и кинулась! Полковник, вы, часом, не прямо с плаца? Остыньте…

Он покачался несколько секунд, потом на лице отобразились некие признаки умственной деятельности. Стольник неуклюже торчал рядом, явно не собираясь вмешиваться. Впрочем, если быть к нему справедливым, то и случая для вмешательства не было пока что. Даша, одернув платье, выжидательно молчала – с улыбкой знающей себе цену прелестницы.

И ведь подействовало. Полковник подошел вплотную, почти при этом не качаясь, щелкнул каблуками, приложился к Дашиной ручке:

– Прошу прошения, мадемуазель! Охамели в Азиях-с! Окромя того – поражены и восхищены. Излишне добавлять, кем. Честь имею представиться, полковник Волхович. Соблаговолите ли…

– Мадемуазель Дарья, – сказала она в тон. – Вы так внезапно вторглись, ваше высокопревосходительство, я застигнута врасплох и смущена…

– Приятно слышать, мадемуазель, приятно слышать! – прогудел он, подкручивая несуществующий ус. – Разрешите вашего штафирку на дуэль – и чпок?

– Ну к чему же такие зверства, полковник… – протянула она капризно. – Извольте без варварства, иначе велю кликнуть мою карету и укачу в ночь…

– Понял! – заверил полковник, раскланялся и кинулся назад в холл, вопя на ходу: – Виолетта, ты, главное, сумку не переверни, а то раки расползутся!

Глядя ему вслед, Даша внутренне собралась и посчитала про себя до десяти. Сердце все еще колотилось сильнее, чем ему следовало бы.

Полковник Волхович с медицинскими эмблемами на лацканах тужурки нового образца был тем самым Барином с фотографии. И, соответственно, тем самым «подполковником», что вкупе с неизвестным пока субъектом средь бела дня похитил Нину Евдокимову из милицейской школы. Ошибка исключена – та самая сыто-барственная физиономия с брезгливо откляченной нижней губой, волосы упали на лоб в точности так же… Не бывает таких совпадений.

«Это называется – залетела девочка», – подумала Даша, стоя на прежнем месте и глядя на входящих. Одним из первых появился еще один заочный знакомец, которого она опознала мгновенно, – Роман Фирсов собственной персоной, персонаж фотозабав с участием Маргариты Монро, чуточку загадочный представитель чуточку загадочных столичных воротил… Н-да, залетела. Словно бы наблюдая за собой со стороны, она слушала собственный голос – опамятовавшийся Стольник представлял ее новоприбывшим, начав с Романа, а Даша, как и полагалось по легенде, совершенно безмятежно улыбалась, показывая всем видом, что крайне рада и ничуть не смущена. Судя по реакции ввалившейся компании, подобные случайные знакомства были тут делом самым обычным, и рыжая незнакомка никакого неудовольствия не вызвала. Если ее и принимали за эскортницу, то постарались этого не показать.

Вот теперь началась настоящая суматоха, предварявшая нешуточную гульбу. На подмогу Виолетте неведомо откуда возникли две девахи в черных платьицах с белыми передничками, и все трое, в момент застелив стол скатертью, принялись уставлять его яствием и питием. Волхович увивался вокруг, с гусарской прямотой похлопывая по разным местам и призывая упасть-отжаться (на что никто не обращал внимания). Даша не без тоски во взоре посмотрела на вожделенные часы, отошла и присоединилась к остальным, перебравшимся пока в уголок, чтобы не мешать проворным официанткам или кто они там.

– Полковник, ваше благородие! – громко позвал Роман. – Ну оставь ты девочек, право слово, пока не уронили тебе на ногу порося. Нога твоя меня не волнует, а вот поросенок у нас последний… Пока хозяйка нового зажарит, сто лет пройдет… – И, обернувшись к Даше, сказал совершенно непринужденно, словно они были знакомы сто лет: – Он у нас мужик умный, и весьма, просто любит вот так вот придуриваться, солдафона изображать. В армии просто поветрие какое-то – насмотрелись «Особенностей национальной охоты» и «Лебедь-шоу»… Сюрреалистическая штука – армия.

– А я знаю, – сказала Даша столь же непринужденно. – Сама служила, представьте.

– Да? В чинах?

– Какие там чины, – сказала она чистую правду. – В связистках.

– А теперь?

– А теперь опять на телефоне. Во вневедомственной охране. Аж прапорщик.

– И есть перспективы?

– Ага. Повезет, буду старшим прапорщиком.

– Это же грустно.

– Чем богаты, – пожала она плечами.

К тому времени она успела украдкой рассмотреть собеседника – искусство, доступное даже не обремененным погонами женщинам. Лет сорока пяти, но ни малейших признаков лысины, крепкий, уверенный в себе мужик – уверенность спокойная, без лишнего суперменства. Такой и в самом деле способен играть первую скрипку, под которую поневоле пляшут и Стольник, и ввергнутый в узилище Камышан. Стольник и сейчас выглядит зажатым, как устрица, у которой пытаются плоскогубцами выдрать жемчужину.

Как ни удивительно, пьяный полковник расслышал их разговор. Оставив облегченно вздохнувших служанок, придвинулся к Даше и браво предложил:

– Переходите ко мне, звезда моя, враз перепрыгнем через пошлых прапорщиков и соорудим звездочки побольше с одним просветиком…

– Мерси, – сказала Даша. – Всю жизнь крови боялась, так что с медициной связываться погожу…

Полковник заржал, загадочно похмыкал и вновь кинулся к столу, вопя:

– Виолетта, упала-отжалась! Не манерничай ты с колбасой, кромсай ее, родимую, ломтями погрубее, русские, чай, люди!

– Вообще-то, он не особенно и шутил, – сказала Даше женщина по имени Марина. – Он может и устроить. Так что имейте в виду. Эти его змеюги на петлицах – чистой воды камуфляж. Как у всех особистов.

Полковник, не оборачиваясь, рявкнул:

– Мариночка, автокатастрофу устрою! Не болтай, враг не дремлет!

– Кто кому устроит… – бросила она с пьяным нахальством. – Нынче вам, мон колонель, не тридцать седьмой и даже не восемьдесят пятый… Пойдемте за стол, господа? Душу пора оросить…

Даша оказалась меж Стольником и Романом. Стольник, видимо, до сих пор не выработал должной линии поведения – то бросался наполнять ее бокал, то сидел надувшись, словно мышь на крупу. А взгляд Романа она ощущала на себе все чаще – чисто мужской заинтересованный взгляд, если здесь и была игра, он должен быть великим актером. Сейчас она уже могла сказать со всей уверенностью: это его голос раздался в трубке во время обыска у Камышана, именно он, а не выдававший себя за него рвался сообщить Камышану, что Рыжая села на хвост…

Правда это еще не повод для опасений. Подобные Роману люди сами никогда никого не убивают. Да и не за что ее пока убивать. А вот за Стольника могут потом взяться – если все же знают, кто она такая. Но это уж, цинично выражаясь, его проблемы, оно и к лучшему, послужит живцом…

Остальных она тоже успела рассмотреть, прокачать и оценить. Лощеный джентльмен средних лет по имени Влад не являл собою никаких психологических загадок – быстро стало ясно, что он собирается, не выпендриваясь и не шумя, хорошо поесть, хорошо выпить, а потом повести в постель одну из девочек, в каковую программу изменений вносить не намерен, выполняет ее старательно, как отбойный молоток.

Две девочки, Юля и Надя, тоже не представляли собою бинома Ньютона. Со вкусом одеты, при золотишке, разговор могут поддерживать самый светский – но мечены неизгладимой печатью если не эскортниц, то все равно профессиональных девочек для застолья.

Женщина по имени Марина была несколько загадочнее. Если Надя с Юлей светскими дамами не выглядели как раз из-за того, что чересчур уж казались подчеркнуть эту самую светскость, Марина, годами пятью старше Даши, как раз и выглядела настоящей дамой: платье из разряда простеньких на вид, но ужасно дорогих, драгоценности интересны не глупым обилием золота, а изящной работой, в манерах – ленивая непринужденность хозяйки жизни. Даже полковник, стремительно надиравшийся, задевать ее опасался – ибо был пару раз пригвожден к позорному столбу язвительнейшими репликами, облеченными в безукоризненно вежливую форму, после чего лишь смущенно фыркал, но устроить аварию уже не грозил. Даша уже была уверена, что Марина не соврала насчет истинной профессии Волховича – а это прибавляло загадок. Равно как и безнадежности – если полковник похитил Ниночку, выполняя прямые служебные обязанности, если военные играют какую-то свою игру, к ним не подберешься…

– В честь чего вечеринка? – спросила она у Романа, спохватившись, что выглядит чересчур уж задумавшейся. – Или – просто так?

– Тысяча лет русского рэкета, – усмехнулся он.

– Это как?

– Знаете, кто на Руси был первым, официально зафиксированным в документах рэкетиром? Князь Игорь. Только не тот, про которого написали «Слово» и оперу – муж Ольги и отец Святослава. Все классические детали соблюдены – заявился к древлянам, взял законную дань, потом вернулся и стал, говоря современным языком, гнать беспредел, требовать еще. Древляне обиделись, забили стрелку, устроили разводку, да ненароком и прикончили…

Даша тоже усмехнулась:

– Ну, если уж проводить параллели, то стрелку уже потом забила княгиня Ольга, когда спалила древлянскую столицу… Господи боже мой, выходит, наша история писаная с рэкета и начинается? С града Коростеня?

– Ничего, западноевропейская тоже, – утешил ее Роман. – Все эти германские вожди, которые приходили к Риму и требовали отстегнуть от доходов… Не меняется человечество. А вы, я вижу, далеко не так просты – помните, что Ольга жгла град Коростень…

– Помилуйте, я и не прикидываюсь дурой, – сказала Даша. – Какая есть. А про Коростень я совсем недавно в книжке читала – такой пухлый боевичок, на обложке голая девка с мечом… Постойте, а разве Игоря тысячу лет назад замочили? По-моему, раньше…

– А какая разница? – пожал плечами Роман. – Плюс-минус… Домой торопитесь? (Это он перехватил взгляд, брошенный Дашей поверх его плеча на вожделенные часы.)

– Да нет, с чего вы взяли?

– На часы поглядываете.

– Не на часы, а на камин, – сказала Даша, про себя зарекшись уделять внимание чертовым часам. – Смотрю с тоской и не могу его представить в своем бедном обиталище…

– Ну, слава богу, а я-то решил – дома ревнивый муж…

– Вот уж чего нема, того нема, – сказала она чистую правду.

Еще через пару минут констатировала про себя: а ведь клеится, стервец, галантно, но недвусмысленно. Расклад пар эту версию подтверждает: Надей по-хозяйски завладел полковник, Влад прочно прилип к Юле, а Марина определенно сама по себе, а не чья-то партнерша… Судя по оцепенелости Стольника, он заранее выбывает из борьбы, даже понарошку своих прав не предъявляет, хотя мог бы и подыграть, паразит. Крепко его держит Роман, интересно только, на чем…

Вечеринка была самая стандартная, отличавшаяся лишь роскошью стола: шумная трепотня ни о чем, анекдоты и хохмы, скоро согласно неписаной традиции начнутся пляски и обжиманья по углам, кто-то полезет из-за стола размяться, кто-то останется…

Полковник надирался старательно и умело, откровенно потискивая хлопавшую его по рукам Надю. Марина тоже была изрядно пьяна – но, в отличие от шумного Волховича (оравшего сейчас, что его род происходит от доподлинных древнерусских волхвов, потому и фамилия такая), всецело ушла в неподдельную меланхолию – полное впечатление, что не замечает окружающих, уставясь куда-то в неведомые дали заторможенным взором. В общем и целом, компания, если прикинуть, была самая обычная – не просматривалось пока что скрытых противоречий, старых счетов, взаимных обид. Хорошо знающие друг друга люди в сотый раз собрались на даче приятно провести время… А посему возникает интересный вопрос: что такого могла услышать на одной из подобных вечеринок Маргарита Монро? Зауряднейший треп…

Электричество давно уже погасили, служанки принесли несколько подсвечников. Даша признала про себя, что ей здесь определенно нравится – пока что нет необходимости лицедействовать и вести сложные игры, в голове легонечко зашумело, но выпивка хорошая, а закуска еще лучше, так что держать себя в руках легко…

Первым, возжаждавшим активных развлечений, оказался бравый полковник (впрочем, похоже, его к тому склонила облапанная Надюша, возжаждавшая передышки). Приоткрыли одно из высоких окон, впустив прохладного воздуха, народ разбрелся по каминной, кое-кто вообще вышел, кто-то включил магнитофон. Даша едва не вздрогнула, когда из динамиков рванулся с неповторимой хрипотцой голос Маргариты Монро:

А по чащобам – лешаки,

а на дороге – казаки.

И их дорога тяжела и далека.

Кто бы ведал наперед,

что однажды чешский сброд

выдаст красным адмирала Колчака…

Этой песни Даша прежде не слышала. У нее осталось стойкое впечатление, что запись «домашняя» – на заднем плане явственно присутствовал посторонний шум, голоса, смех. Она сидела в том самом историческом кресле, что приютило некогда лично Л. И. Брежнева, а над ухом у нее надравшийся Волхович подпевал покойнице так, что едва не забивал динамики:

На нас Россия

идет в набег.

Но тем красивей

багряный снег.

Но наши шашки —

верней жены.

Давай отмашку

волкам войны,

руби с оттяжкой,

спасай, казак,

зелено-белый

сибирский стяг!

Мельком глянув на него снизу вверх, Даша поневоле передернулась – физиономия у полковника лишилась пьяного добродушия и выглядела зверски. С таким лицом и в самом деле пластают шашкой от плеча до седла. Он орал с небывалой сосредоточенностью и злостью, поклясться можно, что сейчас-то и полезло подсознание…

К счастью, следом шла вполне нейтральная песенка, где без особой причудливости переплетались измены, сердечные терзания и полевые цветы. Полковник, однако, не в силах был угомониться – направился всерьез снимать шашку со стены, рыча что-то насчет московских колонизаторов и грозя всех распластать, но был на полпути перехвачен Романом, исполнявшим роль умелого дирижера, возвращен к столу и ублаготворен бокалом вина, каковой Роман ему предложил выпить в память генерала Пепеляева.

– Господа инсургенты! – громко заявила Марина. – Вы бы орали поменьше, а то по старому русскому обычаю удачу спугнете… Бонапарт, между прочим, по аустериям не вопил допрежь дела…

Даша перехватила устремленный на холеную дамочку взгляд Романа – совершенно трезвый, жесткий, колючий. Так смотрят поверх ствола, уже плавненько потянув спуск…

Это тут же исчезло, он стал прежним, но переместился поближе и, усевшись в соседнее кресло, притворяясь беззаботным, краешком глаза держал Марину в поле зрения. Даша подобралась – похоже, что-то, наконец, прорвалось наружу, пусть непонятное пока…

Марина, с трудом сохраняя равновесие, присела на широкий подлокотник Дашиного кресла, наклонилась к уху и сообщила оглушительным мелодраматическим шепотом:

– Верно тебе говорю – наши Бонапарты слишком много пьют и слишком громко орут задолго до брюмера, потому из них и не выходит никаких Бонапартов…

«Опять Бонапарт, – констатировала Даша. – И снова брюмер».

– Мужики… – пожала она плечами.

– Вот то-то. Женщинам надо поручать… Точно тебе говорю, женщинам…

Громкий кашель Романа был явно деланным. Марина вдруг слегка обмякла, словно вспомнив нечто для себя важное, прошептала Даше в ухо:

– Прелесть моя, а вас никогда не привлекала женская любовь?

– Абсолютно мимо жизни, – сказала Даша.

– Пьяна я уже, вот досада, нет ни сил, ни искусства тебя соблазнять по всем правилам… Лучше удалиться. – Она, опершись на Дашино плечо, выпрямилась и громко объявила: – Я пошла спать. Чтоб без меня – никаких брюмеров. И девочку не обижайте…

И проследовала к выходу (покосившись перед тем на Романа определенно боязливо). Даша, манерно пуская дым, мотала на ус. Роман торопливо вышел следом. Она обратила внимание, что уже исчезли и Стольник, и Надя. Юля и Влад ворковали в дальнем, самом темном углу. Динамики иностранными голосами выдавали ламбаду, колыхались огоньки свечей, бросая причудливые тени, – это Волхович решительно маршировал прямо к Даше. Подошел, прищелкнул каблуками:

– Танец, мадемуазель?

Секунду подумав, она встала – нужно же в меру сил участвовать в разгульном веселье, не заходя слишком далеко. Хитрый полковник, хоть и был пьянехонек, увел ее в столь же темный угол, где они вместо ламбады заколыхались в некоем примитивном варианте танго. Вопреки ожиданиям Даши, Волхович особенно не лез с руками – так, самую чуточку. Его Надюша все еще не появилась.

– А кто такой генерал Пепеляев? – спросила она, чтобы отвлечь бравого вояку от попыток исследовать ее бедро.

Подействовало. Даже руку убрал повыше. Воодушевился:

– Был такой генерал, Дашенька. У Колчака. Именно его ребята брали Пермь – зимой девятнадцатого, в штыки, полуразутые, без патронов… И было тогда генералу, между прочим, двадцать девять лет… Бог ты мой, как они вышибли красных – тараном, по-сибирски… – рука вернулась на прежнее место. – Но это – дела давно минувших дней, а если поговорить о дне сегодняшнем – как вы относитесь к бравым, уставшим от жизни полковникам?

– По-матерински.

– Это – в кроватку уложить?

– Не-е, – сказала она, хлопая по руке. – По головке погладить и утешить: мол, будешь еще генералом, глупый, не переживай…

– А я буду, – сказал он с пьяной серьезностью.

– Дай бог.

– А хочешь быть генеральшей? Тебе пойдет. С такими ножками…

– Полковник, это уже не ножки…

– Гусар в такие тонкости не входит… – Он крепко прижал Дашу к себе. – Я человек прямой, упал-отжался… Твои трехдюймовые глазки… И так далее. Золотом осыплю. И разными прочими алмазами.

– Болтать вы все любите… – кокетливо сказала Даша.

– Я?! – полковник громко икнул ей в самое ухо. – Гусарский офицер прикуривает от ассигнаций… – Держа Дашу за талию одной рукой, он полез правой в нагрудный карман кителя, вытащил какую-то бумажку и в самом деле поднес ее к щелкнувшей зажигалке, которую ухитрялся держать той же рукой.

Поднял горящую бумажку повыше, Даша отшатнулась, чтобы не обжечься.

– Вот так-то, – гордо сказал полковник, затаптывая каблуком на полу останки непонятной бумажки. – По самому что ни на есть по-гусарски… Прошу, мадемуазель!

Извлек вторую, неразличимую в полумраке, двумя пальцами запихал ее Даше в кармашек платья, немилосердно при этом скомкав. Даша не успела ничего ответить или предпринять – за спиной у полковника возник Роман, поднял с пола обгоревший клочок, небрежно – не слишком ли небрежно? – зажал в кулаке. Громко сказал:

– Мон колонель, тебя можно на два слова? Тут небольшая проблема…

Оба отошли к двери. Даша уселась на прежнее место, извлекла из кармана скомканную плотную бумажку и добросовестно попыталась рассмотреть в полумраке.

Больше всего это походило на ассигнацию – плотная бумага, многоцветная сложная сетка, выполненная с величайшей тщательностью. Цифры «1000» продублированы надписью: «Тысяча соболей». На одной стороне – красиво изображенная тайга, на другой – плотина, возможно, и Шантарская ГЭС. А поверху надпись на двух языках: «СИБИРЬ – SIBERIА». И еще…

Никакой ошибки – точная копия одного из гербов с эскизов покойного Сагалова. Два медведя держат щит с сосной и солнцем. Полное совпадение деталей. «Это, Изольда Викторовна, и ценнее денег, и в сто раз опаснее… Для меня одного», – молниеносно пронеслось у нее в голове. Что ж, покойный художник оказался пророком – хотя бы в данном случае. Но что же это за чудо такое? Даже в тусклом свете можно разобрать, что изготовлено с превеликим тщанием…

Спохватившись, она спрятала загадочную бумажку в кармашек, предварительно свернув вчетверо. И все равно, осталось впечатление, что Роман уголком глаза видел ее маневр… Они с полковником еще пару минут толковали о чем-то, потом разошлись в разные стороны – полковник вышел из каминной, а Роман направился к Даше, присел на подлокотник и спросил:

– Скучаете?

Реплика, вообще-то, была заезженная и пошленькая, но он ухитрился произнести ее совершенно естественно, как озабоченный весельем гостей радушный хозяин.

– Скучновато стало, – ответила Даша искренне.

– Ну, сейчас кино поставим, из ракетниц постреляем, еще что-нибудь отчудим, чтобы вульгарно не наливаться коньяком… Вам, кстати, принести?

Даша кивнула. Он моментально вернулся с двумя рюмками, отпил из своей, озабоченно поинтересовался:

– Как вам здесь, не обижают?

– Ничего.

– Новый человек себя иногда неуютно чувствует…

– Ничего, – сказала Даша. – Я не из робких. Послушайте, что-то я Виктора не вижу…

– И не увидите, – с видом крайнего простодушия сказал Роман. – У него тут обнаружились неотложные государственные дела, вот и пришлось срочно уехать, не попрощавшись.

– Врете, – сказала она задорно, притворяясь чуточку более пьяной, нежели была. – Выставили мужика…

– Если мужика можно выставить, это уже не мужик… Я прав?

– Возможно.

– Только не говорите мне, будто ужасно опечалены. Уж простите, я за вами немножко понаблюдал. Сидели, как чужие. И не похоже это на обычную размолвку.

– А вы психолог?

– Любитель.

– Интересно, как же я теперь? – спросила Даша.

– Ну, это не проблема. Могу распорядиться, чтобы вас отвезли домой. Только стоит ли? Наверху куча спален, выберите потом любую свободную, и никто к вам ломиться не будет…

– И вы тоже?

– Поверьте, в жизни к женщине не ломился. Либо приходил, либо чуял нутром, что идти бесполезно.

– А сейчас что вы чувствуете?

– Ну, чтобы сразу внести ясность – я вас ни минуты не принимал за… эту самую. Есть кое-какой жизненный опыт. Что до чувств… Слишком вы хороши, для этого болвана. – Он тихонько рассмеялся. – Вы и не подумали за него обижаться, Даша… А это мне дает надежды.

– Не привыкли получать отказ, а?

– Не надо, ладно? – сказал он серьезно. – Во мне не больше от ловеласа, чем в любом обычном мужике. И не ждите ни пьяных признаний, ни веера кредиток под ноги. Просто-напросто не хочу вас отпускать. Я человек спокойный, но иногда случается… вспышка молнии. Как сейчас. Можете не верить, можете смеяться, но произошла… молния. Я не про эти пошлости вроде любви с первого взгляда, помилуйте. Но меня к вам тянет, что случается редко…

«Пожалуй, следовало бы скромно потупиться», – подумала Даша. Не из скромности, так из кокетства. Однако продолжала пытливо смотреть ему в глаза снизу вверх.

Как ни смешно, но частичкой души, самой что ни на есть крохотной, она попала под его уверенное обаяние. Уж себе-то можно втихомолку признаться. Все-таки кое в чем она была самой обыкновенной женщиной. Со всеми проистекающими отсюда желаниями и помыслами.

А сидевший рядом мужик производил впечатление, что греха таить. Кем бы он ни был. Он был надежный – извечная бабья мечта, какой бы сильной ни была ты сама…

Они очень долго смотрели друг другу в глаза, потом Роман спокойно спросил:

– Остаетесь?

– Уговорили, – сказала Даша. – Куда уедешь от такого коньяка…

Она постаралась обозначить голосом некую шутливость, дать ему понять, что никаких таких особых обязательств на себя не берет. Похоже, понял должным образом, улыбнулся:

– Возвращаемся к достархану?

Даша следом за ним пошла к столу, где уже устроился Влад со своей девочкой и неведомо откуда взявшаяся Надюша. Роман галантно отодвинул ее кресло, она села, потянулась к своей тарелке…

И встрепенулась, оказавшись под теплым ливнем, внезапно обрушившимся на нее вместе со множеством каких-то мягких комочков. Рядом дернулся Роман, проскрипев ножками стула по паркету, тихонько выругался под нос.

Даша вскочила, чисто машинально, по инерции пытаясь отряхнуться, – но видела уже, что мокрехонька. Теплая жидкость затекла за вырез, за шиворот попали непонятные комочки. Громко ойкнули девушки, пьяно рассмеялись.

– Ну ты артист, полковник… – сердито бросил Роман, пытаясь, как и Даша, отряхнуть пиджак, на глазах покрывавшийся темными полосами и пятнами.

Полковник Волхович растерянно покачивался рядом, обеими руками держа перед собой хрустальный жбан и зачем-то заглядывая в него. Он поморгал, грустно сообщил:

– Хороший, должно быть, был компотик… Вишневый.

Роману досталось, но не особенно – содержимое сосуда пролилось главным образом на Дашу. Платье уже прилипло к телу.

– Даша, наденьте ему на голову этот сосуд, – бросил Роман. – Я вас прямо-таки умоляю. Ну какого черта тебе, особист хренов, понадобилось официанта изображать?

– Думаю, помогу Виолетке… – убито протянул полковник, качаясь без всякого ритма по загадочной амплитуде.

– Помог! Платье за тобой, имей в виду. И не из «Марины», а как минимум из «Шарма».

– Да ладно, – сказала Даша великодушно. – Но вот что мне теперь делать прикажете?

Роман снял пиджак и швырнул на кресло:

– Зови Виолетту, оберст, пусть придумает срочно что-нибудь.

Моментально явившаяся Виолетта отнеслась к случившемуся со спокойствием каменной бабы – должно быть, на ее глазах тут происходило и не такое.

Даша была быстренько препровождена в роскошную ванную, откуда вернулась в длинном атласном халате – свои собственные вещички до последней тряпочки пришлось поручить заботам экономки – достигавшем пола, но настолько мягком и тонком, облегавшем при малейшем движении, что она чувствовала себя едва ли не голой. К тому времени она уже плохо верила в случайность происшедшего – взялось неведомо откуда такое убеждение, и все тут. Слишком много трезвых взглядов Романа перехватила, начала уже понимать, что «второй план» у вечеринки определенно был, что с какого-то момента что-то пошло вразнос. Она ничего еще не понимала толком, но чутьем хорошего сыскаря прилежно отмечала все шероховатости.

Волхович таращился на нее, как голодный бродяга на кусок ветчины – так, что Роман моментально заметил и бросил:

– Челюсть подбери, Лаврентий Палыч.

– Вот уж Лаврентия Палыч прошу к нашей службе не припутывать, – обиделся Волхович, но челюсть подобрал и поневоле занялся Надюшей.

– Вообще-то, шуточка на уровне пионерлагеря, – тихонько шепнула Даша Роману.

– Ты о чем? – вполне натурально удивился он.

– О компотике, – сказала она, придвигая свою рюмку. – Об ем, вкусном… Слушай, а почему они перед тобой на задних лапках бегают?

– Потому что такими уродились, – ответил он серьезно, таким же шепотом. – Карма у них такая. Я не говорю, что ты – другое дело, я это и так знаю…

Даша с превеликим неудовольствием отметила, что начинает загонять профессиональные заботы на второй план. Бог ведает, что на нее такое действовало – то ли окружающий уют, то ли осознание, что ничего интересного она, пожалуй, сегодня больше не выведает. Оставалась одна цель, недвусмысленная, – конверт под часами. И реальный шанс не добраться до него ночью – по некоторым случайным обмолвкам Волховича она поняла, что вечеринка будет продолжаться и завтра, мало того, бравый полковничек намерен расположиться с пассией прямо в каминной, ибо обожает, видите ли, медвежьи шкуры и колеблющееся пламя… А утром и тем более не доберешься, утром придется отсюда убираться…

Словом, как ни крути, а шанс один – занять единственную спальню, примыкающую к каминной, а занять ее можно с помощью одного-единственного способа…

«Ну и ладно, – подумала она хладнокровно, пока сильные пальцы Романа бережно играли ее ладонью. – Переживем, не такое бывало. Благо в глубине души внутреннего сопротивления и нет. Кто сказал, что этот метод – привилегия мужского пола?»

Вечеринка тормозилась, как катящийся по инерции автомобиль с выключенным мотором, – всем было ясно, что пора кончать с застольем. Даша подумала, что ей, как ни странно может показаться, повезло: впервые попался такой противник. Дело даже не в силе – покойный Фрол был еще сильнее, но с ним, к стыду своему признаться, невозможно вести борьбу на равных.

А вот Роман… С ним совсем иначе: волчара, конечно, если у той стороны и есть главарь, это как раз Роман, женская интуиция в сочетании с интуицией профессиональной дает столь беспощадный рентген, что ошибка исключена. Однако он – противник под стать гончей. Вполне достоин. Получится честный гладиаторский поединок – с тем немаловажным уточнением, что Роману не за кого мстить, а вот Даше… А если в твое сердце стучит пепел, нет нужды стесняться в средствах и сожалеть о сущих глупостях…

Приняв окончательное решение, она посмотрела ему в глаза так, что не понять ее было решительно невозможно, встала и отошла к камину. Ничуть не играя, облегченно опустилась на медвежью шкуру и, обхватив колени, уставилась в огонь так, словно надеялась увидеть саламандру (камин к тому времени уже разожгли бесшумные служанки).

За спиной у нее с шумом отодвигали кресла, послышались удаляющиеся торопливые шаги. Настала тишина. Она и не подумала обернуться, фыркнула про себя: любопытство губит кошку, но гончей, похоже, идет на пользу. И сидела, глядя на лениво колыхавшиеся ало-золотистые языки пламени, пока не почувствовала сильные ладони на своих плечах.

…Она позволила себе немного подремать, потом усилием воли разлепила глаза, на ощупь взяла сигареты со столика, щелкнула зажигалкой, замерла, выпуская дым и прислушиваясь со звериной чуткостью к размеренному дыханию рядом. Решив, что настало время, соскользнула с постели, одним гибким движением влезла в халат и бесшумно направилась к двери. Ни одна паркетина не скрипнула – в старые времена, да еще для таких людей, строили на совесть, – а толстый ковер глушил бы шаги и погромче.

Оказавшись в каминной, немного постояла, чтобы глаза привыкли к полумраку. Здесь было чуточку светлее, чем в спальне, одну из портьер задернули неплотно, и внутрь просочилось немного света – снаружи все еще горели фонари. На стене бледной полосой отсверкивал обнаженный клинок шашки.

Даша подошла к камину. Угли давно остыли, и камин казался бездонной черной пастью. Часы, как и в прошлый раз, подались легко.

В конверте было что-то плотное, жесткое даже – но легко гнувшееся под пальцами. Сгубившее кошку любопытство дало о себе знать – воровато оглядываясь на дверь спальни, она запустила пальцы в конверт, извлекла небольшой гибкий диск. Похоже, именно это именуется «дискетой». Оно самое. Интересно, право, Маргарита Монро и компьютер – вещи, совмещавшиеся в сознании с трудом. Впрочем, чтобы украсть такую безделушку, не нужно быть специалистом…

Она назубок помнила, куда вчера положила сумочку-чемоданчик. Быстро извлекла ее из-за дивана у стены, открыла. В крышке был давно устроен небольшой тайничок, куда при необходимости можно спрятать даже пистолет ПСМ – мало ли где придется появиться в облике беззаботной девицы с безобидной дамской сумочкой, вот и пригодилось впервые за три месяца. Сюда, конечно, и не стоило брать с собой пушку – захоти ее кто здесь убрать, никакая пушка не поможет, – а вот сам тайничок оказался как нельзя более кстати: не зная секрета, где нажимать, ни за что не откроешь, да и снаружи незаметно…

Конверт с дискетой надежно упокоился в тайничке. Положив сумочку на прежнее место, Даша брякнула вьюшкой, отерла пальцы уголком подола и вернулась назад, нырнула в постель, чувствуя себя на седьмом небе – кажется, наконец-то подвернулась возможность слопать фигуру противника. Фигура пока что крайне напоминает кота в мешке, но пустяковину здесь прятать Рита не стала бы. «Не стала бы она прятать пустяковину», – повторяла Даша про себя, как заклинание.

– Где бродим? – сонным голосом спросил Роман, пошевелившись.

– Вьюшку ходила посмотреть, – ответила она спокойно. – Неровен час, забыли бы открыть… Я ведь деревенская, у нас это вбито…

– Какую вьюшку? – не понял он спросонья.

– Эх, городской ты человек… – хмыкнула она. – Там есть такая заслоночка, и если ее забудут закрыть, пока печь еще не прогорела…

– Да помню… Открыть забыла, говоришь…

Даша не сопротивлялась, закинув голову. Сопротивляться сейчас было бы уже и глупо – да и не хотелось, откровенно говоря. Раскрываясь навстречу неспешно вторгавшейся плоти, она с трудом подавила смешок и, включаясь в медленный ритм, успела вспомнить фразочку из какого-то боевика: «Ты, Мартин, думаешь, будто ее трахаешь, но это она тебя трахает…»

И застонала, когда все постороннее, кроме наслаждения, напрочь вылетело из головы.

Глава тринадцатая

Утро живых мертвецов

Она проснулась от ощущения передвижений в комнате, не шевелясь, открыла глаза. Ничего жуткого не происходило, к ней не крались убийцы – это одевшийся Роман, стараясь двигаться потише, перекладывал что-то в карманы со стола. За окном, судя по всему, стояло раннее утро. Даша потянулась, спокойная и ублаготворенная, не чувствуя ни похмельного неудобства в голове, ни угрызений совести, а равно и прочих комплексов. Потому что не осталось впечатления, будто ее использовали или унизили – вышла самая обычная ночь свободных людей, признаться по секрету, удивительно подходивших друг другу в «системе горизонтальных координат». В вертикальных, впрочем, тоже. Кое-что из пережитого ночью с ней проделывали впервые в жизни, но никакого внутреннего протеста это не вызывало. «Чуточку неправильная ситуация, – подумала она, все еще потягиваясь. – Следовало бы разозлиться, что ли… Хотя – не обязательно. Это только в кино агенты или агентессы, оказавшись в ее положении, моментально размякают душой, выдают себя с потрохами постельному партнеру-противнику, взахлеб делятся секретами и отказываются от дальнейшей борьбы. А вот вам шиш, игра продолжается…»

А поскольку игра продолжалась, она уселась в постели, прикрывшись одеялом до пояса, улыбнулась нежданному любовнику, как надлежало: чуть смущенно, с сытой умиротворенностью опытной женщины, вполне довольной новыми впечатлениями.

Он подошел, присел рядом. Даша позволила себя поцеловать, поцелуй вышел долгим и влажным. Дальше он не пытался продвинуться – чуть отстранился, улыбнулся:

– Бежать надо, вот ведь что… Дел невпроворот.

Даше понравилось, как он держался. Она терпеть не могла обе крайности, в которые бросает мужиков после бурной ночи со случайной подругой: и павлинью позу триумфатора, и скорбное раскаяние. Роман же держался совершенно естественно, словно они были знакомы сто лет и половину этого срока провели в одной постели. Даша подумала мельком, что, вполне возможно, сидит сейчас на том самом ложе, где почивала Маргарита Монро.

Словно подслушав ее мысли, Роман усмехнулся:

– Историческая койка. Леонид Ильич тут провел две ночи.

– В одиночестве?

– Вряд ли, вождь в те года был еще крепок…

Он полез в карман, увидев ухмылку Даши, поторопился пояснить:

– Дарья, не криви губы, я и не думаю вытаскивать бумажник… Надо же тебя снабдить всеми моими телефонами. И твой, кстати, записать.

– Бо-ог ты мой, – сказала она, все так же ухмыляясь. – Неужели так понравилась? Роковые признания будут?

– Да нет, – сказал он спокойно. – Зачем мне тебе врать? Я и не упомню, когда терял голову напрочь, так, чтобы катилась по полу, стуча и цепляясь ушами… Малость очерствел душой, чего уж там. Но ты – просто прелесть, и все у нас с тобой получается удивительно гармонично. Чертовски друг другу подходим. Такую формулировку ты не считаешь мужской лапшой на уши?

– Да нет, пожалуй, – сказала она, без тени неудовольствия ощущая, как скользят по груди и шее сильные мужские ладони. – Что-то сермяжное в этом есть…

– Оставайся, а? Подремлешь, а я постараюсь к обеду вырваться, проверну все, что назначено, потому что нельзя переигрывать без ущерба для репутации, но уж потом…

– Увы, – сказала она грустно. – Я человек служивый, мне на дежурство к девяти…

Он, что Даше понравилось, принял это совершенно спокойно, даже не попытавшись вкрутить что-нибудь насчет ослепительных перспектив и готовности взять на полное содержание. К сожалению, она до сих пор не могла понять, играет он или нет, знает ли с самого начала, с кем имеет дело. Один из редчайших случаев, когда чутье и интуиция взяли да подвели… Мало на ее пути встречалось таких волков, клиент в массе своей пер дешевый, невысокого полета…

И преспокойно нацарапала на подсунутой визитке номер телефона одной из дежурных частей, где в ответ на просьбу позвать «прапорщика Дашу» наверняка послали бы очень далеко, поскольку никаких прапорщиков там не имелось отроду, да и ни одной Даши не могло оказаться. Правда, при этом ощутила легкое сожаление – если смотреть правде в глаза, вовсе не отказалась бы от повторения такой ночи. Однако в ее положении подобные номера неписаными инструкциями не то чтобы запрещены, но могут привести к крупным неприятностям, если оступишься.

– Придется бежать, – сказал он с сожалением. – Нет, ты не спеши – сейчас распоряжусь насчет кофейку в постель, а потом тебя отвезут. Если хоть один холуй носом дернет, скажи мне потом, головы поотрываю. Когда тебе лучше позвонить?

– После шести, – сказала она, честно и открыто глядя ему в глаза. – Тогда уж я точно буду свободна…

И, глядя, как захлопывается за ним дверь, подумала: вне всякого сомнения, великий драматург Вильям Шекспир женщин знал неплохо. «О жены, порожденье крокодилов! О женщины, вам имя – вероломство!» Написать так мог лишь недурственный знаток женской природы…

Буквально через минуту, деликатно постучав, заявилась горничная с подносом, где красовался маленький кофейник и уйма крохотных бутербродов со всевозможными вкусностями. Даша все это смолотила без моральных препонов – подобное с ней случалось впервые в жизни и вряд ли когда-нибудь повторится, так что можно себе позволить испить экзотики до донышка…

Накинула халат и вышла. В каминной одиноко сидел полковник Волхович, бледный и грустный с перепою, взирая на шеренгу пивных бутылок и никак не решаясь начать. По слабости организма, должно быть, он и не пытался начать интимные поползновения – лишь печально глянул на Дашу и изрек:

– Сколько ни жри, а похмеляться всегда будешь водою…

– Глубинное замечание, полковник, – сказала она сочувственно, откупорила бутылку и сунула ему в руку. – Ну, упали-отжались?

И пошла к двери, ухмыляясь. За спиной полковник принялся шумно сосать пиво из горлышка.

Когда минут через десять, поплескавшись в ванной, она шла назад, полковник выглядел уже бодрее, попытался изречь нечто куртуазное, но Даша молча показала ему язык, без труда увернулась от попытавшейся приземлиться на ее бедро ладони, скрылась в спальне, подхватив по дороге сумочку. В спальне давешняя горничная как раз расстилала на покрывале ее платье, сухое и не носившее ни малейших следов вчерашнего компота. Аккуратно положила поверх Дашино бельишко, пакет с колготками, вышколенно спросила:

– Какие будут пожелания? Машина готова.

Даша запустила два пальца в кармашек и, убедившись, что он пуст, сказала:

– У меня тут лежала важная бумага…

– Простите? – с кукольного личика на нее смотрели невиннейшие глупые глазищи. – Там ничего не было, честное слово… Мы бы непременно заметили, здесь ничего не пропадает…

– Не было?

– Не было, – заверила куколка.

«Бесполезно, – подумала Даша. – Значит, вот так…» Она прекрасно помнила вчерашние мизансцены: вот Роман уперся в них с Волховичем тяжелым взглядом, аккурат когда полковник совал ей в кармашек загадочную бумажку… вот он бережно поднимает обгоревшую половинку другой, прячет, ничуть не обинуясь тем, что пачкает пеплом карман дорогого пиджака…

Возможно, как раз для этого и понадобилось опрокидывать на нее жбан с компотом. Загадочная «тысяча соболей» должна была исчезнуть… Версия? А похоже…

– Телефончик, обворожительная… – с надеждой пророкотал полковник, когда она, уже одетая, шла по каминной.

– Проще простого, – сказала Даша. – Ноль один, ноль два, ноль три.

Через пять минут она покидала «Золотую падь», вольготно сидя на заднем сиденье темно-синего «форда». Дискета, как Даша успела убедиться, оставалась в тайничке. А в голове уже понемногу стала оформляться версия – первые наброски, зыбкие пока, но имевшие право на существование…

В случайности она не верила. Загадочную бумажку, больше всего похожую на денежку, купюру, ассигнацию, у нее постарались изъять вполне целеустремленно и якобы невзначай. Случайно, без причины такие вещи не происходят. Нажравшись и желая произвести впечатление, полковник нечаянно приоткрыл краешек какого-то темного секрета, и пришлось срочно импровизировать на ходу, из-за спешки не утруждая себя тонкостью разработок. А это могло означать лишь одно: таинственные «соболя» пока что не поступили в обращение, иначе ничего и не произошло бы…

Этикетку подыскать легко: очередной денежный суррогат. На необъятных просторах России их давно уже развелось превеликое множество. Чтобы не ходить далеко, достаточно вспомнить о прошлогодней инициативе южных соседей: в Тохарской республике (бывшей Тохарской автономной области, недавно без особого скандала сбежавшей из-под юрисдикции Шантарской губернии и выбившейся в субъекты Федерации) нежданно-негаданно ввели свои «тохарчики» – этакие квазиденежки, которыми платили пенсии и рассчитывались с отощавшими бюджетниками. Поскольку это все же не деньги, отоваривать их можно было исключительно в специальных магазинах. Но вид они имели вполне авантажный: водяные знаки, сетка, все прочие причиндалы, даже степной пейзаж изображен с одной стороны, а с другой – портрет статского советника Харзычахова, первого тохарца, закончившего при царе-батюшке университет и вышедшего в статские чины.

Так вот, что характерно: повсюду, где появлялись какие бы то ни было суррогаты, по какому-то загадочному совпадению тут же отыскивались деятели, ухитрявшиеся наварить на непонятных простому обывателю сделках вокруг суррогатов вполне натуральные живые денежки. Исключений из этого немудрящего правила пока что не было. И потому пытливая милицейская мысль устремилась по проторенной дорожке.

Предположим, в обстановке строжайшей секретности в Шантарской губернии готовят к обращению эти самые «соболя» – нечто аналогичное «тохарчикам», векселям «Шантарэнерго» или государственным казначейским обязательствам. Заранее можно биться об заклад, что в этом случае уже расписаны места вокруг большого сладкого пирога, привилегированным едокам выданы пронумерованные ложки-вилки, у запертых наглухо дверей стоят бдительные лакеи, бдящие, чтобы ни единая крошка не пропала. В такой ситуации даже по невзначай залетевшей мухе начнут лупить из ручного пулемета…

И никак иначе. В наши веселые времена сунуть нос за кулисы потаенных финансовых сделок – все равно, что в старину тянуть за мужское достоинство огнедышащего дракона. Самые жуткие секреты – как раз банковские. Куда там наркодельцам…

Стоит только предположить, что Маргарита Монро и кое-кто из ее знакомых оказались впутанными в эти дела: кто участником, как Сагалов, кто случайным свидетелем, а то и шантажистом – многое получает объяснение. Пусть даже детали остаются непроясненными, главное понятно. Сагалов, несомненно, был причастен к изготовлению «соболей» – не зря один из его эскизов красуется на «кредитке». Маргарита могла что-то ненароком узнать – в точности как вчера Даша. И кто-то, не исключено, решил, что сможет срубить легкую денежку – не подозревая, какого тигра тянул за усы…

Даша даже ощутила легкое, приятное головокружение – до того идеально все складывалось. Правда, есть и оборотная сторона – можно налететь на нешуточное противодействие, как на каменную стену, – но в конце туннеля, похоже, наконец-то замаячил свет. Даже сейчас, при первых прикидках, в эту жуткую мозаику укладывается почти все – череда смертей, странности и кажущиеся несообразности, мгновенно прослеживаются связи, исчезает поганое ощущение непроглядного мрака…

И появляется ощущение слежки. Она давно уже заметила в зеркальце заднего вида неотступно висевшую на хвосте серую «Волгу» – пожалуй, появившуюся вскоре после въезда в город. Сгоряча подумала было, что это ее недавние собутыльники шкодят, но тут же отбросила эту мысль – не было смысла, Дашу и так вез их человек…

Трудно сказать, заметил ли хвост шофер «форда». Никаких попыток оторваться он не делал, и «Волга» сопровождала их чуть ли не до самого Дашиного дома, отстала уже на перекрестке, свернув влево, когда они поехали прямо.

Из педантичной предосторожности она попросила водителя остановиться у соседнего дома, дождалась, когда «Форд» уехал, и направилась пешочком к родимому подъезду, сгорая от нетерпения, – от лежавшей в сумочке дискеты, казалось, пышет жаром.

В подъезде она застала диковинное диво – аккурат меж ее площадкой и нижней расположились выпивохи, но крайне нестандартные. Три классических интеллигента – очки, реденькие бороденки, угнетенные рынком физиономии, потертые пальтишки. На приступочке стояла откупоренная и початая бутылка сухого, судя по отсутствию стакана, потребляемого из горла, но на нее не обращали внимания – один из троицы, прижав к стене газетный лист с полузаполненным кроссвордом, размахивал в воздухе дешевой шариковой ручкой, словно дирижерской палочкой, и восклицал:

– Философская теория из восьми букв! Вторая – «о». Ну? Стыдно, господа!

Такого Даша в своем подъезде еще не видывала – обычно пил меж этажами народ более примитивный. Обогнув сюрреалистическую троицу, она не удержалась – в ответ на очередной призыв дирижера: «Философская теория из восьми букв!» обернулась и громко бросила:

– Пофигизм!

И, все еще ухмыляясь, будучи в самом великолепном настроении, отперла дверь. Здесь ее ожидала новая неожиданность – на вешалке рядом с серым пуховиком родителя красовалась темная шубка из искусственного меха. Даша прислушалась, но особых шумов в отцовской комнате не уловила. Это было что-то новенькое – обычно майор Шевчук своих пассий на эту квартиру не притаскивал, блюдя подобие нравственности…

Стараясь двигаться потише, она прошла на кухню и быстренько сварганила себе кофе. Потом позвонила на службу и отдала продуманные еще в машине распоряжения.

В дверь позвонили, аккурат когда она натягивала свитер. Пистолет уже был в кобуре на поясе, и она открыла дверь, не утруждаясь предварительным обозрением в глазок, – вряд ли кто-то явился бы белым днем всаживать в нее обойму…

Здравствуйте вам! На площадке стоял Роман, без шапки, в расстегнутом пальто, разглядывал ее с непонятным выражением – скорее насмешливо. Даша растерялась на миг самым натуральным образом.

– Привет, прапорщица, – сказал он, как ни в чем не бывало.

Ее серые клеточки уже работали на повышенных оборотах, как мотор гоночной машины. Спохватившись и придав лицу непроницаемое выражение, скрестила руки на груди и спросила:

– Логунов?

– Ага, – сказал Роман с ухмылочкой. – С утра наскочил на меня в управе, глазенки бегают, челюсть прыгает, получилась то ли сцена ревности, то ли непонятно что. Очень он боялся, как бы тебя там ночью не зарезали и не закопали под сосной… или не вздумали лезть с непристойными предложениями. Нет, ну кто бы мог подумать, что ты – это ты, звезда сыска. Мне даже страшновато стало задним числом…

– Адрес откуда узнал? – сухо спросила Даша.

– Ну, дальше было совсем просто – для моих скромных возможностей… Впустишь?

– Две минуты в твоем распоряжении, – сказала она, посторонившись. – Я на работу улетаю, сейчас машина подойдет…

Смешно, но она до сих пор не сообразила, как держаться. Не ожидала такой прыти… а может, и не прыть вовсе? Заранее просчитанный ход?

– Ну, так в чем дело? – спросила она нетерпеливо, сунув ему чашку кофе и присев у кухонного столика.

– Ты одна?

– В комнате – родитель с пассией, скоро, должно быть, кофейку возжаждают…

– Ну и что? Мы с тобой вроде бы совершеннолетние…

– Зачем пришел?

– Даша, я что, попал в немилость? Так резко?

– Да нет, при чем тут… – пожала она плечами. – Просто не ожидала…

Ситуация была – глупее некуда. Даша отчаянно искала выход, чувствуя себя сопливой девчонкой, еще не привыкшей к сложностям с мужчинами.

– Значит, заложил меня Виктор… – протянула она.

– Ну и прекрасно. А то у меня было стойкое убеждение, что телефончик ты подсунула неправильный… Угадал?

– Слушай, что тебе надо?

– Да чтобы все продолжалось, – сказал он безмятежно. – Так даже лучше, без маскарадов-то…

– А если я не хочу?

– Ой ли?

– Ты что, и в самом деле полагаешь себя лучшим мужиком в мире? – сердито бросила Даша.

– Господь с тобой, Дашенька, не настолько я нахален… – он нагнулся и взял ее за руку. – Нам просто было хорошо, жалко это обрывать, вот тебе и вся правда…

– А если мне не жалко?

– В глаза мне посмотри.

Она подняла голову – и впервые в жизни не смогла с холодным достоинством встретить мужской взгляд. Оставалось надеяться, что ничего он не заметил, – но надежда была дохленькая.

– Я прекрасно понимаю, что ты гордая, – сказал он тихо. – И не намерен на твою гордость покушаться. Но и отцепиться от тебя, прости, уже не могу. Солнечный удар, как говорится…

Самое грустное, что слушать это было приятно – как, ни напоминай себе, что он может с ней играть точно так, как она сама играла с ним совсем недавно… «Бог ты мой, – подумала она беспомощно, – неужели и Рыжая ухитрилась однажды влипнуть?»

– Давай я за тебя все скажу, – усмехнулся он. – Влияние момента, каприз, теперь ты досадуешь и сожалеешь… Только это все ерунда, верно? Я же не пацан, могу определить, когда женщине по-настоящему хорошо…

– Слушай, мне в самом деле некогда, – сказала она, пытаясь вернуть тону непреклонность.

– Ну хорошо, – Роман отпустил ее руку, отступил на шаг. – Не буду приставать. Работа есть работа, работа есть всегда… Ты просто будь готова к тому, что я совсем скоро возникну на пороге с огромадным букетом… Ладно?

– Там посмотрим, – сказала она, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Когда входная дверь захлопнулась за ним, Даша вернулась на кухню, одним глотком допила остывший кофе и с превеликим удовольствием затейливо выругалась про себя. С-ситуация… Сразу и не сообразишь, что теперь делать. Чертовски хотелось верить, что он говорил искренне. Однако профессиональная недоверчивость моментально подбрасывала свою ложку дегтя: что же, он, такой умный, хваткий и проницательный, будучи о ней, надо полагать, уже немного наслышан, поверил, будто Рыжая прикатила в «Золотую падь» развеяться самым примитивным образом? С явным ничтожеством Витенькой Логуновым? Свежо предание… Нет, надо взять себя в кулак и играть по высшему классу…

Скрипнула дверь. Даша вышла из кухни, чуточку сердясь, что приходится ломать голову над очередной сложностью, пусть и мелкой: интересно, кого это родитель приволок, и как с ней держаться?

На миг ей показалось, что она то ли спит, то ли самым внезапным образом рехнулась.

В коридоре, преспокойно сложив руки на груди, стоял и смотрел на нее с легонькой усмешкой человек, вторую неделю, как считалось, мирно лежавший на Кагалыке под помпезным черномраморным памятником. Невысокий, лысоватый, лобастый – господин Гордеев, Фрол, «черный губернатор» собственной мрачной персоной.

Из-за его плеча мгновенно выдвинулась крепенькая, довольно симпатичная блондинка в синем свитере, вполне профессионально держа дулом вверх черный пистолет, замерла и уставилась на Дашу со спокойной уверенностью хорошо обученной служебной собаки, привыкшей кусать не раньше, чем это по-настоящему необходимо.

– Доброе утро, Дарья Андреевна, – сказал Фрол со своей неповторимой улыбочкой.

Даша открыла рот и обронила фразу, состоящую из одних смачных многоточий, потом повторила ее, уже с расстановкой.

– Это понятно, – кивнул Фрол. – Это от удивления… Дарья Андреевна, я не привидение.

– Это-то я уже поняла, – чуть сварливо сказала Даша. – Многому готова поверить, когда речь заходит о привидениях, но чтобы их сопровождали охранники с пушками… Чем обязана?

Теперь она поняла, что там за заноза ныла в подсознании. Сообразила, в чем загвоздка. Единственный, чьего приказа мог бы послушаться Беклемишев, не поднять скандала, а потом и поделиться добычей – как раз Фрол…

– Бек знает, что вы живы, – сказала она, скорее утверждая, а не задавая вопрос.

Фрол преспокойно кивнул:

– И еще несколько человек, как вы понимаете. Воскресшие покойники – по крайней мере в моем случае – никак не могут обойтись без поддержки живых… Кофейком не побалуете?

В некоторой растерянности Даша протянула:

– За мной, вообще-то, вышла машина…

– Вот с вашей машиной какие-то мелкие неприятности, – сказал «черный губернатор» с обаятельной улыбкой. – Авария совсем несерьезная, но времени потребует.

Даша с некоторых пор считала, что ничему уже не способна удивляться. Однако шантарский авторитет номер один, мало того, что воскресший из мертвых, но вдобавок потягивавший кофеек у нее на кухне – картина из области самой необузданной фантазии…

В то же время другой половинкой сознания, работавшей по-прежнему четко, она констатировала, что Фрол, как обычно, рассчитывал на полдюжины ходов вперед. Самое последнее место, где его рассчитывают встретить те, кто подозревает, что на Кагалыке лежит другой, – квартира некоей Д. А. Шевчук…

Девица осталась в коридорчике, молча заняла там позицию, и Даша физически чувствовала лопатками ее хищно-спокойный взгляд. Фрол непринужденнейшим образом сидел на деревянном табурете. Спросил небрежно:

– Вопросы будут? Из категории тех, на которые обязательно последует ответ?

– Конечно, – сказала Даша. – Зачем – не спрашиваю. Точное повторение хода Ивана Грозного, а? Ложился в постельку, охал и стенал, что помирает, бояре, придурки, начинали вокруг вожделенного трона драться, а пока они друг дружку за бороды таскали, из-под кровати вылезал Малюта, а к царю вдруг в ноженьки сила возвращалась…

– Довольно близко к истине, – кивнул Фрол. – Хотя и не истина.

– Но ведь определили по зубным протезам… Или вы купили и Бахметьева?

– Ну что вы, – усмехнулся Фрол. – Уважаемый человек, ценный специалист, профессор, как его покупать? Неловко просто к такому человеку лезть с вульгарными купюрами… Видите ли, Дарья Андреевна, тут обстояло несколько иначе. Бахметьев просто-напросто искренне полагал, что пациент, пришедший к нему ставить мостик, и есть Фрол. Не знал он в лицо Фрола, вот и принял со спокойной душой за настоящего…

– Ах, вот оно что… – Даша прикинула кое-что в уме. – Кто же на Кагалыке? А ведь, пожалуй что, и Бессонов… Верно?

– Верно, – без улыбки сказал Фрол. – Хороший был человек, не поверите, но мне его искренне жаль… Чувствую, вы из врожденной деликатности не решаетесь задать логически вытекающий из всего услышанного вами вопрос – сам я все это устроил или нет?

– Правильно чувствуете.

– Нет. Не сам. К чему мне такое мальчишество? Чтобы проверить лояльность приближенных, есть другие методы… Вы что-нибудь слышали об автомобильном определителе взрывчатки? Нет? Не огорчайтесь. Устройство новое, чуть ли не на днях пошло в серию, я на него не пожалел бешеных денег и не прогадал, как видите. Когда оно сработало, я просто-напросто вовремя вышел, отдал необходимые приказы, а бедняга Бессонов поехал дальше. Вот и вся головоломка.

– А ведь это риск… – сказала Даша. – Ох, какой риск… Любой из тех, кто знает о вашем загробном существовании, может в два счета отправить вас на небеса, на сей раз окончательно… Нет?

– Приходится рисковать, что поделаешь. Такая уж игра. Бога ради, простите за шутку с идентичным пуховичком, но вы могли сгоряча и за пистолет схватиться, а так, поверив, что дома отец, расслабились…

– Интеллигенты на лестнице тоже ваши, конечно?

– Ага. Безобиднейшие пупсики, а? – он хлебнул кофе, как пьют горькое лекарство, отставил чашку. – Дарья Андреевна, не будем зря тратить время. Так уж сложилось, что придется и вас включать в список доверенных лиц. Хотите вы этого или нет. Так получилось. И вы достаточно умная женщина, чтобы понимать: в этой игре за выход не то что не платят – нет выхода, уж не посетуйте.

Я к вам великолепно отношусь, но ежели вы хоть словом кому-то заикнетесь… Вопрос тогда будет стоять во всей своей обнаженной неприглядности: либо мне быть живым, либо вам. А при таком раскладе я отчего-то выбираю себя…

– Понимаю, – сказала Даша глухо.

– Хотите излить душу? Матом…

– Нет, – сказала она. – Это бессмысленно. Будете предлагать что-нибудь? Астрономические суммы?

– Возможно, вас это и огорчит, но нет у меня намерения вас покупать, – сказал Фрол. – Помнится, мы об этом как-то говорили… Во-первых, вы мне гораздо полезнее некупленная, во-вторых… Вы мне можете назвать единственную точку соприкосновения, в которой и майор Шевчук, и господин Гордеев имеют общие интересы? Вы знаете такую точку… ведь знаете?

Она чуть заметно кивнула.

– Вот именно, – сказал Фрол. – Оставив в стороне извечную дилемму «сыщик-вор», мы легко найдем эту точку… И вашим шефам, и мне гораздо полезнее сохранение статус-кво, нежели обширный «черный передел» со всеми его непредсказуемостями, сложностями, пальбой, мгновенным обрушением сотен устоявшихся связей… Какой-нибудь ушибленный перестройкой интеллигент стал бы кидаться страшными словесами, но мы-то с вами серьезные люди, понимающие грустный цинизм ситуации… Привычное зло, как ни крути, предпочтительнее. На этом, с вашего разрешения, и закончим преамбулу? Не возражаете?

– Нет, – сказала Даша.

– Прекрасно. Тогда начнем работать? У вас, часом, не было каких-либо соображений по поводу череды недавних умертвий?

– Были, – сказала Даша. – Колдуна, Тяпу и Ямщика кончили совершенно нешантарскими методами…

– Давайте внесем в этот скорбный список еще Фрола вкупе со Скорпионом. Фрола ведь тоже… некоторым образом убрали, вам не кажется? И тоже – нешантарским методом. Насколько я понял, Скорпиона у вас в число насильственно умерщвленных не включили… Зря. Мы люди недоверчивые, мы осторожненько выкопали тело, уже после моей кончины, проверили догадку – и оказались правы. Соединения таллия. Как раз они и дают полную картину пиелонефрита, бронхопневмонии… К тому же у бедняги Скорпиона почки и так были больные, не стоит винить шантарских эскулапов – в наших широтах таллием как-то прежде не баловались. Даже ваш верный Илья Лазаревич ошибся, нарисовав картину без вскрытия… Словом, война объявлена. На нас тупым бульдозером прет столица.

– Группа «Корона», как это именуется в просторечии?

– Я вами восхищаюсь, Дарья Андреевна… – без улыбки сказал Фрол. – Так и подмывает, когда настанут спокойные времена, предложить вам настоящую цену… Простите, увлекся. Вы совершенно правы, на нас идет «Корона». Будем ее так именовать для краткости. Увы, я это знаю совершенно точно. Они все-таки не беспредельщики с куском трубы под полой. Нам, ну, вы понимаете кому. Словом, вначале нам были сделаны по всей форме коммерческие предложения. Сначала нас хотели купить. И не мелочились.

Я не буду перечислять предприятия и отрасли, которые они хотели взять под контроль, – поразмышляв минут десять, сами составите полный список. Фактически это означало, что во все мало-мальски серьезные кресла усядутся варяги. А мы будем греть старые косточки на далеких пляжах, щупая толстые бумажники. Было созвано самое представительное совещание, предложения обсудили и порешили отклонить. Не в деньгах счастье, и даже не в больших деньгах. Не все так просто.

– Власть? – усмехнулась Даша.

– Согласен. Власть. Не будем кривить душой. Наступает момент, когда деньги как таковые перестают привлекать совершенно. Остается только власть. Это самое сладкое в мире, власть никто и никогда не отдавал добровольно, какие бы дивиденды это ни сулило. Как видите, я предельно откровенен. И не стараюсь казаться лучше или романтичнее, чем я есть. Впрочем, вы должны меня понять. Вы всегда будете в глубине души меня ненавидеть – не смущайтесь, что уж там… – но поймете прекрасно. Вы ведь тоже не бросите свое дело ни за какие деньги… Знаете, были дуралеи. Меняли трон на мешок золота. Я встречал потом кое-кого. Это были ходячие трупы… Короче, мы отказались. Ожидали, конечно, неприятностей – но не массированной танковой атаки по всему фронту. Правда, задним числом обозревая события, начинаешь понимать, что и они прижаты к стене – кончились лихие времена веселого хаоса, все поделено… Итак, «Корона». Вы уж простите старого циника, но мои ребята держат микрофончики в «Золотой пади» – не во всех апартаментах, успокойтесь… Именно благодаря этому я могу разговаривать с вами сейчас со всей откровенностью – вас они к себе не перетянули…

– Микрофончики? – переспросила Даша. – Плохо верится, уж простите. Представляю, как они там все периодически чистят. Скорее – люди. В комбинации, не исключаю, с переносной аппаратурой…

– Давайте не будем обсуждать столь скучные детали, хорошо? – в его глазах на миг мелькнуло темное, страшное. – Это чисто мои проблемы, вам они скучны… Ваш Фирсов как раз и руководит здесь боевыми действиями.

– Почему же он до сих пор жив? – усмехнулась Даша.

– Потому что нет смысла его убирать, – серьезно сказал Фрол. – Пришлют другого, всего и делов… Бессмысленно гоняться за пешками. Нужен сам план. Нужно понять, что они затевают.

– А они затевают?

– Несомненно. Мне известно даже название – операция «Гроза». Впрочем, если быть предельно честным, ничего, кроме названия, и не известно… Но в том, что эта их «Гроза» являет собою некую крупную, масштабную акцию, сомневаться не приходится. Мое слово. Вашего шефа потому и убрали, что подошел слишком близко. И ухитрились, твари, запутать сюда дочку Бека – не могу не признать, изящно…

– Вот сейчас, по-моему, самое время спросить, что вы от меня хотите…

– Чтобы вы эту операцию сорвали, только и всего, – будничным тоном сообщил Фрол. – Я этого сделать не могу – поскольку не понимаю до сих пор, что именно предстоит сорвать. Идет совершенно другая игра. Не имеющая отношения к прежним. Я столкнулся с чем-то, чему не умею противостоять. А потому не могу найти концов, не могу проникнуть в суть. И вся моя система не работает. Я знаю, что Ритка Монро, дуреха, пыталась чем-то шантажировать Фирсова – но не представляю себе, чем. Знаю, почему убили вашего Воловикова – но не знаю, что он накопал. Понимаете меня?

– Примерно… – задумчиво сказала Даша. – А кто в игре, кроме Фирсова? Логунов?

– Дешевка.

– Камышан?

– По большому счету – пешка.

– А Волхович?

– Вот это – фигура, – медленно сказал Фрол. – Это, знаете ли, фигура…

– Он, точно, особист?

– Дарья Андреевна… Это начальник особого отдела округа. Первосортнейшая сволочь, но какие мозги…

– Что ж вы его паяльничком не пригреете?

– Дарья Андреевна, у нас с вами серьезный разговор… Э т у службу и я бы поостерегся обижать. Сами кого хочешь обидят, хотя и оплеваны за годы реформ выше фуражек.

– Но эта ваша «Гроза» – не государственная акция?

– Нет. Исключительно «Короны», так что вам не придется противостоять ведомствам.

«Кто тебя знает, – подумала Даша. – Человек ты темный, страшненький, как выразился бы классик, и моралью не обременен. Возможно, все так и обстоит, как ты поешь. А быть может, и подставишь под удар нехилого ведомства, как подставил вернейшего Бессонова, положил вместо себя под помпезный монумент…»

– Подведем итоги? – спросила она. – Что же мы имеем… В наших палестинах «Корона» готовит некую операцию «Гроза». К ней причастны господа Фирсов и Волхович…

– Приплюсуйте губернатора.

– Да? – подняла брови Даша. – Ну ладно, приплюсуем… Операция сия, как я понимаю, преследует хамскую цель – провести нечто вроде коллективизации, переписав наши жирные угодья на столичных жуков. Что готовится, неизвестно, но оно грянет, и вскорости… И все? Не густо… Что же мне прикажете делать со столь скудной информашкой?

– Двигаться вперед, – сказал он. – Ищите. Ритка должна была иметь некий компромат. Компромат, надо полагать, страшный, раз ее убрали практически мгновенно, даже не попытавшись узнать, где она все запрятала. У кого-то не выдержали нервы…

– Это странно, вам не кажется? – спросила Даша. – Убирать Риту, рискуя, что компромат где-то на хранении и может всплыть…

– Несколько странновато, – согласился Фрол. – Но это можно истолковать и по-другому – они данный компромат захватили. Но ведь это дает нам шансы? Если есть компромат, есть люди, в тайны посвященные? Можно пройти тем же путем…

– Вы никогда не слышали про соболя? – спросила она. – Про деньги под названием «соболя». Нет, не деньги вообще-то…

Выслушав краткое описание загадочной бумажки, Фрол почти сразу же решительно мотнул головой:

– В толк не возьму, что это такое… Из того же круга просочилась информация?

– Вот то-то и оно… – сказала Даша. – А когда должна грянуть ваша загадочная «Гроза»?

– Очень скоро. Уже в этом месяце. Времени совсем нет, Дарья Андреевна. Я не могу затягивать свое существование в облике бесплотной души – во-первых, система помимо моего желания пойдет вразнос, ребятки кинутся делить портфели. Во-вторых, Беклемишев психует. Из-за дочки. Мне с трудом удается его удерживать от активных действий… Представляете, что может натворить разъяренный Бек? Замучаетесь подбирать трупы – да и «коронованные» не станут сидеть сложа руки. Вы, кстати, хоть немного продвинулись в истории с Женей?

– Вы о Камышане?

– Да нет, – досадливо отмахнулся Фрол. – Об идиотах с лампасами и бело-зелеными значками.

– Первый раз слышу касаемо таких связей… – сказала Даша.

– А вы не увиливаете?

– Нет, – сказала она твердо.

Фрол уколол ее колючим взглядом:

– Дарья Андреевна, я с вами полностью откровенен, зря вы так… Ваш Слава Коротаев – весьма способный кадр, и у меня есть точная информация, что он отрабатывал бело-зеленые Женечкины связи… – Он слегка поднял брови. – Странно, у вас такое лицо, будто вы и в самом деле не знали…

– А вы-то знаете, что его убили? – чуть ли не крикнула Даша.

Повисла тяжелая тишина.

– Ах, вот оно как… – сказал наконец Фрол с улыбочкой, которой вполне можно было отпугивать волков от загона с поросенком. – Не знал, поверьте. Не сочли нужным доложить, кто-то не придал значения – ну, взыскание не замедлит быть… Значит, вы совершенно не в курсе… Он пересекся с ребятами Бека и даже успел их опередить – колонул одного человечка, тут же смывшегося подальше от сложностей жизни… Нет, не грешите на Бека. Не стал бы Бек… Значит, Коротаев не успел до вас дойти с добычей… Правильно сделал, что захватил, – он полез во внутренний карман пиджака и положил перед Дашей тоненький конверт. – Вот вам пища для ума…

Все три фотографии являли один и тот же сюжет – на фоне знаменитой шантарской часовни, ставшей недавно украшением десятитысячных купюр, позировала небольшая, но определенно дружная компания. Пятеро в полной форме шумковских придурков – погоны, лихо сдвинутые фуражки, выставленные напоказ эфесы шашек, бело-зеленые повязки на рукавах, нашивки в виде мертвой головы.

Третьей справа везде красовалась Женечка Беклемишева – в тесноватой гимнастерке, выгодно подчеркивавшей недюжинный бюст, при золотых погонах прапорщика, тогдашнего прапорщика, не нынешнего – просвет и сиротливая звездочка. Фуражка едва держится на богатых кудрях – а рядом с ней, гордо подбоченясь, красуется субъект, как две капли воды похожий на фоторобот неизвестного напарника Волховича, наведавшегося вместе с ним в милицейскую школу…

– А это кто? – спросила Даша, ткнув в него пальцем.

– Этот? Пока не установили. Вроде бы мелькал в окружении Волховича.

– Кто им платит, этим идиотам? Ваша «Корона»?

– Не удивлюсь, если так и окажется, – сказал Фрол. – Во всяком случае, никто из шантарских серьезных людей и не думал никогда давать им деньги. Нас как-то устраивает и нынешнее положение дел, свободная Сибирь – штука заманчивая, да больно уж нереально в исполнении…

– Бек это видел? – кивнула Даша на снимки.

– Пока нет. Я же говорю, нужно его попридержать, еще начнет их прессовать, хлопот не оберешься… Знаете, что самое интересное? Я задействовал кое-какие старые связи из-под вывески со змеей и чашей. Мне ручаются, что Женечка Беклемишева всего-навсего квалифицированно валяет дурака. А на деле она не дурнее нас.

– Но ее же лечат…

– А… – махнул рукой Фрол. – Нормальному человеку эти укольчики особого вреда не принесут – будет ходить заторможенной, спать как сурок, вот и все последствия… Настоящим дураком из-за этого лечения не станешь.

– Но ведь получается, что она в таком случае сознательно участвует в каких-то играх?

– Именно, – сказал Фрол. – Потому-то и положение у меня несколько щекотливое. Расскажешь это Беку – наломает дров…

– А взять ее в оборот он мне, безусловно, не позволит, – в тон ему продолжила Даша.

– Уж это определенно.

– Есть тут один выход… – сказала Даша. – Я кое-что просчитала. Согласно медицинским правилам, в такой ситуации человека следует отправить на экспертизу в Томск, у них там спецпсихушка, с участием МВД, а наша – обыкновенная. Если она, как вы уверяете, нормальная, не захочется ей в тот гадюшник, может и открыть ротик… Сможете сделать так, чтобы Бек не узнал до поры до времени? Попробую поиграть на этом поле…

– Сделаем, – угрюмо пообещал Фрол. – Если вам понадобится какая-то помощь…

– А почему бы и нет? – сказала Даша. – Я, уж извините, – существо прагматичное. Есть идеи…


…Глядя в окно, как отъезжает неприметный мятый «москвич», а следом трогаются столь же непрезентабельные «жигули», куда успели погрузиться все три «интеллигента», Даша подумала, что в результате нежданной шахматной партии получила больше, чем отдала сама. Собственно говоря, ничего она и не отдавала – всего лишь капельку поступилась принципами, и то с точки зрения иных романтиков. Фрол просчитал все правильно – милиции точно так же не нужна волна очередных разборок, как ни цинично это звучит, но привычное зло предпочтительнее. Остается делать свое дело – и не более того. А свеженькая информация, нежданно подкинутая Фролом, чертовски важна. Загадка даже получила точное название – операция «Гроза».

И это должно быть нечто принципиально новое, не встречавшееся прежде, иначе люди Фрола не оказались бы бессильны. Что-то д р уг о е, полностью выламывающееся из прежнего опыта. Шерлок Холмс, перенесенный в наши дни, оказался бы неспособен расследовать дело о мошенничествах с кредитными карточками – не по недостатку интеллекта, а оттого, что в его опыте начисто отсутствовало само понятие компьютеров и кредитных карточек…

А самое главное – дискета покоится в сумочке, и компьютеры у Граника найдутся…

Ее водитель объявился примерно через полчаса. И смущенно живописал, в какую передрягу угадил. На перекрестке Мира и Левенбаума какой-то придурок на навороченной «девятке», нахально рванувший по крутизне своей на красный свет, в гармошку смял ему крыло. Но, узнав, кого протаранил, моментально стряхнул гонор и развернул бешеную деятельность – со всеми надлежащими извинениями как миленький отогнал «Волгу» в хорошую мастерскую, где в мгновение ока подобрали подходящее крыло и установили с поразительной быстротой…

Даша лишь пожала плечами – чего-то в этом роде и следовало ожидать.

…Еще через сорок минут она была приведена жизнью в состояние устойчивого, тихого бешенства. Подполковник Граник твердо отказался быть кудесником. Его многомудрые ребятки, повозившись со своими загадочными ящиками (для Даши компьютер до сих пор оставался загадкой природы, к сожалению), пожимали плечами и растерянно хмурились: дискета оказалась запертой на ключ или как там это именуется. Оказывается, ситуация, сто раз виденная Дашей в заграничных боевиках, была взята из взаправдашней жизни. Не зная пароля, содержимое дискеты невозможно было вывести на экран. Даша сгоряча заикнулась было, что видела в кино, как эти самые пароли колют, словно спелые орехи, но ей с горестными вздохами сообщили, что колоть-то и в самом деле колют, однако во глубине сибирских руд высокое милицейское начальство не настолько еще прониклось духом прогресса, чтобы выкладывать шальные деньги на этакую аппаратуру – и в чем-то право, если разобраться, до сих пор в подобной аппаратуре пока что не было нужды. Они, правда, обещали повозиться и поднапрячься, но хмурые физиономии говорили сами за себя.

Впору было матюгаться в голос. Дискета лежала перед ней плотская, осязаемая, ее можно было потрогать, шваркнуть об стену – но содержимое оставалось тайной за семью печатями. Сундучок с кладом, а ключ – внутри…

Словом, она сидела в своем кабинете и наливалась злостью, как алкаш – дрянным портвейном. В непосредственной близости от кабинета уныло расположился Паша Горбенко – часа через три истекали все сроки, пора было что-то решать с Камышаном либо в соответствии с писаными законами передавать его прокуратуре. А Костя Гукасов исчез с концами.

Он появился лишь в половине второго, когда Даша (которую к тому же постоянно дергали в связи с текущими делами, главным образом грядущим совещанием из-за близившегося Дня города) уже ощущала, что у нее прорезаются клыки и шерсть на хребте. Правда, его лицо внушало надежды…

– Ну? – нетерпеливо рявкнула Даша, едва он притворил дверь.

– Точно, – сказал Костя. – Отыскался в окружении Маргариты спец-программист. И не просто программист – зав. вычислительным центром «Шантар-нефти». Некто Шитоев Владимир Степанович, вот тут у меня кратенькая справочка… Отдельные злые языки даже уверяют, что программировал ее в постельке…

Даша воспрянула духом, но – самую малость. Лицо у Кости отнюдь не выражало законного охотничьего азарта…

– Ну, и дальше? – спросила она нетерпеливо, боясь, что знает ответ.

– А дальше – тупик, согласно законам природы. Его дня за два до смерти Маргариты стоптала дурная иномарка на Паровозной. Качественно стоптала, насмерть. Дело было вечером, в сумерки, тачка улетучилась, получился стандартный «висяк»… Дело в районном, конечно. Связаться или как?

– Или как, – сквозь зубы сказала Даша, сдергивая с вешалки пальто. – Спасибо, свободен… Я исчезаю, нет меня, умерла или пришельцы уволокли. Поднимись к Гранику, у них там моя дискета, так ты сиди и глаз с нее не спускай, понял? Стой над душой, а когда кончат – в сейф, на три замка…

Глава четырнадцатая

День сюрпризов

Приехав в подчиненный Таласбаеву райотдел, Даша застала тамошних розыскников в состоянии веселой приподнятости, так что всем было чуточку не до нее. Ребята наконец-то отловили «шантарского марсианина».

История была самая современная, с легоньким уклоном в трагикомедию. За последние четыре месяца произошло шесть вечерне-ночных изнасилований, построенных по одинаковой схеме: перед женщиной, на свою беду оказавшейся в глухом закоулке, внезапно возникала фигура самого инопланетного облика: некий странный комбинезон с неземным отливом, странный шлем, полностью скрывающий лицо, странные, словно бы и нечеловеческие движения. Раздавался «странный» голос, возвещавший, что жертве выпала честь столкнуться с обитателем созвездия Альдебаран. Вслед за чем она получала струю газа в лицо, моментально теряла сознание, а через час-полтора приходила в себя километров за пару от места происшествия и быстро понимала, что, как писали в старинных романах, ее беспомощным состоянием воспользовались…

Вполне возможно, в милицию пришли далеко не все жертвы контакта. По городу уже начали расползаться панические слухи, шантарские уфологи тряслись в очередном приступе профессиональной шизофрении, кое-кто уже ухитрился получить через многострадальный астрал детали и подробности – однако насквозь прагматичный капитан Лавин, не веривший ни в каких пришельцев, поставил своих ребят на ноги, принялся сопоставлять и анализировать, предположив, что имеет дело с обладателем автомобиля… Дальше все катилось по накатанной – «пришельца» ловили по методике, давно отработанной для поимки землян. И отловили наконец, взяв при попытке представиться альдебаранцем очередной припозднившейся шантарской красавице.

В другое время Даша обязательно поприсутствовала бы при допросе, но сейчас было не до того, они с Пашей лишь мельком окинули взглядом окруженного операми человечка в блескучем, старательно сшитом комбинезоне, сидевшего посреди комнаты с уныло-затравленным лицом. Серебристый шлем с забралом из тонированного стекла лежал на столе. Попахивало еще одним непризнанным изобретателем, подвинувшимся умом – эксперт как раз объяснял окружающим, что зрит перед собою газовый баллончик кустарного изготовления, наполненный, судя по всему, весьма нестандартной химией, не имевшей ничего общего с обычными «антидогами» и «си-эс».

Дальше они слушать не стали. Перекинувшись парой слов с Таласбаевым, расположились в том же кабинете.

Осталось впечатление, что Камышан здорово изменился – в глазах прямо-таки светилась отрешенность, физиономия осунулась. «Вот так-то, – не без злорадства подумала Даша. – Это тебе не губернатору баб возить…» Но вслух произнесла вполне доброжелательно:

– Ну как, не обижали вас тут, Сергей Вячеславович?

– Не жалуюсь, – ответил он заторможенно, потянулся за сигаретой. – Доставайте протокол…

– Ну, это-то мы запросто, – сказала Даша благожелательно, быстренько заполняя соответствующие графы. – Что, желаете исключительно под протокол беседовать? Похвально… Слушаю.

Камышан затянулся в последний раз, старательно придавил чинарик в дешевой райотдельской пепельнице, тут же вытянул вторую сигарету. Шумно сглотнул горькую никотиновую слюну и сказал, прямо-таки продекламировал:

– Просьба считать это добровольным признанием. Сознаюсь, что мною совершено убийство гражданки Лямкиной Маргариты Степановны, более известной как Маргарита Монро…

Паша в своем углу громко двинул стул. Даша искренне надеялась, что физиономия у нее непроницаемая.

– Повторите, – сказала она тихо.

– Я убил Маргариту Монро, – сказал Камышан отрешенно. – Ударил ладонью, вот сюда, в это место… – он показал на своей шее. – От такого приема шейные позвонки моментально ломаются…

Даша выругалась про себя, спросила спокойно:

– А поподробнее?

– Я ее отвозил из «Золотой пади». Когда поднялись в квартиру, случился очередной скандал. Она уже лезла в ванну, тут я не выдержал, вмазал…

– Зачем? – тихо спросила Даша.

Камышан рывком поднял голову. В голосе прозвучала прежняя наглость:

– Нескромный вопрос можно? С мужиками трахаетесь?

– Бывает, – терпеливо сказала Даша.

– А бывало, что вас трахали плохо?

– И такое случалось.

– То есть у вас все нормально в этом плане? Представление имеете?

– Да пожалуй, – сказала она без улыбки. – А в чем ваша-то была проблема?

Камышан быстро оглянулся через плечо:

– Уберите этого волка… Стыдно.

Поколебавшись, Даша посмотрела на верного сподвижника, виновато развела руками. Он сговорчиво вышел, поиграв в воздухе кулаком и явно мысленно примеряя его к камышановой нижней челюсти.

Даша слегка напряглась – на всякий случай следовало быть настороже. Однако Камышан и не собирался дергаться – он еще больше ссутулился на ободранном стуле, словно кукла, из которой выдернули важную ниточку. Помял ладонями лицо, поднял глаза:

– У меня с телками всегда все было нормально – и до нее, и после. Специально старался, проверял…

– Стоп, стоп, – с легоньким нажимом сказала Даша. – Значит, с Маргаритой вы все же, мягко говоря, имели дело?

– Вот то-то. Вы только не скальтесь…

– Да господь с вами, и не думаю, – бархатным голосом сказала Даша. – Зачем же скалиться-то?

– Ну вот, а с ней в последнее время ни черта не выходило… И напивался, и… По-всякому. Не получается, хоть ты вой. Повисает, как я не знаю что… – Он поднял засветившиеся бешенством глаза. – И все бы ничего, но в башке у меня что-то наглухо замкнулось. Чем хреновее дела, тем больше хочется. Западаю. Блядь, шлюха, тварь – а я западаю… Хочется так, что скулы сводит. Свету божьего не видишь.

– А она?

– Она? – Камышан покривил лицо в непонятной гримасе. – Вам, бабам, эту проблемку не понять, у вас по-другому, не встает и не падает… Добро бы она отказывала – так нет, начала, сука, не просто позорить, а позорить при людях. С подробностями и комментариями. Только и узнаешь – одному по пьянке сказала, другому сказала, пошли подначки… А я ее хочу, все так же хочу! Уколы делал, всякую херню глотал – и не получается… До-олго это тянулось, долго… – Он чиркнул Дашиной зажигалкой, с трудом попав кончиком сигареты в пламя. – Вот… Чувствую, начинаю тихо ехать крышей. А тогда, ночью… Приехали домой, я пропустил стаканчик, решив попробовать удачу…

– Не получилось? – задушевно спросила Даша.

– Если бы. Ну, я подал недвусмысленный намек… стою перед ней и потихонечку закипаю от всего пережитого. А она раздевается перед мной, как перед зеркалом, ноль эмоций. Посмотрела на меня и спокойненько – спокойненько, главное, тварь! – говорит: «Я же не извращенка какая, чтобы в свою многоопытную щель тряпочки запихивать. Мне там желательно иметь нечто потверже… И вообще, сядь на телефон, закажи блядешху, она тебе за бабки и тряпочку пососет…» Цитирую дословно. Поворачивается, идет в ванную, как мимо пустого места. У меня потемнело перед глазами, рванулся туда и вмазал… Когда начала падать, подхватил ее, положил в ванну…

– А потом?

– А потом полистал дневник, – сказал Камышан словно бы даже с некоторым вызовом. – Там тоже было… понаписано… «Камышан-то Камышан, вот только хрен похож не на камыш, а на плакучую иву…» В таком ключе. Много всякого. Ей, сучке, это было ужасно смешно… Пробовала даже стишок сочинить насчет… В общем, забрал дневник и уехал. Дома прочитал от корки до корки, вырвал все страницы про меня, сжег на кухне в раковине…

– А зачем приехали еще раз?

– Было идиотское ощущение, что – не добил… И ведь добил бы, окажись она живая… Точно, добил бы. Вот вам и вся печальная история.

– Почему дневник не уничтожили?

Помолчав, он сказал глухо:

– Понадеялся, что пронесет… Не думал, что сунетесь. Где там расписаться?

– Подождите, – сказала Даша, отложив ручку. Вы понимаете, что сознаетесь в убийстве? По вашей обрисовке оно получается неумышленным, но все равно…

– Прекрасно понимаю. Ну, а вам-то что? Вот у вас и убивец с полным признанием, на блюдечке… – он коротко трескуче рассмеялся. – То у вас морды бьют, чтобы сознался, то не нравится вам, когда сознаешься…

– А про винтовку с лазерным прицелом не забыли? – спросила Даша. – Такое впечатление, и про нее, и про наши прежние разговоры…

– Ай, да бросьте вы эту лирику! – отмахнулся Камышан. – Может, это в вас целили. Что-то я, как ни ломал голову, не придумал, кто мог со мной выкидывать такие штучки… Кладите бумажку в папочку и ждите медальку… Только давайте я подмахну сначала.

Полное впечатление, что перед ней сидел другой человек, двойник вчерашнего Камышана по внешности. Но не уговаривать же его? Даша с каменным лицом дала ему подписать протокол, вызвала сержанта-конвойного, потом впустила Пашу. Сунула ему листки, отвернулась к окну и закурила.

– Вот это ни хрена себе… – громко выдохнул Паша.

Она обернулась:

– Тонко ты подметил…

– Даша, ну не может этого быть…

– Чего? – горько усмехнулась она.

– Брешет.

– Но ведь могло и так случиться?

– Могло. Но не верю. Чутье. Если бы не сидел в этом деле по уши, мог и поверить, а так… Мешает что-то.

– Аналогично, – сказала она. – С учетом всех предшествующих обстоятельств и всего, что вокруг убийства наворочено, – херня это на постном масле, а не сознанка. Будь это в обычном СИЗО, ты что первым делом подумал бы?

– Что ему – кинули «маляву». И велели вешать на себя.

– От то-то, – сказала Даша. – А в данных условиях… что же можно подумать в данных условиях? Что Тодыш к нему кого-то пустил…

– Вот не надо. Не гони на Тодыша.

– Или – ты потом вернулся, – безжалостно продолжала Даша. – И провел с ним политбеседу…

– Слушай, Рыжая, – сказал Паша тихо. – Не надо, а? Ты, конечно, нынче начальство и все такое, только все равно не надо меня сукой делать… Я-то думал, мы с тобой и впрямь друзья…

– Извини, – сказала Даша тоскливо. – Ну, извини курву… Не подумавши ляпнула. Паша, но ведь это ненормально. Это так неправильно, что у меня слов нет…

– Почему? Он нормально соскочил. Все! – Паша скрестил руки перед лицом. – Дело закрыто. Эту бумажонку мы с тобой никак не сожжем – потащим прокурору, как миленькие… На нем, правда, висит еще подозрение насчет Жени Беклемишевой… Только у меня ощущение, что двадцать шестая статья УПК может и не сработать, не получится соединения дел. Основания больно уж шаткие. Вот и выходит, что вся история распадается на несколько дел, причем главное – об убийстве Маргариты Монро – мы с тобой только, что самым блистательным образом закрыли. Без всяких нарушений. Чистосердечное.

– Ага, – сказала она зло. – А поскольку это все-таки не пьющий слесарь из рабочего квартала, в суде толковый и дорогой адвокат эту чистосердечную сознанку смешает с говном. В особенности если сам Камышан будет орать, что ему тут яйца в дверь пихали. Как ни крути, а все улики у нас – косвенные. И вернут дело на доследование, только мы к тому времени будем в жуткой заднице… Я кристально излагаю?

– Кристально, – хмуро согласился он. – Есть еще один вариант – ничего он в суде не будет опровергать. Подтвердит все, подведут под состояние аффекта, а то и сунут в спецпсихушку, откуда иногда через годик преспокойно выходят вовсе даже не психами. Первый раз, что ли?

– В бога, в душу, в мать… – произнесла она с расстановкой. – В любом случае дело придется закрывать. Не могу отделаться от впечатления, что он дрогнул и согласился было всех утопить, а потом передумал. Дожимать надо было, а я, дура, отложила на потом… Ладно, снявши голову, по волосам не плачут.

– Зря ты насчет меня. И про Тодыша тоже зря.

– Ладно, проехали, – сказала Даша. – Бывает… – Прищурилась и тихо продолжала: – Хочешь, докажу, что я тебе доверяю? Ну-ка, кого напоминает эта сытая физиономия рядом с Женечкой Беклемишевой? Напряги извилины…

Он долго всматривался, зачем-то шевеля губами. И вскинулся:

– Это же второй фигурант! По Евдокимовой!

– Оченно, знаешь ли, похоже, – сказала Даша. – Знаешь, где у нас штаб Шантарского военного круга? Молодец. Возьмешь своих лучших ребят и парочку машин. Все, что нужно. Формальностями пренебречь, я за все отвечаю, с санкции верхов. Короче, есть подозрение, что этот тип именно там имеет честь служить. И задача у тебя немудрящая: засечь его при удаче, тихонечко вести, установить личность. Только, я тебя умоляю, работай ювелирно. Он не интендант и не коновал, настрой ребят в этом ключе… Чтобы работа была по высшему классу.

– Это во что же мы вляпались?

– В уголовщину, как всегда, – хмыкнула Даша. – Ну, ты уяснил всю деликатность задачи? Все шишки – на меня, ни о чем таком не беспокойся. И повторяю, Паша, – работай ювелирнейше, не нарвись там…


Легко представить, в сколь приятном расположении духа она сидела на совещании. Рычать хотелось. Меж тем совещание на Черского было делом серьезным, и там требовалось не отсиживать, а работать: через шесть дней граду Шантарску исполнялось триста семьдесят лет, и это событие в верхах, как водится, решено было отметить по-старорежимному грандиозным праздником с ряжеными казаками, красочными шествиями, концертами на открытом воздухе и прочей белибердой. В общем, если древние римляне как-то ухитрялись сопрягать раздачу хлеба с культурно-массовыми мероприятиями вроде гладиаторских боев, нынешние власти надеялись выехать на одних зрелищах. Гладиаторских боев, правда, не предвиделось, спасибо и на том.

Любое подобное мероприятие для милиции означает головную боль, начинающую к тому же мучить загодя. В готовность приходят все службы, в том числе и уголовный розыск, поскольку по стариннейшей традиции, неведомо из какого столетия идущей, карманники обожают работать в праздничной толпе, да и другие криминальные элементы находят, чем заняться с пользой для себя.

Для Даши дополнительным испытанием оказалось еще и то, что ее впервые явили миру в качестве и. о. начальника городского угро. Пришлось, конечно, влезть в мундир – и ощутить некоторую неловкость под пытливыми взглядами полусотни пар глаз. Кое-кто о новом назначении прослышал заранее, либо по должности, либо благодаря сарафанному радио, но для большинства получился сюрприз. Можно представить, сколько будет сплетен – в пересудах чиновники любого ведомства дадут сто очков вперед бабкам с дворовых лавочек, ибо пересуды эти – неотъемлемая часть чиновничьего бытия. Неважно, полагаются чиновникам погоны или униформой остается штатский костюмчик…

Но справилась, в общем – успела подготовиться, да и знала предмет трудами покойного Воловикова. Методика была разработана, конечно же, до нее, оставалось браво отрапортовать о полной готовности и сидеть с умным видом, делая соответствующие заметки в блокноте, – все равно потом получишь уйму документов, где те же ценные указания будут разжеваны на сто кругов…

Самое паршивое, что приходится сидеть до конца. И она сидела, равнодушно слушая сетования майора из батальона ГАИ. На него, как гром с ясного неба, свалились лишние хлопоты – в кои-то веки Шантарский военный округ решил провести маневры на дивизионном уровне, часть техники должна была проследовать своим ходом впритык к северной окраине города, и на отдельный батальон свалились лишние хлопоты.

«Впрочем, это, как в анекдоте, – подумала она, слушая вполуха жалобы майора на нехватку бензина и запчастей для разболтанных легковушек. – Мне бы ваши заботы, Марья Петровна…»

С Галаховым так и не удалось поговорить – его, едва совещание кончилось, перехватил генерал Трофимов. Даша так и не решила, хорошо это или плохо, что не перекинулись словом. Может, и к лучшему – неизвестно еще, как он примет ее светлую идею установить наблюдение за штабом округа…

Вернувшись к себе, она шагала по коридору в глубокой задумчивости – и оттого проглядела опасность, от которой при другом раскладе могла и спастись бегством. На фанерном стульчике возле ее кабинета восседал Петр Матвеич Кухарук, и на коленях у него лежала не обычная тощая папочка – картонное вместилище толщиной с кирпич. Из-под расстегнутой шубейки павлиньим разноцветьем светила орденская колодка солиднейших размеров. Ветерану органов недавно стукнуло восемьдесят, но он был хоть и тощ, как вяленый лещ, однако, боек и верток, подобно престарелому генералиссимусу Суворову. Знающие люди как-то говорили Даше, что по старинной примете такое случается от пролитой крови: дольше всех живут фабриканты оружия, фельдмаршалы и просто маршалы – любимцы смерти, поставщики костлявой…

Кухарук вышел в отставку майором, но клиентов костлявой успел переправить несказанное количество – сначала резал финских егерей в жесточайшей лесной войне без правил на Карельском перешейке, потом перехватывал немецких парашютистов в первые месяцы войны, партизанил в Белоруссии, чистил тылы двух фронтов, гонял бендеровцев по Карпатам, тренировал польскую погранохрану в те веселые времена, когда земли к востоку от Эльбы кишели вовсе уж неизвестно чьими бандами, успел даже пошерудить в Маньчжурии, о чем рассказывал вовсе уж скупо. Профессионал был крутейший – именно он не так давно показал Даше, как следует качественно калечить человека обычной авторучкой, а также за десять минут растолковал, почему знаменитые «А зори здесь тихие» Васильева являют собою, с точки зрения специалиста, чушь собачью, не имеющую и тени реальной основы. Если бы он при этом еще и не писал стихов…

На три буквы не пошлешь – живая легенда… Пришлось со всем почтением пригласить в кабинет и соорудить чайку. Все шло, как обычно – хрупкий старичок долго сетовал на рыночные отношения, безжалостно зарубившие на корню его первую и единственную книжечку, презентовал Даше последний шедевр: балладу «Мог стать генералом» в машинописном исполнении. Она рассеянно выхватила взглядом эпохальное четверостишие:

– Рванул капитан дверь притона рукою

и крикнул: «Ни с места! Стреляю!»

Но тут грянул выстрел… и вниз головою

он пал, прошептав: «Умираю…»

И пропела про себя без тени почтения услышанное где-то:

– Ах, где мой табор, маманя с батей,

пришли мильтоны, да на закате…

И грянул выстрел, второй и третий,

и сиротою рассвет я встретил…

Удивительно ложилось на тот же мотив… Подняв глаза от листочка, она с ужасом обнаружила, что Кухарук водрузил папку на стол, распутывает желтые тесемочки… Лицо у него стало важное, прямо-таки озаренное.

– Не беспокойтесь, Дарья Андреевна, – объявил старикан чуть сварливо. – Это уже не поэзия, тут гораздо серьезнее… Гораздо. Аналитическая записка для руководства. Поскольку никого из руководства мне дождаться не удалось, приходится передать вам согласно субординации. Вместе со справочным аппаратом.

И он непринужденно вывалил Даше на стол груду газетных вырезок, аккуратно подклеенных на листы плотной бумаги. Труд, надо полагать, был проделан титанический. Сизифов. Там и сям отдельные абзацы подчеркнуты разноцветными фломастерами, а на бумаге сделаны пометки – мелким, но удобочитаемым почерком.

Поверх всего этого легли два листочка машинописи – через один интервал, тоскливо подметила Даша. Заголовок выделен прописными буквами.

АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА ОБ ИМЕЮЩИХ МЕСТО СЕПАРАТИСТСКИХ ВЫПАДАХ ОБЛАСТНОЙ ПЕЧАТИ.

Даша даже потерялась на секунду. Тихо спросила:

– Это что, всерьез?

– Я же говорю, Дарья Андреевна, это гораздо серьезнее, чем поэзия. Поэзия моя хотя и исполнена гражданского звучания, но в данном случае речь идет о крайне опасных тенденциях, представляющих прямое нарушение Уголовного кодекса… – Кухарук значительно воздел палец. – И я вас просто-таки умоляю отнестись со всей ответственностью. Знаю вас как перспективного, растущего кадра, отмеченного правительственной наградой, что имело отражение в средствах массовой информации… – и он без малейшей передышки выпустил еще пару длиннейших фраз касаемо надежд на достойную молодую смену. – Потому и смело передаю в ваши руки. Должен отметить, данная записка составлена не без помощи одного молодого человека, с самого начала проникшегося ответственностью, потому я и не разделяю порочных взглядов об аполитичности нынешней молодежи… Коля Андрианов из «Ведомостей» помогал, проделал массу работы…

Краем уха Даша слышала, что какой-то шустрый журналист давно уже обхаживает старичка, надеясь подвигнуть все же на писание сенсационных мемуаров. Однако, похоже, пока все обстояло как раз наоборот – не потерявший остроты ума Кухарук сумел сам использовать шакала пера для своих целей…

– Солидно вы с ним перелопатили… – сказала Даша из вежливости, чтобы хоть как-то отреагировать.

– Будьте уверены, ни один материал за последние три месяца не остался неохваченным, – гордо заверил Кухарук. – Собственно, это уже не выпады – целенаправленная пропаганда, которая должна быть непременно пресечена…

Тут, на Дашино счастье, зазвонил телефон. Звонили от Граника, сообщали, что умывают руки касательно дискеты. Даша сухо поблагодарила и повесила трубку – и тут же развела руками:

– Петр Матвеич, дорогой, срочное дело…

– Понимаю, товарищ майор! – браво вскочил Кухарук. – Не смею далее отнимать время, но записку прошу передать нынче же…

Когда за ним захлопнулась дверь, Даша облегченно вздохнула, потянулась и вытряхнула из пачки сигарету. Взяла «записку», лениво пробежала глазами.

Длиннющими казенными фразами, изобиловавшими вышедшими из употребления штампами, а также повторами и суперканцелярскими оборотами, Кухарук доводил до сведения начальства, что за последние три месяца шантарские газеты опубликовали устрашающее количество материалов, проникнутых неприкрытыми сепаратистскими тенденциями, что, как известно, противоречит Конституции и Уголовному кодексу, а потому должно решительно пресекаться. К сему прилагался даже «график интенсивности» и «диаграмма количества строчек». Тихо рехнуться можно. Хотела бы она взглянуть на физиономию молодого идиота из «Ведомостей», которому пришлось во всем этом поневоле участвовать…

И сама не могла бы определить момент, когда вчиталась. Оставалось диковатое ощущение, что кое в чем Кухарук был прав. Что в последние месяцы нет более модной темы, нежели гипотетическая незалежность Сибири или, уж в крайнем случае, для начала, Шантарской губернии. Самые разные газеты (чьи сотруднички в обычное время готовы были глотку перегрызть друг другу и назвать белое черным исключительно в пику оппоненту) словно пели с одного голоса. На читателя обрушилась лавина – смешались в кучу и полузабытые «сибирские областники» середины прошлого века, и довольно убедительные статистические выкладки века нынешнего, и эмоциональные выступления творческого народа, и мнение неведомо где отысканных пролетариев от сохи…

Примерно так обстояло в прошлом году, когда свирепствовали очередные выборы и кандидатов навязывали, как картошку, мастера платной рекламы. Не бывает таких случайностей. За всем этим должны стоять деньги, и немаленькие. Иначе шквал мечтаний о вольной Сибири не объяснить. Она брала вырезку за вырезкой, пробегала отчеркнутое, все больше хмурилась.

Зря смеялась над старичком в душе. Рубите голову, но это самая натуральная кампания. При определенном опыте не так уж трудно отследить заказную кампанию – хватало прецедентов. Кто-то должен был выложить не просто немалые деньги – жуткие. Ни одну статью из бегло просмотренных ею невозможно подвести, пардон за каламбур, под статью, но все это, вместе взятое, и в самом деле не назовешь иначе, как целенаправленной пропагандой, тут старичок прав на сто кругов.

Возникает даже идиотская мысль…

Она прогнала эту мысль, и в самом деле идиотскую. Потушив сигарету, подумала, что старик, увы, трудился зря. Какие бы эмоции ни вызывал «справочный аппарат аналитической записки», никто здесь не будет заниматься этим всерьез. Во-первых, и без того дел по горло, во-вторых, не их компетенция. Сделать, что ли, подлянку, перебросить опус в прокуратуру? Пусть у них головушка немного поболит… Нет, чересчур по-детски.

Аккуратно собрав в папку все до единой бумажки, Даша, не колеблясь, упрятала ее в нижний ящик стола, где пока что хватало пустого места. Выбросить рука не поднималась – жаль старика. Как-нибудь можно и отдать. Вообще-то, такая кампания могла бы иметь своим двигателем как раз Шумкова, не к ночи будь помянут. Одна беда – нет у него таких денег, не по зубам ему подобное. На маскарадные наряды едва хватает… но ведь дает же кто-то? Пусть скупо?

Костя Гукасов принес разнесчастную дискету. Смотреть на нее не хотелось. Как ни крути, а придется все же идти с повинной к Галахову, рассказать о визите в «Золотую падь» – быть может, полковник попытается поискать специалистов? Есть же Академгородок, есть столичные лаборатории МВД, должны найтись умельцы…

Потом позвонил Федя. Похоже, ей сегодня чуточку везло…

Глава пятнадцатая

Самостийники

Федя вошел в кабинет, улыбаясь во весь рот, и, насколько Даша соображала, это было вызвано отнюдь не общими для двоих романтическими воспоминаниями.

– Садитесь, курсант, докладывайте, – сказала она бодро. – Неужели раскопал, чья квартирка?

– Вот то-то, – сказал он с законной гордостью. – Сыскари и не могли ничего раскопать, потому что эта дама, ну, которая сидит на бумагах, две недели грипповала, а ключей от сейфа, как у нас водится, запасных и не было. А сегодня она вышла. Тут я и появился…

– Во всем великолепии, – нетерпеливо закончила Даша. – Что ты ей навешал на уши? Квартиру купить хочешь?

– Ага. Я, мол, хоть и молодой, но весь из себя законченный новый русский, и квартира мамочке понравилась, спасу нет… – Он вытащил из внутреннего кармана кожанки бережно сложенный листок бумаги. Старательно развернул. – Короче, сорок шестая квартира на Короленко, тридцать один, принадлежит гражданину Шумкову Константину Михайловичу. Сам он там не прописан, где прописан, они, понятно, не знают, но квартира ему принадлежит на правах частной собственности. Все законно. – Он протянул бумажку Даше. – Теперь надо через паспортный стол искать…

– Не надо, – сказала Даша.

На лице у него изобразилось несказанное огорчение:

– Что, опередили?

– Да нет, – сказала Даша. – Просто я прекрасно знаю, где имеет быть прописан Шумков Константин Михайлович… Когда квартира куплена?

– Месяц назад. Месяц с какими-то днями. Через агентство «Альтаир», там в бумагах было…

– Прекрасно, – сказала Даша задумчиво. – А еще жалуются, что трудящаяся интеллигенция отброшена за черту нищеты. Вот тебе живой пример – доцент, которому два месяца хлипкую зарплату не платили, приобретает себе квартирку… так, прикинем… выложить пришлось не менее ста лимонов. Спрашивается, откуда дровишки?

– А через налоговую? – предложил Федя, горя желанием оказаться полезным.

– Идея верная, Теодор, – вздохнула Даша. – Но требует времени. У нас еще и март не кончился, до подачи декларации сто лет пройдет. Нет у него ни богатенькой бабушки, ни акций золотых приисков. А прямо спросить, увы, не можем. Возьмет и скажет, что в карты выиграл. Что ты лыбишься? Был у соседей случай, когда им один чиновничек в ответ на резонный вопрос, откуда у него вдруг нарисовался трехэтажный кирпичный коттеджик в таежной зоне, предъявил этакий протокол, четырьмя свидетелями подписанный. Дескать, садятся они играть партию, и партнер ставит этот самый коттеджик, а наш чиновничек – городскую квартиру. Выигрывает чиновничек. Налог заплатил, никак не подкопаешься, все всё понимают, а сделать ничего нельзя… Но все равно ты у меня молодец, хорошо поработал. Пригодится. – Она фыркнула: – Читаю по твоему честному и открытому лицу, что всякий труд требует вознаграждения… Придумаем что-нибудь.

Федя смотрел на нее преданно, так, что она чуть не прыснула. Откровенно говоря, она до сих пор не испытывала ни малейших угрызений совести за все, что началось и продолжалось время от времени: парень ее вполне устраивал, не предъявлял прав и претензий, не надоедал и особенно не лез с излияниями. Одна беда: как она ни старалась, не могла отыскать в душе ни тени чего-то, отдаленно напоминающего чувства. Молодая здоровая баба, природа властно требует свое, мужиков не было давненько, вот и не удержалась, уступила. А что сквернее, не так уж и редко возвращалась мыслями к происшедшему в «Золотой пади» – там все было совсем иначе, схлестнулись две сильных личности в примитивной, но сладкой вспышке чувств, до полного помрачения сознания…

Сердито отогнала совершенно ненужные воспоминания – не хватало еще в рабочее время предаваться сексуальным озабоченностям…

– Слушай, – сказал Федя с решительным видом, словно бросался в холодную воду. – А ты бы за меня замуж не пошла?

Сначала она легонько оторопела, но быстро справилась с собой и попыталась свести все к шутке:

– Теодор, это ж нарушение субординации – предлагать такое майору в служебное время…

Но парень смотрел на нее упрямо и решительно – для него-то тут не было никаких шуток… Даша почувствовала себя чуточку неловко, кашлянула:

– Что это тебе в голову взбрело?

– А что тут такого удивительного?

– Я ж тебя старше на восемь лет, чадушко, – сказала Даша. – Ну на кой черт тебе гончая собака, вся в шрамах и с потрепанными нервишками?

– А мне плевать, – сказал он упрямо. – Тоже мне, аргументы… У нас, по-моему, получается?

– В койке у нас получается, – сказала она нарочито грубо. – Что ни о чем еще не говорит. Не гожусь я для семейной жизни, друг Теодор, решительно не могу себя представить в роли супружницы.

– Давай попытаемся.

– Давай мы это дело отложим? – предложила Даша, ощущая некоторую неловкость. – Подумаем хорошенечко, и вообще… Хочешь гениальные стихи послушать? – попыталась она резко сменить тему. – Дедушка Кухарук приволок. Слушай, читаю с выражением…

– Жена, провожая супруга на службу,

обняв его, тихо сказала:

«Люблю я тебя и ценю твою дружбу,

хочу, чтоб ты стал генералом».

А муж, что недавно лишь стал капитаном,

лишив жизни банды отпетой,

ей в шутку ответил, что он, как ни странно,

ни разу не думал об этом.

Проводив, умолкла,

в ноги к детям села

и при свете желтом

на их сон смотрела.

И снова нет отдыха стражу порядка,

как многим, с кем трудится вместе:

ночные проверки, засады и схватки

со всеми, не знает кто чести,

кто грабит, насилует и убивает

детей, стариков, мирных граждан,

кто нам атмосферу во всем отравляет

на улице, дома – не важно…

– А потом убьют орла-капитана, – сказала она, отложив листок и стараясь не встречаться взглядом с верным любовником, возмечтавшим вдруг стать верным мужем. – Падет он вниз головою, прошептав: «Умираю…»

– Смешно, – без улыбки согласился Федя. – Может, обсудим все как следует? Получается, конечно, с бухты-барахты, но мы друг к другу уже вроде бы немного присмотрелись…

Не поставишь же его по стойке «смирно» и не отправишь из кабинета строевым шагом… Даша гадала, как преодолеть мучительную неловкость ситуации – и стук в дверь приняла, как сигнал к спасению.

– Входите! – воззвала она в полный голос.

Ввалился Паша Горбенко, глаза так и сверкали в знакомом охотничьем азарте. Нетерпеливо покосился на Федю.

– Обождите в коридоре, курсант, – сказала она официальным тоном, увидев Пашино нетерпеливое движение бровей в сторону свидетеля.

Федя вскочил и сговорчиво выкатился, успев, правда, одарить ее влюбленным взглядом.

– Где-то я эту фигуру видел… – сказал Паша задумчиво.

– Стажер, – нетерпеливо сказала она. – Привлеченный для практики… Что у тебя?

– Сорок минут назад засекли голубчика выходящим из штаба округа. Майор, эмблемы общевойсковые. Сел в белую «семерку», похоже, личная, вели до Ленина, до того дома, что рядом с ЦУМом. Коричневый, сталинский. Квартира сорок один. Минут через десять вышел при полной шумковской форме, сел в машину и двинул во дворец культуры комбайностроителей.

У Шумкова там сегодня какое-то сборище. Ребята его ведут, вошли следом в зал – там пускают без всяких билетов и пропусков…

– Сколько их?

– Двое.

Даша встала, осклабясь в радостном предвкушении, сорвала с вешалки пуховик:

– Организуй группу захвата. И едем. Возьмем его на выходе, аккуратненько. А я заодно посмотрю и послушаю, что там за слет юных колчаковцев…

– Они ж тебя моментально срисуют с фаса.

– Ну и что? Убить не убьют, побить не побьют. Хотя, вообще-то, получится скандальчик, а мне хочется посидеть и послушать… Ничего, Паша, так уж заведено, что женщинам маскироваться легко. – Она нетерпеливо рванула дверцу старенького шкафа. – Сейчас, где-то тут валялся… Слушай, пока я закамуфлируюсь, позвони в «полицейскую академию». Или нет, пошли машину. Там есть такая Ксения Белякова, пусть едет в темпе и дожидается нас. Девочка толковая, она нам его моментально опознает, гада…


…На входе в зал и в самом деле не требовали никаких пригласительных. Возможно, из-за катастрофического недобора кворума: в зале, рассчитанном мест на пятьсот, занята была едва четверть кресел.

Даша была уверена, что опознать ее решительно невозможно: во-первых, светлый парик, во-вторых, густо наложенная косметика, превратившая в этакую лауреатку конкурса «Мисс путана-97». Ни одного подозрительного взгляда, пробираясь поближе к сцене, она не перехватила – исключительно заинтересованные.

Костю Гукасова и его напарника она засекла сразу, присела с краешку в седьмом ряду. Стараясь не вертеть головой очень уж откровенно, попыталась высмотреть майора, приблизительно прикинула, где он должен сидеть – с учетом занятой сыскарями позиции.

Погоны, бороды, гимнастерки… Ага!

Вот он, как две капли воды похожий на свою фотографию, полученную от Фрола. Гимнастерка дореволюционного образца, синие галифе с желтыми лампасами, сидит, покачивая начищенным сапогом, и в самом деле смахивает на орла-ротмистра, чьи погоны нацепил, – спина прямая, как палка, гордая посадка, слуга царю, отец солдатам… Коллега Волховича или нет? Что за игры тут крутят военные, и на кой им черт эта ряженая казачня? Чисто профессиональный интерес? Или какие-то хитрые подвязки?

Ясно было, что застрять здесь придется надолго: действо только началось, а краткостью шумковские шоу никогда и не отличались. От нечего делать она лениво разглядывала сцену.

Сцена была декорирована пихтовыми ветвями, аж тремя огромными бело-зелеными штандартами, а также портретом адмирала Колчака – поясным, но выше человеческого роста. Не подлежало сомнению, что неизвестный художник священнодействовал изо всех своих творческих сил, но муза в тот момент определенно порхала где-то в трагическом отдалении, и потому физиономия таежного адмирала вышла вовсе уж щучьей, а застывший взор (чего вряд ли хотели шумковцы) поневоле выдавал страшную тайну насчет патологического пристрастия к кокаину. Лучше всего получились погоны с черными адмиральскими орлами и два креста на шее и груди – впрочем, орленые пуговицы тоже были неплохи.

В серединке почетного президиума восседал, конечно же, сам доцент Шумков, сияя золотом погон и младенчески незамутненным взором. Слева и справа располагались осанистые сподвижники, числом семеро, среди коих каким-то образом затесалась совсем юная красоточка в гимнастерке. «А это уже что-то новое, – подумала Даша, – раньше он своих лялек в президиум не сажал – значит, полным и законченным вождем себя нынче чувствует…»

Очередной оратор – с физиономией лектора обкома КПСС – красочно живописал, как в царские времена сибиряки делали масла столько, что смазывали им тележные оси. Правда, судя по общим и туманным фразам, сам процесс приготовления масла он представлял себе крайне смутно, но упор делал не на этом, а на злокозненности масона Ломоносова, еще в екатерининские времена разработавшего программу сионистской колонизации Сибири. Насчет Михайлы Васильевича в связи с мировым сионизмом – это было что-то новенькое. Правда, сама идея совращения германскими масонами бесхитростного русского студента выглядела в изложении оратора чрезвычайно красочно и зловеще, изложенная с уверенностью очевидца. Хлопали ему завзято.

Потом на трибуну, путаясь ногами в длиннющей шашке, вылез невысокий колобок с роскошной бородищей, напомнивший Даше профессора Челленджера с виденной в детстве цветной иллюстрации. Представленный как доцент Буромецкий и «наш верный сторонник», колобок заговорил яро и темпераментнейше, глотая слова и помогая себе размашистыми жестами. Даша добросовестно попыталась вникнуть. Доцент вдохновенно излагал тезисы новой науки антропоэкософии, совершенно загадочной и непонятной, перемешивая это с апокалипсическими пророчествами об открывшейся над Шантарском космической дыре, из которой хлещет некая «моновиталистская энергия». Понемногу Даша даже начала понимать, в чем тут дело. Если отвлечься от мудреных терминов, очень похоже, изобретенных самим колобком, все сводилось к простой истине: ежели сибирское человечество будет и далее топить себя в лености и пороке, то вскоре же вымрет, а если возьмется за ум и засучит рукава, то, вполне возможно, еще и побарахтается. И даже, быть может, заткнет космическую дыру. Антропоэкософской пробкой.

Хлопали колобку вяло – видимо, не смогли проникнуться и осознать, устрашенные обилием заковыристых словечек. На сцену вылезла истеричная дамочка, вещавшая, что Тунгусский метеорит был на самом деле закодированным в виде лучистой энергии инопланетным посланием сибирякам, запрограммировавшим их на роль спасителей мировой цивилизации. На смену ей появилась другая дама, столь же истеричного облика, но эта принялась декламировать стихи, где «Сибирь» рифмовалась со «вширь» и даже «поверь».

Все это на нормального человека производило впечатление дурно поставленного концерта самодеятельности в тихом отделении шантарской психушки – и Даша вновь ощутила некий мучительный диссонанс. Концы не сходились. С одной стороны, шумковская компания напоминала скопище деревенских дурачков, с другой же… Кто-то давал им немалые денежки. Кто-то купил Шумкову квартиру в неплохом районе. Кто-то оставил в той квартире совершенно исправный автомат.

И кто-то, проявив незаурядное мастерство в разработке сложных операций, убил там прекрасного сыскаря Воловикова, ни за что не давшего бы поймать себя в примитивную ловушку… Категорически не сходились концы.

Она украдкой бросила взгляд на майора-ротмистра. Как и следовало ожидать, на лице его просматривалась плохо скрытая скука, чуть ли не брезгливость. Это была еще одна загадка, непонятная ниточка.

Очередная стихотворная ода (продекламированная на сей раз старичком с повадками трибуна) посвящалась героическому адмиралу Колчаку, а заодно клеймила позором окаянные красные орды, в кровопролитнейших сражениях истребившие цвет сибирского рыцарства. Со знанием истории у седенького трибуна обстояло не особенно хорошо. Дело даже не в том, что хваленый адмирал Колчак, в точности подражая большевикам, разогнал остатки Учредительного собрания, приютившегося было в его прихожей.

Советская власть в Сибири и в самом деле некогда рухнула, словно пьяный слесарь – мордой в лужу. Даже вполне благонамеренные партийные историки позднейшего периода употребляли термин «пала», удивительно точно отражавший положение вещей.

Другое дело, что в точном соответствии с народной мудростью хрен в золотых погонах оказался не слаще редьки в кожанке. Поначалу сибиряки, малость хлебнув красного террора, валили под бело-зеленые знамена рядами и колоннами – и фронт покатился к Москве чуть ли не со скоростью курьерского поезда, обрастая по пути уральскими рабочими, башкирами, черемисами и пленными поляками из бывших австро-венгерских частей. Насчет военного гения, двадцатидевятилетнего генерала Пепеляева, чьи солдаты штыками добыли Пермь, – чистейшая правда. Все именно так и обстояло – без зимнего обмундирования, боеприпасов и обуви, на отвагу и русское «ура»…

Но в том, что началось после, виноват в первую очередь сам кокаинист-адмирал. Когда он принялся восстанавливать в Поволжье помещичьи права на землю, бело-зеленая армия получила первый шоковый удар – и лишилась тысяч штыков, чьи владельцы столь старорежимных реформ ни за что не желали принять. Потом начались реквизиции, мобилизации, рейды карательных отрядов по селам.

Сибирь круто повернула на сто восемьдесят градусов – даже не за красных, против адмирала. Партизанские армии в десятки тысяч человек, разъедавшие колчаковские тылы, о большевизме даже не имели никакого представления, а живого большевика не видели отроду. Потом, в начале двадцатых, легендарных партизанских вождей пришлось срочно убирать, не особенно заботясь об убедительных легендах, а те, кого не убрали, ушли в тайгу вновь, на сей раз колошматя красных, но времена были не те, и уничтожить новые ватаги удалось сравнительно быстро.

Впрочем, это было потом. А в девятнадцатом колчаковский фронт был не побежден большевиками, а попросту рухнул, подточенный изнутри. На офицерских отрядах и казачьих сотнях выехать не удалось – и жалкие остатки армии покатились на восток. Войска Тухачевского, в большинстве своем состоявшие из военнопленного сброда (куда по живости характера затесался и Ярослав Гашек), не побеждали – всего-навсего шли вслед за отступавшими, принимая от партизан города, словно нищий – монетку на паперти.

Больше всего, как это обычно бывает, выиграли сторонние – сиречь чешские легионеры, которые вкупе с французами преспокойно выдали адмирала партизанам, за что смогли выехать из России со всем награбленным добром, а также и долей колчаковского золота. Именно благодаря ему, положенному в подвалы пражского «Легия-банка», кукольное государство Чехословакия и смогло относительно безбедно протянуть лет двадцать, пока не прикатили танки вермахта… А Тухачевскому по злой иронии судьбы сибирские «победы» аукнулись всего через год. Когда бездарно руководимые им части попытались взять-таки Варшаву, Пилсудский бросил навстречу в качестве последнего козыря две дивизии, целиком состоявшие из возвратившихся от сибирских руд поляков, многие из коих уже однажды общались с Тухачевским. Именно эти дивизии остановили красный авангард, распотрошили его в пух и прах, а остатки загнали на территорию Германии, где конники красного героя Гая слопали своих лошадушек в лагерях для интернированных… Ну, а немного погодя проникшийся сибирским духом Сталин распорядился прищемить красному Бонапартику яйца дверью, что и было выполнено на совесть.

Обо всем этом Даше довелось читать в свое время – бывшего любовника, писавшего книгу о Колчаке, она стремилась бесповоротно выкинуть из памяти за все хорошее, но его труд осел в голове. И сейчас она могла бы сказать, что винить в прошлых поражениях следовало в первую очередь обладателя щучьей морды, но кто из присутствующих в зале стал бы ее слушать?

Оставалось лишь тихо стервенеть от скуки, слушая ораторов и самодеятельных поэтов, сменявших друг друга с методичностью часового механизма. Сидевший рядом Паша Горбенко ухитрялся даже подремывать временами, елико возможно уютнее расположившись в жестком кресле.

Наконец-то на трибуну вылез сам Шумков, утвердился орлом – и понес с воодушевлением ту же ахинею насчет героического адмирала и коварных москалей, не признавая ни логики, ни суровых исторических фактов. Поскольку было известно, что вождь, подобно столичным эстрадным звездам, обожает своею персоной закрывать концерт, Даша воспрянула. Легонько подтолкнула соседа локтем, тот мгновенно проснулся и приготовился к действию.

А вот это, пожалуй, что-то новенькое…

– И в этот достопамятный день мы просто обязаны восславить павших! – гремел Шумков, потрясая прицепленной к поясу шашкой. – Я хотел бы отдать должное светлой памяти Маргариты Монро, талантливой сибирской певицы и горячей сторонницы идеалов нового возрождения Сибири, убитой прикормленными Москвой опричниками! Тяжела наша дорога, наш путь далек, жертвы на этом пути неизбежны, но смерть нашей молодой сподвижницы, я верю, будет отомщена!

Он картинно махнул рукой, отходя от трибуны, – и динамики грянули во всю ивановскую уже знакомое Даше:

– А по чащобам – лешаки,

а по дорогам – казаки,

и их дорога тяжела и далека…

Невзирая на торжественность момента, кое-кто из присутствующих стал откровенно пробираться к выходу, не дожидаясь, когда отгремит шлягер. Встал и майор-ротмистр, а за ним неспешно двинулись оба оперативника.

Даша быстро огляделась. Еще трое торчали у выхода, притворясь, будто увлечены дискуссией, все было готово, оставалось начать пляски…

– Ладно, – сказала она напарнику громко, благо музыка орала да поблизости никого не осталось. – Даем отмашку волкам войны… Иди к ребятам, на улице берем. В темпе и без нежностей.

На улице было еще светло. Место не особенно удобное – не подъехать на машине вплотную к парадному крыльцу, но что тут поделаешь…

Она покинула зал последней из представителей славного сыскарского племени. В коридоре остановилась рядом с Пашей – он подпирал стену, ожидая, когда майор-ротмистр кончит беседовать с каким-то благообразным дедушкой в чересчур просторной гимнастерке, болтавшейся, как на пугале. Спросила шепотом:

– Он здесь на своей машине?

– Ага.

– Отгоните в контору, вдруг найдем что интересное… И пальчики с него снять моментально. – Оглянулась, подтолкнула Пашу ладонью в поясницу: – Пошел!

На улице вокруг поправлявшего фуражку майора, в некотором отдалении, уже выстроилась классическая «коробочка». Даша оглянулась – ага, вон и серый «Москвичок», и синяя «шестерка», далековато, конечно, но ничего не попишешь, сам помчится со скоростью гепарда, когда рученьки за спиной вывернут старым, но надежным «самолетом»…

Чуть ли не в следующий миг все замелькало.

Нюх есть нюх, и она вдруг шестым чувством поняла, что майор-ротмистр, якобы непринужденно оправлявший на себе скоморошью амуницию, на самом деле напряженно готовится к схватке, заметил происходящее, пытается лихорадочно прокачать ситуацию, а значит – волк…

Она рванулась вперед, отчаянно вскрикнула:

– Коля, бери!

Никто на нее не оглянулся – молодцы! – сомкнули «коробочку», навалились…

Первый скрючился и, кренясь набок, отвалился в сторону – это майор, схватив шашку за эфес, повернул ее удивительно хватко, видимо сразу угодив по одной из болевых точек. Тут же получил и второй – Даша даже не успела увидеть, куда. Хриплые выдохи, замысловатая возня… За спиной, у парадного входа, раздался отчаянный женский визг, чей-то топот. Даша успела отметить, что все пошло к черту, не удалось чисто подмести, – и рванулась вперед, выхватывая пистолет.

– Милиция!

– Что вы смотрите?!

– Есаул, вперед!

И еще что-то орали за спиной. Стучали сапоги. Она не успела добежать, в ней уже не было нужды – Костя Гукасов, оскалясь, аккуратно срубил майора ударом сплетенных ладоней сзади. Он и Володя подхватили «клиента», на бегу заламывая руки «самолетом», помчали к «шестерке», мгновенно взревевшей мотором. Тот, что получил шашкой, все еще не мог распрямиться, возле него присел на корточки один из Дашиных кадров, – а сапоги уже бухали, догоняя, взвизгнула выхваченная из ножен шашка, взвилась.

Даша перехватила нехиленькое запястье своей левой, успела поймать на классический «катет, катет», попала носком кроссовки по лодыжке, отстранилась, пропуская мимо лица тяжелый клинок, вихлявшийся в вывернутой руке. Бедолага взвыл, словно его кастрировали, но, получив ускорение ударом колена, полетел на грязный бетон, немилосердно обдирая физиономию.

Набегали еще трое, так и не сообразившие отчего-то обнажить свои «селедки», а следом, пока что не разъяренно, подчиняясь стадному инстинкту, валили остальные. Трое кинулись влево, рассчитывая обогнуть Дашу и вырвать пленника у тех, кто головой вперед запихивал его в «шестерку».

Паша Горбенко встал у них на пути, как утес. Подхватив оказавшийся кстати обломок толстой доски, замахнулся от всей русской души и рявкнул:

– Поубиваю, мать вашу!

В сочетании с его физиономией это произвело эффект куда более ошеломляющий, нежели демонстрация грозных удостоверений. Трое мгновенно сбились с темпа. Даша осторожно отступала спиной вперед, стараясь не споткнуться, прикрывая своего увечного кадра, которого тащил к «москвичу» напарник.

Где-то на правом фланге мелькнул Шумков, размахивая обнаженной шашкой и вопя что-то призывное. И на той стороне улицы, и на этой, в безопасном отдалении, начинали скапливаться зеваки. Кадриль раскрутилась.

Опамятовавшиеся бело-зеленые начали осторожненько подступать. В авангарде Даша с неудовольствием отметила нескольких ражих молодчиков, одну рожу вроде бы даже смутно помнила по тем временам, когда брала этих клоунов в разработку. Предостерегающе крикнула:

– Стоять! Милиция!

Ни хрена реакции! Перли, как бульдозеры. Краем глаза она подметила, как один расстегивает кобуру, откуда торчит ничуть не бутафорская желтая рукоять газовика, подняла свой ПСМ дулом кверху и дважды нажала на спуск.

Вот теперь мирные шантарцы, издали наслаждавшиеся странным зрелищем, брызнули врассыпную – впрочем, далеко не все. За последние годы народ приобвык к подобным развлечениям до того, что инстинкт самосохранения несколько усох. «Сейчас начнется веселье», – мельком подумала Даша, отступив еще на несколько шагов. В двух шагах, отсюда видно, железнодорожный вокзал и штаб-квартира Восточно-Сибирского транспортного УВД, уж там-то распознают выстрелы «пешки», и пойдет веселье… Правда, она стреляла холостыми, но это еще нужно растолковать…

Главное, ряженые унялись. Стояли полукругом, зло пялились. В полном соответствии с известной песней, им недоставало вождя – нырнувший за спины соратников Шумков не проявлял особого желания вести свое воинство в бой.

Она прицелилась в субъекта с газовиком:

– Ну ты, ваше благомордие! Ствол – под ноги, кому говорю! Аккуратненько положил, не отрывая от меня глаз… Вот так!

«Москвич» оперативников, натужно завывая мотором на первой передаче, перевалился через бетонный бордюрчик и покатил прямо к ним по голым весенним газонам, приподнятым над асфальтом.

Даша отступила еще на два шага, посмотрела поверх голов: так и есть, сквозь редкую тополевую рощицу можно рассмотреть, что от зданьица УВД отваливают сразу два желто-синих «лунохода».

Как и полагается отцу-командиру, она подождала, пока в машину запрыгнет Паша и посадят ушибленного. Рванула дверцу, плюхнулась рядом с водителем:

– Володя, останешься. Растолкуешь все транспортникам, а то еще сгоряча «Невод» объявят… Поехали, орлы!

Оглянулась на плотно зажатого меж двумя сыскарями пленника – без фуражки, зло взбудораженного, в наручниках. Хмыкнула:

– Ну, здравствуй, золото мое.

– Извольте объяснить, что происходит, – сказал он, морщась от боли в шее.

– Клиент с гонором, – констатировала Даша. – Ребята, будете писать протокол о задержании, не забудьте упомянуть, что данный субъект оказал активное сопротивление, а потому весь в синяках…

– Уже напугали, – проворчал пленник. – Уже писаюсь…

Даша перегнулась к нему через невысокую спинку переднего сиденья и задушевно сказала:

– Я тебя еще не пугала как следует, сучий ты потрох, я пока разминаюсь…

Глава шестнадцатая

Беседы светские

Едва майор-ротмистр, крепко удерживаемый под белы рученьки, переступил порог управления, его потащили «играть на рояле» – в разбухшем многотомном деле накопилась куча неидентифицированных отпечатков пальцев, и Даша решила сыграть на авось. Настрого наказала, чтобы все проявили чудеса прыти. Она металась, как самая натуральная дикая кошка, то ли лицо у нее было такое, то ли яростный азарт заражал всех на десять метров вокруг, но ее распоряжения исполнялись чуть ли не бегом, эксперт был явлен и посажен в полной боевой готовности в пустом кабинете даже раньше, чем майора привели обратно.

Словом, скальпели наголо, остается черкнуть по брюху… Одно портило картину – опер, отправившийся за Ксаночкой Беляковой, вернулся ни с чем. Не оказалось Ксаночки в общаге.

Даша усиленно внушала себе, что это простое совпадение, и девчонка по молодому делу где-то шляется. В общагу помчались сразу четверо, со строжайшим приказом в темпе выявить все места, где Ксаночка может оказаться, – друзья и подруги, возможная шантарская родня. Следовало играть по крупной, не мелочиться и не бояться излишнего рвения, – и Даша, спустившись в дежурную часть, без особого труда договорилась с капитаном Житковцом. В случае, если отправленные в «академию» вернутся ни с чем, все патрульные машины, курсирующие по Шантарску, получали по радио приказ высматривать блондинку в форме курсанта. Лучше пересолить, чем недосолить, предъявлять майору пока что нечего…

Вернулась к себе и сидела, как на иголках, перебирая извлеченные из карманов майора трофеи. «Макаров», оказавшийся у него в кобуре, был боевым, заряжен на восемь патронов. Ствол, правда, пуст.

– Это с отъявленной шпаной ты, Анискин, связался… – сказала она под нос тихонько.

Притащили майора с перемазанными в краске подушечками пальцев. Сразу видно было, что незамысловатая, в общем, процедура сольного концерта на ментовском рояле не обошлась без ярого сопротивления, – он был вовсе уж растрепанным, верхняя пуговица гимнастерки исчезла, а один погон болтался на честном слове. Теперь он и впрямь походил на бравого колчаковца, угодившего в губчека, – но таращился несломленным зверем.

– Мы тут ни при чем, – развел руками Паша Горбенко с видом величайшего сожаления. – Буйствовал его благородие, что твой Мамай.

И поместился за спиной пленного, что в данных обстоятельствах было не игрой, а нелишней предосторожностью.

– Вы за это ответите, – заявил майор-ротмистр.

– Бог ты мой… – вздохнула Даша. – От каждого второго слышу, не говоря уж про каждого первого, хоть бы что новенькое выдумали…

– Блядь рыжая.

– Стоп! – Даша жестом удержала Горбенко, явно собравшегося списать на задержание и все будущие инциденты в виде синяков. – Не надо, Паша, не поддавайся, это он нас заводит, чтобы все свести к примитивному скандальчику… Интересно, как сие, герр майор, совмещается с офицерской честью? При царе-батюшке вам бы за такое обращение с дамой холку начистили…

– При царе-батюшке такую полицейскую сволочь ставили во фрунт и по физиономии хлестали…

– Вряд ли, – сказала Даша. – Это вы бездарных романов начитались. – Раскрыла офицерское удостоверение личности. – Значит, майор Киреев Викентий Иванович… разрешение на ношение оружия, номер оружия соответствует… А вот место службы туманно указано – штаб Шантарского военного округа… деталями не разодолжите?

– Это не ваше дело. Будет тут каждый мент…

– Вы только не берите себе в голову, что я на «мента» обижаюсь, – сказала Даша. – Между прочим, «ментами» еще при царе именовали полицейских, так что я тут усматриваю скорее традиции и преемственность поколений, нежели оскорбление… Толковые вопросы будут?

– Объясните, почему меня арестовали.

– Никто вас не арестовывал, – сказала Даша. – Вас задержали. Арестовывают по ордеру с прокурорским автографом, если вы не знали. Интересно, а вы знаете, что задержанного можно совершенно законно посадить на семьдесят два часа…

– И в чем вы меня обвиняете?

– Сто двадцать шестая статья, – сказала Даша. – Похищение человека. Серьезная статья, между прочим…

– И кого это я похитил?

– А вы не знаете?

– Запамятовал что-то.

Даша не чуяла в нем и тени страха. Это немножечко злило.

– Позвольте вам кое-что напомнить? – сказал он вдруг. – Органы дознания вправе задерживать только при следующих основаниях: первое – когда лицо застигнуто в момент совершения преступления или непосредственно перед совершением, второе – когда очевидцы либо потерпевшие прямо укажут на данное лицо, как на преступника, третье – когда на подозреваемом, либо на его одежде, либо в жилище обнаружены следы преступления. Что-то я не усматриваю в моем случае ничего из перечисленного.

– Есть еще оговорочка под названием «иные данные», – сказала Даша.

– При наличии иных данных подозреваемое лицо может быть задержано только в том случае, если оно покушалось на побег, либо не имеет постоянного места жительства, либо его личность не установлена. Мое удостоверение у вас на столе.

– Паша, слышишь? – спросила она. – Бог ты мой, какой юридически подкованный клиент пошел, чеканит, как из пулемета… Милейший гражданин Киреев, в той самой книжечке, которую вы цитируете, черным по белому написано, что мотивом задержания могут быть и опасения. Опасаюсь я, что вы, оставшись на свободе, будете продолжать преступные действия, либо скроетесь от органов дознания, либо станете препятствовать установлению истины… Ну опасаюсь я, что вы еще кого-то похитите! Ничего с собой не могу поделать… А ведь это просто прекрасно, что вы тут мне демонстрируете отличное знание кодекса. Сразу начинаешь подозревать, что не учетом портянок вы у себя занимаетесь и не бухгалтерские бумажки ворошите…

– Так ведь вам от этого не легче, – сказал майор. – Наоборот.

– Думаете? – прищурилась Даша.

– Уверен.

Увы, ей ничего не оставалось, кроме как идти по его стопам – затягивать беседу. О Ксаночке до сих пор ни слуху ни духу…

– Хорошо, я похититель, – усмехнулся он. – А где, простите, доказательства и свидетели? И кого я похитил, наконец?

– Узнаете, – пообещала она. – Все вам будет – и свидетели, и ионный душик, и раз-два по морде… Это цитата из классика, так что не торопитесь сочинять на меня в уме телегу за применение недозволенных методов… Вам известен такой полковник Волхович?

– Как вы сказали? Впервые слышу.

– Фотографию предъявить?

– Сделайте одолжение. – Он с невозмутимым лицом повертел снимок, бросил на стол. – Впервые вижу.

«На того, кто дежурил тогда на вахте, надежды мало, – лихорадочно соображала Даша. – Он их не запомнил. Даже тогда, по горячим следам, когда составили фоторобот, опознать не брался. Нужна Ксана, как воздух. Почему он так спокоен? Нет, не может же быть…»

Вошел Костя Гукасов, с победным видом положил ей на стол пару листочков. Она бегло глянула – и воспарила на седьмое небо. Паше чертовски хотелось тоже глянуть, но Даша остановила его жестом, выпрямилась и спросила:

– Гражданин Киреев, вы себя к эрудированным людям относите?

– А что, это тоже преступление?

– Ответьте, пожалуйста.

– Хорошо, имею наглость относить.

– Это прекрасно, – сказала Даша. – Просто великолепно. В таком случае, вы наверняка должны знать, что отпечатки пальцев – вещь уникальная? И совпадений не бывает?

– Слышал что-то.

– Это прекрасно, – повторила Даша. – В таком случае могу вам с прискорбием сообщить, что мы имеем здесь идентичные отпечатки пальцев. Одни только что оставлены вами на казенной бумажке под названием «дактокарта», а другие обнаружены некоторое время назад на автомате, найденном в квартире по улице писателя Короленко. Между прочим, в той самой квартире, где недавно убили начальника городского уголовного розыска. По-моему, это мгновенно переводит нашу беседу в иное русло, о похищении людей сейчас и говорить как-то не ко времени, можно отложить на потом… Полюбоваться хотите? Только не нужно жевать казенные бумажки – во-первых, не успеете разжевать, во-вторых, это не единственный экземпляр…

Она хищно следила за лицом майора. И вновь, к превеликому своему раздражению, не увидела и следа замешательства или страха.

– А ошибки быть не может? – спросил он спокойно.

– Фи… – поморщилась Даша.

– Вы же сами кричите в газетах, что денег вам дают мало, аппаратура устаревшая…

– Тут не нужны ни деньги, ни аппаратура, – сказала Даша. – За последние сто лет ничего особенно и не изменилось, все новинки особой роли не играют…

– Глупость какая-то.

– Эрудированные люди обычно употребляют выражение «роковое недоразумение», – терпеливо сказала Даша. – А им на это, как правило, отвечают, что никаких недоразумений быть не может…

– Я в жизни держал в руках, наверное, пару сотен автоматов.

– Как же он туда попал?

– Представления не имею.

– И адрес такой вам неизвестен?

– Улицу, конечно, знаю. Но не припомню, чтобы бывал в этом доме.

– И в милицейской школе никогда не бывали? – решилась Даша сделать первый ход.

– А что мне там делать? Отроду не заглядывал.

– Ну вот что, – сказала Даша. – Вы мне никак не кажетесь глупым человеком. Неужели не понимаете, что влипли если и не прочно, то в любом случае качественно? Вам любоваться на небо в клеточку как минимум трое суток. За это время пойдут очные ставки, будут свидетели, начнутся экспертизы, следственные эксперименты и прочая рутина… Рано или поздно вас обязательно на чем-то засветят. Потому что вы имели неосторожность вляпаться в серьезнейшее дело…

– Начинайте, – сказал он, выпрямившись на стуле. – Любопытно будет посмотреть…

Даша глянула поверх его плеча и опустила ресницы. Паша Горбенко принес стул из угла, сел вплотную к майору, приобнял его за шею и ласково сообщил:

– Я тебя, козел, бить не буду. Пусть сержанты кулаками махают, молодые они еще, не наигрались… Я тебя на эти трое суток в камере забуду. И без того дел по горло, где уж тут о тебе, паскуда, помнить. А если прапорщик из охраны шепнет сдуру в камере, что ты вчера трахнул первоклассницу на острове Кумышева, я тут ни при чем – мог он, болван, с похмелья напутать? Да очень даже запросто. И будет тебя вся камера трое суток в очко пялить – за первоклассницу. И не думай, что отмахаешься – я тебе нарочно подыщу комнатку, где сидят человек тридцать, а от такой кодлы и Шварценеггер не отмахается. Через трое суток тебя на свободу вынесут, кишки из жопы висеть будут, за год не оклемаешься. И самое большее, чего ты потом добьешься, – будешь ползать с заявлением в зубах… Ты меня качественно понял, офуярок? Мамой клянусь, я тебе это удовольствие заделаю. Я за своего покойного шефа десяток таких, как ты, к параше опущу… В глаза мне смотри, козел! Не играю я с тобой! Как бог свят, порвут жопу…

Он и в самом деле не играл, он был страшен. Даша взирала на происходящее без капли жалости или угрызений совести. Видела, что майора, наконец-то, легонько проняло, но не сломало, ломать придется долго…

– Хочешь встречный прогноз? – сквозь зубы процедил майор. – Через три дня, говоришь? А через неделю ты у меня получишь пулю в затылок, ментовня сраная. Или твоя баба получит хер во все дырки, – вызывающе уставился он на Пашино обручальное кольцо. – А может, сам огребешь хороший срок, только я тебе гарантирую, что на ментовскую зону ты не попадешь, на обычной приземлишься, где тебя самого раком приладят…

– Стоять! – рявкнула Даша, когда ее напарник, рывком отстранившись, занес было кулак. – Отставить… – приказала она потише. – Паша, держи себя в руках, мы не мелкоту взяли, а доброго волка, с ним надо технически… Ну наконец-то, майор, взыграло ретивое… Зубки и выскочили… Мой напарник нисколечко не шутит, он и в самом деле может вам все это обеспечить… но и вы тоже не шутите, а?

– Я вам гарантирую, – сказал майор. – Вы оба получите столько, что и не унесете. Может, это и банально, может, от каждого второго это слышите, но я вам обещаю…

– А что я говорила? – сказала Даша. – Ни интендант, ни бухгалтер так себя не ведет. Чтобы такие вещи обещать всерьез, нужно иметь за спиной жутковатую контору… Типа особого отдела, а? А вы мне тут лепите, будто не знаете никакого Волховича… Мне сердце вещует, что вы с ним по одной ведомости жалованье получаете…

– А вам сердце случайно не вещует, что впутались в крупную неприятность?

– Не вижу никаких неприятностей, – сказала Даша. – Пока что.

– Увидите.

– Все это довольно беспредметно, нет? – Она обаятельно улыбнулась. – А вам не приходило в голову, грозный вы наш, что принадлежность к конторе, каковой вы наверняка служите, для вас в данной ситуации – не благо, а вовсе наоборот? Серьезно, не приходило? Ну хоть «Семнадцать мгновений весны» вы, по крайней мере, смотрели хоть однажды? Тогда должны помнить коллизию с шофером Бормана. Самое опасное в нашем мире – оказаться крайним, когда две серьезных конторы смахнулись. Я не садистка, но мне позарез нужно выбить из вас показания. Приказ у меня такой. Санкции такие. Мы ведь тоже каста, не забывайте. И когда убивают нашего, причем не простого сержанта, начинается нешуточная карусель… Не сомневаюсь, нам могут устроить все, что вы так живописно перечислили. Только это еще под вопросом. Потому что о нас приходится говорить в будущем проблематичном времени, а вы уже влипли. Вы уже за решеточкой, вы никто, и звать вас – никто… Пока-то еще до нас доберутся… И потом, вы так уж уверены, что за вас будут мстить? А вдруг окажется, что вы нам выложили столько интересного и полезного, что в прежней команде вам уже в жизни не играть? И спишут вас в неизбежные потери, в два счета… Что, спокойно поговорим?

– Ну уж если говорить, тогда давайте сугубо под протокол… – покривил он губы.

– Да ради бога, – сказала Даша на полтона ниже. – Итак, майор Киреев… Что вы делали на том сборище?

– Слушал.

– Членом числитесь?

– Числюсь. В этом нет никакого криминала. Во-первых, это не партия, а скорее кружок по интересам, а во-вторых, такие вопросы вроде бы не в вашей компетенции…

– А вам известно, что ношение холодного оружия Уголовным кодексом запрещено? – кивнула она на обнаженную шашку, стоявшую рядом с ножнами в дальнем уголке.

– Там лезвие совершенно затуплено.

– Все равно. Всегда можно привести в состояние, годное для употребления в качестве оружия…

– Тогда запретите кухонные ножи. Ими уже столько народу положили, а вот про шашки я что-то не слышал…

– С Шумковым знакомы?

– Естественно.

– Дома у него бывали?

– Случалось.

– Где конкретно?

– Улица Маргелите Кривенайте, четыре – восемнадцать.

– А на Короленко?

– Я уже говорил – по указанному вами адресу в жизни не бывал.

– Но вы знали, что у Шумкова там квартира?

– А разве это его квартира? Представления не имел. Он живет на Кривенайте, с женой, с детьми…

Даша тоскливо вздохнула про себя, прилежно занося в протокол всю эту совершенно ненужную белиберду. Пока не привезут Ксану, ни за что не продвинешься дальше – в квартире его отпечатков не зафиксировано, только на автомате, опять начнется сказка про белого бычка… Может, и в самом деле сунуть его в соответственно подготовленную камеру, а потом вовремя вытащить? Ну, а если он там кому-нибудь шею приемчиком сломает? Скандал выйдет до небес… А главное, пакостные предчувствия так и висят в воздухе, словно неуловимая тяжесть на душе, иногда подступающая перед грозой…

– Интересно, что вас с Шумковым связывает?

– Интерес к истории, – пожал он плечами.

– А вам не кажется, что Шумков этот интерес доводит до абсурда? Деликатно выражаясь?

– Это его проблемы, разве нет?

– Если взглянуть с точки…

Она обернулась на стук бесцеремонно распахнутой двери – со вспыхнувшей мгновенно надеждой. Костя Гукасов, однако, не походил на вестника победы, скорее, наоборот. После разрешающего кивка Даши он подошел и сунул ей листок из блокнота, старательно загородив его спиной от майора. Даша мгновенно схватила взглядом две строчки, нацарапанные торопливо, размашисто:

«В психушке умерла Беклемишева, уже закоченела, когда они там почесались…»

– Там Вермуш, – сказал Костя. – Лазаревича на всякий случай привлечь?

– Валяй, – мертвым голосом сказала Даша. – Иди…

Итак, умерла Женечка – которую так и не смогли допросить по всем правилам. А посему идиотские мысли майора Шевчук так и остаются идиотскими мыслями… Это что же сейчас начнется, когда узнает Бек…

Она так и не успела переключиться на майора, смотревшего по-прежнему с вызовом. Зазвонил телефон. «Не может же случиться так, чтобы два раза подряд…», – подумала она, снимая трубку.

– Дарья Андреевна? Это Галахов. Зайдите ко мне, пожалуйста, немедленно. И позаботьтесь, чтобы ваш… задержанный, пока вы у меня будете находиться, сидел в моей приемной. Вам все понятно?

– Так точно, – сказала она сухо.

Глава семнадцатая

Беседы не вполне светские

Ей ни с того, ни с сего вспомнилась шуточка, слышанная в Минске позапрошлой осенью: «Компания была не велика, але бардзо пожондна[8] – пан аптекарь, пан директор, золотарь, две курвы и я…»

Вот бы повторить вслух – но, увы, сие решительно невозможно, останемся взрослыми людьми…

Присутствовали: один майор (Даша), Чегодаев, согласно табели о рангах носивший звание, приравненное к подполковнику юстиции, а также целых четыре полковника: Галахов, Кобликов с Черского, военный прокурор с какой-то длинной фамилией и, наконец, былой Дашин собутыльник Волхович. На сей раз он был сама собранность и трезвомыслие, тот, кто не видел его в приватной обстановке, мог бы голову прозакладывать, что этот импозантный полкан в рот не берет ничего крепче минералки. Держался он так, словно видел Дашу впервые в жизни. Она, разумеется, тоже ничем не показала, что имела уже случай с ним встречаться, причем накоротке.

– У меня уже лежит рапорт, – сообщил Кобликов, которого Даша вряд ли могла отнести к своим доброжелателям. – Ваши люди, Дарья Андреевна, устроили в центре города катавасию со стрельбой…

– Стреляла исключительно я, – сказала она без выражения. – И стреляла холостыми. Когда на вас прет осатанелая толпа придурков с шашками наголо – в буквальном смысле слова… Одной шашкой меня, кстати, попытались приласкать по голове.

– И что вы там соблаговолили делать?

– Задерживали подозреваемого.

– И задержали? – сладчайшим тоном поинтересовался Кобликов.

– Задержали, – сказала она.

– В чем подозреваемого, если не секрет?

Упоминать про «ношение холодного оружия» было бы, как ни крути, форменной глупостью, и она сказала кратко:

– Сто двадцать шестая, похищение человека.

– Товарищ полковник, это дело Евдокимовой, – поторопился вмешаться Галахов. – Задержание было произведено с моей санкции и по моему непосредственному указанию. Вам должны были поступить соответствующие материалы…

«Благородно, ничего не скажешь, – подумала Даша. – Похоже, не выдаст на растерзание, но сердце вещует, что Киреева эти стены больше не увидят…»

– Я помню, что там за дело Евдокимовой, – сварливо сказал Кобликов. – Читал сводку. Вот только в толк не возьму, зачем вам понадобилось задерживать майора Киреева. Объясните.

Если он рассчитывал, что она начнет беспомощно бормотать, пролетел крупно – Даша раскрыла папку, достала несколько бумажек и молча протянула ему. Он бегло вчитался, бумажки описали по комнате почти полный круг, попав к обоим прокурорам и напоследок к Волховичу.

Только теперь Даша его в полной мере оценила, поняла, что столкнулась с еще одним волком. Каким бы он ни был на пьянках в узком кругу, при исполнении обязанностей стал неузнаваем. С каменным лицом прочитал документы, просмотрел оба фоторобота, в том числе и свой собственный, с недрогнувшим лицом сказал:

– В самом деле, несколько напоминает майора Киреева. Более того, вторая физиономия напоминает мою. Интересно. Весьма. Это и есть все аргументы, на основании которых вы задержали моего заместителя?

– Вы отвечайте, Дарья Андреевна, – поторопил Кобликов.

«Вот сука, – подумала она. – Ну не любишь ты меня – но должно и ментовскую солидарность блюсти, к чему подсирать так откровенно?»

– Да, – сказала она. – Единственное, что у меня есть – показания курсанта Беляковой.

– А нельзя ли нам побеседовать с курсантом Беляковой? – как ни в чем не бывало спросил Волхович. – Насколько я понимаю, дежурный в предъявленных ему фотороботах не опознал загадочных визитеров…

– Белякова исчезла, – сказала Даша хмуро.

– Да что вы говорите… – само отсутствие издевки в голосе Волховича делало реплику изощренной издевкой. – Кстати-то как… И куда же она исчезла?

Даша молчала – что она могла ответить?

– Ваши мальчики, дорогой Николай Константинович, выбрали для шуток неподходящий денек, – сказал Волхович Кобликову. – Я понимаю, недостаток информации… Вот и не состыковалось. Четырнадцатого марта, когда похитили эту вашу Евдокимову, мы с моим заместителем, слава богу, пребывали на охоте неподалеку от Ордынского. С двенадцатого по пятнадцатое. И то, что мы пребывали там безвылазно, может подтвердить с десяток свидетелей. К примеру, генерал Богданов, начальник Шантарского военного округа. И губернатор. И Быстров, имеющий честь возглавлять департамент общественной безопасности. И полковник Виноградов, из ваших, – отдельная бригада внутренних войск… Остальные, каюсь, рангом помельче, но, быть может, вам и вышеназванных четверых достаточно? Надеюсь, вы понимаете, что я не намерен шутить с такими фамилиями? Вам непременно нужно их письменное свидетельство или достаточно телефонного разговора? Нет, я настаиваю, чтобы вы позвонили, товарищ полковник. В конце концов, история грязненькая, я не хочу на вас давить чьим бы то ни было авторитетом – всего лишь хочу реабилитироваться раз и навсегда, чтобы наши имена никто более не связывал с этой гнусью… С кого начнем?

– Давайте с Виноградова, – сказал Кобликов, нехорошим взглядом уткнувшись в Дашу. – Как-никак наше ведомство, знакомы… – Он снял трубку, с начальственной бесцеремонностью нагнувшись над столом Галахова. – Пал Федорович, это Кобликов. Тут у нас возникла одна проблемка… Ты под Ордынским на охоте был? Когда? Да нет, ни при чем тут охотинспекция, внутреннее расследование… Кто там еще был? Ага, ага… А Волхович с Киреевым? Нет, тут на них бочку катят, нашлись шустрики… Они все время там сидели, не выезжали? Совсем? Ну, порядок… Нет, потом… Чепуха… – звучно опустил трубку на аппарат и уставился на Дашу вовсе уж зло. – Вот так-то, товарищ майор. Все полностью подтверждается. Не было физической возможности данным товарищам оказаться в Шантарске, до самого утра пятнадцатого… Или вам необходимы письменные показания?

– Помилуйте, я не настаиваю, – сказала Даша.

– А вы настаиваете? – повернулся он к Чегодаеву.

Тот выразительной мимикой дал понять, что не настаивает. Пожалуй, впервые в жизни Даша видела, чтобы Чегодай смотрел на нее с сочувственной симпатией. Правда, легче от этого не стало.

– У меня такое впечатление, Дарья Андреевна, что с вашим новым назначением мы несколько поторопились… – зловеще сообщил Кобликов.

– Подождите, подождите, – поднял ладонь Волхович. – Я ни в коем случае не стремлюсь, чтобы из-за этой грязной истории как-то пострадала Дарья Андреевна. Мне говорили, она великолепный работник. В конце концов, должна же она была реагировать на это вот заявление, на фотороботы… – брезгливо поднял он за уголок сколотые листочки, показания Ксаночки. – Я на ее месте действовал бы, наверное, точно так же… А вот к этой самой Беляковой у меня вполне закономерно возникает масса вопросов, как и у вас, я думаю. Как-то очень кстати она пропала… Но, повторяю, я вас убедительно прошу Дарью Андреевну не наказывать. Это не первая провокация против нашего ведомства, учены… На многое смотрим философски. Нельзя исключать к тому же, что заодно пытались скомпрометировать и Дарью Андреевну… Я бы и такой вариант учел для полноты картины.

Он дружелюбно улыбался, глядя на Дашу с искренним расположением. Благодетель, самаритянин шантарский… Убила бы.

– Ну, если не будет жалоб от майора Киреева…

– Не будет, – заверил Волхович. – Майор Киреев – профессионал, насмотрелся всякого, что такое ошибка в работе, понимает прекрасно. Надеюсь, Дарья Андреевна, у него все пальцы на руках и ногах целы?

– Извините, товарищ полковник… – машинально набычился Кобликов. – Странная реплика…

– Да это же шутка, – с лучезарной улыбкой сказал Волхович. – Если у него все пальцы целы, какие могут быть претензии?

– А как насчет автомата? – спросила Даша.

– Простите?

Она молча протянула ему дактокарты и бумагу от эксперта.

– То-то у вас вид человека, до сих пор не согласного… – мягко, словно ребенка журил, заметил Волхович. – Это, я так понимаю, и есть та квартира, где… Скажите, кроме автомата, хоть на одном предмете в квартире пальчики Киреева есть? Мебель, стены, посуда… что там еще, дверные ручки?

– Нет, – сказала Дата. – Только на автомате.

– Логично… Игорь Васильевич, а не один ли это из тех автоматов? – спросил он военного прокурора. – Модификация совпадает. Видите ли, месяц с лишним назад у нас случилось хищение оружия, бывает, как ни прискорбно, знаете, что нынче за времена… Прокуратура, – легкий кивок в сторону военного, – уже снимала стружку со всех, кого следовало подвергнуть такой операции. От нас поступала бумага в криминальную милицию, на другой же день.

Что-то такое Даша смутно помнила, хотя сама этим вплотную не занималась. Ну конечно, не стал бы он преподносить ложь, которую легко проверить…

– И насколько я помню, ни один ствол не отыскался? – сказал Галахов.

– Увы, – развел руками Волхович. – Мы предполагали, что стволы, не оседая в Шантарске, ушли куда-то в горячую точку, но один, как минимум, всплыл в наших палестинах. Все документы можно подвезти в кратчайшие сроки. Дарья Андреевна, я понимаю, что ваш выразительный взгляд содержит порицание по нашему адресу, но, увы, застраховаться от подобных случаев невозможно. У соседей, в прилегающей губернии, сперли двадцатимиллиметровую пушку с истребителя…

– Знаю, – сухо сказала Даша. – Наши ребята ее как раз и отыскали в Ольховке.

– Вот видите. Чему же тут удивляться? – Он бросил беглый взгляд на часы. – Однако надо что-то решать, я думаю? – Он глянул в сторону Чегодаева. – Как вы считаете, сколько времени нам понадобится, чтобы получить от вашего ведомства постановление прокурора в порядке общего надзора? С учетом вновь открывшихся обстоятельств?

– Максимум час, – хмуро сообщил Чегодаев, глядя главным образом на Дашу.

– Вот видите, Дарья Андреевна… У нас есть два пути – либо старательно соблюсти казенные формальности, либо, не углубляясь в дебри бюрократии, явочным порядком признать незаконность задержания. Конечно, я заберу отсюда своего заместителя не раньше, чем доставят бумаги по хищению оружия, а то и доставим сюда вашего дежурного, чтобы еще раз провести опознание…

– Я на повторном опознании не настаиваю, – сказала Даша. Она уже понимала, что проиграла вчистую, и следовало отступить с достоинством, не выставляя себя на посмешище.

– Прекрасно, – сказал Волхович. – Я вас ни в чем не упрекаю, Дарья Андреевна, сам был молодым и ретивым служакой, однажды, вы не поверите, всерьез задержал подозрительного, коего полагал шпионом, а это оказался проверяющий из штаба округа… Но за документами насчет хищения я непременно пошлю, пока их сюда не доставят, Киреев и с места не сдвинется – во всем нужен порядок.

Давненько ее так не унижали – со светскими улыбочками и безукоризненной вежливостью. Пришлось высидеть в кабинете еще с полчаса, пока не привезли документы, оформленные без малейшего изъяна. За то время, что прошло с момента задержания, изготовить столь безупречные бумаги ни за что не удалось бы, Даша это прекрасно понимала. Значит, подстраховка. Кто-то был там с Киреевым, на сборище шумковцев – и весьма оперативно поднял тревогу…

Под занавес Киреев благородно заявил, что не имеет ни малейших претензий к оперативникам, ибо понимает сложности их многотрудной работы и вполне проникается сложностью проблем. И кабинет Галахова стал понемногу пустеть: первыми выкатались особисты, за ними оба прокурора, военный и статский, вышел Кобликов, легонько погрозив Даше и туманно заявив: «Вы, Дарья Андреевна, учтите и поглядывайте!» Оставшись наедине с Галаховым, она была готова и к разносу – подобные хохмочки начальство, как правило, не прощает. Однако Галахов, глядя на нее чуть ли не с жалостью, сказал:

– Ничего нельзя было поделать, Дарья Андреевна… У них были все козыри.

– Я понимаю, – сказала она тускло.

– Как вы думаете, Белякова объявится?

– Сомневаюсь.

– А вы не допускаете мысли, что она и в самом деле могла…

– Возвести поклеп? – горько усмехнулась Даша. – Концы не сходятся, понимаете ли. Даже если принять мысль, на которую они нас тут усиленно наталкивали, будто Ксанка агент Антанты, которому поручено скомпрометировать героев-особистов, не могу я поверить в столь дьявольскую проницательность Антанты. Никто ведь не мог знать заранее, что я привезу Евдокимову в общежитие, что поселю ее именно в той комнате, где жила Белякова…

– Но ведь никто не мог и знать заранее, что на Короленко мы найдем автомат…

– Тоже верно, – сказала Даша. – Интересно, мне теперь попадет по темечку?

– Не думаю, – сказал Галахов. – Смотря что считать ударом по темечку. Между прочим, не далее как вчера тот же Кобликов имел со мной крайне любопытную беседу. В Москве, при центральном аппарате министерства, организуется новое подразделение, нечто вроде Интерпола, только на порядок пониже. Что-то вроде координационного центра по взаимодействию с полицейскими службами стран, входящих в Совет Европы. Часть кандидатур выдвигает центр, часть предстоит определить на местах. Знаете, кого на Черского выбрали? Правильно, вас. Перспективный молодой кадр, блестящий послужной список, награды, опыт поездки в Париж…

– И когда они рассчитывают меня выпихнуть наверх?

– Насколько я понимаю, вас собираются вызвать завтра, в крайнем случае послезавтра. И отчего-то мне не верится, что после сегодняшнего инцидента Кобликов даст задний ход. Прием довольно избитый… Представляю, что будет с делом, если вас отсюда уберут. Не мне вас учить, как при необходимости рассыпаются дела…

– Ну да, это проще, чем наезжать на меня асфальтовым катком… – сказала Даша. – Но я ведь могу и отказаться?

– Думаете? Не знаете, как это делается? Вас поставят в ситуацию, когда отказаться будет невозможно… Я постараюсь оттянуть это мероприятие деньков на несколько, но долго тянуть не удастся. У вас есть хоть какие-то подвижки?

– У меня есть идиотская версия, – сказала Даша.

– Это что-то новое, – усмехнулся Галахов. – Версии обычно бывают только правильными либо неправильными…

– А у меня, боюсь, именно идиотская… Простите за нескромный вопрос, вы уверены, что ваш кабинет не прослушивается?

– Уверен. Проверили.

– Как вы отнесетесь к тому, что я скажу, будто в Шантарске готовится военный переворот? Классический сепаратистский мятеж? С провозглашением независимости, танками на улицах и прочими красивостями? Я имею в виду не шумковских идиотов, а людей на сто порядков посерьезнее…

Он слушал с непроницаемым лицом, катая в пальцах незажженную сигарету. Всего два раза прервал наводящими вопросами. Потом, когда понял, что Даше больше нечего сказать, прищурился:

– Вариантов тут три. Либо вы сошли с ума, либо сваляли грандиозного дурака, подогнав события под версию, либо правы. Первый вариант, пожалуй, отметем. Остаются два. Горите от желания узнать, как я ко всему этому отношусь? – Его глаза были цепкими и холодными. – А никак. Категории веры тут бессмысленны. Вот когда вы принесете неопровержимые доказательства, к этому можно будет относиться. И не раньше… Если это вас хоть немного утешит, могу сказать, что не вижу в подобной версии ничего невероятного. В наше время невероятного попросту не бывает, возможно все. Вы мне доказательства принесите… Полученные по возможности законным путем. Впрочем, я готов и на незаконные методы согласиться, если не будет трупов, не останется хвостов, а вот доказательства будут железные… Не очень-то педагогично с моей стороны такое заявлять, но жизнь в бюрократические формулы не всегда укладывается…

– Я постараюсь, – сказала Даша.

– Вы хоть понимаете, что вас постараются убрать, если версия и в самом деле не идиотская?

– Если захотят, никакая охрана не спасет. Такой вот фатализм. Я не бравирую, просто взвесила все…

Он усмехнулся:

– Если взвесили, я к вам чуть погодя пришлю Граника. Пусть его орлы переснимут все материалы. Иногда полезно иметь копии…

Даша с ним была полностью согласна. Совсем недавно по сводкам прошел симптоматичный примерчик: в столице соседней губернии глава администрации одного из районов нанял уголовничков, которые старательно подпалили районную прокуратуру, где хранилась неплохая подборочка компромата на этого самого главу. Исполнителей и заказчика уже повязали, но компромат превратился в пепел…


…На человека Беклемишева, приставленного для бережения дочки босса, жалко было смотреть – не человек, а замешанное на ужасе желе. Его напарник-милиционер выглядел малость непригляднее, но тоже был угнетен. Оба твердили одно, что ничуть не удивительно: им приходилось еще и надзирать друг за другом, так что практически не разлучались, словно верные влюбленные. Показания были бесхитростны: часов около десяти утра, когда врач стал делать обход, Женю никак не удалось разбудить, потом, когда врач присмотрелся, начался вселенский тарарам…

– Не переживайте, господа, – сказала Даша хмуро, понизив голос – в углу коридора толпились невеликим табунком любопытные медсестры. – Вы когда заступили?

– В восемь утра, сегодня, – сказал сержант.

– А меня часом позже сменили… – поведал преторианец Бека, белый как мел.

– Ну вот, – сказала она отрешенно. – А врач уверяет, что она умерла вчера, около семнадцати ноль-ноль, когда вас тут и не было, так и пролежала вечер воскресенья и всю ночь… Выше голову.

Ничто так не окрыляет человека, как приятное осознание того, что все твои неприятности вдруг переложили на плечи ближнего. Беклемишевский кадр расцвел в секунду, обнаглел даже до того, что спросил:

– А вы мне это на официальном бланке не напишете?

– Ваш босс и так со всеми документами должен будет ознакомиться, – безжалостно отмахнулась Даша.

Отвернувшись, прошла по сырому коридору и без приглашения вошла в уже знакомый крохотный кабинетик. Сергей Степанович, душка-психиатр, восседал за столом, как и в прошлый ее визит, вот только глаза у него сейчас были не профессионально отзывчивые, а прямо-таки мутные от ужаса. «Расклеился, дерьмо», – с легоньким презрением констатировала Даша. Впрочем, ничего странного – человек с живым воображением без труда представит рассвирепевшего Беклемишева, в особенности если сталкивался с ним уже и понимает, что против разъяренного купчины выглядит не более чем пылинкой…

– Хорошенькие дела… – сказала Даша, вытаскивая сигареты.

– Вы что-то уже знаете?

– Кое-что, – сказала она холодно. – Беклемишев поднял на ноги всех профессоров, до каких мог дотянуться, вскрытие провели в таком темпе и с таким тщанием, каких мне в жизни не добиться бы: наша судмедэкспертиза, признаюсь вам по секрету, являет зрелище унылое, да и бастует второй день, остервенев без зарплаты… Острая сердечная недостаточность, представьте себе, – усмехнулась она одними губами. – Сергей Степанович, я бы на вашем месте не ликовала. Наоборот. Сердце у девчонки было, как у хорошего скакуна – пламенный мотор… Они там сейчас возятся с анализами, это затянется, но в любом случае жребий ваш горек.

– Но меня не было в выходные…

– А вы думаете, папа будет вдаваться в такие тонкости? Не говоря уж о том, что и я испытываю вполне определенные подозрения.

– Но не может же быть, чтобы насчет меня…

– А почему бы и нет? – безмятежно спросила она. – Какой-то роман так и называется: «Подозреваются все»… Ладно, не буду вас мучить. Все пойдет своим чередом, всех поголовно допросят, конечно, но вы со мной сейчас поговорите откровенно, как на исповеди. Иначе я могу рассвирепеть и еще до явления Беклемишева народу Карфагеном пройду по вашему заведению…

– Поверьте, я…

– Поговорим, а там будет видно, верю я или нет. Я немного разбираюсь в ваших делах, но нужно вникнуть глубже…

– Пожалуйста, я…

– Это нормально, что в выходные здесь не было ни единого врача? То есть – соответствует устоявшейся практике?

– Увы. Выходные, признаться, – мертвый сезон… Представляете, наверное, какая у нас нехватка людей? И как те, кто работает, живут впроголодь?

– Представляю, – сказала Даша. – Как везде, что же тут неясного. А уколы кто делает? Вам приходится?

– Нет. Врач никогда не делает уколов сам, даже в случаях, подобных… нынешнему. Есть медсестры, имеющие должную квалификацию и допуск…

– Так, – сказала Даша. – А эта ваша Фаина, симпатичная женщина в наколочках, подобный допуск имеет? Ну?

– Вообще-то нет…

– Да? – подняла брови Даша. – А мне наш человек докладывал, что именно она несколько раз ставила Беклемишевой уколы. Как вы сей феномен объясняете? Только давайте договоримся: отвечать без затяжек и раздумий. Я вас не пугаю, но сугубо от меня зависит, кто из вас тут останется на свободе, а кто будет задержан по подозрению…

Доктор страдальчески поморщился:

– Сплошь и рядом случается, что уколы ставят обычные санитарки. В конце концов, для этого нужен минимальный навык.

– То есть и это у вас – обычная практика?

– Обычнейшая, – признался он с вымученной усмешкой. – И не только у нас… Повсюду.

– Благо клиент все равно протестовать не может? Чтобы лишний раз по морде не получить?

– Дарья Андреевна, не я эти порядки вводил, и зарплату не я задерживаю, и не я ее устанавливал в виде сущих крох… Кто сюда пойдет на такие гроши? Держимся за каждого, кто пока не сбежал. Я согласен, внутривенные уколы требуют более серьезного подхода, но поставить внутримышечный или подкожный, в принципе, может любой после минимального натаскивания. Дело врача – подробно расписать, кому и что колоть, все остальное лежит на медсестрах.

– А медсестра может по дружбе попросить санитарку: «Зин, ты там за меня колони…»?

– Бывает. Выходные вообще – тяжелые дни.

– Ага, – понимающе сказала Даша. – И спят блаженненько, и водку иногда попивают, а то и трахаются на рабочем месте, коли до понедельника начальства не будет. Да и само начальство тоже люди. Словом, мы подходим к банальной истине: в том, что больная умерла вечером в воскресенье и пролежала до утра понедельника, нет ничего из ряда вон выходящего?

– Я бы не сказал, что это обычная вещь, но подобное то и дело случается. Без всякого злого умысла и заговоров.

– Пойдем дальше, – сказала Даша. – Давайте-ка все же проработаем вариант заговора – или, говоря не так пышно, того, что у нас в конторе именуется «преступным умыслом». Да не дергайтесь вы, вас лично я пока ни в чем таком не обвиняю… Предположим, я работаю у вас. Врачом, санитаркой, медсестрой… И мне позарез нужно вколоть Беклемишевой какую-то гадость, которую ей вовсе не прописывали, поскольку от этой гадости любой тут же загнется. Трудно мне будет подменить ампулу?

– Не особенно, – сказал он, отводя глаза.

– Все равно, медсестра я с допуском, санитарка или врач?

– Без разницы. Вот только, осмелюсь заметить, у санитарки и медсестры не в пример больше возможностей, чем у врача… Я же говорил – врач с медикаментами, предназначенными для конкретного больного, практически не соприкасается. В отделениях для тех, кто поспокойнее, больные сами ходят в процедурный кабинет, а у нас колют в палатах, вот и вся разница…

«Оба караульных для порядка каждый раз смотрели, какие ампулы принесли Беклемишевой, – вспомнила Даша. – Но фармацевты из них никудышные, к тому же иные лекарства сплошь и рядом находятся в немаркированных ампулах, да и не проверишь предварительно на себе, это же не пища за королевским столом, которую в былые времена пробовала куча народа. Мать твою, как легко совершить в психушке заказное убийство, не нужно бегать с автоматами…»

У собеседника был вид человека, которому предстоит принять незамедлительно серьезное решение. И он решился:

– Я полагаю, не было нужды в такой изощренности… То есть в подмене ампул.

– Так-так… – поощряюще сказала Даша, мгновенно насторожив уши. – Без всякого яда? Это как?

– Можно было сделать все совершенно иначе. Достаточно всего-навсего не сделать нужного укола. Понимаете, многие наши медикаменты вводятся в комплексе. Потому что у многих есть побочные эффекты. Скажем, для поддержки сердца колется строфантин, но параллельно с ним вводится так называемый корректор. Строфантин без корректора как раз и может вызвать остановку сердца. Улавливаете?

– Улавливаю, – медленно сказала Даша. – Значит, я вкалываю этот ваш строфантин, но корректор оставляю у себя в кармане – и преспокойно ухожу… А человек умирает.

– Да.

– А может какой-нибудь анализ определить, что именно в тот день человеку не кололи корректор?

– Очень сомневаюсь. Вряд ли.

«Великолепно, – подумала она. – Не больничка, а полигон для идеального убийства. Никаких концов не сыщешь.»

– Беклемишевой назначали строфантин?

– Да. Ежедневно. Дарья Андреевна, нужно как-то постараться объяснить все отцу…

– Успокойтесь, – хмыкнула она. – Начальство велело здесь поставить наряд омоновцев, скоро подъедут. Мы ведь не звери, понимаем ваши… проблемы. Точнее, щекотливость вашего положения, – добавила она без намека на сочувствие. – Не попрет Беклемишев на автоматчиков, не настолько он глуп… И еще один вопрос, быть может, неделикатный… Как по-вашему, она и в самом деле была больна или симулировала?

– Симулировала? Я о таком аспекте как-то не думал. Никто не требовал от меня подобных умозаключений…

– А работы у вас выше крыши, – закончила за него Даша. – Теперь поставим вопрос иначе – предположим, она с самого начала была здоровее нас с вами. Но старательно симулировала. Это трудно?

– Если не ставят задачу определить симуляцию – не особенно. Отец особо подчеркивал, чтобы ее не трогали, не беспокоили…

– А лечение как-то влияет?

– Простите?

– Очень трудно было бы продолжать симулировать, получая ваши уколы во всем объеме? Подумайте хорошенько.

Думал он минуты три. Пожал плечами:

– Может, и не особенно трудно. Лекарства затормаживают, расслабляют, и не более того, если по большому счету… Если заранее была разработана некая картина, легенда, ей даже в таком состоянии можно было старательно следовать…

«Предположим, симулировала, – подумала Даша. – Но почему гнала именно эту симуляцию? Насчет танков и брюмера? Вот только слова «инсургенты» не употребляла, в отличие от красотки на даче. Сверхзадача-то в чем? Логичнее было бы изображать безвинную жертву, прикидываться какой-нибудь Жозефиной, супругою Бонапарта, Клавой Шифер или там Хакамадой… Почему симуляция совпадает с услышанным на даче? А если все-таки не симуляция?»

Брюмер, брюмер…

– Хорошо, – сказала она. – Вам всем все-таки придется поехать в управление и дать показания по всей форме, под протокол.

Не похоже, чтобы это его удручило – наоборот, рад был, похоже, оказаться подальше от Беклемишева-пера…

– Теперь давайте составим списочек – кто дежурил вчера, кто вчера ушел, а кто остался, если остался, кто пришел сегодня…

– Знаете, Фаина куда-то провалилась. Она заступила вчера в три часа дня, на сутки, ей полагается до сих пор здесь быть…

– Что же вы раньше-то молчали? – в сердцах сказала Даша. – Я ведь ее нигде не видела… Адрес у вас где-нибудь записан? И прочие данные?

– Конечно, в кадрах. Или можно поспрашивать, кто-то должен помнить, по-моему, с Николаевной они приятельствовали…

Даша отправила машину по названному-таки дебелой Николаевной адресу. Вышла на крыльцо, жадно закурила. Поодаль уже стоял уазик с омоновцами, из всех четырех окон с полуприспущенными стеклами выбивался дымок. Беклемишев пока что на горизонте не появился.

На Фаину она не возлагала ни малейших надежд: либо не окажется дома, растворится в воздухе – в последнее время не один человек ухитрился раствориться в воздухе, – либо станет все отрицать. И уличить, ее нет ни малейшей возможности – эскулап подробно обрисовал картину идеального убийства, о котором классики детективного жанра и не подозревали, напрочь его отрицая. В Шантарске бы им пожить вместо благополучной Англии или уютного Чикаго, по сравнению с нашими городишками являющего рай земной…

От бессилия сводило скулы.

Глава восемнадцатая

Брачные танцы волков

Солнце вот-вот должно было нырнуть за верхушки стылых елей, так что поперек дороги уже протянулись черные тени. Даша перешла на ту сторону, строго придерживаясь одной из теней, словно пешеходного перехода, – сама не знала, почему. Не останавливаясь, миновала Гукасова, говорившего с пожилым водителем светло-серого новенького «москвича». Гукасов был невозмутим, у седого руки тряслись не на шутку. Видимо, это он и звонил. А значит, ничего интересного не расскажет – ехал на дачу, увидел…

Почему-то вспомнился Кухарук. Ах да, конечно. Нехитрая логическая цепочка: Кухарук – партизаны – засада…

Должно быть, примерно так и выглядела немецкая автоколонна, угодившая под огонь партизанской засады. Длинная синяя «вольво» стояла наискосок, задними колесами удержавшись на дороге, а смятым в гармошку передком уткнувшись в могучий ствол ели – кора прямо-таки срублена ударом, белеет глубокая рана, капот усыпан щепой. Ни одного целого стекла не осталось, расхлестаны в крошево, торчат треугольные осколки, в проеме виднеется черноволосый затылок.

На другой стороне дороги, чуть подальше, – новенькая «тойота» дурацкого сиреневого цвета. Она шла второй, а потому второй и попала под огонь, и ее пассажиры успели что-то предпринять, когда шофер затормозил, – распахнули дверцы, один даже успел выскочить на дорогу.

Где и лежал, разбросав руки, подтянув колени. Он выглядел чуточку нелепо, неестественно, как всегда выглядит труп. У конвульсивно сведенных пальцев валялся черный «Макаров» и неподалеку, Даша рассмотрела, две стреляных гильзы. Надо полагать, это было единственное, чем успели ответить подвергшиеся нападению, – два пистолетных выстрела…

Методично вспыхивали блицы. Шла спокойная муравьиная суета – меж двумя линиями оцепления, блокировавшими отрезок дороги с двух сторон, деловито перемещались так называемые представители силовых структур. Большей частью в цивильном. Даша многих узнала. Все шло, как обычно: слетелись орлы из РУОП, орлы из прокуратуры, орлы из ФСБ. Орлиное воинство, усиленное разнообразнейшими экспертами и приехавшими по обычаю чинами, демонстрировало деловитой суетой, что неотвратимость возмездия, возможно, и является пока что светлой мечтой, зато неотвратимость скрупулезнейшего расследования, будьте уверены, обеспечена…

Самой ей делать здесь было совершенно нечего – не стоять же над душой у занятых конкретным делом людей. Она отошла к обочине, вытащила сигарету, прикрыла ладонями трепещущий язычок пламени. Поодаль повизгивала овчарка, кружась у крайних деревьев: цепочка ямок-следов в рыхловатом весеннем снегу, Даша видела отсюда, обрывалась у дороги. Проводник безнадежно махнул рукой наблюдавшим за ним сыскарям.

Рядом оказался Чегодаев, во всегдашнем черном пальто, с непонятным выражением на хмурой физиономии.

– Беклемишев там? – спросила Даша.

– Ага, в «вольво». Это не «стрелка» – им примитивно устроили засаду и посекли из автоматов все живое. Вполне вероятно, встречная машина вдруг резко встала поперек дороги – там вроде бы есть симптоматичный след покрышек… – он заперхал тяжелым кашлем курильщика. – Вот только как-то не выглядят покойники безвинными жертвами нападения – в машинах целый арсенал, там у них четыре автомата, а пистолетов и вовсе несчитано. Бек мчал на разборку, ручаться можно, но его, похоже, ухитрились опередить. С двух сторон в лесу стояли автоматчики – вон там и там россыпи гильз. Знали, что он едет, и знали куда… И еще, такое у меня впечатление, знали, что ничего хорошего от встречи ждать не придется, – поливали, как из лейки…

«Ну конечно, – подумала Даша. – Не удержал его Фрол, где тут было удержать, когда он узнал, что Женя умерла. Выходит, он должен был точно знать, кто все это устроил? Дорога эта ведет к поселку роскошных новорусских дач – но и к „Золотой пади“ тоже, совсем недалеко поворот на „Падь“… врагу своему не пожелаешь столкнуться в подобной ситуации с разъяренным Беком…»

Вообще-то, на месте тех, кто начал массированную атаку на шантарских «черных баронов», она организовала бы подобную мясорубку, даже не дожидаясь, когда Бек кинется в бой. Согласно неписаной табели о рангах, Бек был самой крупной фигурой после Фрола. Поторопился Бек. Подставился. В городе, в окружении охраны, могли и не достать. Вот и гадай теперь: то ли Женю убрали оттого, что много знала, то ли исключительно для того, чтобы привести его в состояние амока и подловить? А может, все сразу?

– Ну что, Дарья Андреевна? – сказал Чегодаев. – Начинается веселая жизнь, а? Пошли переделы… Можно вам задать нескромный вопрос?

– Попробуйте, – равнодушно сказала она.

– Ваши ребятки прессовали Камышана?

– Ни капельки, – сказала Даша. – Можете верить или не верить, мне, откровенно говоря, наплевать. Я вам одно скажу: мне это его скоропостижное признание было совершенно не нужно. Даже наоборот: только-только кончиками ногтей ухватила ниточку, как этот сукин кот преподнес сюрприз…

– Значит, его признанию вы не верите?

– Нисколечко. Чистейшей воды самооговор. Кто-то был в квартире Монро, запрограммировал видак, а возможно, и шкатулочку перевернул, чтобы мы, не дай бог, не приняли происшедшее за несчастный случай… Можно, теперь я задам вам нескромный вопрос? На вас не пытались давить из Большого дома? После того, как все материалы на Камышана вкупе с признанием перешли к вам?

– Не пытались, – сказал Чегодаев. – Это-то и есть самое удивительное, вам не кажется? Господин губернатор и пальцем не шевельнул, чтобы выручить верного помощника, – а ведь он к Камышану относился весьма даже неплохо.

– Есть ведь еще одно признание… – сказала Даша. – Того же Камышана… Насчет крайне любопытных взаимоотношений меж покойной певицей и губернатором…

– Вы мне факты найдите, – сказал Чегодаев зло. – Не о том, что они трахались, а о том, что возможно иное решение загадки… Есть у вас факты? То-то… Вам бы и сосредоточиться на этом, а вы вместо того задираетесь с военными…

– Помилуйте, как мне с ними не задираться, если они у меня украли сначала свидетеля, а потом и курсанта. Ксану Белякову мы до сих пор не нашли, словно в воздухе растаяла девка…

– Опять-таки, где факты? Вон какое роскошное алиби они вам предоставили…

– У вас есть установка на то, чтобы меня сожрать? – спросила Даша.

– Вот за что я вас люблю, Дарья Андреевна, так это за ваш язычок… Нет у меня установки. Пока что. Однако могу вас обрадовать – поступила на вас любопытная бумажка. О том, что вы в Шантарске организовали этакий «эскадрон смерти» по образу и подобию латиноамериканских, что этот ваш эскадрон ментов летучих имеет прямое отношение и к кончине Тяпы, и к кончине Фрола… Да вы, никак, улыбаетесь?

– От радости, – сказала Даша. – Очень долго я ждала, когда на меня начнут катать телеги в связи с известными нам обоим обстоятельствами, вот и сподобилась наконец, как же тут не улыбаться…

– Вы к этому посерьезнее отнеситесь. Бумага пока что состоит из общих словес, но есть недвусмысленные намеки на то, что последует документированное продолжение…

– Кто? – спросила Даша в лоб.

Чегодаев, глядя на нее без улыбки, поднял руку, двумя растопыренными пальцами провел по плечу, то сводя пальцы, то разводя. Среди криминалитета этот жест означает «погон» – предупреждение о том, что в поле видимости объявился мент…

– Волхович старается?

– Дарья Андреевна, я вам не враг, потому и предупреждаю… Постарайтесь опередить их до того, как сделают попытку сожрать вас.

– Хорошенький совет, – сказала Даша. – Думаете, мне не хочется? А вот поможете вы мне вытащить на легонький допросик его превосходительство губернатора?

– Боюсь, что нет.

– Вот то-то, – сказала Даша. – А между прочим, под ногтями у Маргариты Монро были микрочастицы того самого ковра, что лежит на одной из дач в «Золотой пади», где его превосходительство иногда изволит отдыхать душой и телом…

– Почему это не отражено в деле?

– Потому что волоконца для сравнительного анализа мне птичка на хвосте принесла, а в серьезную бумагу такое не впишешь, вот и нет бумаги…

– Опять ваши нетрадиционные методы?

– Да что вы, – сказала Даша. – Совпадение такое вышло, долго объяснять.

– В конце концов, что это доказывает? Что она была на той даче, и не более того. Мы с вами это и так знаем. Вы мне факты дайте. – Он покосился в сторону изрешеченных пулями машин. – Пока вас не… опередили…

– Я бы рада, – уныло сказала Даша. – Так где ж их взять-то…

…Майор Шевчук – тот, что мужского рода – обожал, возникнув после долгого исчезновения, гордо выложить некий нестандартный гостинец. Каковому обыкновению не изменил и на сей раз, плюхнув на стол домашним образом закопченную сохатину и сопроводив комментарием:

– Чтобы пожрала как следует, а то осунулась тут без меня… В майорах нелегко, меня самого из майоров выперли, так что учен жизнью.

– Не переживай, – сказала она рассеянно. – Меня, может, тоже скоро выпрут, вот и будем квиты. Только не надо трагических гримас, я тебя умоляю, пошутила просто… Не ожидается пока громов с молниями.

– А почему тогда тебя пасут? – серьезно спросил отец.

– Ты что городишь, майор?

– Да ничего. Двое многообещающих мальчиков торчали в подъезде, и пока я поднимался, один пошел следом, с понтом звонить в квартиру повыше – только я в прихожей послушал, как он потом на цыпочках назад возвращается…

«Волхович? – подумала Даша. – А может, и Фрол – в целях бережения». Правда, будь это Фрол, выдумал бы что-нибудь нестандартное, вроде выездного заседания клуба филателистов аккурат возле ее площадки…

– Мальчики на криминальных не похожи, – уточнил майор.

– Глупости, – сказала она. – Показалось.

– Ни хрена подобного.

– Ну ладно, поделюсь служебными секретами, – лихо солгала она. – Охрана это, родитель. Ничего страшного, не переживай, просто пару деньков следует поберечься…

Подумала: не вызвать ли Пашу Горбенко с соответствующим сопровождением? Не мог майор ошибиться, по пустякам панику не поднимает. Нет, не пойдет. Возьмешь их, а потом окажется, что это благонамереннейшие – по документам – обыватели… Не будут мочить – никакого чувства опасности нет, так что пусть себе топчут подъезд…

– Ага, – сказал майор. – То-то у тебя карман халата пушечкой оттянут… Слушай, может, мне свистнуть своих частников и устроить панихиду с танцами?

– Остынь, – сказала она решительно. – Нет, серьезно, будь это опасно по-настоящему, не стала бы я дома торчать. Так, игры конца двадцатого века… У молодежи кровь играет. – Подумав, она добавила: – С бело-зелеными малость поцапалась. Сам подумай, какой от них вред? Пустячки… Шарахнуть разок в потолок, им и хватит.

И выдержала его взгляд с самым невинным видом. Поверил, кажется.

– Ну да, говорил мне кто-то, что ты их намедни потрепала… Лопай мясо.

– Где это тебе перепало?

– В «пятнашке», – поведал майор. – Они там сейчас веселенькие ходят, деньги поступили. Наша фирмочка туда перевозила кое-что, то есть, конечно, перевозил заказчик, а мы охраняли. В обстановке жуткой тайны.

– Тоже мне, тайны, – сказала Даша. – Лепят они там зенитные комплексы для эллинов, а перевозили вы, скорее всего, электронику из «Шантартриггера». Заказник и в самом деле хлебный… только об этом каждая собака знает, так что не строй ты из себя Джеймса Бонда…

– Точно, знают?

– Вся губерния вкупе со всей Россией, – сказала Даша. – Газеты читать надо, а не одну только «Секс-миссию»…

Когда раздался звонок в дверь, она даже не вздрогнула – с чего бы вдруг? – спокойно поднялась.

– Сиди, – сказал майор, ловким движением извлекая на свет божий тяжелый газовик. – Сам пойду, и если что, влеплю резинкой промеж глаз, так что мало не покажется…

Она все же двинулась следом, опустила руку в карман халата и сдвинула предохранитель. Паниковать раньше времени не стоило, но и сегодняшний налет на машины Бека беспечности не прибавлял.

Взвела кругленький курок плоского ПСМ и стояла так, чтобы при нужде моментально шарахнуть поверх отцовского плеча.

Майор оглянулся, оценил обстановку и, подавшись вправо, чуть приоткрыл дверь, держа газовик за спиной.

Даша досадливо вздохнула про себя: на площадке стоял Роман – с невозмутимой американской улыбкой, с большой коробкой, перевязанной розовой лентой, с ярким пакетом и упакованным в целлофан букетиком.

Майор вопросительно кашлянул. Устраивать при нем выяснение отношений никак не хотелось, и Даша, вынув руку из кармана, спросила:

– Какими судьбами?

– Ты же приглашала, – сияя белозубой улыбкой, как ни в чем не бывало заявил Роман. – Вот и осмелился… Впустишь?

– Заходи, – сказала она, чертыхнувшись мысленно.

Роман вошел, преподнес ей цветы, поздоровался с майором, едва успевшим сунуть газовик за пояс под свитер, совершенно непринужденно подал ему пакет, пояснив: «Тут, по русскому обычаю…» – и протянул Даше коробку:

– Должок от нашего общего знакомого, полковника…

– Вот от полковника я и спички горелой не приму, – сухо сказала она.

– Вру, – сказал Роман с видом крайнего раскаяния. – На самом деле – подарок от меня. Я-то, кажется, ничем не прогневил? – Он повернулся к майору: – Рассудите, как беспристрастный арбитр: может мужик сделать подарок близкой женщине от чистого сердца?

– А запросто, – сказал майор. – Смотря что, конечно…

– Да пустяк, платьишко из «Шарма».

– Ну, это вполне в традициях, – с непроницаемым видом одобрил майор. – Ежели близкой – тогда конечно…

Даша не сомневалась, что в глубине души любящий родитель если и не надрывается от хохота, то все равно считает происходящее бесплатным развлечением. В его взгляде определенно читалось: «Самостоятельная, говоришь, и в личной жизни терпеть не можешь подсказок? Вот и выкарабкивайся… Не маленькая, чай». Примерно так он иногда и выражался вслух.

Она сердито приняла дурацкую коробку, тут же положила на ящик для обуви, сунула сверху букет.

– Я тут коньячок прихватил, – сообщил Роман, вешая дубленку. – Тот, что тебе на даче понравился. Если ты не в настроении, выставляй без церемоний, я ж на тебя сердиться совершенно не в состоянии, проклятье ты мое…

Майор невозмутимо принялся натягивать пуховик:

– Ну, я побежал, а то еще машину раскурочат, я ее на сигнализацию не ставил. Даш, а этих, в подъезде, мимоходом воспитаю, не беспокойся…

– Я вас умоляю, не надо, – сказал Роман. – Это мои, изволите ли видеть, охраннички, дергаются следом, положено им. Времена нынче беспокойные, вот и опасаются, только что в туалет не таскаются.

– Вот оно что, – успокоился майор. – Тогда, конечно, не буду. Ну, я исчез, а ты, егоза, гостя не обижай, гость, знаешь ли, от бога…

– Хорошо, папочка, – сказала она тоном воспитанной девочки (но прямо-таки источавшим змеиный яд). – Постараюсь.

Когда за майором звучно захлопнулась дверь, она спокойно скрестила руки на груди и уставилась на незваного гостя:

– Ты случайно не помнишь, кто там хуже татарина?

– Два татарина, наверно, – пожал плечами Роман. – Или – три. Даша, я безумно рад тебя видеть. Хочешь, на колени встану?

– Хочу, – сказала она с вызовом.

Он, не чинясь, опустился на колени и, задрав голову, поинтересовался:

– Долго стоять? Чтобы не выгнала?

– Вставай, клоун, – фыркнула она со вздохом. – От тебя, я смотрю, не отделаешься…

– А ты хочешь отделаться? Ну, честно?

– Ты себя в самом деле полагаешь роковым соблазнителем?

– Ни капельки, – сказал он. – Вот ты себя полагаешь роковой красоткой? Нет? И правильно. Я тоже кто угодно, только не роковой соблазнитель. Мужик, которого чертовски тянет к конкретной женщине, у которой прикосновение его руки, смею надеяться, омерзения не вызывает… Я тебе говорил, и еще раз повторю – не буду вкручивать про внезапно вспыхнувшую любовь и прочие красивости. Не те мы с тобой субъекты. Но вот в то, что мы двое – два осколочка гармонии, я твердо верю. Ведь не зря искра проскакивает, электрическая…

Даша не отстранилась, когда он притянул ее к себе. Немного погодя высвободилась, запахнула халат и, не глядя на него, сказала:

– Подожди, рюмки достану…

Расставляя на столике в своей комнате нехитрую утварь для легкой пьянки, она попыталась прислушаться к собственным ощущениям – и вынуждена была признать, что в душе царит полный сумбур. В чем его обвинять, она пока решительно не представляла – не было полной уверенности, что он причастен к происходящему, то, что поведал Фрол, касается лишь самого Фрола и его компании, пусть специфически сводят специфические счеты. То, что иные «дачники» Романа побаиваются и уважают, ни о чем еще не свидетельствует. В конце концов, то, что произошло с Беком, – следствие жизни, которую выбрал сам Бек. Вот если бы оказалось, что Роман хоть каким-то боком имеет отношение к двум другим смертям, что он наследил на Короленко – разговор будет иной, собственно, и не разговор вовсе…

– Знаешь, за что ты на меня ощериваешься? – спросил Роман негромко. – Не за то, что я будто бы подавляю твою волю, – да боже упаси, подавишь твою волю, как же… Сама кого хочешь подавишь… У меня создалось впечатление, что ты чертовски боишься быть обыкновенной. Взять да и простецки взвыть от удовольствия. Суперменшей тебе надо быть двадцать четыре часа в сутки… Вот и щетинишься.

– Ладно, психолог, – сказала она, усмехнувшись. – Разлей коньяк. Что там Волхович, он-то как щетинится?

– Плевать мне, как он щетинится, – отмахнулся Роман. – Ежели по большому счету, ваши с ним дела меня не касаются. Ну зачем мне это надо? Конечно, если он вздумает тебе делать пакости, скажи. Найду способ утихомирить.

– Бог ты мой, какие мы влиятельные…

– Не в том дело. Кого-кого, а уж свою женщину я защитить обязан. Ты только не начинай опять, прекрасно понимаю, что ты в этом городе самая крутая… Но должно же быть что-то чисто человеческое?

– Ну, я, вообще-то, не уверена, будто я – твоя женщина, – сказала Даша. – А защищаться сама привыкла. – Из-за чего Волхович у тебя на крючке?

Даша молча смотрела на него и улыбалась.

– Вопрос снимается, как политически незрелый, – сказал Роман весело. – А я у тебя не на крючке?

– Гоняла бы я с тобой в таком случае коньяки…

Пистолет неприятно оттягивал карман халата. Даша сердито вынула его и сунула в секретер.

– Я-то думал, вроде бы под подушку полагается, ежели классически…

Она промолчала. Подумала, что сама себе противоречит: то считает его главной пружиной неведомого механизма, то пытается зациклиться на презумпции невиновности. Неужели только оттого, что готова стонать в его объятиях от неприкрытого звериного удовольствия? «Я не потеряла голову, – повторяла она, как заклинание, – я не потеряла голову, просто испытываю нечто, чего прежде не было, вот и весь сказ… Вот именно, не было. Я играю, да и он лицедействует, умом мы, скорее всего, понимаем все про другого, но присутствует еще что-то, и это загадочное нечто нельзя списать на изощренную игру: противоестественная тяга жертвы и охотника, ежесекундно меняющихся ролями, стремление выиграть… и тут же жажда наслаждения, не имеющая ничего общего со сложнейшей шахматной партией… может, мы оба такие уроды, что даже лицедействовать стремимся насквозь естественно? Неразрывно сплести охоту и удовольствие друг от друга? Что ж, в мире, где столько уродов, никого это не удивит ни капельки…»

Она машинально положила ногу на ногу, перехватила его взгляд и уселась, как школьница в классе.

– Интересно, ты краснеть умеешь? – спросил он тихо.

– Разучилась, – отрезала Даша. – Музыку поставим?

– Подожди, я сам. – Он вынул из кармана кассету. – Запись где-то уникальная – домашний концерт Риточки Монро, который в серию не пошел по причине несоответствия примитивным вкусам толпы… Вмажем?

Она налила себе доверху немаленькую рюмку, спасаясь от тягостных раздумий, ахнула, как воду. И тут же наполнила вновь, откинулась на спинку потертого кресла, слушая ленивый, богатый, хрипловато-сонный голос:

– Афиши старого спектакля

мы в речку выбросим, смеясь.

Вина не пролили ни капли,

но жизнь до капли пролилась.

Творим легенды невозбранно,

и непохожи оттого

герои вашего романа

на героиню моего…

Она прикрыла глаза – казалось, засасывает некая бездна. Она раздвоилась – на рыжую стерву, умевшую бить так, что хрустели кости, и беспомощную, испуганную девочку. И поразилась лицу Романа, слушавшего песню с небывалой сосредоточенностью, – у него был вид человека, тщетно пытавшегося вспомнить растаявший сон.

– Но в парадоксы мы одеты,

но сроду нет на нас креста,

и не хотим держать в секрете,

что жизнь запутанно проста.

И только небо, только звезды под ногами,

и все вопросы чуть жестоко решены,

и ей одной, лишь ей одной, Прекрасной Даме

все наши мудрые грехи посвящены…

– Как ты думаешь, кто ее убил? – спросила она.

– Кого? – Роман и в самом деле очнулся, как разбуженный. – А… Жизнь. У жизни есть свойство убивать… Дашенька, до того я устал от этой жизни… Что самое скверное, другой не хочется… «Ибо иго мое благо и бремя мое легко». Евангелие от Матфея. А вот интересно, могла бы ты войти в мою жизнь?

– Дорогой шлюхой? – усмехнулась она.

– Волком в стаю, Дашка.

– Настоящие волки из стаи в стаю не переходят. Так-то вот.

Они сидели, касаясь друг друга коленями, и Даша поразилась странной смеси жестокости и беспомощности, на миг исказившей его лицо. Впервые ей встретился человек, которого невозможно было понять до конца…

Через миг она оказалась в его объятиях. Первое время боролась – совсем не так, как следовало бы бороться обученной боевой собаке, чисто по-женски трепыхаясь. Что-то за всем за этим стояло, и объятия были не просто объятия, и в воздухе неощутимым электричеством витало что-то непонятное… потом сломалась, позволила опустить себя на диван, закинула руки за голову, подчиняясь его движениям, не шевельнулась, когда он длинным и прочным поясом от старого халата привязывал ее запястья к обшарпанному поручню дивана. Увидела совсем рядом его лицо, легонько попыталась освободиться. Запястья были привязаны бережно, так что боли не было, но освободиться не удалось бы.

– Настоящий столичный стиль кавалера из метрополии… – усмехнулась она, чувствуя, как голос временами пресекается.

– А не боишься, что я тебя убью? – спросил он вдруг.

– Нет…

– Потому что отец меня видел?

– Да нет, я про вообще… – Она улыбнулась и помотала головой, разметав волосы по плечам, она и в самом деле нисколечко не боялась, потому что обрела способность угадывать ходы наперед, по крайней мере в этой игре. – Не от твоей руки, милый, мне пасть суждено…

Роман вышел и тут же вернулся со своим узким шелковым шарфом. Наклонившись над ней, неторопливо завязал ей глаза, крепко поцеловал в губы.

– Свет погаси, – попросила Даша шепотом.

– А вот уж нет. Погашу, когда покраснеешь.

– Дождешься…

Почувствовав губами касание стекла, она приоткрыла рот, проглотила коньяк, не поперхнувшись. Полы халатика разлетелись, она ощущала прикосновения ладоней и губ, как никогда прежде остро, ожогами, постанывая и зажмурившись под повязкой – волки любили друг друга. Это волчьи зубы осторожно покусывали ее живот, опускаясь все ниже, волчьи лапы сжимали ее бедра под беспощадным электрическим светом. Кажется, она жарко покраснела, сообразив наконец, что с ней сейчас проделают, – но волчицы столь же бесстыдны, как и волки, и Даша, открыв настойчивой пасти самое сокровенное местечко, слепо закинула голову, ища губами напрягшуюся плоть. Волк и волчица содрогались от дикого наслаждения властью над самым интимным, победителей и побежденных не было, звери правили брачный танец…

Они измотали друг друга – когда магнитофон давно умолк, а глупые причиндалы первых любовных игр улетели в угол, – то ли любили, то ли насиловали, впиваясь зубами, переплетаясь наобум, но с удивительной гармонией, слившись в одно нерассуждающее, налитое наслаждением тело с единой, растворившейся в затмении душой, и эта душа была – волчья, и не было ничего удивительного в том, что за окном стояла почти полная луна, так оно и полагалось…

Одновременно почувствовали, что не в силах больше шевельнуться, замерли на смятых простынях. Свет давно уже погасили, как-то ненароком, и серебристое лунное сияние прочертило поперек комнаты призрачную полосу. По всем канонам жанра именно сейчас должны были последовать роковые признания, разнеженная выдача тайн, но жизнь не имеет ничего общего с детективными штампами, и они просто-напросто валялись обессиленно, временами легонько касаясь друг друга, что снова вызывало ощущение электрического ожога.

Первые струйки сигаретного дыма заклубились в лунном сиянии. На улице припозднившийся пьяный с преогромным воодушевлением исполнял народную песню «Ой, мороз, мороз!»

– Странное дело, но мне тебя почему-то хочется убить, – сказал Роман.

Даша хмыкнула, легонько сжав притомившуюся плоть:

– Легче сказать… Я вот за всю жизнь никого еще не убила…

– Серьезно?

– Ага. Так что могу тебе сказать авторитетно: предприятие это непростое. Правда, ежели сжать как следует и давануть…

– Дашка, больно!

– То-то. Убивец выискался. А вот если я сейчас не ослаблю хватки, а вовсе даже наоборот? Сумеешь высвободиться?

– Ну нет, конечно.

– Вот видишь. И начну допрашивать с пристрастием. Скажем, что вас, гражданин, связывает с неким полковником Волховичем?

– Вино и бабы.

– Неубедительный ответ.

– Чем богаты. Почему это – неубедительный? И вообще оставь ты этих солдафонов в покое. Я понимаю, они тебя чем-то там обидели, но ничего ведь не добьешься.

– Это в порядке запугивания?

– Брось, Даша… В порядке доброго совета. Все равно твое же начальство с превеликим удовольствием на тебя и свалит все шишки. Только ты не напрягай проницательность, никто меня ни о чем не просил, да и не согласился бы я по просьбе какого-то полковничка пугать женщину, с которой мне так хорошо… Пусть сами стараются, коли охота, – но вот как раз этого мне категорически и не хочется.

– Что, защитить тянет?

– Вполне естественное мужское желание.

– Не привыкла я, чтобы меня защищали.

– Не в том дело, – сказал Роман задумчиво. – Не в твоей половой принадлежности. Тут получается так, что не женщину защищаешь, а индивида. Которого угораздило во что-то вляпаться.

– Интересно, во что?

– А я знаю? – сказал Роман. – Дураку ясно, что они прокручивают какую-то гнусь. С ними это время от времени случается, с золотопогонниками.

– А эта гнусь случайно не именуется операцией «Гроза»?

Чуда не произошло – опять-таки вопреки канонам жанра Роман нисколечко не вздрогнул, не вскинулся порывисто, преспокойно лежал, обняв ее, легонько водя ладонями по влажной коже. И голос звучал совершенно бесстрастно:

– В жизни не слышал. Мое дело – финансы и бизнес. Тут уж я, как рыбка в воде. А лезть в их операции – головы не сносишь.

Бог ты мой, как правдиво и убедительно это прозвучало… Не встреться Даша с воскресшим из мертвых Фролом – вообще не связала бы лежащего рядом мужика с двойной игрой, вторым дном и подтекстами. Даже на даче могла бы не обратить внимания на то, как он умело дирижировал неким процессом…

– А убить-то меня почему хочется? – фыркнула она.

– Потому что не могу тебя не то что укротить – привязать к себе. А хочется, честно тебе скажу…

Его жаркое дыхание приблизилось, и вновь – бешеное слияние тел…


…Вранье, будто истина открывается после методичных раздумий за столом и решение соскальзывает с кончика пера, словно результат долгих, старательных, несуетливых вычислений. Обычно озарение приходит вспышкой. Не само по себе, конечно, – после того, как мозг долго и мучительно перебирает все мыслимые варианты, не в силах поймать ускользающую истину, после того, как человек ощущает лбом холодный камень тупика, совершенно внезапно подсознание выбрасывает отгадку, словно игральный автомат – звенящую груду монет. Примеров в истории хватало – а уж в сыскном деле тем более… «Случай, все случай!» – любил восклицать один из лучших сыщиков России Иван Путилин.

Именно так с ней произошло – и тоже не впервые. Потому что пребывала в некоем измененном сознании – после бешеной любви, коньяка, ощущения противоестественной игры с партнером, который, в свою очередь, старательно ведет свою игру…

Уже ближе к утру, лежа в объятиях заснувшего Романа и ощущая вокруг зыбкий полусон-полуявь, она вдруг поняла, почему ее до сих пор не убили. Почему ее и не собираются убивать.

А самое главное – нашла крота.

Ошибиться она не могла по одной-единственной, чертовски веской причине: стоило сделать оба пришедших ей в голову допущения, как абсолютно все происходящее нашло свое место в мозаике. Не осталось никаких противоречий, все до единого факты получили объяснение, все странности перестали быть таковыми, ни одной загадки не осталось.

Правда, она не чувствовала ни малейшей радости – одно тупое отвращение от того, что в наш богатый на гнусности век, как оказалось, все-таки возможно выдумать вовсе уж запредельную пакость…

Даже в жар бросило, она испугалась умереть в следующую секунду – и унести все это с собой. Как ни удивительно, теперь стало еще труднее: она совершенно не представляла, как следует играть в изменившихся обстоятельствах. Плюнуть на этику и неписаный кодекс, разыскать Фрола и выложить все? Самой можно и не справиться…

Нет, не пойдет. Самой придется расхлебывать. И мстить – тоже самой…

Глава девятнадцатая

Игра с болваном

Шумков вошел соколом, не глядя по сторонам, приблизился к столу и, придерживая генеральскую шашку, отвесил короткий поклон по всем правилам русской императорской армии.

– Садитесь, – как ни в чем не бывало сказала Даша. – Шапочку снимите, а то у нас жарко, голова взопреет…

Орел-атаман одарил ее неприязненным взглядом, но папаху снял и положил на колено. С шашкой у него проблем было больше – то стукала по полу, то скребла, стоило ему пошевелиться.

– Может, в уголок поставите? – невинно спросила Даша. – Мешает ведь… в старые времена, я слышала, господа офицеры садились за стол токмо сняв сабли…

– Объясните, по какому праву меня арестовали.

– Помилуйте, кто это вас арестовывал? – спросила Даша.

– То есть как это? Заявились ваши сержанты, дали расписаться в повестке, привезли…

Он покосился через плечо – Паша Горбенко, согласно старой диспозиции, расхаживал у него за спиной, задумчиво постукивая кулаком по ладони. И, как всегда, производил впечатление.

– Вас не только не арестовывали, но и не задерживали, – сказала Даша без малейшего ехидства. – Вас всего-навсего доставили. Если выражаться бюрократически, для выяснения некоторых обстоятельств.

– Вопрос можно? – ощетинился Шумков. – Вам объяснили уже, что не следует по-бандитски хватать на улицах членов нашего движения?

– Объяснили, а как же… – рассеянно кивнула Даша. – Подробно. Только тема нашего разговора будет совершенно другая. Для начала я вас должна официально предупредить об ответственности за дачу ложных показаний… вам, помнится, эта процедура по нашей первой встрече знакома? Распишитесь, пожалуйста. И – за дело. Постараюсь поберечь ваше драгоценное время, да и свое, с вашего позволения, тоже… Кроме приватизированной вами квартиры, где вы прописаны, вам принадлежит, как оказалось, еще одна – Короленко, дом тридцать один, квартира сорок шесть…

– Это что, против законов?

– Ничуть, – сказала Даша. – А вот убивать сотрудников милиции – это как раз против законов…

И, не теряя времени, выложила перед ним стопочку бумаг с подколотыми фотоснимками – мертвый Воловиков, в нескольких ракурсах, интерьер квартиры, автомат крупным планом…

На человека стороннего, мирного обывателя такие снимки действуют, словно в поговорке насчет простейшего сельскохозяйственного орудия и деталей мужского организма.

Шумков не стал исключением – и, глядя на его ошарашенное лицо, переместившуюся в район пупка челюсть, Даша окончательно уверилась, что этот остолоп представления не имел, в какие забавы его втянули. А гениальным актером он оказаться никак не может, не тот типаж.

Тем временем Паша, пользуясь шоковым состоянием клиента, словно бы невзначай прикоснулся к воротнику его шинели из хорошего драпа – и крохотная иголочка прочно угнездилась в воротнике.

– Водички не хотите? – спросила Даша.

Шумков уставился на нее белыми от ужаса глазами:

– Это что, всерьез…

– Нет, я это ради собственного удовольствия состряпала, – сказала Даша без улыбки. – Делать мне решительно нечего…

– Начальник городского уголовного розыска…

– Представляете теперь, во что влипли? – продолжала она без всякой жалости.

– Но я же… меня же… я там недели три не был! Тут даже написано, когда… – Он лихорадочно стал листать бумаги. – Я дома был, жена, дети… все скажут… Спросите…

– А как вы думали, обязательно спросим, – пробасил Паша. – Тут еще столько вопросов предстоит… Искали хозяина квартиры, с ног сбились, а он вон кто оказался…

Шумков даже не заметил, что каракулевая папаха упала на пол. Он потел, но распахнуть шинель не догадывался. «Спекся», – холодно констатировала Даша. Вверни сейчас про злобных уголовничков в камере, которые моментально ребра поломают, вещички проиграют, а самого в задницу оприходуют, вызови с понтом «конвой» – и слушай признания пополам со слезами и соплями. Одна беда: признаваться ему решительно не в чем, а его крохотные секретики сейчас нисколечко не интересуют, не в том хитрость…

– Вы хоть понимаете, что вас отсюда могут отправить прямиком в камеру? – спросила Даша.

– Но нельзя же так сразу…

– Это почему это? – зловеще прищурилась она.

– Ну есть же разница… общественный деятель… алиби…

– Ваше алиби еще проверять предстоит, – сказала Даша. – Я, конечно, понимаю, что вы не запойный слесарь, а доцент и общественный деятель, но ведь депутатской неприкосновенности у вас нет? Ну, видите… Так что мне писать? Что в ночь убийства вы находились…

– Дома! И жена, и дети подтвердят…

Даша старательно занесла это в протокол. Сказала:

– Неувязочка получается. Зарплата у вас, прямо скажем, не впечатляющая. Наследства от бабушки с Барбадоса не получали. И супруга ваша капиталами похвалиться не может. Откуда же деньги на квартиру взяли?

– Спонсоры…

– Кто?

– Ну, всякие… Это ведь не для меня квартира, там мы планировали устроить штаб-квартиру… движения… Но это же невероятная дикость! – вскрикнул он, потея. – Зачем мне убивать вашего…

– А кто мог его убить?

– Ну откуда я знаю?! – стоном вырвалось у него.

– У кого еще были ключи?

– Я и не упомню сейчас, у многих…

У Даши создалось впечатление, что он немного опамятовался. Самую чуточку. Словно этот вопрос был кем-то предусмотрен, и Шумкову на сей счет даны инструкции, причем строжайшие. Он должен быть чертовски внушаем, как все невротики…

– У многих, – повторил он. – Понимаете, у людей есть проблемы – кому-то нужно встретиться с… со знакомой, выпить спокойно подальше от жены… да просто посидеть, отдохнуть. Я сам там не был недели три…

– Да, я помню, вы говорили, – сказала Даша. – Сколько человек имели ключи? Десять? Двадцать?

– Ну, я бы сказал, десять… Я заказывал дюжину на рынке, там есть такой станочек…

– И автомата этого вы не видели?

– В жизни не видел! Мебель там оставалась от старого хозяина, так что все возможно…

– И Евгению Беклемишеву не знаете? – вкрадчиво спросила Даша.

– Никакой Евгении… то есть, Женю я, конечно, знаю, она член движения, но уже давно не появляется…

– У нее были ключи от той квартиры?

– Н-нет… кажется…

– Нет или кажется?

– Не было.

– Насчет ложных показаний не забыли?

– Не было у нее ключей! Послушайте, я ведь могу требовать адвоката…

Он даже не заметил, что Паша, повинуясь Дашиному знаку, тихонько выскользнул за дверь.

– Адвокат – это потом, – сказала Даша. – А пока что нам с вами предстоит множество скучных, но неизбежных мероприятий – очные ставки с соседями на Королева… и кое с кем еще… жену вашу нужно будет пригласить, все это на пару деньков затянется, и если я вас при этих условиях оставлю на свободе, с меня прокурор шкуру спустит. Оставила одного такого, а он в бега ударился…

Паша заглянул в дверь и с видом глубочайшей озабоченности пробасил:

– Дарья Андреевна, машина подошла, ни минутки свободной…

Шумков обмер. Вне сомнения, он был уверен, что на запястьях сию минуту лязгнут кандалы.

– Вы, Константин Михайлович, в Бога верите? – задумчиво спросила она, собирая в стол бумаги.

– Верю…

– Везет вам, как утопленнику. Мне сегодня работать до глубокой ночи, и с вами заняться просто нет физической возможности… Если я вас до завтрашнего утра отпущу под подписку о невыезде, из города не сбежите?

– Да куда же я сбегу?! – горячо воскликнул Шумков.

– А и в самом деле, куда… – протянула она, пододвигая бланк. – Вот здесь распишитесь, давайте я вам повестку отмечу, но чтобы завтра к девяти, как штык. Договорились? Ну, идите, да шапочку не забудьте…

Он вылетел бомбой, стукнув ножнами по косяку. Даша, мгновенно исполнившись деловой собранности, схватила с вешалки куртку, кивнула Паше. Оба неторопливо спустились по лестнице, огляделись на крыльце. Пробежали десяток метров до светофора, дождавшись зеленого, перешли на другую сторону.

Шумков летел, то и дело натыкаясь на прохожих, задевая их шашкой. Временами он оглядывался, совершенно бестолково пытаясь обнаружить слежку, – но Даша с напарником спокойно шли по противоположной стороне улицы, а туда он глянуть не догадывался…

Дашина машина неспешно катила в крайнем правом ряду, шофер готов был в любой момент подъехать по сигналу. Все шло в полном соответствии с Дашиной задумкой – Шумков подлетел к киоску, ко второму, где и обрел искомое, стал лихорадочно озираться в поисках телефона. Спешил поделиться горестями с кем-то, кто наверняка обещал покровительство и защиту.

– Бег зайца по полям… – хмыкнул Паша.

– Помолчи, – одернула она. – Лучше проверься, нет ли за нами хвоста… Что вылупился? Проверься, говорю…

– Никого.

– И то хлеб…

Видимо, номер был занят – Шумков бросил трубку, выколупал жетон и стал нервно расхаживать рядом, следя, чтобы никто не занял очередь впереди него. Провинциалы, толкавшиеся возле ЦУМа, оторопело таращились на его папаху, шашку и сияющие погоны – вполне возможно, кто-то из селян и полагал в простоте душевной, что узрел взаправдашнего генерала, запросто гуляющего по улицам град-столицы.

С третьего звонка атаману повезло. Прижимая трубку к уху, что ни миг оглядываясь, он возбужденно затараторил что-то. Ни она, ни Паша не смогли с такого расстояния разглядеть, какой номер он набирал – но такой задачи Даша перед собой и не ставила. И приемник доставать не стала – в толчее и гомоне возле телефонов голос Шумкова все равно не удалось бы расслышать.

– Ты смотри, – сказала она. – Просиял, сукин кот, утешили деточку, чтоб мне с места не сойти… Стоять!

Повисла у Паши на шее, подобно нынешним раскованным малолеткам, нежно прильнула, спрятала лицо у него на плече и зашептала:

– Чуть-чуть вправо повернись… ага… он на нашу сторону переходит… теперь меня влево поверни… больше страсти, непринужденно…

Прохожие равнодушно обтекали их, причем никто даже не пытался залезть в карман – коли уж везет, так везет, возле ЦУМа исстари работали щипачи, не пропускавшие подобной оказии. Возможно, их просто узнавали в лицо шантарские «соловьи».

– Ну что там, хахаль? – спросила Даша.

– Ловит… опа, есть!

– Все, поамурничали. – Она вывернулась из его рук и махнула своему шоферу. – Паша, когда будем ехать, проверяйся…

Нет ничего проще, чем следить за случайной машиной, водитель которой и не подозревает, что стал объектом слежки. Шумков же ни разу не оглянулся – видимо, уверовал, что все невзгоды позади. Вскоре белый „жигуленок“ свернул на Энгельса, проехал мимо гостиницы, мимо стадиона, теперь он двигался назад к УВД – оба центральных проспекта Шантарска были параллельными улицами с односторонним движением, и передвижение в центре требовало хитрых маневров.

Через пару минут „жигуленок“ замигал правым поворотом, прижался к тротуару и высадил пассажира.

– Пешком дойти не мог? – фыркнул Паша. – Тут два шага…

– Это он след сбивал, – сказала Даша. – В меру интеллекта… – Обернулась к шоферу: – Направо, во-он туда!

– Сам знаю, – проворчал тот по привычке всех водителей. – Сейчас у магазина встану, маневр обеспечен…

Машина остановилась у небольшого квадратного скверика, некогда разбитого в честь классика советской литературы Шишкова. Чтобы народ не сомневался, что почтили именно Шишкова, скверик тогда же украсили небольшим бюстом писателя (которого из-за бороды некоторые принимали то ли за художника Сурикова, то ли за сказочника Бажова). Местечко было тихое и уютное. Ходили, правда, среди краеведов слухи, что именно в этом скверике, когда Шишков был еще не советским классиком, а благополучным господином инженером императорского геодезического ведомства, Ольховские мазурики по ночному времени сняли шубу с припозднившегося франта. И обиженный Шишков в одной из своих самых знаменитых повестей изобразил под видом города Разбойска именно Шантарск…

Шумков расхаживал неподалеку от бородатого бюстика, то и дело глядя на часы. Двое бичей, примостившиеся было под сенью классика раздавить бутылочку, покосились на «генерала» и на всякий случай убрались восвояси. Даша опустила стекло и закурила, старательно оглядываясь.

Прошло минут пять. На противоположной стороне скверика остановилась темная иномарка, кажется «ауди». Даша ее, конечно зафиксировала, но особенного внимания не обращала. Зато Шумков, когда машина призывно прогудела, уставился в ее сторону, потом прямо-таки помчался к машине, не стал даже удлинять путь, следуя по дорожке, – перемахнул через невысокий, по колено, гранитный барьерчик.

Дашин шофер торопливо включил мотор. Она жестом велела не суетиться – иномарка не спешила отъехать, – поднесла к уху приемник.

Слышимость была прекрасная. Пришлось даже приглушить звук – Шумков во весь голос, захлебываясь и частя, рассказывал жуткую историю своих недавних хождений по мукам – причем безбожно привирал, приписывая Даше самое хамское обхождение, угрозы и чуть ли не рукоприкладство.

– Поближе немножко, – сказала Даша. – Во-он туда, чтобы можно было номер рассмотреть…

Шофер проехал метров пятнадцать. Теперь можно было разглядеть капот иномарки. Шумков тараторил, чуть ли не стеная…

«Ага, – сказала себе Даша. – Дело-то даже облегчается…»

Это была машина Стольника. Сам он к тому времени уже стал задавать вопросы, определенно стараясь унять разыгравшуюся фантазию собеседника и выкачать максимум толковой информации, что было делом нелегким: разнервничавшийся орел-атаман, воочию узревший призрак мрачного каземата, был перепуган не на шутку. Кажется, до него только сейчас стало помаленьку доходить, что между суровой жизнью и игрой в солдатики – дистанция огромного размера.

– Глупости все это, Константин Михайлович, – сказал в конце концов Стольник, когда смог вставить словечко.

– Да что вы говорите?! – саркастически возопил Шумков. – Посмотрел бы я на вас, окажись вы на моем месте…

Даша осклабилась – не зная того, атаман угодил в десятку.

Во время исторической вербовки Стольник держался, правда, не столь медузообразно, однако размазан был Дашей по стенке не менее качественно, уж у него-то были реальные шансы уйти из ее кабинета под конвоем…

Однако сейчас его голос звучал с ленивым превосходством:

– Вы уж простите, Константин Михайлович, но сыскари вас поймали на примитивный ментовский трюк. Напугали с ходу, вы и поддались сгоряча. Нечего было пугаться…

– Хорошо вам говорить! А подписка о невыезде?

– Эту подписку ваша рыжая может использовать вместо «тампакса». Подписка о невыезде – дело серьезное, требует согласования и одобрения в верхах…

– Правда?

– Будьте уверены. И потом, с ответственностью за дачу ложных показаний они вас опять-таки примитивно подловили. Алиби у вас имеется твердое – значит, вы не более чем свидетель. Отсюда проистекают два немаловажных обстоятельства: во-первых, вы имели право вообще не давать никаких показаний – никто не обязан свидетельствовать против себя самого, есть такая статья в новой Конституции. Во-вторых, на предварительном дознании с вас и не имели права брать подобных подписок.

«Нахватался, обормот», – мысленно прокомментировала Даша. И виртуозно смешивает сейчас правду с утешительной ложью, успокаивая дурачка…

Последовала долгая пауза, и наконец Шумков растерянно, зло протянул:

– Так это что же, она меня взяла на пушку?

Смешок Стольника:

– Константин Михайлович, вы талантливый ученый и блестящий политик, но в общении с мусорами, простите, дитя малое. Да еще вдобавок детективов не читаете. Это же примитивнейший прием – напугать человека с ходу и попытаться выудить максимум информации, пока он ошарашен, растерян…

Шумков после очередной паузы дал Даше развернутую характеристику – с использованием всех богатейших возможностей великого и могучего русского языка, почти не повторяясь. Даша и не подозревала у него такого таланта.

– Не переживайте вы так, – примирительно сказал Стольник. – Дашенька Шевчук – очаровательная женщина, вот только должность у нее собачья. Это она от бессилия. Не знает, к чему и прицепиться – следствие буксует, начальство давит…

– Но не врала же она насчет их подполковника…

– Не врала. Увы. История вышла банальнейшая, Константин Михайлович. Означенный подполковник, будучи мужиком нормальной ориентации, старательно трахал Женечку Беклемишеву, где только удавалось. Где-то они там пересеклись и познакомились… Эта дура притащила его на Короленко, и там… Она же была полной и законченной наркоманкой, вы не догадывались? Наглоталась своей дури вовсе уж под завязку, взяла пистолет… Бог знает, что ей там примерещилось… Менты эту историю замалчивают, как могут – ну, неудобно же… Однако сделать вас козлом отпущения – кишка тонка. Никто вас не отдаст, Константин Михайлович, не берите в голову. А на рыжую смотрите философски. Многого она добилась в прошлый раз? То-то. Вы телефончик адвоката не потеряли?

– В блокноте лежит…

– Сейчас же позвоните, назначьте встречу и обговорите все. Если вызовет снова – идите с адвокатом. Имеете право. Игорь вам составит такую телегу, что рыжая долго будет охать по ночам… Они вам ни-че-го-шеньки пришить не в состоянии. Алиби у вас железобетонное. Давать другим ключи от своей квартиры – не преступление.

– А если они станут выяснять, кто дал деньги на квартиру?

– Обязательно спросят, я думаю. Хоть за что-то постараются зацепиться.

– Что же, мне рассказать о Фирсове?

– Нет, о Фирсове рассказывать не надо… – задумчиво протянул Стольник. – Ага, вот что! Скажите им, что квартиру оплатила фирма Марины. Ничего криминального в этом нет. Вот когда в следующем году вы не заплатите налог с дареного, сие будет противозаконно, а пока что все чисто. Меценатствовать не возбраняется.

– А Марина Сергеевна…

– Сейчас, – сказал Стольник. Какое-то время стояла тишина, раздавались лишь тихие звуки, свидетельствовавшие, что он снял телефонную трубку и набирает номер. – Марина? Виктор, если ты не узнала… Слушай, я тут только что узнал о твоем ужасно благородном поступке… То есть как это о каком? О той квартире, которую твоя фирмочка преподнесла в дар господину Шумкову для штаб-квартиры его движения… Да что ты, какие слухи? Не надо стесняться благородных поступков, звезда моя, у меня самые точные сведения, и напрасно ты скромничаешь. Роман мне по секрету рассказал. Твоя фирма, и не спорь… Умница ты моя! Я же говорю, что сведения у меня совершенно точные… Ну да. Ну конечно. Только, Мариночка, ты это по бумагам проведи в самые кратчайшие сроки, а то тут объявились любители считать деньги в чужом кармане… Нет, несерьезно. Ерунда. Вот и лапочка, целую… – тихий стук вложенной в гнездо трубки. – Ну вот все и уладилось, Константин Михайлович. Это непробиваемо. Уже через четверть часа будет готова надлежащая бумага…

А параллельно, я вам гарантирую, предпримем кое-какие шаги, чтобы подобрать очаровательной Дашеньке намордник по размеру. Честью клянусь. Ну, успокоились? Не паникуйте по пустякам, берегите нервы – вы необходимы Сибири…

– Спасибо…

– Пустяки. А то вы не знали, что в моем лице имеете верного сторонника… Но к адвокату обязательно идите. Она уже получила выволочку за Киреева, нужно развивать успех…

Похоже, собрались расставаться. Даша взяла тощую папочку и приоткрыла дверцу:

– Я пошла работать, ждите. Только передвиньтесь во-он туда, чтобы был полный маневр…

– А Шумков? – спросил Паша.

– А черт с ним, – сказала она. – Он свою функцию выполнил, пусть катится на все четыре…

Быстро пересекла скверик по диагонали, подождала, когда Шумков вылезет и направится в сторону проспекта, а машина, медленно развернувшись, двинется к светофору. Ускорила шаг, сошла на проезжую часть и энергично замахала. Почти сразу же «ауди» сбросила скорость и притерлась к тротуару – Стольник ее моментально узнал…

Глава двадцатая

Игра с болваном номер два

Стольник распахнул дверцу. Судя по его лицу, он все еще верил в невероятное совпадение, ему чертовски хотелось верить… Даша преспокойно влезла в машину, села, вольготно вытянув ноги – после «Волги» было не в пример просторнее, – закурила, принялась созерцать преуспевающего чиновника.

– Какими судьбами? – спросил он напряженно.

– А вы не рады? – обольстительно улыбнулась она. – Помнится, с чьей-то стороны однажды последовали самые заманчивые предложения и самые недвусмысленные признания…

Он сухо бросил:

– Насколько я понимаю, у вас другой объект появился…

– Боже мой, – сказала Даша. – Меня так давно не ревновали по-настоящему, с кипением страстей…

– Ну, не преувеличивайте…

– Стоит ли придавать значение случайным эпизодам, – сказала она. – Я женщина, а это ветер вольности, рассеянный в печали и любви… Вы слышали, что красавицы бывают ужасно ветрены? Особенно если они совершенно независимы?

– Как вы здесь оказались? – сказал он сухо.

– Гуляла, – ответила она безмятежно. – И увидела вдруг, как из хорошей машины вылезает его высокопревосходительство Шумков, а там и узнала машину…

– Зачем вы цепляетесь к Шумкову?

– Ну, это мои дела… Вы, часом, никуда не торопитесь, Виктор? Неотложных дел нет?

– Да нет…

– Вот и прекрасно. Можем сидеть и щебетать, на улице ветер препоганый, а у вас тепло и уютно…

– Зачем вы цепляетесь к Шумкову? – повторил он. – Вы же умная. В толк не возьму, к чему вам понадобилось действовать столь примитивно…

– Не возьму никак я в толк, отчего взбесился волк… – нараспев продекламировала Даша. – Отчего он убежал? А лиса отвечает медведю: «Ты слегка его прижал…» Читали в детстве такую милую сказочку?

– Это же глупо…

– Он нажаловался? – спросила Даша.

– Можно и так сказать…

– Отсюда плавно вытекает вопрос, – сказала она. – Почему он помчался жаловаться вам, Виктор? Вы ему что, закадычный друг? Начальник? Насколько я помню, вас всегда интересовали главным образом бумажки с водяными знаками, длинноногие ляльки и прочие приятные мелочи, вытекающие из обладания бумажками с ликами королев и президентов… Никогда вы не были замечены в симпатиях к ряженым дурачкам…

– Следили?

– Ага, – безмятежно сказала она. – А что, нельзя?

– Зачем?

– Господи, да просто мне было интересно, что предпримет наш орел-атаман, если его вдруг напугать качественно, до дрожи. Теперь вот знаю: помчался к господину Логунову… Вы не можете рассказать хотя бы в общих чертах, как его успокоили? Он вылез, прямо-таки сияя…

– А я обязан отчитываться?

– По-моему, у вас передо мной есть довольно серьезные обязательства…

– Пугаете?

– Освежаю память, только и всего. Так в чем причина вашей непонятной симпатии к господину Шумкову?

– Я могу полагаться на вашу деликатность?

– Можете, – сказала Даша.

– Шерше ля фам, – сказал он, отведя глаза в довольно натурально изображенном смущении. – Вы его старшую видели? Нет? Очаровательная фея…

– Ага, – с пониманием кивнула Даша. – А вы с ней, пардон, уже…

– Вот то-то и оно. Согласитесь, должен же я приглядывать за папашей? Оля очень просила, он же, как все интеллигенты, будет забавляться идиотскими идейками, пока не влетит в нешуточные неприятности…

– Право, я вас начинаю уважать, – сказала Даша. – Вы, Виктор, – форменный рыцарь, и не спорьте. Редкостное благородство души выказываете.

– А почему вы решили, что я на такие поступки неспособен? В конце концов, мне это ничего и не стоит, а девчонка будет спокойна…

– Ловелас, – сказала Даша. – Выходит, вы в свободное от моего обольщения время с Олечкой Шумковой крутите?

– А вы чем занимаетесь в свободное от общения со мной время? – огрызнулся он. – С Романом спите?

– Один-один, – сказала Даша. – По нулям. Может, и квартирку на Короленко для него вы купили?

– Ничего подобного.

– А кто?

– Понятия не имею.

– Поверим на слово, – сказала она. Полезла в папочку, вытянула лист плотной белой бумаги и резким движением повернула его к собеседнику. – А такие картинки вы когда-нибудь видели?

Он владел собой не в пример лучше, чем Шумков, но столь неожиданное зрелище все же было громом с ясного неба. Несколько секунд таращился на эскизы покойного художника, не в силах отвести взгляд.

– Что скажете? – спросила Даша.

Он поерзал на удобном сиденье, глаза бегали:

– Представления не имею, что это за художества…

– Ну как же, – сказала Даша. – По-моему, вот этот рисунок и лег в основу герба на деньгах вольной Сибири… Кстати, можно спросить из чистого любопытства: вы «соболя» собираетесь делать конвертируемыми? А если да, то каким же это образом?

Он быстро оглянулся по сторонам.

– Глупости, – сказала Даша. – Нет ни машин, ни бравых мордоворотов, я одна-одинешенька. Разумеется, это не значит, что меня можно безнаказанно придушить. Во-первых, у вас не получится, тут нужно иметь некоторый навык, во-вторых, я умею защищаться… а в-третьих, не пошла же я вести такие разговоры, не озаботившись предварительно подстраховкой… Как думаете?

– Что за бред, не собираюсь я вас душить…

– А вдруг? Мало ли что в голову взбредет? В кино злодеи, оказавшись в подобной ситуации, обязательно кидаются душить разоблачителя…

– Даша, что вы такое мелете? – воскликнул он с чувством. – Деньги вольной Сибири, гербы какие-то, удушения…

– И вдобавок ма-аленькая заварушка под кодовым названием «операция „Гроза“»…

Какой-то миг казалось, что он и впрямь попытается придушить Дашу или примитивно двинуть по башке. Она напряглась, прикинув варианты отпора.

– Интересно, вы эти карбованцы не в Канаде печатали? – спросила Даша спокойно. – То-то вы в Канаду зачастили, что с губернатором, что без него.

Стольник молчал, смотрел с холодным прищуром. Потом не без вызова улыбнулся:

– Говорил я Роману, что с вами надо держать ухо востро, да проигнорировал он, очень уж вы ему пришлись по вкусу…

– А вас корежит?

– Дашенька, вы хоть понимаете, во что влипли?

– Примерно представляю, – сказала она. – Я буду излагать, а вы меня поправляйте, если сверну с пути истины… Итак, операция «Гроза». Насколько я успела понять, дело не ограничивается одними только военными, здесь, к стыду моему, замешался и Виноградов, а значит, и отдельная бригада внутренних войск, если и не примкнет, то окажется полностью парализованной… В один далеко не прекрасный день, довольно скоро, я думаю, броня вдруг объявится на улицах Шантарска, и вы торжественно провозгласите независимую республику… А я-то ломала голову, откуда вы собираетесь раздобыть сотню тонн в зелени для покупки Дашеньки Шевчук… Интересно, кем вы рассчитываете стать? Министром? Или каким-нибудь канцлером? У вас будут канцлеры? А действительные статские советники? Его превосходительство действительный статский советник Логунов… А что, звучит.

– Вот и мне так кажется, – сказал он, улыбаясь несколько напряженно, но с уверенностью в себе, которой так не хватало Шумкову. – А ты умница, Дашенька. Стоишь ты таких денег…

– А то.

– Теперь осталось разобраться, чего ты хочешь от жизни в данной ситуации…

– Идиотский вопрос, – сказала она. – Чего я могу хотеть, будучи сыскарем?

– Господи, и ты всерьез?

– Значит, я все правильно угадала?

– Допустим, – сказал он медленно. – Допустим… Гордишься собой, а? Интересно, а прибаутку про медведя помнишь? «Я медведя поймал!» – «Так веди сюда!» – «Так не пускает!» Ты хоть понимаешь, что игра – не для донкихотов?

– А нешто я донкихот? Я профессионал, только и делов…

– Брось, Даша. Профессионал как раз и должен понимать, когда следует с почетом проигрывать. Даже если у тебя в плавках спрятан магнитофончик, никаких козырей не получишь, поэтому давай начистоту… Предприятие вернейшее. Чуть ли не сто процентов личного состава всех войск – местные уроженцы. На Москву им чихать, по большому счету – столица только и умеет, что выгребать из кармана последнее. Да вдобавок посылать за тридевять земель, чтобы загибались по уши в дерьме. Не будет никакого сопротивления. Мать твою, да народишко выйдет на улицы рядами и колоннами и будет орать «Ура!», едва заслышит, что освободили его, наконец, от столичных кровососов…

– А столичные кровососы будут сидеть сложа руки?

– Ты примерно представляешь, сколько потребуется сил, чтобы подавить группировку вроде Шантарского военного округа? – спросил он спокойно. – Чечня уже показала… Посуху к нам не пройдут – Транссибирскую магистраль можно в полчаса блокировать силами парочки спецгрупп – взорвать рельсы в нескольких местах, потом нетрудно будет починить… Если отключить электронику в аэропортах, самолеты с десантом приземлиться не смогут. Бомбардировок не будет – не пойдет Москва на такое, особенно если кое-кто поторопится признать республику, а владельцы заводов-фабрик уже заранее предприняли кое-какие шаги, чтобы избежать урона своему добру. Наконец, определенную поддержку можно будет получить за пределами губернии. Ты, об заклад биться можно, узрела только верхушку айсберга, а под водой еще столько… Масса факторов, Даша. Все просчитано на сто кругов, все нужные шаги предприняты, все случайности предусмотрены. Все в круговой поруке. Я тебя нисколечко не пытаюсь запугивать, но осталось только нажать кнопку.

А потом посмотрим, захотят ли иркутские или читинские парнишки воевать с такими же сибирскими ребятами неведомо ради чего или кого…

– Мыслишь, как стратег, – сказала она. – А ведь в армии не служил… Не Волхович, часом, поднатаскал?

– Многому, знаешь ли, пришлось обучаться, – сказал он с ноткой затаенной гордости. – Так вот, могу тебя заверить: игра вышла на такой виток, что любые твои усилия уйдут, как вода в песок. И блокируют тебя мгновенно. Понимаешь, в конце концов, не я решаю, у кого-то может появиться соблазн… Мне бы не хотелось узнать, что ты получила пулю в затылок или утонула в собственной ванне. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь…

Он держался, как победитель, – в меру благодушный, в меру снисходительный, в меру горделивый триумфатор.

– И вообще, тебе самой-то не надоело жить в богатейшем краю, из которого всю жизнь пьют кровь? Ты что, не видишь со своего ментовского кресла, до чего людей довели? В конце-то концов, Матушка Русь – не более чем этнографический курьез, они там вымерли, а кто не вымер, тот спился, подохла Россия, выполнив историческую задачу: породить нас…

– Лопну от гордости…

– А ты не лопайся, – сказал он. – Для тебя-то лично что изменится? Будешь точно так же разгуливать в мундирчике и ловить шпану. Только звезд будет побольше, я тебе гарантирую.

– Есть у меня один знакомый в киргизском МВД, – сказала она. – Был здесь недавно по делам, ну, выпили… Грустит человек, понимаешь ли. В старые времена, говорит, был я старшим лейтенантом великой империи, а теперь подполковник ма-ахонького Кыргызстана, и нету от этого никакой радости…

– Нашла аргумент. Было бы с чем сравнивать. Подожди, пройдет годик-другой, развернемся, будет граница от Урала до Тихого океана…

– Свежо предание…

– Даша, – сказал он елико возможно убедительнее. – Дашенька… Ну нет у тебя ни малейшего шанса, все схвачено, поверь… Размах такой, что проигрывать нисколечко не стыдно. Да и потом, вовсе ты не проигрываешь. Поедем к Волховичу, потолкуем?

– Не пойдет.

– Да пойми ты, дура! – прямо-таки взревел он. – Ведь уберут! Ты красивая баба, у тебя отличные мозги, какого же хрена! Что тебе эта Москва? Ты и не представляешь, как будем жить… Куда?! – он, оскалясь, схватил Дашу за кисть.

– Руку убери, – сказала она, напрягшись. – Сломаю ведь. Не тебе со мной справиться…

– Да мать твою!

Даша, глядя ему в глаза, сделала молниеносное движение кистью и мгновенно освободила руку. Он зашипел, баюкая вывернутую конечность.

– Ничего, – сказала она холодно. – Даже вывиха нет, сейчас все пройдет… А насчет ситуации ты, очень может быть, кругом и не прав. Самое последнее дело – полагать, будто ты самый умный, а противник – дурак набитый. Вы все прекрасно просчитали, только вот упустили парочку существенных мелочей. Весьма существенных. Таких, что вместо триумфального брюмера можете получить полный набор всех и всяческих неприятностей. Дурак ты, господин статский советник, вместе с Волховичем, я бы на твоем месте села бы сейчас, накатала чистосердечное признание да принесла майору Шевчук по известному адресу – тогда, смотришь, и к стеночке вместе с остальными не встанешь… Подумай, золото мое. А я пошла.

Вылезла из машины, хлопнула дверцей и, полуотвернувшись, принялась закуривать на стылом ветру, краешком глаза наблюдая за машиной. Неожиданно взревел мотор, «ауди» прыгнула вперед, демонстрируя отличные качества автоматической коробки передач, резко свернула на проспект, проскочив под носом у поневоле притормозившего с пронзительным визгом потрепанного «москвича».

Даша отчаянно замахала своим. «Волга» рванула к ней. Даша запрыгнула в заботливо приотворенную Горбенко дверцу едва ли не на ходу, упала на сиденье и выдохнула:

– Вперед! Садимся на хвост!

Он никуда не успел бы деться на улице с односторонним движением – да и не стремился рубить возможные хвосты. «Ауди» катила в крайнем правом ряду. «Ну конечно, – подумала Даша, – из машины звонить побоится, предполагая очередное мое изощренное коварство, а жетончиков у него нет, зачем ему, барину, жетоны?»

– За нами хвост, – сказал вдруг Паша.

Она присмотрелась:

– Черный «лексус»?

– Точно.

– Сохраняем спокойствие, – распорядилась Даша. – Не видим мы его, падлу. Только вот что… Ребята, держите-ка пушки под рукой. Нас, может, сейчас возьмутся убивать.

И, подавая пример, извлекла свой ПСМ, положила на колени.

– Ты серьезно? – спросил Паша, но ствол, впрочем, извлек.

– Абсолютно, – сказала она. – Я не говорю, что нас непременно будут убивать, но вариант такой возможен…

– Вызываем контору? – спросил водитель, примостив свой «Макар» в коробке рядом с рычагом передач.

– Нет, – кратко ответила Даша.

Если верно первое предположение – не поможет никакая контора, тут Стольник прав на сто кругов.

Если же верно второе… тогда, знаете ли, побарахтаемся.

«Ауди» остановилась у магазина «Таежные дары». Выскочил Стольник, в хорошем темпе припустил к киоскам.

– Тормози, – распорядилась Даша.

«Лексус» остановился метрах в двадцати позади, так, чтобы меж ним и «Волгой» оказалась парочка припаркованных у бордюра машин. «Побарахтаемся пока», – подумала Даша. Распорядилась:

– Поглядывайте в оба…

Ожидание затянулось. Раздобывший жетончики Стольник не смог связаться с неведомым подельником ни с первой, ни со второй попытки. Успел даже нервно выкурить сигарету, расхаживая вдоль глухой стены магазинной подсобки. Потом вынужден был ждать, когда наговорится компания девочек-подростков.

Наконец-то обрел желаемое. Заговорил, временами зыркая по сторонам, но держась совсем не так нервно, как давеча Шумков. Пожалуй, он вообще не нервничал – всего лишь спешил донести, дисциплинированно и моментально… «Сучонок, – без особой злости подумала Даша. – Ведь понимает, что подставляет под пулю, и все равно старается. В министры, понимаете ли, захотелось человеку, запустить лапы в закрома вознамерился…»

– Слушай, что, в конце концов, происходит? – тихонько спросил Паша.

Даша ему верила, Даша на него полагалась, но такова уж была игра…

– Оперативные мероприятия происходят, всего и делов… – ответила она.

Если подумать, это было не особенно честно – подставлять вместе с собой еще двух человек, но иначе просто нельзя. Одна она сейчас могла не справиться. Если бы Паша знал, в чем тут дело и каковы ставки, не возразил бы ни словом, не говоря уж о том, чтобы выходить из боя. Тяжела доля командира, однако жизнь сурова…

Стольник повесил трубку и направился к машине. Даша кивнула водителю. «Волга» двинулась на приличном отдалении за тачкой Стольника. Из-за красных «жигулей» моментально вывернулось могучее рыло черного «лексуса».

На предпоследнем перекрестке Стольник свернул налево. Он не суетился, не метался из ряда в ряд, не сделал ни малейшей попытки провериться, хотя бы дилетантской (впрочем, других от него и ожидать не стоило), – катил, соблюдая правила. Снова налево. Свернет к управе? Нет, проехал поворот, так и не перестроившись…

«Лексус» не пытался приблизиться, маячил сзади, соблюдая дистанцию, хотя давно мог бы обставить. Странный караван приближался к мосту. Владевшие Дашей чувства не походили ни на что прежнее – и тревога какая-то новая, и щекочущее ощущение опасности ничуть не напоминает все пережитое… Слева показалась родимая контора – и осталась позади. Мыслей, в общем, особенных не было. Либо так произойдет, либо этак, выбор небогат.

Миновали мост, свернули налево, притормозили перед толпой, спешившей к остановившемуся трамваю. Тронулись.

– Поглядывайте, орлы, – сказала она сквозь зубы. – Поглядывайте…

Шли минуты, но ничего особенного не происходило – машина катила по самой длинной в Шантарске улице, протянувшейся на двенадцать с лишним километров, – с одной стороны, вроде бы и достопримечательность, с другой – ровным счетом ничего интересного нет, если не считать того полузабытого факта, что пролегала улица как раз на месте знаменитого Владимирского тракта, по которому гоняли каторжан во глубину сибирских руд.

– Внимание! – бросил Паша.

«Лексус» без малейших усилий увеличил скорость, надвинулся, заняв собою все зеркальце заднего вида – и просвистел мимо, обошел, как стоячих. В несколько секунд исчез вдали. Даша расслабилась, перевела дух.

– Пронесло? – спросил Паша.

– Меня тоже, – фыркнула она. – Будем надеяться, что пронесло, но все равно поглядывайте…

Впереди вспыхнули кроваво-красные тормозные огни, по верхней кромке заднего стекла «ауди» заплясали алые огоньки – пижонский дополнительный сигнал. Стольник сбавлял скорость, мигнул поворотом, свернул к куполообразному зданию цирка. Висевшие тут же огромные афиши прельщали шантарцев встречей с труппой дрессированных тюленей.

– Вон туда, к скамейкам, – сказала Даша. – И нас не видно будет, и мы его не упустим…

– И дальше?

– Спокойно сидим, спокойно курим…

Со своего места они видели лишь уголок багажника «ауди», но ничего не поделаешь – в какую сторону ни передвинься, раскроешь себя, вокруг цирка огромный асфальтированный сквер с хилыми деревцами, просматривается насквозь. Правда, и Стольник никуда не денется, в цирк не юркнет, нет дверей с той стороны, а пешком не уйдет…

На сей раз ожидание затянулось, прошло не меньше четверти часа, но ничего не менялось, не появлялось новых действующих лиц, а старые не покидали позиций.

Даша уже сидела, как на иголках. Начинала думать, что это уже произошло. В конце концов, кто-то мог подойти пешком с другой стороны, оставшись для наблюдателей невидимым. И вновь принуждала себя к терпению…

Так. С проспекта имени самой скучной в Шантарске газеты свернула белая новенькая «тойота». Бесшумно проплыла в сторону «ауди», исчезла из виду. Даша опустила стекло до упора, но ничего не услышала, конечно – далековато. Надо было попросить у человека Фрола еще и направленный микрофон, да бедняцкая гордость заела…

Зачем-то засекла время – минута, полторы… минута сорок пять… Из-за цирка показалась «тойота», неспешно прокатила мимо остановки, свернула на проспект. Укатила.

Даша ждала. Когда секундная стрелка описала полный круг, а багажник «ауди» так и не сдвинулся с места, она решительно распахнула дверцу, бросила Паше:

– Пошли.

Силуэт за передним тонированным стеклом не шелохнулся. Она уже знала, что правильным оказался второй вариант. Не колеблясь, распахнула блиставшую лаком дверцу.

Стольник сидел в удобнейшем сиденье, способном принимать массу положений – в позе задремавшего. Вот только глаза были широко раскрыты, начинали уже стекленеть.

За спиной Паша прошипел что-то сквозь зубы. Она механически отметила дырочку с подпаленными краями, красовавшуюся на роскошной бледно-кофейной дубленке как раз против сердца. Не испытывая и тени брезгливости, вообще никаких эмоций, разве что постаравшись не коснуться мертвеца, просунулась меж его грудью и рулем. След контрольного выстрела обнаружился примерно там, где он обычно и бывает в доброй половине случаев – за правым ухом. Ну да, вот и пистолет с глушителем предусмотрительно положен на сиденье рядом с водителем – серьезному человеку он больше не нужен, а здесь побывал кто-то серьезный…

– Что делать будем? – спросил Паша.

– Что полагается, – пожала она плечами. – Сообщаем в контору и ждем, когда понаедут все, кому надлежит…

– Я имею в виду, что мне в рапорте писать?

– Все, как было. С одним ма-аленьким исключением – там, возле сквера, я в этой тачке не сидела. Вообще. Шумков вышел, и мы сразу поехали следом с целью наблюдения за неизвестным в «ауди» и возможного установления его личности… Усек?

– Ага.

– Молодец, я тебя тоже люблю…

– Ты только шею не сломай, Дарья…

– Постараюсь, – сказала она. – Мне шея моя еще понадобится, лебединая… Да, Паша. Когда разделаемся с этим жмуриком, займись «Ведомостями». Точнее, одним тамошним кадром – есть такой Коля Андрианов. Собери о нем все, не мне тебя учить, постарайся побыстрее управиться. И выясни, где он нынче пребывает.

Паша молча кивнул. Она захлопнула дверцу осиротевшей тачки, закурила, отвернувшись от машины. Прекрасно понимала, что это именно она убила Стольника, сев к нему в машину и завязав именно такой разговор, – но ни малейших угрызений совести как-то не возникало. Было два варианта – если верна одна ее догадка, Стольник останется жив, а с ней самой непременно что-то случится, пусть не сразу, погодя. А если верны обе догадки, Стольника хлопнут немедленно. И никаких иных поворотов сюжета.

Оказалось, она попала в яблочко дважды. Какая ты умная, Дашенька, эт-то что-то… Значит, за свою шкуру можно отныне не бояться вообще. Мелочь, а приятно…

Глава двадцать первая

Как гибнут старички в Шантарске

Спустившись утром к своей машине, она обнаружила на заднем сиденье «Волги» двух здоровенных молодцов в цивильном, незнакомых, с откровенно выглядывавшими из-под курток ремнями кобур. В голове молнией вспыхнула увлекательная картина: ее водитель, понятное дело, перевербован, сейчас машина тронется, и никто больше не увидит Дашу Шевчук…

Спору нет, такой вариант мог иметь место – но при совершенно другом раскладе.

– Здорово, ангелы-хранители, – сказала она, усаживаясь. – Галахов распорядился?

– Ага, – сказал один. – Назначены охранять. Кстати, Дарья Андреевна, вон та девица странновато себя ведет, уже пару минут за ней наблюдаем…

Даша посмотрела в ту сторону. Довольно высокая девушка в черно-бурой шапке и вишневом пуховике в самом деле совершала несколько странные маневры – бродила взад-вперед, то откровенно дергаясь в сторону машины, то отходя, и не походила ни на пьяную, ни на уколотую.

– Она уже здесь была, когда вы подъехали? – спросила Даша.

– Ага. Давала круги около подъезда. Таращилась-таращилась, потом подошла и спросила, не это ли машина майора Шевчук. Мы ей вежливо сказали, что ни о каких майорах не слыхивали. Отошла и опять стала кружить…

– Это интересно, – сказала Даша. – Пойду пообщаюсь. Э нет, вы сидите, орлы, еще не хватало меня от такой соплюшки прикрывать.

Вышла и решительно направилась к незнакомке. Та в первый миг отшатнулась так, словно собиралась припустить наутек, но, явно пересилив себя, осталась на месте. Довольно смазливое создание лет двадцати с лишком, только очень уж перепуганное.

– Привет, – сказала Даша. – Ходят слухи, ты тут меня дожидаешься?

– Вы – майор Шевчук?

– Ага, – сказала Даша. – Тебе удостоверение показать?

– Покажите, – девчонка оглядывалась с регулярностью часового механизма.

Даша предъявила ей корочки в развернутом виде, пряча их в ладонях. Спросила:

– Убедилась? Может, в машину пойдем?

– Нет, не надо… Давайте в подъезд?

– Как скажешь, – пожала плечами Даша. – Пошли в мой.

В подъезде незнакомка немного успокоилась, взяла протянутую сигарету. Даша терпеливо ждала.

– Понимаете, ваш дом я знаю, а квартиру забыла… Из головы вылетело, когда все началось.

– Бывает, – сказала Даша ободряюще. – А кто тебе дал адрес?

– Подполковник Воловиков. На всякий случай. Понимаете, мы с ним… вернее, я для него кое-что делала…

– Понятно, – сказала Даша. – Ты с ним иногда делилась кое-какой информацией, я правильно понимаю?

– Вот именно…

– А представиться можешь или это великая тайна?

– Можно, я не буду? Он же говорил, что это не обязательно…

– Ладно, – сказала Даша. – Оставайся загадочной незнакомкой. Твое дело, твое право…

– В общем…

Она надолго замолчала – пока сверху спускалась Дашина соседка из квартиры напротив. И долго еще косилась на захлопнувшуюся дверь подъезда.

– Это ничего, – сказала Даша. – Это соседка. Баба стервозная, конечно, опять ни здрасте, ни до свиданья, но вот ручаюсь, ни в чьих агентах она не состоит… Слушай, а чем ты занимаешься, это тоже секрет?

– Давайте не будем, ладно? Я пришла, отдала – и навсегда разбежались.

– Ну, как хочешь, – сказала Даша. – Ни к чему я тебя не принуждаю. А что отдать-то должна?

Девушка расстегнула пуховик, полезла куда-то под мышку. Протянула Даше листок бумаги в клеточку, явно вырванный из блокнота. Число из семи цифр и непонятное слово «ГОЛЬМИЙ».

– Это ключ, – пояснила она. – К дискете. Понимаете, его нужно было передать Воловикову, но он не пришел и на другой день не появился, я буквально извелась, сколько ни звонила, не могла его застать, а потом узнала, что его…

– К какой дискете? – спросила Даша.

– Ну, к той самой. Она у него в сейфе. Я думала, вы в курсе…

– Конечно, в курсе, – сказала Даша. – Просто их несколько, этих самых дискет, знаешь ли…

– А они все заперты одним ключом, – сказала девчонка. – Все четыре. Может, их и больше, но я знаю только про четыре…

Пару дней назад Даша прыгала бы от радости – но теперь все было совсем иначе.

– По-моему, он что-то такое предчувствовал, – продолжала немного успокоившаяся незнакомка. – Сказал мне ваш адрес, растолковал все… На вас, он говорил, можно полагаться… Знаете что? Не надо мне никаких денег. Черт с ними. Володьку убили, Воловикова убили, я уж молчу про Маргариту… Тут не до денег. Я никаких показаний давать не буду, честно предупреждаю. От всего отопрусь. Ничего не знаю, никого не знаю, ничего не видела… Вы же знаете, что творится. У вас вон машина с мордоворотами, вам легче… Я побежала, ладно? Вы меня в жизни не видели…

Она как-то жалко улыбнулась, хотела что-то еще сказать, но ничего, должно быть, не придумала, рванулась к двери – и пулей выскочила на улицу.

Даша осталась стоять. Аккуратненько свернула бумажку вдвое, потом вчетверо, спрятала в карман. Никакой дискеты в сейфе Воловикова не было – следовательно, логично предположить, что в тот вечер она лежала у него в папке. А папка после убийства исчезла. Все сходится…

…С Пашей Горбенко она столкнулась у двери своего кабинета, каковую еще не успела отпереть. Доставая ключ, спросила:

– Ты не ко мне ли?

– Ну. Я, вообще-то, начал копать по тому журналисту…

– А почему вид поэтически задумчивый?

«Неужели опять угадала? – подумала она. – Или ничего в этом нет удивительного? Начиная с какого-то времени, просто обречена угадывать? Точнее, предсказывать ходы…»

– Ну? – нетерпеливо спросила она, возясь с замком – как бывало, изношенный ключик опять проворачивался.

– Пропал он. Дня три назад.

– Заходи, – сказала она, наконец-то справившись с замком. – Нет, надо слесаря раздобыть, а то когда-нибудь вышибать дверь придется… Пропал? А может, по молодому делу загулял где-то?

– Может, и загулял. Только все в один голос твердят, что за ним раньше такого не замечалось. Мать в панике, невеста в панике, в редакцию три дня носу не кажет, мать уже собирается заявление подавать… – Он присел на разболтанный стул. – В общем, мои деликатные расспросы только поприбавили паники. Даша, я, честно, так и не понял, что мне делать нужно было. А потому ничего и не предпринял, когда узнал, что он исчез. Будем искать или как?

– Давай подумаем, – протянула она. – Если так и если этак, но если все не так, то, соответственно, получается – этак… Вот что, Паша… Искать его мы не будем. А поедешь ты сейчас к дедушке Кухаруку, возьмешь его за шкирку, невзирая на любые протесты, сунешь в машину и отвезешь… Погоди, давай сначала подумаем, куда его определить, чтобы было совершенно безопасное место. В «академию», не рискну… Где же у меня адрес-то… – Она вывалила на стол ворох бумаг из категории несерьезных и в темпе принялась их перебирать. – Помню, что улица у него Чапаева…

Телефон затрезвонил. Как всегда, некстати. Лишь бы не сорвали куда-нибудь по неотложному делу…

– Дарья Андреевна? – послышался дребезжащий, но бодрый тенорок Кухарука. – Удачно, что застал… Тут у меня некоторые хлопоты…

– Вы где? – воскликнула она.

– На Энгельса, не особенно и далеко. Звоню из автомата.

– Вы мне как раз и нужны, я уже машину посылать хотела…

– Дарья Андреевна, слушайте и не перебивайте, – со властностью былых времен перебил Кухарук. – Времени нет. Я тут добрался до Коли Андрианова, вернее до его матери, пропал он с концами…

– Я знаю, – сказала Даша. – Так что…

– Подождите. Не перебивайте. Дарья Андреевна, они за мной следят со вчерашнего дня. Уже когда ехал к Андрианову, заметил хвост. Вечером возле дома торчала машина… Вы не подумайте, я заявляю со всей уверенностью, уж такие-то вещи определить еще могу… Сегодня с утра опять прицепились. Слежку за трамваем вела уже другая машина. От остановки за мной шли двое, потом передали другой паре. Я проверился два раза, никакой ошибки быть не может. Понимаете, с чем это связано?

– Понимаю, – ответила она.

– А если учесть, что у меня есть с собой кое-какие бумаги, раздобытые Колей, получается совсем интересно. Я быстренько доберусь до вас, не уходите, пожалуйста. На сей раз документы не в пример интереснее…

– Где вы? – крикнула она. – Где точно?

– Возле магазина «Кренделек».

– Милиционеров поблизости не видно?

– Нет, не видно нигде… Дарья Андреевна, в конце концов, не рискнут они средь бела дня… Да вдобавок у меня тут припасен неприятный сюрпризик. Рука хоть и не та, но если что, не промахнусь…

– Минутку! – она зажала трубку ладонью и повернулась к Паше. – Пулей в дежурную часть! Расшибитесь, а патрульную машину на Энгельса, к «Крендельку» – немедленно! И давай с ними! Там Кухарук, его могут грохнуть! Пулей!

Он вылетел за дверь. «Господи ты боже мой, – подумала Даша, – старикана сейчас убьют. И наплевать им на белый день, не первый раз…»

– Алло! – сказала она в трубку. – Все в порядке, машина за вами сейчас выйдет. Зайдите в «Кренделек», не оставайтесь на улице! Понятно?

– Дарья Андреевна, вы меня не учите. Сам знаю, как с такими обращаться. Тут поблизости скверик и тупичок, прощупаем, чем дышат… Я им покажу, как ветераны органов работают…

– Не сметь! – крикнула Даша. – Идите в магазин, замешайтесь в толпу! Зайдите за прилавок, в подсобку, ссылайтесь на милицию, они сейчас подъедут!

В трубке пищали короткие гудки. Даша швырнула ее на рычаг, выругалась вслух. Не было никакой возможности остановить старого дурака, вряд ли понимавшего толком, с кем связался, забывшего, сколько ему стукнуло годочков…


…Реконструировать происшедшее удалось довольно быстро, и, ручаться можно, с максимальным приближением к реальности.

Кухарук, бросив трубку, все-таки поперся через сквер, в упомянутый им тупик, который и Даша прекрасно знала – пройдя меж двумя глухими торцами-брандмауэрами довоенных пятиэтажек, попадаешь на небольшой квадратный дворик, образованный двумя бетонными заборами и задами склада бывшего ОРСа речников. Там оно все и произошло.

Кухарук, с большой дозой вероятности, вынул свой ствол первым – почти забытый пистолетик ТК, Тульский Коровина калибра 6,35, довольно опасная игрушка при стрельбе в упор. Видимо, собирался героически задержать обоих преследователей и к приезду машины отконвоировать, сдать из рук в руки тепленькими. Топтуны, естественно, среагировали не так, как он ожидал. Что в точности произошло, неизвестно, но это, в принципе, и неважно. Происшедшее прекрасно укладывалось в классическую формулу «скоротечный огневой контакт».

Старикан выстрелил трижды. Две пули достались человеку, занесенному в соответствующие документы как «неустановленное лицо». Третья так и не отыскалась – то ли ушла в «молоко», то ли легко зацепила второго. Каковой и ответил двумя пулями калибра девять миллиметров, после чего, убедившись, должно быть, что Кухарук и его собственный напарник лежат бездыханными, прихватил папку старика и растаял в неизвестности за пару минут до появления милиции. Ни единого свидетеля, способного рассказать хоть что-то путнее, не отыскалось.

Как ни крути, а бывший волкодав НКВД-МГБ, разменяв девятый десяток, ухитрился помереть благородной мужской смертью – в перестрелке, с оружием в руке, в боевом азарте… «Дай бог каждому, – с грустным цинизмом подумала Даша. – По крайней мере, не успеваешь понять, что проиграл, – словно молния…»

Наконец-то имелось вещественное доказательство в виде трупа неизвестного – но толку от него было чуть. Лет тридцати – тридцати пяти, славянского типа, одет не бедно и не богато, стандартные не новенькие вещи, в которых ходит половина Шантарска, никаких документов нет, отпечатки пальцев аналогов в картотеке не имеют, «Макаров» с глушителем никогда прежде не светился. Тупик.

– По крайней мере, мы теперь знаем, что за эту вот папочку можно и схлопотать пулю, – сказала Даша.

Галахов, перед коим были разложены сопровождавшие «аналитическую записку» вырезки, аккуратно сложил их стопочкой:

– И только? Для того, чтобы подкрепить вашу версию, как-то маловато. Можно, конечно, сказать, что в виде трупа мы получили весомый аргумент существования некой группы, озабоченной сохранением неких тайн вплоть до наглого применения крайних мер, – но это именно аргумент, а не доказательство.

Даша, вообще-то, уважала коллег и начальников, способных без малейшей запинки построить длинную и сложную фразу, звучавшую как по писаному, но сейчас было не до восторгов. Пожала плечами:

– Все укладывается в систему…

– Укладывается, – сказал Галахов. – Великолепно укладывается. Но скажите вы мне честно: можем мы с этой системой идти в прокуратуру или ФСБ?

– Я бы поостереглась, – сказала Даша честно.

– Я тоже поостерегусь. Не из боязни выставить себя на посмешище, а оттого, что они, располагая нашими «уликами», не продвинутся ни на шаг. А вот утечка вполне может произойти. Если признать вашу догадку верной, то против нас – даже не почти всесильные «авторитеты». Гораздо хуже. Я могу примерно набросать списочек этих наших декабристов, который наверняка совпадет с тем, что у вас в голове… Это должна быть силища… Коли уж решились на такое предприятие. Слушайте, а почему у вас вид… прямо-таки торжествующий?

– Потому что за всей беготней я так и не успела доложить… – сказала Даша. – Сегодня утром меня остановила некая девица, скорее всего, информатор Воловикова, – и принесла, по ее утверждению, ключик к дискетке… Вот.

– Ох, хочется мне сказать простыми русскими словами… Почему молчали?

– Только сейчас руки дошли… – виновато ответила она.

– Пойдемте проверим.

– К нашим компьютерщикам? – спросила Даша.

Полковник окинул ее непонятным взглядом:

– Начинаете шарахаться от каждого куста?

– Предпочитаю не рисковать, – твердо сказала Даша.

– Что предлагаете? Может, у вас есть компьютер?

– Увы… – развела она руками. – Так и не освоила эту премудрость. Времени не урвать. Но идея у меня есть. В милицейской школе – компьютерный класс. А у меня там найдется курсант, который уже прилично наловчился обращаться с компьютером. И, что немаловажно, я в нем полностью уверена. Я с ним работала, – добавила она, не вдаваясь, понятное дело, в ненужные начальству подробности.

– Он меня знает в лицо?

– По-моему, да.

– Жалко. Есть в этом предприятии запашок бульварного детектива – тащиться через полгорода, конспиративно… К курсанту…

– Вы же сами сказали, – пожала плечами Даша. – Это должна быть силища. Лучше не рисковать…

Глава двадцать вторая

Добрый день, печаль…

«Сибиряки! Земляки и друзья! Принимать это решение было мучительно больно. Как патриоты России, мы долго, слишком долго надеялись, что страна найдет в себе силы выйти из кризиса. Однако надежды постепенно таяли.

Дело даже не в том, что в столице сидят дураки и воры. Как говорится, дело житейское, на место дурака всегда может прийти умный, а вора можно поймать за руку. Гораздо печальнее другое – не осталось никаких сомнений, что новая Россия собирается и дальше по примеру старой „прирастать Сибирью“. Прирастать, необходимо заметить, в самом хамском, наглом и беззастенчивом стиле колониального грабежа. Нас примитивно грабят, не давая взамен даже бус, ситца и ножниц. Я не буду перечислять примеры – они известны всем. В Россию уходит все – от леса и алюминия до золота и алмазов. А в ответ – невыплаченная за полгода зарплата, умирающие от нужды старики, бессильные что-либо предпринять взрослые мужики, слезы, полнейшая неуверенность, закрытые школы, бастующие медики, вставшие заводы. Завтра наших солдат пошлют умирать в очередную, неизвестную даже по карте, пылающую клоаку – за интересы столичных колонизаторов.

Это надоело всем, и пришла пора действовать. Сегодня, десятого апреля, Временный Совет взял в свои руки всю полноту власти на территории Шантарской области, провозгласив суверенное и независимое государство – Сибирскую республику. Все воинские подразделения, каким бы ведомствам они не принадлежали, находятся на стороне Временного Совета. Территория республики полностью под контролем наших вооруженных сил. Правоохранительные органы сопротивления не оказали.

Начиная с этого часа, на территории республики временно приостанавливается действие Конституции РФ – Российской Федерации и вводится особый порядок управления. Любые попытки дестабилизировать обстановку будут пресекаться со всей решительностью. Любые хулиганские проявления, преступления против личности и имущества будут караться расстрелом на месте. Напоминаем: всякая попытка призвать к организованному сопротивлению властям Сибирской республики либо к соблюдению законов и Конституции России, к которой мы больше не имеем отношения, будет расцениваться как антипатриотические действия, требующие самого жесткого ответа.

Шантарцы! Пусть вас не пугает суровость временных мер. Они направлены не против вас, честных тружеников и патриотов своей родины. Мы всего лишь хотим подавить в зародыше любые попытки московских колонизаторов вновь надеть нам на шею ярмо.

Мы богаты. В нашей земле – практически вся таблица Менделеева. Наши ученые ни в чем не уступают коллегам из любой страны. У нас достаточно сил, интеллекта, желания и возможностей сделать новое государство процветающим и благополучным. Мы хотим, чтобы вы сами распоряжались своими богатствами, утекавшими до сих пор в загребущие закрома Москвы. Мы хотим, чтобы вновь заработали заводы, чтобы всякий честный труженик не ожидал месяцами законно причитающихся ему денег, чтобы не нищенствовали врачи и учителя, чтобы пенсионеры не делили на неделю единственную буханку хлеба. Шантарцы! На улицах города стоят с автоматами ваши друзья, братья, дети и внуки, солдаты свободной Сибири. Не забывайте об этом. Они не угнетатели, а освободители. Не будем забегать вперед, но я не исключаю, что в будущем к юной Сибирской республике присоединятся другие края и области Сибири. Именно потому республика и названа не Шантарской, а Сибирской. Возможно, нашему примеру соседи последуют быстрее, чем сейчас представляется.

Шантарцы! Ваша судьба отныне – в ваших собственных руках. Без захребетников, без столичных грабителей, без кабинетных теоретиков, сроду не бывавших в Сибири, мы способны построить великолепное будущее для нас и наших потомков. Да здравствует независимость!

Шантарцы! Сообщайте патрулям, блок-постам, военным и сотрудникам правоохранительных органов о любой попытке наймитов Москвы дестабилизировать обстановку или устроить акции протеста. Могу еще добавить, что Временный Совет принял меры к немедленной депортации за пределы республики всех некоренных пришельцев из так называемого близкого зарубежья – всю эту сволочь, которая торгует наркотиками, пристает на улицах к нашим женам и дочерям, цинично нарушает законы, ждет одно: чемодан-вокзал-Россия!

Земляки! Мы верим в вас и ждем от вас поддержки!»

– Тормози, – сказала Даша.

Федя, сидевший с бледным и растерянным лицом, нажал какую-то клавишу, и текст на экране застыл.

– Интеллигент писал, – сказала Даша. – «Клоака», «Сволочь», призывы стучать… Насчет «чемодана-вокзала» – просто прелесть, найдет отклик в сердцах…

– Я смотрю, вам весело? – жестко усмехнулся Галахов.

– Это я от растерянности, – сказала Даша. – И от некоторой, честно признаюсь, беспомощности. Значит, вот так выступление губернатора и будет выглядеть… Федор, не таращи глаза – губернатора… Не маленький, должен ко всему привыкнуть. Столько орали об отделении Сибири, что пора спокойно воспринимать, столкнувшись в натуре…

– Давайте дальше, – распорядился Галахов.

Карта Шантарска – довольно схематичная, но очертания города изображены с соблюдением должных пропорций. Не то, что в старые времена, когда от составителей идущих в свободную продажу планов городов впрямую требовали эти пропорции искажать – должно быть, рассчитывали, что иностранный шпиён угробит лишний час, дабы добраться от ресторана до кинотеатра. Как будто на свете не существовало разведывательных спутников, способных фотографировать даже автомобильные номера…

По городу – изображенному белесоватыми линиями и разными многоугольниками – поползли ярко-синие точки. Одни надвигались густым потоком с северо-запада, другие брали начало в самом городе. Они распадались на группы и ручейки, сосредоточивались там и сям, застывали кольцами, полукружьями – у мостов, в центре и на окраинах, сопровождаемые цифрами, напоминающими часы и минуты. Продолжалось это долго, потом на месте города появились один за другим районы – здесь уже было гораздо лучше угадывать.

– Химзавод, – показал Галахов обратной стороной шариковой ручки. – Хранилище хлора для водоочистки – логично… А это узнаете? Ну, это же наша с вами родимая контора, а заодно и феликсовцы… Работайте дальше, курсант…

Продолжалось это долго. Даша в жизни не устраивала путчей и не противоборствовала им, но тут и дураку понятно было, что диспозиция разработана скрупулезно и на совесть, учтено все – от скорости грузовиков до пропускной способности городских улиц. Потом пошли длинные списки – никакого объяснения, для чего они составлены, не было, но после череды незнакомых имен поплыли слишком хорошо знакомые: департамент общественной безопасности… прокуратура… областное УВД… вот и адрес некоего полковника Галахова высветился… генерал Глаголев (с пометкой в скобках – «медсанчасть № 11, палата № 18, охрана – один человек с кобурным оружием)… Воловиков… Бортко… вновь пошли незнакомые фамилии…

– Вы обратили внимание, что меня в списках на арест нет? – натянуто улыбаясь, спросила Даша. – Хамство какое…

– Практически ни одного заместителя нет, – протянул Галахов. – Только начальники – служб, подразделений, управлений… Видимо, подразумевается, что для любого заместителя изоляция шефа – столь светлое событие, что можно радостно примкнуть к новой власти… Кончилось, да?

– Ага, – сказал Федя. – Ничего там больше нет.

– Посидите пока, – непререкаемым тоном приказал Галахов. – Дарья Андреевна…

Они отошли к окну, за которым простирался пустой плац «академии» – старательно подметенный, без крошки серого весеннего снега.

Даша приоткрыла форточку, подставила лицо струе свежего ветерка.

– Десятое апреля… – протянул Галахов. – Через неделю. Дайте сигаретку, а то у меня кончились… Соображения есть?

– Доказательства вроде бы есть, – тихо сказала она. – А вот что до соображений… В Чека придется идти, как ни крути мозгами…

– С чем? С дискеткой?

– А вас она не убеждает?

– Меня убеждает, Дарья Андреевна. А вот Чека или Москву может не убедить. Даже в комплекте со всем, что вы успели к этому дню накопать. Теперь-то совершенно ясно, за что убили Маргариту Монро – за кражу такой вот вещички десять певиц и актрисулек зарежут мгновенно. И Воловиков… К нему как-то попала другая, но они отреагировали… Нет, но что же делать?

– Брать, – сказала Даша. – Поднимать наш спецназ и брать. Предварительно потолковав с прокуратурой – по-моему, Чегодаев что-то такое понимает уже, ихний Адаскин крутился со всем рвением, мужик он въедливый…

– А мотивировка? Подготовка переворота? Вы же видели всю дискету, от корки до корки, или как там это называется… Обратили внимание, что там нет главного? Нет ни единой фамилии, способной дать конкретную привязку к путчистам. Ну, скажем – «здание ФСБ занимает полковник Пупкин, задержание Галахова возлагается на лейтенанта Козолупова»… Ничего подобного нет. Умные все-таки люди… Знаете, как можно объяснить эту дискету – с железной, непробиваемой логикой? Это – всего лишь упражнения какого-то чрезвычайно дотошного и старательного литератора, решившего написать триллер о военном перевороте в Сибири. Что-нибудь вроде. Нет закона, запрещающего человеку так вот фантазировать с применением ЭВМ. Хотел, чтобы роман получился с максимальным приближением к реальности. Сможете что-нибудь противопоставить такому объяснению? Даже располагая пухлыми томами, что хранятся у вас в кабинете? Подумайте хорошенько, с максимальной серьезностью…

Она думала, пуская дым в форточку, поглядывая то на застывшую напряженно спину друга Федора, сидевшего перед мерцающим экраном, то на пустой плац. В конце концов вынуждена была признаться честно:

– Нет, не могу… Получится звонкая, красивая, но совершенно бесполезная операция. Или нам попросту не дадут никого арестовать, или при первых же арестах поднимут такую волну, что мы сами окажемся в наручниках.

– Или столица намылит холку в два счета. Там у них наверняка есть заручка… Обратите внимание: десятого и областное, и городское УВД остаются без руководства. Трофимов и Дронов должны вернуться из столицы только двенадцатого, Бортко – еще позже, везде сидят и. о., один и. о. как раз перед вами, да вы и сами – теми же буковками мечены… У других – аналогично. Фээсбэшный Лямин – аж в Италии, по моим данным. Генерал Глаголев – лежит в больнице со сломанной ногой, на его месте, конечно же, очередной и. о., и гадай, что он будет делать… Черт, я бы плюнул на гордость и обратился к авторитетам – но они все выбиты…

– Так что же, будем поднимать лапки кверху? – поинтересовалась Даша.

– А вот уж нет. Мы все-таки менты, Дарья Андреевна, и тут еще пока не Сибирская республика, а Россия… Побарахтаемся. Покусаемся. Как-никак, у нас целая неделя впереди. Теперь понимаете, почему я велел скопировать все документы?

– Потому что тогда уже что-то такое предчувствовали, – сказала Даша. – Точно?

– Угадали. Мало ли что… Так вот. Время у нас есть. Завтра утречком сядем и поговорим конкретно. Понимаете, должно быть, что у меня есть и своя агентура, и кое-какие сети, о которых я распространяться не буду?

– Это азбука, – сказала Даша.

– В общем, я весь сегодняшний день буду работать плотно. В детали, пардон, не посвящаю. Не обижаетесь?

– Ни капельки.

– Вот и прекрасно. А завтра поговорим более предметно. И поскольку до завтра уже вряд ли увидимся, следует кое-что нынче же прояснить… Вы этому молодцу верите?

– Верю, – сказала Даша.

– Значит, о дискете знаем мы трое… Как лично мне дожить до завтра, я примерно представляю. Но с вами нужно что-то делать… Может, на ночь вас отправить на базу СОБР?

Даша грустно усмехнулась:

– А вы уверены, что как раз там меня не придушат?

– Не уверен, – ответил он быстро, серьезно. – Тогда?

– Предоставьте это мне, – сказала Даша. – Слава богу, я еще могу в этом городе растаять так, что ни одна собака не найдет…

– Только если полностью уверены.

– Уверена. И знаете что? Уберите этих обормотов от меня. Ни от чего они не спасут. Если на первом же перекрестке машину зажмет пара тачек и начнут поливать из автоматов, они и пушки достать не успеют…

– Не бравируйте.

– Не бравирую, – сказала Даша. – Такая уж игра. Если вас или меня решат убрать, помешать нет никакой возможности – разве только и вам, и мне перейти на нелегальное… Но если мы сейчас же перейдем на нелегальное, ни черта не сможем сделать… Жизнь требует фатализма. Уберите этих мордоворотов, я поеду и буду до вечера заниматься Кухаруком, как проклятая, пусть все видят, что я на месте и знают, чем занята…

– Возможно, вы и правы, – сказал он задумчиво. – Без некоторого фатализма тут не обойтись. Вот только куда курсанта девать? Не хочется мне что-то, чтобы он гулял на свободе, я вам верю, но так и тянет подстраховаться… – Он цепко глянул на Дашу. – Мы с вами люди взрослые, и деликатничать некогда… Что у вас с этим бравым молодцем? Спите вы с ним или он попросту по вас вздыхает беззаветно и безответно? Понимаете, он на вас украдкой таращился так, что поневоле делаешь выводы…

– Каюсь, сплю, – сказала Даша. – Иногда. А поскольку тут нет никакой служебной зависимости, это – мое личное дело…

– Да бог с вами. Не хватало еще разбирательство устраивать насчет морального облика, именно сейчас… – усмехнулся он. – Ну, так даже лучше. Сейчас я вам и устрою служебную подчиненность… Курсант, подойдите!

Федя охотно приблизился. Лицо у него столь явно отражало невероятную работу мысли и смену всевозможных чувств, что Даша не удержалась от грустной ухмылки – хорошенькая ситуация парню выпала, чтобы повзрослеть окончательно…

– Машину хорошо водите? – спросил Галахов.

– Хорошо, – ответила за Федю Даша. – Шофером был в конторе.

– Совсем идеально… Курсант, слушайте внимательно. Я вас на пару дней отсюда забираю. Со школой сейчас же уладим. Задача на вас возлагается простая – неотлучно находиться при майоре Шевчук. День и ночь. Не смущаться, начальство на то и поставлено, чтобы все о всех знать, иначе какое оно, к черту, начальство… Как относитесь к товарищу Дарье?

– Я ее люблю, – героически бухнул Федя.

Даша едва не покраснела – потому что моментально пришла на ум нехитрая истина: «Стерва ты, Дашка, все-таки…» Со всеми своими затменьями чувств и банальным метанием меж двумя мужиками – хорошим-правильным-удобным и плохим, от которого дух спирает в самом что ни на есть примитивном плане…

– Тем лучше, – невозмутимо сказал Галахов. – Значит, будете беречь, как верный рыцарь. Короче, замените ее шофера. Нынче же благовидный предлог организуем. Оружие получите в конторе. Сопровождайте всюду, кроме разве что туалета. И особенно старайтесь уберечь от неосмотрительных поступков. Это прямой приказ, как бы ни сверкала глазами Дарья Андреевна… – Он, косясь на Дашу, ухмыльнулся уголком рта. – Дарья Андреевна – отличный мент, но тяга к легким авантюрам у нее, увы, неистребимая… Сможете не размякнуть и старательно бдить? Как бы Дарья Андреевна вам ни твердила, что она лучше знает, а рисковать привыкла с пеленок?

– Смогу, – пообещал Федя непреклонно.

– Отлично. В этом заведении чистые дискеты найдутся? Совсем хорошо. Сделайте две копии, немедленно, а если получится четыре, будет и вовсе прекрасно. Каждый получает свой экземпляр, а остальные мы спрячем недалеко, но надежно… приступайте. – И, когда окрыленный Федя отошел, повернулся к Даше. – Ну вот, неплохо получилось. Он присматривает за вами, вы присматриваете за ним, а я уж как-нибудь сам за собой присмотрю… И никаких возражений. Я могу на вас полагаться, как на абсолютно взрослого человека?

– Можете, – сказала Даша. – Никаких авантюр не будет.

– Винтовочка мне не дает покоя, – тихо сказал он. – Та, из эпизода с Камышаном…

– Фатализм остается, – пожала плечами Даша.

– Как думаете, Камышан в курсе?

– Очень может быть, – сказала она. – То-то он и спешил так в СИЗО. А та винтовочка… Я очень даже допускаю, что по нему промахнулись умышленно. Чтобы мы вцепились в него еще пуще, сконцентрировались на нем, а остальные следочки и проморгали… Ведь все моментально начали бегать в жутком воодушевлении: ах, Камышан! ах, убийство любовницы губернатора! ах, ниточки тянутся к самому губернатору! ах, Камышана пришить хотели средь бела дня! А тем временем нам тут Сибирскую республику оформляют…

– Не исключено, – кивнул Галахов. – Кстати, один вопрос так и остался непроясненным… Где вы дискету раздобыли?

Даша усмехнулась:

– Вот в это лучше не вникать. Поскольку получатся насквозь незаконные методы, а нам сейчас следует быть законниками до мозга костей… Кстати, магнитофонная запись доказательством является? Для данного случая?

– Пожалуй, если в комплекте…

– Вот и я так подумала, – сказала Даша. – Нет, никаких авантюр, не беспокойтесь…

Глава двадцать третья

Ход конем по голове

Федя к своим новым обязанностям относился с невероятной рьяностью – не отступал ни на шаг, даже когда она беседовала в своем кабинете с Пашей Горбенко, зыркал из угла столь хмуро и многозначительно, что определенно был готов при малейшей угрозе всадить обойму в спину оперу.

– Ты мне это брось, – сказала Даша, когда они остались одни. – Поручили стеречь – вот и стереги, а не устраивай тут цирк с супербдительностью. Пашка сейчас наверняка голову ломает…

– У меня приказ, – угрюмо сообщил сподвижник.

– Зато нет у тебя приказа вести себя, как дурак…

– А я сейчас никому не верю.

– Сопля, – сказала Даша. – Недоверие ко всем плавно перетекает в шараханье от каждого куста, заметить не успеваешь… Нужно вычислять. За нами на обратном пути не следили. Так? Значит, про дискетку еще не знают. Какой же смысл меня хлопать? Из патологии, что ли? Нет там никаких патологий, там сугубые профессионалы…

– А если они доберутся до той девки?

– Доберутся – узнаем, – сказала Даша. – Могу спорить, довольно быстро. – Встала из-за стола и подошла к нему. – Покажи-ка пушку, я «семьдесят первых» еще и не видела… Давай-давай, нет у тебя приказа от меня личное оружие беречь…

Федя нехотя вытащил из-под мышки пистолет, протянул ей.

– Тебе сколько обойм дали? – поинтересовалась она.

– В пистолете, и запасная.

– Покажи запасную.

– Зачем?

– Проверю кое-что.

Ворча под нос, он все же извлек и запасную обойму. Даша, переместившись к окну, повернувшись спиной, нажала кнопку, держа пистолет одной рукой – и обе обоймы оказались у нее в левой. Одну сунула в карман, из второй выщелкнула все патроны – и тоже спрятала. Дернула затвор, поймала на лету выскочивший коричневый патрон, отправила туда же. Звонко вставила пустую обойму.

Теперь только Федя заподозрил что-то неладное, вскинулся:

– Ты что?!

– Лови, – сказала Даша, бросая ему пистолет. – Молодец, реакция хорошая. Вот так и будешь ходить.

– Дашка…

– Я тебе в постели Дашка. А здесь – товарищ майор. И не надо дергаться, я тебя душевно умоляю. Не тебе со мной в рукопашку играть…

– Да твою мать… – Федя попер на нее, как разъяренный бульдозер, остановился вплотную. – Отдай патроны. Сейчас к полковнику пойду.

– Слушай, деревенский детектив… – сказала Даша насколько могла убедительнее. Взяла его за воротник свитера и приблизила лицо. – Не строй из себя… Я знаю, что делаю. Я знаю, что делаю, понятно? Делать надо именно то, что я делаю. Помирать мне неохота, и никаких авантюр я не задумала. Так надо. Ясно? И либо ты будешь меня слушаться, либо я тебя сейчас срублю с хвоста – во всех смыслах… Понял? Не учи меня, как работать.

– Даша…

– Ты меня любишь, ты за меня боишься… Солнышко ты мое, – Даша бегло чмокнула его в щеку в приливе легкого стыда за свою стервозность. – А еще ты меня недооцениваешь, голубок. Это со многими бывает, но вот от своего любовника я таких штампов терпеть не намерена. Изволь поверить в одну очень простую истину: все непонятное, что я делаю, творю не по глупости или легкомыслию, а потому, что так задумано. Диспозиция такая. Ясно тебе?

– Ясно… – проворчал он нехотя.

– Тогда собирайся. Поедем в одно место. Это не туалет, но ты все равно за мной туда не пойдешь…


…Возможно, от верного рыцаря и не удалось бы отделаться легко, окажись место встречи зловещего вида хибарой в Ольховке или подозрительной фирмой. Однако Даша вместе со своим Санчо Пансой приехала в самый обычный книжный магазин – что Санчо моментально успокоило.

– Зайди в отдел, повороши книжки, – распорядилась она. – Здорово повышает культуру…

Федя подозрительно огляделся, но не обнаружил в той части зала, куда она направлялась, ни единой двери в подсобку, откуда можно было бы совершить классический «соскок». Направился к полкам, бдительно косясь время от времени.

Даша прошла до самого конца – мимо застекленных стеллажей с кактусами и прочей флорой, мимо прилавка с обувью и столика со всевозможными лекарствами. При советской власти книжному магазину, по обыкновению не скупясь, отвели весь нижний этаж огромадной девятиэтажки, а с приходом рыночных времен, увы, храму культуры пришлось выживания ради потесниться, не выбирая квартирантов…

В самом конце длиннющего зала примостился за круглым черным столом крайне благообразного облика старичок, восседавший под самодельной, аляповатой вывеской: «АСТРОЛОГ МЕЖДУНАРОДНОЙ АТТЕСТАЦИИ». Рядом были развешаны отпечатанные на машинке тексты самого жуткого содержания – они сулили открыть цифровую магию имени, выбрать наиболее благоприятное расположение звезд для презентации фирмы, совершить астрологический подбор кассиров, с помощью «тибетско-кармической инволюции» уберечь от налоговой полиции. Обещали еще почище – но Даша лишь мельком проглядела заманчивую рекламу – ждала, пока астролога покинет дебелая тетка в коже и золоте, явно стремившаяся напустить на налоговую инспекцию тибетскую мощь.

Вошла в узенький проходик меж обтянутыми кожзаменителем банкетками. Отметила краешком глаза, что неведомо откуда взявшийся крепкий парень якобы невзначай заблокировал проходик, так что посторонних свидетелей поблизости не оказалось.

Благообразный старичок потеребил вандейковскую седую бородку, жестом пригласил Дашу сесть напротив и заявил:

– Кармическое расположение планет вам благоприятствует… простите, не вполне перестроился. Хотя это выражение как нельзя лучше отражает ситуации. Вы оказались совершенно правы. Именно известный вам деятель ездил на встречу с известным вам субъектом. Желаете полюбопытствовать?

– Конечно, – сказала Даша.

Астролог подал ей толстый черный конверт, украшенный золотыми загадочными символами, и, благостно глядя поверх ее плеча добрыми глазами звездочета из детского мультфильма, сообщил:

– Можете спокойно полюбопытствовать, у вас за спиной никого нет…

Она принялась перебирать цветные фотографии – быстро, но не суетливо, тренированным взглядом схватывая главное. Отличная была работа – полное впечатление, обоих беседующих снимали с разных ракурсов практически в упор. Хотя, дураку ясно, они не позволили бы к себе приблизиться и на километр, аппаратура, должно быть, задействована фантастическая, о которой нищие опера могут только мечтать…

– А запись? – спросила она, тщательно собрав фотографии в конверт. – Удалось сделать?

– Обижаете, Дарья Андреевна…

Благообразный старичок положил перед ней самый обычный плеер, любезно воткнул штекер в крохотное гнездышко, расправил тонкое полудужье наушников. Она откинула волосы назад, прижала к ушам маленькие черные подушечки.

Не прошло и минуты, как она поняла, что в который уж раз оказалась права. Угадала все точно – вернее, вычислила. Угадать – это, скорее, от случая, слепой фортуны, здесь все наоборот, скорее уж математика…

Еще через пару минут решительно сняла наушники, вернула старичку плеер. Он с видом полнейшей невозмутимости прибрал все в небольшой «дипломат», поднял глаза:

– Вы уверены, что этого достаточно?

– Абсолютно, – кивнула она. – Последний штрих, тут нет нужды разводить долгие церемонии…

– И что теперь? – глаза у него были умные и колючие.

– А ничего, – сказала она. – Есть полная картина. Мелкие детали уже не играют…

– Мне так и сообщить?

– Конечно, – сказала Даша.

– Но ведь понадобится что-то предпринять?

– Конечно, – повторила она. – Вы предпримете очень немудрящую штуку. Мне нужно нечто совсем несложное…

Выслушав, он склонил голову, словно вышколенный дворецкий, но изумления все же скрыть не смог:

– Простите, и это – все?

– Не совсем. Мне нужен микромагнитофон. К сегодняшнему вечеру. Часам, скажем, к восьми. Только по-настоящему миниатюрный, габаритов таблетки аспирина.

– Никаких проблем. Куда доставить?

– Положите в конверт и бросьте ко мне в почтовый ящик.

– Будет сделано. Еще?

– Все, – сказала она устало.

– Позвольте, вы хотите сказать, что к десятому числу сможете уладить…

– Вы вот что еще передайте, – сказала она. – Это все липа – насчет пресловутого десятого числа. Голимая липа. И никак иначе. Я за свои слова отвечаю – вот и все, что господину Гордееву следует знать. Лишь бы вы выполнили все в точности… Народу не нужны нездоровые сенсации, народу нужны здоровые сенсации. Именно такую я и гарантирую. Знаете, что такое здоровая сенсация? То, что разыгрывается в узком кругу, не будоража постороннюю публику… Всего наилучшего.

Встала, подхватила тощенькую папку, с которой пришла. Широкоплечий страж ловко посторонился, глядя словно бы сквозь нее. Из-за прилавка в букинистическом отделе беспокойно поглядывал Санчо Панса.

– Ну вот, а ты боялся, – сказала Даша, взяв его под руку и направляясь к выходу. – Какие тут, к черту, патроны?

– Куда теперь?

– Домой. Ко мне, естественно.

– Ты не думаешь, что там могут…

– Не думаю, – сказала Даша. – Не могут. Ты что, еще не убедился, что я все просчитываю наперед? Вот и помалкивай.

– Значит, все дела переделала?

– Ага. Все на сегодня.

Он помялся и, глядя в сторону, предложил:

– Может, пройдемся немного? Погода отличная. Машина никуда не денется…

Мальчик еще не вышел из того возраста, когда душа требует романтики, поняла Даша. Хочется погулять, держась за ручки, косясь на прохожих якобы невзначай: «Видали? Моя, собственная!» может и в подъезде поцеловать. И нет сил над ним смеяться – скорее уж завидовать надо. Стерва ты, Дашка, вот что, взрослая, опытная стерва…

– Ладно, – сказала она. – Дисциплинированному солдату всегда полагается поощрение. Можешь нежно обнять за талию, и пойдем погуляем…


…«Волгу» она поставила на платную стоянку неподалеку от своего дома. Папку взяла с собой, держа двумя пальцами, небрежно помахивая.

– Патроны отдай, – сказал Федя, когда они вышли со стоянки и двинулись к дому.

– Да зачем они тебе? Дома-то?

Он огляделся в подступавших сумерках:

– До дома еще идти…

– Да ладно тебе, – сказала она увещевающе. – Идти-то триста метров. А пушка у меня у самой есть. И стреляю я, пардон, получше. И вообще, если во-он на том чердаке сидит снайпер, какой от твоей пушки будет толк?

Он встрепенулся, зашагал быстрее, таща за собой Дашу.

– Фу ты, шуток не понимаешь? – фыркнула она.

– Слушай, ну нельзя же так наплевательски относиться… Ты что, про Воловикова забыла? И про Славку…

Даша мгновенно помрачнела:

– Вот про них-то я помню…

Ситуация, конечно, дурацкая – откровенничать с ним нельзя, и дело не в недоверии, просто это ее игра, маленькая персональная вендетта, и не стоит выплескивать на парня лавину дерьма, успеет еще нахлебаться его вдосыт, тут следует приучать юнцов постепенно, малыми дозами, брать пример с анатомички…

– Не хвост?

– Глупости, – сказала Даша. – Человек бежит с пузырем до хаты, догоняться…

Гипотетический хвост обогнал их, зажав в кулаке горлышко литровой бутылки водки, скрылся в сумерках.

– Ну вот, а ты боялся, – хмыкнула Даша.

И отметила мимоходом, что ни один душевно относящийся к спиртному человек не станет нести бутылку так безразлично, словно бы даже с отвращением, как будто он сам по себе, а сосуд сам по себе. Можно рассмотреть, что он остановился, извел целых три спички, чтобы раскурить сигарету – а ведь ни ветерочка, и движения совершенно трезвые.

Когда она увидела, что весь ее подъезд сверху донизу словно бы пересечен черной полосой – ни одна лампочка на площадке не горит, – уверилась окончательно. Конечно, неприятное чувство осталось – могла в конце концов и просчитаться, нельзя ведь считать себя умнее всех, – но приходилось рисковать…

Они вошли в совершеннейшую темень. Нащупывая ногой ступеньки, Федя беспокойно сказал:

– Во, капкан… Дай зажигалку.

– В машине забыла, – соврала она. – Осторожненько ступай…

Первый этаж, площадка, второй этаж…

Именно этого она и ожидала, но все равно получилось внезапно – темнота вокруг вдруг оформилась в рванувшиеся к ним фигуры, яркий свет фонарика мгновенно ослепил, Даша получила удар под горло и задохнулась, в глотке словно встала пробка.

Из ослабевших пальцев рванули папку. Еще удар, не столь уж сильный, но угодивший как раз по точкам за ушами – моментальный рауш-наркоз…

Все вокруг сразу поплыло, ноги подогнулись, она сползла вниз по стене, гаснущее сознание еще заставило тело кое-как, вяло сгруппироваться, чтобы защититься от ударов ногами. Рядом еще шла возня – хрип, оханье, мелькнул в луче фонарика золотой погон, двойной ряд ярких пуговиц на шинели…

Больше ее не били. Словно сквозь толстенный слой ваты Даша слышала стук сапог, утихавший внизу. Долго сидела, вытянув ноги, сквозь сложенные трубочкой губы втягивая крохотные порции воздуха, борясь с удушьем, перекрывшим горло словно бы печной заслонкой. Рядом охал и ворочался Федя.

Понемногу удалось продышаться, а там и выпрямиться на подгибавшихся ногах. Растирая левой ладонью горло, она хрипло позвала:

– Живые есть?

Глаза уже чуть-чуть привыкли к темноте, и она видела, как Федя старается встать, цепляясь за перила, мотает головой, оскальзывается. Присела рядом с ним на ступеньку, пропыхтела:

– Не дергайся. Я в порядке.

Он с усилием выплюнул матерную тираду, негодующе возопил:

– Говорил тебе, нарвемся… Нет, умнее всех…

– Больно?

– Иди ты! Нарвались, как…

– Мужички такой печали отродяся не видали… – продекламировала она, героически превозмогая затухающие уколы боли и удушья. – Ничего, Теодор. Что это за мент, если его ни разу по чавке не охаживали? Ничего, злее будешь…

– Ведь голову могли оторвать…

– Так не оторвали же? – Она с преувеличенной заботой спросила: – Сам встанешь или, может, помочь?

Конечно же, он вскочил, все еще постанывая, – с ним явно обошлись погрубее. Впрочем, когда они дотащились до Дашиной квартиры и быстренько провели процедуру, описанную классиком как «…тогда считать мы стали раны», выяснилось, что особых повреждений и нет. Даша со знанием дела заключила:

– Это тебе двинули под солнечное, а потом ребром ладони пару раз добавили…

– А то я не знаю… – поморщился он, потирая ушибленные места, – Даш, надо звонить дежурному, я разглядел, это натуральные шумковцы, один даже в портупее…

– А лица разглядел? – спросила Даша ехидно.

– Нет…

– То-то.

– Все равно нужно звонить…

Она вздохнула, закатив глаза под лоб:

– Ну, сокровище мне досталось… Опиши ситуацию, Федор. С их точки зрения.

Он старательно, сосредоточенно задумался. И вскоре сообщил:

– Они узнали, что дискета у тебя. Или добрались до той девицы, или…

– Да чего уж там, – сказала Даша. – Утечка произошла из конторы.

– Ну… А про то, что вы с полковником ездили смотреть и копировать файлы, не знал никто. Решили, что дискеткой ты еще вплотную не занялась или не стала докладывать, срочно изъяли, вот тебе и весь сказ…

– Молодчина, – одобрила Даша. – А теперь подумай сам: какого черта звонить дежурному и поднимать шум, если противник свято верит, что оказался в выигрыше? Нам этого только и надо…

Удалось убедить. Поверил – в конце концов, он знал только то, что лежало на поверхности.

– Ну, а теперь отдай патроны, – заявил он решительно. – Все.

– Господи, если бы нас хотели пристукнуть, лучшего случая не подберешь…

– Все равно. Почему я тебе подчиняться должен, а ты полковнику – нет?

– Логично, – согласилась Даша. – Держи уж.

…Когда зазвонил телефон, она заранее могла сказать, кто там, на другом конце провода. И не ошиблась. Отвечала кратко, так, чтобы настороживший уши напарник ничего не заподозрил.

– Кто это? – бдительно поинтересовался он, когда Даша положила трубку.

– Горбенко докладывает, – солгала она с самым невозмутимым видом. – Ничего особенного, рутина… Тебе рюмку налить? Заслужил.

– Давай.

Выйдя на кухню, она притворила дверь, набухала полный фужер «Кедрового ореха на коньяке» и, вздохнув мысленно: «Господи, прости!», полезла в шкафчик. Осторожно, чтобы не переборщить, стряхнула в фужер из пипетки две капли коричневатой жидкости. Выше крыши…

Работая долго в уголовном розыске, нахватаешься самых неожиданных знаний и навыков. Она примостилась с рюмкой на старом диване и терпеливо ждала, поддерживая ленивую беседу. Противно на душе чуточку, но ничего не поделаешь, верный оруженосец вряд ли выпустил бы ее из квартиры…

Снадобье из арсенала проституток и вагонных кидальщиков подействовало вскорости и качественно. Она первый раз видела своими глазами, как это происходит. Федя вдруг потерял нить разговора, растерянно моргнул, стал крениться набок – и, с затухающим в глазах недоумением, повалился на диван. Даша выхватила у него из руки фужер, пока не скатился на пол, заботливо устроила поудобнее. Здоров, как бык, доза оптимальная, проспит до утра, как сурок, завтра, правда, голова болеть будет, но тут уж ничего не поделаешь… «Стерва ты, Дашка», – упрекнула она себя, как-то уже привычно, словно устоявшейся присказкой. И отправилась наводить красоту.

Глава двадцать четвертая

Прощание славянки

Вообще-то, ее пальтишко, хотя и приличное в других кругах, здесь выглядело убого – но комплексовать она не собиралась. В конце концов, рядом шагает упакованный джентльмен, с него и спрос. Впрочем, в гардеробе отечественное издельице приняли с непроницаемым лицом. Учены были, всякое могло случиться – бомонд, пережив первое головокружение от успехов, понемногу научился опрощаться на западный манер, а то и замысловато развлекаться, устраивая маскарады на одну персону. Правая рука покойного Беклемишева, долларовый миллионщик Спицын, обожал заваливаться в самые дорогие магазины, имея на себе кирзовые сапоги вкупе с потрепанным ватником, карманы которого были набиты зелеными сотенными, – и выжимал из ситуации максимум удовольствия. А его приятель Кадесников развлекался чуть иначе – щеголял в дешевейшем костюмчике шантарского шитья и соответствующих туфлях, но вот часы, перстень, галстучная булавка и зажигалка были умопомрачительно дорогими даже по меркам Уолл-стрит и Сити, а пуговицы на пиджачке были отлиты из золота трехдевяточной пробы…

Правда, сняв пальтишко, она уже не выглядела инородным телом и не без женского удовлетворения окинула взором свое отражение в зеркале во всю стену – рыжеволосая красоточка в обнажавшем плечи голубом заграничном платье, пальцы унизаны изделиями из благородного металла, шея и уши им же отягощены. Роман все это подсунул в коробку с платьем, а она до поры до времени приняла спокойно…

Ресторан был из лучших, а потому атмосфера царила самая что ни на есть чинно-благородная – музыка негромкая, беседы тихие, контингент насквозь светский. Настолько, что вломиться сюда с обыском было для опера несбыточной мечтой.

Дизайнера, ходили слухи, привозили из Рима, а танцовщиц обучали в столице. Даша этому вполне поверила, увидев, как искусно выгибается, кружась вокруг металлического шеста, стриптизерка в зеленом газе – судя по всему, номер только что начался. В гнилом зарубежье, не понимавшем истинного шика, этот шест, судя по фильмам, был в крайнем случае никелированным, но в Шантарске его позолотили – знай наших. «Если она так каждый вечер будет по шесту задом елозить, позолоту частенько подновлять придется», – мимоходом подумала Даша.

– К бару, – сказала она, предупреждая вопрос Романа. – Коктейль хочу пить у стойки бара, как в классических детективах… Пора испытать, наконец.

Что ни говори, это было приятно – сидеть нога на ногу на высоком табурете, обтянутом натуральной кожей, фиксировать недвусмысленные взгляды – платье начиналось далеко от шеи, а кончалось далеко от пола, – радужно посверкивая бриллиантиками в кольцах, посасывать коктейль с видом великосветской небрежности. Не все детективные романы выдуманы от начала и до конца – порой и обычному сибирскому оперу доводится хлебать дорогостоящее пойло посреди самой пошлой роскоши.

Вот только – в первый и последний раз. Это был не ее мир, а потому и не стоило расслабляться до донышка. Чтобы не горевать потом в глубине души…

– Говорят, тут есть эти самые пресловутые кабинеты… – сказала она шепотом, разделавшись со вторым коктейлем. – Слово-то какое маняще-развратное… Насколько тебя знаю, озаботился заказать?

– А как же.

– Вот и пошли, – решительно сказала она, соскользнув с табурета и оправив платье. – Что, в самом деле, лясы точить…

Ничего экстраординарного в кабинете не оказалось – роскошная комната с необъятным диваном и богато сервированным столом, вот и все дела, разве что ванной предусмотрительно снабжен. «Так вот и гибнет романтика», – подумала Даша, поправив волосы и пристроив на столе сумочку.


…Она первая бросилась ему на шею, дрожа от возбуждения. Чувства и ощущения выплясывали шалую чечетку, примитивное желание мешалось с охотничьим азартом, а ненависть – с тоской оттого, что все происходило в последний раз. Возможно, творившееся с ней не имело названия в человеческом языке – а может, с незапамятных времен именовалось предельно точно, но она была не интеллектуалкой, а гончей собакой и просто не знала таких мудреных слов, обозначавших загадки лабиринтов души.

Она прощалась со сказкой, где с самого начала не было никаких иллюзий, а он не знал, что все это в последний раз. Даша с естественным, как радуга, бесстыдством старалась получить все и все испробовать. Яростное колыхание обнаженных тел стало последним аккордом затянувшейся схватки – о чем знал лишь один из участников, а второй, похоже, не подозревал…

Когда она вышла из ванной, уже одетая и подмазанная, а Роман удалился туда, действительность неуловимо изменилась. Затмение чувств было тренированно загнано куда-то в глубины. Она включила магнитофончик, удобно устроилась в кресле и закурила, без особых усилий возвращая холодную деловитость.

Наконец он появился, свеженький и благоухающий «Фаренгейтом», потянулся обнять. Даша легонько отстранилась:

– Сядь. Поговорим…

– О чем?

Он великолепно держался – ни тени напряженности, взгляд невозмутим, ласков. А ведь не может не понимать…

– Давай о чем-нибудь экзотическом, – сказала Даша. – Вроде вольной Сибири, инкорпорейтед. Интересно, ты-то кем будешь? Премьером или министром финансов? Или что-нибудь экзотическое выдумаешь – вроде великого визиря?

Он не шелохнулся, лишь глаза сузились.

А улыбка осталась самой непринужденной:

– Дашенька, ты просто молодец. Я восхищен, серьезно. Красивых женщин у меня было немало, а вот такие умницы попадались вовсе уж нечасто… Говорил я Волховичу, что жить надо скромнее, но поди докажи ему… Впрочем, дело, конечно же, не в потрепушке Волховиче и болтушке Марине?

– Ну конечно, – сказала она. – Понимаешь, я гончая собака. Я очень хорошая гончая, у меня получается…

Роман преспокойно встал, оторвал небольшую кисточку винограда и стал отщипывать по ягодке. Улыбнулся:

– Значит, обойдемся без пошлостей? Ты не будешь загонять меня в угол коварными репликами, а я не буду глупо таращить глаза и бормотать, что ты сошла с ума?

– Ага, – сказала Даша. – Глупо ведь притворяться.

– Я тебя могу заверить в одном – как только мы оказывались в опасной близости друг от друга, всякое притворство улетучивалось.

– Я знаю, – серьезно сказала Даша. – Только это совсем другая опера, нам сейчас не до нее…

– А по-моему, следует все же уточнить кое-какие детали, – покачал головой Роман. – Поверь мне на слово – если бы не мои труды, тебя давно бы убрали. Изящно и экологически чисто. Я вовсе не требую благодарности, просто расставляю все точки…

«В нем погиб великий актер», – пришла ей на ум шаблонная, однако чертовски точно отражавшая реальность фраза.

– И то, что я от тебя был на седьмом небе, – тоже чистейшая правда, – добавил он тише.

– Знаю, – сказала она. – Могу честно признаться – аналогично…

– Тогда в чем проблема? Кто нам мешает и дальше…

– Жизнь.

– Ты знаешь, уважаю людей упертых, – сказал он. – Сам такой. Но вот скажи ты мне честно… Неужели чувство долга нужно доводить до абсурда? В конце концов, ты столкнулась не с бандитской шайкой и даже не с крестными отцами. Это качественно иная ситуация. Здесь будет республика. Страна. Будем надеяться, не повторяющая ошибок России. Все останется по-прежнему – банкиры будут работать, сыщики ловить воров, автобусы ходить по расписанию, – вот только жить люди станут немного получше. Без российского идиотства. Что до тебя конкретно, то вам станет даже вольготнее – нужно будет и можно будет взяться за криминал решительнее, деньги у вас будут другие, и техника, и возможности. Богатой благополучной стране нужна сильная, сытая, отлично оснащенная полиция…

– А я буду генералом?

– Если захочешь, почему бы и нет? Это ведь только начало, в будущем…

– Да прекрасно я помню ваш манифест, – отмахнулась она. – Читала вдумчиво…

– В чем тогда загвоздка?

– В трупах, – сказала она тихо. – Многовато их накопилось…

– Меньше, чем кажется. Между прочим, Нинка Евдокимова и ваша очаровательная курсанточка живехоньки. Девочки сидят, понятное дело, под замком, но отнюдь не на соломе, и лопают вкусности, каких в жизни не видели. После десятого выпустят на все четыре стороны, а заодно и ту малолетнюю Мату Хари, что ухитрилась раздобыть для тебя ключик. Никто не громоздил трупы ради самого процесса. А те, что были… – его голос звучал мягко и печально. – Даша, милая, если бы такие дела удавалось крутить без единой капельки крови и пресловутой слезинки ребенка, жизнь была бы раем, но мы-то не в раю… Ты умница, постарайся все просчитать – есть у тебя гарантия, что Кремль не влипнет в очередную авантюру? Сколько гробов пришло в Шантарск из Чечни, считала? Иногда без малой крови просто не обойтись. Тяжко, согласен. Пакостно. Только назови ты мне государство, которое добивалось бы независимости, не пролив и капли крови? Есть грустная необходимость… Между прочим, все поголовно отцы-основатели, что подписали в Штатах Декларацию независимости, были тривиальными рабовладельцами. И остались таковыми. Это кого-нибудь нынче волнует? Или осложняет жизнь? И вообще, ты даже не можешь представить, сколько было бы трупов, не удерживай мы за полы головорезов вроде Волховича… Он из кожи вон лез, стараясь убедить, что нужно прикончить и тебя, и этого твоего пацана, и девчонок, и даже Галахова. Имидж его, видите ли, заботит. Не хотел оставлять свидетелей. Логунова я ему сдал, о чем не особенно сожалею, а вот насчет остальных – стоял, как гвардеец-панфиловец.

– Благодетель ты мой, – усмехнулась Даша.

– Давай серьезно? Десятого начнется «Гроза». И не вам с Галаховым ее останавливать. Не думай, никто тебя убивать не будет, даже теперь. Во-первых, ты мне по-прежнему нужна. А во-вторых, к чему лишняя кровь, когда можно проделать все цивилизованно? Ты же просмотрела дискету, должна представлять, какие силы задействованы. Вас взяли в столь плотную «коробочку», что трепыхаться бессмысленно. И в столице кое-какие меры приняты – сама понимаешь, проворачивать такое дело, не заведя предварительно расположенных к тебе столичных чиновников, было бы глупо… Попробуйте сунуться в ваше министерство – и увидите, чем кончится. Даже не пшиком. Там на вас уже лежат железные компроматы, милая. На тебя, на Галахова…

– А тебе не приходило в голову, что в такой игре невозможно предусмотреть все?

– Фраза красивая, но для данного случая не годится, – слегка поморщился Роман. – Вариантов – ограниченное количество. И все учтены. Кстати, я тебе должен с прискорбием сообщить, что все материалы, которые ты с присущим тебе талантом успела накопать, самым таинственным образом улетучились из вашей конторы. До последнего листочка. А дискеты ты сегодня вечером лишилась. Кстати, я рад, что у тебя все нормально – орлы имели самую строжайшую инструкцию не причинять ни малейшего вреда, работать ювелирно. – Он усмехнулся. – И уж ни в коем случае не лупить твоего мальчишечку ниже пояса. Оценила?

– Оценила, – кивнула Даша с застывшим лицом. – Я тебе несказанно благодарна…

Роман покосился на ее сумочку.

– Интересно, ты наш разговор не пишешь? С тебя станется засунуть куда поукромнее диктофончик… Ладно. Остаемся до конца джентльменами. Не перетряхивать же твои вещички… Даже если и пишешь, это тебе ничего не даст.

– Глушилка работает?

Он поморщился, с досадой воскликнул:

– Да никакой глушилки! Настолько все схвачено, что никакие глушилки не нужны… – похоже, он чуточку рисовался. – Что, тебя интересуют какие-нибудь жуткие детали?

– Маргариту убили из-за дискеты?

– Да разумеется. Я бы на твоем месте о ней не особенно и сокрушался – «пошлая девица», как обозвал однажды Иван Грозный аглицкую королеву Елизавету. Интересовали ее вовсе не идеи вроде торжества законности, а денежки, которые рассчитывала за украденную вещичку получить. Человеку серьезному, возможно, и дали бы денег, оставив его в живых, но Ритка уже была полностью непредсказуема, совершенно… Знаешь, чего она от Волховича потребовала в довесок к деньгам? Чтобы губернатор в темпе развелся с законной супругой и расписался с ней. Хотела быть первой леди, сибирской Хиллари… Как ни противно мне было, пришлось при обсуждении ее участи промолчать…

– А при обсуждении участи наших сыскарей?

– Вот к этому я отношения не имел, – сказал Роман тихо. – Тут уж была целиком епархия Волховича. Его варнаки работали. Своих людей у меня практически и нет, я ведь не офицер жуткой конторы и не боевик, Дашенька. Я всего-навсего финансист, мне при любом раскладе официальные посты не то что не полагаются – попросту не нужны. Слов нет, у меня есть право голоса, но я не всесилен, мои предложения вовсе не принимаются автоматически… Так что ваши сыскари – целиком на Волховиче. И на губернаторе.

– На президенте, то бишь? – усмехнулась Даша.

– А что? – серьезно сказал Роман. – Фотогеничен, язык подвешен, противоестественными пороками не страдает, ученая степень имеется, в заграницах обвыкся… Пусть себе президентствует. Жалко, что ли?

Вот теперь Даша могла ручаться, что тень брезгливого превосходства в его голосе – не наигранная. Слишком глубоко это превосходство сидело в сознании, оно-то было неподдельным…

– Ну да, – сказала она тихо. – Как же, наслышаны. Ежели целиться из винтовочки не в человека, а в классовый факт, получается совсем легко…

– Даша…

– Понимаешь ли, я – российский мент, а не шантарский. Из этого и будем исходить.

Он порывисто встал:

– Даша, давай серьезно…

– Хватит, – сказала она твердо. – Рыцарем без страха и упрека ты, увы, не стал, любовь моя… Слышал такую песенку? Интересно, у тебя хватит благородства приказать, чтобы мне в затылок пальнули? Жалко личико, говорят, смазливое…

– Да брось ты, – сказал он досадливо, подойдя вплотную. – При любом исходе жизни твоей ничего не грозит. Что до прочего… Не могу я тебя уговаривать, как малого ребеночка, тем более, что ты не дура. Однако и я – не Андрий Тарасович Бульба. Ты прелесть, но у мужика есть вещи посерьезнее – обязательства перед командой, например…

– Прекрасно, – сказала она, выпрямившись. – Классический разрыв, а? Все кончено, меж нами связи нет…

Прислушалась к себе, но не ощутила ничего, кроме смертной тоски, относившейся даже не к конкретным людям, а к нашей жизни, неистощимой на поганые сюрпризы и разочарования.

А то, что она оказалась способна предвидеть многое наперед, утешить никак не могло. Не тот случай. Никого этим не вернешь.

Она сняла с пальцев все три кольца, медленно, не суетясь, вынула из ушей сережки, расстегнув крохотный замочек, сняла с шеи цепочку. Собрав золото в горсть, аккуратно высыпала его на столик.

– Дашенька, это уже ребячество, – сказал Роман без улыбки, дернув плечом. – В конце-то концов, побрякушки куплены не из «мятежного фонда», а на мои собственные…

– Принцип есть принцип, – ответила она, забирая сумочку со стула.

На губах у него заиграла подначивающая улыбка:

– Если доводить принцип до логического конца, надо и про платье вспомнить…

– Ах да, я и забыла, – сказала она спокойно, стянула платье через голову, причесалась и направилась к двери.

Он выдержал марку до конца – не кинулся вслед, промолчал. Столкнулись две индивидуальности, металлически лязгая и сыпя ворохами искр.

Вообще-то, и здесь через пару часиков после полуночи происходили самые эпатирующие сцены. А потому никто особенно и не удивился в силу воспитанности, завидев, как по коридору, с независимым видом постукивая каблучками и сохраняя на лице полнейшую бесстрастность, шествует вполне трезвая рыжая красотка, декорированная лишь чулками и двумя полосочками алых кружев. Встречная пара с ней разминулась, отчаянно пытаясь уберечь на лицах столь же светскую невозмутимость. Отдельные индивидуумы, правда, машинально проводили взглядами. Зато гардеробщик подал ей пальто и шапку с отрешенностью английского дворецкого прошлого века.

На улице посвистывал ветерок, особенно противный после добровольного ухода из Эдема. Она подняла воротник, торопливо прошла до перекрестка, перебежала на другую сторону под носом у приземистой иномарки. Направилась к огромному, на полквартала, помпезнейшему зданию управления железной дороги, возведенному во времена архитектурных выкрутасов в стиле «поздний вампир Великого Вождя».

Машина, конечно же, была на месте. Искать там бомбу в лучших традициях жанра не стоило.

На душе остервенело скребли кошки, но глаза были совершенно сухими.

Глава двадцать пятая

Денек под знаком Шекспира

Самой простой проблемой из тех, что ей предстояло решить наутро, оказался бойфренд Федя. Вернувшись ночью домой, Даша застала его почти в той же позе, заботливо раздела, в два счета приготовила реквизит завтрашнего спектакля и улеглась рядом, почти сразу же провалившись в сон без особых кошмаров.

Ночь, как и следовало ожидать, прошла спокойно – никто не швырял бомб в окна, не стрелял и не звонил в дверь. Она проснулась минут за двадцать до трезвона будильника, сварила кофе и принялась расталкивать любящего напарника.

Он проснулся с превеликим трудом, сел в постели, обеими руками придерживая голову – явно гудевшую. Даша присела рядом и без особых угрызений совести погладила по голове:

– Отличился, чадушко?

– Это что ж такое? – простонал он, собирая мысли. – Полный абзац котенку…

– Ты что последнее помнишь? – поинтересовалась она вкрадчиво.

– Выпил – и отрубился.

– Вот то-то, – покачала она головой.

– Я ж одну-единственную рюмаху…

– Это, милый, твое последнее трезвое воспоминание… – изо всех сил сохраняя на лице бесстрастие, сообщила она. – Остальные рюмахи прошли соколом, ты развеселился, воодушевился, долго мне повествовал, что еще найдешь их всех и по стенке размажешь, а то и в Шантаре перетопишь…

Он покосился по сторонам, стараясь не шевелить головой. Однако Даша постаралась на совесть – рядом, на столике, красовались две пустых бутылки, одна стояла, другая лежала, тут же на блюдечках – остатки скудной закуски, кое-где живописно украшенные окурками. Картина была обычной для России и весьма убедительной.

– Я ж не курил…

– Правильно, – сказала Даша. – Это я под конец была хороша… Красиво мы поплыли с двух пузырей – не поели толком, да еще перенервничали… Как меня прижимал под душем, помнишь? А как я на тебя кофе пролила?

– Что-то такое в памяти всплывает… Слушай, я не особенно вчера…

– Ладно, не переживай, – великодушно сказала Даша. – В общем, все было, как в лучших домах. Главное, никто нас так и не угрохал, обидно даже, вопреки всем канонам жанра…

Очень уж несчастный был у парня вид – и Даша, в глубине души все же немного терзавшаяся угрызениями совести, поддалась извечной женской жалости. Прилегла рядом, велела не шевелиться, чтобы не тревожить гудящую башку, и ублажила нехитрым способом, приведя в разнеженный восторг. После кофе он окончательно пришел в себя, но машину ему вести Даша все же не доверила.

Хвост обнаружился через пару кварталов от дома – серый «паджеро» нахально маячил сзади, соблюдая дистанцию и ничуть не стараясь притвориться мирным странником.

Собственно говоря, это был не хвост, а нечто вроде вежливого утреннего привета: убедившись, что Даша намерена остановиться у конторы, преследователь прибавил газу и промчался мимо, исчезнув с глаз. Ей просто-напросто напомнили о вчерашнем разговоре, чтобы служба медом не казалась…

Галахов находился в своем кабинете – живехонький, не убитый, и даже не впавший в крайний пессимизм, хотя, конечно, по его лицу трудно было предположить, что он сейчас примется травить анекдоты, плясать «Калинку» или на худой конец дирижировать оркестром, то есть совершать те действия, что стали в последнее время считаться исконно русским проявлением прекрасного настроения.

– Как дела?

– Дела прекрасные, – сказала Даша. – Вчера вечером в собственном подъезде получила под вздох и лишилась дискеты. Отсюда непреложно вытекает, что наша вчерашняя поездка и копирование так и не были засечены… Есть повод для некоторого оптимизма?

– Пожалуй…

– А это правда, что все документы касаемо навороченного вокруг путча исчезли из конторы?

У него взлетели брови:

– Вы-то откуда знаете поутру?!

– Узнала вот…

– А конкретно?

– Мне звонили вчера ночью. Состоялась интересная беседа, без особых угроз, но с категорическими предупреждениями.

– Подробнее.

– Разговор продолжался минут пять, – сказала Даша. – Мне было любезно, без единого матерного слова либо обещаний запихать паяльник в задницу сообщено: руки у нас связаны, поскольку при любой попытке достучаться до столицы в министерстве наткнемся на законспирированных сообщников. В таком ключе.

– Что дальше?

– А это практически и все, – сказала она. – Сказали еще, что все документы испарились… Действительно все?

– Увы, – покривил губы полковник. – Сработано чисто и грамотно. Люди со стороны такого ни за что не провернули бы.

– Вы что-то предприняли?

– Нет, – сказал он хмуро. – Знаете, поднимать шум и назначать расследование было бы этаким унылым мальчишеством, вам не кажется? Или не согласны?

– Совершенно согласна, – сказала Даша. – В нашем положении не стоит совершать нелепые телодвижения – нужно же сохранить лицо… Вы как в воду смотрели, когда велели скопировать…

– Ну, предположим, не совсем в воду, – усмехнулся Галахов. – Вы ведь мне далеко не все рассказываете, а? Кое-какие детали опускаете, иные каналы информации утаиваете… Правда? Посему и на меня не надо обижаться, позвольте уж держать кое-какие подробности и связи в тайне, таковы каноны профессии…

– Я понимаю, – кивнула Даша. – И не претендую ничуть…

– Как вы расцениваете эти угрозы? Насчет «теплой» встречи в Москве?

– Блеф, – решительно ответила она. – Ну, предположим, отнюдь не стопроцентный, кое-какими возможностями они, бесспорно, в град-столице располагают, но в жизни я не поверю, что мы с вами блокированы в глухую

– Знаете, именно такое мнение сложилось и у меня. За вами сегодня следили?

– Робко, как первоклассник за предметом страсти. Довели даже не до самой конторы – отвалились, не доезжая…

– А как вы думаете, почему до сих пор живы? – спросил он вдруг.

Она ответила без малейшего промедления:

– Да потому, сдается мне, что у них практически все готово. И при малейшей реальной угрозе механизм мгновенно будет приведен в движение. Я на их месте так себя и вела бы. Вывела танки задолго до десятого, едва прознав, что героические сыскари собираются бурно реагировать…

– Думаете, они держат под контролем наши каналы связи?

– Я бы не удивилась, окажись все именно так. В конце концов, не ограбление обменного пункта задумано и против нас – не ольховская блатата, а профессионалы ведомств

– Но ведь нам пора попробовать достучаться до центра?

– Самое время, – сказала Даша.

– Давайте подведем кое-какие итоги. Армия, конечно же, выступит. Отдельная бригада внутренних войск – тоже. Не надо строить иллюзии, Дарья Андреевна, вы же просматривали дискету. Один из потоков берет начало как раз в той точке на карте, что отмечает расположение бригады… Встает вопрос: что им можно будет противопоставить? Давайте проведем нечто вроде штабной игры… Я играю за мятежников, вы – за федеральные силы.

– СОБР, ОМОН, – сказала Даша.

– Нет гарантии, что они не замешаны. А если даже и чисты, противодействовать не смогут. Даже при том, что две трети личного состава прошли Чечню. У них только легкое стрелковое оружие, на них пойдут танки, легкие самоходки десанта, бронетранспортеры… Ребят просто намотают на гусеницы.

– Личный состав управлений и райотделов? – предложила Даша.

– То же самое. Давайте будем реалистами. Мы с вами – сугубые профессионалы… Как себя поведет двадцатилетний десантник, в массе своей со шпанистым прошлым, если со стороны собственных командиров последует недвусмысленный приказ: «Бей ментов и не бойся последствий!»?

– Будет бить… – вздохнула Даша. – С превеликим удовольствием… Люди Бортко?

– Горсточка. Плюс – одно только легкое стрелковое…

– Спецназ Глаголева мы по условиям игры считаем играющим на вашей стороне? – спросила Даша.

– Черт его знает… Даже если нет, он ничего не изменит.

– Остается МЧС, таможня, ФСБ, прокуратура…

– Отметаем, – сказал Галахов. – Законы, комментарии к ним и прочие регламенты в такой ситуации перестают действовать. Остается даже не средневековое – первобытное право сильного. С этой точки зрения ФСБ, прокуратура и подобные им конторы представляют собой лишь пару сотен пистолетов – против боевых вертолетов и брони это не пляшет… Арестовать губернатора, Богданова или Виноградова мы не можем, даже если удастся убедить прокуратуру и ФСБ, что мы не сошли с ума. Причин три. Первая – могут начать тут же. Вторая – исполнителей ареста перестреляет охрана… Третья – нас самих после такой попытки тут же усадят любоваться небом в клеточку. Мы до сих пор не знаем, кто именно с Черского подвязан с путчем.

А такие подвязки должны быть, рубите мне голову… И в прокуратуре, и где-то еще… Обратите внимание: губернатор до сих пор не возмутился оттого, что мы посадили его любимого помощника. Даже не позвонил никто из управы, не пытался узнать детали… Нетипичнейшее поведение. Значит, они считают, что нет нужды дергаться по пустякам. Камышан после десятого выйдет на свободу под гром оркестра, национальным героем… Знаете, что мы упустили? Мы не проработали существеннейший аспект: как поведет себя народ? Массы, демос? Оно бы и не стоило так говорить, но у меня есть грустное убеждение, что народ в массе своей примет все с радостным визгом…

– Уж это точно, – грустно усмехнулась Даша. – Как шесть лет назад в бывших братских республиках. По тому же принципу. Всем тут же покажется, что пришло элегантное и незамедлительное решение самых тягостных проблем, а похмелье – где-то за горами, отсюда не видать… Губерния, увы, с визгом поддержит. Особенно если в первый день кинут косточку, позволят разносить ларьки и лупить инородцев. Я своих земляков люблю, но бардак стоит такой, что этот их Временный Совет тут же получит всенародное «одобрямс!» – а вот мы получим по голове, если кинемся митинговать и убеждать, что так вопросы не решаются…

Галахов прищурился:

– Отсюда вытекает нелицеприятный вопрос: а стоит ли в таком случае идти супротив воли народной? Может, взять да и примкнуть, пока не поздно?

– Нет, – сказала Даша. – Потому что кончится эта затея сплошным безобразием…

– Я чисто теоретически, – сказал он, не отведя взгляда. – Надеюсь, вы не считаете, что и я замешан?

– Конечно, нет, – сказала Даша. – Будь вы с ними, меня давно шлепнули бы… или нет, не обязательно было бы доводить дело до крайностей. Вы могли бы изящно и ювелирно угробить любое расследование, едва только заметив, что оно повернулось в нежелательную сторону…

– Значит, вы и меня просчитывали?

– А вы меня – нет? – спросила она, глядя в глаза начальнику.

– И я вас просчитывал, что греха таить… Извиняться нечего – в таких играх лучше пересолить. Зато теперь вы можете доверять мне со спокойной душой, а я – вам… К чему же мы пришли? Теми силами, что у нас имеются здесь, оказать сколько-нибудь серьезное противодействие операции «Гроза» попросту невозможно. Каналы связи со столицей использовать нельзя – из-за риска перехвата и преждевременного выступления наших друзей… Сами догадаетесь, что остается?

– Какие тут догадки, – сказала Даша. – Остается поступать согласно классику…

– Простите?

– «Зачем он шапкой дорожит? Затем, что в ней донос зашит. Донос на гетмана-злодея царю Петру от Кочубея…» Пушкин.

– Память у вас…

– А я только эти строчки, стыдно признаться, и помню, – сказала Даша. – Как имеющие некоторое отношение к секретной оперативной работе… Кого вы в курьеры наметили?

– Вас. Возьметесь?

– Приказ есть приказ, – сказала Даша. – А вообще-то делать мне уже в городе совершенно нечего – все, что нужно, у нас имеется, больше, хоть лоб себе разбей, не накопаем…

– Прекрасно, – с некоторым облегчением вздохнул Галахов. – Откровенно говоря, я с самого начала полагал, что вы не станете отнекиваться, а потому диспозиция разрабатывалась в расчете на вас… Ознакомьтесь.

Он бросил перед Дашей паспорт в синей обложке с полустершимся двуглавым орлом. Она бегло пролистала странички, прочитала вслух:

– Лымарева Ирина Федоровна… Кто такая?

– Неделю назад взяли районщики. Одна из хат, где торговали «черняшкой», ничего интересного – рутина… В розыск ее никто не объявлял до того, так что никаких накладок не предвидится. Возраст близкий – тридцать два. В лице есть немного схожести – а впрочем, предъявлять эту ксиву вам придется раза два, не больше… Темный паричок найдем, проскочит. Уже куплен билет на десять тридцать, через полтора часа сядете в поезд… В фирменный «Кедр», на Аюкан…

– На юг?

– Ага, – сказал Галахов спокойно. – И поедете прямиком в Тохарскую республику, каковая после отделения от нашей губернии есть совершенно самостоятельный субъект Федерации. По-моему, это не такая уж авантюра. Наоборот. Вряд ли они держат под плотным наблюдением все вокзалы, особенно южного направления, – что-то непременно просочилось бы, такое шило в мешке не утаишь… Я рассчитал, смею думать, неплохо. До Аюкана – двенадцать часов езды. Даже если учесть всякие задержки, к полуночи будете в Аюкане. А в час сорок ночи есть самолет на Москву. Четыре часа лету – а это означает, что в столице вы будете как раз в те же самые час сорок, но уже по-ихнему… Найдете Дронова с Трофимовым – и запускайте механизм. На всю катушку. Микрофильмы много места не займут, кто вас будет досматривать? Даже аэропортовский рентген тут не страшен – заядлая фотолюбительница, вот и все. Оружие на всякий случай возьмите с собой, удостоверение тоже, но в Аюкане сдадите пистолет вот этому человеку, – он показал фотографию. – Он вас встретит на вокзале и обеспечит остальное. Если лететь в столицу со стволом, придется предъявлять на контроле, проделать все формальности, показав документы на вашу настоящую фамилию, останется след…

– Понимаю, – сказала Даша.

– Какие-нибудь замечания есть? Или – предложения?

– Нет, наверное, – сказала Даша. – Вашему человеку, ясно и ежу, вы полностью доверяете… Задумка хорошая. От авантюры и в самом деле ничего нет. Я одна еду?

– Да. Можно, конечно, направить с вами и вашего… курсанта, но я не думаю, что имеет смысл. Если за вас возьмутся всерьез, он, по большому счету, ничем не поможет. А с мелочами вы и сама справитесь. Возражений нет?

– Ни малейших, – сказала Даша, разглядывая физиономию Лымаревой Ирины Федоровны. – Я сама думаю точно так же…

– Как вас доставят на вокзал, не спрашиваете?

– Не могли же вы этого не проработать? – пожала плечами Даша.

– Естественно, проработал. – Галахов потер глаза. – Мало я спал сегодня, зато все проработано без сучка, без задоринки… На вокзал вас доставят, убедившись предварительно, что все хвосты срублены. Давать вам сопровождение до Аюкана не стоит – по тем же причинам, во-первых, не нужно расширять круг посвященных, а во-вторых, если все же каким-то чудесным способом засекут и примут решительные меры, никакое сопровождение не спасет…

– Логично, – кивнула она.

– Поезда сейчас ходят полупустые, это нам на руку – легче будет засечь явную слежку.

– А если засеку?

– Постарайтесь выйти на первой же станции так, чтобы они этого не заметили. Сможете?

– Смогу.

– И возвращайтесь назад с первым же поездом обратного направления. Будем играть по запасному варианту. Есть такой, даже два…

А сейчас возьмите бумажку и запишите мне все ваши размеры.

– Зачем? – впервые удивилась Даша.

– Быстренько сгоняю одного верного человечка в ЦУМ. Может, вы надо мной в глубине души и посмеетесь, но я хочу, чтобы перед поездкой переоделись во все новое. Могли подсунуть такую крохотулечку, которая подает в эфир сигналы, и тот, кому это крайне интересно, в два счета определит, где вы находитесь…

– Зачем же смеяться? – серьезно сказала Даша. – Вполне разумная предосторожность… Плавки, пардон, тоже менять?

Он столь же серьезно ответил:

– Можете не менять – если уверены, что ни у кого не нашлось возможности прицепить туда датчик. Есть такие крохотульки на липучках, Граник мне объяснял…

…Она критически обозрела свое отражение в зеркальной двери купе, где оказалась единственной пассажиркой. Гражданка Лымарева Ирина Федоровна смотрелась чертовски обыденно – синие джинсы, стандартный пакистанский свитерок, дешевые кроссовки, темные волосы до плеч, помада той расцветки, которую Даша раньше не применяла. Против крутого профессионала играть бессмысленно, а вот любителя с толку собьет…

Расписание остановок висело в застекленной рамочке рядом с титаном, и Даша успела все просчитать – прошло уже полчаса с тех пор, как поезд тронулся (удивительное дело, стартовав практически по расписанию). Этого же времени хватило, чтобы убедиться: никто не вел за ней слежки. Можно было порядка ради заподозрить проводницу из аюканской бригады, но на такие извращения не тянуло.

Через десять минут – Краснореченская. Лучше и выдумать нечего. Собираться пора…

Она открыла об угол столика бутылку «Пепси», отхлебнула пару глотков, поставила ее рядом со стаканом, положила тут же распечатанную пачку печенья, помаду, немножко разворошила стопку постельного белья. Оставалось полное впечатление, что хозяйка купе по-прежнему пребывает где-то поблизости. Объемистая сумка стояла в ящике – и ничего в ней не было, кроме большой коробки из плотного картона, распиравшей сумку так, что у любого наблюдателя оставалось впечатление серьезного багажа.

Уставилась в окно на уныло серевший снег, покрывавший кое-где поля. Голые березы, низкие сопки на горизонте – уныло… В голову почему-то лезли строчки из последнего шедевра покойного Кухарука:

– В то утро бандитов гроза погибает,

оставив жене скорбь и детям.

Матерый бандит его жизнь обрывает

в расцвете всех сил на рассвете.

Угрозыск теряет орла-капитана,

кто мог стать вполне генералом.

Придет ли конец мафиозному клану,

а также всему криминалу?

Одно утешает, что улицу эту

назвали теперь в честь героя,

кто пал смертью храбрых нынешним летом

в борьбе против банд под горою…

Надо же, как впечаталось! Увы, Кухарук, несмотря на свою жутковатую биографию – а может, как раз благодаря ей, – в пиитическом творчестве своем был неисправимым романтиком. Жди, как же. Назовут в твою честь улицу… Даже переулок Цементный и то вряд ли переименуют…

Она старательно вложила друг в друга два ярких полиэтиленовых пакета, а уж туда спрятала сверток с кассетами – Галахов старался на совесть, кассет было до известной матери… Поезд уже замедлял ход, справа и слева потянулись пакгаузы с огромными красными надписями НЕ КУРИТЬ! грузовые составы, какие-то мистически синие фонари, ярко горевшие вровень с рельсами. Уже слышно было, как хрипит станционный репродуктор, извещая заинтересованных лиц насчет второго пути и трех минут стоянки.

Даша упихала туда же шапку, накинула куртку, не застегивая, прикрыла за собой дверь купе и направилась к тамбуру. Миновала три вагона, остановилась в тамбуре четвертого, рядом с двумя курившими верзилами и пожилой супружеской четой, явно намеревавшейся здесь и сойти. Вот уж загадка века, что они со своим чемоданом не сели на электричку, ради сорока минут езды тратились на билет в фирменном…

Верзила в неплохом прикиде, конечно же, равнодушным не остался:

– Девушка, а вы тут сходите или как?

«Мне бы ваши заботы, Марь Иванна», – вспомнила она фразу из классического анекдота, но улыбнулась обаятельно:

– Нет, дальше еду… А что?

– До Аюкана?

– Однозначно.

– Познакомиться бы… Двенадцать часов ползти – такая скука…

– Познакомимся, – пообещала Даша. – Я на вокзал за пивком сбегаю, а вы, если мой муженек покажется, так и скажете, лады? Особые приметы: в малиновом пиджаке, златая цепь, на поясе пейджер, а за спиной – два мордоворота…

Верзилы мгновенно увяли. Проводница уже распахнула дверь и покрикивала теперь:

– Да погодите вы, еще не встали!

Даша сошла следом за пожилой четой, не спеша направилась в крохотное здание вокзальчика, кремовое с белой каймой. Деревня Краснореченская была довольно большой, и оттого вокзальчик имел все атрибуты цивилизации – желтые скамейки, ларьки, лотки и даже игральный автомат (правда, цивилизация не простерлась настолько далеко, чтобы он еще и работал).

Она была уверена, что слежки за ней не было. С видом полнейшего равнодушия к фирменному поезду «Кедр» устроилась у высокого немытого окна. Вскоре поезд дернулся – и пополз себе восвояси. Никто не побежал к вокзалу в поисках отставшей, никто не вошел следом за ней. Все чисто. Даша испытала упоительное чувство полнейшего одиночества. Отряд не заметил потери бойца…


…Через пять минут она вернулась в Шантарск на ближайшей электричке. Взяла такси, махнула на правый берег, там немного попетляла по улицам и на автобусе поехала назад, на левый берег могучей Шантары. Слежки не было.

«Переиграла, – не без законной гордости подумала Даша. – Ай да майор Шевчук, ай да сукина дочь…»

Ощущение было странное, приятно щекотавшее нервы – она вдруг оказалась в родном городе словно бы гостьей. Ни единая живая душа не знала, что она вернулась. Чувства неописуемые – огромный миллионный город по-прежнему работает, как исполинский механизм из людей и машин, а ты свободна от всего, никому не обязана сейчас, можешь бесцельно бродить, не увлекаясь, впрочем: мало ли что, еще найдется кто-то зоркий и опознает. То ли Штирлиц на улицах Берна, то ли инопланетный пришелец. Она попыталась взглянуть на шумную улицу так, словно видела ее впервые в жизни, старательно отрешаясь от прошлого, – даже голова чуточку закружилась от своеобразного сладкого ужаса. А если настроиться и представить, что тебя тут никто не знает, что никакой квартиры у тебя здесь нет, и нет твоего имени в штатном расписании уголовного розыска, и любовников нет, и друзей, и врагов… И если приехать в городское УВД, недоуменно уставятся, не узнавая, а за дверью квартиры обнаружатся совершенно незнакомые люди, станут уверять, что они тут обитали всю жизнь…

Она чуть смущенно одернула себя мысленно, встряхнула головой. На пешеходном переходе у моста работяги в желтых жилетах поверх курток прикрепляли огромный транспарант, где красно-золотыми по синему буквами возвещалось:

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЮБИЛЕЙ ГОРОДА!»

Как водится, торопились в последнюю минуту наверстать. Завтра как раз и должно было стукнуть триста семьдесят лет граду Шантарску, каковое славное событие будет отмечено с превеликой помпой, народными гуляньями, кавалькадами ряженых казаков (в реальном прошлом дошедших сюда на своих двоих без единой лошадиной силы), явлением на публике отца-губернатора, прочими торжествами…

И операцией «Гроза» в том числе.

Минут через сорок она вылезла из автобуса возле торгового центра. На обширной площади, как обычно, полно было народу. Даша зашла в здание, на втором этаже купила не особенно дорогую сумку, пригодную для тасканья на плече. Спустилась вниз и стала лениво бродить меж киосков и прилавков, приглядываясь.

Местечко это она знала, как свои пять пальцев. Вон в том углу понимающий человек без труда обзаведется спичечной коробкой с «пластилинчиком», а то и чем-то посерьезнее; если подойти к торгующему книгами пузатому бородачу в потертом кожаном плаще (кличка для посвященных – Слесарь) и сослаться на кое-каких общих знакомых, максимум через десять минут клиент мужского пола обретет фемину младшего сексуального возраста (если, конечно, предварительно расплатится).

Многое здесь можно было купить из-под полы – а лишиться лежащих в карманах ценных вещичек еще проще. Даша минут через несколько засекла в толпе старого знакомого Вову-Скрипача, способного без особых трудов увести лопатник из внутреннего кармана пиджака (причем пальто у лоха может быть застегнуто на все пуговицы). Скрипач даже увидел ее, но не узнал, скользнул равнодушным взглядом, прошел мимо столь же скучающей походкой. И вдруг растаял, как предвыборные обещания. Исчез за ларьком. Тут же Даша поняла причину столь внезапной дематериализации – совсем недалеко с расслабленно-скучающим видом прошли два опера из районного. Дашу не опознали и они. Подумать только, что делает с честной женщиной парик и шлюшкин макияж…

Искомого она до сих пор не усмотрела – но не особенно от этого печалилась. Что-что, а терпеливо ждать она умела. И времени достаточно. А не повезет здесь – есть еще как минимум три места, где можно попытать счастья. Передвигаться можно и на тачке – выданные Галаховым денежки приятно оттопыривали внутренний карман куртки, а вот отчета о командировке, где следует скрупулезнейше указать каждую потраченную копеечку, писать наверняка не придется…

И она продолжала хаотичные странствия, обходя «блошиный рынок» то наискосок, то по периметру, для вящего правдоподобия то покупая пачку китайского печенья, то перебирая видеокассеты. Ничего интересного не происходило – однажды цыганка предложила погадать, однажды сытый лоб в коже поинтересовался, не желает ли девочка потрудиться на непыльной работе с моментальной выплатой вознаграждения наличными.

Еще примерно через полчаса в поле зрения оказалась дичь. Даша заняла удобную для наблюдения позицию неподалеку. Делая вид, что разглядывает россыпь разноцветных обложек дамских журналов в газетном киоске, наблюдала, как нехороший человек по прозвищу Ухо договаривается с клиентом. Судя по внешнему облику и несуетливому поведению, клиент был понимающий, и дело шло, как по маслу.

Договорились окончательно. Денежки перешли из рук в руки. Точно, клиент деловой – деньги отдал, не суетясь, спокойно выслушал инструкции и направился к одной из близлежащих серых девятиэтажек, а нехороший человек по прозвищу Ухо тут же использовал нехитрый прием под названием «замешаться в толпу».

Даша двинулась за клиентом и, определив, что он пойдет во двор девятиэтажки, от дальнейшего следования в кильватере тут же отказалась. Не было нужды. Вскоре появится напарник Уха, и будет это либо Интеллигент, либо Золотой Петушок, или одно из двух…

Ага! Откуда-то слева возник Золотой Петушок с пластиковым пакетом в руке, направился вслед клиенту.

Даша, мгновенно собравшись, пустилась вдогонку.

Настигла за углом дома – где их не мог увидеть любой болтавшийся на рынке. Наддала, настигла у самого подъезда, в прыжке схватила одной рукой за ворот и притиснула к бетонной боковине входа, а другой схватила пакет и крутанула несколько раз, обматывая вокруг запястья – как, собственно, и поступала раньше, когда брала подобную публику с поличным, чтобы не успели отбросить подальше и заорать, что они тут ни при чем.

Золотой Петушок был учен и ситуацию оценил мгновенно. Когда повернул голову, на худой курносенькой физиономии читался несказанный ужас. Никак ему не хотелось на нары. От позорной наколки, точки над бровью, он успел избавиться – там виднелся лишь шрамик, но лагерная почта работает безукоризненно, и молва, что в зону идет очередная Машка, Петушка наверняка опередит…

Сквозь ужас проглянула надежда:

– Ты что, сучка? – прошипел Петушок, не узнавая.

– А с каких это пор ты старых знакомых в упор не видишь?

– Рыжая? – охнул он, сомлев от вернувшегося ужаса.

– Она самая, – сказала Даша. – Что в пакете? – И легонько встряхнула его. – Что в пакете, сучонок?

– Китаёза глухой…

– С семечками?

Он кивнул, не в силах произнести словечка.

– Давай сюда, – деловито сказала Даша, покрутила пакет в обратном направлении, снимая его с запястья, забрала и спрятала в сумку, старательно застегнув «молнию».

Петушок молча боялся. Даша сказала ему тихонько и внятно:

– Слушай сюда, козел, и запоминай. Ты меня не видел. И я тебя не видела. И не было меня здесь. Пакет у тебя рванула малолетняя шпана и смылась с концами. С Ухом разбирайся, как хочешь, но чтобы все забыл немедленно… Понял?

Он таращился, еще не веря в неожиданное избавление, шевелил губами. Даша встряхнула его:

– Ну ты понял, блядь такая?

– П-понял…

– Где пакет?

– Шманок какой-то подлетел, рванул и – ноги делать… Второй ножку подставил…

– А я где?

– А тебя я в натуре не видел…

– Молодец, – сказала Даша, разжимая пальцы. – И смотри у меня, если трепанешь, не просто посажу – мочкану…

– Ты бы сразу сказала, что тебе надо… уж сделал бы…

– А вот думать над моими поступками тебе тем более в упор не полагается, – сказала Даша. – Брысь! Да одежду припачкай немного, ты ж упал, когда тебе ножку подставили…

Покосившись на нее дикими глазами, Петушок набрал в горсть кучку грязного снега, старательно принялся тереть им свои брюки. Даша преспокойно направилась в соседний подъезд, меж вторым и третьим этажами бегло обозрела добычу. Четыре плотных, запаянных с помощью утюга полиэтиленовых пакета – китайский ТТ, глушитель, две пустых обоймы и пригоршня патронов. Торгованы были биты жизнью и приняли все меры, чтобы покупатель не смог в считанные секунды привести ствол в рабочее состояние и с его помощью тут же вернуть свои денежки – беспредельщиков нынче развелось, что грязи…

Все обойдется. Уху он, конечно же, преподнесет Дашину легенду. Тот отвозит подручного по ушам, поставит на деньги, но ничего не заподозрит – здесь, как и в других подобных местах, пасутся стайки малолетних волчат, проходящих первые университеты, и ждать от них можно любого сюрприза…


…Уже смеркалось, когда она входила в вестибюль самой роскошной и дорогой в городе гостиницы «Алмазная Шантара», некогда принадлежавшей обкому партии. Положительно, ей сегодня везло во всем – двухсотдолларовый люкс оказался свободен. Дашу (точнее, Лымареву И. Ф.) в него поселили без всяких проволочек – одета она была скромненько, но и на бичиху не походила, богатые, как известно, чудят по-всякому, и в наши рыночные времена у дамочки, если она пожелает выложить рублевый эквивалент пары сотен баксов за ночь постоя, сей эквивалент возьмут без всякого сопротивления… Впрочем, она позаботилась обронить несколько фраз, которые легко могли быть истолкованы благообразной седой тетенькой за стойкой как желание скучающей дамочки на одну ноченьку исчезнуть из дому, чтобы потрепать нервы супругу…

Отель был приличным, и милиция его частыми набегами не беспокоила – лишь в исключительных случаях. Даже если седая по неведомому капризу души стукнет в оперативку, приедут ни в какие роковые тайны не посвященные районщики, с которыми будет предельно просто договориться, объявив свою подлинную личность.

Даша распаковала сумку, вытащила купленный у вокзала толстый детектив в пестрой обложке, на которой умопомрачительно красивая девица стояла в выжидательной позе посреди красивого осеннего леса, сжимая в руке красивый пистолетище; поставила бутылку дорогущего коньяка, выложила пакеты и свертки с разными деликатесами. Денежки, выданные Галаховым на авиабилет, она тратила щедро, без малейших угрызений совести. Остались сущие пустяки – ну и наплевать, можно позволить себе хоть несколько часов роскошной жизни в преддверии акции, пожалуй, самой нелегкой и тягостной в ее жизни… Уж тут-то, в самом дорогом номере самой дорогой гостиницы, ее ни одна собака искать не догадается.

В двустворчатую дверь тихонько, деликатно постучали. Даша встрепенулась, сняла пистолет с предохранителя, сунула его за пояс под свитер и пошла открывать.

Перед ней стоял кудрявый юноша в элегантном костюмчике, при галстуке, заранее улыбаясь.

– Пуркуа? – спросила Даша, не расслабляясь.

– Извините, сударыня, мальчика пригласить не хотите для скоротания скуки?

– Это тебя?

– Не обязательно, но возможно. Разумеется, если требуется девочка…

– Милый мой, у меня витафобия, – сказала Даша. – Ты не пугайся, это не извращение такое, это, если перевести с латыни, отвращение от жизни. Какие тут мальчики и девочки… – Достала из кармана сизую полусотенную, едва ли не последнее, что осталось от полковничьих денежек, сунула ему в руку. – Сделай, лапочка, так, чтобы меня до утра ни одна собака не беспокоила… Компрене? Мерси, оревуар…

Захлопнув дверь, прошлась по комнатам. Номер был впечатляющий – спальня, кабинет, гостиная с диваном, столом человек на десять, самоваром и телевизором. Первый и последний раз в жизни, эт-то точно, ее номер в Париже был похуже…

Хлопнула в кабинете рюмочку коньяку – чтобы пожить хоть немного в каждой комнате – тщательно задернула все шторы в гостиной, придвинула к дивану столик с красиво разложенными вкусностями, включила телевизор, налила еще рюмку «Хеннесси», критически обозрела картину и осталась довольна. Сбросила джинсы, свитер, вытянулась на диване с рюмкой в руке. Медленно выцедила коньяк, ничуточки не отдававший сивухой, закурила и наконец-то позволила себе блаженно расслабиться.

Глава двадцать шестая

И вновь – танцуют все!

Хороший отдых получился. Она долго валялась на диване, посасывая коньячок и лениво перелистывая забойный детектив под соответствующим названием «Взбесившаяся». Попытавшись угадать сначала, кто там главный злодей, но никак не получалось, и Даша, устав следить за похождениями героини, попросту заглянула в конец. А заодно позавидовала героине – если бы она сама так работала, наверняка прочно угодила бы под прокурорское следствие или огребла свинцовый привет…

Вопреки ожиданиям ночь выдалась самая спокойная – Даша не просыпалась в холодном поту, видения и кошмары не терзали, вполне нормально выспалась. Вот только никак не могла поутру сообразить – то ли проснулась за несколько секунд до трезвона своего старенького микробудильника, то ли будильник ее и разбудил, но замутненное пробуждением сознание уверило, будто все наоборот…

Времени хватало с запасом. Она без всякой спешки налила воды в сверкающий электросамовар и сварганила чай. За окном уже помаленьку светало, из сизоватой рассветной полутьмы проступил огромный разноцветный плакат с изображением невероятно могучего и живописного казака, висевший на противоположной стороне улицы. Казак стоял на фоне заросших лесом сопок, весь из себя опрятный – сыт, пьян и нос в табаке, – ничуть не похожий на реальных первопроходцев, которые наверняка пришли сюда смертно уставшие, ободранные и понурые. Он утвердил бердыш с таким видом, словно готов был с чувством продекламировать: «Здесь будет город заложен! Отсель грозить мы будем китаёзе!». Все это напоминало старую добрую наглядную агитацию, мускулистых гидростроителей с блаженными улыбками идиотов, нереальных постовых милиционеров и монстров-комсомольцев – право слово, один в один, наверняка малевал тот же самый живописец, что при коммунистах уродовал город соцреалистической жутью…

Не было ни возбуждения, ни азарта – одна привычная усталость. Слишком много было затрачено сил и нервов, слишком много утрат постигло, чтобы теперь содрогаться в приступе охотничьей страсти. Нужно было выиграть по собственной диспозиции, вот и всё…

Она наливала себе чай, когда в дверь деликатно поскреблись. Подумав, пошла открывать. У двери заученно улыбалась хорошенькая светловолосая девица в кружевном фартучке горничной поверх синего платья и белейшей наколке в волосах:

– Убрать позволите?

У ее ног посверкивал чернолаково красивый импортный пылесос.

– Ну, заходите, – сказала Даша. – Хотя тут вроде и нечего…

– Положено каждое утро, как в лучших отелях Лондона…

– Я, вообще-то, через четверть часика буду съезжать, – сказала Даша, совершенно не представлявшая, как положено убираться из столь шикарных хором. – Нужно сдавать, или…

– Конечно, нужно, – поддакнула девица, профессионально озираясь.

– А что, и в таких апартаментах подушки сигаретами прожигают?

– Ой, да конечно! – фыркнула светленькая. – Тут до вас жил один крутой бизнесмен из Питера, так я с ним прямо наплакалась. – Она проворно принялась наводить порядок на столике. – Самовар ухитрился распаять – включил в три часа ночи и спать завалился, вода вся и выкипела. – Она хихикнула. – Привели ему девочку, так он для надежности дверь изнутри запер и забыл, куда ключ упрятал. Время вышло, девочка в дверь отсюда колотится, а с той стороны ее менеджер бьется, как рыбка об лед, – а он бухой в сиську, не помнит ничего, потом уж ключ в морозильнике отыскался, а презервативы я из люстры выгребла – остроумец попался, решил, будет смешно… – И вдруг без всякого перехода, абсолютно не меняя тона, сказала: – Стойте спокойно, пожалуйста, не дергайтесь…

До Даши не сразу дошло, она непонимающе обернулась – и обнаружила, что светленькая симпатичная девочка держит ее под прицелом какого-то незнакомого пистолета, компактного, весьма убедительно выглядевшего. Очень профессионально она держала свою пушечку, со знанием дела…

– Это что такое? – спросила Даша, поборов первую растерянность.

– Не двигайтесь, – как ни в чем не бывало сообщила белокурая. – С вами хотят поговорить…

Оценив шансы, расстояние и степень скользкости паркета, Даша крутнулась в заученном броске. Однако пятка не встретила запястья, а сопутствующий удар пришелся в пустоту – девчонка ушла в сторону с невероятным проворством, встала у стены, не погасив безмятежной улыбки:

– Руки!

Дверь уже распахнулась, напористо вошел человек в штатском – худой, высокий и жилистый, с редкими кошачьими усиками, держа стволом вверх точно такую же пушку. В две секунды огляделся, неуловимым движением убрал пистолет под пиджак, посторонился.

Вошел третий, аккуратно притворив за собой дверь и повернув ключ. Даша мгновенно все поняла, но от сердца не отлегло, отнюдь – перед ней стоял генерал Глаголев. Шеф здешнего «Аквариума», вот уж кого бы сто лет не видеть… Генерал Глаголев, которому полагалось сейчас лежать в одноместной палате со сломанной ногой на растяжке, – белокурый верзила с холодными голубыми глазами викинга, помесь подколодной змеи и компьютера…

Он прошел в комнату с непринужденностью передвигавшегося на совершенно здоровых ногах человека, улыбнулся:

– Утречко доброе, Дарья Андреевна. Вы очаровательны, как встарь… Удивлены?

– Не особенно, – сказала Даша строптиво. – Я в последнее время наблюдала, как по городу разгуливают живые мертвецы, которых вроде бы и похоронили-отпели, мраморный монумент воздвигли… Что уж тут удивляться, если человек со сломанной якобы ногой мотыльком порхает…

– Расшифруйте насчет мертвеца.

– Перебьетесь.

– Хамка вы очаровательная.

– Вы мне не командир, – сказала Даша. – Трепета, уж не посетуйте, не испытываю.

Он прошелся по комнате, заложив руки за спину, поглядывая на своих подручных, рассредоточившихся по углам. Рассеянно включил радио, покосился на столик:

– Пьете с утра?

– Нет, – сказала Даша.

– Ну, побеседуем всухую… Или все же чайком разодолжите?

– Его много, – сказала Даша. – Хлебайте и даже можете домой взять. В меня стрелять не будут, если я сяду?

– Не будут, – он прошел к самовару и непринужденно налил себе чашку. – Кацуба, Света, присоединяйтесь, хозяйка не возражает… Только в сторонке держитесь, а то у Дарьи Андреевны привычка людей конечностями доставать…

И невозмутимо развернул конфетку. Даша с непроницаемым лицом отхлебнула чаю. Из репродуктора лился хрипловатый голос Маргариты Монро:

– Ехал рыжий Билли по Техасу,

пил он виски в каждом кабаке,

и его обслуживали сразу —

потому что кольт держал в руке.

Ах, ковбой,

мой веселый бой!

Я скачу с тобой,

и воздух голубой!

Глаголев съел еще конфету, указательным пальцем отодвинул коробочку с импортным плавленым сыром, украшенным вдавленными в него половинками грецких орехов (за то и был этот сыр прозван шантарскими острословами «Мозгами Клинтона»):

– Похабень какая, словно из цикла «Будни гестапо»… Дарья Андреевна, мне некогда с вами пикироваться. Времени у меня нет совершенно. Вы все же женщина серьезная, так что давайте по-деловому… Вы отсюда можете и в наручниках выйти, честно предупреждаю сразу.

– А имеете право?

– Дарья Андреевна… – поморщился он. – Давайте без ребячества. Конечно, имею. Вы сами прекрасно понимаете, по обвинению в нарушении какой статьи УК вас можно немедленно задержать…

– А если нет? – серьезно спросила Даша. – Если не представляю?

– Господи… Причастность к перевороту.

– Это что-то новенькое, – сказала Даша искренне, ничуть не притворяясь дурочкой. – А с какой стати?

– А с такой, что вы сидите здесь и преспокойно лопаете коньяк, почитываете Бушкова и гоняете чаи. В то время как должны по приказу непосредственного начальника мчаться в Москву со всеми материалами, недвусмысленно уличающими конкретных путчистов… Не делайте изумленных глаз, вы, уверен, мгновенно все просчитали и поняли, как тщательно вас вели… Ваше поведение, согласитесь, дает повод для серьезнейших подозрений… Не собираетесь же вы в одиночку противостоять операции «Гроза»? Интересно, вы уже раскопали, что она начнется не десятого, а через пару часов?

– Раскопала, – сказала Даша.

– В таком случае ваше поведение напрямую свидетельствует о причастности… Правда?

– Правда, – сказала Даша.

– Хотя, с другой стороны, я готов прозакладывать голову, что вы ни в коем случае не замешаны… – Он отодвинул хрупкую чашку. – Вот и получаются у нас две взаимоисключающих версии. Знаете, Дарья Андреевна, больше всего на свете я не люблю непонятного. Сейчас вы мне непонятны. Категорически непонятны. Эту загадку необходимо моментально распутать. У меня нет времени играть с вами по всем правилам. Либо вы изложите свои, непонятные мне мотивы, либо придется вас прихватить с собой… Не сверкайте глазами, я ведь не дите обижаю… Итак?

– Можно встречный вопрос? – спросила она. – Вы уж тоже отнеситесь к нему предельно серьезно, от этого многое зависит… Что вам нужно – героически подавить путч во всем блеске, с превеликим шумом и штабелями поверженных мятежников, или тихонечко, без всякого шума придавить сапогом головешку?

Он ухмыльнулся:

– Вы даже не поинтересовались, а не причастен ли я сам к операции «Гроза»…

– Не причастны, – сказала Даша. – Всегда есть мотив и определенные свойства характера… Я о вас наслышана, вы же человек с невероятно имперскими замашками, люди вашего склада могут быть замешаны в любой пакости, кроме сепаратистского мятежа в глухой провинции…

– Ну, спасибо.

– Вы не ответили. Лавры победителя вам нужны или потухшая головешка?

– А если совру?

– А как насчет слова офицера, данного при двух подчиненных?

– Ах, Дарья Андреевна, влюбился бы я в вас безответно, не будь вы столь круты… Хорошо. На сегодняшний момент меня больше устраивает притоптанная сапогом головешка – все равно по ряду обстоятельств никак не удастся предстать героем-триумфатором… Слово офицера. Удовлетворены?

– Пожалуй, – сказала Даша. – Теперь вот что еще… Хотите, я тут попробую реконструировать, каким образом вы оказались причастны к тайнам «Грозы»? Мне это крайне необходимо… Вернее всего, началось все с того, что вы, как выражаются порой в романах, что-то пронюхали. Понемножку, по мере погружения, перед вами вставала огромная и мрачная тайна, сначала никак не удавалось связать разорванные концы, но понемногу одна за другой копились улики и доказательства, возможно даже, вы потеряли кого-то из своих, подошедшего слишком близко к разгадке… А там и узнали, что в Шантарске готовится военный переворот с целью создания Сибирской республики. Те, кто мог оказаться опасным, убирались безжалостно – болтуны, сообщники, в которых не уверены, просто случайно проникшие в тайну… Было много трупов, однако со временем вы оценили масштабность задуманного путчистами… Так было?

– Вы все обрисовали удивительно точно, – кивнул он. – Да, и потери были. Однако у меня появилось странное ощущение – будто вы обо всем этом повествуете с некоторой фривольностью…

– А как же, – сказала Даша. – Значит, вы не сомневаетесь, что через пару часов в город войдут бронетранспортеры и десантнички кинутся занимать все, что в такой ситуации следует занять?

– Ну, предположим, сейчас можно сказать со всей уверенностью, что не дадим мы им ничего занять…

– Но в серьезности переворота вы не сомневаетесь? – настойчиво повторила Даша.

– А вы что, сомневаетесь? – Глаголев на краткий миг не смог скрыть удивления. – Вы мне еще заявите, что сомневаетесь, – в то время, как у вас где-то тут лежат кассеты с убойнейшим компроматом.

– Компромат, действительно, убойнейший, – сказала Даша, ухмыляясь во весь рот. – Конфетка, а не компромат…

– Не тяните кота за хвост.

– У вас есть лишних четверть часика?

– Не больше, – сказал он нетерпеливо. – Никак не больше.

– Вот и прекрасно. Я вам расскажу одну невыдуманную историю. – Даша налила себе чаю. – Сигаретку не подадите? Спасибо… Это мне рассказал один знакомый мент. Дело было на Дальнем Востоке в девяносто первом году, когда Союз еще не развалился, но от Бреста до Магадана шизофрения катилась девятым валом… Есть там у них, в Приморье, какой-то экзотический народец вроде кето или селькупов, и весь он примерно насчитывает человек с тысячу. Живут себе, как положено, в каменном веке, рыбку ловят, охотятся, народец такой крохотный, что у них даже автономного округа не имеется. А вот интеллигенция трудами Советской власти была. С вузовскими дипломами, все честь по чести, национальные кадры… Интеллигенции насчитывалось всего-то человек десять. И вот эта самая национальная интеллигенция… черт, забыла, как звался народец… ну, пусть будут – мармозеты. Словом, мармозетская интеллигенция, поддавшись общей тенденции на полную, клиническую суверенность, на серьезнейшем серьёзе решила провозгласить вольную Мармозетию. Помните, что тогда творилось? Так что – ничего нет удивительного, в конце-то концов. Кто сказал, что вильна Украина может существовать, а вильной Мармозетии быть не может? Есть же Монако, Андорра, еще кто-то там микроскопический… Короче, интеллигенция в полном составе стала разрабатывать проект отделения Мармозетии от России. Поскольку среди интеллигентов всегда отыщутся засланные казачки, эти заговорщики исключением не стали – затесался среди них стукачок и поспешил в темпе просигнализировать областному КГБ. В области, понятное дело, началась тихая паника, сгоряча решили, что у них под боком будет с минуты на минуту второй Карабах…

– Что-то я такое смутно помню… – пожал плечами Глаголев. – Ладно, продолжайте.

– Настал исторический день, когда эти интеллигенты собрались где-то в избе на отшибе и стали делить портфели – кому быть президентом, кому премьером, кому в Вашингтон послом ехать, кому в Париж. А участковым там был старшина, этакий Анискин, только помоложе. Ну, в деревне никогда ничего ни от кого не скроешь… Прослышал он про заседание моментально. И, в отличие от областных чинов, нисколечко не занервничал, просто стало ему любопытно – всякое повидал, но вот чтобы на его участке кто-то провозглашал суверенное государство, такого отродясь тут не бывало… Надел фуражку и пошел поглазеть, даже без табельного оружия – там же патриархальность, хоть и девяносто первый год. Заметил его кто-то издали, заорал диким голосом, что пришел конец и пора уносить ноги, – и сыпанули президент с послами в окна, да так, что рамы на себе вынесли. Чесанули в тайгу, а список со страху забыли на столе… Вот так суверенная Мармозетия и накрылась. Старшина, мужик дисциплинированный, стал звонить в область – мол, приключилось такое чудо-юдо… В области, еще не дослушав, орут: «Старшина, соблюдайте предельную осторожность! Через час ждите подмогу, у нас уже спецназ в вертолеты грузится, боезапас подвезли! Постарайтесь наладить наблюдение за сепаратистами, но напрасно жизнью не рискуйте! Ждите десант!» Старшина им с искренним недоумением отвечает: «Какой десант, какие вертолеты? Сепаратистов у нас никаких нету, если вы про Ваньку с Васькой и дурака Петровича, так они в тайгу отчего-то сбегли, едва меня завидели, а так в деревне все тихо, только Гаврила опять нажрался и плетень повалил…» Больше насчет мармозетского суверенитета и слуху не было. Но, что характерно, чинам десяти в области за героическое подавление путча успели выдать ордена – зато старшине даже пятерки премии не выписали. Такая вот притча из реальной жизни.

– Ну, и где тут мораль? – спросил Глаголев, сверля ее холодными синими глазами.

– Морали нет, зато есть прямая параллель.

– И вы это говорите после того, как ознакомились со всеми материалами? Которые сами же и копили? Ничего себе мармозеты – труп на трупе.

– Ну, возможно, я неудачно выразилась… – сказала Даша. – Не «параллель», а как-то иначе… Давайте посмотрим, что у нас есть… Вернее, кто у нас есть. Кто же это у нас собрался устраивать переворот с привлечением воинских частей, дабы провозгласить свободную сибирскую республику? Губернатор, который просрал все, что можно просрать, растерявший остатки авторитета у мало-мальски серьезных людей. Генерал-лейтенант, которого не выпихнули на пенсию за бездарность и казнокрадство только потому, что у столицы не доходят руки до нашей глубинки. И шеренга никчемных бездарей рангом помельче… А где, позвольте вас спросить, реальные собственники и реальные хозяева заводов, газет, пароходов? Так вот, их почему-то либо отстреливают, либо не берут в компанию… Вы когда-нибудь сталкивались со случаем, когда роскошную квартиру в центре пытаются приватизировать не реальные хозяева, не папа-бизнесмен, мама-чиновница и их взрослая дочка-банкирша, а младший сынок, первоклассник из школы для даунов? Дико и нереально, правда? Но в случае с операцией «Гроза» мы как раз и столкнулись с чем-то подобным… Генерал, бомжи не проворачивают банковские аферы, а трамвайные щипачи не пытаются установить контроль над алюминиевым заводом… – Она сердито раздавила в пепельнице окурок. – Да, были трупы, были планы, возможно, немало народу всерьез верили, что переворот и в самом деле приведет к провозглашению суверенной республики… Но это дураки. А я имею в виду тех, кто стоял за кулисами и при этом знал в с е. И знал с самого начала, что переворот и не должен был увенчаться успехом, вся игра как раз и затеяна ради того, чтобы переворот провалился… Провалился. С треском. Это и есть главная тайна… А все остальное – декорации спектакля. И трупы – тоже…

Глава двадцать седьмая

Бремя мое легко?

Перед тем, как дисциплинированно перейти широкий проспект на зеленый сигнал светофора, она огляделась. Главная площадь града Шантарска, до сих пор украшенная рвавшимся заре навстречу исполинским Ильичом, еще не успела заполниться народом. И длинная, разукрашенная триколорами и вымпелами с городским гербом трибуна, откуда губернатор с присными собирался демократически махать ручкой демосу, пока что пустовала. Прохладный ветерок выполнял свою обычную работу – трепал флаги, флажки, длинные транспаранты, на все лады восхвалявшие юбилей.

Публика, впрочем, помаленьку собиралась.

В стратегических точках, согласно утвержденной диспозиции, маячили милицейские патрули (праздника ради получившие особое указание иметь исключительно дружелюбное и благожелательное выражение лиц), сиявшие белоснежными рубашками и парадными погонами. Без ложки дегтя, понятно, не обошлось – возле областной библиотеки появились было четверо-пятеро бородатых демократов и с ходу развернули корявые плакатики, клеймившие позором колонизаторов, вторгшихся некогда на исконные земли шантарских татар и убивших злодейски патриота родной земли хана Кучума (как водится, господа интеллигенты историю знали плохо и понятия не имели, что хан Кучум вовсе не коренной абориген, а пришелец из Золотой Орды, прирезавший коренных князьков и захвативший власть). Но к ним подошел внушительный старшина, что-то быстренько втолковал, и бородатые, свернув плакаты, печальной вереницей потянулись прочь. История Великой Мармозетии повторилась.

Из динамиков, укрепленных на высокой бетонной ограде, окружавшей вход в строящееся метро, рвалась самая что ни на есть веселая и оптимистическая музыка, высочайше утвержденная, конечно. Даша подняла голову, услышав шелестящий рокот идущих на малой высоте вертолетов. Без особого труда опознала тройку «Барракуд», машин огневой поддержки – хищно вытянутые пятнистые тупики, пузыри кабин, можно даже различить под закругленными носами пушки-трехстволки. Не снижая скорости и не меняя курса, они наискосок прошли над площадью, крайний слева винтокрыл вдруг выплюнул несколько комков, мгновенно взвихрившихся сотнями ярких хлопьев. Они, кружась, посыпались на крыши, на тротуары, на головы, а вертолеты ушли к северо-западной окраине города, где, как немногим было известно, двигалась сейчас колонна выведенных на маневры бронемашин десанта.

Даша поймала листовку на лету. На сине-красном глянцевитом листке бодро вздыбился гербовый шантарский лев, а пониже, естественно, красовались цифры 370 – и была еще какая-то рифмованная ерунда насчет юбилея, поздравлений и пожеланий.

Пожав плечами, она скомкала листок, бросила под ноги и пошла дальше, к зданию управления. Пышность пышностью, но вряд ли кто-то поднял бы в воздух боевые вертолеты, час полета которых обходился в жуткую сумму, чтобы только разбросать над городом праздничное конфетти, цветные никчемушки. У Глаголева свои заморочки и многоходовые комбинации, он начал работать… С вялым любопытством она вспомнила, что многое так и не сумела разгадать: скажем, кто все-таки убил Маргариту Монро? Что там было на уме у Волховича – с самого начала он работал на Глаголева? Искренне верил до какого-то момента, что и впрямь получит генеральские звезды от Вольной Сибири?

С самого начала оставлял себе лазейку, работая на обе стороны?

Впрочем, сейчас это не имело никакого значения. Главное, она твердо верила, что не могла ошибиться, что рассчитала все правильно, а все остальное было – пустяки и лирика…

Она вошла в просторный, тихий вестибюль. Ребята в дежурной части красовались в выходной форме – как и ее верный сподвижник, он же незадачливый любовник, ля кадет Теодор. Федя, при начищенной достопамятной медали, врученной за прошлогодние подвиги под чутким руководством Даши, нервно маялся в углу, при виде своей рыжей мечты просиял самым откровенным образом. Поневоле приятно, когда на тебя пялятся обожающе…

– Фуражку сдвинь правее, – сказала она, подойдя вплотную. – Как гласят правила, центр кокарды должен находиться над переносицей, а у тебя он где? И соберись, друг Теодор, начинаем работать…

Подошла к запертой изнутри двери, на ходу помахав рукой. На нее недоумевающе воззрились, Лаевский торопливо кинулся открывать, отступил, давая дорогу:

– Ты откуда? Говорили же, тебя на неделю в Куруман послали с группой…

– Болтают… – сказала она, не входя внутрь, тихо спросила: – Галахову был какой-нибудь пакет?

– Только что, ясновидящая, – сказал Лаевский весело. – Целый пакетище. Припер какой-то офицерик, сам и отнес… Ты что, тоже дежуришь?

– Как все, – сказала она, захлопнула дверь и махнула Феде.

Коридоры были пустыми, стояла тишина – всех, кого только можно было, наладили охранять общественный порядок. Даше нестерпимо захотелось вдумчиво исследовать свою одежду – она знала Глаголева, чертов викинг наверняка распорядился налепить ей на куртку крохотные микрофончики, манера у человека такая, привычки устоявшиеся… Только времени нет – ну и плевать, обойдется…

В тупичке-предбаннике у кабинета Галахова стол секретарши был пуст – полковник, надо полагать, дал выходной химической блондинке Елизавете Сергеевне, с которой у Даши была давняя и взаимная неприязнь. Зато у двери расположился незнакомый капитан в полевой форме военного образца с милицейским шевроном, и на коленях у него красовался матово-черный «Кипарис». Судя по столь мизерным мерам предосторожности, Галахов оказался все же из категории придурков – в своем роде, господа, в своем роде…

Капитан вскочил, успел даже мяукнуть что-то запрещающее, но Даша четко влепила ему «орлиный клюв» под горло, подсекла, ухватила за кисть и отправила в дальний угол приемной, где он и приземлился. Перебросила Феде автомат, достала наручники и в два счета приковала запястье капитана к его же собственной лодыжке. Распорядилась:

– Стереги орелика. Если появятся военные – капитулируешь…

Решительно потянула на себя дверь кабинета, оказавшуюся незапертой – бог ты мой, скольких уже погубило самомнение, а уроки все не впрок… – вошла, звонко защелкнула за собой замок. Криминальный ТТ с глушителем, «китаёза глухой», был уже в руке. Передвинулась влево, чтобы держать в поле зрения и двух мужчин, и дверь, усмехнулась:

– Здорово, путчисты!

Галахов так и остался сидеть, зато сердечный друг Роман Фирсов непроизвольно дернулся было, но тут же опустился на стул, когда солидно выглядевший черный глушитель слегка дернулся в его сторону.

Обстановка самая рабочая – оба в штатском, без пиджаков, узлы галстуков полураспущены, на столе два радиотелефона, какие-то бумаги, рядом с грудой картонных полосок и огромным вскрытым пакетом лежат перехваченные синей изолентой тротиловые шашки, пучок проводов, еще какие-то блестящие крохотные штуки…

Она бросила быстрый взгляд на рации, убедилась, что обе отключены, распорядилась, глядя в глаза Галахову.

– Послание бросьте сюда. Заверните в него зажигалку и пустите по столу в мою сторону… Ну?

Сразу видно, что оружия при обоих нет. Галахов и не пытался орать, изображать деланное возмущение – просек все мгновенно, с кривой застывшей улыбочкой завернул свою блестящую зажигалку в листок бумаги с машинописным текстом, шумно толкнул по столу. Даша перехватила комок на лету, расправила. Громко прочитала:

– «Доводим до вашего сведения, что аналогичные бомбы уже заложены… образец в знак серьезности намерений…» Ну, дальше неинтересно. – И спокойно швырнула листок на стол. – Значит, сценарий прикрытия немудрящий – повсюду, оказалось, заложены бомбы, в целях недопущения паники и должного пресечения происков в город входят десантники, выходит из казарм отдельная бригада и под шумок подавляет всякое сопротивление, которого и оказать-то не успеют… У вас, интересно, все генеральские кресла уже расписаны или для меня что-нибудь отыщется?

– Я же тебе говорил, что отыщется, – преспокойно сказал Роман. – Как полагаете, Валентин Сергеевич, можем выделить персонально для Даши? Дашенька у нас девочка умная, не будет она играть в шерифа-одиночку…

– Дашенька, конечно, девка неглупая, – спокойно сказала она. – Настолько, что в один прекрасный момент она подумала: милый Роман, а не является ли твой военный переворот и Вольная Сибирь огромной туфтой? Провокацией по высшему разряду? Сидеть! А то пулю всажу!

Глядя на их лица, она окончательно уверилась, что полковник Галахов знал лишь полуправду – ошибиться невозможно, его рожа наглядно свидетельствует, в самом деле верил, дурак, что станет министром внутренних дел Сибирской республики или чем-то вроде. А впридачу, скорее всего, именно он и разевал рот на шантарский общак, болван…

– Времени у нас немного есть, – сказала она, свободной рукой достав пачку и ловко вытянув сигарету губами. – Я за последнее время выслушала столько брехни, что неодолимо тянет поговорить за чистую правду… Вас не затруднит, орлы, пересесть от стола к стене? Мало ли что у вас там в столе…

Они подчинились, двигаясь удивительно медленно, словно придавленные толщей воды.

– Верите, суки, что буду стрелять… – хмыкнула она, заметив эту плавность в перемещениях. – И правильно делаете… В общем, идея была хорошая – во глубине сибирских руд обнаглевшие провинциалы готовят переворот и провозглашение независимой республики. А молодой и перспективный кадр Дашенька Шевчук постепенно открывает истину – для чего ей старательно, искусно подбрасывают все новые и новые доказательства, в том числе и в виде всамделишных трупов… Капают на мозги, пока, наконец, и распоследний дурак оказывается способным сообразить, с чем имеет дело… Дашенька собрала кучу убойного материала. Дело получилось – пальчики оближешь, столица кипятком писать будет… – Она зло, коротко рассмеялась. – Полковник, что вам напел этот московский соловей? Что по дороге в Аюкан Дашеньку обязательно пристукнут, сбросят с поезда вместе с чужим паспортом, а все материалы, конечно, заберут? Верно? Верно… Только он вас примитивно наколол. Я должна была остаться живехонькой, в самом деле улететь в столицу со своими бесценными пленками…

Галахов пробормотал что-то, бледнея на глазах.

– Ну конечно, – сказала Даша. – Вы-то, бедный наш, полагали, что переворот – это всерьез… И согласно условиям игры создавали мне совершенно тепличные условия – Роман, надо полагать, вас убедил, что лучший способ избежать провала как раз и будет заключаться в том, чтобы нисколечко Рыжей не мешать, держать каждый шаг под контролем, зато в последний момент замочить… Знаете, что меня со временем стало настораживать? Да вот эти самые тепличные условия. В жизни ни один опер не работал так вольготно, в жизни начальство не бывало столь благожелательным и милым, а важные шишки из управы и других контор – столь нейтральными… Что бы я ни вытворяла, меня прикрывали без тени неудовольствия. Дурак вы, Валентин Сергеевич. Офуеннейший. Это не переворот, это имитация переворота, сепаратистских игрищ. Несколько дурачков должны были высунуться на свет божий, самую малость пострелять, вопя жуткие лозунги. Ясно, их быстренько придавили бы, а потом из столицы налетела бы грозная орава, комиссия с самыми серьезными полномочиями от разъяренного президента. Президента понять можно, я на его месте тоже взъярилась бы, узнав, что какой-то Шантарск объявил себя Соединенными Штатами Сибири… Чрезвычайное положение, особый режим управления, крутое расследование, все сидят по углам и стучат зубами от страха – а под шумок столичные финансисты, пославшие сюда Романа, успели бы прихватизировать все, мало-мальски ценное. Поди тут пискни поперек, когда тебя вот-вот посадят за содействие сепаратистам. Наверняка есть и другой компромат, на наших местных баронов… Я права, Рома? Конечно, права, вон как тебя перекосило… А на вас, полковник, и вовсе смотреть печально – дошло наконец-то до жирафа… – Она выплюнула окурок на пол. – Думать надо было, мон колонель. Ну какие в Шантарске военные перевороты? Какие сепаратисты? Смех один… Это-то и начало меня со временем мучить – этакое ощущение нестыковки. Получался даже не цветной голливудский фильм о путче в банановой республике – черно-белый прибалтийский, советских времен. Помните, как они там со своими чухонскими рожами западноевропейцев изображали? Вот примерно похожее было и у вас. С виду все гладко – заговорщики, череда загадочных смертей, наполеоновские планы, купюры с соболями, героический сыщик докапывается до сути… Вот только не накладывался этот антураж на скушные шантарские реалии. Киношно получалось. Я в этом городе родилась и тридцать лет в нем живу, как ни крути, выходил не серьезный переворот, а сибирская деревня голливудского производства – пляшет негр в косоворотке с гармошкой на плече… Сценарий писал кто-то столичный, вот и вышел мятеж, каким он представляется столичным мозгам. А я – человек до убогости приземленный, да и перестроечное похмелье давно прошло… Что это за переворот, в котором не замешан никто из местных справных хозяев? С какой это стати столичные банкиры вдруг стали борцами за вольную Сибирь?

Она замолчала. В горле пересохло, ко рту подступал какой-то омерзительный клубок. Ее выворачивало от отвращения, которому не находилось подходящих слов. Вереница трупов, которые хладнокровно уложили в живописных позах исключительно затем, чтобы создать убедительные декорации, подкрасить эстрадный задник всамделишной кровушкой… Никакие слова не смогли бы передать охватившую ее злость и омерзение – и она молчала, стиснув рубчатую рукоятку пистолета.

– Недооценил я тебя, – сказал Роман тихо.

Он отчаянно пытался сохранить лицо – и выход искал, конечно, можно представить, сколь лихорадочно работали серые клеточки…

– Наоборот, – тусклым голосом отозвалась Даша. – Переоценил. Ты думал, я романтичная. Романтичная баба и сглотнула бы всю вашу стряпню, не поперхнувшись. А я насквозь приземленная, скучная, мне эти цветные голливудские красивости встали поперек горла. Не было никакого инопланетянина в неземном комбинезоне – был самый обычный шиз с сексуальным вывертом. Так и здесь. Нет никакой романтичной «Грозы», а есть вульгарная попытка взять на гоп-стоп… И я вам, блядво, не прощу ни Воловикова, ни Славку, и всех остальных не прощу, даже Колдуна со Скорпионом – хоть они и были бандюки, которых я мечтала достать, их замочили не за это, а декорации ради… – Она улыбнулась одними губами. – И вообще, ваших боевичков, что под видом шумковцев должны были изобразить «налет сепаратистов на телестудию», уже наверняка повязали. – Ей захотелось по-бабьи взвыть от пережитого, и она с трудом овладела голосом. – Знаете ли вы моего хорошего друга капитана Саца? Плохо вы знаете капитана Саца… Конечно, я тоже не ангел, мне пришлось на каком-то этапе малость поступиться принципами, но иначе не смогла бы вас приложить мордой в грязь…


…Засада была устроена по всем правилам и, что гораздо более важно, со стороны ничем не отличалась от обычнейшей милицейской группы, по каким-то своим соображениям вышедшей на охоту. Потому что это и была взаправдашняя милиция – вернее, парни капитана Саца, натасканные не хуже иных ОМОНов (хотя у многих до сих пор при слове «вневедомственная охрана» по инерции возникают самые смешные и идиллические ассоциации вроде дремливой бабульки с вязаньем в кобуре). «Вот этого они и не предвидели, – мельком подумала Даша, вышвыривая в окно окурок, – не предусмотренной никакими уставами паутины неформальных связей, пронизывающих любую структуру, основанных и на взаимной выгоде, и на дружбе, и на кастовости, и на всем вместе… Не столь уж трудно изучить порядки, царящие в конкурирующей системе – а вот чужую дружбу просечь и выявить ой как нелегко…»

Две машины стояли по обочинам дороги – в полной милицейской раскраске, во всем великолепии красно-сине-золотых татарских гербов, эмблем, надписей и номеров телефонов. Скучавшие автоматчики, не имевшие точных инструкций, время от времени тормозили особенно нагло нарушавшую правила тачку, делали краткое внушение и отпускали восвояси – как-никак засада должна была притворяться активно действующим патрулем, вовсе и не нацеленным на перехват одной-единственной конкретной машины. Хорошо, что прокуратура пока что не последовала примеру ГАИ, не посылает по городу своих соглядатаев, замаскированных под мирных обывателей… Так что все обойдется.

– А твой точно проедет? – спросил Сац.

– Точно, – сказала Даша.

Она представления не имела, на чем основана уверенность Благообразного, ведет ли он слежку или полкана выманили в поездку по строго определенному маршруту с помощью какой-то хитрой комбинации. И не стремилась это знать – такие мелочи сейчас не интересовали нисколечко…

– Любопытно же, – сказал капитан Сац. – У человека шестое чувство – не телепатия, а именно любопытство…

– Подожди денек-другой, – сказала Даша. – Все тебе будет, как на блюдечке, челюсть отвиснет, я тебе гарантирую…

– Завидую я тебе, Рыжая. Чертовски интересная у тебя жизнь. Тут ловишь, ловишь и ловишь, как ополоумевший капкан, а с тобой вечно приключения происходят…

– Я бы с тобой поменялась, честное слово, – сказала Даша без улыбки. – Если не полезешь потом на стенку от этаких приключений. И на луну выть не начнешь. Приключения чертовски поганая штука, Вадим, – когда они с тобой происходят… Ага! Подними-ка мальчиков!

Сац приспустил стекло и свистнул, махнув рукой в сторону приближавшегося со стороны «Золотой пади» БМВ. Оба автоматчика нехотя, но мгновенно потеряли интерес к юной блондинке за рулем белого «паджеро», с которой любезничали, вышли на середину дороги, неуклонными жестами давая команду БМВ прижаться к обочине.

– Он? – спросил Сац.

– Ага, – сказала Даша. – Ну, я пошла…

Она приблизилась к машине сзади, распахнула переднюю дверцу и бесцеремонно уселась рядом с Волховичем. Автоматчики тут же отошли. Полковник резко развернулся к ней.

– Немая сцена, – сказала она. – Те же и Рыжая. Не палите зря бензин, заглушите мотор, разговор у нас не то чтобы долгий, но обстоятельный…

Работать с ним было одно удовольствие – ни суетливости, ни лишнего словечка. Профессионал, хоть и сволочь. Ничуть не изменился в лице, ни один мускул не дрогнул – хотя, конечно же, на полную мощность заработал лучший в мире компьютер, именуемый мозгом умного человека…

– Возмущаться будете? – спросила Даша.

Он быстро огляделся – автоматчики стояли вдалеке, у машины, – пожал плечами:

– Зачем? Слушаю вас.

– И не боитесь ни капельки? – спросила Даша.

– А чего, простите, бояться? Даже если и арестуете, максимум через пять минут вынуждены будете отпустить.

– Галахов?

Он самую чуточку сузил глаза:

– Докопались? Поздравляю. Но смысл какой? Гордо осознать силу собственного интеллекта – и не более того. Никакой практической пользы. Надеюсь, вы не собираетесь меня убивать? Вовсе уж бессмыслица…

– Не собираюсь, конечно, – сказала Даша. – У меня мало времени, поэтому обойдемся без тягучих интеллигентских дискуссий, ладно? Так вот, мне плевать, какую игру прокручиваете вы лично. Мне это совершенно неинтересно. Зато в одном я уверена: вы не настолько уж глупы, чтобы полагать, будто грядущий путч – настоящий. Уж вы-то, если и не знали, то сообразили, что имеете дело с крутой провокацией…

– Ага, – сказал он бесстрастно. – Потому вы и слиняли с поезда?

– Вот видите, как мы друг друга прекрасно понимаем… – сказала Даша. – Ну конечно. Только этого мне и не хватало – бегать по министерству, размахивая сенсационными документами о грядущем перевороте… Никакого переворота не будет. Одна имитация.

– Зачем же в таком случае мы сейчас беседуем?

– А затем, что мне нужно знать, какова будет имитация. И вы мне сейчас все расскажете – кратенько, но емко.

– Можете не верить, но я с самого начала предлагал не впутывать вас в комедию… прав был, черт возьми.

– Верю, что именно это и предлагали… – сказала Даша. – Ладно, рассказывайте.

– Интересно, чем же это вы рассчитываете меня принудить к откровенности?

– Золотой прииск «Чолпан», – сказала Даша без выражения. – Аэропорт Пижмана. Фирма «Пассат», события августа прошлого года, люди по фамилиям Ерлыкин, Гофман, Мелешкин и Кременецкая, счет в известном вам венском банке…

Она с бесстрастным лицом, словно автомат, называла фамилии, даты, города, сама не имея представления, о чем там идет речь, механически излагала услышанное от Благообразного – знала, что компромат убойнейший, и этого ей было достаточно.

– Довольно? – спросила она, бесцеремонно вынув сигарету из его пачки. – Это кранты, полковник, полный и законченный звиздец – в том случае, если будете трепыхаться. И ваша жена, и любимый братец находятся в России, за кордон им не прорваться, а венская полиция преспокойно может наплевать на тайну банковских вкладов – если получит кое-какие документы… Итак? Я ничуть не собираюсь на вас давить – просто объяснила, что нет у вас выхода. Перевороты, полковник, должны, по идее, устраивать чистые мальчики с горящим взором и пустым карманом – их могут в лепешку раздавить танками, развесить по фонарям, но ни за что не остановят на полдороге компроматом…

Волхович смотрел на нее, щурясь. Дураку ясно, что стряслось бы с ней, будь его воля.

– Блестяще, – сказал он наконец. – Значит, и вас тоже, Дашенька, убирать бессмысленно?

– Абсолютно бессмысленно, – пожала она плечами. – Вы все потеряете, кроме самой жизни, – а этот-то вариант вас и не устраивает…

– Господи, кого он может устраивать? Можно один-единственный вопрос? Кто вам все это дал? Не осталось здесь, в Шантарске, живых людей… И не могло оказаться никаких конвертов в сейфе у адвоката, «на случай насильственной смерти»…

– А я кручу блюдечко, вы не знали? – устало усмехнулась Даша. – Вызываю духов, духи словоохотливы… Все равно им, о чем трепаться, Шантарск там, или Вена… У меня мало времени, полковник, – добавила она буднично, без тени издевки. – Начинайте уж.

– А гарантии?

– Нет никаких гарантий. Потому что выбора у вас нет. А в то, что вас останавливает верность компаньонам по «путчу», я, уж простите, не верю – наверняка у вас есть свой вариант, как вовремя соскочить с поезда… В общем, гарантий нет, зато шанс имеется. Воспользуетесь? Только, предупреждаю, без недомолвок.

– Кто из «авторитетов» жив?

– Вы опасно быстро соображаете, – усмехнулась Даша. – Не скажу. Эта ведь совершенно неважно, согласитесь…

Через несколько минут полковник умолк. Натянуто усмехнулся:

– Честное слово, все.

– Логично… – сказала Даша. – Простенько и совершенно логично. И зрелищно… Ладно. Прощайте, полковник, и, умоляю вас, не поддавайтесь дурацким соблазнам. Ничего уже не переиграешь.

– Можно один, чисто профессиональный вопрос? В чем была промашка, за которую вы уцепились? Не только ведь в том, что кто-то остался жив, хотя по всем раскладам должен был погибнуть?

– Это просто, – сказала Даша. – Такие предприятия устраивают личности. Когда же видишь, что Вольную Сибирь собирается провозгласить мелкая бездарь, проигравшая всё и вся, поневоле станешь думать, что имеешь дело с дурно поставленным водевилем. Всего хорошего, полковник. И чтобы нам больше никогда не встретиться…

…Все это произошло вчера, ближе к вечеру.

– Роман… – негромко произнес полковник Галахов, вовсе уж потерянный.

Даша не удержалась, фыркнула – удивительно много оттенков и смысловых слоев было вложено в одно-единственное словечко. Лощеный красавец Галахов наконец-то понял, как примитивно, но качественно его использовали, многое он понял, кроме одного – что живым отсюда ни за что не выйдет…

Даша потянула спуск. Ударом пули полковника швырнуло к стене, разворачивая к ней лицом, алые брызги шлепнули на чистенькую, светло-коричневую деревянную панель, Галахов впечатался боком в стену, стал падать – нелепо, нескладно, медленно… С ним было кончено, но Даша, согласно сценарию, выстрелила вторично. Впервые в жизни убивала человека – надо ж было, чтобы почином оказался свой, пусть и ссученный…

Некогда было злорадствовать, смаковать выражение лица отпрянувшего в угол Романа, физически ощутившего, сколько тысяч километров отделяет его от столицы. С минуты на минуту могли ворваться глаголевские мордовороты – и Даша, рассчитанным движением швырнув пистолет рядом с бутафорской бомбой, обежала стол, присела на корточки, рывком выдвинула ящик, притворяясь, что страшно интересуется его содержимым.

Услышав шум рывка, выпрямилась. Сердечный друг Роман целился в нее из ТТ, держа его не особенно умело, но все же с некоторой сноровкой, их разделяло метра четыре. В глазах у него Даша увидела целую гамму чувств: непритворное сожаление, и что-то похожее на тоску…

– Извини, – сказал он тихо. – Ты прелесть, но есть вещи серьезнее…

Даша навострила уши – в коридоре явственно слышался топот.

– Дурак, – сказала она устало, отрешенно, чувствуя, как что-то обрывается внутри. – Я же говорила, что ничуть не романтична…

Боек ТТ сухо щелкнул – Роман нажал на спуск, но ударник не встретил на своем пути капсюля, потому что в стволе неоткуда было взяться патрону, Даша вложила в обойму всего два…

На дверь, грохоча, обрушились приклады. Роман, с исказившимся лицом, попытался передернуть затвор, он, не распознав ловушки, полагал сгоряча, что патрон примитивно перекосило, что еще можно успеть…

ПСМ, казалось, сам прыгнул в руку. С натужным треском, брызгая щепой, вылетела дверь, но Даша уже нажала на спуск, ощутив, как пропадает некое наваждение, связывавшее ее с этим человеком. И еще раз нажала. И еще.

В кабинет ломились верзилы в пятнистом, тыча во все стороны диковинными стволами, напоминавшими пресловутые бластеры, казалось, верзил невероятно много, топотали кованые ботинки, отсвечивали забрала, мелькнуло яростно-застывшее лицо генерала Глаголева, белокурой бестии, из-за его плеча вдруг вывернулся полковник Тимирев, «собственная безопасность», в серо-пятнистом комбинезоне, с автоматом на изготовку – Илья Муромец, бля! – и обозначилась еще какая-то рожа с Черского, и мелькнуло черное пальто Чегодаева…

Даша стояла, опустив пистолет. Роман уже не шевелился, нелепой куклой валялся рядом с перевернутым при падении стулом. В Дашу еще пару секунд по инерции целились из этих их марсианских пушек, потом отвели стволы. Она протянула руку, старательно положила пистолет на стол, подальше от края. В кабинете стояла кисловато-удушливая вонь сгоревшего пороха.

Кто-то кинулся к трупам. Она подняла голову и встретила бешеный взгляд Глаголева. Пожала плечами.

– Что у вас здесь произошло? – рявкнул Тимирев.

– Убийство, – сказала она тусклым голосом. – На моих глазах данный гражданин дважды выстрелил в полковника Галахова, так что пришлось применить табельное оружие… разбираться, как он здесь оказался, и что вообще произошло – не мое дело. Впрочем, если прикажут…

– Что вы мне! – не вытерпел Глаголев. – Там ваш курсант торчал с автоматом…

– Естественно, – сказала Даша. – У меня были основания всерьез подозревать гражданина Фирсова в совершении ряда преступлений, вот и поторопилась. Но ведь посторонние вроде бы не пострадали? Знаете, я лучше потом все напишу…

Она отвернулась, отошла к окну и села на первый попавшийся стул. В кабинете разгоралась небольшая межведомственная склока: власть имущие говорили все разом, еще плохо представляя, чего друг от друга добиваются, а нижние чины, как им и положено, отодвинулись к стенам, держа дулами вверх свои громоздкие бластеры. Полуразбитая дверь висела на одной петле, и Даша видела, что в приемной под бдительным присмотром парочки глаголевских верзил стоит у стены сподвижник Федя – понятно, разоруженный, но вроде бы не потерявший присутствия духа.

Возможно, ему самому предстояло осознать вскоре некие нехитрые истины – вроде той, что мент, подставивший под пулю ради своего шкурного интереса других ментов, не имеет права жить. И не стоит особенно опасаться последствий. Ладони она старательно побрызгала хитрым аэрозолем, тут же застывающим прозрачной пленкой, так что ее отпечатков на ТТ ни за что не отыщется. Галахов мог и отвертеться, так что надлежало предусмотреть все случайности. Да и вряд ли кто-то захочет копать глубоко – ни одна серьезная контора не горит желанием выносить сор из избы. Ну, а коли кому-то захочется подноготной правды и абсолютной истины – пусть копают, к их услугам масса кандидатов в подозреваемые, оставшихся и на свободе, и в живых. Лично она свое дело сделала…

Она встрепенулась, услышав писк рации в кармане. Вытащила черную коробочку, щелкнула кнопкой – и руку тут же перехватил полковник Тимирев, уставился бдительно. Даша, пожав плечами, разжала пальцы. Он поднес рацию ко рту:

– Полковник Тимирев, слушаю?

– Говорит капитан Сац, – послышался чуть искаженный скверной отечественной электроникой бодрый голос. – У меня, простите, майор Шевчук на этом канале…

Тимирев, окинув Дашу взглядом, казавшимся ему, должно быть, ужасно проницательным, все же протянул ей рацию. Перепалка как по волшебству притихла, чины подвинулись поближе.

– Дарья Андреевна, – протянул Сац со своей всегдашней развальцой. – Подтвердилась ваша информация. Тут к воротам в наглую подъехал красненький такой автобусик, и попытались из него вылезть оглоеды с автоматами. Пришлось воспрепятствовать. Покрошили стекла предупредительными, перекинулись словечком, они сначала подергались, потом стали выкидывать трещотки в дверь. На данный момент лежат мордами в землю, ведут себя пристойно, один, правда, все кричит, что он полковник, аж из штаба округа… Жду распоряжений.

Даша подняла глаза на придвинувшихся чинов, вопросительно подняла брови. Чегодаев, рывком подавшись вперед, прямо-таки заорал:

– Пусть доставляют!

– Капитан, – сказала Даша в сетчатое отверстие. – Вот тут мне прокуратура подсказывает, что следует обеспечить доставку…

– Тогда высылайте автозаки, мне их по моим легковушкам ни за что не распихать…

– Понятно, обеспечу. Конец связи, – сказала Даша. Выключила рацию и сказала в пространство: – Наверное, займется кто-нибудь? Я автозаками не распоряжаюсь…

Положила рацию на свободный стул и, отключившись от гомона в кабинете, смотрела в окно, как по проспекту, звонко цокая копытами, едут вроссыпь живописные казаки в кафтанах буйного семнадцатого века и лихо заломленных островерхих шапках.

Не было ни мыслей, ни чувств, ничего не хотелось.

Слава богу, на нее больше не обращали внимания, деловито суетясь, только Глаголев, стоявший наособицу от остальных, то и дело зыркал холодными глазами, в конце концов подошел, присел рядом и тихонько сказал:

– Перебор, Рыжая…

– Нет, – сказала она столь же тихо. – Не одним вам распевать про офицерскую честь, мы тоже каста, и тот, кто грохнул своего, обязан словить девять грамм…

Замолчала и отвернулась. Не до него было. Ее мучил вопрос, на который невозможно было найти ответа. Даже два вопроса.

Как она поступит, если подобный переворот однажды произойдет по-настоящему?

Что ж, на это еще можно когда-нибудь получить ответ, но никогда в жизни не разгадаешь уже, сколько в отношении Романа к ней было притворства, а сколько – искренности. А гадать, отчего-то она знала совершенно точно, придется всю оставшуюся жизнь.

…И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка святый и истинный, не судишь и не мстишь, живущим на земле за кровь нашу?

И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их, и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число.

Апокалипсис, 6, 10–11

Примечания

1

Я не понимаю, я иностранец. Где здесь ближайшая парикмахерская, мадам? (франц.).

2

СРС – служебно-розыскная собака. Здесь и далее прим, авт.

3

Гранд мокрый – разбой с убийством. (Прим. авт.).

4

Бригантина – автомашина (обычно угнанная), которая была использована при совершении преступления. (Прим. авт.).

5

Кабан или гитаристка – татуировки активной лесбиянки (обычно на плече или бедре). Бабочка – символ легкости и беззаботности в жизни. (Прим. авт.).

6

Сибирское выражение, означающее главным образом решительное отрицание.

7

Тестомес – активный педераст (в местах лишения свободы). (Прим. авт.).

8

Компания была небольшая, но очень респектабельная (польск.).


на главную | моя полка | | Капкан для Бешеной |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 78
Средний рейтинг 4.6 из 5



Оцените эту книгу